Багряк Павел. Пять президентов

   — Это еще почему? — удивился Честер.
   — Если ты хочешь спрятаться, — наставительно сказал Гард, — прячься там, где тебя заведомо искать не будут.

16. Запасной вариант

   — Ну что же, не будем терять времени, — сказал Честер, поднимаясь. — Отправимся?
   — Минуту, — остановил его комиссар. — Мы обязаны предусмотреть запасной вариант. У нас слишком мало времени, чтобы ошибаться.
   Над этим вариантом Гард размышлял почти весь остаток ночи. Он лежал на спине, подложив ладони под голову, и рассеянно наблюдал, как по оконным занавескам беспорядочно бродят разноцветные краски рассвета, — так лучше думалось. "Если в живых остался двойник профессора, — размышлял Гард, — то у него, вероятно, имеются далеко идущие политические цели. Поэтому-скорее всего он будет отсиживаться в своем убежище до тех пор, пока обстановка не накалится в достаточной степени. Но, предположим, действует настоящий профессор — что тогда? Трудно предположить, что все это — просто веселая рождественская шутка. В таком случае вся мистификация с президентами предпринята для того, чтобы заставить сильных мира сего отказаться от осуществления идеи массового дублирования людей. Но если так, можно ожидать, что Миллер, добившись нужного эффекта, выйдет из укрытия. Он должен рано или поздно появиться на сцене и, как принято говорить с легкой руки великого Альфреда-дав-Купера, «ткнуть пальцем в суть». Не исключено, что профессор предъявит что-то вроде ультиматума. Ведь не будет же он в самом деле до конца дней своих сидеть в подполье! Маловероятно также, что Миллер попытается бежать за границу, бросив на произвол судьбы жену, друзей, коллег по работе и саму установку. Кому же он будет предъявлять ультиматум? Президентам? Нет. Дорону, от которого непосредственно зависит его судьба ученого, вот кому. Хотя в поступках Миллера, как и в поступках любого другого человека, нельзя быть уверенным заранее… Впрочем, даже если он явится не к Дорону, а к президентам, он все равно окажется в руках финансовых воротил, и те постараются захватить профессора. А если они его перехватят, он в лучшем случае окажется в руках у Дорона. Но еще неизвестно, можно ли считать этот случай действительно лучшим. Так думал Гард, и приблизительно так он изложил сейчас Честеру свои предположения.
   — Это только догадки, — закончил Гард. — Но кое-какие меры мы все же должны принять.
   — Убей меня Бог, чтобы я хоть что-нибудь понимал! — честно признался Фред.
   — Необходимо одновременно с поисками Миллера организовать его перехват на тот случай, если он действительно явится к Дорону.
   — А-а-а, — сказал Честер. — Тебе нужны люди?
   Гард кивнул:
   — Своих обычных помощников, как ты понимаешь, я не могу привлечь.
   — Хорошо, — коротко сказал Честер, — буду через час…
   Он вернулся в сопровождении двух скромно одетых молодых людей.
   — Знакомьтесь, — сказал Честер. — Ральф Уорнер, шофер моей бывшей редакции. Мы с ним немало поездили в свое время, не правда ли, Ральф?
   — Бывало, — бодро произнес маленький широкоплечий крепыш в берете и кожаной куртке.
   — А это, — продолжал Честер, похлопывая по плечу гиганта в толстом вязаном свитере, — мой товарищ по армии, Бенк Норрис. Он был отличным боксером, а сейчас служит грузчиком в торговой фирме «Крептон и Кь». Ручаюсь за обоих, как за самого себя.
   — Отлично, — сказал Гард. — К сожалению, я не могу сейчас посвятить вас во все подробности. А потребуется вот что…
   И комиссар как можно подробнее описал им приметы Миллера и Таратуры. Один из парней должен был занять позицию неподалеку от входа в особняк Дорона, а другой — в парке возле люка потайного хода.
