Страница:
— ..да с Ваней думаю я на берег перебраться. Оглядим, куда судно вести и где самим зимовать. А сыщем такое место — сигнал подадим. Старшим здесь Колобова оставлю.
Зверобои молчали, угрюмо поглядывая на льды, отделявшие их от земли. В практике поморов часто встречалась необходимость послать на разведку самых опытных мореходов, причем выбор артели обычно падал на кормщика. И сейчас все понимали разумность плана Химкова, но каждый, наверно, подумал: «Не легкое дело по такому льду до берега добраться. Живыми бы остались».
— Ваня, Степан, Федор, одевайтесь, мешкать нечего. Доставай ламбыnote 26, прихватывай багры, — распоряжался Алексей. — Шарапов, ты пищаль да больше зарядов бери. А ты Федор, — топор, муки немного да табаку. Сам-то не куришь — не запамятовал бы.
Быстро оделись промышленники. Каждый на всякий случай обмотался кожаным ремнем. Вскинув на плечи котомки с припасами, они ждали кормщика.
Химков на несколько минут задержался в своей каюте, чтобы поговорить наедине с Колобовым, отдать ему необходимые распоряжения по судну.
— …Ну, кажись, все обсказал, — поднялся со стула Алексей. — Вернетесь ежели без меня — всяко ведь бывает, — ребят промыслом не обидь. Купцу все мало, сколь ни привези. А ребятам лишняя копейка вот как нужна… Письмецо Наталье моей передай. Скажи ей… Да нет, ничего говорить не надо: в письме все указано. Ну, бывай здоров, пойду.
Поморы обнялись, поцеловались. Химков надел свою котомку, снял с гвоздя маточку и по обычаю поморов-мореходов привязал ее к поясу. Затем он простился взглядом с каютой и вышел вместе с Колобовым на палубу.
— Берегите, братцы, лодью, — повторил кормщик, прощаясь со всеми.
— Да уж будь надежен, не сомневайся, Алексей, тебе пусть бог поможет, — загудели в ответ промышленники.
Химков и его спутники сошли на лед, надели на ноги ламбы и с баграми в руках двинулись вперед.
Хорошо были видны на белом льду темные фигуры четырех поморов. Медленно и упорно двигались они к берегу, пробираясь с льдины на льдину. Химков впереди, за ним Ваня, немного правее Шарапов и Веригйн.
Лед, как живое существо, старался задержать смельчаков, то преграждая путь невесть откуда взявшимися разводьями, то внезапно бросая поперек дороги торосы.
Все оставшиеся на лодье с волнением следили за своими товарищами. Вот оступился Степан, провалился в воду… Химков вернулся, помогает ему выбраться на большую льдину. Спешат Ваня и Веригйн. Ну, слава богу! Опять идут вместе все четверо!
Скоро они стали едва заметны, слились в одно темное пятно. А поморы с «Ростислава» все не отрывали глаз от этого живого пятнышка, исчезавшего в белесой дали.
Труден путь разведчиков, но люди пядь за пядью одолевали длинные версты.
Медленно и упорно двигали к они к берегу…
Еще усилие, еще — и вот они, наконец, в безопасности. Выбравшись на берег, все четверо, как по команде, обернулись и посмотрели на свое судно.
Маленькая скорлупка одиноко чернела среди обступивших ее льдов. Сизая струйка дыма вилась рядом с мачтами, казавшимися тонкими иглами. Далеко было до лодьи.
Мореходы насквозь промокли, с одежды стекала вода, собираясь у ног небольшими лужицами. Все тяжело дышали от усталости. И почти невозможным казалось им то, что они только сейчас совершили. Молчание нарушил Алексей.
— Обед, видно, на лодье готовят… И мы отдохнем немного да перекусим. А уж сушиться после будем.
Он с наслаждением опустился на землю, освободил натруженные плечи от котомки и вынул завтрак, завернутый в чистую тряпицу. Остальные последовали примеру старшего, в то же время с любопытством оглядывая незнакомую землю.
В некотором расстоянии от них, справа и слева, на берегу возвышались приметные черные скалы, выступавшие в море небольшими мысами. Меж скал берег был плоским, отлогим. А дальше, вглубь острова, в двух-трех верстах он поднимался крутой стеной, образуя довольно высокое плато.
Кроме мхов и лишайников, не видно было почти никакой растительности. На первый взгляд все уныло, мертво. Только опытный глаз охотника мог определить по еле заметным следам, что здесь водятся животные.
Химков поднялся первым. Привычным движением оправил он сбившийся пояс, сдвинул поудобнее нож и вдруг вскрикнул, всердцах бросив шапку оземь.
Зная сдержанность кормщика, все с удивлением посмотрели на него.
— Маточку затерял!
Взволнованные мореходы обшарили все вокруг, но ничего не нашли.
— Должно, во льдах отвязалась… Пойдем, — вздохнул Алексей, — видать, горю не поможешь.
Поморы приступили к обследованию острова, пробираясь по берегу моря к югу. Едва успев свернуть за мысок, они увидели стадо диких оленей.
Степан схватился за пищаль.
— Не суйся, успеешь! Сначала дело сделаем. Забыл, что ли, товарищей? — сурово остановил его Химков.
Шарапов с сожалением опустил ствол, поглядывая на спокойно пасущееся стадо.
Промышленники продолжали путь, ко всему приглядываясь и прислушиваясь.
Но вот Алексей заметил как будто подходящее место для стоянки судна. Это был приглубый берег из мелкого галечника. Степан с небольшой льдинки проверил багром глубину.
— Ну-к что ж, и не глубоко и не мелко, как раз в аккурат, — спрыгнув с льдины на берег, объявил он, — а вон и камень торчит, надежная зацепа для якоря будет.
— Ну и ладно! Хорошо, удачливо сыскали, — радовался Химков. — Наших бы надо подбодрить. Давай, ребятушки, костер разжигать, сигнал подадим. На росплавахnote 27, коли можно, пусть лодью с места двигают. Дело трудное, за одну воду не осилить.
Плавника на берегу было великое множество. Мореходы без трута сложили большой костер и вскоре высокий столб дыма поднялся над берегом. У костра было тепло и уютно, но кормщик торопил товарищей.
— Нечего дело волочить зря. Дальше пойдем. Может, и изба на счастье близко.
Однако впереди виднелись лишь темно-серые скалы, в беспорядке торчавшие по берегу. Тихо было вокруг. Только скрип торосящегося льда в море да шорох осыпавшегося под ногами песка и щебня нарушали безмолвие.
Вдруг Алексей остановился. Его зоркий взгляд приметил в узкой долине что-то похожее на постройку.
— Изба! — закричал Ваня и пустился к ней со всех ног.
