голощекий, счастье тобе!
Юноша побелел от ярости и, шагнув вперед, выхватил свистнувший меч.
"Вот повезло, - с раздражением подумал Ильма. - Как бы не пришлось
возвращаться".
Историк пригнулся и вытащил свой меч.
Бородатый великан, до того момента спокойно наблюдавший сцену,
неподвижно стоя с факелом в стороне, внезапно ожил.
- Не по нраву то придет князю, - не меняя позы, проронил он. И от
одних этих слов утих гнев юноши.
Он зло сверкнул в полутьме глазами и обернулся.
- Зри, Кербет, - сказал он. - Негодный сей брань мене речет дерзку!
"Кербет!" - с удовольствием отметил историк и еще раз оглядел
воеводу, решив позднее, когда встанет солнце, рассмотреть его получше.
- Негоже, братия, биться соплеменникам, егда вороги домы наша
топчут. Супротив супостата мечи подымайте, - проговорил тот,
нахмурившись. - Идем, княже, пора.
Историку захотелось сесть на снег и расхохотаться.
Князь! Князь Андрей, брат самого Невского... Можно было раньше
догадаться; хотя кто бы мог подумать - бродящий по ночному лесу, с
одним только спутником...
Так или иначе, оказал себе Ильма, в первом контакте ты наткнулся на
двух высших военачальников - редкая удача.
- Прощай мене, княже, - наконец неловко пробормотал он. - Коли б
ведал я...
Андрей, не поворачиваясь к нему, кивнул головой.
Гуськом все трое вышли к озеру и пошли по берегу узмени на запад,
впереди молодой князь, немного позади и правее - Кербет, за ними
обоими шел историк, оглядываясь по сторонам.
Они вышли на берег, и взгляду Ильма открылось бескрайнее темное
ледяное пространство, сливавшееся вдалеке с чуть более светлым небом.
В лицо ему ударил порыв пронзительного холодного ветра.
Князь и Кербет стояли на берегу.
В уже светлеющей ночи, сквозь голые ветви деревьев, сияло пламя
бесчисленных костров в лесу. Лагерь был полон сидящих, бродящих,
переговаривающихся людей. Можно было поразиться многообразию их
одеяний и оружия: от кольчуг и панцирей до армяков; от шлемов с
платами - до простых шапок; от мечей и копий - до дубин и рогатин.
Многие сошлись в этом месте на сечу с супостатом под знамена князя,
имя которого гремело по всей Руси, - тут были из Новгорода и из
Переяславля, из Пскова и Суздаля.
Они пришли, чтобы защищать не княжескую власть и не лавки городских
купцов, вся Русь лежала за их широкими плечами - будто протяжная и
печальная песня, словно святой в нищенском рубище, почерневшая от дыма
пожаров, кровью щедро политая...
Князь Андрей и Кербет отправились искать Невского, историк
попытался увязаться за ними, но воевода только нахмурился и оказал:
"Пошто?"
Ильма решил, что увидит князя позже, и, побродив по лагерю, подсел
к одному из костров. В его медовых отблесках полулежали два бойца в
иссеченных кольчугах и неторопливо поучали новичков хитростям боя
против немцев.
Один из двоих взглянул на историка и спросил:
- Отколе есь?
- Савва я, с Копорья, - ответил тот.
- С Копорья, - оживился- второй. - И я! Митрий мене кличут!
Ильма сделал вид, будто обрадовался земляку, особой радости,
однако, не испытывая. Они сели рядом.
- Зрю я, - оказал Митрий, - был ты уж в сечах.
Историк был доволен, что речь зашла не о Копорье, хоть и знал этот
городок досконально.
- Бывал, - спокойно отозвался Ильма, подтягивая ножны меча, чтобы
не мешали сидеть. - На Неве бился со Ярославичем. - И это была правда.
- Жена у тебя али еще хто?
- Один.
По лесу разнесся клич - выходить на лед. Историку показалось, что
он узнал голос Кербета.
С возбужденным гомоном воины стали вставать от костров, осматривать
оружие и потуже перевязывать лапти; многие шли со щитами.
Берег узмени, пустынный до того, вдруг наполнился русскими воинами.
Они шли и шли, выходили на берег и спускались на лед.
"...На Чудьском озере, на узмени, у Воронея камени..."
Легендарный Вороний камень. Но это было вчера, четвертого апреля. К
ночи полки перешли южнее, и теперь скалу даже не было видно, ее
заслонял собой лесистый выступ полуострова; у оконечности последнего и
строились сейчас воины.
Одним из последних выходя из леса, историк увидел наконец и самого
князя Александра.
Невский неподвижно, как изваяние, сидел на белом коне на пригорке,
взгляд его был устремлен на далекий ледовый горизонт. Ильма подумал,
что Александр мало изменился со времени битвы на Неве.
Князь был высокий, мощного телосложения молодой мужчина, на вид лет
тридцати, на самом же деле в то утро пятого апреля было ему всего
двадцать два года.
Из-за деревьев рванулись первые лучи восходящего солнца. Митрий
улыбнулся.
- Ну, светило, здравствуй! - сказал он. - Теперь и помереть можно.
Но, бог даст, живы выйдем.
Раздались крики. Земляки обернулись. Со стороны Суболичского
берега, крича что-то, во весь опор мчался всадник.
Через секунды он приблизился, пролетел сквозь расступившиеся полки
и, подскакав к береговой линии, попытался резко осадить лошадь, но она
поскользнулась и грохнулась об лед. Всадник успел отскочить в сторону;
прихрамывая, он подбежал к пригорку и торопливо поклонился князю, не
снимая шлема.
- Што? - крикнул Невский, перегнувшись к нему в седле.
- Немцы на лед спускаша! - громко ответил гонец.
Известие быстро облетело полки, гомон притих.
Александр, не оборачиваясь, сделал короткий знак рукой, подзывая
Кербета, и что-то тихо сказал ему.
Воевода слегка наклонил голову, повернулся и издал громкий клич: из
леса немедленно выскочило несколько всадников, он помчался с ними на
лед к войскам,
За десять-пятнадцать минут Кербет выровнял войска в огромную
многорядную дугу недалеко от берега. Историк и Митрий оказались в
самом центре ее, заполненной суздальцами.
Воцарилась тишина.
Ильма услышал стук копыт, обернулся и успел заметить, как Невский и
князь Андрей, разделившись, поскакали в разные стороны и исчезли в
лесу. "Засадные конные дружины", - с удовлетворением отметил историк
и, оглядевшись, увидел на левом фланге Кербета на гнедой лошади.
В полном молчании застыли полки. Лица людей казались одинаковыми,
все они были суровы и угрюмы, готовые принять смерть; все знали, что
она не заставит себя долго ждать, еще невидимая, она уже мчалась
навстречу. Историк внимательно вглядывался в приближающихся рыцарей.
Рыцаря надвигались, как всегда, гигантским ровным тупым клином -
впереди пятеро, за ними семеро, девятеро...
