Азимов Айзек. Немезида

   Мэрри раздраженно заметила:
   – Вы говорите так быстро и так много, что я никак не могу закончить свою мысль. Все вы ошибаетесь. Если бы разумная жизнь была только в океане, то я бы получала положительный сигнал только от поверхности океанов, а на самом деле сигнал исходит почти с одинаковой интенсивностью отовсюду – и от океана, и от суши. Этого я вообще не понимаю.
   – И от океана, и от суши? – переспросила Тесса Вендель, не скрывавшая своего недоверия. – Тогда вы в чем-то ошиблись.
   – Но я не могу найти ни одной ошибки. Это меня и расстраивает. Я ничего не понимаю, – сказала Мэрри и, немного помолчав, добавила:
   – Конечно, сигнал очень слабый, но он есть.
   – Кажется, я могу предложить объяснение, – сказал Крайл.
   Все повернулись к Фишеру, а он прежде всего занял оборонительную позицию.
   – Конечно, я не ученый, – начал он, – но это не значит, что я не могу понимать очевидные факты. Разумные существа живут в море, но мы их не видим, потому что нам мешает вода. Вполне логичное предположение. Но разумная жизнь есть и на суше. Значит, она тоже скрыта, скрыта под грунтом.
   – Под грунтом? – с возмущением переспросил Джарлоу. – Зачем же живым организмам лезть в глубины планеты? На поверхности все пригодно для жизни: и воздух, и температура, и все другие параметры, какие мы смогли определить. От чего же здесь прятаться?
   – Прежде всего от света, – настойчиво продолжал Фишер. – Я имею в виду роториан. Предположим, они колонизировали планету. Почему они должны жить под красным светом Ближней звезды, в лучах которого земные растения не растут и который приводит их самих в состояние глубокой депрессии? Они могли устроить искусственное освещение в глубинах планеты; там лучше и им, и растениям. Кроме того…
   – Продолжай. Так что же еще?
   – Видите ли, надо знать роториан. Они живут внутри своего поселения. К этому они привыкли и считают такое положение нормальным. Расселяться на внешней поверхности планеты для них противоестественно. Возможно, они сочли само собой разумеющимся, что им следует уйти в глубь планеты.
   – Значит, ты считаешь, что нейронный детектор Бланковиц обнаруживает человеческих существ под поверхностью планеты? – уточнила Вендель.
   – Да. А почему бы и нет? Кстати, тогда слой грунта между их пещерами и поверхностью планеты должен ослаблять сигнал нейронного детектора.
   – Но Бланковиц обнаружила сигналы примерно равной интенсивности и на суше, и в океане, – возразила Вендель.
   – По всей планете. Почти с одинаковой интенсивностью, – подтвердила Мэрри.
   – Хорошо, – нашелся Фишер, – пусть будет так. Тогда в море живут местные разумные существа, а на суше, в глубинах планеты, – роториане. У вас есть возражения?
   – Подождите, – вмешался Джарлоу. – Бланковиц, вы регистрируете одинаковый сигнал из любой точки планеты, правильно?
   – Абсолютно из любой. Иногда сигнал становится чуть сильнее или чуть слабее, но вообще-то он настолько малоинтенсивен, что я не могу поручиться за изменения. Судя по данным нейронного детектора, разумная жизнь равномерно рассеяна по всей планете.
   – Такое можно понять, если речь идет о море, – сказал Джарлоу, – но как представить себе равномерное распределение интеллекта на суше? Уж не хотите ли вы сказать, что роториане за тринадцать – всего лишь тринадцать! – лет прорыли сеть туннелей под всей поверхностью планеты? Если бы мы получали сигнал от одного или нескольких сравнительно небольших участков суши, я бы мог согласиться с гипотезой Фишера. Но под всей поверхностью планеты? Нет, расскажите это моей бабушке!
   В дискуссию вмешался Ву.
   – Генри, если я вас правильно понял, вы предполагаете возможность существования местной формы разумной жизни под всей поверхностью планеты? – спросил он.
   – Не вижу другого объяснения, – ответил Джарлоу. – Разве что допустить, что нейронный детектор Бланковиц вообще ни на что не годен.
   – Но в таком случае, – сказала Вендель, – сомневаюсь, чтобы мы могли беспрепятственно высадиться на планете и начать исследования. Местная форма разумной жизни не обязательно встретит нас с распростертыми объятиями, а для ведения военных действий «Суперлайт» не приспособлен.
