Азерников Валентин Захарович. Отпуск за свой счет

   – Нет, мама, Катя из Верхнеярска. Ты забыла.
   – Да… Наверное… Извините, я что-то теперь все путаю. Заходите, пожалуйста. Я вам сейчас приготовлю постель.
   – Что вы, – сказала Катя, – нет, нет, не беспокойтесь. Я сама.
   – Да никакого беспокойства, я все равно не спала. Леночка говорила, вы к ней были так добры.
   – Что вы, – удивилась Катя. – Я?
   – Мама, ты опять все напутала. Катя только собирается быть ко мне добра. Все еще впереди. Правда? – она заговорщически посмотрела на Катю.
   – Но все равно, – сказала мама, – она ведь твоя гостья. Вы прямо с поезда, наверное? Устали?
   – Нет, я утром приехала.
   – Что же не сразу к нам? Леночка, ты могла бы…
   – Катя выбирала – к кому. Конкуренция. Нарасхват. Насилу у Юрочки отбила.
   – Ах, вы Юрочку тоже знаете? – обрадовалась мама.
   – Еще как, – сказала Лена. – Они старые друзья. В школе вместе.
   – Что ты, – сказала мама. – Катя такая молодая.
   – Он пионервожатым у них был. Сборы проводил. У костра. В лесу. «Существует ли любовь?» С чтением стихов. Юра говорит, Катя очень хорошо читает. Особенно лирику. Ты попроси, она почитает, – Лена усмехнулась и подмигнула Кате.
   – Ой, пожалуйста, – сказала мама. – Я так люблю поэзию. А то сейчас все больше… Особенно девятнадцатый век. Так изящно. Вы Тютчева ничего не помните?
   – Что ты, мама, его же в школе не проходят.
   Катя покачала головой, немного помедлила, не решаясь, а потом, пзглядев на Лену и усмехнувшись, тихо прочитала:
   «Нам не дано предугадать,
   Как наше слово отзовется, -
   И нам сочувствие дается,
   Как нам дается благодать…»
   Она прочитала это так просто и проникновенно, что мама восхищенно прошептала:
   – Да, да… действительно…
   А Лена ошеломленно посмотрела на Катю, словно не веря своим глазам, спросила на всякий случай у мамы: «Действительно, Тютчев?» – и не дожидаясь, пока мама ответит утвердительно, сказала:
   – Да… Похоже, плохи мои дела.
 
   Но потом Лена взяла реванш: пришла очередь Кате изумляться.
   Катя сидела на корточках около своего чемодана и как завороженная глядела на Лену – та перед зеркалом свершала вечернее священнодействие: стирала грим жидким кремом, потом накладывала другой крем, более густой, потом его промокала салфеткой и клала на кожу третий – все это медленно, с застывшим лицом, молча – «чтобы не было морщин», – как сказала она наконец.
   – Прямо как в кино, – вздохнула Катя.
   – Да. Только конец хуже.
   – Почему хуже?
   – Там он всегда счастливый.
   – А ты разве?…
   – А ты? – усмехнулась Лена.
   – О, я очень счастливая.
   – Да? И давно?
   – Нет. Не очень.
   – Ну вот видишь. Ты ведь грамотная, как выяснилось, учила – где сколько прибудет в одном месте, в другом столько же и убудет.
   – Закон сохранения.
   – Закон подлости. Нет, ты не подумай, это я не тебе, я вообще. Раз кто-то счастлив, кто-то должен быть и не очень. Для равновесия. Так что вот приходится компенсировать неземной красотой.
   – Что вы, вы и так красивая.
   – Ага. Особенно после захода солнца и спиной к окну.
   – Вы молодец, все время шутите. А мне, когда грустно, ну никак.
   – Неужели тебе бывает грустно? Ты же такая счастливая.
   – Ну и что. Очень часто. Счастье – это ведь состояние. Сейчас оно есть, а потом – раз, и нет. Поэтому, когда оно есть, всегда ждешь, что вот-вот его не станет. Оттого и грустно.
   – А когда его нет, значит, тогда весело?
   – Когда нечего терять, чего грустить.
   – Интересно трактуешь. Ну ладно, давай спать ложиться. А то если и сон еще потерять…
   Лена надела красивую ночную рубашку, похожую на бальное платье.
   – Ой, – сказала Катя, – какая красивая рубашка… В ней и спать даже жалко.
   – Жалко, – согласилась Лена. – Но не всегда. – Она взглянула на Катю – не то насмешливо, не то с завистью – и выключила свет.
 
   На стоянке у института стоял сверкающий никелем «Харлей» – чудо техники и дизайна. Юра посмотрел на него с неожиданной в нем нежностью, стер с сиденья невидимую пылинку и сказал Кате:
   – Красавец? А?
   – Замечательный, – искренне согласилась Катя. – А не страшно на нем?
   – Кто ведет, – скромно сказал Юра.
   Надо сказать, что здесь Юра мог позволить себе ложную скромность: мотоцикл водил он действительно мастерски. Ему доставляло удовольствие мчать Катю по вечерней, купающейся в заходящем солнце Москве, проноситься мимо старинных монастырей, дворцов, на фоне которых его мотоцикл казался еще более современным чудом. Катя только тихо вскрикивала, когда Юра закладывал крутые виражи или проносился в сантиметре от огромного автобуса. Она закрывала от страха глаза, и тогда ее взору представали иные картины: заснеженный лес, они – хохочущие и счастливые, Юра – такой уверенный за рулем, а тут такой неуклюжий на лыжах. Катя учила его взбираться «елочкой» на крутой берег реки, у него ничего не получалось…
 
   – Давай в воскресенье дернем куда-нибудь подальше, а? – Юре приходилось кричать, чтобы перекрыть треск мотоцикла.
   – В воскресенье? – недоуменно переспросила Катя. – Но мы же в субботу…
   – Что в субботу? – обернулся Юра.
   – Улетаем в субботу.
   – Куда? – удивился Юра.
   – Как куда? – Катя, сидя позади Юры, говорила ему прямо в ухо, поэтому могла не кричать. – Ты что, забыл? В Венгрию. Ты же говорил, что едешь десятого, в субботу. И хочешь, чтобы я – Чтобы мы… Вот я и… Подгадала. Так здорово совпало. Туристская группа. И Будапешт, и все другие города, где ваш «Икарус» делают. Я специально узнавала. Так что встретимся. ты рад?…
   – Да, но… – Юра настолько опешил, что позволил обогнать себя «Запорожцу».
   – Ты что, разве не едешь?
   – Еду. Но через две недели.
   – Как?… Но ты говорил… Вы с Ласло… Я специально подгадала…
   – Ну, когда я говорил. Два месяца назад. Ситуация изменилась. Командировка же. Дела. Через две недели выедем. Если ничего не изменится.
   Подбородок у Кати задрожал.
   – Ты бы написал. Я бы тогда… А так что же… Я же всего на две недели. Что же получается – не увидимся?… А мы хотели… Я ехала, думала…
   – Катюша, пойми… Это недавно выяснилось – задержка. Я сам расстроен, правда. – Для вящей убедительности он даже пожал плечами. – Думаешь, я нарочно? Но что поделать – обстоятельства иногда сильнее нас. – Он обернулся, поглядел на Катю, ожидая ответа, но она, кажется, и не слышала его. Она снова была далеко, снова там, на берегу реки, в полутемной кабине «Икаруса», где в предрассветный час они с Юрой сидели, обнявшись и притихнув. За двойным вакуумным окном синели снега, а им было жарко…
 
   А голос автора в это время звучал элегически:
   – О, любовь командировочного!… Кто может постичь твою причудливую судьбу? Ты как трепетный мотылек – рождаешься на рассвете командировки, чтобы тихо скончаться в ее сумерках, с первыми строками финансового отчета. Только бесконечно отставшие от жизни люди могут утверждать, что такой любви не существует. Она есть, она так же реальна, как очередь к окошку администратора в гостинице, как холодный чай на этаже, как длинные вечера у казенного телевизора. Какое женское сердце не дрогнет при виде плохо выбритого мужчины с раздувшимся от покупок портфелем, с кефиром, торчащим из кармана, и глазами загнанного зверя. Таких или пристреливают из жалости, или любят. Большинство женщин предпочитают второе, полагая, что с этим меньше хлопот. Наивные! Они еще не знают, что скорая встреча – мираж, отдаляющийся по мере того, как к нему приближаешься, а клятвы столь же реальны, как меню гостиничного ресторана. Отрицать эту разновидность любви все равно, что считать несуществующим класс насекомых на том лишь основании, что они нам отвратительны…
 
   Юра, пытаясь утешить Катю и хоть как-то растормошить ее, гнал свой сверкающий болид по шоссе, уверенный еще со школы, что мало какой русский не любит быстрой езды, виртуозно обгонял машины, проскальзывая в узкие щели между ними, и в другое время Катя, наверное, умерла бы от страха, но сейчас она была ко всему безучастна. Разбейся они, она бы даже не заметила. Юра закладывал виражи на крутых поворотах, недоуменно оглядывался на нее – она сидела молча, безучастно обнимая его словно одеревеневшими руками.
   Исчерпав весь набор фигур высшего пилотажа, Юра сбавил скорость и съехал на обочину.
   – Ну как – сила? – он снял каску.
   Катя тоже сняла каску и вместо ответа спросила:
   – Слушай… А ты, правда, хотел бы, чтобы мы там встретились?
   – Где?
   – В Венгрии.
   – А, ну да, конечно. Здорово было бы. Дунай, кафе, жареные каштаны… А что?
   – Ничего, – сказала Катя и снова надела каску. – Слушай, а ты что, побыстрее не можешь? Что ты как черепаха плетешься?…
 
   В Бюро молодежных организаций «Спутник», по чьей путевке Катя ехала в Венгрию, она пришла прямо к открытию.
   За столом сидела средних лет женщина, назовем ее Ада Петровна, и красила ресницы.
   – Можно к вам? – Катя прикрыла за собой дверь.
   – Что у вас? – Ада Петровна занялась вторым глазом.
   – Путевка у меня.
   – Страна?
   – Венгрия.
   – Прекрасно. Отъезд послезавтра. Инструктаж – завтра.
   – Вот я как раз по этому вопросу.
   – А какие тут вопросы. Все завтра и узнаете.
   – Вы понимаете, я бы хотела… Ну, словом, перенести поездку.
   Ада Петровна отложила тушь и внимательно посмотрела на Катю, словно только что ее увидела.
   – Вы заболели?
   – Нет, но просто… Обстоятельства.
   – Какие обстоятельства?
   – Личные.
   – Личные – это ваше личное дело. Можете не ехать.
   – Нет, я хочу ехать. Но только немного позже. Через две недели.
   – А больше вы ничего не хотите?
   – А разве нельзя?
   – Ну а как вы думаете? Группа скомплектована, за вами закреплено место, а вы… Кавалер что ль в кино пригласил? Вернетесь, сходите, картины долго идут.
   – Да нет, понимаете… Как же это сказать?… Понимаете, он едет тоже. Но через две недели. Тоже туда. И мы договорились. Он раньше должен был, но у них перенесли, и теперь мы… А мы хотели вместе чтоб… – Катя перевела дух и робко посмотрела на Аду Петровну.
   Та покачала головой и сказала утверждая, а не спрашивая:
   – Значит, не едете.
   – В субботу нет, – сказала Катя, – раз он остается. Но через две недели… Если можно, – добавила она просительно.
   – Нельзя, – отрезала Ада Петровна. – Я вам все объяснила.
   – Но почему? А если б у вас так?
   – Что – так?
   – Вы разве все наперед знаете? Все, что будет?
   – Да. А еще больше – чего не будет.
   – Неужели вы не можете?…
   – Все группы уже сформированы.
   – А вдруг кто-то, как я, откажется?
   – А вдруг нет?
   – Ну, тогда, значит, не судьба.
   – А так – судьба?
   – Да, конечно. Он так хочет, чтобы мы… Мы так ждали этого.
   – Нда, серьезное дело. Он что же – тоже туристом?
   – Нет, он в командировку. Он испытывает ихние автобусы. Для нашего Севера. Он инженер-испытатель. Он к ним на завод едет.
   – Не знаю, что вам сказать, – начала сдаваться Ада Петровна. – Но от меня это не зависит. Идите к начальнику, если он разрешит… И если будет место…
   – Ой, спасибо, я вам так благодарна, – Катя рванулась к двери.
   – Подождите благодарить. Его сейчас нет, после обеда будет.
   – Я приду, – и Катя, сияя, вышла.
 
   Юрий Николаевич слушал Катю и одновременно подписывал бумаги.
   – Понимаете, – Катя пыталась попасть в паузы между бумагами, – его тоже Юра зовут. Как вас. Мы столько не виделись… А если я уеду без него, то еще сколько… А у нас… Ну, вы ведь помните, наверное, как это, когда…
   Юрий Николаевич отложил ручку и вкрадчиво спросил:
   – Ну, предположим, помню, ну и что?
   – Помогите нам.
   Юрий Николаевич снова взял было ручку, но потом положил ее.
   – Смешная вы, ей-богу. Предположим, я даже захотел бы вам помочь, я говорю – предположим, но не от меня одного это зависит. Но, предположим, даже найдется место. А ваш отпуск?
   – Отпуск? – опешила Катя.
   – Ну да. Сколько у вас отпуск?
   – Восемнадцать дней.
   – А сколько вы уже здесь?
   – Четыре.
   – И две недели поездка. Впритык. Ясно?
   – Ой… Я не подумала… А что же делать?
   – Подумать. И ехать в субботу.
   – Нет, но как же?… Сейчас, я соображу…
   – Сделайте одолжение. – И Юрий Николаевич вернулся к своим бумагам.
   Катя, наморщив лоб, лихорадочно что-то обдумывала, потом судорожно вздохнула и сказала:
   – Хорошо. Ну а если я возьму еще отпуск за свой счет? Юрий Николаевич поднял голову.
   – Вы полагаете, вам его предоставят?
   – Ну если?
   – Кто? Ваша стройка там, вы здесь… Абсурд.
   – Ну допустим?
   – За такой срок? Абсурд.
   – Ну а вдруг?
   – О, господи, – в сердцах сказал Юрий Николаевич и снова взял ручку. – Ну, оформите, тогда и приходите. Поговорим.
   – Поговорим? – с надеждой переспросила Катя.
   – Отчего же не поговорить, – усмехнулся он. – Раз я тоже Юра. И, может, еще помню чего…
 
   В бюро пропусков министерства было шумно: кто-то по телефону требовал цемент, кто-то заказывал пропуск, кто-то нервно ходил из угла в угол. Катя, оглядевшись, подошла к справочному окошку.
   – Скажите, пожалуйста, девушка, как мне повидать товарища Орлова?
   – Вадима Сергеевича? – удивилась дежурная и подозрительно оглядела Катю.
   – Я не знаю. Он начальник главка у вас.
   – Вспомнили, – фыркнула дежурная. – Он уже замминистра.
   – Да-а… – Катя была обескуражена. – Жалко…
   – Жалко? А вы что, сами претендовали?
   – Нет, я не в этом смысле. Я как раз очень рада. Он нам очень понравился.
   – Вам? – снова фыркнула дежурная.
   – Ну да, всем девочкам. Я с Верхнеярска, он приезжал к нам, когда первую очередь пускали.
   – А-а… – дежурная была явно разочарована столь прозаическим окончанием и сразу потеряла к Кате всякий интерес.
   – А попасть к нему теперь, наверное, нельзя?
   – Да уж, – строго сказала дежурная. – Пустите вторую очередь, тогда повидаетесь.
   Катя постояла в нерешительности, потом медленно пошла. Вслед за ней поднялся мужчина, сидевший в углу в кресле. Он нагнал Катю у выхода.
 
   – Извините, девушка! Вы Орлова хотели видеть?
   – Да. А что?
   – Значит, так. Я вас вывожу на него…
   – Что делаете?
   – Вывожу. Ну, приведу туда, где он сейчас находится…
   – Ага…
   – А вы мне…
   – А у меня ничего нет, – быстро ответила Катя и пошла
   по улице. Человек пошел за ней.
   – Да погодите, мне ничего от вас не надо. Я вам Орлова, а вы мне Орлова. И все дела. И в расчете. Нормальный чейндж.
   – Что?
   – Обмен – по-английски. Надо знать языки. Я вам его – визуально – это, надеюсь, понятно? – зрительно, значит, а вы мне его – тактильно. Посредством контакта.
   – Не понимаю.
   – Через рукопожатие. Знакомьтесь: Орлов – Евдокимов. Евдокимов – это я, – и он протянул ей руку.
   Катя остановилась, нерешительно ее пожала.
   – Очень приятно. Котова, – и пошла дальше.
   – Значит, договорились? – Евдокимов засеменил вслед. Я вам его показываю, вы меня с ним знакомите.
   – А почему вы сами не можете?
   – Девушка Котова, вы с английской литературой знакомы? Не обязательно в подлиннике, можно на русском.
   – Знакома.
   – Вы где-нибудь читали, чтоб джентльмен заговаривал с незнакомым человеком? Кто ему не представлен.
   – Нет. Но у нас же…
   – Конечно, у нас все лучше, я с вами совершенно согласен. Но если вам надо у кого-то что-то попросить, то все же имеет смысл сначала познакомиться.
   – А так нельзя?
   – Просить – можно, отчего же. Но вот получить… Для этого надо быть в крайнем случае знакомым знакомого. Любого. В этом смысле мы настоящие джентльмены. Так могу я рассчитывать?
   – Не знаю, – усмехнулась Катя, – вас же никто мне не представил. Сами понимаете… Воспитание проклятое.
   Евдокимов даже остановился и вдруг захохотал – громко, на всю улицу, и сразу стал милым и симпатичным человеком.
 
   Евдокимов и Катя сидели за стойкой бара в холле гостиницы.
   – Рюмку коньяка? – галантно осведомился он.
   – Нет.
   – Ликер?
   – Спасибо, – Катя покачала головой.
   – Вино?
   – Не люблю.
   – Бокал шампанского?
   – Мне же еще с ним разговаривать.
   – Слушайте, с вами невозможно работать, – сказал Евдокимов и повернулся к бармену: – Два сока.
   – А вы сами…
   – О чем вы говорите. Два инсульта.
   – А предлагали.
   – Профессиональный риск. Приходится страховаться, – Евдокимов отогнул полу пиджака и показал Кате пришитую изнутри грелку с отрезанным верхом.
   – Ой, что это?
   – Лонжа. Слышали?
   – Нет. Что это?
   – Нда… Чему теперь в школе учат? В цирке бывали?
   – Бывала.
   – Видели, как гимнастка под куполом прикрепляется тросом к поясу?
   – Видела.
   – Это и есть лонжа. Страховка, по-нашему.
   – А как же вы туда?… Попадаете.
   – А как она тройное сальто делает? Хочешь работать, не тому научишься. Два раза увольняли.
   – За что же?
   – За профнепригодность. Деловой человек должен по-деловому разговаривать. А мне как пить врачи запретили, не только половину друзей потерял – работу. Вот и пришлось… Маленькие хитрости. Умелые руки. Сделай сам. – Он взял бокал с соком и точным движением опрокинул его мимо губ прямо в потайной резервуар.
   – Здорово, – восхищенно сказала Катя. – А зачем вам Орлов?
   – Я с Украины, с республиканского министерства. Мы получили информацию, неофициальную, что у него в этом квартале есть излишки кое-чего, что у нас временно дефицит. Хотим одолжить – до следующего квартала.
   – А, так вы снабженец?
   – Что за жаргон! Я деловой человек. Бизнесмен, если вы знаете английский. И как вы понимаете, любая услуга…
   – Мне ничего от вас не надо, – испуганно сказала Катя.
   – У меня два инсульта. И две девочки, – жестом фокусника Евдокимов вытащил из рукава фото.
   – Красивые, – взглянула Катя.
   – Вы хотите, чтоб их отца уволили в третий раз?
   – Нет, конечно.
   – Я был в этом уверен. Хотя мы совершенно незнакомы. Так вот, он сейчас на банкете. Там. – Он показал глазами наверх. – Принимает французского фирмача.
   – Откуда вы знаете?
   – У вас есть дети?
   – Двадцать душ.
   – Вы разве?…
   – Да. В детском саду.
   – Ну вот, когда будут свои, будете знать все. – Он поглядел на часы. – Сейчас у них уже десерт. Самое время. Бдительность притуплена. Идите. Банкетный зал номер шесть. Я буду ждать около дверей. Меня зовут дядя Миша.
   – Почему дядя Миша?
   – Потому что вы моя дальняя племянница. Я вас качал в детстве на коленях.
   – Нет, что вы, я так не могу.
   – Мамин товарищ.
   – Мама умерла.
   – Извините. Сосед.
   – Я живу далеко от Украины.
   – Ваш школьный учитель.
   – Снабженец?
   – Завхоз школы. Вырос. Словом, кто угодно, главное – чтоб дядя Миша.
   – А по имени-отчеству почему нельзя?
   – Дядя – теплое слово. Это вам не гражданин, не товарищ, не коллега. Это родственное слово, оно идет от ушей не к голове, а к сердцу. Иные последствия.
   – Я не знаю. Попробую. Но не обещаю. У меня у самой… – Катя вздохнула и пошла к лифту.
 
   В банкетном зале прием подходил к концу. Французский гость и Орлов стояли у открытого окна, курили, разглядывали стоящий на маленьком столике компактный прибор в красивом кожаном чемодане. Орлов не без сожаления закрыл крышку.
   – Прибор прекрасный, но и цена… Французский гость стал возражать. – Ладно, мы к этому еще вернемся, – заключил Орлов и обернулся поглядеть, как идет приготовление к кофе. Официанты сноровисто убирали со стола.
   В зал заглянула Катя. К ней подошел референт Орлова.
   – Простите, здесь прием.
   – Я знаю. Мне Вадима Сергеевича.
   – Он занят.
   – Я знаю. Мне на минуту.
   – Он приглашал вас?
   – Нет. То есть, да.
   – Когда?
   – Когда был у нас. В прошлом году.
   – Где у вас?
   – В Верхнеярске.
   – Куда он вас приглашал? – теряя терпение, но все еще вежливо осведомился референт, тесня Катю в коридор.
   – Заходить. Когда буду в Москве. Я вот приехала… И вот… Референт ласково улыбнулся.
   – Вы позвоните завтра. В министерство.
   – Это очень срочно.
   – А кто вас вообще привел сюда?
   – Евдокимов.
   – Из Госплана? – изумился референт.
   – Дядя Миша.
   – Это ваш дядя? Что же вы сразу не сказали…
 
   Орлов, услыхав голоса, спросил:
   – Что там?
   Катя не дала ответить референту и первая сказала:
   – Здравствуйте, Вадим Сергеевич.
   – Здравствуйте, – удивленно ответил Орлов. – Вы кто?
   – Котова я. Катя.
   Орлов вопросительно поглядел на референта. Катя снова не дала тому ответить. – Вы меня не узнали?
   – Нет, – неуверенно сказал Орлов. – А мы знакомы?
   – Да. Конечно. Вы меня открывали.
   – Как открывал? Где? – Орлов строго поглядел на переводчика, который собрался было переводить происходящее зарубежному гостю.
   – В Верхнеярске. На Доске почета. Мой портрет.
   – А-а, да-да, действительно. Что-то было.
   – Ну это я и есть. Котова. Третья слева.
   – Где?
   – На доске. Там.
   – Ну, хорошо. А что тебе здесь? Ты видишь, я… – он покосился на гостя. Тот развел руками: мол, прошу вас, я не тороплюсь.
   – Понимаете, – сказала Катя и покосилась на референта, – понимаете… У меня такая ситуация… И если сегодня… То я просто не знаю…
   – Какая ситуация?
   – А вы не будете сердиться?
   – Слушай, Котова… Тебя как зовут?
   – Катя.
   – Ты пришла в ресторан… Ты что, тут живешь?
   – Нет.
   – Значит, специально пришла. Отрываешь нас от дела. У нас переговоры. Если у тебя ерунда какая, поговорим в министерстве.
   – Нет, это очень срочно.
   – Ну, давай тогда, не тяни.
   – Вы меня знаете?
   – Ну, Котова ты, выяснили уже.
   – Нет, ну скажите – знаете?
   – Ну, знаю, третья слева.
   – Ну вот. Тогда помогите мне – отпуск за свой счет… За мой, в смысле.
   – Слушай, Котова, – подошел к ней референт, – ты что, с ума сошла?
   – Я понимаю, что вы… – Катя не замечала референта. – Но к кому мне?! Ведь пока я туда… А время… Вы же все можете. Ну что вам стоит?…
 
   Евдокимов сидел в коридоре у сервировочного столика и показывал официантам фокусы. Он брал из вазы апельсин, делал пас, и тот исчезал на глазах у изумленной публики. Когда таким образом исчез четвертый апельсин, один из официантов забеспокоился:
   – Э-э, хватит. Что я подам на стол? Где они?
   Евдокимов сказал:
   – У вас. Поищите.
   Официант похлопал себя по карманам, посмотрел по сторонам, пожал плечами.
   Тогда Евдокимов нагнулся, вытащил из-под стола портфель и высыпал из него на стол восемь апельсинов. – А мы, оказывается, коллеги, – сказал он насмешливо.
   Официант смутился.
 
   – Вот, – закончила Катя. – Понимаете? Это, может быть, вопрос жизни.
   – К вопросам жизни так не относятся, – сказал Орлов. – А если б ты меня не нашла?
   – Ну что вы, нашла бы.
   – Это несерьезно, – сказал референт. – Самая горячая пора, пусковой год, я не знаю, как вообще тебе дали отпуск в это время. Надо еще проверить.
   – Бывают же обстоятельства, пошли навстречу… И потом, – Катя снова поглядела на Орлова, – я же вашу просьбу удовлетворила.
   – Мою? Какую? – удивился Орлов.
   – Ну, когда вы тогда, на митинге, просили за наш счет поработать. В субботы, в воскресенья… Чтоб фундамент – досрочно. Кто ж пошел бы, если б ребята дома. Я же – пожалуйста.
   Орлов посмотрел на Катю так, словно только что ее увидел, покачал головой.
   – Интересно вопрос ставишь.
   – А теперь… – Катя шмыгнула носом и заморгала, чтоб не заплакать. – Просто очень обидно, когда так… Когда ты… А когда тебе…
   Орлов помолчал, посмотрел на француза, потом достал из папки чистый лист бумаги, положил на край стола.
   – Садись, пиши, – сказал он Кате.
   – Что? – снова шмыгнула она носом.
   – Заявление. За свой счет. За твой.
   Референт сделал круглые глаза.
   – Долги, дорогой, отдавать надо, – заметил Орлов. – А то в другой раз не поверят, – и он протянул Кате ручку.
   И когда Катя писала заявление, от усердия по-детски высунув кончик языка, она была в этот момент такая победно-прекрасная, что автор не удержался и заметил по этому поводу:
   – Да… Вот если б сказать кому, что такое в наше время возможно, ни один разумный человек в это бы не поверил. Впрочем, разумные люди тем и отличаются от остальных, что всегда точно знают, что может быть и чего быть не может. Поэтому и не пытаются делать ничего лишнего. А неразумные – те пытаются. И иногда им кое-что удается. Например, получить телефон в порядке общей очереди или создать теорию относительности…
 
   Орлов взял Катино заявление, прочитал его, хмыкнул, покрутил головой, посмотрел на референта, словно призывая его в свидетели безысходности положения, и размашисто написал в углу резолюцию.
   – Перешлешь в Верхнеярск завтра, – сказал он референту и повернулся к Кате:
   – Все?
   – Да! – Катя обрадованно рванулась к выходу, но остановилась. – То есть нет. Там дядя Миша.
   – Кто?
   – Дядя Миша. Евдокимов.
   Референт склонился к нему и что-то прошептал.
   – А… Что ж ты сразу не сказала? Неудобно-то как. Пригласи его.
   Катя радостно поглядела на француза, сказала ему: «пардон», взяла со столика бокал, выпила его и только тогда поняла, что это не вода, а шампанское.
 
   Вечером Катя была в гостях у Юры. На этот раз его родители оказались дома. Все сидели за столом, пили чай. Катя поглядывала на висевшую на стене картину «Чаепитие в Мытищах». Юра нервничал.