Страница:
– Это, – пояснил Дом, – «Партикуляры» моего собственного произведения. Не скажу, что я такой уж корифей в этой области, но я специализируюсь на неодушевленных предметах, которыми, другие мастера не так увлекаются.
– Можно взять в руки? – спросил Пелорат. – Они не хрупкие?
– Нет-нет, можно даже на пол бросить – ничего не случится. Хотя лучше этого не делать. От сотрясения может ухудшиться острота зрения.
– Как ими пользоваться, Дом?
– Нужно поднести их к глазам, они сами к ним прилипнут. Свет они не пропускают, наоборот, отфильтровывают его, чтобы вы не отвлекались на постороннее, хотя ощущения достигают вашего мозга через оптический нерв. Ваше сознание обостряется и позволяет участвовать в других фасетах Геи. Другими словами, если вы посмотрите вот на эту стену, к примеру, вы как бы станете этой стеной и увидите ее так, как она сама себя видит.
– Восхитительно… – пробормотал Пелорат. – Можно попробовать?
– Конечно, Пел. Каждое из этих приспособлений сделано по-разному и по-разному отражает тот или иной аспект сознания стены… и любого другого неодушевленного предмета.
Пелорат осторожно взял странные очки, поднес их к глазам, и они тут же прилегли к векам. Пелорат вздрогнул от прикосновения и замер.
Дом посоветовал:
– Когда закончите наблюдение, коснитесь пальцами внешних краев Партикуляров. Они тут же отпадут.
Через некоторое время Пелорат так и сделал, часто заморгал и протер глаза.
– Что вы пережили? – спросил Дом.
– Это трудно описать. Казалось, стена мерцает, искрится, порой было впечатление, что она испускает какую-то жидкость. Еще казалось, будто у нее есть какой-то каркас, похожий на ребра. Временами она будто бы меняла симметрию. Мне… очень жаль, Дом, но красивым мне это не показалось.
Дом вздохнул.
– Вы не участвуете в Гее, потому не можете видеть того, что видим мы. Я этого очень боялся. Как жаль! Но уверяю вас, Партикуляры нужны не только для получения эстетического наслаждения, у них есть и практическое применение. Счастливая стена – это крепкая стена, способная простоять много лет, практичная и полезная.
– Счастливая стена? – изумленно переспросил Тревайз, не в силах сдержать улыбки.
Дом объяснил:
– Да, у стены тоже есть чувства, они слабы, туманны, но среди них есть и то, что аналогично нашему с вами понятию «счастье». Стена счастлива тогда, когда она надежно сложена, прочно закреплена на фундаменте, когда части ее уравновешены симметрией, когда она не испытывает нежелательной нагрузки и напряжения. Хороший дизайн может быть достигнут за счет правильного применения принципов механики, но при использовании нужных Партикуляров можно осуществить тончайшую настройку вплоть до атомного уровня. Ни один из скульпторов здесь на Гее не пренебрегает Партикулярами – без них он просто не способен создать истинный шедевр. Мне неплохо удаются эти конструкции – правда, нехорошо хвалить себя…
– А вот одушевленные Партикуляры, которые изготовляют другие, – продолжал Дом с воодушевлением человека, говорящего о любимом деле, – позволяют нам аналогичным образом поддерживать экологическое равновесие. Оно на Гее не слишком сложно, как и в других мирах, но, по крайней мере, у нас есть надежда сделать его более сложным и тем самым обогатить общее сознание.
Тревайз предостерегающе взял Пелората за локоть, видя, что тот сейчас разразится уймой вопросов.
– Откуда вам известно, – опередив товарища, спросил Тревайз, – что экологическое равновесие на планетах может быть более сложным, если вы говорите, что сейчас везде равновесие простое?
– Ах, – сказал Дом, и глаза его утонули в сеточке веселых морщинок. – Поймали старика на слове? Вы не хуже меня знаете, что прародина человечества Земля обладала сложнейшим экологическим равновесием. Просты в этом отношении только вторичные, производные миры.
Тут уж Пелорат не смог сдержаться:
– Но ведь именно эту проблему я и пытаюсь решить! Ей я посвятил всю свою жизнь. Почему только Земля была носительницей сложной экологии? Что отличало ее от остальных миров? Почему миллионы и миллионы других миров Галактики, миров, способных стать носителями жизни, развили лишь примитивную растительность вкупе с мелкими и неразумными формами жизни?
Дом сказал:
– У нас есть предание об этом, наверное, сказка. Не могу отвечать за его подлинность. Звучит как фантазия, как выдумка.
Тут вошла Блисс, которая в трапезе не участвовала. На ней была серебристая просторная, почти прозрачная туника.
Пелорат тут же вскочил:
– А я думал, ты нас совсем покинула…
– Вовсе нет. Просто у меня была работа. Можно мне теперь присоединиться к вам, Дом?
Дом тоже поднялся, а Тревайз и не подумал встать.
– Добро пожаловать. Моим старым глазам так приятно смотреть на тебя.
– Именно поэтому я и надела эту тунику. Пел выше таких вещей, а Трену они не нравятся.
Пелорат запротестовал:
– Почему это я выше? Если ты так считаешь, я надеюсь когда-нибудь удивить тебя.
– О, какой это будет восхитительный сюрприз! – проворковала Блисс и села. Сели и двое стариков. – Прошу, не надо из-за меня прерывать вашу беседу.
– Я как раз собирался поведать нашим гостям рассказ о Вечности, – пояснил Дом.
Чтобы понять эту историю, для начала вы должны уяснить, что существует множество различных Вселенных – практически бесконечное множество. Договоримся также о том, что каждое отдельно взятое событие может либо произойти, либо не произойти. Если оно происходит, оно может произойти тем или иным образом. И каждая из этих бесчисленных альтернатив может сказаться на будущем течении событий – в той или иной степени. Блисс, к примеру, могла прийти позже или раньше. Придя сейчас, она могла явиться в другом платье, могла не улыбнуться старикам, по обыкновению, тепло и сердечно. В каждом из вариантов этого маленького, незначительного события таится вариант другого, альтернативного течения событий во Вселенной в дальнейшем, каким бы незначительным на первый взгляд ни было событие.
Тревайз нетерпеливо поерзал в кресле.
– Похоже, вы излагаете один из основных принципов квантовой механики – он стар, как мир.
