Страница:
обезьян. Однако они оказались настолько неконтактны, необщительны, что не
смогли даже создать семейные пары и были агрессивно настроены по отношению к
другим обезьянам. Тогда прибегли к искусственному опрлодотворению и дождались
от этих обезьян, выросших без мам, потомства. И что же? Они не проявили к
собственным детям никаких нежных чувств. Одна оторвала руку своему ребенку,
вторая раскусила голову, как кокосовый орех. Они не обращали внимания на то,
что малыш "плачет", тогда как в стаде в подобном случае к нему немедленно
бросается мать или даже кто-нибудь из других обезьян. Это поразило ученых: у
"безмамных мам" совершенно отсутствовал материнский инстинкт, испокон веков
считавшийся врожденным.
Вот как страшно - расти без мамы. Как же не болеть детишкам в яслях? Как же
выздоравливать малышам в больницах - без мам? По меткому выражению доктора
Б.Спока, теперь нередко превращают грудного ребенка в кроватного. А если еще
добавить сюда и искусственное вскармливание? Что же из этого получится, а?
Столь же нуждаются малыши в речевом и эмоциональном общении. Вот здесь
незаменима роль бабушек, потому что родители из-за вечной своей занятости
сильно обделяют детей общением. Со старшими мы разговаривали много и подолгу,
вызывая их ответное желание повторять за нами звуки, произносить слоги, в
этом нам помогали бабушки, которые тогда жили вместе с нами.
И ребятишки к году уже многое понимали, даже произносили с десяток простых
слов, то есть развивались вполне нормально.
А со средними дело застопорилось: мы понадеялись, что все само собою
образуется, и, всегда занятые, не заметили, как они стали отставать в
развитии речи. Получалось это так. После завтрака или обеда мы отпускали
маленьких играть со старшими (старше на два-четыре года). Дела и игры у тех
обычно были такими, что младшие участвовали на равных: "жили" в доме,
построенном под столом, съезжали с горки, сделанной из раскладушки, и т.д.
Ребятишки как-то приспосабливались к тому, что младший не умеет говорить, а
потребность научить его никак не возникала. Малыш произносил какой-то
неопределенный звук "ы", который годился на все случаи жизни, и все его
понимали.
Вот тянет маленький ручонку к старшему и "говорит": "Ы-ы!" Тот дает ему руку,
и малыш ведет старшего в кухню. Здесь стоит высокая скамейка, а на ней ведра
с водой. Малыш берет со скамейки пустую кружку, вручает ее старшему, а сам
хлопает другой ручонкой по ведру. Все понятно. Старший окунает кружку в ведро
и поит малыша. И даже "ы" в этом случае не нужно. Мы и не заметили, что они к
полутора годам говорили меньше слов, чем обычно годовалый. Как же трудно было
их "разговорить" потом! Потребовалось много сил и времени, чтобы наверстать
упущенное время.
А когда родилась последняя дочка, Любаша, к нам переселился дедушка. Младшая
внучка стала его любимицей. Он подолгу мог разговаривать с ней, читать ей
стихи, рассматривать картинки, и Люба в полтора года уже говорила маленькими
фразами.
Сейчас как-то уходят из нашей жизни удивительные, веками шлифовавшиеся
народные потешки для самых маленьких, разные шутки-прибаутки, забавные
звукоподражания, сопровождающиеся разными несложными, но веселыми действиями,
так радующими ребенка. "Ладушки-ладушки", "Идет коза рогатая",
"Сорока-ворона" и т.д. и т.п. - много ли мы их знаем? А ведь их не один
десяток. А сказки? А песни? Расул Гамзатов замечает, что в Дагестане о плохом
человеке говорят: над ним мать пела плохие песни или не пела совсем.
А какие песни слушают дети сейчас? Даже сказки стали теперь телесказками и
радиосказками. Прочитали мы как-то, что даже предлагают малышам слушать
сказки по... телефону: набери номер - и пожалуйста! Да ведь песня, сказка -
это прежде всего средство эмоционального общения. Как же общаться с
телефоном?! Здесь что-то не так. Пусть сказка будет немудреная, пусть сказана
она будет без должной артистичности, но родным голосом, родным человеком.
Помните?
...заберусь я на печь к бабушке седой
И начну у бабки сказку я просить,
И начнет мне бабка сказку говорить...
Пусть не подумают читатели, что мы против теле- и радиосказок. Наоборот, они
очень нужны всем, в том числе и взрослым: воспроизведенные в художественных
образах мастерами слова, кино, театра, эти сказки сильно действуют на
воображение детей и многому их учат. Но все же... все же они тут лишь зрители
и слушатели. Сказку на экране не перебьешь, вопрос не задашь: смотри, слушай
и... переваривай. А вот читает мама сказку вслух или папа рассказывает
что-то. Тут же вспыхивает то смех, то споры, то реплика, то вопрос. Особенно
понравившиеся места читаем еще раз... Теплота и поэзия этих минут остаются с
человеком на всю жизнь. Их не может дать ни магнитофонная лента, ни
грампластинка, никакое иное самое современное изобретение - ничто не заменит
живого общения с ребенком.
Первый ребенок почти всегда становится как бы пробным камнем педагогических
воззрений всех взрослых, так или иначе связанных с малышом. Вокруг него чуть
ли не с первого дня разгораются страсти и споры - как кормить, купать,
держать, пеленать и т.д. и т.п. Самое грустное заключается в том, что каждый
из старших спорящих, даже если он не вырастил ни одного ребенка, считает себя
глубоким знатоком в деле воспитания, знает даже, как обращаться с самым
маленьким, и бесконечно дает советы и указания. Или, поджав губы, молча
осуждает все попытки молодых решить уйму проблем своими силами. А начинающие
родители, не имеющие никакого опыта, но преисполненные самых благих намерений
самостоятельно растить ребенка - конечно, современными способами! - не
приемлют ни одного совета, не согласны ни с чьими мнениями. У них уже есть
свое (иногда у каждого свое, что только ухудшает обстановку). Да, два
"враждующих лагеря" вокруг колыбели - к сожалению, явление типичное. Не
миновали его и мы.
Теперь, когда оглядываешься назад - в то трудное время постоянной нашей
"войны" с окружающими, - многое видится иначе, многое хотелось бы вернуть и
исправить, но это, к сожалению, невозможно. Зато возможно другое:
предотвратить подобные ошибки у других.
Может быть, наш рассказ поможет это сделать хотя бы отчасти.
