Автор неизвестен. Сборник зарубежной фантастики

Итак, новая мечта вытеснила старую. Младший Эш - врач, лечит болезни,
от которых страдает человечество... Но мальчик довольствовался тем, что
сводил бородавки с рук товарищей по играм и сращивал сломанные кости,
пробегая пальцами по поверхности тела. Его не интересовало такое будущее.
Главным его интересом были машины. В шесть лет он починил старенький
велосипед, на котором катались все девчонки Мэксиллы по очереди, пока он
окончательно не вышел из строя. То есть до тех пор, пока Эш-младший не
принялся за дело. В восемь он возвращал к жизни ветхие будильники, в
десять налаживал трактор лучше, чем это делали в хенритонском гараже.
Наверно, Нэн должна была гордиться сыном, который мог бы стать великим
инженером или изобретателем. К несчастью, ей куда меньше нравился мир
атомного и водородного оружия, чем тот, который она знала девчонкой,
несмотря на депрессию.
Неужели она старела? Ей было чуть за сорок, тонкие морщины на лице,
слегка проступившие вены на руках были заметны куда меньше, чем те же
признаки у женщин на пять-шесть лет моложе. Все же когда она смотрела на
гладкие щеки Эша, не изменившиеся с того дня, когда Джози привела его с
южного пастбища, она испытывала сильный страх.
- Сколько тебе лет? - спрашивала она. - На самом деле - сколько?
- Столько же, сколько и тебе.
- Нет, - настаивала она. - Это красивая фраза. Я хочу знать.
- Как выразить мой возраст в земных годах? Революциями, вращением
планет вокруг Солнца? Это было бы бессмысленно, даже если бы я знал высшую
математику и умел бы переводить одно математическое измерение в другое.
Смотри на это так: пшеница старится в шесть месяцев, а дуб молод и в
пятьдесят лет.
- Ты что, бессмертен?
- Не более тебя. Я умру вместе с тобой.
- Но ты не стареешь.
- Я и не болею. Мое тело не подвержено слабости и разрушению, как у
моих далеких предков. Но ведь я родился - стало быть, и должен умереть.
- Ты будешь молодым, а я стану старухой, Эш...
Да, подумала она, хорошо тебе говорить. Тебя не волнует, что болтают
люди, тебя не трогают насмешки и чужая злоба. Не любила бы я тебя так,
назвала бы бесчеловечным. Каждое сверхчеловеческое существо несет в себе
нечто бесчеловечное. Да, да, все мы эгоистичные, жадные, жестокие,
ограниченные, омерзительные. Надо ли презирать нас за то, что мы не видим
выше своей головы и неспособны наблюдать за собой с осуждением и
отчуждением миллиона грядущих поколений? Наверно, надо. Но тут должен быть
самоприговор, а не предостережение, даже не пример высшего существа.
Она не жалела, что вышла за Эша, она ничего не хотела бы изменить. Но в
ней был жалобный протест: она-то старается, а он - нет. Ни приобретенная
мудрость, ни раздумья не могли примирить ее с этой мыслью, она не могла не
содрогаться, когда представляла себе взгляды, вопросы, насмешки над
женщиной пятидесяти, шестидесяти, семидесяти лет - женой мальчика двадцати
с небольшим. А если Эш-младший унаследует от отца невосприимчивость ко
всему, которая, кажется, у него уже есть? Мысленно она видела, при всей
нелепости такой картины, как она, состарившись, глядит то на одного, то на
другого и не сразу может отличить мужа от сына. Поглощенная горем и
печалью, она отдалилась от знакомых, почти ни с кем не говорила, целыми
часами бродила далеко от дома, погрузившись в неприятные мысли и ощущения.
Так, среди жаркой солнечной тишины августовского дня она услышала ту
музыку.
Она сразу поняла. Музыка несомненно напоминала мычание Эша, но еще
больше она походила на ту полифонию, которую он слушал по радио. Бешено
заколотилось сердце, потому что на мгновение Нэн показалось - младший
Эш... но это было искусней, чем неумелый эксперимент. Музыка могла идти от
кого-то - или от чего-то - так далеко отстоявшего от Эша, как он сам
далеко был от Нэн.
