Страница:
серой поверхности. Джим приподнялся.
- Так его!-прохрипел он, и тут же мелькнула мысль, что это
бредовая картина - деревенский дурак, борющийся с ватерпольным
мячом.
А потом па фоне серого меха гризли сверкнул серебристый
металл - руум действовал быстро и смертоносно. Рычание лесного
владыки в одно мгновенье сменилось жалобным воем,
потом-клокочущими горловыми звуками, а потом не осталось
ничего, кроме тонны ужаса, быстро и неотвратимо засасываемой
болотом смерти. Джим увидел, как окровавленное лезвие,
перерезавшее медведю горло, возвращаясь в сфероид, оставило
ярко-красный потек на пыльной серой поверхности.
И руум покатился дальше, неумолимый, забывший обо всем,
кроме тропы, пути, следа человека, "0кей, детка,-истерически
хихикнул Джим, мысленно обращаясь к мертвому гризли,-сейчас он
получит и за тебя, и за Сили, и за все парализованное зверье, и
за меня тоже... Очнись, идиот!"-обругал он себя и прицелился в
динамит. И очень медленно, очень спокойно нажал на спуск.
Сначала был звук, потом - гигантские руки подняли его и,
подержав в воздухе, дали упасть. Он сильно ударился о землю,
попал лицом в крапиву, но ему было так плохо, что он этого даже
не почувствовал. Позднее он вспоминал: птиц. слышно не было.
Потом что-то жидкое и тяжелое глухо ударилось о траву в
нескольких ярдах от него, и наступила тишина.
Джим поднял голову. Все его тело разламывалось от боли. Он
привстал - и увидел огромную дымящуюся воронку. И еще он увидел
в десятке шагов от себя сфероид, серо-белый от осевшей на него
каменной пыли.
Руум был сейчас под высокой красивой сосной, и он катился
к Джиму, а тот смотрел на него и думал:
прекратится ли когда-нибудь этот звон в ушах?
Рука Джима стала судорожно искать пистолет. Он
исчез-видно, отлетел куда-то в сторону, и его было не найти.
Джим хотел помолиться, но не смог, а только бессмысленно
повторял про себя: "Моя сестра Этель не знает, как пишется
слово Навуходоносор. Моя сестра Этель не знает, как..."
Руум был теперь в одном футе от него, и Джим закрыл глаза.
Он почувствовал, как холодные металлические пальцы ощупывают
его, сжимают, приподнимают... Они подняли его
несопротивляющееся тело на несколько дюймов вверх и как-то
странно подбросили. Дрожа, он ждал укола страшной иглы с ее
зеленой жидкостью -- и видел перед собой желтое, сморщенное
лицо ящерицы с дергающимся веком...
Бесстрастно, ни грубо, ни заботливо, руум снова опустил
его на землю. Когда через несколько секунд Джим открыл глаза,
он увидел, что сфероид удаляется. Провожая его глазами, он
зарыдал без слез.
Ему показалось, что прошло всего лишь несколько секунд,
прежде чем он услышал мотор гидросамолета и, открыв глаза,
увидел склонившегося над ним Уолта.
Уже в самолете, на высоте пяти тысяч футов над долиной,
Уолт вдруг ухмыльнулся, хлопнул его пб плечу и воскликнул:
- Джим, а ведь я могу раздобыть стрекозу, и
четырехместную! Прихвати мы несколько этих доисторических
тварей, пока хранитель музея ищет новую добычу, так ученые -
это ты точно сказал - отвалили бы нам за них кучу денег.
Запавшие глаза Джима ожили.
- А ведь пожалуй,- согласился он и с горечью добавил:-Так,
значит, нечего было мне от него бегать! Видно, я ему, черт бы
его побрал, вовсе и не нужен был. Может, он хотел только
узнать, сколько я заплатил за эти штаны,- а я-то драпал!
- Да-а,- задумчиво протянул Уолт.- Чудно все это. После
такого марафона - и на тебе! А ты молодчина .
Он покосился на изможденное лицо Джима:
- Ну и ночка у тебя была! Фунтов десять ты сбросил, а то и
больше.
Источник: журнал "Вокруг света"
QMS, Fine Reader 4.0 pro
MS Word 97, Win 95
Новиков Василий Иванович
вторник 1 Сентября 1998
Однажды у нас в бильярдном клубе зашел разговор о том,
можно ли совершить безнаказанное убийство. Тема эта довольно
избитая, "и хотя мне до сих пор не совсем понятно, почему люди
проявляют к ней такой интерес, говорили мы именно о
безнаказанном убийстве. Одни утверждали, что совершить его
легко, другие - что, наоборот, трудно, но повторять аргументы
тех и других едва ли есть необходимость-об этом и так
предостаточно тарахтят по радио. Скажу только, что тогда, в
клубе, сторонники мнения, что безнаказанное убийство- почти
невозможно, брали верх, и весь клуб был уже готов признать их
правоту, когда послышался голос Джоркенса:
- Кажется, я уже говорил вам о докторе Кейбере, которого я
когда-то знал. Теперь он, бедняга, уже не практикует; и,
пожалуй, я не причиню ему никакого вреда, если скажу, что он
успешно совершил абсолютно безнаказанное убийство. Правда, надо
признать, что такого рода дела были вполне по его части. Из
этого вовсе не следует, что он был убийца,- нет, этого бы я
онем не сказал, но он пользовался большим доверием у людей,
которые таковыми были, и они часто с ним советовались, и ему,
обладателю одной из самых изобретательных голов нашего времени,
удавалось во многом им помогать. Об одной из форм, которые,
принимала его помощь, я вам, по-моему, уже рассказывал. В
основном он помогал преступникам тем, что вызволял их из беды,
когда они в нее попадали,- дурачил бедный старый Закон, что, в
общем-то, не осуждается, Но в случае, о котором я рассказываю,
доктор Кейбер, когда к нему обратились, сказал, что не хочет
иметь никакого отношения к этому делу, поскольку то, о чем его
просят, нарушает как его собственные принципы, так и закон.
Тогда цену подняли, и, наконец, доктор Кейбер с неохотой
согласился - он идет на это, сказал он, только, чтобы сделать
им одолжение.
- Идет на что?-спросил Тербут.
- Сейчас я вам расскажу,-сказал Джоркенс.- Был один тип с
безупречным английским произношением, правильными документами и
вескими основаниями для того, чтобы жить в Англии. Крепкий
орешек:
кто-то сказал о нем, что он немец, и вынужден был
заплатить большую компенсацию за нанесенный тому моральный
ущерб. Звали его Норман Смит, и у этого Смита был мотоцикл, и
на нем он разъезжал по дорогам, особенно около аэродромов, не
покидая дорожной полосы и как будто не делая ничего
подозрительного. Он узнавал таким путем очень многое и однажды
раскрыл тайну, касавшуюся самолетов в одном районе-. пожалуй,
самую важную, какую он только мог раскрыть. Шел 1938 год.
-Что же там были за самолеты?-спросил Тербут.
- А никаких самолетов и не было,- ответил Джоркенс.-
Это-то и была страшная тайна. Ее знали только несколько
человек. В обширной районе на востоке Англии на аэродромах не
было ни одного военного самолета, и даже в случае крайней
необходимости мы смогли бы перебросить туда всего лишь
несколько боевых машин; Сумей он передать эту тайну домой,
туда, откуда он прибыл, мы бы оказались на милости тех господ,
которые создали Бельзен. Обо всем этом было сразу доложено
нашему правительству, но оно в то время занималось другими
делами, и тогда те, кто наблюдал за Норманом Смитом, решили
обратиться к доктору Кейберу, и Кейбер, как я уже сказал,
вначале не захотел им помочь, но потом им удалось его
уговорить. И тогда Кейбер попросил, чтобы ему изложили все
факты дела, и после того, как ему все рассказали, он долго
сидел, не говоря ни слова, покуривая свою странную трубку,
вырезанную из какого-то индийского дерева; а потом он ознакомил
их со своим замечательным планом - или, точнее, с той его
частью, с которой, по его мнению, их ознакомить следовало.
Нельзя сказать, чтобы мы в то время были совсем лишены
ушей и, глаз-за Смитом неплохо присматривали и так же надежно
присматривали за его перепиской; но не было законного способа
помешать ему вернуться в Германию, приветствовать Гитлера и
рассказать заинтересованным лицам о слабых местах в нашей
обороне. К сильным местам в ней он, к сожалению, интереса не
проявлял, поэтому арестовать его мы не могли. Норман Смит умел
действовать, не нарушая буквы закона, и мысль о моих друзьях,
которые, конечно, ее нарушали, его особенно не тревожила;
однако кое-какие меры предосторожности он все же принимал, и
главной из этих мер была огромная немецкая овчарка, о которой и
было рассказано доктору Кейберу,-- хорошая свирепая собака
бельзенской выучки, из тех, при помощи которых немецкие дамы
поддерживали дисциплину среди заключенных женщин. У Нормана
Смита был дом в Хертфордшире; и в нем он и-держал свою овчарку-
на случай, если бы кому-нибудь взбрело в голову ночью туда
вломиться., Кейбер задал об этой свирепой собаке много
вопросов, поэтому мои друзья решили, что он думает ее отравить,
и один из них даже намекнул, что за такой примитивный план едва
ли стоит платить столько денег. Но:было глупо думать, что
доктор Кейбер мог бы сохранить свою популярность у хозяев
преступного мира, если бы планы, которые он составлял, были по
плечу любому специалисту по части кражи собак. Кстати, отравить
овчарку было бы совсем нелегко, потому что ее охраняли
приставленные к ней Норманом Смитом две или три злые
дворняги-как эсминцы, оберегающие линкор. Все упиралось в эту
овчарку, и похоже было, что нет никакого способа управиться с
нею ночью, а дневной работы мои друзья в то время избегали.
Теперь надо сказать; что среди .фактов, которые они сообщили
доктору Кейберу, был следующий: довольно часто Норман Смит
ездит к морю и останавливается там в каком-нибудь большом
отеле. Прямо удивительно, как все шпионы любят море! Услышав об
этой привычке Нормана Смита, доктор Кейбер о чем-то задумался и
наконец сказал: "Там вам и придется все проделать. Взять
овчарку с собой в отель он не сможет".-"Но туда не сможем
пробраться и мы,- возразили мои друзья.-Если в отеле не будет
его собаки, то наверняка будут швейцар и коридорные".- "Тогда
вам придется проделать все днем,- сказал доктор Кейбер,- когда
он отправится погулять".- "Мы не любим заниматься такими делами
днем",- сказал один из пришедших. Доктор Кейбер поднял на него
глаза. -"Да ведь вы еще не знаете, о каких делах идет речь",-
сказал он. "Так о каких же?" - спросили они. "За ним пойдут
следом два или три человека, затеют потасовку и уколют
небольшой иглой".
"Я не люблю яда,- сказал один из пришедших,- его всегда
можно обнаружить". Глаза у доктора Кейбера округлились. "Друзья
мои,-сказал он,-вы что же, думаете, я ребенок?" - "Все равно,
яд всегда можно обнаружить",-упорствовал тот. "Но кто вам
сказал, что это будет яд?" - спросил доктор Кейбер. "А если не
яд, то зачем игла?"-спросили они.. "Вы уколете его ею, совсем
неглубоко,- сказал доктор Кейбер,-впрыснете немножко безвредной
жидкости, которая будет в шприце, и ваши люди (двое, а еще
лучше трое) убегут прочь. Он тут же возбудит дело о нападении
на него, и полиция начнет розыски. Но поскольку никаких
телесных повреждений у Нормана Смита не обнаружат и доказать
полиции, что его укололи, он не сможет, заниматься его делом
будет только местная полиция, а не полиция графства и не
Скотленд-Ярд, как было бы в случае убийства".- "Что вы, мы
понимаем - ни о каком убийстве здесь речи быть не может,-
сказал один из моих друзей.-Но все же интересно, как на него
подействует укол".- "Да никак,-отозвался доктор Кейбер.- И
лучше ^проделайте это сразу после его приезда на побережье-
тогда у полиции будет время убедиться, что никакого вреда никто
ему не причинил".-"Ну, а что все это даст?"-спросили без
обиняков у доктора Кейбера. "А то,- сказал Кейбер,- что сразу
по возвращении домой или чуть позже он случайно умрет".-"Это
распутают",-сказал человек, нелюбивший яда. "Как вам нравится
моя комнатка? - спросил неожиданно доктор Кейбер.- Я живу здесь
уже давно и очень к ней привык, но что скажете о ней вы?" -
"Какое отношение имеет это к нашему делу?" - "Никакого,-
ответил доктор Кейбер,- но если бы то, что я делаю,
распутывали, я бы, возможно, сейчас здесь не жил. Я не
утверждаю, что точно не жил бы, но вполне возможно, что мне
пришлось бы переехать на другую, менее удобную квартиру". Этот
довод почему-то заставил их умолкнуть. А потом один из н^х
сказал: "Вы говорили, что никакого вреда укол ему не
причинит".-"Абсолютно",-подтвердил доктор Кейбер. "Но по
возвращении домой он умрет".- "Наверняка",- сказал Кейбер. "Но
тогда я не совсем понимаю..." - "Не будем приставать к доктору
Кейберу - я думаю, он знает, что делать",- перебил
сомневавшегося другой. Так они в конце концов и поступили. Что
же до Нормана Смита, то он, как и ожидали, примерно через
неделю поехал на море и остановился в большом отеле. В
Хертфордшире он оставил человека кормить его овчарку и трех
дворняг, приставленных ее охранять. В первое же утро своего
пребывания у моря Норман Смит отправился на прогулку, и у
площадки для гольфа поссорился с какими-то тремя гуляющими, и
побежал в полицию, и там заявил, что подвергся нападению и
ему-впрыснули что-то смертельное. Он показал на руке точку, как
от укола булавкой, и утверждал, что сразу после нападения
обнаружил около места укола каплю жидкости, запахом
напоминающей пот. И полиция пригласила двух врачей, и те
провели анализы и обследования, и результаты обследований
показали, что Норман Смит совершенно здоров. И к концу недели
все, во всяком случае полиция, успокоились, и каких-нибудь
нитей, которые бы к кому бы то ни было вели, обнаружено не
было. Когда речь идет о ядах, концы таких нитей всегда
находятся, и их найти еще легче, когда речь идет о разных
бактериальных штуках, потому что эти последние встречаются еще
реже, чем яды; ну, а если речь идет о каком-нибудь неизвестном
яде, то такое встречается совсем редко, и полиции очень скоро
удается напасть на след.
-Что же все-таки произошло?-спросили мы. :- Набравшись
сил, Норман Смит отправился к себе домой, в Хертфордшир,-
ответил Джоркенс,- в приподнятом настроении благодаря добытой
информации, не знаю точно, какой, но, видно, той, за которой
шпионы отправляются на берег моря. И в день приезда немецкая
овчарка его загрызла.
- Да, это действительно безнаказанное убийство,-сказал
Тербут.-если только мы имеем право назвать убийцей собаку.
И один из нас растерянно проговорил:
- Но мне не совсем понятно... При чем тут Кейбер?
- Средство было очень тонкое,-ответил" Джоркенс.-
Совершенно безвредное, как доктор Кейбер и говорил. Но оно
изменило запах Нормана Смита. Ну а какая немецкая овчарка могла
бы с этим примириться?
Источник: журнал "Вокруг света"
QMS, Fine Reader 4.0 pro
MS Word 97, Win 95
Новиков Василий Иванович
вторник 1 Сентября 1998
Сколько я себя помню, мне всегда нравились истории о
приключениях. И я пришел к выводу:
чтобы стать героем одной из них, надо быть дерзким,
напористым, смелым - таким, каким я никогда не был;
надо быть сильным и атлетически сложенным, как Рауль
Конвэй (есть у меня такой знакомый). Мне и в голову не
приходило, что со мной может случиться что-то, не имеющее
отношения к моей работе в статистическом отделе Центра
психосоциальных исследований. Время мое было занято, во-первых,
беспрерывными попытками пробудить в Пауле хоть какой-то интерес
к моей особе и таким образом не допустить, чтобы стройный,
сильный и уверенный в себе Конвэй отбил ее у меня, а во-вторых,
подготовкой к телевизионному конкурсу "События года" -
единственному мыслимому для меня способу молниеносно
разбогатеть и, бить может, хоть таким путем добиться, чтобы
Паула стала моей женой.
Первый тур конкурса (нашумевшие газетно-жур-вальные
публикации года) я успешно прошел:
мнемотехника-мое хобби.
Итак, я был абсолютно убежден, что являюсь полной
противоположностью героям приключенческой литературы, а
поскольку в глубине души мне все-таки хотелось быть таким, как
они, я при первой возможности уходил с головой в чтение
какого-нибудь лихого романа, с героем которого себя
отождествлял. И вот однажды случилось так, что я был один в
кабинете, а пневматическая почта, будто сжалившись надо мной,
на какое-то время перестала доставлять, мне свежую
корреспонденцию. Только я принялся за чтение увлекательной
книги, как события ринулись на меня лавиной.
Едва я дошел до места, где героя, межзвездного
путешественника, атакуют выеокойивилизованные космические
чудовища, как передо мной что-то ярко сверкнуло и чьи-то
сильные руки сжали мои плечи.
Я попытался вырваться, но безуспешно: меня силой впихнули
обратно в кресло, С которого мне удалось было привстать, и
ослепили вспышками света-из-за них я не мог разглядеть, что
происходит в комнате. Я застонал, потом услышал голоса-в них не
звучало никакой угрозы. Говорили на моем родном языке,
растерянность моя от этого только увеличилась.
- Улыбнитесь, Суарес!
- Поздравляем!
- Сеньор Суарес, скажите правду нашим слушателям:
рассчитывали вы, что будете выбраны для участия в проекте
"Сотрудничество"?
- Сеньор Суарес, посмотрите, пожалуйста, на мою руку! Так,
правильно! А теперь, не сводя с нее глаз, расскажите
телезрителям, какие чувства вызвало в вас известие о том, что
вы будете первым из граждан нашей страны, поднявшимся в космос?
,
-Я? Вы не ошиблись?-пролепетал я. Тут же был и Рауль
Конвэй, шеф департамента по выявлению инициативных личностей, с
лицом, искаженным Завистью и страхом (кто знает, как
случившееся будет воспринято Паулой?). Он обратился ко мне с
небольшой иронической речью: надо думать, мне был известен
день, когда Машина выберет идеального кандидата в космонавты
для международного орбитального полета? И не смешно ли строить
из себя скромника, когда один лишь факт выбора сам,, по себе
уже означает, что я получу целое состояние, а мое имя войдет в
историю? Или я хочу заставить их поверить, что я в отличие от
всех прочих испанцев в возрасте от двадцати до сорока пяти лет,
чьи данные были введены в Машину, не провел эту ночь без сна и
не мечтал быть избранным?
О дне этом я действительно знал, потому что на сей раз
выбор, который предстояло сделать Машине, был в центре
всеобщего внимания-ведь как-никак речь шла об историческом
событии; и я вовсе не строил ИЗ себя скромника. Но спал я эту
ночь великолепно по той простой причине, что был уверен:
выбрать могут кого угодно, только не меня.
- Должно быть, произошла ошибка,-запинаясь, проговорил я.
Где-то рядом радиокомментатор, захлебываясь, словно он вел
спортивный репортаж, столь милый сердцу радиожурналиста, начал
петь перед микрофоном восторженные дифирамбы скромности
человека, на котором остановила свой выбор Машина. Кто-то, еле
сдерживая смех, спросил меня:
- Иными словами, сеньор Суарес, вы не доверяете Машине?
Никто, пребывая в здравом уме и твердой памяти, не мог
усомниться в правильности решения, принятого мыслящей Машиной.
Если Машина называла черное белым, то это означало, что у тех,
кто думает иначе, зрение оставляет желать лучшего, потому что
на поверку черное оказывалось-таки белым.
На этот раз Машине предстояло решить, кто достоин стать
единственным космонавтом первого корабля международной
космической программы с участием Испании, корабля немыслимо
совершенного, сконструированного так, что от космонавта не
требовалось никакой специальной подготовки и вообще ничего,
кроме ряда определенных личных качеств. В Машину ввели данные
проекта "Сотрудничество" и сведения о двадцати миллионах
испанцев, чей возраст не выходил за предусмотренные проектом
рамки. И надо Же было, чтобы из всех нас Машина выбрала такую
бесцветную и заурядную личность, как я!
-Поздравления от моего департамента! - Мне протягивал руку
какой-то человек в военной форме (это был, как я узнал позже,
полковник Мендиола, заместитель начальника кибернетической
службы).- Наша Машина обнаружила у вас .некоторые врожденные
качества, которым я завидую как человек и которыми восхищаюсь
как военный.
Наше рукопожатие и эта коротенькая речь вызвали бурю
аплодисментов. Портативные телекамеры работали вовсю.
- Проклятая Машина! - проворчал рядом со мной Конвэй, так
тихо, что его услышал только я.
Съежившись йод градом вопросов, я кое-как выбрался из
комнаты, а затем, пользуясь полной свободой, которая теперь
была мне предоставлена, побежал домой опрокинуть стаканчик и
навести порядок в своих чувствах.
Подумать только: выбран для орбитального полета!
Но почему?
Да наверняка потому, что для этого полета большого ума не
требуется. И вот вам, пожалуйста: Машина выбрала дурака.
Нет, мало того, что я казался себе жалким:
я был жалок во всем. Этот взгляд разделяла Паула (мы уже
три месяца как обручились), его разделяли все сотрудники
Центра, сделавшие меня мишенью грубых шуток; не будучи в
состоянии их парировать (я из тех, кто крепок задним умом), я
только молчал и криво улыбался; разделял его и Рауль Конвэй,
античный полубог, который, открыв для себя Паулу, решил, что я
совсем не тот, кто ей нужен, и задался целью отбить у меня
нареченную. Учитывая очевидные для всех достоинства Рауля и
простодушие Паулы, скрытое за ее ослепительной внешностью,
этого можно было ожидать буквально в любую минуту.
Единственным, кто не разделял этого взгляда, был доктор
Баррьос. Сначала он, а теперь Машина. Доктор Баррьос, светило
психокатализа и отец Паулы, безвременно погибший год назад от
несчастного случая.
По-моему, мнение доктора обо мне было основано не столько
на фактах, сколько на симпатии, которой он не мог ко мне не
испытывать: ведь доктор мог только мечтать о подопытной морской
свинке, такой же послушной, как Адольфо Суарес. Я с радостью
соглашался на любые зондажи и анализы, какие только можно
провести на человеческом материале, лишь бы бывать в гостях у
Паулы, к которой в другой обстановке я бы и подойти близко не
посмел.
Графики, вычерчиваемые аппаратами при зондаже моего мозга,
вызывали у доктора Баррьоса настоявший энтузиазм, и, хотя
расшифровать до конца эти четырехмерные зигзаги он пока еще был
не в состоянии, доктор уверял: содержащийся во мне "потенциал
успеха" дает основания полагать, что в какой-то момент я окажу
сильнейшее воздействие на ход человеческой истории.
Я обыграл это обстоятельство: предложил Пауле выйти за
меня замуж и побежал к доктору, прежде, чем она успела мне
отказать. Маневр был удачный: доктор, которого Паула
боготворила, пустил в ход все свое влияние, и мы хоть со
скрипом, но обручились.
Но в последующие месяцы мне пришлось убедиться, что
энтузиазм, который вызывает во мне Паула с ее сочными губами,
ласкающим голосом, стройной фигурой и пленительно округлыми
формами, в самой Пауле ответа не находит. Пауле нравятся
личности сильные и властные, страстные и порывистые, в то время
как я робок и инертен и, когда на меня смотрят в упор, теряюсь.
Следовательно, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу,
надо было как можно скорее разбогатеть и жениться на Пауле до
того, как она наберется духу выставить меня за дверь.
Теперь, уже у себя дома, я подумал, что телеконкурс может
и не понадобиться: ведь разрешение использовать мое имя для
рекламы и продажа прессе прав на публикацию моих репортажей-все
это даст мне целое состояние.
Воодушевленный этими мыслями и в равной мере содержимым
бутылки, к которой я приложился по случаю своего избрания, я
встал и направился к видеотелефону, чтобы сообщить сенсационную
новость своей невесте.
Торжественный момент настал.
"Конкистадор", корабль, на котором я должен был
отправиться в орбитальный полет, сверкал под лучами солнца, как
огромный драгоценный камень.
Толпа провожающих на космодроме все росла.
- Так что помните,- с улыбкой сказал мне полковник
Мендиола (он был чем-то вроде крестного отца всему этому
проекту),-единственное,что от вас требуется,- сидеть в кабине и
через иллюминатор разглядывать открывающуюся панораму. Ручного
управления нет - все автоматизировано. Постарайтесь запомнить
все, что вы увидите, чтобы потом рассказать нам,
Паула не поцеловала меня - она никогда меня не. целовала.
Опираясь на сильную руку Конвэя, она подала мне кончики пальцев
и сказала:
- Постарайся хотя бы один-единственный раз не быть
смешным.
Хорошенькое напутствие! Что до Рауля, то он пожал мне руку
так, что я едва удержался от крика.
- Когда вернешься,- сказал он,- при всем наряде выбью
зубы.
По-моему, он хотел довести меня до обморока. Конвэй на
полголовы выше меня и весит на пятнадцать килограммов больше,
и, даже вооруженный дубинкой, я не Смог бы с ним оправиться. В
довершение всех бед один из операторов телевидения с камерой и
микрофоном фиксировал нашу приятную беседу.
- Что такое, сеньор Конвэй? Какое-нибудь недоразумение? -
с жадным любопытством спросил он.
- У нас с сеньором Суаресом есть одна неразрешенная
проблема,- ответил Конвэй, заодно пользуясь случаем
продемонстрировать телезрительницам свои великолепные зубы.- Мы
решим ее, когда он приземлится.
- О Рауль!- по-кошачьи ластясь к нему, промурлыкала Паула.
Так вот какой финал меня ждет -больница! Совсем упав
духом, я побрел к "Конкистадору". Когда за моей спиной закрылся
люк корабля, воцарилось безмолвие. Я окинул кабину взглядом.
Она абсолютно ие соответствовала общепринятому представлению о
кабине межпланетного корабля и походила скорее на уютный бар
- Так его!-прохрипел он, и тут же мелькнула мысль, что это
бредовая картина - деревенский дурак, борющийся с ватерпольным
мячом.
А потом па фоне серого меха гризли сверкнул серебристый
металл - руум действовал быстро и смертоносно. Рычание лесного
владыки в одно мгновенье сменилось жалобным воем,
потом-клокочущими горловыми звуками, а потом не осталось
ничего, кроме тонны ужаса, быстро и неотвратимо засасываемой
болотом смерти. Джим увидел, как окровавленное лезвие,
перерезавшее медведю горло, возвращаясь в сфероид, оставило
ярко-красный потек на пыльной серой поверхности.
И руум покатился дальше, неумолимый, забывший обо всем,
кроме тропы, пути, следа человека, "0кей, детка,-истерически
хихикнул Джим, мысленно обращаясь к мертвому гризли,-сейчас он
получит и за тебя, и за Сили, и за все парализованное зверье, и
за меня тоже... Очнись, идиот!"-обругал он себя и прицелился в
динамит. И очень медленно, очень спокойно нажал на спуск.
Сначала был звук, потом - гигантские руки подняли его и,
подержав в воздухе, дали упасть. Он сильно ударился о землю,
попал лицом в крапиву, но ему было так плохо, что он этого даже
не почувствовал. Позднее он вспоминал: птиц. слышно не было.
Потом что-то жидкое и тяжелое глухо ударилось о траву в
нескольких ярдах от него, и наступила тишина.
Джим поднял голову. Все его тело разламывалось от боли. Он
привстал - и увидел огромную дымящуюся воронку. И еще он увидел
в десятке шагов от себя сфероид, серо-белый от осевшей на него
каменной пыли.
Руум был сейчас под высокой красивой сосной, и он катился
к Джиму, а тот смотрел на него и думал:
прекратится ли когда-нибудь этот звон в ушах?
Рука Джима стала судорожно искать пистолет. Он
исчез-видно, отлетел куда-то в сторону, и его было не найти.
Джим хотел помолиться, но не смог, а только бессмысленно
повторял про себя: "Моя сестра Этель не знает, как пишется
слово Навуходоносор. Моя сестра Этель не знает, как..."
Руум был теперь в одном футе от него, и Джим закрыл глаза.
Он почувствовал, как холодные металлические пальцы ощупывают
его, сжимают, приподнимают... Они подняли его
несопротивляющееся тело на несколько дюймов вверх и как-то
странно подбросили. Дрожа, он ждал укола страшной иглы с ее
зеленой жидкостью -- и видел перед собой желтое, сморщенное
лицо ящерицы с дергающимся веком...
Бесстрастно, ни грубо, ни заботливо, руум снова опустил
его на землю. Когда через несколько секунд Джим открыл глаза,
он увидел, что сфероид удаляется. Провожая его глазами, он
зарыдал без слез.
Ему показалось, что прошло всего лишь несколько секунд,
прежде чем он услышал мотор гидросамолета и, открыв глаза,
увидел склонившегося над ним Уолта.
Уже в самолете, на высоте пяти тысяч футов над долиной,
Уолт вдруг ухмыльнулся, хлопнул его пб плечу и воскликнул:
- Джим, а ведь я могу раздобыть стрекозу, и
четырехместную! Прихвати мы несколько этих доисторических
тварей, пока хранитель музея ищет новую добычу, так ученые -
это ты точно сказал - отвалили бы нам за них кучу денег.
Запавшие глаза Джима ожили.
- А ведь пожалуй,- согласился он и с горечью добавил:-Так,
значит, нечего было мне от него бегать! Видно, я ему, черт бы
его побрал, вовсе и не нужен был. Может, он хотел только
узнать, сколько я заплатил за эти штаны,- а я-то драпал!
- Да-а,- задумчиво протянул Уолт.- Чудно все это. После
такого марафона - и на тебе! А ты молодчина .
Он покосился на изможденное лицо Джима:
- Ну и ночка у тебя была! Фунтов десять ты сбросил, а то и
больше.
Источник: журнал "Вокруг света"
QMS, Fine Reader 4.0 pro
MS Word 97, Win 95
Новиков Василий Иванович
вторник 1 Сентября 1998
Однажды у нас в бильярдном клубе зашел разговор о том,
можно ли совершить безнаказанное убийство. Тема эта довольно
избитая, "и хотя мне до сих пор не совсем понятно, почему люди
проявляют к ней такой интерес, говорили мы именно о
безнаказанном убийстве. Одни утверждали, что совершить его
легко, другие - что, наоборот, трудно, но повторять аргументы
тех и других едва ли есть необходимость-об этом и так
предостаточно тарахтят по радио. Скажу только, что тогда, в
клубе, сторонники мнения, что безнаказанное убийство- почти
невозможно, брали верх, и весь клуб был уже готов признать их
правоту, когда послышался голос Джоркенса:
- Кажется, я уже говорил вам о докторе Кейбере, которого я
когда-то знал. Теперь он, бедняга, уже не практикует; и,
пожалуй, я не причиню ему никакого вреда, если скажу, что он
успешно совершил абсолютно безнаказанное убийство. Правда, надо
признать, что такого рода дела были вполне по его части. Из
этого вовсе не следует, что он был убийца,- нет, этого бы я
онем не сказал, но он пользовался большим доверием у людей,
которые таковыми были, и они часто с ним советовались, и ему,
обладателю одной из самых изобретательных голов нашего времени,
удавалось во многом им помогать. Об одной из форм, которые,
принимала его помощь, я вам, по-моему, уже рассказывал. В
основном он помогал преступникам тем, что вызволял их из беды,
когда они в нее попадали,- дурачил бедный старый Закон, что, в
общем-то, не осуждается, Но в случае, о котором я рассказываю,
доктор Кейбер, когда к нему обратились, сказал, что не хочет
иметь никакого отношения к этому делу, поскольку то, о чем его
просят, нарушает как его собственные принципы, так и закон.
Тогда цену подняли, и, наконец, доктор Кейбер с неохотой
согласился - он идет на это, сказал он, только, чтобы сделать
им одолжение.
- Идет на что?-спросил Тербут.
- Сейчас я вам расскажу,-сказал Джоркенс.- Был один тип с
безупречным английским произношением, правильными документами и
вескими основаниями для того, чтобы жить в Англии. Крепкий
орешек:
кто-то сказал о нем, что он немец, и вынужден был
заплатить большую компенсацию за нанесенный тому моральный
ущерб. Звали его Норман Смит, и у этого Смита был мотоцикл, и
на нем он разъезжал по дорогам, особенно около аэродромов, не
покидая дорожной полосы и как будто не делая ничего
подозрительного. Он узнавал таким путем очень многое и однажды
раскрыл тайну, касавшуюся самолетов в одном районе-. пожалуй,
самую важную, какую он только мог раскрыть. Шел 1938 год.
-Что же там были за самолеты?-спросил Тербут.
- А никаких самолетов и не было,- ответил Джоркенс.-
Это-то и была страшная тайна. Ее знали только несколько
человек. В обширной районе на востоке Англии на аэродромах не
было ни одного военного самолета, и даже в случае крайней
необходимости мы смогли бы перебросить туда всего лишь
несколько боевых машин; Сумей он передать эту тайну домой,
туда, откуда он прибыл, мы бы оказались на милости тех господ,
которые создали Бельзен. Обо всем этом было сразу доложено
нашему правительству, но оно в то время занималось другими
делами, и тогда те, кто наблюдал за Норманом Смитом, решили
обратиться к доктору Кейберу, и Кейбер, как я уже сказал,
вначале не захотел им помочь, но потом им удалось его
уговорить. И тогда Кейбер попросил, чтобы ему изложили все
факты дела, и после того, как ему все рассказали, он долго
сидел, не говоря ни слова, покуривая свою странную трубку,
вырезанную из какого-то индийского дерева; а потом он ознакомил
их со своим замечательным планом - или, точнее, с той его
частью, с которой, по его мнению, их ознакомить следовало.
Нельзя сказать, чтобы мы в то время были совсем лишены
ушей и, глаз-за Смитом неплохо присматривали и так же надежно
присматривали за его перепиской; но не было законного способа
помешать ему вернуться в Германию, приветствовать Гитлера и
рассказать заинтересованным лицам о слабых местах в нашей
обороне. К сильным местам в ней он, к сожалению, интереса не
проявлял, поэтому арестовать его мы не могли. Норман Смит умел
действовать, не нарушая буквы закона, и мысль о моих друзьях,
которые, конечно, ее нарушали, его особенно не тревожила;
однако кое-какие меры предосторожности он все же принимал, и
главной из этих мер была огромная немецкая овчарка, о которой и
было рассказано доктору Кейберу,-- хорошая свирепая собака
бельзенской выучки, из тех, при помощи которых немецкие дамы
поддерживали дисциплину среди заключенных женщин. У Нормана
Смита был дом в Хертфордшире; и в нем он и-держал свою овчарку-
на случай, если бы кому-нибудь взбрело в голову ночью туда
вломиться., Кейбер задал об этой свирепой собаке много
вопросов, поэтому мои друзья решили, что он думает ее отравить,
и один из них даже намекнул, что за такой примитивный план едва
ли стоит платить столько денег. Но:было глупо думать, что
доктор Кейбер мог бы сохранить свою популярность у хозяев
преступного мира, если бы планы, которые он составлял, были по
плечу любому специалисту по части кражи собак. Кстати, отравить
овчарку было бы совсем нелегко, потому что ее охраняли
приставленные к ней Норманом Смитом две или три злые
дворняги-как эсминцы, оберегающие линкор. Все упиралось в эту
овчарку, и похоже было, что нет никакого способа управиться с
нею ночью, а дневной работы мои друзья в то время избегали.
Теперь надо сказать; что среди .фактов, которые они сообщили
доктору Кейберу, был следующий: довольно часто Норман Смит
ездит к морю и останавливается там в каком-нибудь большом
отеле. Прямо удивительно, как все шпионы любят море! Услышав об
этой привычке Нормана Смита, доктор Кейбер о чем-то задумался и
наконец сказал: "Там вам и придется все проделать. Взять
овчарку с собой в отель он не сможет".-"Но туда не сможем
пробраться и мы,- возразили мои друзья.-Если в отеле не будет
его собаки, то наверняка будут швейцар и коридорные".- "Тогда
вам придется проделать все днем,- сказал доктор Кейбер,- когда
он отправится погулять".- "Мы не любим заниматься такими делами
днем",- сказал один из пришедших. Доктор Кейбер поднял на него
глаза. -"Да ведь вы еще не знаете, о каких делах идет речь",-
сказал он. "Так о каких же?" - спросили они. "За ним пойдут
следом два или три человека, затеют потасовку и уколют
небольшой иглой".
"Я не люблю яда,- сказал один из пришедших,- его всегда
можно обнаружить". Глаза у доктора Кейбера округлились. "Друзья
мои,-сказал он,-вы что же, думаете, я ребенок?" - "Все равно,
яд всегда можно обнаружить",-упорствовал тот. "Но кто вам
сказал, что это будет яд?" - спросил доктор Кейбер. "А если не
яд, то зачем игла?"-спросили они.. "Вы уколете его ею, совсем
неглубоко,- сказал доктор Кейбер,-впрыснете немножко безвредной
жидкости, которая будет в шприце, и ваши люди (двое, а еще
лучше трое) убегут прочь. Он тут же возбудит дело о нападении
на него, и полиция начнет розыски. Но поскольку никаких
телесных повреждений у Нормана Смита не обнаружат и доказать
полиции, что его укололи, он не сможет, заниматься его делом
будет только местная полиция, а не полиция графства и не
Скотленд-Ярд, как было бы в случае убийства".- "Что вы, мы
понимаем - ни о каком убийстве здесь речи быть не может,-
сказал один из моих друзей.-Но все же интересно, как на него
подействует укол".- "Да никак,-отозвался доктор Кейбер.- И
лучше ^проделайте это сразу после его приезда на побережье-
тогда у полиции будет время убедиться, что никакого вреда никто
ему не причинил".-"Ну, а что все это даст?"-спросили без
обиняков у доктора Кейбера. "А то,- сказал Кейбер,- что сразу
по возвращении домой или чуть позже он случайно умрет".-"Это
распутают",-сказал человек, нелюбивший яда. "Как вам нравится
моя комнатка? - спросил неожиданно доктор Кейбер.- Я живу здесь
уже давно и очень к ней привык, но что скажете о ней вы?" -
"Какое отношение имеет это к нашему делу?" - "Никакого,-
ответил доктор Кейбер,- но если бы то, что я делаю,
распутывали, я бы, возможно, сейчас здесь не жил. Я не
утверждаю, что точно не жил бы, но вполне возможно, что мне
пришлось бы переехать на другую, менее удобную квартиру". Этот
довод почему-то заставил их умолкнуть. А потом один из н^х
сказал: "Вы говорили, что никакого вреда укол ему не
причинит".-"Абсолютно",-подтвердил доктор Кейбер. "Но по
возвращении домой он умрет".- "Наверняка",- сказал Кейбер. "Но
тогда я не совсем понимаю..." - "Не будем приставать к доктору
Кейберу - я думаю, он знает, что делать",- перебил
сомневавшегося другой. Так они в конце концов и поступили. Что
же до Нормана Смита, то он, как и ожидали, примерно через
неделю поехал на море и остановился в большом отеле. В
Хертфордшире он оставил человека кормить его овчарку и трех
дворняг, приставленных ее охранять. В первое же утро своего
пребывания у моря Норман Смит отправился на прогулку, и у
площадки для гольфа поссорился с какими-то тремя гуляющими, и
побежал в полицию, и там заявил, что подвергся нападению и
ему-впрыснули что-то смертельное. Он показал на руке точку, как
от укола булавкой, и утверждал, что сразу после нападения
обнаружил около места укола каплю жидкости, запахом
напоминающей пот. И полиция пригласила двух врачей, и те
провели анализы и обследования, и результаты обследований
показали, что Норман Смит совершенно здоров. И к концу недели
все, во всяком случае полиция, успокоились, и каких-нибудь
нитей, которые бы к кому бы то ни было вели, обнаружено не
было. Когда речь идет о ядах, концы таких нитей всегда
находятся, и их найти еще легче, когда речь идет о разных
бактериальных штуках, потому что эти последние встречаются еще
реже, чем яды; ну, а если речь идет о каком-нибудь неизвестном
яде, то такое встречается совсем редко, и полиции очень скоро
удается напасть на след.
-Что же все-таки произошло?-спросили мы. :- Набравшись
сил, Норман Смит отправился к себе домой, в Хертфордшир,-
ответил Джоркенс,- в приподнятом настроении благодаря добытой
информации, не знаю точно, какой, но, видно, той, за которой
шпионы отправляются на берег моря. И в день приезда немецкая
овчарка его загрызла.
- Да, это действительно безнаказанное убийство,-сказал
Тербут.-если только мы имеем право назвать убийцей собаку.
И один из нас растерянно проговорил:
- Но мне не совсем понятно... При чем тут Кейбер?
- Средство было очень тонкое,-ответил" Джоркенс.-
Совершенно безвредное, как доктор Кейбер и говорил. Но оно
изменило запах Нормана Смита. Ну а какая немецкая овчарка могла
бы с этим примириться?
Источник: журнал "Вокруг света"
QMS, Fine Reader 4.0 pro
MS Word 97, Win 95
Новиков Василий Иванович
вторник 1 Сентября 1998
Сколько я себя помню, мне всегда нравились истории о
приключениях. И я пришел к выводу:
чтобы стать героем одной из них, надо быть дерзким,
напористым, смелым - таким, каким я никогда не был;
надо быть сильным и атлетически сложенным, как Рауль
Конвэй (есть у меня такой знакомый). Мне и в голову не
приходило, что со мной может случиться что-то, не имеющее
отношения к моей работе в статистическом отделе Центра
психосоциальных исследований. Время мое было занято, во-первых,
беспрерывными попытками пробудить в Пауле хоть какой-то интерес
к моей особе и таким образом не допустить, чтобы стройный,
сильный и уверенный в себе Конвэй отбил ее у меня, а во-вторых,
подготовкой к телевизионному конкурсу "События года" -
единственному мыслимому для меня способу молниеносно
разбогатеть и, бить может, хоть таким путем добиться, чтобы
Паула стала моей женой.
Первый тур конкурса (нашумевшие газетно-жур-вальные
публикации года) я успешно прошел:
мнемотехника-мое хобби.
Итак, я был абсолютно убежден, что являюсь полной
противоположностью героям приключенческой литературы, а
поскольку в глубине души мне все-таки хотелось быть таким, как
они, я при первой возможности уходил с головой в чтение
какого-нибудь лихого романа, с героем которого себя
отождествлял. И вот однажды случилось так, что я был один в
кабинете, а пневматическая почта, будто сжалившись надо мной,
на какое-то время перестала доставлять, мне свежую
корреспонденцию. Только я принялся за чтение увлекательной
книги, как события ринулись на меня лавиной.
Едва я дошел до места, где героя, межзвездного
путешественника, атакуют выеокойивилизованные космические
чудовища, как передо мной что-то ярко сверкнуло и чьи-то
сильные руки сжали мои плечи.
Я попытался вырваться, но безуспешно: меня силой впихнули
обратно в кресло, С которого мне удалось было привстать, и
ослепили вспышками света-из-за них я не мог разглядеть, что
происходит в комнате. Я застонал, потом услышал голоса-в них не
звучало никакой угрозы. Говорили на моем родном языке,
растерянность моя от этого только увеличилась.
- Улыбнитесь, Суарес!
- Поздравляем!
- Сеньор Суарес, скажите правду нашим слушателям:
рассчитывали вы, что будете выбраны для участия в проекте
"Сотрудничество"?
- Сеньор Суарес, посмотрите, пожалуйста, на мою руку! Так,
правильно! А теперь, не сводя с нее глаз, расскажите
телезрителям, какие чувства вызвало в вас известие о том, что
вы будете первым из граждан нашей страны, поднявшимся в космос?
,
-Я? Вы не ошиблись?-пролепетал я. Тут же был и Рауль
Конвэй, шеф департамента по выявлению инициативных личностей, с
лицом, искаженным Завистью и страхом (кто знает, как
случившееся будет воспринято Паулой?). Он обратился ко мне с
небольшой иронической речью: надо думать, мне был известен
день, когда Машина выберет идеального кандидата в космонавты
для международного орбитального полета? И не смешно ли строить
из себя скромника, когда один лишь факт выбора сам,, по себе
уже означает, что я получу целое состояние, а мое имя войдет в
историю? Или я хочу заставить их поверить, что я в отличие от
всех прочих испанцев в возрасте от двадцати до сорока пяти лет,
чьи данные были введены в Машину, не провел эту ночь без сна и
не мечтал быть избранным?
О дне этом я действительно знал, потому что на сей раз
выбор, который предстояло сделать Машине, был в центре
всеобщего внимания-ведь как-никак речь шла об историческом
событии; и я вовсе не строил ИЗ себя скромника. Но спал я эту
ночь великолепно по той простой причине, что был уверен:
выбрать могут кого угодно, только не меня.
- Должно быть, произошла ошибка,-запинаясь, проговорил я.
Где-то рядом радиокомментатор, захлебываясь, словно он вел
спортивный репортаж, столь милый сердцу радиожурналиста, начал
петь перед микрофоном восторженные дифирамбы скромности
человека, на котором остановила свой выбор Машина. Кто-то, еле
сдерживая смех, спросил меня:
- Иными словами, сеньор Суарес, вы не доверяете Машине?
Никто, пребывая в здравом уме и твердой памяти, не мог
усомниться в правильности решения, принятого мыслящей Машиной.
Если Машина называла черное белым, то это означало, что у тех,
кто думает иначе, зрение оставляет желать лучшего, потому что
на поверку черное оказывалось-таки белым.
На этот раз Машине предстояло решить, кто достоин стать
единственным космонавтом первого корабля международной
космической программы с участием Испании, корабля немыслимо
совершенного, сконструированного так, что от космонавта не
требовалось никакой специальной подготовки и вообще ничего,
кроме ряда определенных личных качеств. В Машину ввели данные
проекта "Сотрудничество" и сведения о двадцати миллионах
испанцев, чей возраст не выходил за предусмотренные проектом
рамки. И надо Же было, чтобы из всех нас Машина выбрала такую
бесцветную и заурядную личность, как я!
-Поздравления от моего департамента! - Мне протягивал руку
какой-то человек в военной форме (это был, как я узнал позже,
полковник Мендиола, заместитель начальника кибернетической
службы).- Наша Машина обнаружила у вас .некоторые врожденные
качества, которым я завидую как человек и которыми восхищаюсь
как военный.
Наше рукопожатие и эта коротенькая речь вызвали бурю
аплодисментов. Портативные телекамеры работали вовсю.
- Проклятая Машина! - проворчал рядом со мной Конвэй, так
тихо, что его услышал только я.
Съежившись йод градом вопросов, я кое-как выбрался из
комнаты, а затем, пользуясь полной свободой, которая теперь
была мне предоставлена, побежал домой опрокинуть стаканчик и
навести порядок в своих чувствах.
Подумать только: выбран для орбитального полета!
Но почему?
Да наверняка потому, что для этого полета большого ума не
требуется. И вот вам, пожалуйста: Машина выбрала дурака.
Нет, мало того, что я казался себе жалким:
я был жалок во всем. Этот взгляд разделяла Паула (мы уже
три месяца как обручились), его разделяли все сотрудники
Центра, сделавшие меня мишенью грубых шуток; не будучи в
состоянии их парировать (я из тех, кто крепок задним умом), я
только молчал и криво улыбался; разделял его и Рауль Конвэй,
античный полубог, который, открыв для себя Паулу, решил, что я
совсем не тот, кто ей нужен, и задался целью отбить у меня
нареченную. Учитывая очевидные для всех достоинства Рауля и
простодушие Паулы, скрытое за ее ослепительной внешностью,
этого можно было ожидать буквально в любую минуту.
Единственным, кто не разделял этого взгляда, был доктор
Баррьос. Сначала он, а теперь Машина. Доктор Баррьос, светило
психокатализа и отец Паулы, безвременно погибший год назад от
несчастного случая.
По-моему, мнение доктора обо мне было основано не столько
на фактах, сколько на симпатии, которой он не мог ко мне не
испытывать: ведь доктор мог только мечтать о подопытной морской
свинке, такой же послушной, как Адольфо Суарес. Я с радостью
соглашался на любые зондажи и анализы, какие только можно
провести на человеческом материале, лишь бы бывать в гостях у
Паулы, к которой в другой обстановке я бы и подойти близко не
посмел.
Графики, вычерчиваемые аппаратами при зондаже моего мозга,
вызывали у доктора Баррьоса настоявший энтузиазм, и, хотя
расшифровать до конца эти четырехмерные зигзаги он пока еще был
не в состоянии, доктор уверял: содержащийся во мне "потенциал
успеха" дает основания полагать, что в какой-то момент я окажу
сильнейшее воздействие на ход человеческой истории.
Я обыграл это обстоятельство: предложил Пауле выйти за
меня замуж и побежал к доктору, прежде, чем она успела мне
отказать. Маневр был удачный: доктор, которого Паула
боготворила, пустил в ход все свое влияние, и мы хоть со
скрипом, но обручились.
Но в последующие месяцы мне пришлось убедиться, что
энтузиазм, который вызывает во мне Паула с ее сочными губами,
ласкающим голосом, стройной фигурой и пленительно округлыми
формами, в самой Пауле ответа не находит. Пауле нравятся
личности сильные и властные, страстные и порывистые, в то время
как я робок и инертен и, когда на меня смотрят в упор, теряюсь.
Следовательно, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу,
надо было как можно скорее разбогатеть и жениться на Пауле до
того, как она наберется духу выставить меня за дверь.
Теперь, уже у себя дома, я подумал, что телеконкурс может
и не понадобиться: ведь разрешение использовать мое имя для
рекламы и продажа прессе прав на публикацию моих репортажей-все
это даст мне целое состояние.
Воодушевленный этими мыслями и в равной мере содержимым
бутылки, к которой я приложился по случаю своего избрания, я
встал и направился к видеотелефону, чтобы сообщить сенсационную
новость своей невесте.
Торжественный момент настал.
"Конкистадор", корабль, на котором я должен был
отправиться в орбитальный полет, сверкал под лучами солнца, как
огромный драгоценный камень.
Толпа провожающих на космодроме все росла.
- Так что помните,- с улыбкой сказал мне полковник
Мендиола (он был чем-то вроде крестного отца всему этому
проекту),-единственное,что от вас требуется,- сидеть в кабине и
через иллюминатор разглядывать открывающуюся панораму. Ручного
управления нет - все автоматизировано. Постарайтесь запомнить
все, что вы увидите, чтобы потом рассказать нам,
Паула не поцеловала меня - она никогда меня не. целовала.
Опираясь на сильную руку Конвэя, она подала мне кончики пальцев
и сказала:
- Постарайся хотя бы один-единственный раз не быть
смешным.
Хорошенькое напутствие! Что до Рауля, то он пожал мне руку
так, что я едва удержался от крика.
- Когда вернешься,- сказал он,- при всем наряде выбью
зубы.
По-моему, он хотел довести меня до обморока. Конвэй на
полголовы выше меня и весит на пятнадцать килограммов больше,
и, даже вооруженный дубинкой, я не Смог бы с ним оправиться. В
довершение всех бед один из операторов телевидения с камерой и
микрофоном фиксировал нашу приятную беседу.
- Что такое, сеньор Конвэй? Какое-нибудь недоразумение? -
с жадным любопытством спросил он.
- У нас с сеньором Суаресом есть одна неразрешенная
проблема,- ответил Конвэй, заодно пользуясь случаем
продемонстрировать телезрительницам свои великолепные зубы.- Мы
решим ее, когда он приземлится.
- О Рауль!- по-кошачьи ластясь к нему, промурлыкала Паула.
Так вот какой финал меня ждет -больница! Совсем упав
духом, я побрел к "Конкистадору". Когда за моей спиной закрылся
люк корабля, воцарилось безмолвие. Я окинул кабину взглядом.
Она абсолютно ие соответствовала общепринятому представлению о
кабине межпланетного корабля и походила скорее на уютный бар