Страница:
– Э-э… Что?
– Кроватка?
– Я не… Да, может быть. Я наведу справки.
– О нет, не беспокойте свою августейшую милость.
– Ну ладно, Аллах с тобой. Его Величество, мой дорогой дядя,призывает меня к себе. Спасибо, что позвонил.
– Э-э, Ваше Высочество, еще одно слово, если соблаговолите оказать мне такую честь. Эта американка, Флоренц…
– Да. Его Величество, мой дядя,не понимает, почему этот вопрос до сих пор не решен.
– Тут требуется тонкий подход, мой принц.
– Тонкий подход? Какой еще тонкий подход, эмир Малик? Она американский шпион, провокатор, бунтовщик, бесстыжая нечестивая развратница и заклятый враг ислама. Мой собственный заклятый враг. Она пыталась унизить меня, и не только меня, но и весьдом Хамуджа, да хранит его Аллах. О каком тонком подходе тут может идти речь?
– Э-э, – выдавил из себя Малик, прекрасно осознавая преимущество Бавада, окончившего Кембриджский университет, а также имевшего огромный опыт лживых светских бесед в самых модных салонах. – И тем не менее…
– Почему она все еще жива?
– О Достойнейший, о ней теперь говорит весь мир…
– И что это меняет?
– Незачем становиться врагами всей циви…
– Американцы совершенно ясно высказались на этот счет. Она их компрометирует. Посол в Каффе лично сказал нам об этом.
– Да? О-о… Ну тогда…
– Слушай, Малик, ты хочешь править Матаром? Его Величество рассчитывает на тебя. Имя твое все чаще упоминается на заседаниях нашего совета.
– Вот как? Ну что же… Чудесно…
– Я бы не спешил так говорить.
– Да? Ага. А может быть, мне отослать вамэту женщину Флоренс и шейху Лейлу? А вы уж сами разберетесь там с ними, чтобы порадовать свою душу! Задайте им хорошенько…
– Преступления, которые совершили эти две женщины, – весомо сказал Бавад, – осквернили твою землю, священную землю Матара…
– Священную? Ну я бы так не сказал: воистину священна только ваша земля. Мы лишь греемся в лучах вашей славы…
– Нет, Малик, очищен должен быть именно Матар.
– А мне лично кажется, о Достойнейший, что эти женщины стремились осквернить Васабию. Я в том смысле, что Матар ведь и без того уже был осквернен. И кто лучше вашего дяди вынесет справедливый приговор? Слышали бы вы, что они обе говорили во время допросов о вас лично и о короле. Я просто не смею этого повторить. Это ужасно. Отвратительно.
– Слушай меня внимательно, Малик, – сказал Бавад таким тоном, что стало совершенно ясно: разговор на этом заканчивается. – Его Величество король желает, чтобы эта проблема была исчерпана. Быстро. Более того, ты сам, лично, должен ее решить. Причем так, чтобы все об этом узнали. Тогда те, чья душа отклонилась от истинного пути, и в твоей, и в нашей стране увидят, как справедлив и страшен может быть в гневе своем Аллах. Ты ведь хочешь быть орудием в руках Его Величества и Всевышнего? Хочешь, Малик?
– Как скажете.
– Что?
– Конечно, хочу. Да, да, да, – забормотал Малик.
– Хорошо. Мне бы не хотелось думать, что мы совершили ошибку, вознеся тебя так высоко.
В трубке послышались гудки. Малик швырнул телефон в дальнюю стену, покрытую золотой и лазурной мозаикой. Телефон с треском разлетелся на мелкие куски. Фетиш услышал грохот и вошел, еще загодя начав приседать и кланяться.
– Неужели разговор с принцем Бавадом расстроил моего повелителя?
Хозяин ничего ему не ответил. Он был занят тем, что пил свой бренди прямо из горлышка.
Фетиш на цыпочках вышел из комнаты, чтобы позвонить Делам-Нуару и отчитаться об изменениях в обстановке. Но Делам-Нуар не нуждался в доносе своего шпиона, поскольку находился рядом с принцем Бавадом во время его телефонного разговора с эмиром Матара.
– У него позвоночник, как у медузы, плавающей в Красном море, – сказал Бавад с отвращением.
Делам-Нуар улыбнулся и слегка развел руками, изображая недоумение.
– Усадить его на трон было ошибкой, – сказал Бавад.
– При всем уважении не соглашусь с вами.
– Конечно, не согласитесь. Это же вы его предложили.
– А вы думаете, что вам и королю было бы удобнее, если бы на троне Матара сидел сильный и независимый человек? Марионеток лучше делать из дерева, чем из стали, не так ли? – Пальцы Делам-Нуара задвигались, как будто он управлял куклой на ниточках. – Чувствуете? Гораздо легче. Вам не о чем беспокоиться, мой принц. Матар теперь принадлежит вам.
– Зато вы получили военно-морские базы и скидку на нефть.
– Наши базы защищают ваши новые нефтяные терминалы. Так сказать, историческое сотрудничество. Такого не случалось со времен Вади Бен Салаама…
– Да, да. Но как быть с этими женщинами? Почему матарский идиот никак не может их казнить и покончить со всем этим?
Делам-Нуар покачал головой:
– При всем уважении к вам и Его Величеству я думаю, что возвести этих женщин на эшафот и публично отрезать им головы было бы очень серьезной ошибкой. Их тут же объявят великомученицами.
– У нас в Васабии это мало что значит, – сказал Бавад. – Однако наше посольство в Вашингтоне информирует нас о том, что на них оказывают давление по поводу этой женщины Флоренс.
– Два ее бывших сотрудника инициировали кампанию в прессе. Но это не имеет никакого значения – если позиция Матара будет по-прежнему примерно такой: «Мы понятия не имеем, где эта женщина, поэтому оставьте нас в покое».
– Сотрудники? И что, их кампания развивается успешно?
– Если бы я считал их проблемой, поверьте мне, я бы уже принял меры.
– Меры?
– У нас с вами ведь нет друг от друга секретов. Мои источники в правительстве США заверяют меня, что они тоже пристально следят за ситуацией. Весьма пристально. И меньше всего им нужна шумиха вокруг этой женщины. Флоренс Аравийская?Нет, нет. На данный момент она крайне неудобный персонаж. Если честно, то я думаю, что американцы были бы только рады, если бы Малик просто отдал приказ столкнуть ее в одну из своих новых oubliettes.
– А эти ваши источники – они из ЦРУ?
Делам-Нуар широко улыбнулся:
– Mon prince, спрашивать старого шпиона про его информаторов – все равно что пытаться узнать у шлюхи о ее клиентах. Это вопрос профессиональной гордости.
– Цены на нефть могут как опускаться, так и подниматься, – фыркнул Бавад.
– Но я говорю вам буквально все, что знаю. Операция Флоренс в Матаре была одобрена в самых высоких кабинетах правительства Соединенных Штатов. Почему? Для того чтобы поставить на место вашеправительство. В качестве наказания за вашу позицию по Израилю, за вашу независимость и за ваш аристократизм. Так или иначе, но эта операция, как и все зарубежные операции США, полностью провалилась. Однако нам – вам и Франции – она предоставила фантастический шанс, который вы, должен признать, блестяще использовали. Поэтому не следует слишкомрасстраиваться из-за американцев. Они в течение нескольких месяцев сделали для нас то, чего мы сами не в силах были достичь целых восемьдесят лет.
– Но им самим это очень не нравится. Наш представитель в ООН докладывает, что они готовят какую-то акцию в Совете Безопасности против Васабии.
– На которую, уверяю вас, Франция немедленно наложит вето.
– Они уже заявляют, что все это было инспирировано Францией. Ответственность, между прочим, возлагают на вас.
– А вы разве слышали хоть одно заявление французской стороны о том, что она готова принять на себя ответственность за действия Васабии в Матаре? – испытующим тоном спросил Делам-Нуар. – Мы не сказали об этом ни слова.
– А как насчет этого еврея-сенатора из Нью-Йорка? Он вчера целую речь произнес, обвинив во всем Францию. А Таллулу назвал парижским орудием!
Делам-Нуар неодобрительно зацокал языком.
– Какой позор. Но что вы хотите? Это ведь тот самый сенатор, который поднял шумиху, когда мы освободили из заключения девяносточетырехлетнего старика. Вы только подумайте – девяносто четыре года! А этот еврей раскричался всего лишь из-за того, что тот имел отношение к печально известным концлагерям во время Второй мировой войны. Вечно он всюду лезет.
– Думаю, уже слишком поздно что-либо предпринимать, – сказал Бавад, настороженно поглядывая на Делам-Нуара.
– Вы о сенаторе? Нет, ну в самом деле, Ваше Высочество…
– Да нет, я о Малике.
– А-а. Мне кажется, на данный момент это не самая лучшая идея. Возможно, в будущем… Послушайте, Матар ведь пережил очень сложный период. Всего несколько месяцев назад он сильно напоминал Лас-Вегас. Теперь же это… достойное религиозное государство. Развлечений там, если быть честным, маловато, но в принципе все о'кей. Сейчас важнее всего стабильность. Позже, если Малик и дальше будет вам досаждать, можете рассчитывать на мое содействие, – улыбнулся Делам-Нуар. – Я всегда ваш покорный слуга.
– Покорный? Ха! Но как быть с Флоренс?
– Она скоро перестанет быть важным фактором. В этом я уверен. В любом случае, у людей память короткая. И потом, я не думаю, что она протянет слишком долго в нынешних обстоятельствах. Они ведь держат ее отнюдь не в европейской тюрьме. Вряд ли ей по вечерам кладут на подушку мятные таблетки.
Верблюдов, на которых когда-либо ездил верхом Малик, можно было пересчитать по пальцам. Он явно предпочитал кожаные кресла итальянских «мазерати» и «феррари». Однако сейчас ситуация требовала от него сесть на верблюда.
В такие моменты обязанности имама и эмира казались ему крайне обременительными. Однако лучше уж ехать верхом на этой твари, чем держать во рту кусок ее дерьма. Какие же все-таки варвары эти васабийцы!
Одним из целого множества неприятных последствий новой дружбы между Матаром и Васабией явилось то, что Матар теперь был обязан отмечать годовщину Вероломства Рафика Неразумного. Король Таллула и его совет – да благословит их Аллах – потребовали, чтобы эмир Матара лично принял участие в церемонии, проехав верхом на Королевском Верблюде по бывшей Уинстон (ныне Абгулла) авеню под аплодисменты и радостное улюлюканье своих подданных, в то время как мукфеллины будут распределять порции священного навоза и следить за тем, чтобы он в должном порядке помещался в несчастные рты. В Матаре этот день вряд ли должен был стать красной датой в календаре, но вся процедура ясно давала понять, что Матар теперь – часть великой Васабии. Малик пытался убедить короля Таллулу и министра иностранных дел принца Бавада в том, что посасывание верблюжьего помета – не тот ритуал, который укрепит узы братства между народами Матара и Васабии. Однако Таллула и Бавад были непреклонны: Таллула хотел умиротворить и занять делом своих фанатичных мукфеллинов, а Бавад злился на непослушного Малика за его медлительность в деле шейхи Лейлы и настырной американки Флоренс.
Поэтому теперь Малик в самом дурном расположении духа сидел на животном, вызывавшем у него отвращение, и обязан был разыгрывать центральную роль в идиотском васабийском ритуале, после которого изо рта его подданных должно было – в буквальном смысле – нести дерьмрм. Хвала Аллаху.
По завершении утренней молитвы несчастного Малика водрузили на горб Шема, нынешнего Королевского Верблюда. Этот Шем был богато украшен золотыми и серебряными кистями. Малик с утра облачился в парадное одеяние верховного шарифа Матара и головной убор великого имама Букки. За поясом у него торчал на'к'алл –церемониальный кинжал, усыпанный драгоценными камнями, которым, согласно легенде, шейх Алик Макмех по прозванию Праведный кастрировал пятьсот английских крестоносцев (из уважения к новому союзнику Матара Малик решил не брать с собой в эту поездку кинжал, которым некогда были кастрированы сто пятьдесят французских рыцарей).
Как только Малика усадили в седло, Шем издал долгий, глубокий и полный страдания стон, сопровождавшийся извержением кишечных газов, который продолжался целую минуту.
Малик раздраженно зажал нос и рявкнул на Яссима, ухаживавшего за Королевским Верблюдом:
– Во имя Пророка! Чем ты накормил эту проклятую тварь?!!
– Я дал ему только аашаах ешовкийя,о Святейший! – сжался от испуга Яссим. – Самого лучшего качества!
– В следующий раз поставь ему клизму, прежде чем я сяду на него! Это крайне неприятно!
– Конечно, о Величайший! Да благословит Аллах…
– Заткнись. Давайте уже начнем.
Малика и Шема, который продолжал тяжело стонать и оставлял за собой стойкий зловонный след, вывели из ворот дворца на Абгулла-авеню, где уже были построены угрюмые толпы матарских граждан. Мукфеллины двигались следом за Королевским Верблюдом, раздавая небольшие кусочки высушенного верблюжьего кала.
– За это они меня точно полюбят, – пробурчал Малик себе под нос.
– Умммммммммоооооааааааааахххххх! – простонал Шем.
– Если он еще хоть раз пёрнет, – зашипел Малик на погибающего от страха Яссима, который вел животное, – лишишься головы.
– Но, Ваше Великолепие…
– Заткнись. Держи шаг.
Малик без особого энтузиазма помахал толпе. Толпа ответила тем же. Впереди взвод мукфеллинов избивал человека, отказавшегося принять на язык церемониальную какашку.
«Хоть бы скорей он закончился, этот день», – подумал Малик.
Все придворные эмира шагали позади него, морщась из-за обильных выхлопных газов Шема. Яссим изо всех сил старался спрятать голову под свое одеяние. Когда Малик проезжал мимо группы каких-то юношей, Шем неожиданно изверг эпический по своим масштабам клуб газа, что вызвало у молодых людей немедленный приступ хохота. Поскольку смех в этот день был запрещен, а в другие дни, согласно васабийским законам, не одобрялся, рядом мгновенно появились мукфеллины, щедро осыпая провинившихся ударами своих палок. Возгласы гнева и боли понравились Малику, поскольку наглецов надо было хорошенько проучить. Ему совсем не хотелось быть объектом насмешек. Он и без того понимал, что в этот момент являлся самым жалким эмиром на всем Ближнем Востоке. Более нелепо, чем сейчас, он не чувствовал себя никогда. Нельзя сказать, что ему очень нравились спиртные напитки, но на сей раз, когда закончится весь этот цирк, он собирался опустошить целую бутылку бренди. А может, и две.
Именно в тот момент, когда Малик мечтал о выпивке, случилось непоправимое. Позже это событие стало известно среди матарцев – а также и васабийцев – как Возмездие Рафика. На расследование причин этого происшествия потребовался не один день, однако вот как все это запомнилось самому Малику.
Он сердито смотрел в сторону избиваемой мукфеллинами молодежи, как вдруг прямо под ним раздался оглушительный взрыв, и в следующую секунду он уже летел в хмурое утреннее небо, как космонавт в просторы вселенной, удаляясь – если говорить поэтическим языком – от тяжких земных пут. Далее его полет стал больше похож на сон, поскольку он, в общем-то, потерял сознание и беззаботно перелетал от звезды к звезде, как беспечное шаловливое дитя. Но, увы, это прекрасное невесомое состояние длилось недолго, так как Малик пришел в себя, находясь примерно в тридцати метрах от поверхности земли и – увы еще раз! – стремительно к ней приближаясь под воздействием неизбежных и неумолимых законов гравитации.
Приземлившись на то, что осталось от Королевского Верблюда, Малик был спасен – хвала Всевышнему – от неминуемой смерти. И хотя это было не самое величественное ложе, оно по крайней мере оказалось мягче асфальта на Абгулла-авеню. За те кости эмира, которые остались не сломаны после его приземления, он должен был, по мнению врачей, до конца своей жизни благодарить нижнюю часть крупа почившего в бозе Шема.
Глава тридцать вторая
– Кроватка?
– Я не… Да, может быть. Я наведу справки.
– О нет, не беспокойте свою августейшую милость.
– Ну ладно, Аллах с тобой. Его Величество, мой дорогой дядя,призывает меня к себе. Спасибо, что позвонил.
– Э-э, Ваше Высочество, еще одно слово, если соблаговолите оказать мне такую честь. Эта американка, Флоренц…
– Да. Его Величество, мой дядя,не понимает, почему этот вопрос до сих пор не решен.
– Тут требуется тонкий подход, мой принц.
– Тонкий подход? Какой еще тонкий подход, эмир Малик? Она американский шпион, провокатор, бунтовщик, бесстыжая нечестивая развратница и заклятый враг ислама. Мой собственный заклятый враг. Она пыталась унизить меня, и не только меня, но и весьдом Хамуджа, да хранит его Аллах. О каком тонком подходе тут может идти речь?
– Э-э, – выдавил из себя Малик, прекрасно осознавая преимущество Бавада, окончившего Кембриджский университет, а также имевшего огромный опыт лживых светских бесед в самых модных салонах. – И тем не менее…
– Почему она все еще жива?
– О Достойнейший, о ней теперь говорит весь мир…
– И что это меняет?
– Незачем становиться врагами всей циви…
– Американцы совершенно ясно высказались на этот счет. Она их компрометирует. Посол в Каффе лично сказал нам об этом.
– Да? О-о… Ну тогда…
– Слушай, Малик, ты хочешь править Матаром? Его Величество рассчитывает на тебя. Имя твое все чаще упоминается на заседаниях нашего совета.
– Вот как? Ну что же… Чудесно…
– Я бы не спешил так говорить.
– Да? Ага. А может быть, мне отослать вамэту женщину Флоренс и шейху Лейлу? А вы уж сами разберетесь там с ними, чтобы порадовать свою душу! Задайте им хорошенько…
– Преступления, которые совершили эти две женщины, – весомо сказал Бавад, – осквернили твою землю, священную землю Матара…
– Священную? Ну я бы так не сказал: воистину священна только ваша земля. Мы лишь греемся в лучах вашей славы…
– Нет, Малик, очищен должен быть именно Матар.
– А мне лично кажется, о Достойнейший, что эти женщины стремились осквернить Васабию. Я в том смысле, что Матар ведь и без того уже был осквернен. И кто лучше вашего дяди вынесет справедливый приговор? Слышали бы вы, что они обе говорили во время допросов о вас лично и о короле. Я просто не смею этого повторить. Это ужасно. Отвратительно.
– Слушай меня внимательно, Малик, – сказал Бавад таким тоном, что стало совершенно ясно: разговор на этом заканчивается. – Его Величество король желает, чтобы эта проблема была исчерпана. Быстро. Более того, ты сам, лично, должен ее решить. Причем так, чтобы все об этом узнали. Тогда те, чья душа отклонилась от истинного пути, и в твоей, и в нашей стране увидят, как справедлив и страшен может быть в гневе своем Аллах. Ты ведь хочешь быть орудием в руках Его Величества и Всевышнего? Хочешь, Малик?
– Как скажете.
– Что?
– Конечно, хочу. Да, да, да, – забормотал Малик.
– Хорошо. Мне бы не хотелось думать, что мы совершили ошибку, вознеся тебя так высоко.
В трубке послышались гудки. Малик швырнул телефон в дальнюю стену, покрытую золотой и лазурной мозаикой. Телефон с треском разлетелся на мелкие куски. Фетиш услышал грохот и вошел, еще загодя начав приседать и кланяться.
– Неужели разговор с принцем Бавадом расстроил моего повелителя?
Хозяин ничего ему не ответил. Он был занят тем, что пил свой бренди прямо из горлышка.
Фетиш на цыпочках вышел из комнаты, чтобы позвонить Делам-Нуару и отчитаться об изменениях в обстановке. Но Делам-Нуар не нуждался в доносе своего шпиона, поскольку находился рядом с принцем Бавадом во время его телефонного разговора с эмиром Матара.
– У него позвоночник, как у медузы, плавающей в Красном море, – сказал Бавад с отвращением.
Делам-Нуар улыбнулся и слегка развел руками, изображая недоумение.
– Усадить его на трон было ошибкой, – сказал Бавад.
– При всем уважении не соглашусь с вами.
– Конечно, не согласитесь. Это же вы его предложили.
– А вы думаете, что вам и королю было бы удобнее, если бы на троне Матара сидел сильный и независимый человек? Марионеток лучше делать из дерева, чем из стали, не так ли? – Пальцы Делам-Нуара задвигались, как будто он управлял куклой на ниточках. – Чувствуете? Гораздо легче. Вам не о чем беспокоиться, мой принц. Матар теперь принадлежит вам.
– Зато вы получили военно-морские базы и скидку на нефть.
– Наши базы защищают ваши новые нефтяные терминалы. Так сказать, историческое сотрудничество. Такого не случалось со времен Вади Бен Салаама…
– Да, да. Но как быть с этими женщинами? Почему матарский идиот никак не может их казнить и покончить со всем этим?
Делам-Нуар покачал головой:
– При всем уважении к вам и Его Величеству я думаю, что возвести этих женщин на эшафот и публично отрезать им головы было бы очень серьезной ошибкой. Их тут же объявят великомученицами.
– У нас в Васабии это мало что значит, – сказал Бавад. – Однако наше посольство в Вашингтоне информирует нас о том, что на них оказывают давление по поводу этой женщины Флоренс.
– Два ее бывших сотрудника инициировали кампанию в прессе. Но это не имеет никакого значения – если позиция Матара будет по-прежнему примерно такой: «Мы понятия не имеем, где эта женщина, поэтому оставьте нас в покое».
– Сотрудники? И что, их кампания развивается успешно?
– Если бы я считал их проблемой, поверьте мне, я бы уже принял меры.
– Меры?
– У нас с вами ведь нет друг от друга секретов. Мои источники в правительстве США заверяют меня, что они тоже пристально следят за ситуацией. Весьма пристально. И меньше всего им нужна шумиха вокруг этой женщины. Флоренс Аравийская?Нет, нет. На данный момент она крайне неудобный персонаж. Если честно, то я думаю, что американцы были бы только рады, если бы Малик просто отдал приказ столкнуть ее в одну из своих новых oubliettes.
– А эти ваши источники – они из ЦРУ?
Делам-Нуар широко улыбнулся:
– Mon prince, спрашивать старого шпиона про его информаторов – все равно что пытаться узнать у шлюхи о ее клиентах. Это вопрос профессиональной гордости.
– Цены на нефть могут как опускаться, так и подниматься, – фыркнул Бавад.
– Но я говорю вам буквально все, что знаю. Операция Флоренс в Матаре была одобрена в самых высоких кабинетах правительства Соединенных Штатов. Почему? Для того чтобы поставить на место вашеправительство. В качестве наказания за вашу позицию по Израилю, за вашу независимость и за ваш аристократизм. Так или иначе, но эта операция, как и все зарубежные операции США, полностью провалилась. Однако нам – вам и Франции – она предоставила фантастический шанс, который вы, должен признать, блестяще использовали. Поэтому не следует слишкомрасстраиваться из-за американцев. Они в течение нескольких месяцев сделали для нас то, чего мы сами не в силах были достичь целых восемьдесят лет.
– Но им самим это очень не нравится. Наш представитель в ООН докладывает, что они готовят какую-то акцию в Совете Безопасности против Васабии.
– На которую, уверяю вас, Франция немедленно наложит вето.
– Они уже заявляют, что все это было инспирировано Францией. Ответственность, между прочим, возлагают на вас.
– А вы разве слышали хоть одно заявление французской стороны о том, что она готова принять на себя ответственность за действия Васабии в Матаре? – испытующим тоном спросил Делам-Нуар. – Мы не сказали об этом ни слова.
– А как насчет этого еврея-сенатора из Нью-Йорка? Он вчера целую речь произнес, обвинив во всем Францию. А Таллулу назвал парижским орудием!
Делам-Нуар неодобрительно зацокал языком.
– Какой позор. Но что вы хотите? Это ведь тот самый сенатор, который поднял шумиху, когда мы освободили из заключения девяносточетырехлетнего старика. Вы только подумайте – девяносто четыре года! А этот еврей раскричался всего лишь из-за того, что тот имел отношение к печально известным концлагерям во время Второй мировой войны. Вечно он всюду лезет.
– Думаю, уже слишком поздно что-либо предпринимать, – сказал Бавад, настороженно поглядывая на Делам-Нуара.
– Вы о сенаторе? Нет, ну в самом деле, Ваше Высочество…
– Да нет, я о Малике.
– А-а. Мне кажется, на данный момент это не самая лучшая идея. Возможно, в будущем… Послушайте, Матар ведь пережил очень сложный период. Всего несколько месяцев назад он сильно напоминал Лас-Вегас. Теперь же это… достойное религиозное государство. Развлечений там, если быть честным, маловато, но в принципе все о'кей. Сейчас важнее всего стабильность. Позже, если Малик и дальше будет вам досаждать, можете рассчитывать на мое содействие, – улыбнулся Делам-Нуар. – Я всегда ваш покорный слуга.
– Покорный? Ха! Но как быть с Флоренс?
– Она скоро перестанет быть важным фактором. В этом я уверен. В любом случае, у людей память короткая. И потом, я не думаю, что она протянет слишком долго в нынешних обстоятельствах. Они ведь держат ее отнюдь не в европейской тюрьме. Вряд ли ей по вечерам кладут на подушку мятные таблетки.
Верблюдов, на которых когда-либо ездил верхом Малик, можно было пересчитать по пальцам. Он явно предпочитал кожаные кресла итальянских «мазерати» и «феррари». Однако сейчас ситуация требовала от него сесть на верблюда.
В такие моменты обязанности имама и эмира казались ему крайне обременительными. Однако лучше уж ехать верхом на этой твари, чем держать во рту кусок ее дерьма. Какие же все-таки варвары эти васабийцы!
Одним из целого множества неприятных последствий новой дружбы между Матаром и Васабией явилось то, что Матар теперь был обязан отмечать годовщину Вероломства Рафика Неразумного. Король Таллула и его совет – да благословит их Аллах – потребовали, чтобы эмир Матара лично принял участие в церемонии, проехав верхом на Королевском Верблюде по бывшей Уинстон (ныне Абгулла) авеню под аплодисменты и радостное улюлюканье своих подданных, в то время как мукфеллины будут распределять порции священного навоза и следить за тем, чтобы он в должном порядке помещался в несчастные рты. В Матаре этот день вряд ли должен был стать красной датой в календаре, но вся процедура ясно давала понять, что Матар теперь – часть великой Васабии. Малик пытался убедить короля Таллулу и министра иностранных дел принца Бавада в том, что посасывание верблюжьего помета – не тот ритуал, который укрепит узы братства между народами Матара и Васабии. Однако Таллула и Бавад были непреклонны: Таллула хотел умиротворить и занять делом своих фанатичных мукфеллинов, а Бавад злился на непослушного Малика за его медлительность в деле шейхи Лейлы и настырной американки Флоренс.
Поэтому теперь Малик в самом дурном расположении духа сидел на животном, вызывавшем у него отвращение, и обязан был разыгрывать центральную роль в идиотском васабийском ритуале, после которого изо рта его подданных должно было – в буквальном смысле – нести дерьмрм. Хвала Аллаху.
По завершении утренней молитвы несчастного Малика водрузили на горб Шема, нынешнего Королевского Верблюда. Этот Шем был богато украшен золотыми и серебряными кистями. Малик с утра облачился в парадное одеяние верховного шарифа Матара и головной убор великого имама Букки. За поясом у него торчал на'к'алл –церемониальный кинжал, усыпанный драгоценными камнями, которым, согласно легенде, шейх Алик Макмех по прозванию Праведный кастрировал пятьсот английских крестоносцев (из уважения к новому союзнику Матара Малик решил не брать с собой в эту поездку кинжал, которым некогда были кастрированы сто пятьдесят французских рыцарей).
Как только Малика усадили в седло, Шем издал долгий, глубокий и полный страдания стон, сопровождавшийся извержением кишечных газов, который продолжался целую минуту.
Малик раздраженно зажал нос и рявкнул на Яссима, ухаживавшего за Королевским Верблюдом:
– Во имя Пророка! Чем ты накормил эту проклятую тварь?!!
– Я дал ему только аашаах ешовкийя,о Святейший! – сжался от испуга Яссим. – Самого лучшего качества!
– В следующий раз поставь ему клизму, прежде чем я сяду на него! Это крайне неприятно!
– Конечно, о Величайший! Да благословит Аллах…
– Заткнись. Давайте уже начнем.
Малика и Шема, который продолжал тяжело стонать и оставлял за собой стойкий зловонный след, вывели из ворот дворца на Абгулла-авеню, где уже были построены угрюмые толпы матарских граждан. Мукфеллины двигались следом за Королевским Верблюдом, раздавая небольшие кусочки высушенного верблюжьего кала.
– За это они меня точно полюбят, – пробурчал Малик себе под нос.
– Умммммммммоооооааааааааахххххх! – простонал Шем.
– Если он еще хоть раз пёрнет, – зашипел Малик на погибающего от страха Яссима, который вел животное, – лишишься головы.
– Но, Ваше Великолепие…
– Заткнись. Держи шаг.
Малик без особого энтузиазма помахал толпе. Толпа ответила тем же. Впереди взвод мукфеллинов избивал человека, отказавшегося принять на язык церемониальную какашку.
«Хоть бы скорей он закончился, этот день», – подумал Малик.
Все придворные эмира шагали позади него, морщась из-за обильных выхлопных газов Шема. Яссим изо всех сил старался спрятать голову под свое одеяние. Когда Малик проезжал мимо группы каких-то юношей, Шем неожиданно изверг эпический по своим масштабам клуб газа, что вызвало у молодых людей немедленный приступ хохота. Поскольку смех в этот день был запрещен, а в другие дни, согласно васабийским законам, не одобрялся, рядом мгновенно появились мукфеллины, щедро осыпая провинившихся ударами своих палок. Возгласы гнева и боли понравились Малику, поскольку наглецов надо было хорошенько проучить. Ему совсем не хотелось быть объектом насмешек. Он и без того понимал, что в этот момент являлся самым жалким эмиром на всем Ближнем Востоке. Более нелепо, чем сейчас, он не чувствовал себя никогда. Нельзя сказать, что ему очень нравились спиртные напитки, но на сей раз, когда закончится весь этот цирк, он собирался опустошить целую бутылку бренди. А может, и две.
Именно в тот момент, когда Малик мечтал о выпивке, случилось непоправимое. Позже это событие стало известно среди матарцев – а также и васабийцев – как Возмездие Рафика. На расследование причин этого происшествия потребовался не один день, однако вот как все это запомнилось самому Малику.
Он сердито смотрел в сторону избиваемой мукфеллинами молодежи, как вдруг прямо под ним раздался оглушительный взрыв, и в следующую секунду он уже летел в хмурое утреннее небо, как космонавт в просторы вселенной, удаляясь – если говорить поэтическим языком – от тяжких земных пут. Далее его полет стал больше похож на сон, поскольку он, в общем-то, потерял сознание и беззаботно перелетал от звезды к звезде, как беспечное шаловливое дитя. Но, увы, это прекрасное невесомое состояние длилось недолго, так как Малик пришел в себя, находясь примерно в тридцати метрах от поверхности земли и – увы еще раз! – стремительно к ней приближаясь под воздействием неизбежных и неумолимых законов гравитации.
Приземлившись на то, что осталось от Королевского Верблюда, Малик был спасен – хвала Всевышнему – от неминуемой смерти. И хотя это было не самое величественное ложе, оно по крайней мере оказалось мягче асфальта на Абгулла-авеню. За те кости эмира, которые остались не сломаны после его приземления, он должен был, по мнению врачей, до конца своей жизни благодарить нижнюю часть крупа почившего в бозе Шема.
Глава тридцать вторая
К взрывам на Ближнем Востоке давно все привыкли, однако даже там правителей государства не часто взрывают при помощи их личных верблюдов. Несмотря на гробовое молчание официального Матара, эта новость быстро облетела весь мир.
Кто-то даже умудрился заснять все происшедшее на пленку. Видео получилось настолько хорошим, что соответствующие инстанции пришли к выводу о причастности создателей этого фильма к самому покушению. Уже через несколько часов кадры с парящим в небе эмиром активно просматривались в Интернет-кафе, в залах ожидания, в барах и на миллионах телеэкранов – то есть везде. Спектр газетных заголовков начинался с умеренных (НОВЫЙ ПРАВИТЕЛЬ МАТАРА ПОЛУЧИЛ СЕРЬЕЗНЫЕ РАНЕНИЯ В РЕЗУЛЬТАТЕ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОГО АКТА) и заканчивался гораздо менее сдержанными (ТРИ, ДВА, ОДИН, КОНТАКТ, ВЕРБЛЮД!).
Впрочем, самого Малика больше волновал тот факт, что от его ног – тех самых ног, которые когда-то управляли самыми быстрыми гоночными автомобилями в мире, – остались теперь одни культи чуть выше колен. Целая команда опытнейших хирургов-ортопедов из Франции билась изо всех сил, но поскольку ноги эмира разлетелись друг от дружки на сотни метров, сделать они больше ничего не смогли.
Из позитивного было то, что церемониальное серебряное седло, которым за сотни лет до этого пользовался эмир Ахмед бен Улала'ам, защитило жизненно важные органы имама. По крайней мере, наиболее существенную их часть. Группа опытнейших французских урологов пришла к выводу, что Малик (со временем, разумеется) сумеет, быть может, с помощью протеза продолжить свой род. А вот органы королевского пищеварения перенесли гораздо более серьезную травму. Эмиру отныне было противопоказано острое и вообще все, что надо было жевать. Насчет селезенки врачи говорили, что, конечно, совсем неплохо ее иметь, но вполне можно обойтись и без этого органа. Оптимизма добавлял также тот факт, что уцелевшее ухо эмира помаленьку уже начинало улавливать кое-какие звуки.
От всех мировых лидеров рекой полились изъявления сочувствия, уверения в дружбе и предложения помощи в расследовании теракта. Соединенные Штаты, несмотря на заметно ухудшившиеся в последнее время отношения с Матаром, дружелюбно предложили прислать группу экспертов по взрывчатке. То же самое сделали Россия, Англия, Италия и, как ни странно, Болгария. Помощь США, разумеется, была холодно отвергнута, а всем остальным отказали более-менее вежливо. Официальный Матар заявил, что следствие будет проводиться своими силами, то есть васабийцами и французами.
Таким образом, майор Бертран Маттеоли-Пике из следственного отдела французской криминальной полиции оказался в Матаре, где, сидя на корточках перед зловонными останками Королевского Верблюда, изучал их при помощи ультрафиолетового спектрометра и время от времени произносил самое подходящее к случаю слово из французского языка:
– Merde.
– Что случилось, шеф? – спросил его ассистент.
Маттеоли-Пике передал ему свой инструмент. Ассистент взглянул на дисплей, и глаза его округлились.
– Ого, – сказал он. – И что будем делать?
– Составляй рапорт, что еще?
После этого французские специалисты быстро завершили свою работу, чтобы перейти к более важной процедуре – к обеду.
В двадцати метрах от них над другой частью Шема склонился человек в форме матарского департамента общественного здоровья. Он внимательно изучал не только останки несчастного животного, но и фрагмент церемониального серебряного седла, а также часть левого ботинка эмира. Все эти объекты он аккуратно поместил в пластиковый контейнер, который тщательно опечатал и промаркировал. Французы не обратили на него никакого внимания. Как, впрочем, и полиция, оцепившая место преступления. Этот человек выглядел, как все остальные криминалисты, ковырявшиеся в ужасных останках.
Французы отправили свой рапорт начальству по электронной почте, классифицировав его VRAIMENT SECRET (совершенно секретно). Первым местом, куда он попал, был 11-й отдел. И лег он на стол лично месье Делам-Нуару, после чего французский кудесник плаща и кинжала немедленно вылетел из Каффы обратно в Амо-Амас, чтобы возглавить расследование.
В первой же строчке рапорта Делам-Нуар наткнулся на слово «экзюперин», после чего у него на несколько секунд перехватило дыхание. Он был не из тех, кого можно легко смутить, и тем не менее ему потребовалось целых пятнадцать минут вышагивания из угла в угол, обильного потения и брани, чтобы взять себя в руки и сделать необходимый звонок в Париж.
«Улица педиков» – так назывался самый «голубой» из всех «голубых» баров в городе Вашингтоне. Джордж сюда захаживал нечасто. Это Бобби предложил ему отправиться туда, чтобы поговорить по телефону. Бобби не без оснований считал, что правительственные агенты не любят входить следом за своими подопечными в бары для геев. Они боятся, что их там кто-нибудь ущипнет.
Джордж выглянул в окно и увидел черный автомобиль, в котором сидели два подтянутых джентльмена. Ровно в три минуты девятого зазвонил его сотовый телефон.
Бобби четко изложил всю имеющуюся информацию. На это у него ушло чуть меньше трех минут. Будучи профессионалом до мозга костей, Джордж запомнил все дословно. После этого он отключил свой мобильник, подошел к одному из таксофонов рядом с мужским туалетом и набрал номер Томаса Лоуэлла, работавшего в вашингтонском бюро газеты «Нью-Йорк таймс».
Этот Томас Лоуэлл практически всю свою жизнь писал в «Таймс» о Ближнем Востоке. Именно он пустил в обиход фразу «Арабская улица» (первым метонимическим термином, который он изобрел для обозначения общественного мнения в арабском мире, был «Улица Сезам», но продюсеры известной детской телевизионной программы немедленно начали протестовать). Лоуэлл также пытался запустить в обращение термин «Еврейская улица», но он не прижился. Тем не менее Лоуэлл не сдавался и вставлял его в свои статьи, где только мог, а редакторы «Нью-Йорк таймс» методично его вырезали. В данный момент Томас находился в Вашингтоне, будучи высланным из Васабии. Официальной причиной высылки явилась бутылка виски, обнаруженная в его гостиничном номере. Однако на самом деле его выдворили из страны после статьи о наследном принце Бахбаре, у которого во время учебы в университете Южной Калифорнии был роман с еврейкой. Поскольку Бахбар в настоящий момент занимал пост заместителя министра по антисемитизму, эта история не вызвала энтузиазма на «Арабской улице» в Каффе, однако на «Еврейской улице» она прошла на ура.
Джордж был знаком с Лоуэллом уже долгие годы. Они оба свободно владели арабским. Лоуэлл проявил большой интерес к тому, что ему рассказал Джордж.
Флоренс провела почти три дня в абсолютной темноте рядом с разлагающимся трупом. Ни еды, ни питья ей уже не давали. Даже тот факт, что мертвец оказался не Бобби, радовал ее в этой ситуации недолго. Под кроватью ей удалось найти кружку с водой, которую охранники, очевидно, забыли убрать. Она растягивала оставшуюся жидкость как могла, но жажда брала свое. Несмотря на то, что Флоренс была дико голодна, мысли о еде ее не тревожили. Она постоянно вспоминала одно место из Дантова «Ада» – тот эпизод, в котором заточенный в башне со своими детьми дворянин постепенно сходит с ума и превращается в каннибала. Возможно, именно этого ждали от Флоренс ее мучители.
Она без конца молилась всем богам, которых могла вспомнить. Когда ужас подбирался к самому ее сердцу, она начинала лихорадочно вспоминать выученные в детстве стихи и переводить их с английского на арабский, потом на итальянский, потом на французский, а после этого вновь на английский. К концу третьего дня она почувствовала, что сходит с ума.
Когда дверь в ее камеру наконец распахнулась, Флоренс восприняла это как настоящее чудо. Охранник, зажимая нос рукой, вошел в камеру, схватил Флоренс и выволок ее в коридор. Там она, захлебываясь, задышала полной грудью, втягивая незараженный воздух, как будто это был чистый кислород. Два охранника потащили ее по коридору. Кандалы в этот раз надевать не стали. По дороге Флоренс молилась о том, чтобы ее привели на казнь. Она испытывала чувство вины, прося об этом Пресвятую Богородицу (Флоренс была воспитана в лоне католицизма), но удержаться и не попросить уже не могла.
Ее дед когда-то написал так и не опубликованные мемуары о том, как он сражался в Северной Африке в 1930-х годах. Муссолини, который почитал себя новым Цезарем, отправил тогда свою армию за Средиземное море, чтобы отвоевать земли, принадлежавшие две тысячи лет назад его предкам. Идиотская сама по себе, эта затея тем не менее украсила жизнь деда, прозябавшего до того на посту уличного регулировщика во Флоренции.
Флоренс нашла эту рукопись еще в детстве и, разумеется, прочитала. Теперь, когда ее тащили по коридорам, она неожиданно вспомнила один эпизод из фронтовых воспоминаний деда. Его подразделение оказалось окружено войсками Омара Мухтара. Всем итальянцам грозила неминуемая смерть или плен и все связанные с ним ужасы. Два молодых солдата, служившие под командой деда, сняли с плеча винтовки и одновременно выстрелили себе в рот. Дед Флоренс даже не пытался остановить их. Обе воюющие стороны творили с пленными ужасные вещи. А через несколько мгновений из-за холма показалась колонна итальянских танков, и нападавшие были рассеяны. В том бою в подразделении ее деда никто не погиб, кроме тех двоих, которые убили себя сами. Дед потом написал их родителям о том, что мальчишки приняли геройскую смерть во славу Нового Рима.
Тем временем охранники втолкнули Флоренс в какую-то комнату. Содрогаясь и хватая ртом воздух, она лежала на каменном полу. Теперь она уже не испытывала чувство вины за то, что просила у Божьей Матери смерти. Святая Дева должна была ее понять.
Кто-то даже умудрился заснять все происшедшее на пленку. Видео получилось настолько хорошим, что соответствующие инстанции пришли к выводу о причастности создателей этого фильма к самому покушению. Уже через несколько часов кадры с парящим в небе эмиром активно просматривались в Интернет-кафе, в залах ожидания, в барах и на миллионах телеэкранов – то есть везде. Спектр газетных заголовков начинался с умеренных (НОВЫЙ ПРАВИТЕЛЬ МАТАРА ПОЛУЧИЛ СЕРЬЕЗНЫЕ РАНЕНИЯ В РЕЗУЛЬТАТЕ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОГО АКТА) и заканчивался гораздо менее сдержанными (ТРИ, ДВА, ОДИН, КОНТАКТ, ВЕРБЛЮД!).
Впрочем, самого Малика больше волновал тот факт, что от его ног – тех самых ног, которые когда-то управляли самыми быстрыми гоночными автомобилями в мире, – остались теперь одни культи чуть выше колен. Целая команда опытнейших хирургов-ортопедов из Франции билась изо всех сил, но поскольку ноги эмира разлетелись друг от дружки на сотни метров, сделать они больше ничего не смогли.
Из позитивного было то, что церемониальное серебряное седло, которым за сотни лет до этого пользовался эмир Ахмед бен Улала'ам, защитило жизненно важные органы имама. По крайней мере, наиболее существенную их часть. Группа опытнейших французских урологов пришла к выводу, что Малик (со временем, разумеется) сумеет, быть может, с помощью протеза продолжить свой род. А вот органы королевского пищеварения перенесли гораздо более серьезную травму. Эмиру отныне было противопоказано острое и вообще все, что надо было жевать. Насчет селезенки врачи говорили, что, конечно, совсем неплохо ее иметь, но вполне можно обойтись и без этого органа. Оптимизма добавлял также тот факт, что уцелевшее ухо эмира помаленьку уже начинало улавливать кое-какие звуки.
От всех мировых лидеров рекой полились изъявления сочувствия, уверения в дружбе и предложения помощи в расследовании теракта. Соединенные Штаты, несмотря на заметно ухудшившиеся в последнее время отношения с Матаром, дружелюбно предложили прислать группу экспертов по взрывчатке. То же самое сделали Россия, Англия, Италия и, как ни странно, Болгария. Помощь США, разумеется, была холодно отвергнута, а всем остальным отказали более-менее вежливо. Официальный Матар заявил, что следствие будет проводиться своими силами, то есть васабийцами и французами.
Таким образом, майор Бертран Маттеоли-Пике из следственного отдела французской криминальной полиции оказался в Матаре, где, сидя на корточках перед зловонными останками Королевского Верблюда, изучал их при помощи ультрафиолетового спектрометра и время от времени произносил самое подходящее к случаю слово из французского языка:
– Merde.
– Что случилось, шеф? – спросил его ассистент.
Маттеоли-Пике передал ему свой инструмент. Ассистент взглянул на дисплей, и глаза его округлились.
– Ого, – сказал он. – И что будем делать?
– Составляй рапорт, что еще?
После этого французские специалисты быстро завершили свою работу, чтобы перейти к более важной процедуре – к обеду.
В двадцати метрах от них над другой частью Шема склонился человек в форме матарского департамента общественного здоровья. Он внимательно изучал не только останки несчастного животного, но и фрагмент церемониального серебряного седла, а также часть левого ботинка эмира. Все эти объекты он аккуратно поместил в пластиковый контейнер, который тщательно опечатал и промаркировал. Французы не обратили на него никакого внимания. Как, впрочем, и полиция, оцепившая место преступления. Этот человек выглядел, как все остальные криминалисты, ковырявшиеся в ужасных останках.
Французы отправили свой рапорт начальству по электронной почте, классифицировав его VRAIMENT SECRET (совершенно секретно). Первым местом, куда он попал, был 11-й отдел. И лег он на стол лично месье Делам-Нуару, после чего французский кудесник плаща и кинжала немедленно вылетел из Каффы обратно в Амо-Амас, чтобы возглавить расследование.
В первой же строчке рапорта Делам-Нуар наткнулся на слово «экзюперин», после чего у него на несколько секунд перехватило дыхание. Он был не из тех, кого можно легко смутить, и тем не менее ему потребовалось целых пятнадцать минут вышагивания из угла в угол, обильного потения и брани, чтобы взять себя в руки и сделать необходимый звонок в Париж.
«Улица педиков» – так назывался самый «голубой» из всех «голубых» баров в городе Вашингтоне. Джордж сюда захаживал нечасто. Это Бобби предложил ему отправиться туда, чтобы поговорить по телефону. Бобби не без оснований считал, что правительственные агенты не любят входить следом за своими подопечными в бары для геев. Они боятся, что их там кто-нибудь ущипнет.
Джордж выглянул в окно и увидел черный автомобиль, в котором сидели два подтянутых джентльмена. Ровно в три минуты девятого зазвонил его сотовый телефон.
Бобби четко изложил всю имеющуюся информацию. На это у него ушло чуть меньше трех минут. Будучи профессионалом до мозга костей, Джордж запомнил все дословно. После этого он отключил свой мобильник, подошел к одному из таксофонов рядом с мужским туалетом и набрал номер Томаса Лоуэлла, работавшего в вашингтонском бюро газеты «Нью-Йорк таймс».
Этот Томас Лоуэлл практически всю свою жизнь писал в «Таймс» о Ближнем Востоке. Именно он пустил в обиход фразу «Арабская улица» (первым метонимическим термином, который он изобрел для обозначения общественного мнения в арабском мире, был «Улица Сезам», но продюсеры известной детской телевизионной программы немедленно начали протестовать). Лоуэлл также пытался запустить в обращение термин «Еврейская улица», но он не прижился. Тем не менее Лоуэлл не сдавался и вставлял его в свои статьи, где только мог, а редакторы «Нью-Йорк таймс» методично его вырезали. В данный момент Томас находился в Вашингтоне, будучи высланным из Васабии. Официальной причиной высылки явилась бутылка виски, обнаруженная в его гостиничном номере. Однако на самом деле его выдворили из страны после статьи о наследном принце Бахбаре, у которого во время учебы в университете Южной Калифорнии был роман с еврейкой. Поскольку Бахбар в настоящий момент занимал пост заместителя министра по антисемитизму, эта история не вызвала энтузиазма на «Арабской улице» в Каффе, однако на «Еврейской улице» она прошла на ура.
Джордж был знаком с Лоуэллом уже долгие годы. Они оба свободно владели арабским. Лоуэлл проявил большой интерес к тому, что ему рассказал Джордж.
Флоренс провела почти три дня в абсолютной темноте рядом с разлагающимся трупом. Ни еды, ни питья ей уже не давали. Даже тот факт, что мертвец оказался не Бобби, радовал ее в этой ситуации недолго. Под кроватью ей удалось найти кружку с водой, которую охранники, очевидно, забыли убрать. Она растягивала оставшуюся жидкость как могла, но жажда брала свое. Несмотря на то, что Флоренс была дико голодна, мысли о еде ее не тревожили. Она постоянно вспоминала одно место из Дантова «Ада» – тот эпизод, в котором заточенный в башне со своими детьми дворянин постепенно сходит с ума и превращается в каннибала. Возможно, именно этого ждали от Флоренс ее мучители.
Она без конца молилась всем богам, которых могла вспомнить. Когда ужас подбирался к самому ее сердцу, она начинала лихорадочно вспоминать выученные в детстве стихи и переводить их с английского на арабский, потом на итальянский, потом на французский, а после этого вновь на английский. К концу третьего дня она почувствовала, что сходит с ума.
Когда дверь в ее камеру наконец распахнулась, Флоренс восприняла это как настоящее чудо. Охранник, зажимая нос рукой, вошел в камеру, схватил Флоренс и выволок ее в коридор. Там она, захлебываясь, задышала полной грудью, втягивая незараженный воздух, как будто это был чистый кислород. Два охранника потащили ее по коридору. Кандалы в этот раз надевать не стали. По дороге Флоренс молилась о том, чтобы ее привели на казнь. Она испытывала чувство вины, прося об этом Пресвятую Богородицу (Флоренс была воспитана в лоне католицизма), но удержаться и не попросить уже не могла.
Ее дед когда-то написал так и не опубликованные мемуары о том, как он сражался в Северной Африке в 1930-х годах. Муссолини, который почитал себя новым Цезарем, отправил тогда свою армию за Средиземное море, чтобы отвоевать земли, принадлежавшие две тысячи лет назад его предкам. Идиотская сама по себе, эта затея тем не менее украсила жизнь деда, прозябавшего до того на посту уличного регулировщика во Флоренции.
Флоренс нашла эту рукопись еще в детстве и, разумеется, прочитала. Теперь, когда ее тащили по коридорам, она неожиданно вспомнила один эпизод из фронтовых воспоминаний деда. Его подразделение оказалось окружено войсками Омара Мухтара. Всем итальянцам грозила неминуемая смерть или плен и все связанные с ним ужасы. Два молодых солдата, служившие под командой деда, сняли с плеча винтовки и одновременно выстрелили себе в рот. Дед Флоренс даже не пытался остановить их. Обе воюющие стороны творили с пленными ужасные вещи. А через несколько мгновений из-за холма показалась колонна итальянских танков, и нападавшие были рассеяны. В том бою в подразделении ее деда никто не погиб, кроме тех двоих, которые убили себя сами. Дед потом написал их родителям о том, что мальчишки приняли геройскую смерть во славу Нового Рима.
Тем временем охранники втолкнули Флоренс в какую-то комнату. Содрогаясь и хватая ртом воздух, она лежала на каменном полу. Теперь она уже не испытывала чувство вины за то, что просила у Божьей Матери смерти. Святая Дева должна была ее понять.