Затаив дыхание, она слушала, потрясенная, испуганная. Не было видно
ничего, кроме отдаленных гор, безоблачного неба, полей, прямой дороги,
групп стройных деревьев, зарослей диких ягод, непокорных сорняков. В небе
не парил ни один предмет, не спешил к ней из-за ближайшего бугра никакой
незнакомец в неземной одежде. Все же она не сомневалась. Заторопилась к
дому и разыскала Эша.
- Тебя ищут.
- Знаю. Много дней уже знал.
- Откуда? Что им нужно?
Он не дал прямого ответа:
- Нэн, как ты думаешь, неужели я совершенно не сумел приспособиться к
здешней жизни?
Она искренне удивилась:
- Не сумел? Да ведь ты принес жизнь, мудрость, здоровье, добро всему, к
чему прикоснулся! Как ты можешь говорить, что ты чего-то не сумел?
- Потому что... при всем том... я не стал одним из вас.
- Добавь - слава богу! Зато ты сделал гораздо больше. Ты все здесь
изменил - внешне и изнутри. Земля и те, кто ею живет, стали лучше
благодаря тебе. Ты превратил меня из глупой девчонки в то, что я есть. Ты
стал отцом Эша-младшего. Не спрашивай ты меня, может ли ложка сахара
подсластить океан - лучше уж я поверю, что в нем стало меньше соли.
- Но ты несчастлива.
Она покачала головой:
- Счастье существует для тех, кто доволен всем, что у него есть, и
ничего больше не хочет.
- А что бы ты хотела? - спросил он.
- Такой жизни, где мне не пришлось бы прятать тебя, - живо ответила
она. - Жизни, в которой ты и Эш-младший, и его дети и внуки могли бы
улучшать мир, не вызывая подозрения и зависти. Хочу мира, не омраченного
перебранкой, недоверием, враждебностью. Думаю, что ты немного приблизил
такой мир.
- Они хотят, чтобы я вернулся, - вдруг сказал он.
Она услышала эти пять слов без опасения: для нее они ничего не значили.
Она внимательно изучала его лицо, как будто выражение его лица могло ей
все объяснить.
- Они хотят, чтобы я вернулся, - повторил он. - Я им нужен.
- Но это чудовищно! Сначала они отослали тебя в мир дикарей, потом
решают, что ошиблись, и свистят, чтобы ты вернулся!
- Нет, - возразил Эш. - Все сошлись на одном: люди здешнего общества,
как мы их себе представляли, должны быть ближе всего к эпохе, для которой
я больше гожусь, чем для той, в которой родился. Не надо было мне
приходить, а раз уж пришел - надо вернуться.
- Силком! Как же еще расценивать: все сошлись на том! Давление силой...
И еще прикинулись, будто это для твоей пользы! Это же оправдание слабости.
Еще неизвестно, кто больше дикари: мы или твой народ!
Он отказался спорить и защищать существа, угрожавшие, пусть даже
впустую, ее жизни с мужем и сыном, минутному добру, творимому Эшем в
графстве Эвартс, надежде, что он сможет сделать больше. Эш смиренно
считает, будто они выше его. Она никогда об этом не спрашивала, но что,
если их развитие не выше уровня Эша? А если теперь уровень стал ниже -
легкий регресс? Что, если, достигая способностей, повергавших Эша в такое
благоговение, они утратили кое-что от его честности, неподкупности и
вернулись к модели, которая не выше, чем на Земле в 1960 году? Она честью
готова была поклясться, что так оно и есть.
- Ты, конечно, не уедешь?
- Я им нужен.
- Ты нужен и мне. И Эшу-младшему.
Он нежно улыбнулся ей:
- Нельзя же сравнивать - нужен ли я одному-двум людям или миллионам.
Зов любви и утешения нельзя противопоставлять зову жизни. Такие
рассуждения годятся только для самопонимания. Так можно жестокость выдать
за милосердие, а разрушение - за обновление.
- Значит, не уедешь?
- Пока ты мне не скажешь, чтоб я ехал.
На следующий день она бродила по саду, вспоминая, каким он был
запущенным до появления Эша, какое лицо было у Джози, как она сама
беспокоилась. Она шла по новому саду, где цвели молодые деревья и не засох
ни единый прутик, не осталось ни одной бесплодной веточки. Шла через новую
ферму. Дом теперь не казался таким безрадостным и запущенным. Зеленые поля
были прекрасны, пастбища обильны и сочны. Она подошла туда, где вчера ее
настигла и увлекла музыка. Она неистово пыталась привести все свои
аргументы, весь свой обвинительный акт. Музыка не просила, не убеждала, не
спорила с ней. Она была сама по себе, вне досягаемости. Мелодия не была
гордой или непреклонной, отдаленной от Нэн пространством, временем и
высотой. В музыке было нечто сверхчеловеческое. Мелодия была далеко за
пределами тех простых средств сообщения, которым научил ее Эш, но в чем-то
была доступна и понятна ей. Нэн слушала долго - кажется, несколько часов.
Потом пошла к дому. Эш обнял ее - и снова, как часто бывало, она
поразилась, как может он ее любить без малейшего оттенка грубости.
- Ох, Эш! - воскликнула она. - Ох, Эш! - Потом добавила: - Ты
вернешься?
- Надеюсь, - ответил он серьезно.
- Когда же... Когда ты уезжаешь?
- Как только все улажу. Много работы у меня не будет - ты же всегда
помогаешь в делах. - Он улыбнулся: он никогда не трогал денег и не
подписывал бумаг. - Я сяду в поезд в Хенритоне. Подумают, что я уехал на
Восток. Немного погодя ты можешь сказать, что меня задержали семейные
дела. Может быть, через несколько месяцев ты с мальчиком приедешь ко мне.
- Нет. Я останусь здесь.
- Люди подумают...
- Пусть их, - сказала она решительно. - Пусть их.


- Ты знаешь, я ведь тебя найду, если вернусь.
- Ты не вернешься. А если так, найдешь меня здесь.
С урожаем было все в порядке, как говорил Эш. Она вела дела после
смерти отца. Руки у Мэксиллов всегда тянулись к работе. Торговцы так и
перебивали их зерно друг у друга, но что будет на следующий год? И Нэн, и
земля могут увянуть вместе без забот мужа. Морщины у нее на лице
углубятся, волосы поседеют, рот ввалится. Деревья постепенно погибнут,
плоды станут реже и мельче. С каждым годом хуже будет всходить пшеница,
зачахнет, станет жертвой паразитов. Наконец, поднимется так мало жалких
обглоданных стеблей, что расходы на посев не оправдаются. Потом погибнут
плодовые деревья, все зарастет упорными сорняками, земля станет
бесплодной. А она сама...
Она понимала, что слышит музыку только в воображении. Но иллюзия была
так сильна, так невероятно сильна, что ей показалось на секунду, будто она
различает голос Эша, будто слышит, что он передает ей - такие дорогие,
интимные, утешающие слова.
- Да, - произнесла она вслух. - Да, конечно.
Потому что она наконец поняла. Зимой она будет бродить по всему
участку. Будет поднимать твердые комки земли и отогревать их в пальцах.
Весной станет погружать руки в землю с семенами, по локоть и еще глубже.
Будет касаться вырастающих побегов, почек на деревьях, бродить по земле,
отдавая ей себя.
Никогда не станет так, словно Эш еще тут. Но земля будет богатой,
зацветут травы и деревья. Вишни, абрикосы, сливы, яблоки и груши не
вырастут в таком изобилии, не будут такими сочными, как прежде, и пшеница
не получится такой ровной и высокой. Но все будет продолжать расти, ее
руки помогут этому. Ее пятипалые руки.
Эш приходил не напрасно.

Spellcheck: Wesha the Leopard
---------------------------------------------------------------


Джон Строумайер, разгневанный фермер в выцветшем комбинезоне и
побелевшей от пота некогда черной рубашке, стоял в стороне,
повернувшись спиной к обветшавшим строениям своей фермы, линии
желтеющего леса и исчерканному перистыми облаками голубому
октябрьскому небу. Он обвиняюще выбросил вперед огрубевшую от работы
руку.
- Эта телка стоила двести, даже двести пятьдесят долларов! -
возмущенно воскликнул он. - А собака была чуть ли не членом семьи.
Гляньте-ка на них теперь! Не хочу говорить вам грубости, но с этим
надо что-то делать!
Стив Паркер, охотничий инспектор округа, направил свою "Лейку" на
останки собаки и нажал на кнопку затвора.
- Мы уже делаем, - коротко ответил он. Потом отошел на три метра
влево и стал нацеливаться камерой на искромсанную телку, выбирая
подходящий угол съемки.
Двое в серой форме полиции штата увидев, что Паркер больше не
занимается собакой, подошли и присели на корточки, чтобы ее осмотреть.
Один из них, с тремя шевронами на рукаве, ухватил собаку за задние
ноги и перевернул на спину. Это было крупное животное неопределенной
породы с грубой черно-коричневой шерстью. Кто-то глубоко располосовал
ей горло несколькими крупными когтями и одним ударом распорол живот от
грудины до хвоста. Они внимательно ее рассмотрели, потом подошли и
встали рядом с Паркером, пока тот фотографировал мертвую телку. Как и
у собаки, обе стороны головы у нее были разодраны когтями, а на горле
виднелось несколько глубоких резаных ран. Кроме того, мясо с боков
было содрано длинными полосами.
- Я, видите ли, не имею права убить медведя не в сезон! - продолжал
жаловаться Строумайер. - Зато медведь приходит и убивает мой скот и
мою собаку, а все делают вид, что так и должно быть! Вот какие
порядочки заведены для фермеров в этом штате! Не хочу говорить
грубости...
- Так не говорите! - гаркнул на него Паркер, потеряв терпение. - А
лучше всего, помолчите вовсе. Подайте иск и заткнитесь!
Он повернулся к людям в форме и стетсоновских шляпах.
- Все видели, ребята? Тогда пошли.
Они быстрым шагом вернулись к амбару, сопровождаемые Строумайером,
все еще продолжавшим жаловаться на несправедливости, от которых
страдают фермеры в штате со столь циничным и продажным правительством,
и сели в полицейскую машину. Сержант и рядовой разместились спереди, а
Паркер устроился на заднем сиденье, положив камеру рядом с
винчестером.
- А не грубовато ли вы вели себя с тем парнем, Стив? - спросил
сержант, пока рядовой заводил машину.
- Ничуть. "Не хочу говорить грубости..." - передразнил Паркер
осиротевшего владельца телки. - Я почти уверен, что в прошлом году он
незаконно убил по меньшей мере четырех оленей. Если я когда-нибудь
смогу что-либо про него доказать, ему придется пожалеть себя куда
больше, чем сейчас.
- Да, здешние ребята вечно напрашиваются на неприятности, -
согласился сержант. - Как вы думаете, здесь поработала та же зверюга,
что и в других местах?
- Да. Должно быть, собака прыгнула на нее тогда, когда она пожирала
телку. У нее такие же характерные раны на голове и глубокие порезы на
горле и животе. Очевидно, этот зверь хватает жертву передними лапами и
наносит резаные раны когтями задних. Поэтому я думаю, что это рысь.
- Знаете, - сказал рядовой, - а я видел много похожих ран во время
войны. Мою часть высадили на Минандао, а там вовсю орудовали
партизаны. Мне эти раны напоминают работу боло.
- Да, в магазинах полно мачете и длинных ножей, - признал сержант.
- Думаю, стоит позвонить доку Уинтерсу и поинтересоваться, все ли его
птички сидят в клетке.
- Но почти все убитые животные были обглоданы, как та телка, -
возразил Паркер.
- Псих на то и псих, чтобы иметь странные вкусы, - ответил сержант.
- А может, потом набежали лисы и поработали над тушами.
- Надеюсь, что вы правы. Тогда я выхожу из игры, - сказал Паркер.
- Нет, вы только послушайте его! - воскликнул полицейский,
останавливая машину в том месте, где обрывалась проселочная дорога. -
Он думает, что тут порезвился вооруженный мачете псих с комплексом
Тарзана. А куда теперь?
- Давайте посмотрим. - Сержант развернул квадратный лист карты;
инспектор подался вперед и стал смотреть поверх его плеча. Сержант
повел пальцем вдоль цепочки нанесенных на карту разноцветных
крестиков.
- В ночь на понедельник здесь, возле горы Копперхед, была убита
корова, - сказал он. - Следующей ночью, около десяти часов - нападение
на стадо овец на другом склоне горы, вот здесь. В начале ночи в среду
- ранен когтями мул в лесу за фермой Уэстона. Раны оказались
неглубокими, должно быть, мул лягнул того зверя и отогнал, но зверь
пострадал несильно, потому что через пару часов набросился на индюков
на ферме Раймера. А прошлой ночью он побывал там.
Он ткнул через плечо пальцем в направлении фермы Строумайера.
- Видите, он идет вдоль горных хребтов, движется на юго-восток,
избегает открытых пространств, убивает только по ночам. Так что это
может быть рысь...
- Или маньяк Джинкса с мачете, - согласился Паркер. - Давайте
поднимемся к ущелью Хондмана, может там что-нибудь обнаружим.



x x x



Через некоторое время они свернули на разбитую грунтовую дорогу,
которая быстро перешла в поросшую травой лесную тропу. Наконец они
остановились, и водитель задним ходом съехал на обочину. Все трое
вышли. Паркер взял свой винчестер, сержант проверил барабан
"Томпсона", а рядовой зарядил ружье мощной разрывной пулей. Около
получаса они шли вдоль ручья по поросшей травой тропинке и на
полдороге прошли мимо стоявшего на обочине серого джипа коммерческой
модели. Вскоре они вышли к устью ущелья.
На бревне, покуривая трубку, сидел человек в твидовой куртке,
коричневых сапогах и бриджах цвета хаки, поперек его колен лежало
магазинное ружье, а на шее висел бинокль. На вид ему было около
тридцати, и любой поклонник ковбойских фильмов позавидовал бы красивой
правильности черт его странно неподвижного лица. Когда Паркер и оба
полицейских подошли, он встал, повесил ружье на плечо и поздоровался с
ними.
- Сержант Хэйнс, верно? - приветливо спросил он. - Вы, джентльмены,
тоже решили поохотиться?
- Добрый день, мистер Ли. Наверное, это ваш джип мы видели
неподалеку отсюда. - Сержант повернулся к остальным. - Мистер Ричард
Ли, живет в старом доме Кинчуолтера, по ту сторону Форта Раттер. Это
мистер Паркер, окружной охотничий инспектор. И рядовой Зинковски.
Он взглянул на ружье.
- И вы тоже его выслеживаете?
- Да, я решил, что смогу здесь наткнуться на какой-нибудь след. Как
вы думаете, кто это?
- Честно говоря, не знаю, - признался сержант. - Может быть, рысь.
Канадская рысь. У Джинкса есть теория, что тут орудует беглый псих из
лечебницы, вооруженный мачете. Вообще-то я так не думаю, но не
исключаю полностью и такую возможность.
Человек с лицом киноактера кивнул.
- Может оказаться и рысь. Хотя, насколько я знаю, в этих краях они
не водятся.
- В прошлом году мы заплатили премию за двух рысей, застреленных в
нашем графстве, - сказал Паркер. - Любопытное у вас ружье, разрешите
на него взглянуть?
- Пожалуйста. - Человек, которого представили как Ричарда Ли, снял
ружье с плеча и протянул инспектору.
- Оно заряжено, - предупредил он.
- Никогда такого не видел, - сказал Паркер. - Иностранное?
- Наверное. Я ничего о нем не знаю - одолжил у друга. Сам механизм
не то немецкий, не то чешский, а все остальное, думаю, фабричная
работа какого-нибудь оружейника с Западного побережья. Заряжено
патронами на ягуара с очень высокой скоростью полета пули.
Ружье переходило из рук в руки, все трое по очереди осмотрели его,
обмениваясь восхищенными замечаниями.
- Нашли что-нибудь, мистер Ли? - поинтересовался сержант, возвращая
ружье.
- Никаких следов. - Ли закинул ружье на плечо и начал выколачивать
пепел из трубки. - Я прошел по гребню на милю вправо и влево от
ущелья, а по обратному склону до самого ручья Хиндмана, и не нашел ни
следов, ни признаков, что оно кого-то убило.
Инспектор кивнул и повернулся к сержанту Хэйнсу.
- В таком случае идти дальше нет смысла, - сказал он. - Десять
против одного, что оно прошло через лес за фермой Строумайера и
перевалило за гребень другой горы. Думаю, лучше всего будет
отправиться на прогалину у истоков ручья Лоури. Что скажете?
Сержант согласился. Ричард Ли стал неторопливо набивать трубку.
- Наверное, я побуду здесь еще немного, но вы, я думаю, правы.
Ищите у ручья Лоури или пройдите через ущелье Лоури в Енотовую Долину.
Когда Паркер и полицейские ушли, человек, которого они называли
Ричард Ли, снова уселся на бревно и закурил, держа ружье на коленях.
Время от времени он посматривал на часы и поднимал голову,
прислушиваясь. Наконец издалека до него донесся шум включенного
мотора.
В то же мгновение он вскочил. Из дупла в пустотелом бревне, на
котором он сидел, он извлек холщовый рюкзак и быстро зашагал к сырой
проплешине на берегу ручья. Там он прислонил ружье к дереву и раскрыл
рюкзак. Первым делом он вынул из него перчатки из зеленого
резиноподобного вещества и надел их, натянув длинные манжеты на рукава
куртки. Затем достал бутылку и отвинтил колпачок. Потом встал и
осторожно, стараясь не забрызгать одежду, облил в нескольких местах
грунт прозрачной жидкостью. Поднялся белый пар, а ветви и трава
рассыпались в коричневую пыль. После этого он завинтил колпачок и
спрятал бутылку в рюкзак, подождал несколько минут, вынул шпатель и
стал копать им землю там, где была вылита жидкость. Он выкопал четыре
комка неправильной формы, которые отнес к ручью и вымыл в проточной
воде, затем завернул их и положил в рюкзак вместе с перчатками.
Перебросив через плечо рюкзак и ружье, он зашагал по тропе к месту,
где оставил свой джип.
Полчаса спустя, проехав через маленькую деревушку Форт Раттер, он
въехал в амбар заброшенной фермы и выглянул наружу через открытые
ворота. Затем закрыл створки дверей амбара и запер их изнутри на
засов. Потом подошел к задней стене амбара, которая находилась гораздо
ближе к передней, чем это следовало из его наружных размеров.
Он вынул из кармана черный предмет, похожий на автоматический
карандаш. Пошарив по грубой дощатой стене, он нашел маленькое
отверстие и вставил в него заостренный конец псевдокарандаша, нажав на
него с другой стороны. Секунду ничего не происходило, затем секция
стены площадью в десять квадратных футов отошла внутрь и бесшумно
скользнула в сторону.
Подвижная секция стены была изготовлена из стали трехдюймовой
толщины и замаскирована сверху тонкими досками. Сходным образом были
закамуфлированы и полуметровые бетонные стены. Мужчина быстро шагнул
внутрь.
Проведя рукой справа от входа, он отыскал выключатель и щелкнул им.
В то же мгновение массивная стальная пластина с негромким маслянистым
щелчком стала на место. Тут же внутри потайной комнаты вспыхнул свет,
открывая взору полушарие из тонкой металлической сетки диаметром
тридцать футов и высотой пятнадцать. На боку его была скользящая
дверь. Человек открыл ее и вошел внутрь, заперев дверь за собой. Затем
он повернулся к центру полого купола, где перед маленьким столом,
расположенным под большой инструментальной панелью, стояло кресло.
Надпись на указателях и шкалах панели, а также рукоятках,
переключателях и кнопках на столе не имели ничего общего с римскими
или арабскими цифрами или алфавитом. На столике, в пределах
досягаемости того, сидящего в кресле, лежало похожее на пистолет
оружие. Оно имело привычной формы рукоятку и спусковой крючок, но
вместо полого ствола от рукоятки отходили два тонких параллельных
металлических стержня, соединенных удлиненным наконечником из легкой
голубой керамики или пластика в том месте, где должен был находиться
дульный срез.
Человек с красивым неподвижным лицом уселся и положил ружье и
рюкзак на пол рядом с собой. Первым делом он взял похожее на пистолет
оружие и проверил его, затем стал всматриваться в многочисленные
приборы на панели перед собой. Покончив с этим, он щелкнул
переключателем на контрольной панели.
Немедленно откуда-то сверху донеслось негромкое гудение. Оно
нарастало толчками, становясь все выше тоном и громче, и, наконец,
стало монотонным. Купол над ним вспыхнул странным холодным свечением и
исчез. Исчезла и потайная комната, теперь он видел слабо освещенный
интерьер заброшенного амбара. Затем исчез и амбар, а над его головой
появилось голубое небо с лентами перистых облаков. Осенний ландшафт
расплылся. Строения появлялись и исчезали, на их месте появлялись
новые и тут же мгновенно пропадали. Вокруг быстро перемещались и
исчезали полуразличимые людские силуэты.
Вдруг внутри купола появился человек. У него было грубое злое лицо,
он был одет в черную куртку с серебряными нашивками, черные бриджи и
начищенные черные сапоги. На фуражке была эмблема из креста и молнии.
В руках он держал автоматический пистолет.
Человек за пультом мгновенно схватил свое оружие и сбросил
предохранитель, но не успел он его поднять и нацелить, как пришелец
сделал шаг в сторону и оказался за границей силового поля, окружавшего
кресло и пульт.
Некоторое время снаружи бушевало пламя, еще какое-то время человек
за пультом просидел в огромном зале с высоким куполообразным потолком,
в котором мелькали и исчезали фигуры людей. Затем снаружи несколько
раз появлялась опушка густого леса, каждый раз на фоне одних и тех же
гор и каждый раз под одним и тем же голубым небом с перистыми
облаками. Потом ненадолго вспыхнул мерцающий бело-голубой свет
невыносимой яркости, сменившийся на раскинувшийся до горизонта
промышленный ландшафт. Движущиеся вокруг фигуры стали замедляться и
приобретать большую четкость. На мгновение человек улыбнулся, вдруг
заглянув в большую ванную комнаты, где высокая блондинка принимала
душ, а маленькая плотная рыжеволосая девушка яростно растиралась
полотенцем. По вновь ставшему видимым куполу пробежали разноцветные
сполохи, гудение смолкло, и купол опять стал холодным и инертным
переплетением тонких белых металлических полос. Над головой вспыхнула
и медленно погасла зеленая лампочка.
Мужчина ткнул пальцем кнопку и щелкнул выключателем, потом встал,
поднял ружье и рюкзак и вынул из-за пазухи небольшой мешочек, из
которого извлек голубой пластиковый диск диаметром около дюйма.
Отперев контейнер на контрольной панели, он извлек небольшой рулончик
пленки и сунул его в мешочек. Затем откатил в сторону дверь и вышел в