Через полчаса все собрались у старой, давно заброшенной постройки.
Избушка стояла, слегка покосившись, и как бы раздумывала: упасть или еще подержаться немного? Бревна в стенах кое-где разошлись, образуя широкие, в ладонь отверстия. Конопатка давно вывалилась. Когда-то для тепла крыша была покрыта толстым слоем земли. Сейчас тесины местами сгнили, и земля провалилась. Там, где крыша еще сохранилась, разрослась полярная зелень.
Промышленники вошли в избу и, сняв шапки, перекрестились. Понемногу глаза привыкли к полумраку, и можно было рассмотреть помещение. Оно делилось на две части: первая поменьше — сени, и вторая попросторнее — горница, с большой печью налево от двери. Печь была сложена из нетесаных камней, когда-то слепленных глиной. Потолок избы почернел от копоти, а нижняя часть стен до уровня окон была чистая, как будто вымытая. В те времена такие избы были обычными на зимовках. Труб не ставили, и дым из печки выходил наружу прямо через двери или окна. В стенах горницы, почти под потолком, светились три небольших, грубо вырубленных окна. Почерневшие доски, видимо ставни, валялись на полу. Вдоль стен виднелись лавки — полати.
Шарапов потрогал рукой покосившуюся дверь.
— Много лет тут никто не жил. Древняя постройка-то.
— А руки на что? Поправим избу, любо-дорого будет, — уверенно пробасил Федор.
— Гляди-ка, бревна какие крепкие, гнилых почти нигде не видать, — откликнулся из другого угла избы Ваня.
— На то и север, море Студеное. Тут дерево тысячу лет лежать может и не струхлявится, — пояснил Алексей.
Место зимовья промышленникам не понравилось, но изба была подходящая. А самое главное — есть сени, они сохранят тепло во время зимних морозов. Правда, сейчас по избе гулял ветер, засвистывая в щелях, но это не беспокоило поморов, сызмальства привыкших владеть топором.
Вскоре около избы жарко запылал костер, закипел котелок, прихваченный хозяйственным
Федором. Сытые, в просушенной одежде, мореходы расположились в горнице на полатях. Уже начиная дремать, Химков окликнул сына:
— Ванюха, двери прикрой покрепче. Коли ошкуй в гости пожалует, пусть постучится сначала… да пищаль приготовь.
Ваня нашел валявшиеся поблизости от избы куски дерева, жерди и хитроумно укрепил дверь.
Уставшие промышленники погрузились в глубокий сон…
Вскоре после ухода Алексея напор льда на «Ростислав» еще усилился. То там, то здесь дыбились новые и новые торосы, у кормы лед со скрипом громоздился на борт, грозя обломать руль. Судно тяжело вздрагивало и медленно ворочалось под ударами льда и ветра.
Спустившись в трюм, старый Клим обнаружил воду, выступавшую на стлань. Вода сочилась, пробивалась через ослабевшие пазы корпуса.
Захлебываясь, заработала деревянная помпа, со стоном выкачивая из трюма воду. Поморы не жалели рук, налегая на рычаг.
Но лед все крепче стискивал лодью. Отбиваясь от наседавшего со всех сторон врага, мореходы с нетерпением и надеждой поглядывали на остров.
Вот на лодье увидали сигнал с берега. Дымный столб чуть левее двух черных скал указывал, куда вести судно.
— Где лодья ни рыщет, а у якоря будет! — повеселел Колобов. — Верно, ребята, пословка-то говорит?
Труден будет путь. Дождавшись полной воды прилива, потащат поморы вперед лодейный якорь, закрепят его за крепкую льдину, потянут свой корабль по узким разводьям, медленно ворочая воротом. Пешнями и топорами будут расчищать дорогу.
Но не суждено лодье быть у якоря… Ночью ветер перешел в шторм и круто изменил направление. Льдины яростно поползли на борт, ломая и кроша дерево.
Обшивка корпуса стала расходиться, образовались широкие щели. Льды, исковеркав и сорвав с петель руль, набивались под днище, подымая корму. Тщетно пытались поморы баграми остановить наступление льда. Нос судна быстро повалился вниз, на мгновение задержавшись коротким бревном бушприта за торос. Но только на мгновение… Вместе с оторвавшимися досками обшивки и частями креплений бушприт рухнул на лед. С грохотом, ломая переборку, посыпались на нос камни из «балансного ящика», еще больше приподнялась корма. Выворачивая и ломая палубу, упала передняя мачта. Из разрушенной поварни валилось на лед имущество мореходов. Покатились глиняные миски, разбилась на куски кирпичная печь. Повисли в беспорядке изорванные и спутанные снасти. Вот грот-мачта пошатнулась и нагнулась вперед, расползлись по швам раздавленные карбасы, раздался приглушенный водой треск, и внутрь корпуса хлынул студеный поток…
Откачивать воду было уже бесполезно.
— Ребята! — крикнул Колобов. — Лодью не спасти. Выходи на лед!.. Забирай припасы!..
Мореходы бросились было к трюму, но, глянув на гнувшиеся и трещавшие опруги, заколебались.
— Не хоронись от смерти, смерть труса ищет! — хлестнули по сознанию слова Колобова. В накинутом на плечи полушубке, без шапки, он стоял на вздыбленной корме, ухватившись рукой за ванты.
Через мгновение поморы были в трюме, хватали все, что еще не покрыла вода, и сбрасывали на лед.
И вот, что можно было сделать, — сделано. Промышленники сошли на лед и сняли шапки перед гибнущим судном.
Сгорбился и опустил голову Клим Зорькин. Мозолистые, не ослабевшие еще за долгую жизнь руки его сейчас беспомощно повисли. Тяжело было у него на сердце, жалко сморщилось лицо старика, слезинки запутались в седой бороде.
«Эх,» Ростислав «!.. Вот ведь как лодью жалко. Кабыть не ее, тебя самого льдом ломает!»
…судно тонуло. Поморы собирали разбросанное на льду снаряжение…
Исковерканное судно тонуло. Поморы собирали разбросанное на льду снаряжение, готовились идти на берег.
Но и здесь им не было удачи. Внезапно льды зашевелились: это опять переменился ветер. Теперь он дул вдоль берега к югу, унося лед, полузатопленное судно и заметавшихся людей в море.
Побежавших было к берегу мореходов остановило черное разводье… Голос подкормчего потерялся в завывании ветра…
Никто больше не слыхал о десяти храбрых поморах и о судне, принадлежавшем купцу Еремею Окладникову, что из Мезени.
Рано утром, выйдя на берег и взглянув на море, Алексей Химков долго не мог понять, в чем дело. Он дернул себя за бороду, думая, что еще спит.