– А, так вы слышали об этом? Но продолжим. Представьте себе, что люди обрели возможность заморозить, зафиксировать все Вселенные, и по своему желанию переходить из одной в другую, и выбирать из них ту, которую сочтут «реальной», что бы ни значило это слово в данной связи.
– Я слышу твои слова, – сказал Тревайз, – и даже могу, пофантазировав, представить, себе то, что ты описываешь, но поверить в то, что такое возможно на самом деле, уволь, не могу.
– И я не могу, – согласился Дом, – Вот почему я говорю, что это похоже на сказку. И все же в сказке утверждается, будто на самом деле существовали те, кто умел выходить за границы времени и изучать бесконечные линии потенциальной Реальности. Эти люди назывались Вечными, а когда они покидали время, о них говорили, что они перешли в Вечность.
Их задача состояла в том, чтобы выбрать Реальность, наиболее оптимальную для человечества. Они осуществляли громадное число модификаций, и в предании это описано со множеством увлекательных подробностей, должен вам сказать, написано оно в эпической форме и очень длинное. Наконец, как там говорится, они отыскали Вселенную, в которой Земля была единственной планетой в Галактике, где могла быть основана сложная экологическая система, возможно развитие разумных видов, способных разработать и развить технику и достичь в этом прогресса.
Это, решили они, и есть условия, которые обеспечат наивысшую безопасность человечества. Они зафиксировали данную линию событий и прекратили вмешательство. Теперь мы живем в Галактике, которая колонизирована и заселена только людьми и теми растениями, животными, микроорганизмами, которых люди несут с собой с планеты на планету и которые, как правило, побеждают и угнетают эндемичные формы жизни.
Где-то, в туманных далях вероятности, существуют другие Реальности, и там Галактика населена многими видами разумных существ, но эти Реальности не достижимы, и мы одиноки в своей Реальности. От каждого события, от каждого действия в нашей Реальности тянутся новые нити, и в каждом отдельном случае лишь одна является продолжением Реальности, поэтому существует громадное количество потенциальных Вселенных, происходящих от нашей собственной. Но все они, скорее всего, сходны в том, что в них будет проживать всего один разумный вид, как в той Галактике, где мы живем сейчас… Хотя, наверное, точнее было бы сказать, что не исключен маленький процент альтернатив – обобщения опасны, когда ведешь речь о бесконечности. – Он умолк, смущенно пожал плечами и сказал: – Вот такая история. Она родилась задолго до создания Геи. За подлинность не отвечаю.
Трое слушателей молчали. Только Блисс кивнула – видимо, слышала уже эту историю – и подтвердила, что Дом все рассказал верно.
Пелорат хранил молчание еще с минуту, потом крепко сжал кулак и опустил его на подлокотник кресла.
– Нет, – заявил он убежденно. – Это ничего не дает. Подлинность предания нельзя определить умозрительно… но если отойти от такого подхода… представьте себе, что это правда! В той Вселенной, где мы живем, лишь на Земле развилась богатейшая экология, появился один-единственный разумный вид, и, следовательно, как бы то ни было – случайность это или предопределенность – в планете Земля должно быть нечто уникальное, и мы по-прежнему должны желать узнать, что это за уникальность.
Снова наступила тишина, которую нарушил голос Тревайза. Покачав головой, он сказал:
– Нет, Джен, так не получается, Скажем так: вероятность того, что по чистой случайности именно на Земле развились сложная экология и разумная жизнь, составляет один против миллиарда триллионов – единица против десяти в двадцать первой степени. Если это так, значит, одна из десяти в двадцать первой степени линий потенциальной Реальности должна являть собой такую Вселенную, и Вечные выбрали ее. Следовательно, мы живем в такой Вселенной, где Земля является единственной планетой со сложной экологией, где развилась разумная жизнь и получила развитие техника, но не потому, что в Земле есть нечто уникальное, а лишь потому, что совершенно случайно все это появилось на Земле, а не где-то в другом месте. Можно пойти дальше, – продолжал Тревайз. – Почему бы не предположить, что существуют линии Реальности, следуя по которым разумная жизнь могла развиться только на Гее, или только на Сейшелле, или только на Терминусе – на любой планете, которая в теперешней Реальности, может быть, не является носителем какой-либо жизни вообще. Эти конкретные случаи – всего лишь крошечный процент от общего числа Реальностей, при которых в Галактике не один вид разумных существ, а гораздо больше… Думаю, если бы Вечные поискали получше, они бы отыскали такую линию потенциальной Реальности, при которой на каждой из обитаемых планет развилась своя собственная разумная жизнь.
Пелорат возразил:
– С другой стороны, почему не предположить, что была обнаружена именно та Реальность, при которой Земля оказалась не такой, какой была бы при других вариантах, но при этом почему-то особенно подходила для развития разумной жизни? Можно пойти дальше и предположить, что была обнаружена нить Реальности, при которой вся Галактика была не такой, какой была бы при выборе другой линии, и находилась в таком состоянии, что для развития разумной жизни могла быть избрана только Земля.
– Можно, конечно, и так рассуждать, – согласился Тревайз, – но мое предположение кажется мне более логичным.
– Тут все очень субъективно, – сказал Пелорат и готов был продолжать спор, но Дом прервал его:
– Вы начали упражняться в логике, друзья. Не будем омрачать заумными беседами приятный вечер.
– Как скажешь, Дом, – с улыбкой откликнулся на это предложение Пелорат.
Тревайз, искоса поглядев на Блисс, которая, как ему показалось, разыгрывала напускную скромность и сидела молча, обхватив себя руками под грудью, спросил у Дома:
– Но откуда взялась Гея? Как возник ваш коллективный разум?
Дом откинул назад седую голову и весело рассмеялся:
– И тут сказки! Знаете, я порой много думаю об этом, когда перечитываю историю человечества. Как бы скрупулезно, подробно ни писались летописи, как бы их ни формализовали, ни компьютеризировали, с течением времени они устаревают. Рассказы обрастают подробностями, как нарастает снежный ком или как будто слоями пыли покрываются. И чем больше времени минует, тем толще слой пыли веков. В конце концов любая история нисходит до уровня сказки.