Почти три года мы жили в одном доме со своими родными. Вокруг наших сыновей
(двухлетнего и шестимесячного) собрались шестеро взрослых: родители, две
бабушки, дядя и тетя - люди все очень разные - из не поддающихся на влияние и
уговоры. Атмосфера несогласия и напряжения воцарилась с самого начала: родные
настороженно и, безусловно, отрицательно отнеслись ко всем нашим
педагогическим начинаниям: необычной закалке, спортснарядам в комнате,
разрешению ползать по всему дому и т.д. Их нежелание хотя бы отчасти вникнуть
в то, почему мы так делаем, их предсказания страшного будущего наших детей,
высказываемые с уверенностью прорицателей, - все это не могло не возбудить в
нас протеста и стремления защитить себя от посягательств на наш суверенитет.
К счастью, мы сами были во многом солидарны и действовали сообща, поддерживая
друг друга. Это не исключало наших разногласий, но они, как правило,
оставались между нами и не становились достоянием окружающих. В этом была
наша сила - мы это чувствовали и дорожили своей солидарностью.
Но мы не догадывались о своей слабости, о том, что мы сами постоянно
провоцировали новые недовольства и возмущения окружающих и вызывали на себя
огонь их критики. Чем? Честное слово, сейчас стыдно писать об этом, но что
было, то было: увлеченные своими педагогическими поисками и открытиями, мы
фактически не считались с окружающими, с их мыслями, убеждениями, привычками,
традициями, чувствами, наконец.
Не считались не потому, разумеется, что хотели кому-то сделать наперекор, а
тем более назло - суетное и мелочное это чувство нам было чуждо с самого
начала. А нас подозревали в желании выделиться, что называется, быть не как
все добрые люди. Это, в свою очередь, тоже обижало нас. Но главная беда
заключалась в том, что мы просто поступали так, как считали правильным и
нужным, и не обращали внимания на то, как это отражается на жизни и
самочувствии окружающих. Мы вдохновлялись мудрым изречением: "Иди своей
дорогой, и пусть люди говорят что угодно". Даже гордились тем, что способны
идти прямо сквозь строй общественного мнения и общественных предрассудков.
Мы и сейчас этим гордимся. Хороши были бы мы, если бы вместо твердого курса
избрали "виляние под влиянием" каждого встречного и поперечного. Тут речь о
другом.
Совсем недавно мы наблюдали в электричке такую вот грустную сцену. В вагон,
забитый до отказа, едва протиснулся отец с плачущим сынишкой лет четырех на
руках.
- Хочу к бабушке, где бабушка? - повторял малыш снова и снова.
- Перестань реветь, - сурово выговаривал ему отец, - бабушка осталась, а мы
едем домой.
- Хочу к бабушке, - безнадежно тянул мальчик, еще всхлипывая, но уже в
основном переставая плакать. Отец не уловил этой перемены и, выйдя из
терпения, поставил сынишку на пол.
- Будешь реветь - не возьму на руки.
Что тут началось! Мальчишка громко расплакался и начал вопить исступленно:
- К бабушке! К бабушке хочу!
Пассажиры, разумеется, встрепенулись: кто читал, бросил на самом интересном
месте, кто говорил, оборвал речь на полуслове, кто дремал, очнулся... В ушах
у всех звон стоял от резкого детского вопля:
- К ба-а-абушке-е-е!
Отец стоял, прислонившись к стене, и время от времени произносил как можно
спокойнее и тверже (доставалось ему это нелегко):
- Кричишь? Ну кричи, кричи, а мы послушаем.
Стоявшие рядом пассажиры, в особенности, конечно, женщины, пытались унять
малыша, заговаривали с ним, показывали что-то, многие предлагали отцу сесть у
окна, отвлечь ребенка. Отец был непреклонен и от помощи отказывался:
- Пусть поорет, все равно по его не будет, и уговаривать его нечего.
Взбудораженный вагон между тем переживал случившееся: кто осуждал отца, кто
продолжал утешать крикуна, кто советовал "наддать этому сорванцу как следует,
чтобы знал на будущее", а одна пожилая женщина достала из сумочки валидол:
- Не могу я детского крика слышать, мне плохо делается...
Отец продолжал "воспитывать" сына еще минут пятнадцать, до самой Москвы, и на
руки взял его, уже осипшего и изнемогшего, только когда выходил из вагона.
Мы взглянули друг на друга: жалко, мол, и отца и сына.
- А знаешь, кого он мне напомнил? - спросила я. - Ты только не обижайся - нас
с тобой.
- Ну знаешь! У нас так ребята в вагонах ни разу не орали!
- В вагонах - да, а дома?
И мы вспомнили давнюю историю, которую описали в своей первой книжечке "Правы
ли мы?", историю о том, как мы учили сына быть аккуратным и не дали ему чаю
после того, как он опрокинул свою чашку. Больше часа продолжалось "сражение"
между нами и двухлетним карапузом, окончившееся, разумеется, нашей победой, о
чем мы с удовлетворением и написали так: "...когда за обедом и на следующий
день мы видим, как Алеша предусмотрительно отодвигает от края стола стакан
всякие сомнения пропадают: надо делать так, как мы делаем".
Мы тогда не замечали несоизмеримости этой победы с ценой, которая была за нее
заплачена. Ладно уж, что сами мы были выбиты из колеи не только на час, но и
гораздо дольше; главное, разболелась голова у бабушки, не мог работать за
тонкой перегородкой дядя Володя, проснулся и расплакался шестимесячный малыш.
Мы "воспитывали" сына за счет нервотрепки всех окружающих. И тем самым
преподали ему один из самых вредных уроков: неважно, что переживают
остальные, важно, что чувствую и делаю я.
Так, не желая того, мы возбуждали в сыне эгоистические чувства. И они не
замедлили проявиться. Мы заметили, что старший не обращает никакого внимания
на плач братишки - точь-в-точь как мы не обращали внимания на его собственный
плач. Это нас насторожило и натолкнуло на размышления, сомнения. Мы стали
понемногу выкарабкиваться из дебрей, куда попали по собственной
недальновидности и неопытности.
Росли ребятишки, и мы видели, как важна для них хорошая, добросердечная
обстановка в доме, теплое отношение окружающих между собой. Но как добиться
этих теплых отношений, если каждый стоит на своем и не стесняется в
выражениях?
Рецепт тут один: видимо, надо стараться понять переживания друг друга и
щадить нервы близких людей. Так получается куда лучше - мы в этом убедились
на собственном опыте. Вот только следить за собой бывает трудно, зато когда
получится, бывает так приятно!
Многда меня спрашивают, вспоминая историю с пролитым чаем:
- Ну а сейчас как бы вы поступили в описанной ситуации?
И я отвечаю: это зависит от многих обстоятельств.
Если это произошло от неловкости и невнимательности, а к тому же вызвало
смущение и чувство вины у малыша - а так оно у нас тогда и получилось, - надо
было бы посочувствовать ему:
- Вот досада-то! Вытер лужу? Ну садись, нальем еще. Только куда же чашку
поставить, чтобы не свалить?