Но нет, то была действительность. Лед, только вчера лежавший сплошным покровом до самого горизонта, исчез. Вместе с ним исчезло и судно…
Вместо серо-белой взъерошенной поверхности льда большие волны ходили по свинцовому морю. у берега местами белел припайnote 28 да торчали приткнувшиеся на мель стамухиnote 29. Море с рокотом разбивалось о ледяные глыбы, о голый скалистый берег, уходивший в мутную, тоскливую даль. Из-за гор ползли низкие тучи. Они задевали за острые вершины и, оборванные, лохматые, закрывали небо. Лишь изредка косые лучи солнца золотили на минуту стылую черноту каменных громад.
Резкий, порывистый ветер туманил слезою глаза. Он с силой бросал в лицо мелкие камешки и шумливо гнал их по берегу, словно опавшие осенние листья.
И шквалистый ветер, и пустынное море, и мрачное небо, и каменные громады представлялись в этот момент кормщику как что-то единое, враждебное. Мозг Химкова напряженно работал, ища выхода и не находя его. «Одни… без припасов, без оружия…»
Но вот издалека, сквозь льды и туманы, через все Студеное море глянули на него лица жены и детей, оставшихся дома… Губы их шевелились, как будто говоря: «Не оплошай, Алеша, отец! Вернись, кормилец. Погибнем мы одни. Сбереги себя».
Прошла минута, другая. Пелена сошла с глаз, — вспомнил, где он и что с ним. Вспомнил Ваню, товарищей, еще спавших, ничего не зная.
— Нет, рано сдаваться. Хоть и страшон и силен ты, Грумант, а русский человек сильнее. Выдюжим!
Алексей выпрямился и сжал кулаки. Он, простой мореход, принял вызов судьбы и решил бороться до конца.
Обернувшись, он увидел показавшихся из-за скалы Федора, Степана и Ваню.
Зверобои молчали, угрюмо поглядывая на льды, отделявшие их от земли. В практике поморов часто встречалась необходимость послать на разведку самых опытных мореходов, причем выбор артели обычно падал на кормщика. И сейчас все понимали разумность плана Химкова, но каждый, наверно, подумал: «Не легкое дело по такому льду до берега добраться. Живыми бы остались».
— Ваня, Степан, Федор, одевайтесь, мешкать нечего. Доставай ламбыnote 26, прихватывай багры, — распоряжался Алексей. — Шарапов, ты пищаль да больше зарядов бери. А ты Федор, — топор, муки немного да табаку. Сам-то не куришь — не запамятовал бы.
Быстро оделись промышленники. Каждый на всякий случай обмотался кожаным ремнем. Вскинув на плечи котомки с припасами, они ждали кормщика.
Химков на несколько минут задержался в своей каюте, чтобы поговорить наедине с Колобовым, отдать ему необходимые распоряжения по судну.
— …Ну, кажись, все обсказал, — поднялся со стула Алексей. — Вернетесь ежели без меня — всяко ведь бывает, — ребят промыслом не обидь. Купцу все мало, сколь ни привези. А ребятам лишняя копейка вот как нужна… Письмецо Наталье моей передай. Скажи ей… Да нет, ничего говорить не надо: в письме все указано. Ну, бывай здоров, пойду.
Поморы обнялись, поцеловались. Химков надел свою котомку, снял с гвоздя маточку и по обычаю поморов-мореходов привязал ее к поясу. Затем он простился взглядом с каютой и вышел вместе с Колобовым на палубу.
— Берегите, братцы, лодью, — повторил кормщик, прощаясь со всеми.
— Да уж будь надежен, не сомневайся, Алексей, тебе пусть бог поможет, — загудели в ответ промышленники.
Химков и его спутники сошли на лед, надели на ноги ламбы и с баграми в руках двинулись вперед.
Хорошо были видны на белом льду темные фигуры четырех поморов. Медленно и упорно двигались они к берегу, пробираясь с льдины на льдину. Химков впереди, за ним Ваня, немного правее Шарапов и Веригйн.
Лед, как живое существо, старался задержать смельчаков, то преграждая путь невесть откуда взявшимися разводьями, то внезапно бросая поперек дороги торосы.
Все оставшиеся на лодье с волнением следили за своими товарищами. Вот оступился Степан, провалился в воду… Химков вернулся, помогает ему выбраться на большую льдину. Спешат Ваня и Веригйн. Ну, слава богу! Опять идут вместе все четверо!
Скоро они стали едва заметны, слились в одно темное пятно. А поморы с «Ростислава» все не отрывали глаз от этого живого пятнышка, исчезавшего в белесой дали.
Труден путь разведчиков, но люди пядь за пядью одолевали длинные версты.
Медленно и упорно двигали к они к берегу…
Еще усилие, еще — и вот они, наконец, в безопасности. Выбравшись на берег, все четверо, как по команде, обернулись и посмотрели на свое судно.
Маленькая скорлупка одиноко чернела среди обступивших ее льдов. Сизая струйка дыма вилась рядом с мачтами, казавшимися тонкими иглами. Далеко было до лодьи.
Мореходы насквозь промокли, с одежды стекала вода, собираясь у ног небольшими лужицами. Все тяжело дышали от усталости. И почти невозможным казалось им то, что они только сейчас совершили. Молчание нарушил Алексей.
— Обед, видно, на лодье готовят… И мы отдохнем немного да перекусим. А уж сушиться после будем.
Он с наслаждением опустился на землю, освободил натруженные плечи от котомки и вынул завтрак, завернутый в чистую тряпицу. Остальные последовали примеру старшего, в то же время с любопытством оглядывая незнакомую землю.
В некотором расстоянии от них, справа и слева, на берегу возвышались приметные черные скалы, выступавшие в море небольшими мысами. Меж скал берег был плоским, отлогим. А дальше, вглубь острова, в двух-трех верстах он поднимался крутой стеной, образуя довольно высокое плато.
Кроме мхов и лишайников, не видно было почти никакой растительности. На первый взгляд все уныло, мертво. Только опытный глаз охотника мог определить по еле заметным следам, что здесь водятся животные.
Химков поднялся первым. Привычным движением оправил он сбившийся пояс, сдвинул поудобнее нож и вдруг вскрикнул, всердцах бросив шапку оземь.
Зная сдержанность кормщика, все с удивлением посмотрели на него.
— Маточку затерял!
Взволнованные мореходы обшарили все вокруг, но ничего не нашли.
— Должно, во льдах отвязалась… Пойдем, — вздохнул Алексей, — видать, горю не поможешь.
Поморы приступили к обследованию острова, пробираясь по берегу моря к югу. Едва успев свернуть за мысок, они увидели стадо диких оленей.
Степан схватился за пищаль.