   – Не думаю, что мы имеем право сдаваться без борьбы, – возразил Ву. – Мы обязаны выяснить, какая форма разумной жизни здесь существует и может ли она, а если может, то каким образом, помешать нашим планам переселения жителей Земли на эту планету.
   – На планете есть участок, дающий чуть более сильный сигнал детектора. Усиление небольшое, но все же вполне заметное. Не стоит ли попытаться снова отыскать этот участок? – спросила Мэрри.
   – Попробуйте, – ответила Вендель. – Возможно, мы посмотрим внимательнее на этот участок и прилегающие районы и тогда решим, стоит ли нам высаживаться на планете или нет.
   – Я уверен, что посадка будет совершенно безопасной, – с мягкой улыбкой сказал Ву. В ответ Вендель только нахмурилась.

Глава 85

   По мнению Джэйнуса Питта, Сальтад Леверетт был человеком со странностями. Особенно трудно было понять его пристрастие к поясу астероидов. Очевидно, есть такие люди, которым нравятся одиночество и пустота.
   – Не могу сказать, что я не люблю людей, – говорил Леверетт. – Я охотно общаюсь с ними по головидению: разговариваю, слушаю, смеюсь. Все что угодно, но чувствовать их прикосновение, ощущать исходящий от них запах – нет уж, увольте! К тому же в поясе астероидов мы строим пять поселений; в любое время я могу полететь на одну из строительных площадок и там толкаться среди людей, пока это занятие мне вконец не надоест. Во время редких посещений Ротора (Леверетт упорно называл Ротор «столицей») он постоянно оглядывался по сторонам, как будто боялся, что на него вот-вот набросится толпа.
   Даже на стулья он смотрел с подозрением и садился на них боком, как бы стараясь вытеснить дух того человека, который сидел здесь до него.
   Джэйнус Питт всегда считал его идеальным исполняющим обязанности комиссара проекта «Астероид». В сущности этот пост предоставлял ему неограниченную свободу действий во всем, что приходилось делать роторианам во внешней сфере осваиваемой человеком системы Немезиды. В его обязанности входило руководство не только строительством поселений, но и Разведывательной службой.
   Леверетт и Питт заканчивали обед наедине в личных апартаментах комиссара. Все знали, что Леверетт скорее останется голодным, чем согласится обедать в столовой, в которую допускались все желающие (под «всеми желающими» в данном случае мог подразумеваться единственный незнакомый человек), поэтому Питт был немало удивлен, получив согласие Леверетта разделить с ним трапезу.
   Время от времени Питт бросал взгляд на гостя. У того были невыразительные выцветшие голубые глаза, полинявшие светлые волосы, а сам он казался настолько худым и костлявым, что у собеседника возникала уверенность: Леверетт никогда не был моложе и никогда не будет старше.
   – Сальтад, когда ты последний раз был на Роторе? – спросил Питт.
   – Почти два года назад. С твоей стороны, Джэйнус, было просто свинством впутывать меня в эту историю.
   – Помилуй, я не впутывал тебя ни в какие истории. Я тебя не вызывал, но, раз уж ты оказался на Роторе, я очень рад тебя видеть.
   – На самом деле именно ты вызвал меня на Ротор. Как прикажешь понимать присланное нам распоряжение о том, чтобы тебя не беспокоили по пустякам? Или ты уже дорос до таких высот, что хочешь заниматься только глобальными проблемами?
   – Сальтад, я никак не возьму в толк, о чем ты говоришь, – сказал Питт; его приветливая улыбка стала чуть напряженной.
   – Тебе направили доклад об обнаружении необычного излучения, источник которого находится вне системы Немезиды. Доклад был направлен тебе лично. В ответ мы получили только указание не беспокоить тебя по пустякам.
   – Ах, ты об этом докладе! (Наконец-то Питт вспомнил. Тогда у него было плохое настроение, ему вдруг стало жаль себя. В конце концов, может же быть иногда и у него плохое настроение?) Ну что ж, твои разведчики должны следить за приближением чужих поселений. Им действительно не следует беспокоить меня из-за всяких мелочей.
   – Прекрасно, значит, такова твоя позиция. Но дело в том, что разведчики обнаружили не поселение. Выполняя твое указание, они отказались официально сообщать тебе о найденном ими объекте. Разведчики доложили мне и просили передать суть проблемы, несмотря на распоряжение не волновать тебя по пустякам. Они сочли это моей обязанностью, но, признаюсь, Джэйнус, у меня не было ни малейшего желания это делать. Не слишком ли раздражительным ты становишься? Может, это возрастное?