Пелорат кивнул:
– Нам, историкам, знаком этот процесс, Дом. Надо сказать, люди предпочитают именно сказки. «Обман приятнее истины», – так сказал Либель Геннерат примерно пятнадцать столетий назад. Теперь это зовется Законом Геннерата.
– Вот как?! – изумился Дом. – А я-то думал, что это – изобретение моего старческого цинизма. Ну что ж, значит, по закону Геннерата наше прошлое наполнено славой, блеском и выдумками… Знаете ли вы, что такое «робот»?
– Нам рассказали на Сейшелле, – сухо ответил Тревайз.
– Вы там видели робота?
– Нет. Нас спросили, знаем ли мы, что это такое, мы ответили отрицательно, и тогда нам рассказали.
– Понятно… Значит, вы знаете, вероятно, что некогда люди жили бок о бок с роботами, но ничего хорошего из этого не вышло.
– Так нам и сказали.
– Психология поведения роботов определялась тем, что зовется «Тремя Законами Роботехники». Есть несколько версий формулировки этих Законов. Наиболее распространена такая: 1) Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред; 2) Робот должен повиноваться командам, которые ему дает человек, за исключением тех случаев, когда эти команды противоречат Первому Закону; 3) Робот должен заботиться о своей безопасности, поскольку это не противоречит Первому и Второму Законам.
Чем умнее, чем совершеннее становились роботы, тем сильнее у них проявлялась склонность по-своему интерпретировать Законы, в особенности Первый – самый главный. Роботы трактовали Законы все более и более обобщенно и в конце концов пришли к выводу, что на них возложена роль спасителей и защитников человечества. А людям надоело, что с ними носятся, как с малыми детьми, и они восстали против опеки роботов.
Роботы были добры, универсально добры. Они действовали из соображений гуманности для блага людей, что, однако, делало их все более невыносимыми.
Каждый успех в роботехнике только усугублял положение. Стали появляться роботы с телепатическими способностями, и это означало, что у них появилась возможность управлять мыслями людей, и поведение людей стало еще более зависимым от воли роботов.
Кроме того, роботы становились все более и более похожими на людей внешне, но линия отношения их к людям оставалась прежней – только гонора да обидчивости поприбавилось. Все шло к неизбежному концу.
– Почему неизбежному? – спросил Пелорат, который очень внимательно слушал Дома.
– Вот до чего доводит следование логике, – горько вздохнул Дом. – Постепенно роботы стали настолько умны, настолько человечны, что им стало жаль людей – они поняли, что, заботясь о них, лишают людей свободы выбора, и заботятся-то о них уже не ради них самих, а ради себя. Прошло еще какое-то время, и роботы решили, что пришла пора оставить людей без присмотра, чтобы они сами о себе заботились, как бы ни были легкомысленны и беспомощны.
Поэтому, как говорится в легенде, роботы и создали каким-то образом Вечность и стали Вечными. Они отыскали Реальность, в которой, по их понятиям, люди пребывали бы в наибольшей безопасности – одни во всей Галактике. Затем, сделав все от них зависящее для нашей защиты, роботы добровольно прекратили существование, последовав тем самым Первому Закону, и с тех пор мы стали людьми – нашу жизнь, наш прогресс, все наши успехи мы вершим в одиночестве.
Дом умолк, по очереди поглядел на Тревайза и Пелората и спросил:
– Ну как, верите в это?
Тревайз медленно покачал головой:
– Нет. Ничего подобного в исторической литературе я не читал и даже не слышал ни о чем подобном. А ты, Джен?
– В чем-то схожие с этим мифы существуют, – уклончиво отозвался Пелорат.
– Мифов, Джен, всяких хватает, и выдумать можно все, что угодно. Я говорю об истории, об исторических документах.
– Я понял. Ничего такого нет, насколько мне известно.
– Я нисколько не удивлен, – кивнул Дом, – Прежде чем роботы исчезли, многие отряды людей успели отправиться заселять миры, где роботов не было. Они улетали далеко, в глубокий космос, предпринимая собственные попытки обрести свободу. Они покидали перенаселенную Землю, где вели долгую борьбу с роботами. В новых мирах люди создавали свою жизнь наново и не хотели вспоминать о том, как их больно и горько унижали, как они, словно малые дети, жили когда-то с роботами-няньками. Записей о прошлом они не вели и постепенно обо всем забыли.
– Маловероятно, – скептически проговорил Тревайз.
– Нет, Голан, – обернулся к нему Пелорат. – Вовсе не маловероятно. Сообщества создают собственную историю и тяготеют к тому, чтобы забыть, стереть из памяти плохое – либо забывая об этом напрочь, либо сочиняя совершенно фантастические героические эпосы. Правители Империи изо всех сил старались уничтожить знания о доимперском прошлом Галактики, чтобы заставить ауру имперского величия сиять сильнее. Потом: практически отсутствуют сведения о временах до начала гиперпространственных полетов. Ты знаешь, что само существование Земли – тайна для большинства людей.
Тревайз пожал плечами:
– Возможно, Джен, возможно. Но если Галактика забыла роботов, то как же вышло, что Гея о них помнит?
Мелодично рассмеявшись, на его вопрос ответила Блисс:
– А мы другие, не такие, как все!
– Да? И в чем же, если не секрет?
Дом вмешался:
– Нет, Блисс, позволь, я объясню. Дорогие гости, мы действительно другие. Из всех отрядов переселенцев, что стремились убежать от власти роботов, те, что добрались в конце концов до Геи, пойдя по следам тех, что добрались до Сейшелла, – были единственными, кто принял от роботов дар телепатии.
Это действительно дар, талант. Он передается по наследству и от рождения есть у каждого человека, но развивать его нужно старательно и тонко. Много поколений должно прожить и умереть, прежде чем этот талант достигнет вершины, ко когда его направленно развивают, постепенно он начинает питать сам себя. Мы занимались этим более двадцати тысяч лет, но Чувство Геи даже теперь не достигнуто нами полностью. Давно, очень давно, за счет телепатии мы узнали о возможности существования коллективного сознания – вначале только среди людей, потом и среди животных, растений, а всего лишь несколько столетий назад – среди неодушевленной природы и предметов.
И поскольку этим мы обязаны роботам, мы и не забыли о них. Мы считаем их не няньками, а учителями. Мы чувствуем, что они открыли для нас такое, от чего мы никогда не сможем отвернуться, и вспоминаем о них с благодарностью.
– Получается, – прищурился Тревайз, – что вы детища роботов в прошлом, а теперь – детища коллективного сознания. Но не утратили ли вы человечности тогда и сейчас?
– Тут другое, Трев. Сейчас мы делаем то, что сами хотим. Это наш собственный выбор, он никем нам не навязан. Мы помним об этом. И еще в одном мы не такие, как все. Мы – одни в Галактике. Нет другого такого мира, как Гея.
– Как вы можете утверждать такое?
– Мы бы знали, Трев. Мы бы обязательно обнаружили признаки коллективного разума, даже если бы он существовал на другом краю Галактики. Мы обнаружили начатки такого разума в вашей Второй Академии, к примеру, но это произошло всего два столетия назад.
– Во времена Мула.
– Да. Одного из нас, – печально вздохнул Дом. – Он был изменником, он покинул Гею. А мы были так наивны, что не верили в самую возможность такого оборота событий, поэтому вовремя не приняли мер, чтобы остановить его. Потом, потом, когда мы перенесли наше внимание во Внешние Миры, мы узнали о тех, кого вы зовете Второй Академией, и предоставили это им.
Тревайз несколько мгновений смотрел на Дома не мигая, затем процедил сквозь зубы:
– Вот они, наши учебнички истории! – Покачав головой, он спросил погромче: – А не трусость ли это со стороны Геи? Мул же ваш, вам бы и карты в руки?
– Ты прав. Но когда мы наконец обратили взор к Галактике, мы поняли, как были слепы до сих пор, и трагедия Мула для нас оказалась спасительной. Именно тогда мы осознали, какая великая опасность грозит нам, какой страшный кризис. Но он не наступил тогда, когда мы были не готовы к нему. Спасибо за это случаю с Мулом.
– Что за кризис?
– Угроза нашего уничтожения.
– Не могу поверить. Вы выстояли против Империи, против Мула, против Сейшелла. Они не коснулись вас. Вы обладаете коллективным разумом, способным захватить корабль в космосе, на расстоянии миллионов километров от Геи. Чего вам бояться? Посмотрите на Блисс. Непохоже, чтобы ее что-то беспокоило. Она и не думает ни о каком кризисе.
Блисс забросила ногу на подлокотник кресла и кокетливо пошевелила пальцами.
– О чем мне беспокоиться, Трев? Ты все уладишь.
– Я?! – вскричал Тревайз.
Дом сказал:
– Гея специально доставила тебя сюда. Именно ты должен разрешить наш кризис.
Тревайз долго изумленно смотрел на Дома, и постепенно изумление перешло в дикую ярость.
– Я?! Это почему же, черт бы вас подрал, я? Какое мне дело до этого?
– Как бы то ни было, Трев, – почти с гипнотическим спокойствием проговорил Дом, – ты. Только ты. Во всей Галактике – только ты.
Глава восемнадцатая
Сура Нови сидела рядом, время от времени робко поглядывая на него. Наконец она решилась спросить:
– Господин?
– Что, Нови? – безразлично отозвался Гендибаль.
– Вы несчастны?
– Нет. Я задумчив. Помнишь это слово? Пытаюсь решить – то ли быстрее двигаться вперед, то ли выждать подольше. И хватит ли мне храбрости, Нови?
– Я думаю, вы всегда очень храбрый, Господин.
– Но порой храбрость означает глупость, не так ли?
Нови улыбнулась:
– Как Господин ученый может быть глупым? А это – солнце или нет, Господин?
Она указала в иллюминатор.
Гендибаль кивнул.
После нерешительной паузы Нови спросила:
– Это то самое солнце, что освещает Трентор? Думское солнце?
– Нет, Нови, – ответил Гендибаль. – Это совсем другое солнце. Солнц очень много – их миллиарды.
– А! В голове-то я это знала, но никак поверить не могла. Как это получается, Господин, что головой знаешь, а не веришь?
Гендибаль едва заметно улыбнулся.
– В твоей голове, Нови… – начал Гендибаль и, сказав это, автоматически скользнул в ее сознание, по привычке нежно погладив его для начала. Так он делал всегда, чтобы успокоить ее, прогнать тревогу. Потом он собирался выйти и вовсе не намеревался задерживаться в сознании Нови надолго… если бы нечто не заставило его задержаться.
То, что он ощутил, не поддавалось описанию, не укладывалось не только в ментальные термины, но и ни в какие вообще! Поэтически говоря – сознание Нови светилось! Тихим, легким, едва заметным светом.
Это было возможно в единственном случае: если поблизости находилось ментальное поле – столь слабое, что Гендибаль при всей своей подготовке и способностях вряд ли бы заметил какое-либо воздействие.
– Нови, как ты себя чувствуешь? – резко спросил он.
Она широко раскрыла глаза.
– Хорошо, Господин.
– У тебя не кружится голова? Закрой глаза и не двигайся, пока я не скажу «можно».
Она послушно закрыла глаза. Гендибаль старательно, осторожно стер все внешние ощущения, успокоил ее мысли, убаюкал эмоции, принялся скользить по поверхности… нет, он не чувствовал ничего, кроме сияния, а оно было таким слабым, что он был готов убедить себя, что ему это только кажется.
– «Можно», – сказал он, и Нови открыла глаза.
– Как ты себя чувствуешь, Нови?
– Очень спокойно, Господин. Я как будто отдохнула.
Явно воздействие было слишком незначительным и пока не вызвало никаких изменений.
Он повернулся к компьютеру и принялся сражаться с ним. Гендибаль был вынужден признаться самому себе, что пока не слишком ловко управляется с этим компьютером. Может быть, дело было в том, что он слишком сильно привык пользоваться своим сознанием напрямую, а тут присутствовал элемент посредничества. Но искал он сейчас не чужеродное сознание, а чужой корабль, который как раз легче было найти с помощью компьютера.
И он нашел его, именно такой, какой предполагал найти. Корабль находился примерно в полумиллионе километров и по конструкции очень напоминал его собственный, но был больше и сложнее.
Обнаружив корабль с помощью компьютера, Гендибаль мог перейти к тому, чтобы обследовать его посредством собственного сознания. Он послал концентрированный пучок ментальных лучей и ощупал им корабль изнутри и снаружи.
– Можно взять в руки? – спросил Пелорат. – Они не хрупкие?
– Нет-нет, можно даже на пол бросить – ничего не случится. Хотя лучше этого не делать. От сотрясения может ухудшиться острота зрения.
– Как ими пользоваться, Дом?
– Нужно поднести их к глазам, они сами к ним прилипнут. Свет они не пропускают, наоборот, отфильтровывают его, чтобы вы не отвлекались на постороннее, хотя ощущения достигают вашего мозга через оптический нерв. Ваше сознание обостряется и позволяет участвовать в других фасетах Геи. Другими словами, если вы посмотрите вот на эту стену, к примеру, вы как бы станете этой стеной и увидите ее так, как она сама себя видит.
– Восхитительно… – пробормотал Пелорат. – Можно попробовать?
– Конечно, Пел. Каждое из этих приспособлений сделано по-разному и по-разному отражает тот или иной аспект сознания стены… и любого другого неодушевленного предмета.
Пелорат осторожно взял странные очки, поднес их к глазам, и они тут же прилегли к векам. Пелорат вздрогнул от прикосновения и замер.
Дом посоветовал:
– Когда закончите наблюдение, коснитесь пальцами внешних краев Партикуляров. Они тут же отпадут.
Через некоторое время Пелорат так и сделал, часто заморгал и протер глаза.
– Что вы пережили? – спросил Дом.
– Это трудно описать. Казалось, стена мерцает, искрится, порой было впечатление, что она испускает какую-то жидкость. Еще казалось, будто у нее есть какой-то каркас, похожий на ребра. Временами она будто бы меняла симметрию. Мне… очень жаль, Дом, но красивым мне это не показалось.
Дом вздохнул.
– Вы не участвуете в Гее, потому не можете видеть того, что видим мы. Я этого очень боялся. Как жаль! Но уверяю вас, Партикуляры нужны не только для получения эстетического наслаждения, у них есть и практическое применение. Счастливая стена – это крепкая стена, способная простоять много лет, практичная и полезная.
– Счастливая стена? – изумленно переспросил Тревайз, не в силах сдержать улыбки.
Дом объяснил:
– Да, у стены тоже есть чувства, они слабы, туманны, но среди них есть и то, что аналогично нашему с вами понятию «счастье». Стена счастлива тогда, когда она надежно сложена, прочно закреплена на фундаменте, когда части ее уравновешены симметрией, когда она не испытывает нежелательной нагрузки и напряжения. Хороший дизайн может быть достигнут за счет правильного применения принципов механики, но при использовании нужных Партикуляров можно осуществить тончайшую настройку вплоть до атомного уровня. Ни один из скульпторов здесь на Гее не пренебрегает Партикулярами – без них он просто не способен создать истинный шедевр. Мне неплохо удаются эти конструкции – правда, нехорошо хвалить себя…
– А вот одушевленные Партикуляры, которые изготовляют другие, – продолжал Дом с воодушевлением человека, говорящего о любимом деле, – позволяют нам аналогичным образом поддерживать экологическое равновесие. Оно на Гее не слишком сложно, как и в других мирах, но, по крайней мере, у нас есть надежда сделать его более сложным и тем самым обогатить общее сознание.
Тревайз предостерегающе взял Пелората за локоть, видя, что тот сейчас разразится уймой вопросов.
– Откуда вам известно, – опередив товарища, спросил Тревайз, – что экологическое равновесие на планетах может быть более сложным, если вы говорите, что сейчас везде равновесие простое?
– Ах, – сказал Дом, и глаза его утонули в сеточке веселых морщинок. – Поймали старика на слове? Вы не хуже меня знаете, что прародина человечества Земля обладала сложнейшим экологическим равновесием. Просты в этом отношении только вторичные, производные миры.
Тут уж Пелорат не смог сдержаться:
– Но ведь именно эту проблему я и пытаюсь решить! Ей я посвятил всю свою жизнь. Почему только Земля была носительницей сложной экологии? Что отличало ее от остальных миров? Почему миллионы и миллионы других миров Галактики, миров, способных стать носителями жизни, развили лишь примитивную растительность вкупе с мелкими и неразумными формами жизни?
Дом сказал:
– У нас есть предание об этом, наверное, сказка. Не могу отвечать за его подлинность. Звучит как фантазия, как выдумка.
Тут вошла Блисс, которая в трапезе не участвовала. На ней была серебристая просторная, почти прозрачная туника.
Пелорат тут же вскочил:
– А я думал, ты нас совсем покинула…
– Вовсе нет. Просто у меня была работа. Можно мне теперь присоединиться к вам, Дом?
Дом тоже поднялся, а Тревайз и не подумал встать.
– Добро пожаловать. Моим старым глазам так приятно смотреть на тебя.
– Именно поэтому я и надела эту тунику. Пел выше таких вещей, а Трену они не нравятся.
Пелорат запротестовал:
– Почему это я выше? Если ты так считаешь, я надеюсь когда-нибудь удивить тебя.
– О, какой это будет восхитительный сюрприз! – проворковала Блисс и села. Сели и двое стариков. – Прошу, не надо из-за меня прерывать вашу беседу.
– Я как раз собирался поведать нашим гостям рассказ о Вечности, – пояснил Дом.
Чтобы понять эту историю, для начала вы должны уяснить, что существует множество различных Вселенных – практически бесконечное множество. Договоримся также о том, что каждое отдельно взятое событие может либо произойти, либо не произойти. Если оно происходит, оно может произойти тем или иным образом. И каждая из этих бесчисленных альтернатив может сказаться на будущем течении событий – в той или иной степени. Блисс, к примеру, могла прийти позже или раньше. Придя сейчас, она могла явиться в другом платье, могла не улыбнуться старикам, по обыкновению, тепло и сердечно. В каждом из вариантов этого маленького, незначительного события таится вариант другого, альтернативного течения событий во Вселенной в дальнейшем, каким бы незначительным на первый взгляд ни было событие.
Тревайз нетерпеливо поерзал в кресле.
– Похоже, вы излагаете один из основных принципов квантовой механики – он стар, как мир.
– А, так вы слышали об этом? Но продолжим. Представьте себе, что люди обрели возможность заморозить, зафиксировать все Вселенные, и по своему желанию переходить из одной в другую, и выбирать из них ту, которую сочтут «реальной», что бы ни значило это слово в данной связи.