— Не суйся, успеешь! Сначала дело сделаем. Забыл, что ли, товарищей? — сурово остановил его Химков.
Шарапов с сожалением опустил ствол, поглядывая на спокойно пасущееся стадо.
Промышленники продолжали путь, ко всему приглядываясь и прислушиваясь.
Но вот Алексей заметил как будто подходящее место для стоянки судна. Это был приглубый берег из мелкого галечника. Степан с небольшой льдинки проверил багром глубину.
— Ну-к что ж, и не глубоко и не мелко, как раз в аккурат, — спрыгнув с льдины на берег, объявил он, — а вон и камень торчит, надежная зацепа для якоря будет.
— Ну и ладно! Хорошо, удачливо сыскали, — радовался Химков. — Наших бы надо подбодрить. Давай, ребятушки, костер разжигать, сигнал подадим. На росплавахnote 27, коли можно, пусть лодью с места двигают. Дело трудное, за одну воду не осилить.
Плавника на берегу было великое множество. Мореходы без трута сложили большой костер и вскоре высокий столб дыма поднялся над берегом. У костра было тепло и уютно, но кормщик торопил товарищей.
— Нечего дело волочить зря. Дальше пойдем. Может, и изба на счастье близко.
Однако впереди виднелись лишь темно-серые скалы, в беспорядке торчавшие по берегу. Тихо было вокруг. Только скрип торосящегося льда в море да шорох осыпавшегося под ногами песка и щебня нарушали безмолвие.
Вдруг Алексей остановился. Его зоркий взгляд приметил в узкой долине что-то похожее на постройку.
— Изба! — закричал Ваня и пустился к ней со всех ног.
Через полчаса все собрались у старой, давно заброшенной постройки.
Избушка стояла, слегка покосившись, и как бы раздумывала: упасть или еще подержаться немного? Бревна в стенах кое-где разошлись, образуя широкие, в ладонь отверстия. Конопатка давно вывалилась. Когда-то для тепла крыша была покрыта толстым слоем земли. Сейчас тесины местами сгнили, и земля провалилась. Там, где крыша еще сохранилась, разрослась полярная зелень.
Промышленники вошли в избу и, сняв шапки, перекрестились. Понемногу глаза привыкли к полумраку, и можно было рассмотреть помещение. Оно делилось на две части: первая поменьше — сени, и вторая попросторнее — горница, с большой печью налево от двери. Печь была сложена из нетесаных камней, когда-то слепленных глиной. Потолок избы почернел от копоти, а нижняя часть стен до уровня окон была чистая, как будто вымытая. В те времена такие избы были обычными на зимовках. Труб не ставили, и дым из печки выходил наружу прямо через двери или окна. В стенах горницы, почти под потолком, светились три небольших, грубо вырубленных окна. Почерневшие доски, видимо ставни, валялись на полу. Вдоль стен виднелись лавки — полати.
Шарапов потрогал рукой покосившуюся дверь.
— Много лет тут никто не жил. Древняя постройка-то.
— А руки на что? Поправим избу, любо-дорого будет, — уверенно пробасил Федор.
— Гляди-ка, бревна какие крепкие, гнилых почти нигде не видать, — откликнулся из другого угла избы Ваня.
— На то и север, море Студеное. Тут дерево тысячу лет лежать может и не струхлявится, — пояснил Алексей.
Место зимовья промышленникам не понравилось, но изба была подходящая. А самое главное — есть сени, они сохранят тепло во время зимних морозов. Правда, сейчас по избе гулял ветер, засвистывая в щелях, но это не беспокоило поморов, сызмальства привыкших владеть топором.
Вскоре около избы жарко запылал костер, закипел котелок, прихваченный хозяйственным
Федором. Сытые, в просушенной одежде, мореходы расположились в горнице на полатях. Уже начиная дремать, Химков окликнул сына:
— Ванюха, двери прикрой покрепче. Коли ошкуй в гости пожалует, пусть постучится сначала… да пищаль приготовь.
Ваня нашел валявшиеся поблизости от избы куски дерева, жерди и хитроумно укрепил дверь.
Уставшие промышленники погрузились в глубокий сон…
Вскоре после ухода Алексея напор льда на «Ростислав» еще усилился. То там, то здесь дыбились новые и новые торосы, у кормы лед со скрипом громоздился на борт, грозя обломать руль. Судно тяжело вздрагивало и медленно ворочалось под ударами льда и ветра.
Спустившись в трюм, старый Клим обнаружил воду, выступавшую на стлань. Вода сочилась, пробивалась через ослабевшие пазы корпуса.
Захлебываясь, заработала деревянная помпа, со стоном выкачивая из трюма воду. Поморы не жалели рук, налегая на рычаг.
Но лед все крепче стискивал лодью. Отбиваясь от наседавшего со всех сторон врага, мореходы с нетерпением и надеждой поглядывали на остров.
Вот на лодье увидали сигнал с берега. Дымный столб чуть левее двух черных скал указывал, куда вести судно.
— Где лодья ни рыщет, а у якоря будет! — повеселел Колобов. — Верно, ребята, пословка-то говорит?
Труден будет путь. Дождавшись полной воды прилива, потащат поморы вперед лодейный якорь, закрепят его за крепкую льдину, потянут свой корабль по узким разводьям, медленно ворочая воротом. Пешнями и топорами будут расчищать дорогу.
Но не суждено лодье быть у якоря… Ночью ветер перешел в шторм и круто изменил направление. Льдины яростно поползли на борт, ломая и кроша дерево.
Обшивка корпуса стала расходиться, образовались широкие щели. Льды, исковеркав и сорвав с петель руль, набивались под днище, подымая корму. Тщетно пытались поморы баграми остановить наступление льда. Нос судна быстро повалился вниз, на мгновение задержавшись коротким бревном бушприта за торос. Но только на мгновение… Вместе с оторвавшимися досками обшивки и частями креплений бушприт рухнул на лед. С грохотом, ломая переборку, посыпались на нос камни из «балансного ящика», еще больше приподнялась корма. Выворачивая и ломая палубу, упала передняя мачта. Из разрушенной поварни валилось на лед имущество мореходов. Покатились глиняные миски, разбилась на куски кирпичная печь. Повисли в беспорядке изорванные и спутанные снасти. Вот грот-мачта пошатнулась и нагнулась вперед, расползлись по швам раздавленные карбасы, раздался приглушенный водой треск, и внутрь корпуса хлынул студеный поток…
Откачивать воду было уже бесполезно.
— Ребята! — крикнул Колобов. — Лодью не спасти. Выходи на лед!.. Забирай припасы!..
Мореходы бросились было к трюму, но, глянув на гнувшиеся и трещавшие опруги, заколебались.