Если ребенок хотел отодвинуть чашку и вдруг ее опрокинул, а сам расстроился
до слез, скорее всего мы бы его утешили, помогли вытереть лужу, налили чаю
снова и поучили бы его отодвигать чашку, предоставив ему возможность самому
попробовать, как лучше это сделать.
Возможно и такое: малыш уже совсем засыпает - из-за этого и все несчастье. Ну
тогда лучше всего уложить его в постель, лужу вытереть и не вспоминать об
этом больше, словно ничего и не было.
Ну а если наше чадо вдруг капризно потребует: "Не хочу чаю, хочу молока!",
оттолкнет от себя чашку да при этом еще и губы надует, чувствуя себя правым
(не то, видите ли, ему подали), то тут и рассердиться ве грех, и выставить
из-за стола, и не дать ему больше ничего до следующей еды. Здесь уж дело не
столько в чашке, сколько в его барском поведении, которого допускать просто
нельзя.
Мы перечислили лишь некоторые из возможных вариантов. А по существу, каждый
подобный случай индивидуален, и реагировать на него невозможно по раз и
навсегда принятому шаблону.
Но есть ситуации, которые имеют - должны иметь! - четкие и определенные
оценки. Это очень важно для правильной ориентировки малыша в мире незнакомых
для него вещей и отношений.
Я помню, как однажды мне пришлось разговаривать с кем-то из гостей, держа на
коленях восьмимесячного сынишку. Разговор еще не был закончен, а малыш начал
капризничать. Тогда я, чтобы его успокоить, показала ему часы на руке и
приложила их к его ушку: "Слышишь: тик-так!" Заинтересованный малыш потянул
часы за ремешок и попробовал их снять. Ах, как нужно было мне окончить важный
разговор, и я недолго думая сняла часы и, держа ремешок за пряжку, дала их
сыну поиграть. Разговор был благополучно окончен, теперь часы надо было
вернуть на место, но не тут-то было. Сын не захотел отдавать часы - еще не
наигрался.
- Нельзя играть часами! - растерянно спохватилась я. - Нельзя!
- Но ты же сама их дала ему, значит, можно, - заметил отец. - Он так теперь и
поймет: нельзя - это значит можно. Ты его запутала.
И правда - пришлось повоевать с сыном, чтобы он часы больше не брал, чтобы
понял: трогать это нельзя!
С тех пор мы стали осторожнее с этим словом, постарались навести порядок в
его употреблении. Прежде всего поняли: если что-то нельзя, оно должно быть
нельзя с самого начала и без всяких колебаний. Скажем, брать часы,
секундомер, трогать пишущую машинку, магнитофон, телевизор и прочие вещи,
которые легко испортить, нельзя! Бросать ложки и вилки на пол, рвать книжки и
писать на них нельзя! Хлопать - даже в шутку - бабушку или кого-нибудь
другого по щекам, дергать котенка за хвост нельзя! Причем это слово должно
произноситься строгим тоном, без уговоров и разъяснений.
Но - и это важно - запрещений не должно быть очень много, только самый
необходимый минимум. Если оградить ребенка сплошными "нельзя", да еще и
строго наказывать за все нарушения запретов, можно либо его запугать, либо
спровоцировать буйный протест. Ведь недовольство возникает с каждым "нельзя",
потому что нельзя - значит лишение какого-то желания, а это всегда обидно,
досадно, не оставляет надежды на будущее.
Мы стараемся не допускать этого: запрещая что-то сразу говорим ему, а что
можно. Допустим: бросать хлеб нельзя, а мячик - можно; делать больно котенку
- ни-ни. Нельзя! А погладить - тихонько, ласково - можно. Часы трогать
нельзя, а вот это колесико или катушку - можно; сегодня к бабушке поехать
нельзя, но завтра будет можно. Тогда у ребенка есть надежда, перспектива,
возможность действовать и правильное представление об этом. И тогда снимаются
возможные конфликты, капризы и недоразумения. Он как бы получает компас для
ориентировки в окружающем мире и становится спокойнее и увереннее в себе.
Живое общение с малышом, внимание к нему - без этого немыслимо нормальное
развитие ребенка. Никто возражать против этого не будет. Но... ведь и общение
общению рознь, и внимание не всегда на пользу идет. Мы убедились в этом на
горьком опыте. В той же брошюре "Правы ли мы?", которую мы уже упоминали,
есть такая главка: "Бабушкин рай".
Наш сынишка попадает на целый день к трем бабушкам, они окружают его такой
лаской, заботой, вниманием, что ему самому и делать ничего не остается - все
его желания исполняются немедленно и даже угадываются заранее, но, самое
главное, все заботы направлены в одну сторону, от взрослых к ребенку. И
никакого намека на взаимность, ответную заботу ребенка - о взрослых.
Малыш принимает знаки внимания как должное, прямо глазах превращаясь в
маленького деспота. Проявить же заботу о бабушках ему просто не приходит в
голову, ибо это не требуется - ведь "он еще маленький". А ведь и маленький
может утешить обиженного, сострадать, помогать. И надо, обязательно надо
давать эту возможность даже самому крошечному человечку.
Да что от него толку? - скажут многие. А это смотря какой толк иметь в виду.
Вот чищу я картошку на кухне и ("недогадливая"!) наклоняюсь за каждой
картофелиной к корзинке на полу. Видит Алеша (ему одиннадцать месяцев) эти
поклоны и сам... достает картофелину из корзинки, а потом протягивает ее мне.
Я, конечно, растрогана:
- Спасибо тебе, помощник ты мой хороший! Клади вот сюда, на мой стол.
А Алеша, довольный моей похвалой, уже отыскивает вторую картофелину,
побольше. Я не успеваю дочистить первую, а на столе появляется новая.
- Видишь, как быстро у нас дела пошли? Молодцы мы с тобой, правда?
Уже до года малыш много раз попадает в такие ситуации, когда он может стать
заботливым и внимательным помощником. Несет из колонки папа полные ведра
воды, а Алеша бежит впереди и открывает ему все двери по очереди. Накрываю на
стол, а Алеша каждому кладет ложку к тарелке. Работая, папа насорил на полу -
Алеша в кухню за совком отправился.
Мы старались не забывать похвалить малыша, поблагодарить его и не смеялись,
что помощь от него маленькая. Сколько раз приходится видеть совсем удручающие
картины. Малыш старается, пыхтит, хочет помочь, а старшие ему:
- Убирайся отсюда! Толку от тебя мало, больше мешаешь.
И не понимают они, что толк не в том, сколько сумел сделать ребенок, а в том,
что он хочет помочь и уже помогает - по своим возможностям. Как важно
поддержать его в этом стремлении!
Кто не слышал таких вот горестных сетований от родителей уже взрослых детей:
- Кормила, поила, растила. Изо всех сил старалась, чтобы ни в чем отказу не
знал. И вот вырос и забыл, что мать есть.