   – Не ворчи, Сальтад. Так что же сообщили разведчики? – Питт почти не скрывал раздражения.
   – Они обнаружили космический корабль.
   – Как корабль? Не поселение?
   Леверетт поднял жилистую руку.
   – Нет, не поселение. Я же сказал – корабль.
   – Не понимаю.
   – А что тут понимать? Тебе нужен компьютер? Если так, то он у тебя под рукой. Космический корабль – это средство передвижения в космосе, имеющее на борту экипаж.
   – Большой?
   – Думаю, с экипажем из пяти-шести человек.
   – Тогда это один из наших кораблей.
   – Нет. Мы знаем все наши корабли. Этот построен не на Роторе.
   Разведслужба не захотела сообщать тебе и занялась анализом сама. В нашей системе ни один компьютер не был задействован в строительстве такого корабля, а построить его без помощи компьютеров невозможно.
   – Так что же это за корабль? Как ты считаешь?
   – Это не роторианский корабль. Он прилетел из другой звездной системы. Пока была хоть ничтожная вероятность, что этот корабль может оказаться нашим, мои ребята молчали. Когда же окончательно стало ясно, что корабль не наш, они свалили все на меня и сказали, что я должен доложить тебе. Сами они отказались. Знаешь, Джэйнус, на людей можно давить только до определенного предела, выше которого наступает обратная реакция и отдача резко падает.
   – Заткнись, – раздраженно сказал Питт. – Как это может быть – не роторианский корабль? Откуда он мог прилететь?
   – Думаю, что из Солнечной системы.
   – Это невозможно! Корабль таких размеров с пятью-шестью людьми на борту не мог долететь от Солнечной системы до Немезиды. Я охотно допускаю, что они овладели гиперсодействием, но пять-шесть человек на тесном корабле не могут путешествовать в космосе более двух лет и после этого остаться в живых. Конечно, в принципе можно подобрать специально подготовленный экипаж, укомплектованный тщательно отобранными и хорошо обученными астронавтами, которые смогли бы довести такое путешествие до конца так, чтобы при этом хотя бы несколько человек осталось в здравом уме, но в Солнечной системе никто не пойдет на такой риск. Межзвездные путешествия способны совершать только поселения – замкнутые миры, жители которых привыкли к ним и к космосу с самого рождения.
   – И тем не менее, – возразил Леверетт, – у нас под носом находится небольшой космический корабль, построенный не на Роторе. Это факт, и от этого факта ты никуда не уйдешь, уверяю тебя. Интересно, как ты думаешь, откуда он прилетел? Солнце – ближайшая к нам звезда, с этим фактом тоже трудно спорить. Если корабль был послан к нам из другой звездной системы, то он находился в космосе намного больше двух лет. Раз ты считаешь два года с небольшим недопустимо большим сроком, то что же говорить о десятках лет? Это уж наверняка невозможно.
   – Предположим, – сказал Питт, – что этот корабль послан вообще не людьми. Предположим, кораблем управляют неизвестные нам разумные существа, психология которых такова, что они могут переносить сколь угодно долгие путешествия в тесноте космического корабля.
   – Можно еще предположить, что эти существа ростом не выше сантиметра, – для большей убедительности Леверетт отмерил пальцами, – и что этот корабль для них – целое поселение. Можно предполагать все что угодно, только на самом деле все не так. К нам летят не неведомые существа, не какие-то крохотульки. Корабль построен не на Роторе, но он создан людьми. Существа с других планет, вероятно, должны здорово отличаться от нас и строить корабли, совершенно непохожие на наши. Этот же корабль – типичное творение рук человеческих, вплоть до его кодового обозначения, которое написано на борту самыми обычными земными буквами.
   – Этого ты не говорил!
   – Я не думал, что в этом есть необходимость.
   – Возможно, корабль – дело рук человеческих, но он может быть и автоматическим. Не исключено, что на его борту одни роботы.
   – Не исключено, – согласился Леверетт. – В таком случае не убрать ли его, чтобы он не маячил в небе? Если на борту нет людей, то нет и никаких проблем. Мы уничтожим всего лишь чью-то собственность, но ведь корабль нарушил границы нашей звездной системы.
   – Я как раз думаю об этом, – ответил Питт.
   – Не трать времени зря! – широко улыбнулся Леверетт. – Этот корабль провел в космосе меньше двух лет.
   – Что ты хочешь сказать?