— Не хоронись от смерти, смерть труса ищет! — хлестнули по сознанию слова Колобова. В накинутом на плечи полушубке, без шапки, он стоял на вздыбленной корме, ухватившись рукой за ванты.
Через мгновение поморы были в трюме, хватали все, что еще не покрыла вода, и сбрасывали на лед.
И вот, что можно было сделать, — сделано. Промышленники сошли на лед и сняли шапки перед гибнущим судном.
Сгорбился и опустил голову Клим Зорькин. Мозолистые, не ослабевшие еще за долгую жизнь руки его сейчас беспомощно повисли. Тяжело было у него на сердце, жалко сморщилось лицо старика, слезинки запутались в седой бороде.
«Эх,» Ростислав «!.. Вот ведь как лодью жалко. Кабыть не ее, тебя самого льдом ломает!»
…судно тонуло. Поморы собирали разбросанное на льду снаряжение…
Исковерканное судно тонуло. Поморы собирали разбросанное на льду снаряжение, готовились идти на берег.
Но и здесь им не было удачи. Внезапно льды зашевелились: это опять переменился ветер. Теперь он дул вдоль берега к югу, унося лед, полузатопленное судно и заметавшихся людей в море.
Побежавших было к берегу мореходов остановило черное разводье… Голос подкормчего потерялся в завывании ветра…
Никто больше не слыхал о десяти храбрых поморах и о судне, принадлежавшем купцу Еремею Окладникову, что из Мезени.
Рано утром, выйдя на берег и взглянув на море, Алексей Химков долго не мог понять, в чем дело. Он дернул себя за бороду, думая, что еще спит.
Но нет, то была действительность. Лед, только вчера лежавший сплошным покровом до самого горизонта, исчез. Вместе с ним исчезло и судно…
Вместо серо-белой взъерошенной поверхности льда большие волны ходили по свинцовому морю. у берега местами белел припайnote 28 да торчали приткнувшиеся на мель стамухиnote 29. Море с рокотом разбивалось о ледяные глыбы, о голый скалистый берег, уходивший в мутную, тоскливую даль. Из-за гор ползли низкие тучи. Они задевали за острые вершины и, оборванные, лохматые, закрывали небо. Лишь изредка косые лучи солнца золотили на минуту стылую черноту каменных громад.
Резкий, порывистый ветер туманил слезою глаза. Он с силой бросал в лицо мелкие камешки и шумливо гнал их по берегу, словно опавшие осенние листья.
И шквалистый ветер, и пустынное море, и мрачное небо, и каменные громады представлялись в этот момент кормщику как что-то единое, враждебное. Мозг Химкова напряженно работал, ища выхода и не находя его. «Одни… без припасов, без оружия…»
Но вот издалека, сквозь льды и туманы, через все Студеное море глянули на него лица жены и детей, оставшихся дома… Губы их шевелились, как будто говоря: «Не оплошай, Алеша, отец! Вернись, кормилец. Погибнем мы одни. Сбереги себя».
Прошла минута, другая. Пелена сошла с глаз, — вспомнил, где он и что с ним. Вспомнил Ваню, товарищей, еще спавших, ничего не зная.
— Нет, рано сдаваться. Хоть и страшон и силен ты, Грумант, а русский человек сильнее. Выдюжим!
Алексей выпрямился и сжал кулаки. Он, простой мореход, принял вызов судьбы и решил бороться до конца.
Обернувшись, он увидел показавшихся из-за скалы Федора, Степана и Ваню.
Глава четвертая. ОДНИ НА ОСТРОВЕ
— Здорово ночевали! — весело приветствовал Химкова Степан, но тут же осекся, по лицу кормщика почувствовав неладное.
Химков молча показал на море.
— Где же льды? Где «Ростислав»? — в голос воскликнули мореходы.
— Вынесло ветром со льдами… или, может быть… погиб, с трудом ответил Алексей.
— И мы погибнем! — вскрикнул каким то не своим, отчаянным голосом Веригин.
Замолчи, Федор! — строго оборвал его кормщик. — Что с тобой? Отец твой не раз, помню, говаривал: «Лучше помереть в море, чем в бабьем подоле». Будем ждать, авось вернется лодья.
— Да не то, Алексей, не боюсь я. Только тяжко мне, ровно камень на сердце… Не будет лодьи! Век будем ждать. Одна надежда на бога.
— На бога надейся, да сам не плошай. Не придет судно — перезимуем. Зимовка-то нам не впервой, сделаем все, что надо, и проживем хорошо. А тебе и пять зимовок нипочем. Ишь ведь, детина какой уродился!
Веригин, что-то бормоча, хмуро глядел под ноги.
— Ну что ты горюешь? Не пропадем. Еще зверя напромыслим и с деньгой домой вернемся, — ободрял Алексей павшего духом великана.
— Ежели дружно, и десять годов ладно проживем. Дружбу — ее и темь, и мороз, и пурга боится. Верно я говорю, ребята? — поддержал Химкова Степан, улыбнувшись товарищам. — И ты, Ванюха, испугался, небось? — неожиданно спросил он мальчика. — Страшно ведь на Груманте зимовать: медведи, морозы лютые.
Ваня посмотрел на отца, на Шарапова, на Федора и ответил с недетской серьезностью:
— Нет, Степан. С отцом да с тобой не страшно. Мамку только жалко, одна ведь. А с Федором я бы нипочем не остался. Страшно с Федором.
Алексей и Степан молча переглянулись, а Федор быстро поднял глаза и рванулся к мальчику.
— Ванюшка, родной!.. Други! А разве я… — загудел он срывающимся голосом. — Нет у меня страха… да ведь дело какое! Пашеньку-то знаете, Малыгиных дочку… ждет меня … Летом на тот год сватать хотел… Не подумал я — у тебя, Алексей, жонка, детишки дома… Простите, родные…
— Чего там, Федор, знаем ведь, каков ты человек. Вишь, молчальник, про свадьбу словом не обмолвился! Вот вернемся домой, мы со Степаном сватами будем, ладно, што ль? — уже шутил Химков. — А теперь, братцы, за работу. Зимовка то у нас, говорить нечего, трудная. Кабы знать, как дело обернется, припасу бы поболе взять. Да что вспоминать, теперь не поправишь…
Здесь, на Груманте, даже при хорошем снаряжении все требовало от людей огромного труда, изворотливости, подлинного мужества и стойкости. А четверо мореходов оказались почти ни с чем. На затерянном среди льдов и туманов полярном острове им предстояло все делать самим, с боем отвоевывать у природы каждый день жизни.
Но они не унывали.
— Ну, ребятушки, поглядим, что мы с собой-то взяли, — сказал Химков.