Чувствуется, что человеку до слез больно от такой неблагодарности сына, но
помочь ему уже нельзя. Всю жизнь шла забота только с одной стороны - от
матери к сыну, и ей в голову не приходило, что именно так взращивается
будущая сыновняя неблагодарность.
Когда в семье есть несколько ребятишек, то забота о самом маленьком, казалось
бы, должна быть свойственна старшим детям. Однако само собой это не
получается. Очень многое и здесь зависит от поведения взрослых. Можно,
например, приказать старшему:
- Покорми Любу кефиром! - Дать бутылку, чтобы подержал, пока та все высосет.
В этом случае старший воспринимает предложение как приказ, который исходит от
папы или мамы и который надо выполнять, хочется того или не хочется, а о
самой сестренке и заботы никакой нет. Но можно сказать это ребенку совсем
иначе:
- Наша Любаша уже проголодалась. Надо ей бутылочку подержать, а у меня руки
заняты. Как же теперь быть?
- Я подержу, мама, - тут же предлагает кто-то.
Вот так получается куда лучше: здесь возникает желание помочь и сестренке и
маме. И если я к тому же не останусь равнодушной к этому, обрадуюсь:
- Какой ты заботливый братишка! - это может лишь укрепить и развить
родившуюся только что заботу о другом.
Папа говорит нашей годовалой дочке:
- Любочка, мама устала, у мамы головка болит. Полечи ее.
Дочка целует меня в лоб, гладит по волосам - "лечит". И я улыбаюсь:
- Вот мне и лучше, спасибо, мой доктор.
- Давай будем говорить шепотом, - говорю я старшему сыну, - девочки делают
уроки...
- Ребятки, давайте-ка играть потише - пусть Люба поспит...
- Тише! - слышу голос старшей дочери. - Мама работает.
Если бы думать об этом раньше, у нас могло бы быть так всегда...
Но к сознанию всего этого мы приходили, к сожалению, методом проб и ошибок. А
надо, НАДО, НАДО было знать с самого начала, что малышу требуется не только
забота о нем, но и обязательно его забота о нас, о бабушках, о других людях.
Иначе ему не вырасти настоящим человеком.
Дошкольное детство. Само название будто напоминает: впереди школа. Как пугает
она сейчас родителей новыми программами, непривычными требованиями. И, желая
получше подготовить своего малыша к будущей школьной жизни, столь непохожей
на домашнюю, папы и мамы иногда устраивают дома со своими пяти-шестилетними
детьми "настоящие" школьные уроки: "Сядь как следует", "Не вертись", "Повтори
еще раз", "Дай полный ответ", "Выучи наизусть", "Пока не выучишь, гулять не
пойдешь!".
Видя, что результаты, как ни бейся, невелики, родители впадают в уныние:
"Непоседа, рассеянный, упрямый - ну какой из него ученик?" И ищут ответ на
вопрос: а как же надо готовить к школе? Читают об этом в журналах и в
брошюрах, где подробно рассказывается, чем и как следует заниматься до школы.
И в своих многочисленных письмах к нам часто обращаются с просьбой:
"Расскажите, как вы учили своих детей читать, считать, быть внимательными,
усидчивыми? Почему они в школе тратят мало времени на домашние задания, могут
даже "перескакивать" через классы? Это что, врожденные способности или у вас
особая система подготовки? Расскажите о ней!"
Вот об этом и будет теперь наш рассказ. И начнем мы его не с обучения счету и
чтению, не с выработки внимательности и любознательности (об этом будет речь
потом), а... со здоровья малышей, с их физического развития. Почему? Да
потому что школа - это прежде всего парта, сидение за ней по нескольку часов
в день, это, кроме того, сидение за домашними заданиями, за чтением десятков
и сотен книг... - это, короче, резкое ограничение подвижности ребенка в то
самое время, когда он особенно нуждается в интенсивном, разнообразном,
радостном движении.
Конечно, когда-нибудь это противоречие будет преодолено, но пока, увы,
остается во всей своей остроте, и страдают от этого больше всего как раз дети
физически некрепкие, малоподвижные, вялые. Им учиться труднее, болеют они
чаще, занимаются больше, поэтому сидят дольше, а следовательно, все более
слабеют. Получается порочный круг, из которого выбраться очень трудно. А
крепкий ребенок (ведь ему хочется двигаться!) хоть отчасти да возьмет свое -
на переменках, вне уроков, в стихии подвижных игр, а кому повезет (к
сожалению, единицам из сотен) - в организованных спортивных секциях, кружках.
Вот и выходит, что прежде всего нужно позаботиться о том, чтобы ребенок уже
до школы стал крепким и сильным. Как? Наверное, есть разные способы и пути
для этого. Мы расскажем о своем.
Б.П.: Да, придется начать опять-таки с закаливания, хотя обходимся мы, как и
на первом году жизни детей, без специальных закаливающих процедур.
Такой вопрос мы не только слышим от многих, но и буквально читаем в глазах
каждого наблюдающего наших ребятишек дома. Некоторые не выдерживают, берут
Любочку на руки и трогают ее холодные пяточки:
- Тебе холодно?
- Нет, ни капельки! - весело отвечает Люба и, соскользнув с рук на пол,
мчится покачаться на боксерской груше, привязанной к канату.
Это действительно так. У наших малышей удивительно хорошо работают все
"терморегуляторы". Ночью в спальном мешке плюс 33-34 градуса, и тельце и
ножки у них теплые. А вылезли утром из мешка - кругом только плюс 18-22
градуса, а на полу всего лишь плюс 15 градусов (зимой в сильные морозы даже
плюс 8-10 градусов). Если бы кожа оставалась теплой, она отдавала бы много
тепла. Вот она и приобретает температуру, близкую к температуре воздуха, а
ступни ног - к температуре пола, и тогда человек не мерзнет. Оказывается,
такое терморегулирование есть у всех млекопитающих: температура подушечек на
лапах собак, волков, зайцев равна температуре почвы, а зимой в морозы
нулевая. При нуле градусов кровь не может замерзнуть (она соленая), снег и
лед при этой температуре не тают, а кожа отдает минимум тепла. "Ну у животных
это понятно для чего. Но зачем это человеку: ведь у него есть одежда и
обувь?" - спросите вы. Да, но одежда и обувь были изобретены для
предотвращения переохлаждения и перегрева. Это когда-то замечательно
расширило возможности человека в преодолении неблагоприятных воздействий
окружающей среды. А теперь роль одежды частенько сводится к обеспечению
термостата - поддержания постоянной температуры вокруг тела. Да и современная
квартира тот же термостат. К чему это ведет? К утрате адаптивных
(приспособительных) реакций и к снижению сопротивляемости переменам в
окружающей среде: и климатическим, и погодным, и житейским. Вот и получается:
смогли даже создать семейные пары и были агрессивно настроены по отношению к
другим обезьянам. Тогда прибегли к искусственному опрлодотворению и дождались
от этих обезьян, выросших без мам, потомства. И что же? Они не проявили к
собственным детям никаких нежных чувств. Одна оторвала руку своему ребенку,
вторая раскусила голову, как кокосовый орех. Они не обращали внимания на то,
что малыш "плачет", тогда как в стаде в подобном случае к нему немедленно
бросается мать или даже кто-нибудь из других обезьян. Это поразило ученых: у
"безмамных мам" совершенно отсутствовал материнский инстинкт, испокон веков
считавшийся врожденным.
