Азимов Айзек. Кризис основания

   – Я думаю, что это – общая теория квантовой механики, в сущности, очень древняя.
   – А, вы слышали о ней! Но давайте продолжим… Представьте, что человеческое существо имеет возможность заблокировать все это бесконечное число вселенных, шагать по своей воле с одной на другую и выбирать ту, которую он сделает «реальной», что бы это ни означало в данном случае.
   Тревиз заметил:
   – Я слушаю вас и даже представляю концепцию, которую вы описываете, но не могу поверить, что нечто подобное когда-нибудь может случиться.
   – Я тоже, в целом, – согласился Дом, – поэтому я и сказал, что все это похоже на сказку. Однако сказка утверждает, что были такие, кто мог проходить сквозь время и изучать бесконечные нити потенциальной реальности. Эти люди назывались Вечными, и, когда они были вне времени, они говорили, что были в Вечности.
   Их задачей было выбирать реальность, более всего подходящую человечеству.
   Они бесконечное число раз меняли выбор, поэтому сказка насыщена деталями.
   Должен сказать, что она написана в эпической форме и необычайно многословна. Как там сказано, в конечном счете они нашли вселенную, в которой Земля была единственной планетой во всей Галактике, где можно было найти сложную экологическую систему и развитую разумную форму жизни, способную разработать высокую технологию. Это, по их мнению, была самая безопасная для человечества ситуация. Они заблокировали такую нить событий и на этом прекратили действия. Теперь мы живем в Галактике, населенной лишь человеческими существами и, в более широком смысле, растениями, животными и микроорганизмами, которых люди, вольно или невольно, привезли с собой, и которые, как правило, подавили местную жизнь.
   Где-то в туманной дали множества вероятностей есть другие реальности, в которых Галактика населена многими разумами – но они недостижимы. Мы в нашей реальности – одиноки. Из каждого действия, каждого события в нашей реальности выходят новые ветви, и в каждом отдельном случае только одна является продолжением реальности, так что есть громадное количество потенциальных вселенных – может, и бесконечное – происшедших от нас, но все они предположительно похожи на нашу Галактику с одним разумом – Галактику, в которой мы живем. Я должен был бы сказать – все они сходны, кроме малого процента исчезнувших, потому что опасно поправлять что-либо, когда возможности приближаются к бесконечности. – Он остановился, слегка пожал плечами и добавил: – Вот такая повесть. Она написана задолго до основания Геи. И я не ручаюсь за ее достоверность.
   Трое других внимательно слушали. Блис кивала головой, как если бы слышала эту историю раньше и теперь проверяла точность рассказа.
   Пилорат реагировал молчанием растянувшимся, на добрую половину минуты, а затем поднял кулак и ударил им по ручке кресла.
   – Нет, – воскликнул он, задыхаясь, – это еще ничего не значит. Нет возможности доказать истинность повести наблюдением или рассуждением, потому что это не вся теория, а только часть ее… Допустим, что все это правда. Вселенная, в которой мы живем, все еще та, где существует Земля, богата жизнью и разумными видами, так что в этой вселенной – единственная она или не единственная – должно быть что-то уникальное. И мне очень хотелось бы знать, в чем именно заключается эта уникальность.
   Последовало молчание. Затем Тревиз зашевелился и покачал головой.
   – Нет, Янов, так не выйдет. Давайте, скажем, один шанс на биллионы биллионов, что из миллиарда обитаемых планет Галактики только Земле по чистой случайности удалось развить сложную экологию и, в конечном счете, разум. Таким образом, мы живем во вселенной, где Земля – единственная планета – и которую естественно из биллионов биллионов различных нитей потенциальной реальности выбрала Вечность. Полагаю, – продолжал он задумчиво, – что есть реальности, где разумная жизнь развилась на Гее, или на Сейшл, или только на Терминусе. И во всех этих случаях есть небольшой процент реальностей исчезнувших из общего числа, в которых Галактика имеет не один вид разума. Я полагаю, что если бы Вечные смотрели достаточно долго, они обнаружили бы потенциальные ветви реальности, где каждая пригодная для обитания планета развила бы разумные виды.
   Пилорат уточнил:
   – Может быть, вы также не согласны, что была найдена реальность, где Земля по каким-то причинам не похожа на Землю в других ветвях, но каким-то образом приспособлена для развития разума? В сущности, вы можете пойти дальше и сказать, что в найденной реальности вся Галактика была не такой, как в других ветвях, но именно в том состоянии, что разум мог развиться только на Земле.