Поморы вернулись к избе и выложили перед Алексеем все, что у них было. Подсчитать запасы оказалось нетрудно. Они были очень невелики. Пищаль кремневая, рожок с порохом на двенадцать зарядов и двенадцать пуль, топор, котелок, полпуда муки ржаной, огниво и немного труту, один багор — остальные сломались при переправе по льду. Кроме того, у каждого был большой промысловый нож.
— Все же не с голыми руками, — с удовлетворением отметил Химков. — И с таким припасом, ежели с разумом, большие дела можно делать. Ну, а теперь слушайте. — И, как всегда, Алексей толково объяснил, с чего начать, за что приниматься. — Первое дело — избу исправить, — говорил он, загибая палец, — Потом на зиму зверя добыть, дров запасти. Ежели будет время — остров разведаем, на полдень становище должно быть. На моей памяти мезенские там новую избу ладили. А здесь нам жить неспособно. Зимовье-то наше русское, да без понятия поставлено, словно заморскими руками. Дверями-то уж всякая изба промысловая на берег глядит, а наша — в лощину. И берег далеко да не ладный, добром сюда лодья не пойдет, разве, как нас, несчастьем забросит. А и подойдет ежели, все равно нас с лодьи не доглядят. Да и нам за морем следить неспособно.
— А почему изба в лощине, а не у берега построена? спросил внимательно слушавший отца Ваня.
— Я и сам пока в толк не возьму, сынок
Все согласились с планом Алексея. Но прежде всего мореходы хотели выполнить старинный обычай: поставить крест на берегу. Недаром они позаботились прежде всего о кресте. Поморские кресты отнюдь не всегда обозначали могилу. Чаще всего они служили своеобразными маяками. Кресты ставили на самой высокой точке мыса или берега, где они резко выделялись среди скал и снегов и были издалека видны с проходящих судов.
Сколотив высокий крест из плавника и укрепив его камнями, мореходы возвратились к избе…
В старых поморских лоциях кресты различались по числу и величине; еще не так давно они возвышались на многих приметных местах архипелага. Только в XIX веке эти памятники старой русской морской культуры были безжалостно уничтожены появившимися на Груманте норвежскими промышленниками.
Сколотив высокий крест из плавника и укрепив его камнями, мореходы возвратились к избе, до мелочей пересмотрели все, что нужно исправить.
— Вот тут, — говорил Федор, искусный плотник, — бревна больше погнили, заменить надо. А в остальных местах только перебрать. — И тут же отметил, какие бревна нужно сменить. Для конопатки решили использовать мох, которого на острове было сколько угодно.
— Потолочные доски, Федор, тоже бы надо пригнать плотнее, — указывал Алексей, пробуя раздавшиеся тесины.
— Хороший потолок тепло сохраняет, а плохой — зиму в избу загоняет, — поддакнул Степан.
Кроме того, решено было заменить дверные косяки, притолоки, пороги и сколотить новые двери попрочнее да с крепкими засовами. Ставни к окнам тоже не были забыты, старые пришли в полную негодность.
Исправить развалившуюся печь взялся Алексей. Ему не раз приходилось класть такие печи и дома и на зимовках.
— За камнем дело не станет. Камнем весь остров завален, а вот с глиной как, братцы, быть? — задумался Химков. — Хорошую печь без глины не сложишь. А она здесь есть, раз печь на глине стоит и пол глиняный. Ведь не возят же ее на Грумант!
Мореходы, отбросив мрачные мысли, с жаром обсуждали неотложные дела.
Нужно было подумать и о пропитании.
— Ну-к что ж, кабыть и обедать пора, — посмотрел на солнышко Степан. — Не будешь сыт — не поработаешь. Так ведь, ребята?
— И то правда, — согласился Федор. — Олешка бы нам сейчас спроворить. Как бы ладно было.
— Пока порох есть, тужить нечего. Двенадцать зарядов — это двенадцать оленей. Как, Степан? — обратился Алексей к Шарапову.
Степан Шарапов ухмыльнулся в усы. Он слыл среди зверобоев «Ростислава» лучшим стрелком и недаром числился в артели носошником. Бить без промаха из кремневого самодельного ружья — искусство нелегкое. Но среди поморов было много метких стрелков.
— Ну вот что, Степан, бери четыре заряда. Оленей выбирай покрупнее и пожирнее. А Ваня в помощь тебе будет.
— Поспешайте, ребятушки. За оленем далеко ходить нечего, везде их много, — поторапливал проголодавшийся Федор.
Действительно, впоследствии выяснилось, что на острове водились не только олени. Здесь был богато представлен весь морской и наземный полярный животный мир.
На отлогих берегах, у самого моря, находились моржовые лежбища. Ближе к горам и по разлогам вдоль речушек, где рос серый лишайник, ягель, паслись стада дикого оленя. Часто встречались по моховым долинам тундровые куропатки. В изобилии водился песец. В озерках с чистой водой плескалось много крупной птицы, прилетавшей на лето с юга. В разных местах острова иногда попадались огромные белые медведи, подстерегавшие добычу.
Когда в избу был принесен первый убитый Шараповым олень, его осмотрели с особым интересом. Оказалось, что здешний олень поменьше, чем на Новой Земле или на материке. Добытый охотником олень был крупный самец, весил он пудов пять. Цвет имел не бурый, а белесый с темными полосами вдоль спины — переходный от летнего к зимнему, рога полностью отросли и очистились от мохнатой шкурки. Освежевав оленя, мореходы удивились обилию нежного жира.
Разделывая тушу, Степан тщательно вынимал хребтовые и ножные сухожилия: они пойдут для изготовления прочных ниток. Одежда и обувь, сшитая такими нитками, не промокает на месте швов. В шкуре оленя не нашли ни одного свища. Это было удивительно: шкуры оленей с материка почти всегда испорчены личинкой мухи. Муха, или, вернее, овод, кладет свои яички на шерсть оленя. Личинки — а их бывает до двухсот, — развиваясь, пробуравливают кожу и живут в ней. Весной личинки выползают наружу и сваливаются на землю. К лету они превращаются в мух.
— Потому шкура грумантского оленя и ценой дороже, что в ней вовсе дыр нет, — заметил Федор.
Особенно был хорош камос — кожа с ног оленя, употребляемая специально для обуви и рукавиц. Камос поморы снимали возможно аккуратнее.
Шарапов и Ваня отлично справились с заданием. Скоро четыре жирные оленьи туши висели невдалеке от избы.
Запасшись провизией, грумаланы с новыми силами взялись за работу. Прежде всего нужно было снабдить Федора лесом для избы. Лес выбирали из плавника и сносили его ближе к жилью.