Вот как страшно - расти без мамы. Как же не болеть детишкам в яслях? Как же
выздоравливать малышам в больницах - без мам? По меткому выражению доктора
Б.Спока, теперь нередко превращают грудного ребенка в кроватного. А если еще
добавить сюда и искусственное вскармливание? Что же из этого получится, а?
Столь же нуждаются малыши в речевом и эмоциональном общении. Вот здесь
незаменима роль бабушек, потому что родители из-за вечной своей занятости
сильно обделяют детей общением. Со старшими мы разговаривали много и подолгу,
вызывая их ответное желание повторять за нами звуки, произносить слоги, в
этом нам помогали бабушки, которые тогда жили вместе с нами.
И ребятишки к году уже многое понимали, даже произносили с десяток простых
слов, то есть развивались вполне нормально.
А со средними дело застопорилось: мы понадеялись, что все само собою
образуется, и, всегда занятые, не заметили, как они стали отставать в
развитии речи. Получалось это так. После завтрака или обеда мы отпускали
маленьких играть со старшими (старше на два-четыре года). Дела и игры у тех
обычно были такими, что младшие участвовали на равных: "жили" в доме,
построенном под столом, съезжали с горки, сделанной из раскладушки, и т.д.
Ребятишки как-то приспосабливались к тому, что младший не умеет говорить, а
потребность научить его никак не возникала. Малыш произносил какой-то
неопределенный звук "ы", который годился на все случаи жизни, и все его
понимали.
Вот тянет маленький ручонку к старшему и "говорит": "Ы-ы!" Тот дает ему руку,
и малыш ведет старшего в кухню. Здесь стоит высокая скамейка, а на ней ведра
с водой. Малыш берет со скамейки пустую кружку, вручает ее старшему, а сам
хлопает другой ручонкой по ведру. Все понятно. Старший окунает кружку в ведро
и поит малыша. И даже "ы" в этом случае не нужно. Мы и не заметили, что они к
полутора годам говорили меньше слов, чем обычно годовалый. Как же трудно было
их "разговорить" потом! Потребовалось много сил и времени, чтобы наверстать
упущенное время.
А когда родилась последняя дочка, Любаша, к нам переселился дедушка. Младшая
внучка стала его любимицей. Он подолгу мог разговаривать с ней, читать ей
стихи, рассматривать картинки, и Люба в полтора года уже говорила маленькими
фразами.
Сейчас как-то уходят из нашей жизни удивительные, веками шлифовавшиеся
народные потешки для самых маленьких, разные шутки-прибаутки, забавные
звукоподражания, сопровождающиеся разными несложными, но веселыми действиями,
так радующими ребенка. "Ладушки-ладушки", "Идет коза рогатая",
"Сорока-ворона" и т.д. и т.п. - много ли мы их знаем? А ведь их не один
десяток. А сказки? А песни? Расул Гамзатов замечает, что в Дагестане о плохом
человеке говорят: над ним мать пела плохие песни или не пела совсем.
А какие песни слушают дети сейчас? Даже сказки стали теперь телесказками и
радиосказками. Прочитали мы как-то, что даже предлагают малышам слушать
сказки по... телефону: набери номер - и пожалуйста! Да ведь песня, сказка -
это прежде всего средство эмоционального общения. Как же общаться с
телефоном?! Здесь что-то не так. Пусть сказка будет немудреная, пусть сказана
она будет без должной артистичности, но родным голосом, родным человеком.
Помните?
...заберусь я на печь к бабушке седой
И начну у бабки сказку я просить,
И начнет мне бабка сказку говорить...
Пусть не подумают читатели, что мы против теле- и радиосказок. Наоборот, они
очень нужны всем, в том числе и взрослым: воспроизведенные в художественных
образах мастерами слова, кино, театра, эти сказки сильно действуют на
воображение детей и многому их учат. Но все же... все же они тут лишь зрители
и слушатели. Сказку на экране не перебьешь, вопрос не задашь: смотри, слушай
и... переваривай. А вот читает мама сказку вслух или папа рассказывает
что-то. Тут же вспыхивает то смех, то споры, то реплика, то вопрос. Особенно
понравившиеся места читаем еще раз... Теплота и поэзия этих минут остаются с
человеком на всю жизнь. Их не может дать ни магнитофонная лента, ни
грампластинка, никакое иное самое современное изобретение - ничто не заменит
живого общения с ребенком.
Первый ребенок почти всегда становится как бы пробным камнем педагогических
воззрений всех взрослых, так или иначе связанных с малышом. Вокруг него чуть
ли не с первого дня разгораются страсти и споры - как кормить, купать,
держать, пеленать и т.д. и т.п. Самое грустное заключается в том, что каждый
из старших спорящих, даже если он не вырастил ни одного ребенка, считает себя
глубоким знатоком в деле воспитания, знает даже, как обращаться с самым
маленьким, и бесконечно дает советы и указания. Или, поджав губы, молча
осуждает все попытки молодых решить уйму проблем своими силами. А начинающие
родители, не имеющие никакого опыта, но преисполненные самых благих намерений
самостоятельно растить ребенка - конечно, современными способами! - не
приемлют ни одного совета, не согласны ни с чьими мнениями. У них уже есть
свое (иногда у каждого свое, что только ухудшает обстановку). Да, два
"враждующих лагеря" вокруг колыбели - к сожалению, явление типичное. Не
миновали его и мы.
Теперь, когда оглядываешься назад - в то трудное время постоянной нашей
"войны" с окружающими, - многое видится иначе, многое хотелось бы вернуть и
исправить, но это, к сожалению, невозможно. Зато возможно другое:
предотвратить подобные ошибки у других.
Может быть, наш рассказ поможет это сделать хотя бы отчасти.