Молодой воин, стоявший рядом с Митрием, не в силах сдержать
смятения, попятился, не сводя расширенных глаз со стремительно
надвигающегося ливонского войска. "Ну! - ухватил его Митрий. - Не
бойсь!"
Рыцари приближались с каждой секундой, уже видны были их рогатые
шлемы и вьющиеся белые плащи. Они мчались, подняв длинные копья, но
осталось не более пятисот метров,и одним движением, сверкнув,
опустились острия, нацелились вперед.
- Эй... братия! - раздался в рядах позади Ильма чей-то одинокий
растерянный голос. - Как же мы их...
Русское войско неровно ощетинилось копьями, над головами мелькнули
крючья.
- Щас... - пробормотал Митрий, пробуя большим пальцем острие меча.
Расстояние между войсками быстро сокращалось; лед гудел под
копытами лошадей. Оставалось сто метров, пятьдесят... Напряжение
выросло до предела.
Историк, вытащив меч, до последнего мгновения, когда войска
взорвались единым ревом, с интересом разглядывал трепещущий на ветру,
знакомый огромный крест на знамени центрального рыцаря.
Конный клин, как топор в полено, на полном скаку врубился в центр
русской дуги и разметал на две стороны пеших суздальцев.
Митрий, оскалясь, ухватил крюком ливонского всадника и, упираясь,
тащил его на лед.
Над узменью, далеко разносясь в холодном воздухе, качался бешеный
двуязычный крик ярости и злобы. Молодой воин, вскрикнув, отшатнулся от
лошади и упал под мечом, как срубленная ветка.
"Фланги должны начать смыкаться, фланги... Нет, рано", - мелькнуло
в голове у Ильма, рассчитанными движениями отбивающегося от ударов
меча.
Строй ливонцев нарушился, они остановились и скучились, рубя
направо и налево.
Фланговые переяславские и новгородские дружины стали наконец
смыкаться, прижимая рыцарей к берегу, охватывая их в полукольцо.
Огромный тевтонец с волочащимся за конем знаменем льва яростно
наступал на историка. Тот, размахнувшись, ударил мечом по лошадиной
морде. Лошадь дико заржала и, встав на дыбы, свалилась на
окровавленный лед.
"Дружины, конные дружины... Перелом наступает. Не пропустить
появления конных дружин князя. Проследить..." Историк метался в гуще
боя, автоматически отбивая удары. Древко копья скользнуло по шлему и
сдвинуло спираль.
Ильма ощутил жестокий удар и почувствовал, как с головы, порвав
ремень, слетел шлем. Забыв обо всем, он в страхе тронул висок, обруча
со спиралью не было.
Чей-то яростный голос взревел над самым ухом. Ильма дернулся, резко
обернулся и успел лишь заметить плеснувший на все небо василиск, и
меч, разрубив кольчугу, швырнул историка на кровавый лед. В смятении
он попытался вскочить, но лошадь снова опрокинула его под ноги
сражающихся.
Не понимая, что делает, он пополз в сторону и замер.
Что-то угрожающее родилось вокруг него. Солнце потемнело, мозг
сжало, как в тисках.
Перед ним вдруг возникла исполинская стена-чудовище; она окружала
его, живая, полупрозрачная, с дрожащими крохотными огоньками, словно
вкраплинками слюды.
Расширенными глазами он смотрел на нее и внезапно понял, что это.
Он понял и закричал от ужаса...
При утере... Контакта... Энергетической спиралью... Может при
определенных условиях... Амнезия... Потеря памяти...
Ильма закричал. Стена серой мглы накренилась и стремительно
понеслась на него...
- Возьмите меня отсюда! - заорал вне себя историк. - Дежурный,
возьми меня отсюда!
- Ильма! - завопил Стью. - Найди спираль, спираль! Она у тебя под
ногами! Найди спираль! Скорее, скорее! - И кричал кому-то там: - Не
могу... Не могу удержать Ильма! Сделай что-нибудь!
Ильма сидел на земле и остановившимся взглядом смотрел перед собой.
Перед глазами его цвели красные маки.
- Ильма Кир! - кричал кто-то из пространства. - Закрой... Слышишь
меня? Закрой глаза, надави на виски и старайся ни о чем не думать! Ты
продержишься некоторое время. Ильма!!
Было поздно.
Полупрозрачная стена уже обрушилась на его мозг. Все смешалось.
Ильма Кир перестал существовать.
Савва очнулся и поморщился от боли в голове.
Он лежал на спине в ложбинке, образованной двумя лошадиными
трупами, голова его опиралась на конский круп, в расслабленной ладони
ощущалась рукоять меча.
Он вспомнил сечу и удар по голове. Теперь вокруг царила тишина.
"Язвен яз, али што?" - подумал Савва и попытался встать, но не
смог.
Плечо ссохлось с кольчугой в запекшейся крови. Савва выругался и
поднял глаза.
По пустынному, каркающему воронами полю к нему с залитым кровью
лицом, волоча меч и пошатываясь, брел Митрий.
Он подошел к земляку и обессиленно рухнул на колено.
- Како, брате? Живы вышли?
- Живы, - с трудом шевельнув почерневшими губами, ответил Савва. -
А сеча?
- Побили супостата, - со злобной радостью отозвался Митрий. - Иные
пали, иные на сиговице сгинули... А иных княже семь верст бил по леду
до самого Суболичьского берега!
- Побили ворогов, - проговорил Савва.
- Язвен есть? - спросил Митрий.
- А! - махнул рукой Савва и, опираясь на плечо друга, встал.
- Язвен! - сказал Митрий. - И я. Да только иные наши совсем убиты.
- Идемо, брате, - сказал Савва.
- Идемо, - отозвался Митрий. Они обнялись и, шатаясь, побрели среди
трупов по окровавленному льду в ту сторону, откуда доносился
отдаленный колокольный звон.
Дома меня ждало чудо. Настоящее чудо. Да и как иначе назовешь
крошечный росток подорожника. Сколько разговоров было - мол, не
приживется, завянет, где это видано, выращивать дома такую редкость!
Но вырос! Мне из Бразилии обещали еще прислать семена, на этот раз
лопуха. В нашем двадцать первом веке живое растение в квартире
встретишь реже, чем, скажем, попугая в двадцатом. Впрочем, попугаев
сейчас тоже не осталось...
Мелодично прозвенели часы - рабочий день в Климатическом бюро
закончился. Мне оставалось только взять кое-какую литературу по флоре,
и домой. Я подошел к библиотечному шкафчику в углу кабинета. На его
верхней полке теснились говорящие книги. На средней - визорные: немые
кинофильмы на страничных экранах со струящимися разноцветными
строчками. На нижней - книги, хранящие не только звуки, но и запахи.
Вот эта - "Выращивание реликтовых растений" - пожалуй, именно то,
что надо. Я сунул кассету в карман, вышел из комнаты и закрыл дверь на
ключ. По коридору уже спешили сослуживцы - на улице дожидался
туристический аэробус. Сегодня у нас экскурсия в ботанический сад -
там выставили на обозрение одну из последних берез.
- Рассаживайтесь, рассаживайтесь, - торопил шеф. - А ты пешком
добираться будешь?
Я вздохнул:
- Не могу я с вами! Мне подорожник полить надо!
Коллеги переглянулись, а начальник махнул рукой, отпуская, и
добавил:
- Следующая экскурсия - к тебе.
Сбежав по ступенькам подъезда, я зашагал вдоль стены под защитой
бледной тени. На улице неслись пыльные вихри, они хороводили вокруг
чахлых кустов, запутывались в кронах редких деревьев и осыпались на
головы редких прохожих, с надеждой поглядывающих в палящее безоблачное
небо. И совершенно напрасно, в городе осадки сегодня не запланированы.
Мне ли не знать?
Я так торопился, что столкнулся с могучим парнем в брезентовой
робе, суетившимся возле грузовика и то ли помогающим, то ли мешающим
роботам укладывать в него пластиковые ящики. Ящики они выносили из
приземистого здания с вывеской "Книгохранилище".
- Ты что?! - рявкнул он и вдруг цепко ухватил мой локоть. - Ага,
попался, Суховей Ураганыч! Узнаешь?
- Извините, гражда... - Я взглянул на парня пристально и ахнул,
узнав знакомого школьных лет. - Сева Котлов?
- Он самый! Эй, поаккуратнее! - Это уже относилось к шестирукому
металлическому гиганту, задевшему ящиком распахнутые складские ворота.
Те даже загудели.
- Грузчиком подрабатываешь? - поинтересовался я, подыскивая тему
беседы - особенно близкими друзьями мы никогда не были. - Ты же, по
слухам, в каком-то институте... постой-постой... и не выговоришь
сразу... Инвторсыр, что ли?
- Институт вторичного сырья, - ухмыльнулся школьный приятель. - А
ты погодой заправляешь? Тайфуны, ураганы... И не стыдно?
- С чего бы? - удивился я.
- В январе от вас снега не дождешься, летом - дождя. Неделю пороги
обивал, бюрократ ты всепогодный!
Я пожал плечами:
- Так это ты вчера скандалил? Заказы надо правильно оформлять, а то
ливень ему подавай, причем за городом. Рассаду там, что ли, высадил?
- Точно! Не цветочек же в горшочке, как у тебя. Наслышан,
наслышан...
Киберы между тем, шумно затворив дверь книгохранилища, уже
забрались в кузов и чинно расселись на ящиках.
- Присоединяйся, - сказал Сева, - недалеко.
- Куда это?
- Узнаешь. Не пожалеешь. Помочь забраться?
Я забрался в кабину. Однокашник устроился рядом, включил
автоводитель, и машина тронулась. Некоторое время мы молча поглядывали
по сторонам, хотя любоваться особенно было нечем: бетон, асфальт,
стекло. И те пыльные смерчи, туманящие обзор.
- Как ты думаешь, - спросил наконец Сева, - чего здесь не хватает?
- Прохлады, зелени и газированной воды, - буркнул я.
- Нет, - хмыкнул приятель, - киосков с водой нам встретилось
больше, чем деревьев. А в остальном ты прав. Откуда же взяться
нормальному воздухообмену? А пыль? Раньше суховеи задерживались
лесопосадками, но ведь вырубили все, что можно, перевели на спички,
мебель, книги. Это теперь книги микрофильмированные, а раньше были из
бумаги. Ты знаешь, как ее делали?
- В основном из древесины, - я вспомнил о своем растении и
вздохнул.
- Верно. Когда-то выпускалась масса скучных, неинтересных книг,
которые прямиком из типографии шли на склады. Ну были, конечно, и
полезные книги, но меньше, чем плохих. Так сколько бумаги уходило, а
бумага - это деревья. Сколько же их погибло, соображаешь? - Он кивнул
на дорогу, вдоль которой, словно километровые столбики, мелькали
одинокие серые кусты. Мы уже выезжали из города, и за обочинами
потянулась выгоревшая от солнца степь, просматривающаяся до самого
горизонта. Ни рощ, ни отдельных деревьев.
Я неожиданно разозлился:
- Поздно спохватились! Поистребили леса, разбазарили семена. Сажать
нечего. Подорожник еле достал...
Приятель покосился на меня и неопределенно хмыкнул. Машина
замедлила ход. Стали попадаться стоящие грузовозы, какие-то механизмы,
группы людей. Возле самой большой мы затормозили. Многие были в
накидках, дождевиках или при зонтах, и все молча поглядывали то в
небо, где плыло сиротливо облако, то на поле, испещренное рядами
лунок.
- А где мы, собственно? - поинтересовался я.
- На опытном участке нашего института. Сам же сказал - просили
дождь рассаду поливать.
Открыв дверцу, я спрыгнул на землю. Киберы сноровисто выгружали из
кузова ящики, складывали на ручные тележки и везли в поле.
- Опаздываете, коллеги! - К нам подбежал толстяк в плащ-палатке и
болотных сапогах. На его круглом лице подпрыгивали смешные круглые
очки. - А вы, кажется, из Климатического? Обещаете дождь?
- По графику, - я недоумевал и тщетно стремился не показать своего
замешательства, - если вы соответствующим образом договорились с
Климатическим бюро...
А Сева уже распоряжался роботами. Одни из них катили по полю
тележки, другие доставали из вскрытых ящиков книги и бережно опускали
в лунки, третьи чем-то их поливали из голубых баллонов и заравнивали
почву.
Я закрыл рот и судорожно глотнул.
- Извините, что-то, наверное, с глазами. Там, в поле... Ущипните
меня.
Толстяк охотно повиновался. Все осталось по-прежнему: тара пуста,
лунки засыпаны, а присутствующие изучают облако, почерневшее и
набухшее, готовое разразиться грозой.
- В нашем Инвторсырье, - сказал толстяк, наслаждаясь моим
изумлением, - разработана оригинальная методика возрождения лесных
массивов. Разве вам не объяснили?
- Собирался, шеф, - сообщил вновь очутившийся рядом Сева Котлов. -
Да не успел как-то. Суховеич, разве не ясно - здесь рождается чудо. Мы
изобрели препарат, преобразующий бумагу в то, чем она была раньше. А
бумага это в основном что?
- Древесина, - тупо отозвался я.
- То есть деревья. Молодец. Скажешь, преступление - уничтожать
литературу. Но это плохая литература, а мы снова поднимем леса,
изведенные по глупости, незнанию, неумению. Уразумел?
С минуту я соображал. Потом пробормотал:
- Знакомо. Бывало уже в истории. Книги жгли, запрещали, упрятывали
в спецхранилища. А вы их сразу в землю, в могилу! Поздравляю! А кто
решает, какие произведения на удобрения, какие на полку? Ты, Сева?
- Зачем же вы так, молодой человек? - "Шеф" бережно взял меня под
локоть. - Художественные достоинства определяет Центральный компьютер,
подключенный к данным о том, как их читают в библиотеках, ведь и
старинные книги кому-то нужны. Их ведь и в букинистических магазинах
еще продают. Так вот, компьютер и здесь наводит справки, какие книги
покупают, а какие нет. Вот здесь, к примеру, девяносто девять тысяч
девятьсот экземпляров монографии Бредянского "Партогенез блохи". Вы
знаете, что такое блоха?
- Нечто вымершее, ископаемое, вроде динозавра, - пробормотал я. -
Но все равно, можно ли уничтожить сгустки мысли?
- Балда, - добродушно сказал однокашник. - Ты ее под расстрелом
читать не станешь. И никто другой. И все-таки по нескольку десятков
экземпляров даже самой скучной книги мы оставляем. А знаешь, сколько
оказалось в мире такой бумажной чепухи? Миллиарды и миллиарды
экземпляров. И каждую можно превратить в дерево!
- Сам балда! - огрызнулся я машинально, и вдруг я все сразу понял.
Сначала здесь, а потом повсюду зашумят новые рощи, потекут реки,
заголубеют озера и пруды. И климат будет мягче. И никто не поедет в
ботанический сад разглядывать одну из последних берез. Они появятся
повсюду, как и ели, липы, сосны...
- Неужели у вас получится? - тихо спросил я.
- Обязательно! Смотри...
Облако набухло в тучу, нависшую над полем, над застывшими в
ожидании людьми. Ослепительно заветвилась молния, громыхнуло - и
хлынул дождь.
Сразу потемнело, запузырились лужи. Я мгновенно вымок, но
продолжал, как и все остальные, стоять под секущими струями. Потому
что из почвы начали проклевываться тысячи зеленых ростков. Возможно,
это просто показалось - влага застилала глаза, и все же я поверил:
моему подорожнику не быть музейной диковиной, которой завидуют другие.
Невесть откуда появившиеся мальчишки плясали по лужам, восторженно
распевая старинную песенку: "Дождик, дождик, пуще лей..." И я вдруг
понял, что как заклинание повторяю вместе с ними эти слова, которые
теперь казались пророческими и мудрыми.
Биографии Александра Климова и Игоря Белогруда схожи. Оба родились в 1959
году, окончили Московский геологоразведочный Институт Имени С.,
Орджоникидзе, работают в одном и том же проектном институте. Предлагаемый
рассказ - их вторая совместная публикация в жанре научной фантастики (первый
рассказ был опубликован в журнале "Энергия" э 9 за 1984 год).
Москва
- Ну что ты опять заладил - "хозяин" да "хозяин"?! - сердясь,
воскликнул Андрей. - Слово-то какое мерзкое, от него так и разит
немытым средневековьем. Можно быть хозяином каких-либо вещей -
предметов неодушевленных, но как одно живое существо может владеть
другим? По-моему, даже у собаки не может быть хозяина. Пусть у одного
выше коэффициент интеллекта, он прямостоящий и покрыт гладкой розовой
кожей, а у другого - четыре лапы, мохнатые уши и хвост бараночкой. Ну
и что? Подобные несоответствия не мешали собаке спасать человека от
гибели и получать в награду пинок сапогом. А ты меня - "хозяин"! Тогда
я должен называть тебя вещью, но ты же не вещь.
Робот помолчал и возразил:
- Хорошо. Я буду называть тебя по имени, хотя это и нелегко. Термин
"хозяин" заложен в мою первичную память, но я постараюсь. Теперь
объясни, я не понял.
Андрей вздохнул и, отвернувшись от осциллографа, спросил:
- Что же тебе непонятно, горюшко мое?
- Ты проводишь параллель с собакой. Она неверна, нелогична. Собака
менее разумна, но более одушевленна, чем любой робот. Она не скована
рамками программы, имеет свободу инициативы. Действия же робота, даже
внешне создающие впечатление самостоятельного поступка, являются, по
сути, косвенным подтверждением заложенной в него программы. Робот
всегда логичен. Так чем же я тогда отличаюсь от стереовизора, тоже
запрограммированного на некоторое, правда, меньшее количество
операций? Его вы называете вещью.
- Логика! Везде логика! Но, помимо научной логики, есть еще одна -
человеческая. Она, хотя и называется логикой, по существу крайне
субъективна и нелогична. На Крооне существуют мыслящие кристаллы. Куда
их причислить: к одушевленным или нет? Из зоопарка убежал медведь. За
кого больше волнуется смотритель: за людей или животное? Академик и
студент: кто из них умнее, а кто разумнее? На Промаксе робот вытащил
моего однокашника Гришу Журавлева из-под обвала. Робот погиб, а Гриша
стряхнул пыль, сказал: "Слава богу, выкрутился!" - и беззаботно
засмеялся, даже не взглянув на изуродованные останки спасителя. Кто из
них одушевлен? Кто из них более "человек"? Кто сможет ответить на все
эти "кто"?
Андрей повернулся к приборам и, взглянув на экран, расстроенно
протянул:
- Ну вот, видишь? Прозевал второй цикл. Вся работа насмарку!
Андрей откинул крышку люка и выглянул наружу. Мелкая серая пыль
подушечками осела в пазах и затейливо растеклась по плоскостям
вездехода. Струи раскаленного воздуха метались по галечнику, кидая
пригоршни песка в блестящий пузырь гермошлема.
Подумав, Андрей включил светофильтры. Солнце, до этого размазанное
по небу небрежными оранжевыми мазками, сразу обрело форму,
превратившись в скромный багровый диск. Долина потемнела и как бы
сжалась в размерах.
- Вот здесь и поставим, - сказал Андрей, указывая на остроконечный
растрескавшийся холм, над вершиной которого крутились песчаные смерчи.
Робот неуклюже спрыгнул на землю и, проваливаясь в песок, пошел к
багажнику.
Ажурные веточки радиомаяка, казалось, трепещут под ударами ветра.
Робот вложил маяк в свою грузовую нишу и, щелкнув магнитными зажимами,
сказал:
- Я готов.
Андрей кивнул, и они медленно двинулись через песчаное озеро,
определяя топи и течения небольшим переносным сейсмографом. Склон
холма встретил их крошащимися плитами сланца и струями камнепадов.
Иногда песок, плотно забивший какую-нибудь трещину, вздувался и,
тяжело вздохнув облачком белесого газа, разлетался, как конфетти из
новогодней хлопушки. Кварцевое крошево выбивало дробь на стекле
гермошлема и скатывалось вниз.
Человек и робот поползли вверх, цепляясь за выступы плит, ломких,
как старый шифер. На вершине холма разбойничали горячие восходящие
потоки, собиравшие легкую ткань комбинезона в складки у основания
шлема.
Андрей посмотрел вниз и вздохнул. До самого горизонта простиралась
галечная равнина с редкими песчаными озерами и причудливыми
рассыпающимися холмами. Со стороны далекого горного плато донесся
низкий раскат, и пыльное небо, до этого красное, вдруг начало
Юноша побелел от ярости и, шагнув вперед, выхватил свистнувший меч.
"Вот повезло, - с раздражением подумал Ильма. - Как бы не пришлось
возвращаться".
Историк пригнулся и вытащил свой меч.
Бородатый великан, до того момента спокойно наблюдавший сцену,
неподвижно стоя с факелом в стороне, внезапно ожил.
- Не по нраву то придет князю, - не меняя позы, проронил он. И от
одних этих слов утих гнев юноши.
Он зло сверкнул в полутьме глазами и обернулся.
- Зри, Кербет, - сказал он. - Негодный сей брань мене речет дерзку!
"Кербет!" - с удовольствием отметил историк и еще раз оглядел
воеводу, решив позднее, когда встанет солнце, рассмотреть его получше.
- Негоже, братия, биться соплеменникам, егда вороги домы наша
топчут. Супротив супостата мечи подымайте, - проговорил тот,
нахмурившись. - Идем, княже, пора.
Историку захотелось сесть на снег и расхохотаться.
Князь! Князь Андрей, брат самого Невского... Можно было раньше
догадаться; хотя кто бы мог подумать - бродящий по ночному лесу, с
одним только спутником...
Так или иначе, оказал себе Ильма, в первом контакте ты наткнулся на
двух высших военачальников - редкая удача.
- Прощай мене, княже, - наконец неловко пробормотал он. - Коли б
ведал я...
Андрей, не поворачиваясь к нему, кивнул головой.
Гуськом все трое вышли к озеру и пошли по берегу узмени на запад,
впереди молодой князь, немного позади и правее - Кербет, за ними
обоими шел историк, оглядываясь по сторонам.
Они вышли на берег, и взгляду Ильма открылось бескрайнее темное
ледяное пространство, сливавшееся вдалеке с чуть более светлым небом.
В лицо ему ударил порыв пронзительного холодного ветра.
Князь и Кербет стояли на берегу.
В уже светлеющей ночи, сквозь голые ветви деревьев, сияло пламя
бесчисленных костров в лесу. Лагерь был полон сидящих, бродящих,
переговаривающихся людей. Можно было поразиться многообразию их
одеяний и оружия: от кольчуг и панцирей до армяков; от шлемов с
платами - до простых шапок; от мечей и копий - до дубин и рогатин.
Многие сошлись в этом месте на сечу с супостатом под знамена князя,
имя которого гремело по всей Руси, - тут были из Новгорода и из
Переяславля, из Пскова и Суздаля.
Они пришли, чтобы защищать не княжескую власть и не лавки городских
купцов, вся Русь лежала за их широкими плечами - будто протяжная и
печальная песня, словно святой в нищенском рубище, почерневшая от дыма
пожаров, кровью щедро политая...
Князь Андрей и Кербет отправились искать Невского, историк
попытался увязаться за ними, но воевода только нахмурился и оказал:
"Пошто?"
Ильма решил, что увидит князя позже, и, побродив по лагерю, подсел
к одному из костров. В его медовых отблесках полулежали два бойца в
иссеченных кольчугах и неторопливо поучали новичков хитростям боя
против немцев.
Один из двоих взглянул на историка и спросил:
- Отколе есь?
- Савва я, с Копорья, - ответил тот.
- С Копорья, - оживился- второй. - И я! Митрий мене кличут!
Ильма сделал вид, будто обрадовался земляку, особой радости,
однако, не испытывая. Они сели рядом.
- Зрю я, - оказал Митрий, - был ты уж в сечах.
Историк был доволен, что речь зашла не о Копорье, хоть и знал этот
городок досконально.
- Бывал, - спокойно отозвался Ильма, подтягивая ножны меча, чтобы
не мешали сидеть. - На Неве бился со Ярославичем. - И это была правда.
- Жена у тебя али еще хто?
- Один.
По лесу разнесся клич - выходить на лед. Историку показалось, что
он узнал голос Кербета.
С возбужденным гомоном воины стали вставать от костров, осматривать
оружие и потуже перевязывать лапти; многие шли со щитами.
Берег узмени, пустынный до того, вдруг наполнился русскими воинами.
Они шли и шли, выходили на берег и спускались на лед.
"...На Чудьском озере, на узмени, у Воронея камени..."
Легендарный Вороний камень. Но это было вчера, четвертого апреля. К
ночи полки перешли южнее, и теперь скалу даже не было видно, ее
заслонял собой лесистый выступ полуострова; у оконечности последнего и
строились сейчас воины.
Одним из последних выходя из леса, историк увидел наконец и самого
князя Александра.
Невский неподвижно, как изваяние, сидел на белом коне на пригорке,
взгляд его был устремлен на далекий ледовый горизонт. Ильма подумал,
что Александр мало изменился со времени битвы на Неве.
Князь был высокий, мощного телосложения молодой мужчина, на вид лет
тридцати, на самом же деле в то утро пятого апреля было ему всего
двадцать два года.
Из-за деревьев рванулись первые лучи восходящего солнца. Митрий
улыбнулся.
- Ну, светило, здравствуй! - сказал он. - Теперь и помереть можно.
Но, бог даст, живы выйдем.
Раздались крики. Земляки обернулись. Со стороны Суболичского
берега, крича что-то, во весь опор мчался всадник.
Через секунды он приблизился, пролетел сквозь расступившиеся полки
и, подскакав к береговой линии, попытался резко осадить лошадь, но она
поскользнулась и грохнулась об лед. Всадник успел отскочить в сторону;
прихрамывая, он подбежал к пригорку и торопливо поклонился князю, не
снимая шлема.
- Што? - крикнул Невский, перегнувшись к нему в седле.
- Немцы на лед спускаша! - громко ответил гонец.
Известие быстро облетело полки, гомон притих.
Александр, не оборачиваясь, сделал короткий знак рукой, подзывая
Кербета, и что-то тихо сказал ему.
Воевода слегка наклонил голову, повернулся и издал громкий клич: из
леса немедленно выскочило несколько всадников, он помчался с ними на
лед к войскам,
За десять-пятнадцать минут Кербет выровнял войска в огромную
многорядную дугу недалеко от берега. Историк и Митрий оказались в
самом центре ее, заполненной суздальцами.
Воцарилась тишина.
Ильма услышал стук копыт, обернулся и успел заметить, как Невский и
князь Андрей, разделившись, поскакали в разные стороны и исчезли в
лесу. "Засадные конные дружины", - с удовлетворением отметил историк
и, оглядевшись, увидел на левом фланге Кербета на гнедой лошади.
В полном молчании застыли полки. Лица людей казались одинаковыми,
все они были суровы и угрюмы, готовые принять смерть; все знали, что
она не заставит себя долго ждать, еще невидимая, она уже мчалась
навстречу. Историк внимательно вглядывался в приближающихся рыцарей.
Рыцаря надвигались, как всегда, гигантским ровным тупым клином -
впереди пятеро, за ними семеро, девятеро...
Молодой воин, стоявший рядом с Митрием, не в силах сдержать
смятения, попятился, не сводя расширенных глаз со стремительно
надвигающегося ливонского войска. "Ну! - ухватил его Митрий. - Не
бойсь!"
Рыцари приближались с каждой секундой, уже видны были их рогатые
шлемы и вьющиеся белые плащи. Они мчались, подняв длинные копья, но
осталось не более пятисот метров,и одним движением, сверкнув,
опустились острия, нацелились вперед.
- Эй... братия! - раздался в рядах позади Ильма чей-то одинокий
растерянный голос. - Как же мы их...
Русское войско неровно ощетинилось копьями, над головами мелькнули
крючья.
- Щас... - пробормотал Митрий, пробуя большим пальцем острие меча.
Расстояние между войсками быстро сокращалось; лед гудел под
копытами лошадей. Оставалось сто метров, пятьдесят... Напряжение
выросло до предела.
Историк, вытащив меч, до последнего мгновения, когда войска
взорвались единым ревом, с интересом разглядывал трепещущий на ветру,
знакомый огромный крест на знамени центрального рыцаря.
Конный клин, как топор в полено, на полном скаку врубился в центр
русской дуги и разметал на две стороны пеших суздальцев.
Митрий, оскалясь, ухватил крюком ливонского всадника и, упираясь,
тащил его на лед.
Над узменью, далеко разносясь в холодном воздухе, качался бешеный
двуязычный крик ярости и злобы. Молодой воин, вскрикнув, отшатнулся от
лошади и упал под мечом, как срубленная ветка.
"Фланги должны начать смыкаться, фланги... Нет, рано", - мелькнуло
в голове у Ильма, рассчитанными движениями отбивающегося от ударов
меча.
Строй ливонцев нарушился, они остановились и скучились, рубя
направо и налево.
Фланговые переяславские и новгородские дружины стали наконец
смыкаться, прижимая рыцарей к берегу, охватывая их в полукольцо.
Огромный тевтонец с волочащимся за конем знаменем льва яростно
наступал на историка. Тот, размахнувшись, ударил мечом по лошадиной
морде. Лошадь дико заржала и, встав на дыбы, свалилась на
окровавленный лед.
"Дружины, конные дружины... Перелом наступает. Не пропустить
появления конных дружин князя. Проследить..." Историк метался в гуще
боя, автоматически отбивая удары. Древко копья скользнуло по шлему и
сдвинуло спираль.
Ильма ощутил жестокий удар и почувствовал, как с головы, порвав
ремень, слетел шлем. Забыв обо всем, он в страхе тронул висок, обруча
со спиралью не было.
Чей-то яростный голос взревел над самым ухом. Ильма дернулся, резко
обернулся и успел лишь заметить плеснувший на все небо василиск, и
меч, разрубив кольчугу, швырнул историка на кровавый лед. В смятении
он попытался вскочить, но лошадь снова опрокинула его под ноги
сражающихся.
Не понимая, что делает, он пополз в сторону и замер.
Что-то угрожающее родилось вокруг него. Солнце потемнело, мозг
сжало, как в тисках.
Перед ним вдруг возникла исполинская стена-чудовище; она окружала
его, живая, полупрозрачная, с дрожащими крохотными огоньками, словно
вкраплинками слюды.
Расширенными глазами он смотрел на нее и внезапно понял, что это.
Он понял и закричал от ужаса...
При утере... Контакта... Энергетической спиралью... Может при
определенных условиях... Амнезия... Потеря памяти...
Ильма закричал. Стена серой мглы накренилась и стремительно
понеслась на него...
- Возьмите меня отсюда! - заорал вне себя историк. - Дежурный,
возьми меня отсюда!
- Ильма! - завопил Стью. - Найди спираль, спираль! Она у тебя под
ногами! Найди спираль! Скорее, скорее! - И кричал кому-то там: - Не
могу... Не могу удержать Ильма! Сделай что-нибудь!
Ильма сидел на земле и остановившимся взглядом смотрел перед собой.
Перед глазами его цвели красные маки.
- Ильма Кир! - кричал кто-то из пространства. - Закрой... Слышишь
меня? Закрой глаза, надави на виски и старайся ни о чем не думать! Ты
продержишься некоторое время. Ильма!!
Было поздно.
Полупрозрачная стена уже обрушилась на его мозг. Все смешалось.
Ильма Кир перестал существовать.
Савва очнулся и поморщился от боли в голове.
Он лежал на спине в ложбинке, образованной двумя лошадиными
трупами, голова его опиралась на конский круп, в расслабленной ладони
ощущалась рукоять меча.
Он вспомнил сечу и удар по голове. Теперь вокруг царила тишина.
"Язвен яз, али што?" - подумал Савва и попытался встать, но не
смог.
Плечо ссохлось с кольчугой в запекшейся крови. Савва выругался и
поднял глаза.
По пустынному, каркающему воронами полю к нему с залитым кровью
лицом, волоча меч и пошатываясь, брел Митрий.
Он подошел к земляку и обессиленно рухнул на колено.
- Како, брате? Живы вышли?
- Живы, - с трудом шевельнув почерневшими губами, ответил Савва. -
А сеча?
- Побили супостата, - со злобной радостью отозвался Митрий. - Иные
пали, иные на сиговице сгинули... А иных княже семь верст бил по леду
до самого Суболичьского берега!
- Побили ворогов, - проговорил Савва.
- Язвен есть? - спросил Митрий.
- А! - махнул рукой Савва и, опираясь на плечо друга, встал.
- Язвен! - сказал Митрий. - И я. Да только иные наши совсем убиты.
- Идемо, брате, - сказал Савва.
- Идемо, - отозвался Митрий. Они обнялись и, шатаясь, побрели среди
трупов по окровавленному льду в ту сторону, откуда доносился
отдаленный колокольный звон.
Дома меня ждало чудо. Настоящее чудо. Да и как иначе назовешь
крошечный росток подорожника. Сколько разговоров было - мол, не
приживется, завянет, где это видано, выращивать дома такую редкость!
Но вырос! Мне из Бразилии обещали еще прислать семена, на этот раз
лопуха. В нашем двадцать первом веке живое растение в квартире
встретишь реже, чем, скажем, попугая в двадцатом. Впрочем, попугаев
сейчас тоже не осталось...
Мелодично прозвенели часы - рабочий день в Климатическом бюро
закончился. Мне оставалось только взять кое-какую литературу по флоре,
и домой. Я подошел к библиотечному шкафчику в углу кабинета. На его
верхней полке теснились говорящие книги. На средней - визорные: немые
кинофильмы на страничных экранах со струящимися разноцветными
строчками. На нижней - книги, хранящие не только звуки, но и запахи.
Вот эта - "Выращивание реликтовых растений" - пожалуй, именно то,
что надо. Я сунул кассету в карман, вышел из комнаты и закрыл дверь на
ключ. По коридору уже спешили сослуживцы - на улице дожидался
туристический аэробус. Сегодня у нас экскурсия в ботанический сад -
там выставили на обозрение одну из последних берез.
- Рассаживайтесь, рассаживайтесь, - торопил шеф. - А ты пешком
добираться будешь?
Я вздохнул:
- Не могу я с вами! Мне подорожник полить надо!
Коллеги переглянулись, а начальник махнул рукой, отпуская, и
добавил:
- Следующая экскурсия - к тебе.
Сбежав по ступенькам подъезда, я зашагал вдоль стены под защитой
бледной тени. На улице неслись пыльные вихри, они хороводили вокруг
чахлых кустов, запутывались в кронах редких деревьев и осыпались на
головы редких прохожих, с надеждой поглядывающих в палящее безоблачное
небо. И совершенно напрасно, в городе осадки сегодня не запланированы.
Мне ли не знать?
Я так торопился, что столкнулся с могучим парнем в брезентовой
робе, суетившимся возле грузовика и то ли помогающим, то ли мешающим
роботам укладывать в него пластиковые ящики. Ящики они выносили из
приземистого здания с вывеской "Книгохранилище".
- Ты что?! - рявкнул он и вдруг цепко ухватил мой локоть. - Ага,
попался, Суховей Ураганыч! Узнаешь?
- Извините, гражда... - Я взглянул на парня пристально и ахнул,
узнав знакомого школьных лет. - Сева Котлов?
- Он самый! Эй, поаккуратнее! - Это уже относилось к шестирукому
металлическому гиганту, задевшему ящиком распахнутые складские ворота.
Те даже загудели.
- Грузчиком подрабатываешь? - поинтересовался я, подыскивая тему
беседы - особенно близкими друзьями мы никогда не были. - Ты же, по
слухам, в каком-то институте... постой-постой... и не выговоришь
сразу... Инвторсыр, что ли?
- Институт вторичного сырья, - ухмыльнулся школьный приятель. - А
ты погодой заправляешь? Тайфуны, ураганы... И не стыдно?
- С чего бы? - удивился я.
- В январе от вас снега не дождешься, летом - дождя. Неделю пороги
обивал, бюрократ ты всепогодный!
Я пожал плечами:
- Так это ты вчера скандалил? Заказы надо правильно оформлять, а то
ливень ему подавай, причем за городом. Рассаду там, что ли, высадил?
- Точно! Не цветочек же в горшочке, как у тебя. Наслышан,
наслышан...
Киберы между тем, шумно затворив дверь книгохранилища, уже
забрались в кузов и чинно расселись на ящиках.
- Присоединяйся, - сказал Сева, - недалеко.
- Куда это?
- Узнаешь. Не пожалеешь. Помочь забраться?
Я забрался в кабину. Однокашник устроился рядом, включил
автоводитель, и машина тронулась. Некоторое время мы молча поглядывали
по сторонам, хотя любоваться особенно было нечем: бетон, асфальт,
стекло. И те пыльные смерчи, туманящие обзор.
- Как ты думаешь, - спросил наконец Сева, - чего здесь не хватает?
- Прохлады, зелени и газированной воды, - буркнул я.
- Нет, - хмыкнул приятель, - киосков с водой нам встретилось
больше, чем деревьев. А в остальном ты прав. Откуда же взяться
нормальному воздухообмену? А пыль? Раньше суховеи задерживались
лесопосадками, но ведь вырубили все, что можно, перевели на спички,
мебель, книги. Это теперь книги микрофильмированные, а раньше были из
бумаги. Ты знаешь, как ее делали?
- В основном из древесины, - я вспомнил о своем растении и
вздохнул.
- Верно. Когда-то выпускалась масса скучных, неинтересных книг,
которые прямиком из типографии шли на склады. Ну были, конечно, и
полезные книги, но меньше, чем плохих. Так сколько бумаги уходило, а
бумага - это деревья. Сколько же их погибло, соображаешь? - Он кивнул
на дорогу, вдоль которой, словно километровые столбики, мелькали
одинокие серые кусты. Мы уже выезжали из города, и за обочинами
потянулась выгоревшая от солнца степь, просматривающаяся до самого
горизонта. Ни рощ, ни отдельных деревьев.
Я неожиданно разозлился:
- Поздно спохватились! Поистребили леса, разбазарили семена. Сажать
нечего. Подорожник еле достал...
Приятель покосился на меня и неопределенно хмыкнул. Машина
замедлила ход. Стали попадаться стоящие грузовозы, какие-то механизмы,
группы людей. Возле самой большой мы затормозили. Многие были в
накидках, дождевиках или при зонтах, и все молча поглядывали то в
небо, где плыло сиротливо облако, то на поле, испещренное рядами
лунок.
- А где мы, собственно? - поинтересовался я.
- На опытном участке нашего института. Сам же сказал - просили
дождь рассаду поливать.
Открыв дверцу, я спрыгнул на землю. Киберы сноровисто выгружали из
кузова ящики, складывали на ручные тележки и везли в поле.
- Опаздываете, коллеги! - К нам подбежал толстяк в плащ-палатке и
болотных сапогах. На его круглом лице подпрыгивали смешные круглые
очки. - А вы, кажется, из Климатического? Обещаете дождь?
- По графику, - я недоумевал и тщетно стремился не показать своего
замешательства, - если вы соответствующим образом договорились с
Климатическим бюро...
А Сева уже распоряжался роботами. Одни из них катили по полю
тележки, другие доставали из вскрытых ящиков книги и бережно опускали
в лунки, третьи чем-то их поливали из голубых баллонов и заравнивали
почву.
Я закрыл рот и судорожно глотнул.
- Извините, что-то, наверное, с глазами. Там, в поле... Ущипните
меня.
Толстяк охотно повиновался. Все осталось по-прежнему: тара пуста,
лунки засыпаны, а присутствующие изучают облако, почерневшее и
набухшее, готовое разразиться грозой.
- В нашем Инвторсырье, - сказал толстяк, наслаждаясь моим
изумлением, - разработана оригинальная методика возрождения лесных
массивов. Разве вам не объяснили?
- Собирался, шеф, - сообщил вновь очутившийся рядом Сева Котлов. -
Да не успел как-то. Суховеич, разве не ясно - здесь рождается чудо. Мы
изобрели препарат, преобразующий бумагу в то, чем она была раньше. А
бумага это в основном что?
- Древесина, - тупо отозвался я.
- То есть деревья. Молодец. Скажешь, преступление - уничтожать
литературу. Но это плохая литература, а мы снова поднимем леса,
изведенные по глупости, незнанию, неумению. Уразумел?
С минуту я соображал. Потом пробормотал:
- Знакомо. Бывало уже в истории. Книги жгли, запрещали, упрятывали
в спецхранилища. А вы их сразу в землю, в могилу! Поздравляю! А кто
решает, какие произведения на удобрения, какие на полку? Ты, Сева?
- Зачем же вы так, молодой человек? - "Шеф" бережно взял меня под
локоть. - Художественные достоинства определяет Центральный компьютер,
подключенный к данным о том, как их читают в библиотеках, ведь и
старинные книги кому-то нужны. Их ведь и в букинистических магазинах
еще продают. Так вот, компьютер и здесь наводит справки, какие книги
покупают, а какие нет. Вот здесь, к примеру, девяносто девять тысяч
девятьсот экземпляров монографии Бредянского "Партогенез блохи". Вы
знаете, что такое блоха?
- Нечто вымершее, ископаемое, вроде динозавра, - пробормотал я. -
Но все равно, можно ли уничтожить сгустки мысли?
- Балда, - добродушно сказал однокашник. - Ты ее под расстрелом
читать не станешь. И никто другой. И все-таки по нескольку десятков
экземпляров даже самой скучной книги мы оставляем. А знаешь, сколько
оказалось в мире такой бумажной чепухи? Миллиарды и миллиарды
экземпляров. И каждую можно превратить в дерево!
- Сам балда! - огрызнулся я машинально, и вдруг я все сразу понял.
Сначала здесь, а потом повсюду зашумят новые рощи, потекут реки,
заголубеют озера и пруды. И климат будет мягче. И никто не поедет в
ботанический сад разглядывать одну из последних берез. Они появятся
повсюду, как и ели, липы, сосны...
- Неужели у вас получится? - тихо спросил я.
- Обязательно! Смотри...
Облако набухло в тучу, нависшую над полем, над застывшими в
ожидании людьми. Ослепительно заветвилась молния, громыхнуло - и
хлынул дождь.
Сразу потемнело, запузырились лужи. Я мгновенно вымок, но
продолжал, как и все остальные, стоять под секущими струями. Потому
что из почвы начали проклевываться тысячи зеленых ростков. Возможно,
это просто показалось - влага застилала глаза, и все же я поверил:
моему подорожнику не быть музейной диковиной, которой завидуют другие.
Невесть откуда появившиеся мальчишки плясали по лужам, восторженно
распевая старинную песенку: "Дождик, дождик, пуще лей..." И я вдруг
понял, что как заклинание повторяю вместе с ними эти слова, которые
теперь казались пророческими и мудрыми.
Биографии Александра Климова и Игоря Белогруда схожи. Оба родились в 1959
году, окончили Московский геологоразведочный Институт Имени С.,
Орджоникидзе, работают в одном и том же проектном институте. Предлагаемый
рассказ - их вторая совместная публикация в жанре научной фантастики (первый
рассказ был опубликован в журнале "Энергия" э 9 за 1984 год).
Москва
- Ну что ты опять заладил - "хозяин" да "хозяин"?! - сердясь,
воскликнул Андрей. - Слово-то какое мерзкое, от него так и разит
немытым средневековьем. Можно быть хозяином каких-либо вещей -
предметов неодушевленных, но как одно живое существо может владеть
другим? По-моему, даже у собаки не может быть хозяина. Пусть у одного
выше коэффициент интеллекта, он прямостоящий и покрыт гладкой розовой
кожей, а у другого - четыре лапы, мохнатые уши и хвост бараночкой. Ну
и что? Подобные несоответствия не мешали собаке спасать человека от
гибели и получать в награду пинок сапогом. А ты меня - "хозяин"! Тогда
я должен называть тебя вещью, но ты же не вещь.
Робот помолчал и возразил:
- Хорошо. Я буду называть тебя по имени, хотя это и нелегко. Термин
"хозяин" заложен в мою первичную память, но я постараюсь. Теперь
объясни, я не понял.
Андрей вздохнул и, отвернувшись от осциллографа, спросил:
- Что же тебе непонятно, горюшко мое?
- Ты проводишь параллель с собакой. Она неверна, нелогична. Собака
менее разумна, но более одушевленна, чем любой робот. Она не скована
рамками программы, имеет свободу инициативы. Действия же робота, даже
внешне создающие впечатление самостоятельного поступка, являются, по
сути, косвенным подтверждением заложенной в него программы. Робот
всегда логичен. Так чем же я тогда отличаюсь от стереовизора, тоже
запрограммированного на некоторое, правда, меньшее количество
операций? Его вы называете вещью.
- Логика! Везде логика! Но, помимо научной логики, есть еще одна -
человеческая. Она, хотя и называется логикой, по существу крайне
субъективна и нелогична. На Крооне существуют мыслящие кристаллы. Куда
их причислить: к одушевленным или нет? Из зоопарка убежал медведь. За
кого больше волнуется смотритель: за людей или животное? Академик и
студент: кто из них умнее, а кто разумнее? На Промаксе робот вытащил
моего однокашника Гришу Журавлева из-под обвала. Робот погиб, а Гриша
стряхнул пыль, сказал: "Слава богу, выкрутился!" - и беззаботно
засмеялся, даже не взглянув на изуродованные останки спасителя. Кто из
них одушевлен? Кто из них более "человек"? Кто сможет ответить на все
эти "кто"?
Андрей повернулся к приборам и, взглянув на экран, расстроенно
протянул:
- Ну вот, видишь? Прозевал второй цикл. Вся работа насмарку!
Андрей откинул крышку люка и выглянул наружу. Мелкая серая пыль
подушечками осела в пазах и затейливо растеклась по плоскостям
вездехода. Струи раскаленного воздуха метались по галечнику, кидая
пригоршни песка в блестящий пузырь гермошлема.
Подумав, Андрей включил светофильтры. Солнце, до этого размазанное
по небу небрежными оранжевыми мазками, сразу обрело форму,
превратившись в скромный багровый диск. Долина потемнела и как бы
сжалась в размерах.
- Вот здесь и поставим, - сказал Андрей, указывая на остроконечный
растрескавшийся холм, над вершиной которого крутились песчаные смерчи.
Робот неуклюже спрыгнул на землю и, проваливаясь в песок, пошел к
багажнику.
Ажурные веточки радиомаяка, казалось, трепещут под ударами ветра.
Робот вложил маяк в свою грузовую нишу и, щелкнув магнитными зажимами,
сказал:
- Я готов.
Андрей кивнул, и они медленно двинулись через песчаное озеро,
определяя топи и течения небольшим переносным сейсмографом. Склон
холма встретил их крошащимися плитами сланца и струями камнепадов.
Иногда песок, плотно забивший какую-нибудь трещину, вздувался и,
тяжело вздохнув облачком белесого газа, разлетался, как конфетти из
новогодней хлопушки. Кварцевое крошево выбивало дробь на стекле
гермошлема и скатывалось вниз.
Человек и робот поползли вверх, цепляясь за выступы плит, ломких,
как старый шифер. На вершине холма разбойничали горячие восходящие
потоки, собиравшие легкую ткань комбинезона в складки у основания
шлема.
Андрей посмотрел вниз и вздохнул. До самого горизонта простиралась
галечная равнина с редкими песчаными озерами и причудливыми
рассыпающимися холмами. Со стороны далекого горного плато донесся
низкий раскат, и пыльное небо, до этого красное, вдруг начало