– Я слышу твои слова, – сказал Тревайз, – и даже могу, пофантазировав, представить, себе то, что ты описываешь, но поверить в то, что такое возможно на самом деле, уволь, не могу.
– И я не могу, – согласился Дом, – Вот почему я говорю, что это похоже на сказку. И все же в сказке утверждается, будто на самом деле существовали те, кто умел выходить за границы времени и изучать бесконечные линии потенциальной Реальности. Эти люди назывались Вечными, а когда они покидали время, о них говорили, что они перешли в Вечность.
Их задача состояла в том, чтобы выбрать Реальность, наиболее оптимальную для человечества. Они осуществляли громадное число модификаций, и в предании это описано со множеством увлекательных подробностей, должен вам сказать, написано оно в эпической форме и очень длинное. Наконец, как там говорится, они отыскали Вселенную, в которой Земля была единственной планетой в Галактике, где могла быть основана сложная экологическая система, возможно развитие разумных видов, способных разработать и развить технику и достичь в этом прогресса.
Это, решили они, и есть условия, которые обеспечат наивысшую безопасность человечества. Они зафиксировали данную линию событий и прекратили вмешательство. Теперь мы живем в Галактике, которая колонизирована и заселена только людьми и теми растениями, животными, микроорганизмами, которых люди несут с собой с планеты на планету и которые, как правило, побеждают и угнетают эндемичные формы жизни.
Где-то, в туманных далях вероятности, существуют другие Реальности, и там Галактика населена многими видами разумных существ, но эти Реальности не достижимы, и мы одиноки в своей Реальности. От каждого события, от каждого действия в нашей Реальности тянутся новые нити, и в каждом отдельном случае лишь одна является продолжением Реальности, поэтому существует громадное количество потенциальных Вселенных, происходящих от нашей собственной. Но все они, скорее всего, сходны в том, что в них будет проживать всего один разумный вид, как в той Галактике, где мы живем сейчас… Хотя, наверное, точнее было бы сказать, что не исключен маленький процент альтернатив – обобщения опасны, когда ведешь речь о бесконечности. – Он умолк, смущенно пожал плечами и сказал: – Вот такая история. Она родилась задолго до создания Геи. За подлинность не отвечаю.
Трое слушателей молчали. Только Блисс кивнула – видимо, слышала уже эту историю – и подтвердила, что Дом все рассказал верно.
Пелорат хранил молчание еще с минуту, потом крепко сжал кулак и опустил его на подлокотник кресла.
– Нет, – заявил он убежденно. – Это ничего не дает. Подлинность предания нельзя определить умозрительно… но если отойти от такого подхода… представьте себе, что это правда! В той Вселенной, где мы живем, лишь на Земле развилась богатейшая экология, появился один-единственный разумный вид, и, следовательно, как бы то ни было – случайность это или предопределенность – в планете Земля должно быть нечто уникальное, и мы по-прежнему должны желать узнать, что это за уникальность.
Снова наступила тишина, которую нарушил голос Тревайза. Покачав головой, он сказал:
– Нет, Джен, так не получается, Скажем так: вероятность того, что по чистой случайности именно на Земле развились сложная экология и разумная жизнь, составляет один против миллиарда триллионов – единица против десяти в двадцать первой степени. Если это так, значит, одна из десяти в двадцать первой степени линий потенциальной Реальности должна являть собой такую Вселенную, и Вечные выбрали ее. Следовательно, мы живем в такой Вселенной, где Земля является единственной планетой со сложной экологией, где развилась разумная жизнь и получила развитие техника, но не потому, что в Земле есть нечто уникальное, а лишь потому, что совершенно случайно все это появилось на Земле, а не где-то в другом месте. Можно пойти дальше, – продолжал Тревайз. – Почему бы не предположить, что существуют линии Реальности, следуя по которым разумная жизнь могла развиться только на Гее, или только на Сейшелле, или только на Терминусе – на любой планете, которая в теперешней Реальности, может быть, не является носителем какой-либо жизни вообще. Эти конкретные случаи – всего лишь крошечный процент от общего числа Реальностей, при которых в Галактике не один вид разумных существ, а гораздо больше… Думаю, если бы Вечные поискали получше, они бы отыскали такую линию потенциальной Реальности, при которой на каждой из обитаемых планет развилась своя собственная разумная жизнь.
Пелорат возразил:
– С другой стороны, почему не предположить, что была обнаружена именно та Реальность, при которой Земля оказалась не такой, какой была бы при других вариантах, но при этом почему-то особенно подходила для развития разумной жизни? Можно пойти дальше и предположить, что была обнаружена нить Реальности, при которой вся Галактика была не такой, какой была бы при выборе другой линии, и находилась в таком состоянии, что для развития разумной жизни могла быть избрана только Земля.
– Можно, конечно, и так рассуждать, – согласился Тревайз, – но мое предположение кажется мне более логичным.
– Тут все очень субъективно, – сказал Пелорат и готов был продолжать спор, но Дом прервал его:
– Вы начали упражняться в логике, друзья. Не будем омрачать заумными беседами приятный вечер.
– Как скажешь, Дом, – с улыбкой откликнулся на это предложение Пелорат.
Тревайз, искоса поглядев на Блисс, которая, как ему показалось, разыгрывала напускную скромность и сидела молча, обхватив себя руками под грудью, спросил у Дома:
– Но откуда взялась Гея? Как возник ваш коллективный разум?
Дом откинул назад седую голову и весело рассмеялся:
– И тут сказки! Знаете, я порой много думаю об этом, когда перечитываю историю человечества. Как бы скрупулезно, подробно ни писались летописи, как бы их ни формализовали, ни компьютеризировали, с течением времени они устаревают. Рассказы обрастают подробностями, как нарастает снежный ком или как будто слоями пыли покрываются. И чем больше времени минует, тем толще слой пыли веков. В конце концов любая история нисходит до уровня сказки.
Пелорат кивнул:
– Нам, историкам, знаком этот процесс, Дом. Надо сказать, люди предпочитают именно сказки. «Обман приятнее истины», – так сказал Либель Геннерат примерно пятнадцать столетий назад. Теперь это зовется Законом Геннерата.
– Вот как?! – изумился Дом. – А я-то думал, что это – изобретение моего старческого цинизма. Ну что ж, значит, по закону Геннерата наше прошлое наполнено славой, блеском и выдумками… Знаете ли вы, что такое «робот»?
– Нам рассказали на Сейшелле, – сухо ответил Тревайз.
– Вы там видели робота?
– Нет. Нас спросили, знаем ли мы, что это такое, мы ответили отрицательно, и тогда нам рассказали.
– Понятно… Значит, вы знаете, вероятно, что некогда люди жили бок о бок с роботами, но ничего хорошего из этого не вышло.
– Так нам и сказали.
– Психология поведения роботов определялась тем, что зовется «Тремя Законами Роботехники». Есть несколько версий формулировки этих Законов. Наиболее распространена такая: 1) Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред; 2) Робот должен повиноваться командам, которые ему дает человек, за исключением тех случаев, когда эти команды противоречат Первому Закону; 3) Робот должен заботиться о своей безопасности, поскольку это не противоречит Первому и Второму Законам.
Чем умнее, чем совершеннее становились роботы, тем сильнее у них проявлялась склонность по-своему интерпретировать Законы, в особенности Первый – самый главный. Роботы трактовали Законы все более и более обобщенно и в конце концов пришли к выводу, что на них возложена роль спасителей и защитников человечества. А людям надоело, что с ними носятся, как с малыми детьми, и они восстали против опеки роботов.
Роботы были добры, универсально добры. Они действовали из соображений гуманности для блага людей, что, однако, делало их все более невыносимыми.
Каждый успех в роботехнике только усугублял положение. Стали появляться роботы с телепатическими способностями, и это означало, что у них появилась возможность управлять мыслями людей, и поведение людей стало еще более зависимым от воли роботов.
Кроме того, роботы становились все более и более похожими на людей внешне, но линия отношения их к людям оставалась прежней – только гонора да обидчивости поприбавилось. Все шло к неизбежному концу.
– Почему неизбежному? – спросил Пелорат, который очень внимательно слушал Дома.
– Вот до чего доводит следование логике, – горько вздохнул Дом. – Постепенно роботы стали настолько умны, настолько человечны, что им стало жаль людей – они поняли, что, заботясь о них, лишают людей свободы выбора, и заботятся-то о них уже не ради них самих, а ради себя. Прошло еще какое-то время, и роботы решили, что пришла пора оставить людей без присмотра, чтобы они сами о себе заботились, как бы ни были легкомысленны и беспомощны.
Поэтому, как говорится в легенде, роботы и создали каким-то образом Вечность и стали Вечными. Они отыскали Реальность, в которой, по их понятиям, люди пребывали бы в наибольшей безопасности – одни во всей Галактике. Затем, сделав все от них зависящее для нашей защиты, роботы добровольно прекратили существование, последовав тем самым Первому Закону, и с тех пор мы стали людьми – нашу жизнь, наш прогресс, все наши успехи мы вершим в одиночестве.
Дом умолк, по очереди поглядел на Тревайза и Пелората и спросил:
– Ну как, верите в это?
Тревайз медленно покачал головой:
– Нет. Ничего подобного в исторической литературе я не читал и даже не слышал ни о чем подобном. А ты, Джен?
– В чем-то схожие с этим мифы существуют, – уклончиво отозвался Пелорат.
– Мифов, Джен, всяких хватает, и выдумать можно все, что угодно. Я говорю об истории, об исторических документах.
– Я понял. Ничего такого нет, насколько мне известно.
– Я нисколько не удивлен, – кивнул Дом, – Прежде чем роботы исчезли, многие отряды людей успели отправиться заселять миры, где роботов не было. Они улетали далеко, в глубокий космос, предпринимая собственные попытки обрести свободу. Они покидали перенаселенную Землю, где вели долгую борьбу с роботами. В новых мирах люди создавали свою жизнь наново и не хотели вспоминать о том, как их больно и горько унижали, как они, словно малые дети, жили когда-то с роботами-няньками. Записей о прошлом они не вели и постепенно обо всем забыли.
– Маловероятно, – скептически проговорил Тревайз.
– Нет, Голан, – обернулся к нему Пелорат. – Вовсе не маловероятно. Сообщества создают собственную историю и тяготеют к тому, чтобы забыть, стереть из памяти плохое – либо забывая об этом напрочь, либо сочиняя совершенно фантастические героические эпосы. Правители Империи изо всех сил старались уничтожить знания о доимперском прошлом Галактики, чтобы заставить ауру имперского величия сиять сильнее. Потом: практически отсутствуют сведения о временах до начала гиперпространственных полетов. Ты знаешь, что само существование Земли – тайна для большинства людей.
Тревайз пожал плечами:
– Возможно, Джен, возможно. Но если Галактика забыла роботов, то как же вышло, что Гея о них помнит?
Мелодично рассмеявшись, на его вопрос ответила Блисс:
– А мы другие, не такие, как все!
– Да? И в чем же, если не секрет?
Дом вмешался:
– Нет, Блисс, позволь, я объясню. Дорогие гости, мы действительно другие. Из всех отрядов переселенцев, что стремились убежать от власти роботов, те, что добрались в конце концов до Геи, пойдя по следам тех, что добрались до Сейшелла, – были единственными, кто принял от роботов дар телепатии.
Это действительно дар, талант. Он передается по наследству и от рождения есть у каждого человека, но развивать его нужно старательно и тонко. Много поколений должно прожить и умереть, прежде чем этот талант достигнет вершины, ко когда его направленно развивают, постепенно он начинает питать сам себя. Мы занимались этим более двадцати тысяч лет, но Чувство Геи даже теперь не достигнуто нами полностью. Давно, очень давно, за счет телепатии мы узнали о возможности существования коллективного сознания – вначале только среди людей, потом и среди животных, растений, а всего лишь несколько столетий назад – среди неодушевленной природы и предметов.
И поскольку этим мы обязаны роботам, мы и не забыли о них. Мы считаем их не няньками, а учителями. Мы чувствуем, что они открыли для нас такое, от чего мы никогда не сможем отвернуться, и вспоминаем о них с благодарностью.
– Получается, – прищурился Тревайз, – что вы детища роботов в прошлом, а теперь – детища коллективного сознания. Но не утратили ли вы человечности тогда и сейчас?
– Тут другое, Трев. Сейчас мы делаем то, что сами хотим. Это наш собственный выбор, он никем нам не навязан. Мы помним об этом. И еще в одном мы не такие, как все. Мы – одни в Галактике. Нет другого такого мира, как Гея.
– Как вы можете утверждать такое?
– Мы бы знали, Трев. Мы бы обязательно обнаружили признаки коллективного разума, даже если бы он существовал на другом краю Галактики. Мы обнаружили начатки такого разума в вашей Второй Академии, к примеру, но это произошло всего два столетия назад.
– Во времена Мула.
– Да. Одного из нас, – печально вздохнул Дом. – Он был изменником, он покинул Гею. А мы были так наивны, что не верили в самую возможность такого оборота событий, поэтому вовремя не приняли мер, чтобы остановить его. Потом, потом, когда мы перенесли наше внимание во Внешние Миры, мы узнали о тех, кого вы зовете Второй Академией, и предоставили это им.
Тревайз несколько мгновений смотрел на Дома не мигая, затем процедил сквозь зубы:
– Вот они, наши учебнички истории! – Покачав головой, он спросил погромче: – А не трусость ли это со стороны Геи? Мул же ваш, вам бы и карты в руки?
– Ты прав. Но когда мы наконец обратили взор к Галактике, мы поняли, как были слепы до сих пор, и трагедия Мула для нас оказалась спасительной. Именно тогда мы осознали, какая великая опасность грозит нам, какой страшный кризис. Но он не наступил тогда, когда мы были не готовы к нему. Спасибо за это случаю с Мулом.
– Что за кризис?
– Угроза нашего уничтожения.
– Не могу поверить. Вы выстояли против Империи, против Мула, против Сейшелла. Они не коснулись вас. Вы обладаете коллективным разумом, способным захватить корабль в космосе, на расстоянии миллионов километров от Геи. Чего вам бояться? Посмотрите на Блисс. Непохоже, чтобы ее что-то беспокоило. Она и не думает ни о каком кризисе.
Блисс забросила ногу на подлокотник кресла и кокетливо пошевелила пальцами.
– О чем мне беспокоиться, Трев? Ты все уладишь.
– Я?! – вскричал Тревайз.
Дом сказал:
– Гея специально доставила тебя сюда. Именно ты должен разрешить наш кризис.
Тревайз долго изумленно смотрел на Дома, и постепенно изумление перешло в дикую ярость.
– Я?! Это почему же, черт бы вас подрал, я? Какое мне дело до этого?
– Как бы то ни было, Трев, – почти с гипнотическим спокойствием проговорил Дом, – ты. Только ты. Во всей Галактике – только ты.
Глава восемнадцатая
Столкновение
75
Стор Гендибаль подбирался к Гее так же осторожно, как Тревайз. Теперь, когда ее солнце выглядело внушительным диском и смотреть на него можно было лишь сквозь плотные фильтры, он сделал еще одну остановку, чтобы поразмыслить.Сура Нови сидела рядом, время от времени робко поглядывая на него. Наконец она решилась спросить:
– Господин?
– Что, Нови? – безразлично отозвался Гендибаль.
– Вы несчастны?
– Нет. Я задумчив. Помнишь это слово? Пытаюсь решить – то ли быстрее двигаться вперед, то ли выждать подольше. И хватит ли мне храбрости, Нови?
– Я думаю, вы всегда очень храбрый, Господин.
– Но порой храбрость означает глупость, не так ли?
Нови улыбнулась:
– Как Господин ученый может быть глупым? А это – солнце или нет, Господин?
Она указала в иллюминатор.
Гендибаль кивнул.
После нерешительной паузы Нови спросила:
– Это то самое солнце, что освещает Трентор? Думское солнце?
– Нет, Нови, – ответил Гендибаль. – Это совсем другое солнце. Солнц очень много – их миллиарды.
– А! В голове-то я это знала, но никак поверить не могла. Как это получается, Господин, что головой знаешь, а не веришь?
Гендибаль едва заметно улыбнулся.
– В твоей голове, Нови… – начал Гендибаль и, сказав это, автоматически скользнул в ее сознание, по привычке нежно погладив его для начала. Так он делал всегда, чтобы успокоить ее, прогнать тревогу. Потом он собирался выйти и вовсе не намеревался задерживаться в сознании Нови надолго… если бы нечто не заставило его задержаться.
То, что он ощутил, не поддавалось описанию, не укладывалось не только в ментальные термины, но и ни в какие вообще! Поэтически говоря – сознание Нови светилось! Тихим, легким, едва заметным светом.
Это было возможно в единственном случае: если поблизости находилось ментальное поле – столь слабое, что Гендибаль при всей своей подготовке и способностях вряд ли бы заметил какое-либо воздействие.
– Нови, как ты себя чувствуешь? – резко спросил он.
Она широко раскрыла глаза.
– Хорошо, Господин.
– У тебя не кружится голова? Закрой глаза и не двигайся, пока я не скажу «можно».
Она послушно закрыла глаза. Гендибаль старательно, осторожно стер все внешние ощущения, успокоил ее мысли, убаюкал эмоции, принялся скользить по поверхности… нет, он не чувствовал ничего, кроме сияния, а оно было таким слабым, что он был готов убедить себя, что ему это только кажется.
– «Можно», – сказал он, и Нови открыла глаза.
– Как ты себя чувствуешь, Нови?
– Очень спокойно, Господин. Я как будто отдохнула.
Явно воздействие было слишком незначительным и пока не вызвало никаких изменений.
Он повернулся к компьютеру и принялся сражаться с ним. Гендибаль был вынужден признаться самому себе, что пока не слишком ловко управляется с этим компьютером. Может быть, дело было в том, что он слишком сильно привык пользоваться своим сознанием напрямую, а тут присутствовал элемент посредничества. Но искал он сейчас не чужеродное сознание, а чужой корабль, который как раз легче было найти с помощью компьютера.
И он нашел его, именно такой, какой предполагал найти. Корабль находился примерно в полумиллионе километров и по конструкции очень напоминал его собственный, но был больше и сложнее.
Обнаружив корабль с помощью компьютера, Гендибаль мог перейти к тому, чтобы обследовать его посредством собственного сознания. Он послал концентрированный пучок ментальных лучей и ощупал им корабль изнутри и снаружи.