В плавнике встречалось немало ценного. Тут были доски судовой обшивки погибших в море кораблей, разломанный шпангоут, брусья, толстые круглые обломки мачт. Ваня нашел почти целый деревянный руль от большой лодьи, а Федор набрел на остаток лодейного ворота, засыпанный песком. К великой радости зимовщиков иногда попадались обломки такелажа с болтами и скобами, гвозди и другое железо. Это были особенно нужные находки, — все железо тщательно собирали.
Лес для избы заготовили в течение двух дней. Федор безустали стучал топором, пригоняя бревна.
Роясь в плавнике, поморы обратили внимание на одно интересное обстоятельство. Плавник в обилии валялся не только у самой воды, но и вдалеке, почти около избы, у крутых горных склонов, то-есть верстах в двух от берега. Как ни старались промышленники понять эту загадку, так до истины и не добрались.
Однажды, собирая плавник, Степан окликнул Химкова:
— Смотри-ка, сколь глины нанесло. — И он указал на устье мутного ручья с мягким илистым дном. — А ну пойдем вверх — предложил Алексей, — посмотрим, откуда ручей глину несет.
К большой своей радости, они скоро обнаружили глину в ущелье, верст за пять от моря. Сделав из досок носилки, за день натаскали ее, сколько нужно, и тотчас приступили к ремонту печи. Затем привели в порядок и глиняный пол.
Работы по подготовке к зиме успешно продвигались вперед. В повседневных хлопотах незаметно уходило полярное дето.
Лес для избы заготовили в течение двух дней.
Химков тщательно следил за временем. С самого начала он поставил в горнице доску и на ней зарубками обозначал каждый прожитый день. Праздники он отмечал крестами.
Однажды в солнечный день Алексей позвал сына:
— Ну-ка, Ванюша, давай часы мастерить. Пока солнышко по небу ходит, пусть оно нам время показывает.
На ровной открытой площадке Алексей вбил прямую тонкую жердь. Длинная тень упала на землю.
Химков молча показал на море.
— Где же льды? Где «Ростислав»? — в голос воскликнули мореходы.
— Вынесло ветром со льдами… или, может быть… погиб, с трудом ответил Алексей.
— И мы погибнем! — вскрикнул каким то не своим, отчаянным голосом Веригин.
Замолчи, Федор! — строго оборвал его кормщик. — Что с тобой? Отец твой не раз, помню, говаривал: «Лучше помереть в море, чем в бабьем подоле». Будем ждать, авось вернется лодья.
— Да не то, Алексей, не боюсь я. Только тяжко мне, ровно камень на сердце… Не будет лодьи! Век будем ждать. Одна надежда на бога.
— На бога надейся, да сам не плошай. Не придет судно — перезимуем. Зимовка-то нам не впервой, сделаем все, что надо, и проживем хорошо. А тебе и пять зимовок нипочем. Ишь ведь, детина какой уродился!
Веригин, что-то бормоча, хмуро глядел под ноги.
— Ну что ты горюешь? Не пропадем. Еще зверя напромыслим и с деньгой домой вернемся, — ободрял Алексей павшего духом великана.
— Ежели дружно, и десять годов ладно проживем. Дружбу — ее и темь, и мороз, и пурга боится. Верно я говорю, ребята? — поддержал Химкова Степан, улыбнувшись товарищам. — И ты, Ванюха, испугался, небось? — неожиданно спросил он мальчика. — Страшно ведь на Груманте зимовать: медведи, морозы лютые.
Ваня посмотрел на отца, на Шарапова, на Федора и ответил с недетской серьезностью:
— Нет, Степан. С отцом да с тобой не страшно. Мамку только жалко, одна ведь. А с Федором я бы нипочем не остался. Страшно с Федором.
Алексей и Степан молча переглянулись, а Федор быстро поднял глаза и рванулся к мальчику.
— Ванюшка, родной!.. Други! А разве я… — загудел он срывающимся голосом. — Нет у меня страха… да ведь дело какое! Пашеньку-то знаете, Малыгиных дочку… ждет меня … Летом на тот год сватать хотел… Не подумал я — у тебя, Алексей, жонка, детишки дома… Простите, родные…
— Чего там, Федор, знаем ведь, каков ты человек. Вишь, молчальник, про свадьбу словом не обмолвился! Вот вернемся домой, мы со Степаном сватами будем, ладно, што ль? — уже шутил Химков. — А теперь, братцы, за работу. Зимовка то у нас, говорить нечего, трудная. Кабы знать, как дело обернется, припасу бы поболе взять. Да что вспоминать, теперь не поправишь…
Здесь, на Груманте, даже при хорошем снаряжении все требовало от людей огромного труда, изворотливости, подлинного мужества и стойкости. А четверо мореходов оказались почти ни с чем. На затерянном среди льдов и туманов полярном острове им предстояло все делать самим, с боем отвоевывать у природы каждый день жизни.
Но они не унывали.
— Ну, ребятушки, поглядим, что мы с собой-то взяли, — сказал Химков.
Поморы вернулись к избе и выложили перед Алексеем все, что у них было. Подсчитать запасы оказалось нетрудно. Они были очень невелики. Пищаль кремневая, рожок с порохом на двенадцать зарядов и двенадцать пуль, топор, котелок, полпуда муки ржаной, огниво и немного труту, один багор — остальные сломались при переправе по льду. Кроме того, у каждого был большой промысловый нож.
— Все же не с голыми руками, — с удовлетворением отметил Химков. — И с таким припасом, ежели с разумом, большие дела можно делать. Ну, а теперь слушайте. — И, как всегда, Алексей толково объяснил, с чего начать, за что приниматься. — Первое дело — избу исправить, — говорил он, загибая палец, — Потом на зиму зверя добыть, дров запасти. Ежели будет время — остров разведаем, на полдень становище должно быть. На моей памяти мезенские там новую избу ладили. А здесь нам жить неспособно. Зимовье-то наше русское, да без понятия поставлено, словно заморскими руками. Дверями-то уж всякая изба промысловая на берег глядит, а наша — в лощину. И берег далеко да не ладный, добром сюда лодья не пойдет, разве, как нас, несчастьем забросит. А и подойдет ежели, все равно нас с лодьи не доглядят. Да и нам за морем следить неспособно.
— А почему изба в лощине, а не у берега построена? спросил внимательно слушавший отца Ваня.
— Я и сам пока в толк не возьму, сынок
Все согласились с планом Алексея. Но прежде всего мореходы хотели выполнить старинный обычай: поставить крест на берегу. Недаром они позаботились прежде всего о кресте. Поморские кресты отнюдь не всегда обозначали могилу. Чаще всего они служили своеобразными маяками. Кресты ставили на самой высокой точке мыса или берега, где они резко выделялись среди скал и снегов и были издалека видны с проходящих судов.
Сколотив высокий крест из плавника и укрепив его камнями, мореходы возвратились к избе…
В старых поморских лоциях кресты различались по числу и величине; еще не так давно они возвышались на многих приметных местах архипелага. Только в XIX веке эти памятники старой русской морской культуры были безжалостно уничтожены появившимися на Груманте норвежскими промышленниками.
Сколотив высокий крест из плавника и укрепив его камнями, мореходы возвратились к избе, до мелочей пересмотрели все, что нужно исправить.
— Вот тут, — говорил Федор, искусный плотник, — бревна больше погнили, заменить надо. А в остальных местах только перебрать. — И тут же отметил, какие бревна нужно сменить. Для конопатки решили использовать мох, которого на острове было сколько угодно.
— Потолочные доски, Федор, тоже бы надо пригнать плотнее, — указывал Алексей, пробуя раздавшиеся тесины.
— Хороший потолок тепло сохраняет, а плохой — зиму в избу загоняет, — поддакнул Степан.
Кроме того, решено было заменить дверные косяки, притолоки, пороги и сколотить новые двери попрочнее да с крепкими засовами. Ставни к окнам тоже не были забыты, старые пришли в полную негодность.
Исправить развалившуюся печь взялся Алексей. Ему не раз приходилось класть такие печи и дома и на зимовках.
— За камнем дело не станет. Камнем весь остров завален, а вот с глиной как, братцы, быть? — задумался Химков. — Хорошую печь без глины не сложишь. А она здесь есть, раз печь на глине стоит и пол глиняный. Ведь не возят же ее на Грумант!
Мореходы, отбросив мрачные мысли, с жаром обсуждали неотложные дела.
Нужно было подумать и о пропитании.
— Ну-к что ж, кабыть и обедать пора, — посмотрел на солнышко Степан. — Не будешь сыт — не поработаешь. Так ведь, ребята?
— И то правда, — согласился Федор. — Олешка бы нам сейчас спроворить. Как бы ладно было.
— Пока порох есть, тужить нечего. Двенадцать зарядов — это двенадцать оленей. Как, Степан? — обратился Алексей к Шарапову.
Степан Шарапов ухмыльнулся в усы. Он слыл среди зверобоев «Ростислава» лучшим стрелком и недаром числился в артели носошником. Бить без промаха из кремневого самодельного ружья — искусство нелегкое. Но среди поморов было много метких стрелков.
— Ну вот что, Степан, бери четыре заряда. Оленей выбирай покрупнее и пожирнее. А Ваня в помощь тебе будет.
— Поспешайте, ребятушки. За оленем далеко ходить нечего, везде их много, — поторапливал проголодавшийся Федор.
Действительно, впоследствии выяснилось, что на острове водились не только олени. Здесь был богато представлен весь морской и наземный полярный животный мир.
На отлогих берегах, у самого моря, находились моржовые лежбища. Ближе к горам и по разлогам вдоль речушек, где рос серый лишайник, ягель, паслись стада дикого оленя. Часто встречались по моховым долинам тундровые куропатки. В изобилии водился песец. В озерках с чистой водой плескалось много крупной птицы, прилетавшей на лето с юга. В разных местах острова иногда попадались огромные белые медведи, подстерегавшие добычу.
Когда в избу был принесен первый убитый Шараповым олень, его осмотрели с особым интересом. Оказалось, что здешний олень поменьше, чем на Новой Земле или на материке. Добытый охотником олень был крупный самец, весил он пудов пять. Цвет имел не бурый, а белесый с темными полосами вдоль спины — переходный от летнего к зимнему, рога полностью отросли и очистились от мохнатой шкурки. Освежевав оленя, мореходы удивились обилию нежного жира.
Разделывая тушу, Степан тщательно вынимал хребтовые и ножные сухожилия: они пойдут для изготовления прочных ниток. Одежда и обувь, сшитая такими нитками, не промокает на месте швов. В шкуре оленя не нашли ни одного свища. Это было удивительно: шкуры оленей с материка почти всегда испорчены личинкой мухи. Муха, или, вернее, овод, кладет свои яички на шерсть оленя. Личинки — а их бывает до двухсот, — развиваясь, пробуравливают кожу и живут в ней. Весной личинки выползают наружу и сваливаются на землю. К лету они превращаются в мух.
— Потому шкура грумантского оленя и ценой дороже, что в ней вовсе дыр нет, — заметил Федор.
Особенно был хорош камос — кожа с ног оленя, употребляемая специально для обуви и рукавиц. Камос поморы снимали возможно аккуратнее.
Шарапов и Ваня отлично справились с заданием. Скоро четыре жирные оленьи туши висели невдалеке от избы.
Запасшись провизией, грумаланы с новыми силами взялись за работу. Прежде всего нужно было снабдить Федора лесом для избы. Лес выбирали из плавника и сносили его ближе к жилью.
В плавнике встречалось немало ценного. Тут были доски судовой обшивки погибших в море кораблей, разломанный шпангоут, брусья, толстые круглые обломки мачт. Ваня нашел почти целый деревянный руль от большой лодьи, а Федор набрел на остаток лодейного ворота, засыпанный песком. К великой радости зимовщиков иногда попадались обломки такелажа с болтами и скобами, гвозди и другое железо. Это были особенно нужные находки, — все железо тщательно собирали.
Лес для избы заготовили в течение двух дней. Федор безустали стучал топором, пригоняя бревна.
Роясь в плавнике, поморы обратили внимание на одно интересное обстоятельство. Плавник в обилии валялся не только у самой воды, но и вдалеке, почти около избы, у крутых горных склонов, то-есть верстах в двух от берега. Как ни старались промышленники понять эту загадку, так до истины и не добрались.
Однажды, собирая плавник, Степан окликнул Химкова:
— Смотри-ка, сколь глины нанесло. — И он указал на устье мутного ручья с мягким илистым дном. — А ну пойдем вверх — предложил Алексей, — посмотрим, откуда ручей глину несет.
К большой своей радости, они скоро обнаружили глину в ущелье, верст за пять от моря. Сделав из досок носилки, за день натаскали ее, сколько нужно, и тотчас приступили к ремонту печи. Затем привели в порядок и глиняный пол.
Работы по подготовке к зиме успешно продвигались вперед. В повседневных хлопотах незаметно уходило полярное дето.
Лес для избы заготовили в течение двух дней.
Химков тщательно следил за временем. С самого начала он поставил в горнице доску и на ней зарубками обозначал каждый прожитый день. Праздники он отмечал крестами.
Однажды в солнечный день Алексей позвал сына:
— Ну-ка, Ванюша, давай часы мастерить. Пока солнышко по небу ходит, пусть оно нам время показывает.
На ровной открытой площадке Алексей вбил прямую тонкую жердь. Длинная тень упала на землю.