   Разумеется, Гард отлично понимал, что оба парня понятия не имеют о методах сыска. Однако это не очень смущало комиссара. Во-первых, чем меньше традиционно поднятых воротников, газет, прикрывающих лицо, глупых улыбок при столкновении с человеком, за которым установлена слежка, тем меньше подозрений. Ну а если на Уорнера и Норриса все же обратят внимание, то в той перепутанной толчее конкурирующих друг с другом сыщиков, которая, вероятно, происходит сейчас возле дома Дорона, их просто примут за чьих-то людей.
   — Теперь за дело! — сказал комиссар, когда Ральф и Бенк распрощались, уговорившись обо всем.
   Гард и Честер вышли поодиночке и как бы невзначай встретились у одного из боковых входов первого намеченного к осмотру дома. Здесь рос густой кустарник, и они могли войти незаметно для жильцов, даже если бы те вели наблюдение из окон.
   — Ничего не поделаешь, — тихо сказал Гард. — Придется осмотреть все квартиры подряд.
   — Но ведь у нас нет разрешения на обыск, — возразил Честер.
   — Его редко кто-нибудь осмеливается спрашивать, — заметил Гард. — Ну да что-нибудь придумаем.
   … Через несколько часов они были у последнего, четвертого дома.
   — Ну, еще одна решительная попытка, — удрученно проговорил Гард и шагнул к одному из двенадцати подъездов.
   В этот же момент чья-то фигура метнулась из-за угла в соседний вход и мгновенно скрылась внутри дома.
   — Ты видел? — вырвалось у Честера.
   — Тише… Может быть, это кто-нибудь из тех. — Гард ткнул пальцем куда-то в небо.
   Перепрыгнув через ступеньки, они побежали по полутемному коридору. Впереди мелькнула чья-то тень.

17. Встреча у дверей

   Если бы Таратура знал, чем кончится для него сегодняшний день, он, наверное, не вышел бы из крохотной квартирки Чвиза.
   Словно предчувствуя недоброе, старый профессор, провожая Таратуру к двери, сказал:
   — Может, послать к черту Дорона и сыграть нам партию в лото? А, Таратура?
   — Я-то готов, профессор, — улыбнулся Таратура, — тем более что…
   — Вам нужно торопиться, — резко прервал Миллер. — Учтите, Таратура, письмо должно быть вручено генералу. Никому другому. Понятно?
   — Яснее ясного, шеф, — покорно ответил Таратура.
   Теплый летний день плыл над городом, бурлящим и шумящим больше обычного. Даже не очень внимательным взглядом можно было заметить, что люди возмущены, что полицейских на улице столько, сколько бывает во время выборов или забастовок, что в магазинах стихийно выстраиваются очереди, что город живет в ожидании каких-то необычайных и далеко не веселых событий.
   «Ну и муравейник разворошил мой профессор», — подумал Таратура.
   Напротив особняка Дорона за одним из столиков кафе, раскинувшегося прямо на тротуаре, Таратура сразу же засек подозрительного типа с газетой в руках. Вдалеке маячила фигура еще одного, и тоже с газетой. У папиросного киоска и закрытого входа в метро стояли двое, у каждого через руку были перекинуты плащи. Таратура мгновенно оценил ситуацию: дом Дорона под неусыпным наблюдением.
   Таратура, приняв вид беззаботного прохожего, лихорадочно соображал, что же ему делать. Продолжая идти, он поравнялся с тачкой, возле которой возился какой-то парень в берете. Огромное деревянное колесо тачки лежало на тротуаре, немногочисленные прохожие осторожно обходили его.
   — Алло, приятель! — окрикнул работяга Таратуру. — Будь любезен, подержи-ка… — Он показал пальцем на колесо.
   Предложение было как нельзя кстати. Таратура быстро поднял колесо и подтащил его к тачке. Пока парень загонял шплинт, Таратура внимательно осмотрелся. Кажется, за домом Дорона только наружное наблюдение. В саду, примыкавшем к дому, его опытный взгляд не заметил ничего подозрительного.
   — Вот спасибо, выручил, — поблагодарил парень и пристально посмотрел в лицо Таратуры. — Понимаешь, я уже два часа мучаюсь, и все без толку. Ты торопишься? — неожиданно спросил он.
   Таратура не ответил.
   — Торопливость — неважная штука, — добавил парень, понижая голос. — Не на тебя ли направлены эти глаза?
   Он осторожно кивнул в сторону молчаливых и неподвижных фигур, которые, как по команде, уставились на Таратуру, а потом, словно повинуясь чьему-то приказу, двинулись в его сторону.
   — Ныряй во двор! — зашептал парень. — Не отставай от меня!
   Он быстро покатил тачку к углу дома.
   Таратура заколебался, а затем решительно метнулся в прямо противоположную сторону и перемахнул через забор. В три прыжка он перелетел через клумбу и рванул дверь особняка. К счастью, она была открыта.
   Парень тем временем осторожно завел тачку на тротуар, прислонил ее к стене и медленно зашагал к темному проему между домами. За углом он так же спокойно и неторопливо зашел в будку телефона-автомата.
   — Помощник нашего друга пришел в гости, — сказал он и повесил трубку.
   … Увидев Дорона, Таратура вдруг оробел. Он иначе представлял себе эту встречу. Ему казалось, что, подавленный случившимся, генерал сникнет, станет подобострастным, если хотите, угодливым. Но перед ним сидел холодный, подтянутый человек, сознающий свое величие и могущество.
   — Прошу вас. — Генерал показал Таратуре на кресло. — Я очень рад, что вы наконец пришли. Как поживает ваша матушка?
   Таратура ничего не понял. Он настолько растерялся, что не ответил.
   — Я вижу, вы очень взволнованы.
   Генерал вызвал Дитриха и, когда тот появился в дверях, приказал:
   — Коньяк, пожалуйста! Вы не возражаете? — спросил он у Таратуры.
   — Я… я… люблю кофе, — наобум сказал Таратура.
   — И чашечку кофе… — добавил генерал, обращаясь к Дитриху. — Я давно не помню такой жары. — Дорон встал и подошел к окну, за которым творилась тихая паника. — Словно в Сахаре. Говорят, солнце вредно для здоровья. В избытке, конечно. Раковые заболевания и прочее.
   — И мух много, — добавил Таратура. Он почувствовал, как холодные струйки пота побежали по его спине.
   — Совершенно верно, — сказал Дорон. — И мух.
   Дитрих принес коньяк и кофе. Таратура лихорадочно схватил чашку, но не смог сделать и глотка.
   — Генерал, — сказал Таратура, — я явился к вам…
   Он не успел закончить фразы, как Дорон приложил палец к своим губам. Таратура сразу все понял и, сделав лишь короткую паузу, добавил:
   — … по поручению матушки. Она просила узнать, нет ли у вас средства от мух.
   Дорон осторожно постучал пальцем о свою голову, а затем об стол. Таратура смутился. Тогда Дорон что-то быстро написал на листке бумаги. «Ни слова! — прочитал Таратура. — Следуйте за мной».
   На душе Таратуры было муторно. Но страха перед генералом он не испытывал, твердо веря, что как бы там ни было, а пока что хозяин положения он. Сопровождаемые Дитрихом, они спустились вниз. Дверь убежища медленно открылась. Этого Таратура не ожидал. «Попался как кролик, — со злостью подумал он. — Дорон не может достать до Миллера; он теперь посадит меня в этот бункер и будет допытываться, где они прячутся. А я, дурень, сам пришел». Злость росла, пока они медленно шли по длинному подземному переходу. «Даже если я его сейчас стукну по голове кистенем, — думал Таратура, глядя на голову Дорона, шедшего впереди, — мне отсюда не выбраться».
   Миновав несколько дверей и комнат, они вошли в подземный кабинет Дорона. Таратура искренне поразился тому, что он был точной копией главного кабинета. Даже из окна та же панорама. «Оптическая иллюзия, — сообразил Таратура. — Ну ладно, у тебя обо мне иллюзии не будет».
   — Скажите, генерал, — твердо произнес Таратура, — зачем мы пришли сюда? У меня разговор короткий.
   — Там нас могут подслушать, Таратура, — сухо сказал Дорон. — Здесь же никто, кроме Бога.
   У Таратуры отлегло от сердца: Дорон разговаривал с ним на равных.
   — Я к вам от профессора Миллера, — сказал он. — Шеф просил передать вам это письмо.
   И Таратура протянул пакет Дорону.
   Тот осторожно, двумя пальцами взял пакет, достал из ящика стола ножницы и надрезал бумагу. Доставая письмо, он как бы невзначай спросил:
   — Где сейчас Миллер? Далеко?
   — У него менее удобное убежище, генерал, чем у вас, но достаточно надежное, — усмехнулся Таратура.
   — Благодарю за исчерпывающую информацию.
   Дорон раскрыл письмо.
   — Странное послание, — сказал Дорон, дочитав. — Я не понимаю, чего хочет профессор Миллер. Нам лучше встретиться и обо всем договориться. Уверен, он будет удовлетворен.
   — Я передам шефу все, что вы сказали, — заверил Дорона Таратура. — Мне можно идти?
   — Не торопитесь, — сказал генерал.
   Таратура едва заметно улыбнулся. Дорон поморщился. Затем, глядя прямо в глаза Таратуре, спросил:
   — Где Миллер, Таратура? Вы должны мне сказать.
   Таратура принялся насвистывать мотив «Тридцати девочек».
   — Вы разумный человек, Таратура. Два миллиона кларков. Заранее. Сейчас.
   — Благодарю, генерал, — ответил Таратура. — Я вам буду признателен за столь щедрый подарок. — Таратура явно издевался, и Дорон понял это.
   — Вы будете моей правой рукой, Таратура, — сказал генерал.
   — Мне кажется, вы тоже понимаете, что игра ведется уже не на деньги и почести. Зачем лишние слова, генерал?
   — Неужели Миллер даст вам больше?
   — Генерал, вы доверяете изменникам?
   — Я плачу им деньги.
   — И отбираете у них самоуважение.
   Дорон задумался.
   — Хорошо, — наконец сказал он. — Вы выйдете отсюда потайным ходом прямо в парк. Учтите: я жду Миллера. Если мы договоримся, он получит все, что хочет, и даже больше того. А чтобы он доверял мне, я открою вам, как проникнуть сюда из парка. Впрочем, он может сам вызвать меня куда угодно. Я приду один. Идите, Таратура. Но берегитесь: вас ищут.
   — Я это знаю, — улыбнулся Таратура. — Кстати, наверное, и ваши люди тоже. Я должен вам сказать, что с ними труднее всего работать.
   — Благодарю за комплимент. — Дорон склонил голову. — Но сегодня за вами «хвостов» не будет, по крайней мере моих. Не беспокойтесь об этом.
   «Так я и поверил», — подумал Таратура.
   … Дитрих проводил Таратуру. Выскользнув из люка, Таратура отряхнул с костюма комочки земли и направился к выходу из парка.
   Кто-то схватил его за запястье железной хваткой.
   — Таратура, стой! — сказал незнакомец. — Пойдешь со мной.
   — Хорошо, — неожиданно согласился Таратура.
   Рыжий детина задумался, но руку все же отпустил.
   — Так-то лучше, — пробормотал он. — Бенк Норрис не любит, когда его не слушаются.
   Они медленно шли по аллее парка. Таратура чуть впереди, Норрис сзади.
   — Подожди, — остановился Таратура, — у меня развязался шнурок.
   Он нагнулся. Норрис слегка наклонился, пытаясь разглядеть, что делает его спутник.
   Сильный, резкий удар правой сбил Норриса с ног. Он грохнулся об землю, как чушка металла. Деревья поплыли в сторону, откуда-то из-за них выплыло лицо Чарлза Квика, «короля Эфитрии», который все-таки побил Норриса в той решающей схватке. Точно таким же ударом в солнечное сплетение.
   Когда Норрис очнулся, в парке никого не было.
   Таратура не один раз ходил «хвостом» за преступниками всех мастей и поэтому отлично знал, как нужно от них избавляться.
   Заскочив в кабачок «Старый моряк», он поздоровался с хозяином и, подмигнув ему, направился к черному ходу. Хозяин не сказал ни слова: он отлично все понимал и молчал, когда его клиенты предпочитали черный ход парадному.
   Пройдя дворами, Таратура вышел на главную улицу и, миновав несколько домов, вновь исчез в одном из подъездов. Пройдя на второй этаж, он остановился и прислушался. «Хвост» не появлялся. В конце коридора был балкон — о его существовании Таратура знал. Он открыл стеклянную дверь и вышел на балкон. Во дворе трое ребятишек возились возле кучи песка. Больше никого не было. Таратура спрыгнул вниз и поморщился от боли. Правая рука ныла. Он ударил Норриса настолько сильно, что, кажется, вывихнул кисть. Сейчас, когда он оперся на руку, острая боль пронзила тело. Таратура пересек двор, очутился в одном из переулков, примыкающих к дому, где скрывались Чвиз и Миллер, и облегченно вздохнул. Его нелегкая миссия была закончена.
   Только сейчас Таратура понял, насколько он устал. Он хотел уже было войти в подъезд, когда заметил у одного из входов в дом двух человек.
   Кажется, они не смотрели в его сторону, но даже если бы смотрели, все равно необходимо было предупредить ученых: дом обнаружен! Эти двое были чужаками, один из них — полицейским. Таратуре даже показалось, что он знает его, настолько знакомой была фигура этого человека. Метнувшись в подъезд, Таратура бросился в левую галерею. И даже не услышал, а скорее понял, что те двое кинулись за ним.
   Таратура добежал до конца галереи, а затем — вверх по лестнице. Его окутали сумрак и прохлада бетонных перекрытий. Он прислушался. Сзади доносился топот.
   Оставался единственный выход — наверх. Таратура, перепрыгивая через две ступени, побежал туда. Вот и третий этаж. Один из преследователей, вероятно, отстал. Он что-то крикнул, но Таратура не разобрал слов.
   Дверь на чердак была закрыта. Таратура растерялся: он оказался в ловушке. Преследователи близились, они тоже перепрыгивали через ступени.
   Не раздумывая, Таратура навалился плечом на чердачную дверь. Прогнившие доски треснули, и он упал на рухнувшую дверь. Острая боль вновь резанула тело — рука, поврежденная в парке, давала о себе знать.
   Таратура вскочил и, опрокидывая на пути какие-то корзины, ящики, стулья, побежал к светлому пятну — это было слуховое окно.
   Он выбил стекло и протиснулся на крышу.
   За ним катился шум преследования. Те двое уже приближались к окну.
   Черепичная крыша была очень скользкой. Балансируя руками, Таратура осторожно шел по коньку. В двадцати шагах начиналась крыша другого дома, а там пожарная лестница и — спасение.
   — Таратура, стой! — услышал он знакомый голос Честера. — Вернись!
   Таратура остолбенел. «Честер? — мелькнуло в голове. — Почему он?»
   Левая нога заскользила, и Таратура упал. Тело медленно поехало по крутому склону крыши. Судорожным движением Таратура попытался дотянуться до стойки телевизионной антенны. Но, когда пальцы почувствовали металл, сознание помутилось от пронизывающей боли. «Как глупо…» — успел подумать Таратура, скользя к пропасти.
   … Когда Честер и Гард сбежали вниз, возле распростертого на земле тела собирался народ.

18. Чья возьмет?

   Осторожный стук в дверь заставил Миллера и Чвиза переглянуться. Миллер стоял у окна, Чвиз сидел в кресле. Оба они не пошевелились.
   Стук повторился.
   — Это не Таратура, — стараясь говорить спокойно, произнес Миллер.
   — Что будем делать? — спросил Чвиз.
   Миллер ничего не ответил, лишь нервно закурил сигарету. В дверь снова постучали, и теперь в стуке определенно чувствовалось нетерпение.
   — Он мог потерять ключ, — сказал Чвиз.
   Миллер пожал плечами:
   — Спросите.
   Приблизившись к двери, Чвиз строго спросил:
   — Кто там?
   — Полиция! — мгновенно ответил жесткий мужской голос.
   Чвиз оглянулся на Миллера.
   — Открывайте! — шепнул Миллер. — В противном случае они просто выломают дверь. Я буду за шкафом.
   Чвиз повернул замок. Дверь распахнулась. На пороге стояли Честер и Гард, держа руки в карманах.
   — Комиссар полиции Гард, — сказал Дэвид. — Мне нужно осмотреть квартиру.
   Честер остался в дверях, а Гард решительно шагнул в комнату мимо Чвиза. И тут же увидел Миллера. Мгновенно побледневшее лицо профессора не выражало, однако, никакого страха.
   — Я знал, Гард, что, если нас обнаружат, это будете вы, — сказал Миллер. — Прикажите своему человеку закрыть дверь. Терпеть не могу сквозняков.
   — Там Честер, — сказал Гард. — Вы с ним знакомы. Простите, я очень устал. — И Гард с явным удовольствием опустился в кресло.
   Честер, слышавший этот разговор, закрыл дверь и вместе с Чвизом вошел в комнату.
   — Позвольте представить вам, господа, профессора Чвиза, — сказал Миллер.
   При этих словах Гард, несмотря на всю свою выдержку, не усидел на месте. Честер с изумлением смотрел на Чвиза. Зло улыбнувшись, Миллер сказал:
   — Коллега, это тот самый Гард, о котором я вам говорил. — Затем, повернувшись к Гарду, он спокойно спросил: — Что вы намерены с нами делать, комиссар?
   — Еще не знаю, — ответил Гард.
   Наступила долгая и томительная пауза. Каждый лихорадочно продумывал линию дальнейшего поведения. Но слишком много неизвестностей, возникших в эти первые минуты странной встречи, мешали выработать четкий план. Предстояло, вероятно, произнести еще несколько прощупывающих фраз, прежде чем хвататься за пистолеты или, как говорится, броситься друг к другу в объятия.
   — Я видел вас, профессор, лишь на фотографиях, — сказал Гард, нарушив молчание. — И никак не ожидал встретить вас здесь.
   — Я очень изменился? — ехидно заметил Чвиз.
   — За минувший год я тоже не помолодел, — жестко сказал Гард. — Хотя и не жил в заточении.
   — Вы легки на помине, — обернувшись к Честеру, произнес Миллер. — Не ранее как вчера мы о вас вспоминали.
   — Благодарю, — без тени иронии ответил Честер. — Очень жалею, что Таратура не пришел в «Указующий перст». Я долго его ждал, и, приди он, все бы сложилось иначе…
   — Увы, ему пришлось уехать по срочному делу, — осторожно сказал Миллер. — Но он вернется и встретится с вами, поскольку считает вас порядочным человеком.
   — Он не вернется, — сказал Гард.
   — Как вас понимать? — насторожился Миллер.
   — Таратура принял нас за своих преследователей, пытался увести от этой квартиры и… сорвался с крыши, — грустно сказал комиссар.
   Чвиз тут же схватился за сердце и начал тихо массировать грудь.
   — Вам плохо? — спросил Честер, но старик не удостоил его ответом.
   — Когда это случилось? — прошептал Миллер.
   — Полтора часа назад, — ответил Гард.
   Они вновь умолкли. Миллер стоял посреди комнаты, понурив голову и тупо глядя перед собой.
   Наконец он встряхнулся:
   — Где… где он сейчас?
   — Его увезли, по всей вероятности. Мы были в толпе, но очень недолго, так как понимали, что рядом могут оказаться люди, которые интересуются вами. И не хотели рисковать.
   — Чем?
   — Скорее кем, — сказал Гард. — Вами. Они могли обнаружить квартиру прежде, чем это сделали бы мы.
   — За кого же вас принимать? — нахмурившись, спросил Миллер.
   — Такой же вопрос вертится у меня на языке, профессор, — сказал Гард. — Но я задам его в иной форме. Скажите, три года назад у вас была золотая коронка?
   — Глупо, — устало произнес Миллер. — Поверьте, мне сейчас не до шуток и тем более не до загадок. Если хотите, спрашивайте в открытую.
   Гард отрицательно покачал головой:
   — В открытую не могу, Миллер. Особенно теперь, когда я понял, что вы обманули меня в деле профессора Чвиза. В открытую я вам пока не верю.
   — Предположим, — ответил Миллер. — Но какое отношение ко мне имеет золотая коронка?
   — Вы хотите знать правду? Обещаю сказать ее, как только получу ответ на свой вопрос. Итак, была ли у вас три года назад золотая коронка? Я имею в виду время до того, как случилось дублирование.
   Честер обратил внимание на то, что Чвиз тоже с нетерпением ждет ответа Миллера.
   — Коронки никогда не было, — нехотя ответил Миллер. — У меня, я помню, когда-то болел зуб, и пришлось его впоследствии удалить. Если вам достаточно этих стоматологических данных, я жду вашей правды.
   Гард широко и добро улыбнулся.
   — Отлично! — Он еще сдерживал радость, которая была готова вот-вот хлынуть наружу. — Вы не представляете, профессор, сколько пудов сомнений вы сняли с меня своим ответом! Так вот: вы — и я узнал об этом только сейчас — настоящий Миллер! Вы — не двойник! И потому можете располагать мною и Честером как своими друзьями!
   — Ничего не понимаю! — искренне сказал Миллер. — В своей истинности я никогда не сомневался.
   — Да что тут понимать! — не выдержав, вскочил на ноги Гард. — Несколько часов назад мы с Честером были на кладбище у Бирка и видели труп двойника!
   — Это ложь! — вдруг яростно сказал Чвиз. — Никакого трупа видеть вы не могли!
   — Совершенно верно, — спокойно подтвердил Гард. — В гробу было пусто. Но в нем лежала золотая коронка!
   Чвиз подошел к Гарду, остановился перед ним и долго, долго смотрел на него. Потом повернулся к Миллеру и сказал:
   — Коллега, он умный человек. И честный человек. Ему можно и нужно верить.
   — Ничего не понимаю! — с досадой воскликнул Миллер. — Но чувствую, Чвиз, что у вас есть какая-то тайна, которую вы опять скрываете от меня…
   — И которая только что блестяще подтвердилась! — с жаром сказал Чвиз.
   — Господа, — спокойно сказал Гард, — прежде всего нам следует немедленно покинуть эту квартиру. В более надежном убежище мы попытаемся разгадать все наши тайны. А пока — в путь!
   Казалось, внезапное появление Гарда повергло Миллера в какое-то оцепенение. Он больше не задал ни одного вопроса, не расспрашивал, куда и зачем ведет их комиссар, и послушно сел в машину, которую Гард предусмотрительно оставил неподалеку от дома в одном из тупичков. Его движения были скорее машинальными, чем осознанными.
   Молчал и Чвиз, думая о чем-то своем.
   Они не замечали, что творилось на улицах, по которым они ехали. Зато Гард замечал все.
   Может быть, впервые за всю многовековую историю столицы ее жители в будний день остались без работы. Не было тока — стояли заводы. Замерла связь, остановились троллейбусы, метро и трамваи, погасли экраны телевизоров. Миллионы людей вдруг были вышвырнуты из привычного распорядка.