   – Можно думать и так, – согласился Тревиз, – но я бы считал, что моя версия имеет больше смысла.
   – Это, конечно, чисто субъективное решение, – с жаром начал Пилорат, но Дом прервал его, сказав:
   – Это четкая логика, но давайте не будем портить предположениями мой приятный свободный вечер.
   Пилорат постарался остыть, улыбнулся и сказал:
   – Как пожелаете, Дом.
   Тревиз, бросив взгляд на Блис, которая с притворной скромностью сложила руки на коленях, произнес:
   – А как образовался этот мир, Дом? Я говорю про Гею, с ее групповым сознанием.
   Седая голова Дома откинулась назад, он громко рассмеялся, и его лицо покрылось морщинами.
   – Опять же сказки! Я думал над этим иногда, когда читал записи о человеческой истории. Как бы тщательно они ни записывались, со временем они становятся все более неясными. Рассказы обрастают пухом, легенды скапливаются, как пыль. Чем больше проходит времени, тем пыльнее история, и тем больше она напоминает сказку.
   – Мы, историки, знакомы с этим процессом, Дом, – сказал Пилорат. – У сказок есть определенное преимущество. «Драматическая фальшь вытесняет скучную правду», – сказал Либел Дженерат примерно пятнадцать столетий назад. Теперь это называется законом Дженерата.
   – Да? – сказал Дом разочарованно. – А я думал, что эта идея была моим собственным циничным изобретением. Ну, что ж, Закон Дженерата наполнил нашу прошлую историю очарованием и неопределенностью. Вы знаете, что такое робот?
   – Узнали на Сейшл, – сухо ответил Тревиз.
   – Вы его видели?
   – Нет. Нам задали подобный вопрос и тогда мы ответили отрицательным образом.
   – Понятно. Когда-то человечество жило с роботами, как вы знаете, но это кончилось плохо.
   – Так нам и говорили.
   – Роботы были глубоко проникнуты доктриной, которая называлась: «Три Закона Робототехники» и восходила к предистории. Возможно, было несколько версий этих Трех Законов. По ортодоксальной точке зрения их следует читать:
   1. Робот не может причинить вред человеческому существу или, своим бездействием, способствовать этому.
   2. Робот обязан подчиняться приказам человека, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону.
   3. Робот должен заботиться о собственном самосохранении до тех пор, пока это не входит в противоречие с Первым и Вторым Законами.
   Когда роботы стали умнее и многостороннее, они стали истолковывать эти законы, особенно всеобъемлющий первый, все более и более широко и приняли на себя, к величайшему сожалению, роль защитников человечества. Защита давила людей и стала невыносимой.
   Роботы исключительно добры. Их работа была чисто человеческой и предназначалась для общей пользы – что почему-то делало роботов все более невыносимыми.
   Каждое робототехническое усовершенствование усугубляло ситуацию. Роботы развили телепатические способности, и это означало, что стало возможным управлять мыслями человека. Допустить это – означало попасть к ним в зависимость.
   Внешне роботы становились все более похожими на человека, но по поведению их можно было безошибочно отличить от людей, и их гуманоидность стала внушать отвращение. Так что, конечно, все пришло к концу.
   – Почему «конечно»? – спросил очень внимательно слушавший Пилорат.
   – Подобное завершение вполне логично. В конечном счете, роботы настолько далеко шагнули вперед в развитии, что поняли причину людского недовольства.
   И роботы решили, что человечество, каким бы несовершенным и беззаботным оно ни было, лучше предоставить самому себе.
   Поэтому, говорят, именно роботы каким-то образом установили Вечность и стали Вечными. Они обосновались в реальности, в которой, как они считали, люди могут быть в относительной безопасности – одни в Галактике. Сделав все возможное, чтобы сберечь нас и выполнить Первый Закон наиболее полно, роботы добровольно перестали функционировать, и с тех пор мы продвигаемся вперед, как умеем, самостоятельно. – Дом сделал паузу, посмотрел на Тревиза и Пилората и спросил: – Ну, как, верите вы всему этому?
   Тревиз медленно покачал головой.
   – Нет. Ни в одной исторической записи, насколько мне известно, нет ничего подобного. А как вы, Янов?
   – Есть мифы, в чем-то перекликающиеся с этим.
   – Ну, Янов, есть мифы, которые совпадут с любой нашей выдумкой и дадут всему достаточно изобретательную интерпретацию. Я говорю об истории – о достоверных записях.
   – Понятно, понятно. Однако, по-моему, ничего такого нет.
   – Не удивляюсь, – заметил Дом. – До ухода роботов целые поселения людей ушли колонизировать космос, чтобы отстоять свою свободу. В основном, они уходили с перенаселенной Земли. Обосновавшись в новых мирах, они даже не хотели вспоминать о своем унизительном положении детей под надзором нянек-роботов.
   Они не хранили записей, и обо всем этом забыли.
   – Неправдоподобно, – буркнул Тревиз. Пилорат повернулся к нему.
   – Нет, Голан, не совсем. Общество творит собственную историю и склонно отбрасывать начало, либо забывая о нем, либо придумывая героев-освободителей. Имперское правительство делало попытки подавить знание о доимперском прошлом, чтобы усилить мистическую веру вечного правления. Тогда тоже не было записей о временах до гиперпространственных путешествиях, и вы знаете, что большинству людей не известен сам факт существования Земли.
   Тревиз парировал:
   – Нельзя идти в двух направлениях, Янов. Если Галактика забыла о роботах, почему о них помнит Гея?
   Блис рассмеялась:
   – Мы – другие!
   – Да? – спросил Тревиз. – В каком смысле?
   – Блис, позвольте мне объяснить, – вмешался Дом. – Мы отличаемся от людей остальной Галактики. Из групп, бежавших от господства роботов, только мы в конечном счете достигли Геи, идя по следу тех, кто дошел до Сейшл, и мы были единственными, кто научился раньше роботов искусству телепатии. Это и в самом деле искусство, знаете ли. Телепатия присуща человеческому мозгу, но развить эти способности можно только очень деликатным и сложным способом. Лишь через много поколений достигается потенциал, но как только он появился, дальше дело идет само собой. Мы занимались этим двадцать тысяч лет, и чувство Геи есть тот полный потенциал, который даже теперь не достигнут. Уже давно наше развитие дало нам понятие о групповом сознании – сначала только для людей, затем – животных, потом растений и, наконец, несколько столетий назад – для неодушевленной материи самой планеты.
   Вот поэтому мы и не забыли роботов. Мы рассматривали их не как нянек, а как учителей. Мы чувствовали, что они открыли наш мозг чему-то, и мы не хотим, чтобы он закрылся. Мы с благодарностью вспоминаем роботов.
   Тревиз сказал:
   – Когда-то вы были детьми роботов, а теперь вы дети группового сознания.
   Разве вы не утратили человеческих свойств теперь, как утратили тогда?
   – Это совсем другое, Трев. Теперь мы сделали это по собственному выбору.
   Нас никто не вынуждал извне, это внутренняя потребность. И это мы никогда не забудем. И еще одно отличие: мы – единственные в Галактике. Нет больше мира, похожего на Гею.
   – Как вы можете быть в этом уверены?
   – Мы бы знали, Трев, мы бы определили такое же, как у нас, мировое сознание, хоть на другом конце Галактики. Мы можем определить зарождение такого сознания в вашем Втором Основании, например, около двух столетий назад.
   – Во времена Мула?
   – Да. Одного из нас, – Дом помрачнел. – Мул был отщепенцем и ушел от нас.
   Мы были слишком наивны и думали, что это невозможно, и поэтому своевременно не остановили его. Затем, когда мы обратили внимание на Внешние Миры, мы узнали о том, что вы называете Вторым Основанием, и оставили это дело на них.
   Тревиз несколько секунд тупо смотрел на Дома, а потом пробормотал еле слышно:
   – Исторические книги терпят крах! – он покачал головой и добавил уже громче, – Гея поступила так из трусости? Он же был на вашей ответственности.
   – Вы правы, но когда мы в конце концов обратили свои взгляды к Галактике, то увидели, что до сих пор были слепы, что трагедия Мула оказалась спасительной для нашей жизни. Мы поняли, что опасный кризис когда-нибудь придет и к нам. И все благодаря инциденту с Мулом. К счастью, мы успели принять меры.
   – Какой кризис?
   – Тот, что грозит нам уничтожением.
   – Не могу этому поверить! Вы устояли перед Империей, перед Мулом, перед Сейшл-Союзом. Ваше групповое сознание может захватить корабль в космосе на расстоянии миллионов километров от планеты. Чего вам бояться? Взгляните на Блис – она даже не встревожена. Она не считает, что кризис наступил.
   Блис положила красивую ногу на ручку кресла и повертела ступней перед Тревизом.
   – Конечно, я не беспокоюсь, Трев. Вы справитесь с ним.
   – Я?! – еле выдавил Тревиз.
   Дом подтвердил:
   – Гея привела вас сюда, по крайней мере, сотней мелких ухищрений. Именно вы должны встретиться с кризисом лицом к лицу.
   Тревиз уставился на старика. Постепенно ошеломление сменилось яростью.
   – Я? А почему я? Я-то тут при чем?
   – Тем не менее, Трев, – сказал Дом с почти гипнотическим спокойствием, – вы.
   Только вы. Во всем космосе только вы.

Коллизия

   Стор Джиндибел подходил к Гее с той же осторожностью, что и Тревиз, и теперь ее звезда была ярким диском, смотреть на который можно было только через мощные фильтры. Джиндибел задумался.
   Сара Нови сидела в стороне и время от времени робко поглядывала на него.
   – Мастер! – тихо позвала она.
   – В чем дело, Нови? – растерянно спросил он.
   – Вы несчастливы?
   Он пытливо взглянул на нее.
   – Нет, просто задумался. Пытаюсь решить, то ли идти быстрее, то ли подождать. Могу я быть храбрым, Нови?
   – Я думаю, вы храбрый человек, всегда, Мастер.
   – Иногда быть храбрым глупо.
   Нови улыбнулась.
   – Как может ученый Мастер быть глупым? Это солнце или нет, Мастер? – Она указала на экран. Джиндибел молча кивнул. После нерешительной паузы Нови продолжала:
   – То самое солнце, что светит на Транторе? Солнце хэмиш?
   – Нет, Нови. Это совсем другое солнце. Солнц очень много, миллиарды.
   – А! Я ведь знала это, только не могла поверить. Как это получается, Мастер, что человек что-то знает, но не верит?
   Джиндибел слегка улыбнулся.
   – В твоей голове, Нови… – начал он и машинально сам оказался в ее мозгу.
   Как всегда в таких случаях, он мягко прикоснулся к ментальным усикам, чтобы она была спокойна и не встревожилась, и снова вышел бы, как всегда, если бы что-то не потянуло его обратно.
   То, что он ощутил, может быть описано только ментальными выражениями, но, говоря метафорически, мозг Нови светился. Свечение было чрезвычайно слабым.
   Это могло быть только от присутствия ментального поля, наложенного изнутри – ментального поля такой интенсивности, что тончайшие приемные функции хорошо тренированного мозга Джиндибела едва могли определить его, несмотря на исключительную гладкость ментальной структуры.
   – Нови, как ты себя чувствуешь? – резко спросил он. Нови широко распахнула глаза.
   – Хорошо, Мастер.
   – Голова не кружится? Закрой глаза и сиди абсолютно спокойно, пока я не скажу «хватит».
   Она послушно закрыла глаза. Джиндибел тщательно убрал все посторонние ощущения из ее мозга, успокоил ее мысли, сгладил эмоции, прощупывал, прощупывал… Он не ощущал ничего, кроме свечения, а оно было таким слабым, что советник почти уверовал в его отсутствие.
   – Хватит, – сказал он, и Нови снова открыла глаза. – Как ты себя чувствуешь, Нови? – спросил он.
   – Очень хорошо, Мастер. Отдохнула.
   Ясно, поле было слишком слабым, чтобы произвести на нее какой-либо заметный эффект. Джиндибел повернулся к компьютеру и стал биться с ним. Он не мог допустить, чтобы он и компьютер не объединились до конца. Возможно, это затруднялось тем, что он слишком часто пользовался лишь своим мозгом и ему было трудно работать с посредником. Но ведь он использовал корабль, а не мозг, а первоначальный поиск можно было сделать более эффективным, если использовать компьютер.
   В конце концов, он обнаружил тот тип корабля, о присутствии которого подозревал. Он был в полумиллионе километров отсюда и очень напоминал корабль самого Джиндибела, только покрупнее и поизысканнее.
   Как только корабль был определен с помощью компьютера, Джиндибел мог позволить своему мозгу осмотреть его непосредственно. Он послал точно направленный луч и ощутил (или ментальный эквивалент этого слова) корабль внутри и снаружи.
   Затем он направил мозг к планете Гея, приблизил его на несколько километров и отдернул. Где находился источник поля, установить не удалось.
   – Нови, я бы хотел, чтобы ты сидела рядом со мной, если что-то произойдет.
   – Опасность, Мастер?
   – Тебя это ни в коем случае не коснется, Нови. Я присмотрю за тем, чтобы ты была спокойна и в безопасности.
   – Мастер, я не хочу быть спокойной и в безопасности. Если есть опасность, я хочу помочь вам.
   Джиндибел смягчился.
   – Нови, ты уже помогла. Благодаря тебе я узнал об одной мелочи, которую важно было узнать. В противном случае, я бы увяз в болоте, и вряд ли бы выбрался.
   – Я сделала это своим мозгом, Мастер, как вы это однажды объяснили?
   – Именно так, Нови. Ни один прибор не может сравниться с ним в чувствительности. Даже мой собственный мозг – он слишком забит информацией.
   По лицу Нови разлилось блаженство.
   – Я так рада, что могу помочь.
   Джиндибел улыбнулся и кивнул, а затем испытал недовольство собой и раскаяние – ему не следовало бы прибегать к посторонней помощи. Какое-то детское упрямство восставало в нем. Это была его работа – и только его одного.
   Однако сейчас он не чувствовал себя одиноким. Шансы поднимались.
   На Транторе Квиндор Шандис чувствовал, что ответственность за главенство над Ораторами навалилось на него с удушающей тяжестью. С тех пор как корабль Джиндибела исчез во мраке за атмосферой, он не созывал Совет. Он запутался в собственных мыслях.
   Разумно ли было позволять Джиндибелу уехать под собственную ответственность? Джиндибел был блестящим ученым, но не настолько, чтобы это давало ему возможность быть самонадеянным. Главным его недостатком была заносчивость, но главным недостатком самого Шандисса (он с горечью подумал об этом) – возрастная слабохарактерность.
   Все чаще ему приходило в голову, что прецедент Прима Палвера, пролетавшего через всю Галактику для наведения порядка, был прецедентом опасным. Мог ли кто-нибудь другой быть Примом Палвером? Даже Джиндибел? Прим Палвер брал с собой жену.
   Верно, Джиндибел взял с собой эту женщину-хэмиш, но она не имела никакого значения. А жена Прима Палвера тоже была Оратором.
   Шандисс чувствовал, что стареет с каждым днем, и ждал известий от Джиндибела, и каждый день, не приносивший известий, усиливал напряжение.
   Нужно послать флотилию…
   Нет, Совет не позволит…
   Однако…
   Когда зов, наконец, пришел, Шандисс спал – тяжелым, мучительным сном, не приносящим облегчения. Ночь была ветреная, и ему сначала было трудно уснуть. Он, как ребенок, слышал в шуме ветра воображаемые голоса.
   Последней его мыслью перед тем, как он провалился в изнуряющий сон, было тоскливое ощущение отставки. Он был готов, но знал, что не имеет права, потому что Деларме тут же займет его место. И когда пришел зов, он тотчас очнулся и сел на постели.
   – С вами все в порядке? – первым делом спросил он.
   – Абсолютно, Первый Оратор, – ответил Джиндибел. – Нужно ли установить визуальную связь для полного общения?
   – Позже, возможно, – ответил Шандисс, – Сначала опишите ситуацию?
   Джиндибел заговорил осторожно, чувствуя, что Шандисс только что проснулся, и ощущая его глубокую усталость.
   – Я по соседству с обитаемой планетой под названием Гея, о существовании которой в галактических каталогах нет и намека, насколько я знаю.
   – Мир, работающий над улучшением плана? Анти-Мулы?
   – Возможно, Первый Оратор. Есть основания так думать. Во-первых, корабль, несущий Тревиза и Пилората, ушел далеко по направлению к Гее и, вероятно, приземлился там. Во-вторых, здесь, в космосе, в полумиллионе километров от меня, военный корабль Первого Основания.
   – Беспричинного интереса не бывает.
   – Первый Оратор, это, вероятно, вполне определенный интерес. Я здесь потому лишь, что следую за Тревизом, и военный корабль может быть по той же причине. Остается только спросить, зачем здесь Тревиз?
   – Вы собираетесь идти за ним к планете, Оратор?
   – Я думал об этой возможности, но кое-что произошло. Я сейчас в ста миллионах километров от Геи и чувствую в космосе вокруг меня ментальное поле – исключительно слабое. Я бы вообще о нем не узнал, но заметил фокусирующий эффект в мозгу женщины-хэмиш. У нее необычный мозг, именно поэтому я и согласился взять ее с собой.
   – Значит, вы были правы, предполагая это. Как вы думаете, Оратор Деларме знала об этом?
   – Когда она настаивала, чтобы я взял с собой женщину? Вряд ли. Но я лишь получил преимущество от этого, Первый Оратор.
   – Рад за вас. Значит, вы думаете, Оратор Джиндибел, что поле создает планета?
   – Для проверки необходимо было провести измерения в широком спектре разброса точек, для определения главной сферической симметрии поля. Мой ненаправленный ментальный зонд сделал это вроде бы хорошо, но неточно. А дальнейшие исследования в присутствии военного корабля Первого Основания вряд ли разумны.
   – Полагаю, корабль – не угроза?
   – Может быть. Но я не вполне уверен, что этот корабль не является источником поля, Первый Оратор.
   – Но они…
   – Простите, Первый Оратор, но позвольте мне прервать вас. Вы не знаете, как далеко продвинулось техническое развитие Первого Основания. Они действуют с удивительной самоуверенностью, и у них могут быть неприятные для нас сюрпризы. Вполне возможно, что они научились управлять ментальностью с помощью какого-нибудь прибора. Короче говоря, Первый Оратор, я стою либо перед военным кораблем с ментальными силами, либо перед планетой с мощным ментальным потенциалом.
   Если это корабль, то менталисты, видимо, слишком слабы, чтобы остановить меня, но могут замедлить мое продвижение, и тогда физическое оружие корабля уничтожит меня. С другой стороны, если источник – планета, тогда поле, определяемое на таком расстоянии, может означать огромную интенсивность на поверхности – управлять им я не смогу.
   В том и другом случае придется установить сеть, чтобы в ней, в случае нужды, были в моем распоряжении все ресурсы Трантора.
   Первый Оратор задумался:
   – Тотальная сеть. К этому никогда не прибегали, даже не помышляли – кроме как во времена Мула.
   – Этот кризис может быть опаснее, чем кризис Мула.
   – Не знаю, согласится ли Совет.
   – Не думаю, что вы должны спрашивать его согласия, Первый Оратор. Вы должны упирать на крайнюю необходимость.
   – Какое оправдание я им представлю?
   – Передайте им то, что я рассказал вам, Первый Оратор.
   – Оратор Деларме скажет, что вы некомпетентный трус, спятивший от собственных страхов.
   Джиндибел помолчал и сказал:
   – Не сомневаюсь, что она скажет что-нибудь в этом роде, Первый Оратор, но пусть говорит, что хочет, я переживу. На карту теперь поставлены не моя гордость или самолюбие, но само существование Второго Основания.
   Харла Брэнно угрюмо улыбнулась.
   – Я думаю, мы можем поспешить с этим. Я готова.
   – Вы все еще уверены, что поступаете правильно? – спросил Кодил.
   – Если бы я была сумасшедшая, как вы пытаетесь уверить меня, Лионо, разве вы остались бы со мной на этом корабле? Кодил пожал плечами.
   – Вероятно. Тогда я был бы здесь ради ничтожного шанса, что смогу остановить вас, мадам мэр, отвлечь вас, как-то воспрепятствовать, наконец, пока вы не зашли слишком далеко. И, конечно, если вы в здравом рассудке…
   – Да?
   – Ну, тогда я бы не хотел, чтобы историки будущего вообще упоминали о вас.
   Пусть установят, что я был здесь, с вами, и раздумывают, кого, в сущности, следует хвалить. Вы согласны?
   – Разумно, Лионо, но совершенно бесполезно. Я была властью за троном слишком долго, чтобы кто-нибудь мог подумать, что я допущу такой феномен в своей собственной администрации.
   – Посмотрим…
   – Нет, не сможем, потому что такие исторические суждения придут лишь после нашей смерти. Однако я не боюсь. Ни за свое место в истории, ни за это, – она указала на экран.
   – Корабль Кампера, – сказал Кодил.
   – Верно, корабль Кампера, но без Кампера на борту. Один из наших кораблей-разведчиков наблюдал за перемещением. Корабль Кампера был остановлен другим кораблем. Два человека с него перешли к Камперу, а через некоторое время Советник перешел на тот корабль. – Брэнно потирала руки. – Тревиз отменно выполнил свою роль. Он притянул молнию. Корабль, что остановил Кампера, принадлежал Второму Основанию.