   – Ты не забыл, в каком состоянии был Ротор, когда мы, наконец, прилетели сюда? Мы затратили на полет немногим больше двух лет, причем половину этого времени находились в обычном пространстве и перемещались со скоростью чуть меньше скорости света. Вся поверхность Ротора была изуродована бомбардировкой атомами, молекулами и пылевыми частицами, которые при таких скоростях имеют огромную энергию. Потом ее долго пришлось ремонтировать, помнишь?
   – А этот корабль? – спросил Питт, решив, что отвечать не обязательно.
   – Этот корабль сверкает, как будто пролетел два-три миллиона километров с самой обычной скоростью.
   – Это невозможно. Не отнимай у меня времени всякими глупостями.
   – Ничего невозможного в этом нет. Корабль и в самом деле пролетел лишь несколько миллионов километров. Почти все межзвездное расстояние он преодолел через гиперпространство.
   – Какое гиперпространство? – терпение Питта понемногу иссякало.
   – Он летел во много раз быстрее света. Земляне научились.
   – Это невозможно даже теоретически.
   – Разве? Хорошо, предложи другое объяснение. Я с удовольствием выслушаю.
   – Но… – Питт, открыв рот, смотрел на Леверетта.
   – Я знаю. Земляне каким-то образом добились того, что наши физики считают теоретически невозможным. Теперь я тебе скажу еще кое-что. Если они умеют летать быстрее света, то у них должна быть и сверхсветовая связь. Значит, в Солнечной системе уже знают, что они долетели до Немезиды и что происходит в этой звездной системе. Конечно, мы можем уничтожить корабль, во тогда через какое-то время у Немезиды появится целый флот таких кораблей. И во второй раз они прилетят далеко не с дружескими намерениями.
   – Но что же тогда нам делать? – Питт, казалось, на время потерял способность соображать.
   – Нам ничего не остается, как оказать им самый радушный прием, выяснить, кто они такие, что они здесь делают и каковы их намерения. Мне кажется, они собираются высадиться на Эритро. Значит, нам тоже нужно полететь на Эритро и там поговорить с дорогими гостями.
   – На Эритро?
   – Джэйнус, но что же нам еще делать, если они высадятся на Эритро?
   Придется встретить их там. Мы обязаны использовать такую возможность. Питт понемногу начал приходить в себя. Он быстро сориентировался и предложил Леверетту:
   – Если ты считаешь встречу на Эритро необходимой, то не согласишься ли взять эту миссию на себя? Конечно, ты получишь корабль и экипаж.
   – Ты хочешь сказать, что не полетишь на Эритро?
   – Как комиссар Ротора? Я не могу спускаться на планету только для того, чтобы приветствовать какой-то неизвестный корабль.
   – Понятно. Считаешь ниже своего достоинства. Значит, мне придется встречать чужестранцев, или крохотулек, или роботов, или еще кого-то одному.
   – Само собой разумеется, Сальтад, я постоянно буду поддерживать с тобой контакт, в том числе и видеосвязь.
   – Издали.
   – Да. Учти, что за успешное выполнение миссии ты будешь соответствующим образом вознагражден.
   – Ах так? Тогда… – Леверетт в раздумье посмотрел на Питта.
   Питт выждал минуту и поторопил собеседника:
   – Ты хочешь назвать цену?
   – Я собираюсь предложить цену. Если ты хочешь, чтобы я встречал этот корабль на Эритро, то в награду я хочу Эритро.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Я хочу, чтобы Эритро стал моим домом. Я устал от астероидов, от Разведслужбы, от людей. С меня довольно. Я хочу целую планету, большую безжизненную пустую планету. Я хочу построить там удобный дом и жить в нем, получая пищу и все необходимое со станции. Потом я заведу собственную ферму и буду разводить домашний скот – если мне удастся убедить животных жить, расти и размножаться на Эритро.
   – И давно у тебя появилось такое желание?
   – Не знаю. Оно вызревало постепенно. Когда я на этот раз прилетел на Ротор и снова увидел толпы людей, услышал этот постоянный ужасающий шум, для меня Эритро стал еще более желанным. Питт пожал плечами.
   – Вас уже двое. Ты и эта сумасшедшая девчонка.
   – Какая сумасшедшая девчонка?
   – Дочь Юджинии Инсигны. Кажется, ты должен знать Инсигну?
   – Астронома? Конечно, знаю. Впрочем, ее дочь я не видел ни разу.
   – Безрассудная девчонка. Она сама хочет остаться на Эритро.