Почти три года мы жили в одном доме со своими родными. Вокруг наших сыновей
(двухлетнего и шестимесячного) собрались шестеро взрослых: родители, две
бабушки, дядя и тетя - люди все очень разные - из не поддающихся на влияние и
уговоры. Атмосфера несогласия и напряжения воцарилась с самого начала: родные
настороженно и, безусловно, отрицательно отнеслись ко всем нашим
педагогическим начинаниям: необычной закалке, спортснарядам в комнате,
разрешению ползать по всему дому и т.д. Их нежелание хотя бы отчасти вникнуть
в то, почему мы так делаем, их предсказания страшного будущего наших детей,
высказываемые с уверенностью прорицателей, - все это не могло не возбудить в
нас протеста и стремления защитить себя от посягательств на наш суверенитет.
К счастью, мы сами были во многом солидарны и действовали сообща, поддерживая
друг друга. Это не исключало наших разногласий, но они, как правило,
оставались между нами и не становились достоянием окружающих. В этом была
наша сила - мы это чувствовали и дорожили своей солидарностью.
Но мы не догадывались о своей слабости, о том, что мы сами постоянно
провоцировали новые недовольства и возмущения окружающих и вызывали на себя
огонь их критики. Чем? Честное слово, сейчас стыдно писать об этом, но что
было, то было: увлеченные своими педагогическими поисками и открытиями, мы
фактически не считались с окружающими, с их мыслями, убеждениями, привычками,
традициями, чувствами, наконец.
Не считались не потому, разумеется, что хотели кому-то сделать наперекор, а
тем более назло - суетное и мелочное это чувство нам было чуждо с самого
начала. А нас подозревали в желании выделиться, что называется, быть не как
все добрые люди. Это, в свою очередь, тоже обижало нас. Но главная беда
заключалась в том, что мы просто поступали так, как считали правильным и
нужным, и не обращали внимания на то, как это отражается на жизни и
самочувствии окружающих. Мы вдохновлялись мудрым изречением: "Иди своей
дорогой, и пусть люди говорят что угодно". Даже гордились тем, что способны
идти прямо сквозь строй общественного мнения и общественных предрассудков.
Мы и сейчас этим гордимся. Хороши были бы мы, если бы вместо твердого курса
избрали "виляние под влиянием" каждого встречного и поперечного. Тут речь о
другом.
Совсем недавно мы наблюдали в электричке такую вот грустную сцену. В вагон,
забитый до отказа, едва протиснулся отец с плачущим сынишкой лет четырех на
руках.
- Хочу к бабушке, где бабушка? - повторял малыш снова и снова.
- Перестань реветь, - сурово выговаривал ему отец, - бабушка осталась, а мы
едем домой.
- Хочу к бабушке, - безнадежно тянул мальчик, еще всхлипывая, но уже в
основном переставая плакать. Отец не уловил этой перемены и, выйдя из
терпения, поставил сынишку на пол.
- Будешь реветь - не возьму на руки.
Что тут началось! Мальчишка громко расплакался и начал вопить исступленно:
- К бабушке! К бабушке хочу!
Пассажиры, разумеется, встрепенулись: кто читал, бросил на самом интересном
месте, кто говорил, оборвал речь на полуслове, кто дремал, очнулся... В ушах
у всех звон стоял от резкого детского вопля:
- К ба-а-абушке-е-е!
Отец стоял, прислонившись к стене, и время от времени произносил как можно
спокойнее и тверже (доставалось ему это нелегко):
- Кричишь? Ну кричи, кричи, а мы послушаем.
Стоявшие рядом пассажиры, в особенности, конечно, женщины, пытались унять
малыша, заговаривали с ним, показывали что-то, многие предлагали отцу сесть у
окна, отвлечь ребенка. Отец был непреклонен и от помощи отказывался:
- Пусть поорет, все равно по его не будет, и уговаривать его нечего.
Взбудораженный вагон между тем переживал случившееся: кто осуждал отца, кто
продолжал утешать крикуна, кто советовал "наддать этому сорванцу как следует,
чтобы знал на будущее", а одна пожилая женщина достала из сумочки валидол:
- Не могу я детского крика слышать, мне плохо делается...
Отец продолжал "воспитывать" сына еще минут пятнадцать, до самой Москвы, и на
руки взял его, уже осипшего и изнемогшего, только когда выходил из вагона.
Мы взглянули друг на друга: жалко, мол, и отца и сына.
- А знаешь, кого он мне напомнил? - спросила я. - Ты только не обижайся - нас
с тобой.
- Ну знаешь! У нас так ребята в вагонах ни разу не орали!
- В вагонах - да, а дома?
И мы вспомнили давнюю историю, которую описали в своей первой книжечке "Правы
ли мы?", историю о том, как мы учили сына быть аккуратным и не дали ему чаю
после того, как он опрокинул свою чашку. Больше часа продолжалось "сражение"
между нами и двухлетним карапузом, окончившееся, разумеется, нашей победой, о
чем мы с удовлетворением и написали так: "...когда за обедом и на следующий
день мы видим, как Алеша предусмотрительно отодвигает от края стола стакан
всякие сомнения пропадают: надо делать так, как мы делаем".
Мы тогда не замечали несоизмеримости этой победы с ценой, которая была за нее
заплачена. Ладно уж, что сами мы были выбиты из колеи не только на час, но и
гораздо дольше; главное, разболелась голова у бабушки, не мог работать за
тонкой перегородкой дядя Володя, проснулся и расплакался шестимесячный малыш.
Мы "воспитывали" сына за счет нервотрепки всех окружающих. И тем самым
преподали ему один из самых вредных уроков: неважно, что переживают
остальные, важно, что чувствую и делаю я.
Так, не желая того, мы возбуждали в сыне эгоистические чувства. И они не
замедлили проявиться. Мы заметили, что старший не обращает никакого внимания
на плач братишки - точь-в-точь как мы не обращали внимания на его собственный
плач. Это нас насторожило и натолкнуло на размышления, сомнения. Мы стали
понемногу выкарабкиваться из дебрей, куда попали по собственной
недальновидности и неопытности.
Росли ребятишки, и мы видели, как важна для них хорошая, добросердечная
обстановка в доме, теплое отношение окружающих между собой. Но как добиться
этих теплых отношений, если каждый стоит на своем и не стесняется в
выражениях?
Рецепт тут один: видимо, надо стараться понять переживания друг друга и
щадить нервы близких людей. Так получается куда лучше - мы в этом убедились
на собственном опыте. Вот только следить за собой бывает трудно, зато когда
получится, бывает так приятно!
Многда меня спрашивают, вспоминая историю с пролитым чаем:
- Ну а сейчас как бы вы поступили в описанной ситуации?
И я отвечаю: это зависит от многих обстоятельств.
Если это произошло от неловкости и невнимательности, а к тому же вызвало
смущение и чувство вины у малыша - а так оно у нас тогда и получилось, - надо
было бы посочувствовать ему:
- Вот досада-то! Вытер лужу? Ну садись, нальем еще. Только куда же чашку
поставить, чтобы не свалить?
Если ребенок хотел отодвинуть чашку и вдруг ее опрокинул, а сам расстроился
до слез, скорее всего мы бы его утешили, помогли вытереть лужу, налили чаю
снова и поучили бы его отодвигать чашку, предоставив ему возможность самому
попробовать, как лучше это сделать.
Возможно и такое: малыш уже совсем засыпает - из-за этого и все несчастье. Ну
тогда лучше всего уложить его в постель, лужу вытереть и не вспоминать об
этом больше, словно ничего и не было.
Ну а если наше чадо вдруг капризно потребует: "Не хочу чаю, хочу молока!",
оттолкнет от себя чашку да при этом еще и губы надует, чувствуя себя правым
(не то, видите ли, ему подали), то тут и рассердиться ве грех, и выставить
из-за стола, и не дать ему больше ничего до следующей еды. Здесь уж дело не
столько в чашке, сколько в его барском поведении, которого допускать просто
нельзя.
Мы перечислили лишь некоторые из возможных вариантов. А по существу, каждый
подобный случай индивидуален, и реагировать на него невозможно по раз и
навсегда принятому шаблону.
Но есть ситуации, которые имеют - должны иметь! - четкие и определенные
оценки. Это очень важно для правильной ориентировки малыша в мире незнакомых
для него вещей и отношений.
Я помню, как однажды мне пришлось разговаривать с кем-то из гостей, держа на
коленях восьмимесячного сынишку. Разговор еще не был закончен, а малыш начал
капризничать. Тогда я, чтобы его успокоить, показала ему часы на руке и
приложила их к его ушку: "Слышишь: тик-так!" Заинтересованный малыш потянул
часы за ремешок и попробовал их снять. Ах, как нужно было мне окончить важный
разговор, и я недолго думая сняла часы и, держа ремешок за пряжку, дала их
сыну поиграть. Разговор был благополучно окончен, теперь часы надо было
вернуть на место, но не тут-то было. Сын не захотел отдавать часы - еще не
наигрался.
- Нельзя играть часами! - растерянно спохватилась я. - Нельзя!
- Но ты же сама их дала ему, значит, можно, - заметил отец. - Он так теперь и
поймет: нельзя - это значит можно. Ты его запутала.
И правда - пришлось повоевать с сыном, чтобы он часы больше не брал, чтобы
понял: трогать это нельзя!
С тех пор мы стали осторожнее с этим словом, постарались навести порядок в
его употреблении. Прежде всего поняли: если что-то нельзя, оно должно быть
нельзя с самого начала и без всяких колебаний. Скажем, брать часы,
секундомер, трогать пишущую машинку, магнитофон, телевизор и прочие вещи,
которые легко испортить, нельзя! Бросать ложки и вилки на пол, рвать книжки и
писать на них нельзя! Хлопать - даже в шутку - бабушку или кого-нибудь
другого по щекам, дергать котенка за хвост нельзя! Причем это слово должно
произноситься строгим тоном, без уговоров и разъяснений.
Но - и это важно - запрещений не должно быть очень много, только самый
необходимый минимум. Если оградить ребенка сплошными "нельзя", да еще и
строго наказывать за все нарушения запретов, можно либо его запугать, либо
спровоцировать буйный протест. Ведь недовольство возникает с каждым "нельзя",
потому что нельзя - значит лишение какого-то желания, а это всегда обидно,
досадно, не оставляет надежды на будущее.
Мы стараемся не допускать этого: запрещая что-то сразу говорим ему, а что
можно. Допустим: бросать хлеб нельзя, а мячик - можно; делать больно котенку
- ни-ни. Нельзя! А погладить - тихонько, ласково - можно. Часы трогать
нельзя, а вот это колесико или катушку - можно; сегодня к бабушке поехать
нельзя, но завтра будет можно. Тогда у ребенка есть надежда, перспектива,
возможность действовать и правильное представление об этом. И тогда снимаются
возможные конфликты, капризы и недоразумения. Он как бы получает компас для
ориентировки в окружающем мире и становится спокойнее и увереннее в себе.
Живое общение с малышом, внимание к нему - без этого немыслимо нормальное
развитие ребенка. Никто возражать против этого не будет. Но... ведь и общение
общению рознь, и внимание не всегда на пользу идет. Мы убедились в этом на
горьком опыте. В той же брошюре "Правы ли мы?", которую мы уже упоминали,
есть такая главка: "Бабушкин рай".
Наш сынишка попадает на целый день к трем бабушкам, они окружают его такой
лаской, заботой, вниманием, что ему самому и делать ничего не остается - все
его желания исполняются немедленно и даже угадываются заранее, но, самое
главное, все заботы направлены в одну сторону, от взрослых к ребенку. И
никакого намека на взаимность, ответную заботу ребенка - о взрослых.
Малыш принимает знаки внимания как должное, прямо глазах превращаясь в
маленького деспота. Проявить же заботу о бабушках ему просто не приходит в
голову, ибо это не требуется - ведь "он еще маленький". А ведь и маленький
может утешить обиженного, сострадать, помогать. И надо, обязательно надо
давать эту возможность даже самому крошечному человечку.
Да что от него толку? - скажут многие. А это смотря какой толк иметь в виду.
Вот чищу я картошку на кухне и ("недогадливая"!) наклоняюсь за каждой
картофелиной к корзинке на полу. Видит Алеша (ему одиннадцать месяцев) эти
поклоны и сам... достает картофелину из корзинки, а потом протягивает ее мне.
Я, конечно, растрогана:
- Спасибо тебе, помощник ты мой хороший! Клади вот сюда, на мой стол.
А Алеша, довольный моей похвалой, уже отыскивает вторую картофелину,
побольше. Я не успеваю дочистить первую, а на столе появляется новая.
- Видишь, как быстро у нас дела пошли? Молодцы мы с тобой, правда?
Уже до года малыш много раз попадает в такие ситуации, когда он может стать
заботливым и внимательным помощником. Несет из колонки папа полные ведра
воды, а Алеша бежит впереди и открывает ему все двери по очереди. Накрываю на
стол, а Алеша каждому кладет ложку к тарелке. Работая, папа насорил на полу -
Алеша в кухню за совком отправился.
Мы старались не забывать похвалить малыша, поблагодарить его и не смеялись,
что помощь от него маленькая. Сколько раз приходится видеть совсем удручающие
картины. Малыш старается, пыхтит, хочет помочь, а старшие ему:
- Убирайся отсюда! Толку от тебя мало, больше мешаешь.
И не понимают они, что толк не в том, сколько сумел сделать ребенок, а в том,
что он хочет помочь и уже помогает - по своим возможностям. Как важно
поддержать его в этом стремлении!
Кто не слышал таких вот горестных сетований от родителей уже взрослых детей:
- Кормила, поила, растила. Изо всех сил старалась, чтобы ни в чем отказу не
знал. И вот вырос и забыл, что мать есть.
Чувствуется, что человеку до слез больно от такой неблагодарности сына, но
помочь ему уже нельзя. Всю жизнь шла забота только с одной стороны - от
матери к сыну, и ей в голову не приходило, что именно так взращивается
будущая сыновняя неблагодарность.
Когда в семье есть несколько ребятишек, то забота о самом маленьком, казалось
бы, должна быть свойственна старшим детям. Однако само собой это не
получается. Очень многое и здесь зависит от поведения взрослых. Можно,
например, приказать старшему:
- Покорми Любу кефиром! - Дать бутылку, чтобы подержал, пока та все высосет.
В этом случае старший воспринимает предложение как приказ, который исходит от
папы или мамы и который надо выполнять, хочется того или не хочется, а о
самой сестренке и заботы никакой нет. Но можно сказать это ребенку совсем
иначе:
- Наша Любаша уже проголодалась. Надо ей бутылочку подержать, а у меня руки
заняты. Как же теперь быть?
- Я подержу, мама, - тут же предлагает кто-то.
Вот так получается куда лучше: здесь возникает желание помочь и сестренке и
маме. И если я к тому же не останусь равнодушной к этому, обрадуюсь:
- Какой ты заботливый братишка! - это может лишь укрепить и развить
родившуюся только что заботу о другом.
Папа говорит нашей годовалой дочке:
- Любочка, мама устала, у мамы головка болит. Полечи ее.
Дочка целует меня в лоб, гладит по волосам - "лечит". И я улыбаюсь:
- Вот мне и лучше, спасибо, мой доктор.
- Давай будем говорить шепотом, - говорю я старшему сыну, - девочки делают
уроки...
- Ребятки, давайте-ка играть потише - пусть Люба поспит...
- Тише! - слышу голос старшей дочери. - Мама работает.
Если бы думать об этом раньше, у нас могло бы быть так всегда...
Но к сознанию всего этого мы приходили, к сожалению, методом проб и ошибок. А
надо, НАДО, НАДО было знать с самого начала, что малышу требуется не только
забота о нем, но и обязательно его забота о нас, о бабушках, о других людях.
Иначе ему не вырасти настоящим человеком.
Дошкольное детство. Само название будто напоминает: впереди школа. Как пугает
она сейчас родителей новыми программами, непривычными требованиями. И, желая
получше подготовить своего малыша к будущей школьной жизни, столь непохожей
на домашнюю, папы и мамы иногда устраивают дома со своими пяти-шестилетними
детьми "настоящие" школьные уроки: "Сядь как следует", "Не вертись", "Повтори
еще раз", "Дай полный ответ", "Выучи наизусть", "Пока не выучишь, гулять не
пойдешь!".
Видя, что результаты, как ни бейся, невелики, родители впадают в уныние:
"Непоседа, рассеянный, упрямый - ну какой из него ученик?" И ищут ответ на
вопрос: а как же надо готовить к школе? Читают об этом в журналах и в
брошюрах, где подробно рассказывается, чем и как следует заниматься до школы.
И в своих многочисленных письмах к нам часто обращаются с просьбой:
"Расскажите, как вы учили своих детей читать, считать, быть внимательными,
усидчивыми? Почему они в школе тратят мало времени на домашние задания, могут
даже "перескакивать" через классы? Это что, врожденные способности или у вас
особая система подготовки? Расскажите о ней!"
Вот об этом и будет теперь наш рассказ. И начнем мы его не с обучения счету и
чтению, не с выработки внимательности и любознательности (об этом будет речь
потом), а... со здоровья малышей, с их физического развития. Почему? Да
потому что школа - это прежде всего парта, сидение за ней по нескольку часов
в день, это, кроме того, сидение за домашними заданиями, за чтением десятков
и сотен книг... - это, короче, резкое ограничение подвижности ребенка в то
самое время, когда он особенно нуждается в интенсивном, разнообразном,
радостном движении.
Конечно, когда-нибудь это противоречие будет преодолено, но пока, увы,
остается во всей своей остроте, и страдают от этого больше всего как раз дети
физически некрепкие, малоподвижные, вялые. Им учиться труднее, болеют они
чаще, занимаются больше, поэтому сидят дольше, а следовательно, все более
слабеют. Получается порочный круг, из которого выбраться очень трудно. А
крепкий ребенок (ведь ему хочется двигаться!) хоть отчасти да возьмет свое -
на переменках, вне уроков, в стихии подвижных игр, а кому повезет (к
сожалению, единицам из сотен) - в организованных спортивных секциях, кружках.
Вот и выходит, что прежде всего нужно позаботиться о том, чтобы ребенок уже
до школы стал крепким и сильным. Как? Наверное, есть разные способы и пути
для этого. Мы расскажем о своем.
Б.П.: Да, придется начать опять-таки с закаливания, хотя обходимся мы, как и
на первом году жизни детей, без специальных закаливающих процедур.
Такой вопрос мы не только слышим от многих, но и буквально читаем в глазах
каждого наблюдающего наших ребятишек дома. Некоторые не выдерживают, берут
Любочку на руки и трогают ее холодные пяточки:
- Тебе холодно?
- Нет, ни капельки! - весело отвечает Люба и, соскользнув с рук на пол,
мчится покачаться на боксерской груше, привязанной к канату.
Это действительно так. У наших малышей удивительно хорошо работают все
"терморегуляторы". Ночью в спальном мешке плюс 33-34 градуса, и тельце и
ножки у них теплые. А вылезли утром из мешка - кругом только плюс 18-22
градуса, а на полу всего лишь плюс 15 градусов (зимой в сильные морозы даже
плюс 8-10 градусов). Если бы кожа оставалась теплой, она отдавала бы много
тепла. Вот она и приобретает температуру, близкую к температуре воздуха, а
ступни ног - к температуре пола, и тогда человек не мерзнет. Оказывается,
такое терморегулирование есть у всех млекопитающих: температура подушечек на
лапах собак, волков, зайцев равна температуре почвы, а зимой в морозы
нулевая. При нуле градусов кровь не может замерзнуть (она соленая), снег и
лед при этой температуре не тают, а кожа отдает минимум тепла. "Ну у животных
это понятно для чего. Но зачем это человеку: ведь у него есть одежда и
обувь?" - спросите вы. Да, но одежда и обувь были изобретены для
предотвращения переохлаждения и перегрева. Это когда-то замечательно
расширило возможности человека в преодолении неблагоприятных воздействий
окружающей среды. А теперь роль одежды частенько сводится к обеспечению
термостата - поддержания постоянной температуры вокруг тела. Да и современная
квартира тот же термостат. К чему это ведет? К утрате адаптивных
(приспособительных) реакций и к снижению сопротивляемости переменам в
окружающей среде: и климатическим, и погодным, и житейским. Вот и получается: