Автор Неустановленный. Музейная ценность

   А вдруг Красильников на зло скажет, что я нашел булавку, что она вовсе никакая не семейная ценность? Рисковать я не мог.
   Просто следом за ним проскользнул под синюю бархатную занавеску. Но впредь решил никуда не пропускать его первым и вообще не брать с собой ? мало ли чем это закончится.
   Мы шли следом за старикашкой. Он вел нас каким-то странным путем. Жаль, я не посмотрел, что за здание, в котором находится эта лавка. В планировке я хорошо разбираюсь. Одно время интересовался архитектурой, так, параллельно с баскетболом, а у нашего Макса отец как раз архитектор, вот мы и пропадали у него на работе. Изучали. Я тогда даже несмотря на свои тройки и хулиганства в школе на доске почета висел и в младших классах доклады делал. Только они с этими докладами совсем на шею сели, вот я забросил архитектуру. А так, кто знает, что бы из меня получилось.
   Вначале мы спустились на пару ступеней вниз, потом поднялись. Правда, поднимались мы гораздо больше, я даже предположил, что где-то до третьего этажа дошли, но тут Генрих Модестович снова нырнул вниз, открыл потайную дверь сбоку и мы, войдя вслед за ним, оказались в лаборатории.
   И в какой лаборатории! Маленькие низенькие деревянные шкафчики стояли вдоль стен тесной комнаты с высоченным потолком и падугами. На них высились колбы, пузатые бутыли с прозрачной и голубой жидкостью. «Пот и слезы», ? почему-то сразу подумал я. Старикашка и Красильников всю дорогу молчали, как будто нагнетали и без того до предела натянутую атмосферу. С Евой было бы легче. И чего я пошел с этим Антоном? «Вот дурак-то!» ? казнил себя я.
   ? Садитесь, ? Генрих Модестович указал на две стоящие рядом низенькие скамеечки. На вид они были такими неудобными, что, пожалуй, я предпочел бы весь день простоять. Глаза Антона я не видел, и поэтому не знаю, что думал он. Хотя, признаться, мне было не очень-то и интересно. Вот только такое долгое молчание угнетало меня. И я решился открыть рот:
   ? Генрих Модестович, извините, если я отвлек своим вопросом, но мне хотелось бы знать, можно ли понаблюдать за вашими опытами?
   ? А вы, юноша, любопытны, должен заметить вам... Оно, конечно, можно, в определенной степени можно все... Одно меня тревожит: ваше любопытство не позволит вам молча сидеть. И вот тут ваши вопросы и отвлекут мое внимание. А я, знаете ли, педант и очень не люблю, когда мне мешают.
   Я понял, на что старик намекал. Разумеется, сдержаться тут не так просто, но попытаться все-таки можно. Я представил себя сидящим на низкой неудобной скамейке, старикашка что-то химичит за своим столом. Он высокий, и мне ничего не видно, я буквально сгораю от любопытства, а тут не заглянуть, ни подсмотреть, и никакого комфорта в позе. Да уж, этот Генрих Модестович не так прост, и ничего мы от него не добьемся.
   А почему это мы не добьемся? Добиваться и принимать решения буду только я. Никто больше. По крайней мере, сейчас на Красильникова надеяться я не могу, а потом и тем более.
   Значит, сразу нужно готовить себя к трудностям. Как в баскетболе: даже если знаешь, что соперники слабаки, нужно играть с ними на полную силу, иначе есть шанс продуть даже в такой игре.
   Решив испытать свою волю, я сказал:
   ? Генрих Модестович, мне не хотелось бы разочаровать ни вас, ни себя. Я знаю, что любопытен, знаю, что могу не выдержать и спросить чего-нибудь, но я попробую. Если только произнесу хоть слово, сразу сяду на скамейку у стены.
   ? У меня выдержка лучше, может, я посмотрю? ? предложил Антон.
   Вот это да! От такой наглости я чуть не лопнул, просто невероятно ? он опять хочет обойти меня. Только в этот раз я ему такого не позволю.
   ? Я думаю, что могу реально оценивать свои возможности, ? сказал я Красильникову, буквально испепеляя его взглядом.
   ? Как хочешь, мое дело ? предложить, твое дело...
   Я не дал ему договорить и молча придвинул скамеечку к высокому столу с реактивами.
   ? Помните, молодой человек, вы мне обещали! ? старикашка поднял указательный палец вверх.
   Я мысленно приготовился застыть и полностью превратиться в зрение, чтобы не упустить никакую деталь из того, что будет твориться на столе загадочного антиквара.
   ? Хорошо, ? сказал я.
   Никогда не думал, что секунды и доли секунд тянутся так медленно. Казалось, вечность уходит в песок, а тут ничего не меняется. Движения старикашки больше напоминали замедленное воспроизведение, чем реальное действие происходящее здесь и сейчас. Мне стало страшно. Почему-то вспомнилось лето в лагере несколько лет назад. У нас был конкурс ? человеку длинным тонким перышком начинают щекотать в носу, а он ни в коем случае не должен чихнуть. Может, конечно, и глупый конкурс, но он пользовался огромным успехом. Помню, я тогда побил рекорд ? семьдесят восемь секунд выдержал. Чувствовал себя героем.
   Во и сейчас, сидя на низенькой скамейке, удивительно жесткой, я буквально впился взглядом в руки антиквара.
   Генрих Модестович вставил в глаз монокль с сильно увеличивающим стеклом, вооружился лупой и как-то коварно посмотрел на меня. Я невольно съежился и подивился: зачем ему нужно такое колоссальное увеличение? Может, он молекулы и атомы разглядеть в булавке собрался? Тогда электронный микроскоп брать надо было. Спросить так и подмывало, но я тихонько укусил себе кончик языка, и мне стало легче. Это тоже такой детский способ: когда я делаю что-нибудь не так, то кусаю себе язык. Вот, вроде бы, и наказан.
   Старикашка открыл дверцу ближайшего к нему шкафа. Отложил монокль и потянулся за маленьким бутыльком без этикетки. Я очень удивился, потому что почти все мензурки, колбочки, бутылечки были подписаны формулами, на английском или латыни (буквы-то одинаковые) или химическими формулами, а этот нет.
   Удивительно. И как тут можно не спросить? Но я и в этот раз сдержался. Даже язык кусать не пришлось.
   Так вот, Генрих Модестович берет этот пузырек, надевает перчатки, достает из ящика стола пипетку и самый ее кончик опускает в жидкость в нем. Не знаю, что было в начале, но как только он открыл притертую, судя по всему, пробку стеклянного сосудика, пошло такое зловоние, что глаза аж заслезились, но это не самое страшное. Кончиком пипетки старикашка коснулся металлического стержня булавки и она, эта жидкость на кончике, так зашипела, что про мерзкий запах я просто забыл.
   Пока антиквар кудесничал и пугал меня тем, что не позволит наблюдать за происходящим на его столе, я совсем забыл про Красильникова, а тут вдруг оглянулся. По его лицу текли слезы. Видимо, от этого зловония. Он вообще на запахи сильно реагирует, поэтому ничего удивительного здесь не было. Но вот выражение его лица меня смутило. Во-первых, бледность, а во-вторых, такое ощущение, будто он заодно с этим сумасшедшим старикашкой. Почему-то показалось, что я совсем один в этом городе.
   Но я отвлекся. Пора было возвращать свое внимание на Генриха Модестовича. Он посмотрел на меня с любопытством, как будто прикидывал, сколько я еще продержусь. Но я крепкий орешек, так просто меня не возьмешь.
   Антиквар продолжал свои опыты. После того, как булавка или жидкость зашипели, он потер стержень мягкой то ли салфеткой, то ли бумажкой, может, это промокашка была, посмотрел на цвет, оставшийся на ней, и сравнил с узенькой длинной табличкой, которую достал из ящика стола. Удовлетворенно крякнул. Бросил не меня мимолетный взгляд. Потом потер стержень еще уже новой промокашкой. Внимательно осмотрел ее, словно не доверял собственному зрению. Перевел глаза на меня. Сунул под нос салфетку и табличку. Я понял, чего он от меня хочет. Тоже посмотрел на эти два предмета, нашел на шкале цвет, который бы совпадал по цвету со следом, который оставила булавка, и показал его старикашке ногтем. Он снова довольно крякнул, а я торжествовал: если он советуется со мной, пусть даже по такому пустяковому поводу, значит, доверяет.
   И еще, если бы я умел крякать, то обязательно сделал бы то же самое, потому что успел заметить значок «Pt» рядом с полоской, которой соответствовал след на салфетке. Платина!
   Быть не может, но, судя по всему, это именно она. Заодно проверю старикашку ? если соврет, что это мол, сплав какой-нибудь, то забираю булавку и ухожу. Я далеко не дурак.
   Пусть Красильников считает, будто меня легко можно обвести вокруг пальца, но кто сказал, что он прав?
   Все, что творилось на столе Генриха Модестовича, мне определенно начинало нравиться. Он, по видимому, действительно профи. Отлично! Теперь я позабыл обо всем на свете, кроме опыта, который просто ощущал своими руками, глазами, ушами, ну, в общем, абсолютно всем. Жалко, что в химии я не очень разбираюсь, а ведь Лидия Васильевна такая классная учительница и преподает здорово. На следующий год надо будет поднажать. Внутри все клокотало и подпрыгивало.
   Чувствовал, что могу так много, что аж самому страшно.
   !!!!!!!!! Кстати, у Антона любимый урок? химия.
   Пока я сидел и светился, как фонарный столб, Генрих Модестович перешел к камням. И тут работа, очевидно, затянется. Камушков много, у них разная огранка и величина, так что придется потерпеть. Теперь мне это почти легко давалось, и спрашивать ничего не хотелось, я просто представил себя немым.
   Старик периодически поглядывал на меня. Я сидел жутко загадочный, как сфинкс, наверное, и таинственно улыбался.
   Антон таращил на меня глаза, очевидно не понимая, что со мной происходит.
   Дальше случилось то, чего я меньше всего ожидал. Раздался звонок, и мы втроем: я, старикашка и Антон аж подпрыгнули.
   Антиквар закашлялся. Ясно было, что он никого не ждал и пришедший ему явно помешал. По-моему, он раздумывал: открывать или нет.
   Следующий весьма настойчивый звонок отвлек Генриха Модестовича от колебаний по поводу откыть-не открыть. Звонок был столь настырным, что сомнений не вызывал: пришедшего придется впустить.
   Он посмотрел на меня, потом на Красильникова и сказал:
   ? Ну что же, пойдемте посмотрим, кто это мешает нам работать.
   Он вышел первым, я двинулся следом за ним, последним шел Антон. В этот раз мы прошли все таинственные переходы гораздо быстрее, и все время, пока мы шли, нас сопровождал неугомонный звонок. Я думал о том, кто это может быть, почему это так срочно и что думает, а главное, что сделает с пришедшим Генрих Модестович. Лично я убил бы того, кто меня отвлек и еще звенит, как по мозгам. Позвонил ? подожди, пока откроют. Зачем так издеваться? Человек за дверью трезвонил и трезвонил, чем ближе мы подходили к лавке, тем громче был звонок. Я уже вибрировал всеми внутренностями.
   Такое бывает, когда стоишь у большой колонки, включенной на полную мощность.
   Наконец мы оказались перед синими бархатными занавесями.
   Антиквар почти подбежал к двери, его походка потеряла «кошачесть», которую я отметил сегодня утром. Повернув ключ, Генрих Модестович распахнул дверь.
   Мы с Красильниковым так удивились, что глаза аж на лоб полезли. На пороге стояла Ева, она даже руку со звонка не убрала и автоматически продолжала трезвонить. Правда, потом спохватилась, но было поздно ? Генрих Модестович буквально испепелил ее взглядом. Если такое могло произойти в жизни, то Журавлева была бы горсткой пепла.
   ? Здравствуйте! Извините, пожалуйста, но мне очень нужно Юру видеть, ? сказала она.
   ? Для этого нужно было поднимать такой шум? Вы, юная леди, могли бы позвонить всего один раз и вам бы непременно открыли. А что сделали вы? Это возмутительно! Просто возмутительно! ? выходил из себя антиквар.
   Я понимал, что за Журавлеву нужно заступиться, а то этот старикашка просто проглотит ее.
   ? Генрих Модестович, она извинилась. Поверьте, Ева просто так не стала бы вас беспокоить.
   Старик сверкнул на меня глазами и хотел снова напуститься на Журавлеву, но она начала первой.
   ? Висела табличка «Закрыто», но я знала, что мальчишки будут у вас, и поэтому трезвонила. Откуда я знаю, слышите вы или нет. Простите, пожалуйста. Просто это, действительно, важно.
   Она сказала это «действительно важно» с такой интонацией, что не поверить ей было просто нельзя.
   ? Можно мы одни поговорим? ? спросила, она глядя на антиквара.
   ? Не думаете ли вы, молодые люди, что мне интересна тема вашего разговора и что я позволю себе ею поинтересоваться?
   Предположить это также возмутительно, как и трезвонить в дверь.
   Старик прошел к занавесям и скрылся за ними. Красильников подошел к нам. Ева потянула меня за рукав, но я не понял, что означает этот жест и просто спросил:
   ? Что случилось?
   ? Сегодня восьмой лунный день, ? начала она. ? Знаешь, что в такие дни случается?
   Вот дает! Ну откуда я могу знать? Я же не астролог. Выходить из себя было бесполезно, достаточно одного антиквара, поэтому я спокойно ответил:
   ? Конечно, не знаю, а что случилось?
   ? Это очень плохой день, к тому же мне сон всю ночь снился.
   Тоже плохой. Про тебя и эту булавку. Ты ее искал и не мог найти. Как будто в воду канула. И еще какие-то странные люди. Я их хорошо не видела, но человек, не знаю его возраста, был виноват в ее исчезновении.
   ? Ты думаешь, что снам можно верить? ? спросил Антон.
   ? Я думаю, что можно верить Еве.
   ? Давай заберем булавку и пойдем в музей, может, там о ней что-нибудь знают? Юра, понимаешь, мы не знаем, чем все это может закончится. И у меня такое предчувствие, что...
   ? Да перестань ты, какие предчувствия? ? Красильников говорил так пренебрежительно, что мне и то обидно стало, не говоря уже про Еву.
   Я решил, что пойду и заберу булавку. И, как и советовала Ева, планировал пойти в музей узнать у кого-нибудь, что это за вещь.
   ? Я тоже кое-что выяснил, ? тихо, почти на ушко сказал я Журавлевой. ? И это тоже очень важно.
   Я пошел к синей занавеси, надеясь увидеть там Генриха Модестовича, чтобы попросить его вернуть булавку. Он оказался чуть дальше, чем я ожидал, и поэтому мне пришлось его окликнуть.
   ? Ну что же, молодые люди, вы все выяснили? ? спросил он.
   ? Да, все. Генрих Модестович, мне хотелось бы забрать булавку, ? начал я.
   Но он меня перебил:
   ? Забрать? Зачем? Ведь мы еще не все выяснили, разве можно останавливаться, когда пройдена лишь половина всего пути?
   Конечно, мне уже известен металл стержня, вы, юноша, сами имели возможность наблюдать за этим процессом. Но это самое элементарное! Поразмыслите, разве вам не любопытно узнать, что это за булавка? Мы можем поискать ее в каталогах. Я даже намерен позволить вашей спутнице-смутьянке поприсутствовать при этом. Полагаю, ей это будет небезынтересно. А вы, Юра, как думаете?
   У старика такой скрипучий и даже неприятный голос, что в другой раз я бы ни за какие коврижки не принял его предложение. Но его взгляд, такой проницательный, как будто гипнотизировал меня, и я согласился. Понятия не имею, как это все произошло. Просто сказал: «Ладно», и все.
   Пошел в лавку, туда, где были Ева и Антон. Они стояли молча и разглядывали вещи, разложенные и расставленные красиво и в каком-то порядке, неуловимом взгляду. Ева возила ногтем по рыжему кожаному креслу.
   ? Идемте, ? позвал я.
   ? Куда? ? откликнулись они одновременно.
   ? Выяснять историю булавки дальше.
   Когда мы шли к лаборатории в третий раз, дорога показалась еще короче. Я даже не заметил, когда мы спускались и поднимались, и не мучился подсчетами этажей, как в первый раз. Просто шел за Генрихом Модестовичем и сверлил его затылок глазами. Почему-то казалось, что именно так я и должен делать. Как будто видел все его мысли, читал все его намерения. Наверное, так бывает только в каких-нибудь «Звездных Войнах», не знаю, вообще-то я не киноман.
   ? Пожалуйте, молодые люди. Однако, должен сообщить вам, что одному из вас, юноши, придется постоять. К сожалению, не могу предложить вам никаких других сидений. Так что решайтесь и мы продолжим.
   Мы с Красильниковым переглянулись. Кто-то из нас должен стоять и, значит, смотреть на другого сверху вниз. Но я вспомнил, Антон как-то говорил, что еще начальники сидят перед своими подчиненными, когда особенно хотят показать свою власть. Не знаю, чего я про это вспомнил. Дурь какая-то.
   ? Я постою, ? наконец сказал я с тоном превосходства в голосе.
   ? Прекрасно! Ну что же, Ева, садитесь, и мы продолжим работу, от которой вы нас столь неожиданно оторвали.
   Надеюсь, никто не последует вашему примеру.
   «Вот гад!» ? подумал я, ? «Никак не может не съязвить!»
   Антиквар уселся на свой стул, Ева на скамеечку, я склонился над старикашкой, Красильников тоже подвинулся, но ему ничего не было видно, и он тоже решил встать.
   Генрих Модестович что-то измерял, проверял, но, видимо, ему не суждено было закончить работу сегодня, так как опять раздался звонок, только теперь телефонный, и антиквар поспешил к аппарату. Он что-то тихо и торопливо говорил в трубку, потом вернулся к нам со скорбным лицом и сообщил, что вынужден прервать наши изыскания. Так и сказал: изыскания. Я еще удивился этому слову, поэтому и запомнил, так обычно Стрижева говорит.
   Я взял булавку, положил ее в пенал, потом в карман, и мы вышли из лаборатории. Антиквар пошел следом, чтобы проводить нас. Когда мы уже собрались выходить, он попросил нас обязательно прийти к нему завтра. Обещал, что никто отвлекать нас не будет, и мы все выясним. Заодно он найдет все каталоги, по которым можно поискать булавку.
   Мы, почти торжественно, пообещали ему, прийти завтра.
   Видимо, мы очень понадобились этому старикашке, вернее, не мы, а булавка, конечно, и он даже попытался узнать, где нас можно найти. Я переглянулся с ребятами. По их глазам я понял, да в принципе, и сам так же считал, что нечего Генриху Модестовичу нас искать.
   Мы попрощались и вышли.
   ? Куда теперь? ? спросил Антон.
   ? Не знаю, может, в музей, как предложила Ева, ? я все еще сомневался.
   И на то основания у меня были. А вдруг эта вещь принадлежит одному из экскурсоводов, который ее просто потерял? Я поделился своими соображениями с Журавлевой и Красильниковым, но, честно говоря, Антон у меня абсолютно не вызывал доверия, даже подозрительным казался. Но что делать, я же не могу сказать: «Антон, подожди, пока мы с Евой все не обсудим».
   ? Очень логичное предположение.
   ? Оно, конечно, может, очень логичное, ? не согласилась с Антоном Журавлева, ? но только на самом деле все совсем по-другому. Эта булавка какая-то старинная. И...
   ? То, что она старинная, ? настаивал на своем Красильников, ? еще не говорит о том, что она не может принадлежать кому-то из работников музея.
   Я даже не знал, что подумать, не говоря уже о решении что-то предпринять. Сумасшедший дом какой-то. И почему Антон постоянно заставляет меня сомневаться, может быть, он так пытается одержать надо мной верх?
   ? Давайте вернемся в гостиницу, ? предложил я. ? Все равно сейчас нет смысла идти в музей. Когда у антиквара что-нибудь выясним, тогда пойдем дальше. Ева, ты согласна?
   ? Вполне.
   На этом и решили.
   Когда мы пришли, оказалось, что класс никуда не пошел. Та ненормальная медичка, которая дико намяла мне живот, проверяла всех подряд, после того, как узнала, что мы из Пскова. Не знаю, чего уж она обнаружить хотела, но ребята здорово пострадали. Стрижева их спасала, как могла.
   Мы поговорили с Лидией Васильевной и отпросились на утро под предлогом того, что Женька ведет нас на радио, куда мы, естественно, даже и не собирались. Просто хороший повод избежать объяснений. Хорошо, Салин сидел у нас в комнате, и я мог обо всем ему рассказать. Отправив из комнаты Макса, якобы в МакДональдс, Ева, я и Женька обсуждали план действий на завтра.
   !!!!!! То есть Салину все-таки все рассказали?

Интермедия 4
Остров в северном море, 19.. год, подножие гор

   !!! Северное море?
   Синее небо тонуло в волнах бескрайнего северного моря.
   Прибой ласкал угрюмые скалы, затапливая подводные пещеры, засыпая их жемчугом и волнуя длинные стебли водорослей.
   Узкий тронный зал был пуст, даже гулкое эхо покинуло его каменные своды. Магистр стоял у моря и ожидал прилив. Его длинные черные одеяния делали фигуру необъятной и величественной. Огонь очей Тарибоса заставил воспламениться закат на западе, и пылающее солнце вспенило воду.
   Высокая смуглокожая женщина подошла к нему сзади.
   ? Тарибос, ? молвила она магистру, ? я чувствую, ты размышлял над тем, что Хранителями было замыслено. Они не строят козней, а лишь хотят справедливости.
   ? Кто хочет торжества, не в силах мыслить о правде, зле, добре, возмездии. Я должен править. Мой мир сильнее. Покуда каждый, кто дышит и творит, творит во имя счастья. А злом его добиться совсем легко. И скоро. Лишь дух будет страдать.
   А мертвый дух чужд терзаньям. Там плоть владеет. И она отдаст нам души тех, кто жаждет счастья без запретов.
   ? Хранители хотят свершить несправедливость. А вершащий несправедливость несчастнее несправедливо страдающего... ? ответила на слова Магистра мудрая Эффесса.
   ? Они слабы. Теперь поток их знаний скуден. Они не смогут указать дорогу Юриусу. Он силен, и дух его отнюдь не беден.
   Сей юноша, Эффесса, размысли, ? он нужен нам. Его взор столь ясен, что я вижу все его честолюбивые помыслы.
   ? О, да, Магистр, тебе решать. Я повинуюсь твоим мыслям.
   Готова следовать указу перста и разума.
   ? Я склонен поверить в него. Столетия мои позволят мне принять решение. А что решила ты? Ты ? мудрая, Эффесса.
   ? Спасибо, Маг. Я думаю, сей юноша достоин доверия, которое ему окажешь ты. Он смел, ты прав. Но так ли он свободен?
   ? Вива, Эффесса! Вива! Ты нашла то, что вечно ускользало от меня! Я видел многое, но это! Как ты права!
   ? Благодарю, Магистр, ? Эффесса низко поклонилась.
   ? Ну что ж, когда нам столь многое известно, то, полагаю, мы имеем право на соперничество с Хранителями. Не рыцарский турнир. Все будет тайно и подвластно только нам двоим. В тебе я не ошибся.
   ? Я знаю, чем стоит Юриуса испытать. Пусть не будет излишне жестоко желание мое, но булавка должна исчезнуть... Так нам себя покажет он, не ведая того, что сам с собой творит.
   ? Прилив! ? грянул глас Тарибоса. Так черпай же всю силу моря. Медузы, крабы, киты, чудовища, сокрытые пучиной водной нам силы отдадут.
   Пенные волны вздымались над островом, желая потопить его.
   Однако силы зла не могут быть воде подвластны. Серп месяца бросил тень на лицо Магистра и протянул серебряную нить от неба до соленых волн, камней дикого пустынного берега.
   Фигуры у моря скрыла тьма. Они в ней растворились.

Глава 6

   Избавиться от Красильникова не получилось, поэтому к антиквару мы пошли вчетвером. Правда, Женька сказал, что останется у входа, он возьмет с собой книжку и плейр, и скучно ему не будет. Молодец парень ? никогда никому не мешает. Не то, что некоторые. И без имен понятно. Я так хорошо запомнил дорогу к антикварной лавке, что, наверное, нашел бы ее и с закрытыми глазами. Я вообще хорошо ориентируюсь.
   Мы пришли туда рано, около половины девятого. Позвтракали на ходу. В гостинице только умылись и уничтожили часть злонамеренных микробов, которые во рту ночевали. Я с удовольствием слопал чизбургер и запил все яблочной фантой.
   Ева разделяла мои вкусовые пристрастия, да и не только их.
   Антон за обе щеки уписывал жареную картошку с обилием кетчупа. Я почему-то про его кота вспомнил. И такого же захотел. И почему такое сокровище ему досталось?
   Несправедливо. Мне кажется, что Уголь должен быть моим, и если бы у него был выбор, то он у меня бы стал жить, а не у Красильникова.
   Снова я поймал себя на том, что иду и злюсь. Злюсь на Красильникова. Так хотелось дать ему по физиономии. Без повода, причин и так достаточно, что ждать подходящего момента и не стоило. Вдруг я ни с того, ни с сего подставил ему подножку. Не знаю, как это получилось. Он упал.
   ? Ты чего?! ? он недоуменно смотрел на меня с асфальта.
   ? Я ничего, а ты лучше смотри под ноги, а то так и голову разбить недолго.
   Я ответил ему абсолютно бесстрастным голосом, как будто и не был виноват в том, что он здесь растянулся.
   ? Ну ты даешь, ? сказала Ева, ? упасть на ровном месте.
   Я помог ему встать и почувствовал, что он в моей власти. Вот мой, и все! И настроение заметно улучшилось. Может быть, потому, что я, наконец, начинаю занимать положение, которого достоин. Как на баскетбольной площадке. Многие играют хорошо, даже отлично, но я всегда был и буду первым. Только теперь так будет всегда и везде. Я так хочу.
   Мы дошли до антиквара. К тому времени мое настроение стало, как говориться, выше крыши. А Ева почему-то была очень напряженной.
   ? Юра, у меня плохое предчувствие. Давай вернемся. Мне все эти дни сны плохие снятся. И все про булавку. Я, конечно, не могу тебя заставить, но могу посоветовать.
   ? Ладно, ? сказал я. ? Мы там долго не будем, просто узнаем стоимость, пролистаем один-два каталога и вернемся.
   Договорились?
   ? Хорошо, но все равно мне не хочется.
   ? Да не придавай ты такого значения предчувствиям! Мало ли что может показаться. Так всего на свете бояться начнешь, ? уговаривал Еву Красильников. ? Давай, как вчера, доведи его звонком до белого коления, ? попытался пошутить он, но ничего смешного в этом не было.
   Я позвонил. Через минуту дверь открылась, и на пороге появился Генрих Модестович.
   ? А, это вы, молодые люди! Здравствуйте-здравствуйте!
   Несказанно рад вас видеть!
   ? Здравствуйте, Генрих Модестович! ? хором ответили мы.
   Старикашка пригласил нас войти, и мы уже знакомой дорогой отправились в лабораторию. Там было тихо, очень светло и пахло чем-то жженым.