   – Не вижу здесь никакого безрассудства. Напротив, я считаю такое желание весьма разумным. Ну, если она тоже хочет остаться на Эритро, мне придется мириться с присутствием женщины.
   – Я сказал «девчонка», – Питт предостерегающе поднял руку.
   – Сколько ей лет?
   – Пятнадцать.
   – Ах так? Ну что ж, со временем она повзрослеет. А я, к несчастью, постарею.
   – Ее никак нельзя назвать красавицей.
   – Нетрудно заметить, что я тоже не Аполлон. Как бы там ни было, теперь ты знаешь мои условия.
   – Ты хочешь, чтобы эти условия были официально внесены в память компьютера?
   – Джэйнус, что тебе стоит выполнить такую пустяковую формальность?
   Питт не улыбнулся.
   – Хорошо, – ответил он. – Попробуем проследить за посадкой этого корабля. Тем временем подготовим твой полет на Эритро.

Встреча

Глава 86

   – Сегодня утром Марлена пела, – с удивлением, недовольно проговорила Юджиния Инсигна. – Что-то вроде: «Мой дом среди звезд, среди свободно летящих планет».
   – Я знаю эту песню, – кивнул в ответ Зивер Генарр. – Я мог бы ее спеть, но боюсь сфальшивить.
   Юджиния и Генарр только что закончили ленч. Теперь они ежедневно обедали вместе, чем Генарр был очень доволен, хотя все их разговоры неизменно сводились к Марлене. К тому же Генарр отдавал себе отчет в том, что Юджиния несколько сблизилась с ним только от безысходности; в самом деле, с кем же еще она могла разговаривать совершенно откровенно?
   Впрочем, ему было все равно. Какова бы ни была причина.
   – Мне никогда не приходилось слышать, как она поет, – сказала Юджиния. – Я была уверена, что она вообще не умеет петь. Оказывается, у нее приятное контральто.
   – Должно быть, она сейчас очень рада или даже счастлива и к тому же немного взволнована. В общем, Юджиния, ей сейчас очень хорошо. У меня такое ощущение, что она нашла свое место во Вселенной, свою цель в жизни. Это дается далеко не каждому. Обычно наша жизнь протекает очень скучно, мы постоянно стремимся отыскать смысл своего существования, чаще всего ничего не находим и кончаем либо воинственным отчаянием, либо тихой покорностью судьбе. Я себя причисляю ко второму типу.
   Юджиния натянуто улыбнулась.
   – Подозреваю, что меня ты не относишь к числу смирившихся, – сказала она.
   – Юджиния, тебя нельзя назвать воинственно отчаявшейся, но ты не лишена склонности продолжать драться даже тогда, когда битва уже проиграна.
   Юджиния опустила глаза.
   – Ты имеешь в виду Крайла? – тихо спросила она.
   – Если ты подумала прежде всего о нем, то да, я имею в виду и Крайла, – ответил Зивер. – Но прежде всего я думал о Марлене. Она выходила на планету уже не меньше десяти раз. Ей это очень нравится, она счастлива, и тем не менее ты, сидя здесь, не находишь себе места и безуспешно стараешься побороть охвативший тебя ужас. В чем дело, что не дает тебе покоя?
   Юджиния помолчала, покрутила вилку, потом ответила:
   – Вероятно, это ощущение утраты. В этом есть что-то несправедливое. Крайл сделал выбор, и я потеряла его. Теперь Марлена сделала свой выбор, и я теряю ее – если не из-за чумы, то из-за Эритро.
   – Понимаю, – Генарр протянул руку, и Юджиния машинально накрыла ее своей ладонью.
   – Марлене все больше и больше нравится пустая дикая планета; она все меньше и меньше интересуется нами. В конце концов она как-нибудь устроится жить на планете, в лучшем случае изредка будет навещать нас, а потом уйдет совсем.
   – Возможно, ты права, но ведь вся наша жизнь – непрерывная цепь потерь. Мы поочередно теряем свою молодость, своих родителей, свою любовь, своих друзей, здоровье и, наконец, жизнь. Стремясь избежать потерь, ты тем не менее потеряешь все это, но, кроме того, лишишься покоя и самообладания.
   – Зивер, Марлена никогда не была счастливым ребенком.
   – Ты считаешь, что в этом твоя вина?
   – Я могла бы быть более внимательной к ней.
   – Начать никогда не поздно. Но сначала подумай как следует.
   Марлена хотела получить целую планету и получила ее. Она хотела превратить свои неудобные и обременительные в общении с людьми способности в способ общения с другим разумом и добилась этого. В чем же должно заключаться твое внимание? В том, чтобы заставить дочь отказаться и от планеты, и от общения с другим разумом? В том, чтобы более или менее прочно привязать Марлену к себе и тем самым навести ей такой удар, такую потерю, масштабы которых не в состоянии охватить ни ты, ни я?
   Юджиния рассмеялась сквозь слезы.
   – Зивер, ты можешь переубедить кого угодно.
   – Разве? Мне казалось, что мои слова ничего не стоят по сравнению с молчанием Крайла.
   – Дело не только в Крайле. – Юджиния нахмурилась. – Впрочем, это неважно. Сейчас у меня есть ты, Зивер, и в тебе я нахожу утешение.
   – Ну а меня утешает мысль, что я могу утешить тебя, – верный признак, что я уже достиг преклонного возраста. Если мы нуждаемся прежде всего в утешении, значит, жизнь идет к закату.
   – Но в этом же нет ничего плохого.
   – Абсолютно ничего. Иногда мне кажется, что на свете должно быть немало супружеских пар, которые прошли через самую пылкую страсть, самую горячую любовь, но так и не смогли найти утешение друг в друге. Так вот, я думаю, что в конце концов они были бы рады променять все это на возможность взаимной поддержки. Не знаю. Тихие победы так незаметны. Они очень важны, но не бросаются в глаза.
   – Ты говоришь о себе, бедный мой Зивер?
   – Перестань, Юджиния. Я всю жизнь стремился не попасться в капкан самоуничтожения, и не пытайся заманить меня туда только для того, чтобы насладиться моими терзаниями.
   – Ну что ты, Зивер, я вовсе не хочу, чтобы ты терзался.
   – Именно это я и хотел услышать. Видишь, какой я хитрый. Но, знаешь, если Марлену вообще можно заменить кем бы то ни было, я бы не возражал, чтобы этой заменой был я – когда тебе потребуется утешение. Меня не сможет оторвать от тебя вся Вселенная; конечно, если только ты сама не захочешь, чтобы я ушел.
   Юджиния стиснула руку Генарра.
   – Я не стою тебя, Зивер, – сказала она.
   – Только не надо превращать это в предлог, который помог бы тебе избавиться от меня. Юджиния, я охотно отдаю себя в твое распоряжение. Не мешай мне принести эту жертву.
   – Ты не нашел никого более достойного?
   – Я и не искал. По правде говоря, среди женщин на Роторе я не пользовался большим успехом. Да и что мне делать с более достойной кандидатурой? Должно быть, чрезвычайно глупо предлагать себя в качестве заслуженной награды. Гораздо более романтично быть незаслуженным даром, манной небесной.
   – Быть по-царски снисходительным к тем, кто этого не заслуживает?
   – Да, вот это мне нравится, – Генарр энергично кивнул. – Да, именно такая ситуация подходит мне больше всего.
   Юджиния снова рассмеялась, на этот раз уже без слез.
   – Ты тоже сумасшедший. Знаешь, почему-то раньше я этого не замечала.
   – У меня свои секреты. Когда ты узнаешь меня получше… со временем, конечно…
   Генарра прервало резкое жужжание приемника сообщений.
   – Вот видишь, Юджиния, – нахмурившись сказал Генарр, – только я добрался до самого главного… сам не понимаю, как мне это удалось, но факт остается фактом: ты уже готова была растаять… и тут нас прерывают. Ох-хо-хо! – Тон Генарра резко изменился:
   – Это от Сальтада Леверетта.
   – От кого?
   – Ты его не знаешь. Его вообще почти никто не знает. Большего отшельника я в жизни не видел. Он работает и живет в поясе астероидов, потому что ему там нравится. Я не видел этого старого бездельника уже несколько лет. Впрочем, какой он старый, примерно мой ровесник. Послание засекречено. Ага, оно проявится только после того, как идентифицируются отпечатки моих больших пальцев. Значит, это настолько секретные сведения, что мне полагается сначала попросить тебя выйти и только потом вскрыть послание.
   Юджиния сразу же встала, но он жестом остановил ее.
   – Не принимай всерьез эти глупости. Секретность – типичная болезнь бюрократии. Я на эти игрушки не обращаю внимания. Генарр приложил к определенному месту на листе большой палец сначала одной руки, потом другой. На листе проступили буквы. Генарр сказал: