Страница:
– Вижу, что я впустую потратила время.
– Черт возьми, Мисти, ты…
– Считай себя уволенным. – И прежде чем он смог что-нибудь сказать, добавила: – Ты сам знаешь, что есть много способов спустить шкуру.
Силы, казалось, оставили Дану, губы побелели. В тот момент, когда официант наливал кофе после ленча, Янси хотелось получить удовольствие – слизать ее помаду, особенно с пухлой нижней губы. Проклятие! Подобные мысли болью отзывались в паху. Что делает с ним эта женщина? Они встретились за ленчем, как и договорились. Как только она вошла и села за столик, он сразу преобразился. Он почувствовал, что у нее что-то случилось. Ее выдавали глаза, в них было что-то дикое, сочетание вызова и страха.
Может быть, у нее произошла ссора с любовником, Руни Тримейном? Янси усмехнулся пришедшей в голову мысли.
Но надо отдать ей должное, она не теряет самообладания, и это вызывало в Янси восхищение и любопытство. Как бы ему хотелось узнать, какие мысли роятся в глубине этих прекрасных глаза, что ощущает ее роскошное тело! Но ему никогда не узнать.
Он тайно вздохнул, продолжая наблюдать за ней. Ленч оказался достаточно приятным, если учесть, как начались их отношения. Дана Бивенс – совершенно незнакомая ему женщина, а он взял да и поцеловал ее, потом разговаривал с ней, но уже как врач. Но в разговоре за ленчем не было ничего личного.
Пора закругляться, подумал Янси. Кроме того, у него есть свои дела, которые он не может отложить.
– Ленч был восхитительным, – сказала Дана. – Спасибо.
– Пожалуйста. Но вы почти ничего не ели.
Она вежливо улыбнулась и вынула блокнот.
– Я готова перейти к делу, если вы не против.
– Вы не против, если начну я?
– Простите?
– Вы так и не рассказали до конца о мужчине, который вас отвез в больницу. Помните, вы начали в офисе?
Лицо Даны посерело.
– Я предпочла бы не возвращаться к этому.
– Я понимаю, но желательно, чтобы вы рассказали.
– Послушайте…
– Хорошо, но вы почти моя пациентка.
Дана покраснела.
– Нет, я не ваша пациентка, – категоричным тоном заявила она.
– Хорошо, вы правы. – Он засмеялся, рассчитывая, что Дана расслабится и станет более откровенной.
– Другими словами, если я не расскажу, то и вы мне ничего не расскажете?
Он усмехнулся.
Она смотрела на него совершенно серьезно.
– Вы со всеми такой суровый, доктор, или только со мной?
– Извините, но я такой, я всего лишь сукин сын.
Она улыбнулась, а у него в паху заныло. Он стиснул зубы.
– Запомните, вы это сказали, а не я, – засмеялась Дана.
– Запомню. – Его тон звучал грубее, чем ему хотелось.
Лицо Даны стало серьезным.
– Я… я действительно не помню того мужчину, мне о нем сказал доктор, уже потом.
– Кто же это был?
– Кто бы он ни был, он явно не хотел, чтобы его видели или слышали, потому что он был вдребезги пьяным. Даже моя блузка пропахла алкоголем. – Она оборвала себя на полуфразе, а Янси с большим трудом взял себя в руки. Но и глазом не моргнул.
– И это все? – спросил он, чувствуя, что может не выдержать.
– Анализ крови показал, что я ничего не пила.
Он с трудом проглотил слюну и спросил:
– А младенец?
Секунду-другую Дана молчала. Потом надтреснутым голосом сказала:
– Он умер.
Глава 20
Глава 21
– Черт возьми, Мисти, ты…
– Считай себя уволенным. – И прежде чем он смог что-нибудь сказать, добавила: – Ты сам знаешь, что есть много способов спустить шкуру.
Силы, казалось, оставили Дану, губы побелели. В тот момент, когда официант наливал кофе после ленча, Янси хотелось получить удовольствие – слизать ее помаду, особенно с пухлой нижней губы. Проклятие! Подобные мысли болью отзывались в паху. Что делает с ним эта женщина? Они встретились за ленчем, как и договорились. Как только она вошла и села за столик, он сразу преобразился. Он почувствовал, что у нее что-то случилось. Ее выдавали глаза, в них было что-то дикое, сочетание вызова и страха.
Может быть, у нее произошла ссора с любовником, Руни Тримейном? Янси усмехнулся пришедшей в голову мысли.
Но надо отдать ей должное, она не теряет самообладания, и это вызывало в Янси восхищение и любопытство. Как бы ему хотелось узнать, какие мысли роятся в глубине этих прекрасных глаза, что ощущает ее роскошное тело! Но ему никогда не узнать.
Он тайно вздохнул, продолжая наблюдать за ней. Ленч оказался достаточно приятным, если учесть, как начались их отношения. Дана Бивенс – совершенно незнакомая ему женщина, а он взял да и поцеловал ее, потом разговаривал с ней, но уже как врач. Но в разговоре за ленчем не было ничего личного.
Пора закругляться, подумал Янси. Кроме того, у него есть свои дела, которые он не может отложить.
– Ленч был восхитительным, – сказала Дана. – Спасибо.
– Пожалуйста. Но вы почти ничего не ели.
Она вежливо улыбнулась и вынула блокнот.
– Я готова перейти к делу, если вы не против.
– Вы не против, если начну я?
– Простите?
– Вы так и не рассказали до конца о мужчине, который вас отвез в больницу. Помните, вы начали в офисе?
Лицо Даны посерело.
– Я предпочла бы не возвращаться к этому.
– Я понимаю, но желательно, чтобы вы рассказали.
– Послушайте…
– Хорошо, но вы почти моя пациентка.
Дана покраснела.
– Нет, я не ваша пациентка, – категоричным тоном заявила она.
– Хорошо, вы правы. – Он засмеялся, рассчитывая, что Дана расслабится и станет более откровенной.
– Другими словами, если я не расскажу, то и вы мне ничего не расскажете?
Он усмехнулся.
Она смотрела на него совершенно серьезно.
– Вы со всеми такой суровый, доктор, или только со мной?
– Извините, но я такой, я всего лишь сукин сын.
Она улыбнулась, а у него в паху заныло. Он стиснул зубы.
– Запомните, вы это сказали, а не я, – засмеялась Дана.
– Запомню. – Его тон звучал грубее, чем ему хотелось.
Лицо Даны стало серьезным.
– Я… я действительно не помню того мужчину, мне о нем сказал доктор, уже потом.
– Кто же это был?
– Кто бы он ни был, он явно не хотел, чтобы его видели или слышали, потому что он был вдребезги пьяным. Даже моя блузка пропахла алкоголем. – Она оборвала себя на полуфразе, а Янси с большим трудом взял себя в руки. Но и глазом не моргнул.
– И это все? – спросил он, чувствуя, что может не выдержать.
– Анализ крови показал, что я ничего не пила.
Он с трудом проглотил слюну и спросил:
– А младенец?
Секунду-другую Дана молчала. Потом надтреснутым голосом сказала:
– Он умер.
Глава 20
Казалось, что из ресторана выкачали весь воздух. Янси гнал прочь воспоминания, он сидел неподвижно, чувствуя себя так, будто его пырнули ножом в сердце.
Автомобильная авария, произошедшая той ночью на залитой дождем дороге, была его тайной долгие годы. Мгновенно в памяти всплыло все, что тогда произошло. И сейчас он видел ту женщину во плоти, она сидела напротив него, через стол.
Только она этого не знает.
Он был единственный, кто знает все, что произошло тогда, от начала и до конца. Грейнджер отвел взгляд и посмотрел в окно, потом возвел глаза к потолку. О судьбе младенца он ничего не знал, хотя нутром чувствовал, что он мертв.
Вдруг он пожалел, что наелся, потому что его затошнило. Не важно, сколько раз он прокручивал в голове то, что произошло в ту ночь, – это ничего не меняло. Конечно, боль утихла, но все сохранилось в деталях, они впечатались в сознание и подсознание.
Прагматическая часть его натуры уверяла его, что он не виноват в смерти младенца. Но в душе он знал, что мог спасти ребенка, если бы не был пьян. Он чувствовал, как чья-то гигантская рука выжимает жизнь из его сердца.
Понимая, что молчание становится слишком долгим, Янси снова повернулся к Дане, но для этого ему пришлось сделать над собой огромное усилие. Господи, ее глаза были полны такой неизбывной печали, что у него перехватило дыхание.
– Мне очень жаль, – наконец сказал он, его голос прозвучал резко, но он не мог им управлять.
Дана заморгала, и по щеке покатилась слеза. Он боролся с желанием слизать ее языком.
Она стерла ее, откашлялась и сказала:
– Мне тоже. Это было давным-давно. Я… Жизнь продолжается.
«Но со шрамами, так же как и моя», – подумал он.
– Но я никак не могу понять, кто или что заставляет вас думать, что вы не сможете забеременеть еще раз?
Хотя он чувствовал неловкость от разговора, ему очень хотелось знать, что сказал ей доктор тогда, в больнице, или, может быть, какой-нибудь еще.
– Я полагаю, что это моя собственная паранойя, – призналась Дана.
– То есть доктор ничего не сказал вам?
– О, он употребил какой-то специальный термин.
– Какой?
– Что-то насчет плаценты.
– Это был разрыв плаценты. – И Янси объяснил ей то, что произошло.
– Понятно, – сказала она, когда Янси договорил.
– Вы боялись, что в вашем организме произошло что-то ужасное?
– Да, – призналась Дана, прикусив нижнюю губу. – Я вообще очень испугалась, и от незнания в том числе тоже. И я даже не знала, что спросить у доктора.
– Теперь стало легче?
– Да. – Она опустила глаза, разглядывая руки.
– Поскольку вы и Руни Тримейн находитесь в… – нерешительно начал он.
Она быстро подняла голову.
– Кто вам сказал?
С какой стати он полез в ее личную жизнь? Янси готов был стукнуть себя как следует.
– Тримейн.
– Он не имел никакого права говорить что-нибудь о наших отношениях.
Было видно, что Дана Бивенс в ярости, от чего Янси пришел в замешательство. Для его же блага лучше поверить, что она охвачена страстью к Руни и горит желанием выйти за него замуж. С другой стороны, мысль о любом другом мужчине, который целует ее губы и прикасается к ее телу, выводила его из себя – он сам хотел все это делать!
Янси потер холодные руки.
– Руни сказал только то, что постарается как можно чаще бывать здесь, потому что вы в городе. Значит, между вами что-то есть? Разве не поэтому вы хотели узнать, можете ли иметь ребенка?
Глаза Даны вспыхнули гневом.
– Это не ваше дело, – резко оборвала она Янси.
Он вздрогнул от жестокой правды ее слов. Ему надо успокоиться, закрыть рот и молчать. Но он ничего не мог с собой поделать.
– Вы правы, не мое, – холодно сказал Янси, надеясь, что это ее успокоит. – Так вы еще что-нибудь можете рассказать о том несчастном случае?
– Больше ничего.
– И даже о том, какие чувства вы испытываете к тому мужчине, который…
– Забросил меня в больницу и смылся?
Янси совершенно бесстрастно сказал:
– Да.
– Я считаю того ублюдка виновным в смерти моего младенца. И если наши пути когда-нибудь пересекутся, он заплатит за это.
Янси чуть не захлебнулся от рванувшейся к горлу порции горячей желчи. Он был совершенно беспомощен перед бурей чувств, бушующих внутри. Но он не разрешил им вырваться наружу, не мог он себе позволить такой роскоши.
Эта женщина изменила его карьеру, по ее милости он стал тем, кем является сейчас. А теперь в ее власти разрушить и его карьеру, и его самого как личность.
Вот почему она никогда не должна узнать, что это он тот мужчина, который, будучи пьяным, «забросил» ее в больницу. Насколько ему известно, больше никто на свете не знает о случившемся той ночью.
Но от этой уверенности Янси не стало легче. А если она выяснила? В конце концов, она репортер. Нет, если бы она узнала правду, то одним росчерком пера уничтожила бы его, причем с превеликим удовольствием.
– Хватит обо мне, – сказала Дана, прерывая его страшные мысли. – Я репортер и пришла сюда не за этим. И это я беру у вас интервью. Расскажите мне о себе.
По спине Янси пробежал холодок, но голос его звучал бесстрастно.
– О чем, например?
– О, вы давали интервью миллион раз, я уверена. Должны были привыкнуть.
– Да, но у меня всегда это плохо получается.
– Ничего, получится.
– Вот тут вы не правы. Я никогда не любил, когда суют нос в мои дела.
– Даже если это может помочь в достижении поставленной цели?
– Не могли бы вы честно сказать мне, зачем вы сюда приехали? Я всегда считал, что репортеры – это люди, которые с радостью гложут чужие кости.
Дана покраснела, уловив откровенный сарказм в его тоне, потом краска от лица побежала вниз, в вырез блузки.
Его взгляд, не отстающий от бегущей краски, уловил колебания груди: Дана тяжело дышала. Наконец он поднял глаза и встретился с ее взглядом.
Пытаясь сохранить самообладание, она поспешно сказала:
– Я не позволю вам уйти от темы.
Янси отвернулся. Если бы только их дороги никогда раньше не пересекались, если бы он не испытывал такого горя и ужасной ответственности за ее потерю! Если бы он не чувствовал такого сексуального влечения к ней! Если бы только он не пошел за ней на автомобильную стоянку и не поцеловал ее!
Но все перечисленное произошло, и ничего из случившегося невозможно зачеркнуть. Ему некого винить, кроме себя.
– Может быть, начнем с того, почему вы стали врачом? – сказала Дана, откашлявшись, словно желая снять напряжение, возникшее между ними. – Были ли вы студентом-звездой, который в биологической лаборатории с восторгом препарировал лягушек?
– Да. Я не мог дождаться, когда попаду туда и выну маленькие ножки из дергающихся тел.
Он снова дразнил ее, нес всякую чушь. Он видел, как напряглось ее тело, как сердито поджались губы.
– Я не шучу, доктор.
– А я шучу.
– Разговор о вас, если помните. – Ее голос дрожал.
– О, я помню, но я знаю, что это зряшная затея. Я не понимаю, каким образом исследование моей жизни может помочь проекту.
– Из того, что я слышала, этот проект – вы сами.
– Если бы так, но это неверно.
– Какая скромность! – В голосе Даны послышался сарказм.
– Что я могу сказать? Это часть моего обаяния.
– Хорошо. Давайте вернемся в те времена, когда это обаяние только начинало развиваться.
Янси посмотрел на часы.
– Не получится. Время истекло.
– Вы не смеете так поступать!
– О, но именно так я и поступлю.
– Я не дам вам ускользнуть от интервью. Вы сами сказали: «Лови момент».
– Конечно, но неужели вы верите всему, что вам говорят люди?
– Вы не имеете права так поступать!
– Я могу делать все, что мне хочется. И выбирать – давать вам интервью или нет. – Янси бросил деньги на стол за ленч. – Мне не нравится то, что вы собираетесь писать обо мне. Выкиньте это из головы.
Дана была в ярости. Сначала Вида Лу, теперь он. Сейчас она не знала, кого ненавидит сильнее.
«А день начинался так многообещающе, и как он закончился…» – думала она, выходя из ресторана. Больше ей здесь делать нечего, незачем задерживаться. Разговор о ребенке сорвал струпья со старой раны, и она снова начала кровоточить.
Дана едва сдерживалась от слез, когда подошла к машине. Она увидела, что место, где стояла машина Янси, уже свободно.
Какого черта! Не надо больше думать об этом.
Она проследила, как исчезает его «БМВ».
– Если вы намерены избежать неприятностей с помощью таких фокусов, доктор, вы очень ошибаетесь, – пробормотала она, садясь в свою машину и с силой нажимая на акселератор.
Через минуту она услышала сирену. Ее сердце дрогнуло, в зеркале заднего вида она ожидала увидеть машину «скорой помощи», которой надо уступить дорогу.
Нет, она ошиблась. Это был полицейский автомобиль, он уже сидел у нее на бампере. Ее сердце снова дрогнуло, когда ее прижали к обочине.
– О Боже! – прошептала она, тормозя.
В окне машины возникло лицо офицера.
– Мадам, у вас есть причина ехать со скоростью пятьдесят миль в час при разрешающем знаке тридцать?
– Нет, сэр.
– Что-то срочное?
– Нет, сэр.
– Ваше водительское удостоверение, пожалуйста.
Покраснев до корней волос, Дана залезла в бумажник и подала права. Офицер забрал их и пошел к полицейскому автомобилю. Дане не верилось, что сейчас ее оштрафуют за превышение скорости. Да, день окончательно испорчен.
Офицер вернулся.
– Мадам, поставьте свою подпись вот здесь.
Она потянулась и расписалась, краем глаза ухватив число на квитанции – семьдесят пять долларов.
– Я бы советовал вам ехать не так быстро, мадам, – медленно проговорил офицер, прежде чем отошел от машины.
Разъяренная, Дана нашла в себе силы лишь кивнуть в ответ. Руни может опротестовать штраф, Дана в этом не сомневалась, но она на самом деле гнала как сумасшедшая, поэтому ей неудобно просить его об этом.
Самое лучшее, решила она, спросить с того, кто в этом виноват.
Доктор Янси Грейнджер оплатит этот штраф так или иначе.
Хьюберт Кокс передвинул незажженную сигару из одного угла рта в другой. Ему было противно, но он не имел права больше курить у себя в кабинете. Черт, он нигде не имеет права курить, во всем здании нет такого места, да и на улице тоже не затянешься. Всякий раз, когда он выходил на воздух попыхтеть сигарой, его или старались обойти, или смотрели на него как на зловонную тину в пруду.
Пожевывая кончик сигары, он смотрел на стол, заваленный работой. Надо разобрать все и тем самым произвести хорошее впечатление на босса, который должен был вот-вот уйти на пенсию.
Хьюберт откинулся на стуле и улыбнулся. Он был главным редактором в «Олд доминион» уже двадцать лет подряд. Теперь наконец у него есть шанс пересесть в кресло издателя – если ничего не стрясется. Ах черт, да о чем ему волноваться? Он всегда был лидером, поэтому Нед Амхерст, нынешний издатель, обещал рекомендовать его в совет директоров.
Однако Хьюберт не мог отделаться от настораживающего предупреждения, возникшего в дальнем уголке мозга: что-то должно случиться и помешать достижению цели.
Повышение не только подняло бы его престиж, но и укрепило бы его финансовое положение. Он хотел жениться во второй раз, а на это нужны деньги, тем более что его подруга моложе больше чем на двадцать лет.
Он улыбнулся, вспомнив о ней, потом мысленно вернулся к предстоящему визиту Неда. Встреча будет неофициальной. Нед хотел убедиться, что для совета директоров все подготовлено как следует, и тем самым избежать неожиданных вопросов.
Хьюберт оценил поддержку босса и его заботу. Он отошел от стола и долго изучал себя в зеркале в полный рост.
Неплохо. Крашеные черные волосы, облепившие череп, блестели. Сине-серый шерстяной мягкий галстук гармонировал с рубашкой. Он прошелся внимательным взглядом до талии и удовлетворенно улыбнулся. Его обликом занималась малышка Джанис.
– Хьюберт?
Услышав свое имя, произнесенное следом за стуком в дверь, он вздрогнул. Хьюберт отошел от зеркала и улыбнулся.
– Входи, Нед.
Улыбка Хьюберта мгновенно исчезла с лица, поскольку издатель выглядел мрачнее тучи. Высокий грузный мужчина, способный заполнить собой любую комнату, переступил через порог. У него были соломенно-стального цвета волосы, они точно соответствовали его жесткому нраву. Хьюберт оцепенел.
Нед никогда не тратил попусту ни слов, ни времени.
– Хьюберт, у нас – у тебя – большая проблема.
Хьюберт открыл и закрыл рот, словно гуппия, вынутая из аквариума. Что, черт возьми, он сделал?
– Сядешь? – Он указал на самый удобный стул в кабинете.
Нед махнул рукой:
– Нет. Я на одну минуту. Но было бы неплохо, если бы ты сел.
Хьюберт мгновенно вспотел. Ясно, что все надежды на продвижение можно спустить в унитаз.
– Я не понимаю.
Нед улыбнулся без тени юмора.
– Сейчас ты поймешь.
Автомобильная авария, произошедшая той ночью на залитой дождем дороге, была его тайной долгие годы. Мгновенно в памяти всплыло все, что тогда произошло. И сейчас он видел ту женщину во плоти, она сидела напротив него, через стол.
Только она этого не знает.
Он был единственный, кто знает все, что произошло тогда, от начала и до конца. Грейнджер отвел взгляд и посмотрел в окно, потом возвел глаза к потолку. О судьбе младенца он ничего не знал, хотя нутром чувствовал, что он мертв.
Вдруг он пожалел, что наелся, потому что его затошнило. Не важно, сколько раз он прокручивал в голове то, что произошло в ту ночь, – это ничего не меняло. Конечно, боль утихла, но все сохранилось в деталях, они впечатались в сознание и подсознание.
Прагматическая часть его натуры уверяла его, что он не виноват в смерти младенца. Но в душе он знал, что мог спасти ребенка, если бы не был пьян. Он чувствовал, как чья-то гигантская рука выжимает жизнь из его сердца.
Понимая, что молчание становится слишком долгим, Янси снова повернулся к Дане, но для этого ему пришлось сделать над собой огромное усилие. Господи, ее глаза были полны такой неизбывной печали, что у него перехватило дыхание.
– Мне очень жаль, – наконец сказал он, его голос прозвучал резко, но он не мог им управлять.
Дана заморгала, и по щеке покатилась слеза. Он боролся с желанием слизать ее языком.
Она стерла ее, откашлялась и сказала:
– Мне тоже. Это было давным-давно. Я… Жизнь продолжается.
«Но со шрамами, так же как и моя», – подумал он.
– Но я никак не могу понять, кто или что заставляет вас думать, что вы не сможете забеременеть еще раз?
Хотя он чувствовал неловкость от разговора, ему очень хотелось знать, что сказал ей доктор тогда, в больнице, или, может быть, какой-нибудь еще.
– Я полагаю, что это моя собственная паранойя, – призналась Дана.
– То есть доктор ничего не сказал вам?
– О, он употребил какой-то специальный термин.
– Какой?
– Что-то насчет плаценты.
– Это был разрыв плаценты. – И Янси объяснил ей то, что произошло.
– Понятно, – сказала она, когда Янси договорил.
– Вы боялись, что в вашем организме произошло что-то ужасное?
– Да, – призналась Дана, прикусив нижнюю губу. – Я вообще очень испугалась, и от незнания в том числе тоже. И я даже не знала, что спросить у доктора.
– Теперь стало легче?
– Да. – Она опустила глаза, разглядывая руки.
– Поскольку вы и Руни Тримейн находитесь в… – нерешительно начал он.
Она быстро подняла голову.
– Кто вам сказал?
С какой стати он полез в ее личную жизнь? Янси готов был стукнуть себя как следует.
– Тримейн.
– Он не имел никакого права говорить что-нибудь о наших отношениях.
Было видно, что Дана Бивенс в ярости, от чего Янси пришел в замешательство. Для его же блага лучше поверить, что она охвачена страстью к Руни и горит желанием выйти за него замуж. С другой стороны, мысль о любом другом мужчине, который целует ее губы и прикасается к ее телу, выводила его из себя – он сам хотел все это делать!
Янси потер холодные руки.
– Руни сказал только то, что постарается как можно чаще бывать здесь, потому что вы в городе. Значит, между вами что-то есть? Разве не поэтому вы хотели узнать, можете ли иметь ребенка?
Глаза Даны вспыхнули гневом.
– Это не ваше дело, – резко оборвала она Янси.
Он вздрогнул от жестокой правды ее слов. Ему надо успокоиться, закрыть рот и молчать. Но он ничего не мог с собой поделать.
– Вы правы, не мое, – холодно сказал Янси, надеясь, что это ее успокоит. – Так вы еще что-нибудь можете рассказать о том несчастном случае?
– Больше ничего.
– И даже о том, какие чувства вы испытываете к тому мужчине, который…
– Забросил меня в больницу и смылся?
Янси совершенно бесстрастно сказал:
– Да.
– Я считаю того ублюдка виновным в смерти моего младенца. И если наши пути когда-нибудь пересекутся, он заплатит за это.
Янси чуть не захлебнулся от рванувшейся к горлу порции горячей желчи. Он был совершенно беспомощен перед бурей чувств, бушующих внутри. Но он не разрешил им вырваться наружу, не мог он себе позволить такой роскоши.
Эта женщина изменила его карьеру, по ее милости он стал тем, кем является сейчас. А теперь в ее власти разрушить и его карьеру, и его самого как личность.
Вот почему она никогда не должна узнать, что это он тот мужчина, который, будучи пьяным, «забросил» ее в больницу. Насколько ему известно, больше никто на свете не знает о случившемся той ночью.
Но от этой уверенности Янси не стало легче. А если она выяснила? В конце концов, она репортер. Нет, если бы она узнала правду, то одним росчерком пера уничтожила бы его, причем с превеликим удовольствием.
– Хватит обо мне, – сказала Дана, прерывая его страшные мысли. – Я репортер и пришла сюда не за этим. И это я беру у вас интервью. Расскажите мне о себе.
По спине Янси пробежал холодок, но голос его звучал бесстрастно.
– О чем, например?
– О, вы давали интервью миллион раз, я уверена. Должны были привыкнуть.
– Да, но у меня всегда это плохо получается.
– Ничего, получится.
– Вот тут вы не правы. Я никогда не любил, когда суют нос в мои дела.
– Даже если это может помочь в достижении поставленной цели?
– Не могли бы вы честно сказать мне, зачем вы сюда приехали? Я всегда считал, что репортеры – это люди, которые с радостью гложут чужие кости.
Дана покраснела, уловив откровенный сарказм в его тоне, потом краска от лица побежала вниз, в вырез блузки.
Его взгляд, не отстающий от бегущей краски, уловил колебания груди: Дана тяжело дышала. Наконец он поднял глаза и встретился с ее взглядом.
Пытаясь сохранить самообладание, она поспешно сказала:
– Я не позволю вам уйти от темы.
Янси отвернулся. Если бы только их дороги никогда раньше не пересекались, если бы он не испытывал такого горя и ужасной ответственности за ее потерю! Если бы он не чувствовал такого сексуального влечения к ней! Если бы только он не пошел за ней на автомобильную стоянку и не поцеловал ее!
Но все перечисленное произошло, и ничего из случившегося невозможно зачеркнуть. Ему некого винить, кроме себя.
– Может быть, начнем с того, почему вы стали врачом? – сказала Дана, откашлявшись, словно желая снять напряжение, возникшее между ними. – Были ли вы студентом-звездой, который в биологической лаборатории с восторгом препарировал лягушек?
– Да. Я не мог дождаться, когда попаду туда и выну маленькие ножки из дергающихся тел.
Он снова дразнил ее, нес всякую чушь. Он видел, как напряглось ее тело, как сердито поджались губы.
– Я не шучу, доктор.
– А я шучу.
– Разговор о вас, если помните. – Ее голос дрожал.
– О, я помню, но я знаю, что это зряшная затея. Я не понимаю, каким образом исследование моей жизни может помочь проекту.
– Из того, что я слышала, этот проект – вы сами.
– Если бы так, но это неверно.
– Какая скромность! – В голосе Даны послышался сарказм.
– Что я могу сказать? Это часть моего обаяния.
– Хорошо. Давайте вернемся в те времена, когда это обаяние только начинало развиваться.
Янси посмотрел на часы.
– Не получится. Время истекло.
– Вы не смеете так поступать!
– О, но именно так я и поступлю.
– Я не дам вам ускользнуть от интервью. Вы сами сказали: «Лови момент».
– Конечно, но неужели вы верите всему, что вам говорят люди?
– Вы не имеете права так поступать!
– Я могу делать все, что мне хочется. И выбирать – давать вам интервью или нет. – Янси бросил деньги на стол за ленч. – Мне не нравится то, что вы собираетесь писать обо мне. Выкиньте это из головы.
Дана была в ярости. Сначала Вида Лу, теперь он. Сейчас она не знала, кого ненавидит сильнее.
«А день начинался так многообещающе, и как он закончился…» – думала она, выходя из ресторана. Больше ей здесь делать нечего, незачем задерживаться. Разговор о ребенке сорвал струпья со старой раны, и она снова начала кровоточить.
Дана едва сдерживалась от слез, когда подошла к машине. Она увидела, что место, где стояла машина Янси, уже свободно.
Какого черта! Не надо больше думать об этом.
Она проследила, как исчезает его «БМВ».
– Если вы намерены избежать неприятностей с помощью таких фокусов, доктор, вы очень ошибаетесь, – пробормотала она, садясь в свою машину и с силой нажимая на акселератор.
Через минуту она услышала сирену. Ее сердце дрогнуло, в зеркале заднего вида она ожидала увидеть машину «скорой помощи», которой надо уступить дорогу.
Нет, она ошиблась. Это был полицейский автомобиль, он уже сидел у нее на бампере. Ее сердце снова дрогнуло, когда ее прижали к обочине.
– О Боже! – прошептала она, тормозя.
В окне машины возникло лицо офицера.
– Мадам, у вас есть причина ехать со скоростью пятьдесят миль в час при разрешающем знаке тридцать?
– Нет, сэр.
– Что-то срочное?
– Нет, сэр.
– Ваше водительское удостоверение, пожалуйста.
Покраснев до корней волос, Дана залезла в бумажник и подала права. Офицер забрал их и пошел к полицейскому автомобилю. Дане не верилось, что сейчас ее оштрафуют за превышение скорости. Да, день окончательно испорчен.
Офицер вернулся.
– Мадам, поставьте свою подпись вот здесь.
Она потянулась и расписалась, краем глаза ухватив число на квитанции – семьдесят пять долларов.
– Я бы советовал вам ехать не так быстро, мадам, – медленно проговорил офицер, прежде чем отошел от машины.
Разъяренная, Дана нашла в себе силы лишь кивнуть в ответ. Руни может опротестовать штраф, Дана в этом не сомневалась, но она на самом деле гнала как сумасшедшая, поэтому ей неудобно просить его об этом.
Самое лучшее, решила она, спросить с того, кто в этом виноват.
Доктор Янси Грейнджер оплатит этот штраф так или иначе.
Хьюберт Кокс передвинул незажженную сигару из одного угла рта в другой. Ему было противно, но он не имел права больше курить у себя в кабинете. Черт, он нигде не имеет права курить, во всем здании нет такого места, да и на улице тоже не затянешься. Всякий раз, когда он выходил на воздух попыхтеть сигарой, его или старались обойти, или смотрели на него как на зловонную тину в пруду.
Пожевывая кончик сигары, он смотрел на стол, заваленный работой. Надо разобрать все и тем самым произвести хорошее впечатление на босса, который должен был вот-вот уйти на пенсию.
Хьюберт откинулся на стуле и улыбнулся. Он был главным редактором в «Олд доминион» уже двадцать лет подряд. Теперь наконец у него есть шанс пересесть в кресло издателя – если ничего не стрясется. Ах черт, да о чем ему волноваться? Он всегда был лидером, поэтому Нед Амхерст, нынешний издатель, обещал рекомендовать его в совет директоров.
Однако Хьюберт не мог отделаться от настораживающего предупреждения, возникшего в дальнем уголке мозга: что-то должно случиться и помешать достижению цели.
Повышение не только подняло бы его престиж, но и укрепило бы его финансовое положение. Он хотел жениться во второй раз, а на это нужны деньги, тем более что его подруга моложе больше чем на двадцать лет.
Он улыбнулся, вспомнив о ней, потом мысленно вернулся к предстоящему визиту Неда. Встреча будет неофициальной. Нед хотел убедиться, что для совета директоров все подготовлено как следует, и тем самым избежать неожиданных вопросов.
Хьюберт оценил поддержку босса и его заботу. Он отошел от стола и долго изучал себя в зеркале в полный рост.
Неплохо. Крашеные черные волосы, облепившие череп, блестели. Сине-серый шерстяной мягкий галстук гармонировал с рубашкой. Он прошелся внимательным взглядом до талии и удовлетворенно улыбнулся. Его обликом занималась малышка Джанис.
– Хьюберт?
Услышав свое имя, произнесенное следом за стуком в дверь, он вздрогнул. Хьюберт отошел от зеркала и улыбнулся.
– Входи, Нед.
Улыбка Хьюберта мгновенно исчезла с лица, поскольку издатель выглядел мрачнее тучи. Высокий грузный мужчина, способный заполнить собой любую комнату, переступил через порог. У него были соломенно-стального цвета волосы, они точно соответствовали его жесткому нраву. Хьюберт оцепенел.
Нед никогда не тратил попусту ни слов, ни времени.
– Хьюберт, у нас – у тебя – большая проблема.
Хьюберт открыл и закрыл рот, словно гуппия, вынутая из аквариума. Что, черт возьми, он сделал?
– Сядешь? – Он указал на самый удобный стул в кабинете.
Нед махнул рукой:
– Нет. Я на одну минуту. Но было бы неплохо, если бы ты сел.
Хьюберт мгновенно вспотел. Ясно, что все надежды на продвижение можно спустить в унитаз.
– Я не понимаю.
Нед улыбнулся без тени юмора.
– Сейчас ты поймешь.
Глава 21
Шелби Тримейн проглотил остатки выпивки. Желудок обожгло огнем. Черт с ним, выживет. Он всегда любил выпить, и почему он должен себе отказывать в этом? Подумаешь, Анна Бет ворчит.
Вспомнив о жене, Шелби нахмурился. Черт, то, что она сама не пьет, не дает ей никакого права читать ему проповеди. Вообще-то ему уже давно пора привыкнуть и не обращать внимания на ее нытье, но он не мог. Ему казалось, что она стала вести себя еще хуже – она грозит всю выпивку в доме выливать в канализацию.
– Если ты прикоснешься хоть к капле, я переломаю тебе руки, – пообещал Шелби.
Она засопела и ушла из кабинета, а потом не разговаривала с ним несколько дней. Но она должна знать, что Шелби Тримейн – глава семьи, так было и так будет. Он заботится об Анне Бет, но она должна знать свое место.
И так же будет с женой сына, когда он женится.
Он потянулся к бутылке на столе, потом вспомнил, что с минуты на минуту должен приехать Руни.
Ах, его сын! Радость всей жизни. Шелби улыбнулся, вспоминая тот день, когда родился его мальчик. Он думал, что грудь лопнет от гордости, когда он впервые увидел крошечную лысую головку, прильнувшую к груди Анны Бет. Ничего более прекрасного он не видел никогда в жизни.
Он помнил выражение лица жены и ее слова: «Вот сын, которого ты так хотел и который продолжит род Тримейнов».
Шелби не понял тогда главного, что вложила в свои словах Анны Бет. А она между тем сообщила ему, что она сделала свое дело, выполнила долг жены, и пусть он отныне не ждет, что она повторит свой подвиг.
Никогда больше она не занималась с ним любовью. Его не волновало, что после медового месяца он обнаружил, что она ненавидит секс. Мысль о разводе никогда не приходила ему в голову. Тримейны не разводятся, отец вдолбил ему в голову эту мысль, а вопрос о постели отнюдь не основной.
Шелби был верен слову отца, но не своей жене. У него были связи и до брака с Анной Бет, и после того, как он на ней женился. Даже если бы жена любила секс, он очень сомневался, что хранил бы ей верность. Зрелый здоровый мужчина, сексуальные потребности такого не может удовлетворить одна женщина. Хотя он был уверен, что Анна Бет знает о его шалостях, она никак не реагировала на них.
Внешне казалось, что у них с Анной Бет совершенный брак, такой, каким он и должен быть. Ничто и никто не может очернить имя Тримейнов. Он уничтожит любого, кто позволит себе это. То же самое он внушал и Руни, и сын пока не разочаровал его ничем.
Ему надо убедиться, что ничто не изменилось.
Шелби поднялся со стула, добрался до французских дверей и выглянул. Три страсти в жизни питали его сердце: его сын, политика и его земля.
Дом и земля переходили из поколения в поколение, на этих землях шли сражения во время Гражданской войны, здесь выращивали урожай и собирали его. На этом он сделал миллионы. Только потому, что у него появился шанс сделать больше денег и увековечить свое имя, Тримейн подумывал продать этот кусок земли.
Шелби рыгнул, потом потер толстый живот, чувствуя, что в кишках загорается огонь. Он ничуть не удивился – всякий раз, когда он думал отказаться даже от акра своей драгоценной земли, все нутро восставало, не важно – пил он при этом или не пил.
Но была еще одна причина, которая волновала его сильнее, чем расставание с землей. Ему не нравились поползшие слухи. Мысль о любом скандале, связанном с ним или его семьей, была ему невыносима, и это являлось одной из причин, почему он так стремился поговорить с сыном. У него насчет Руни есть свои планы.
Шелби не понял, что он в комнате уже не один, пока не услышал, как жена сказала:
– Ты так глубоко задумался.
Шелби обернулся, когда Анна Бет вошла в комнату. Она действительно была подходящая жена во всем, кроме спальни. Она чертовски хорошая мать и до сих пор прекрасно выглядит – с милым лицом, на котором есть, конечно, следы возраста, но не слишком явные. Она заботилась о своей фигуре, а одежду от хороших модельеров носила достойно и естественно. Она истинная леди-южанка, обожающая сына и не подпускающая к себе мужа.
Шелби улыбнулся.
– Что смешного?
– Ничего, дорогая.
Анна Бет озадаченно посмотрела на него.
– Я думала, что Руни уже приехал.
– Ты сама знаешь, что такое дети. Они всегда опаздывают.
– Руни не ребенок, Шелби, и он никогда не опаздывает.
Шелби пожал плечами и посмотрел на часы.
– Ты сказала Мэриан придержать ленч?
– Конечно. – Она помолчала, поиграв нижней губой. – Руни упоминал в разговоре с тобой о деле, за которое он взялся? Я имею в виду…
– Я знаю, что ты имеешь в виду, Анна Бет. Да, у него есть дело, но он мало что сказал мне о нем.
– Кажется, говорили обо мне? Я услышал свое имя.
Родители оглянулись на голос сына, их лица расплылись в улыбке, а Руни вошел в комнату. Он наклонил и поцеловал мать в щеку, потом пожал руку отцу.
– Привет, сын.
– О, как я рад видеть вас! – Руни обнял мать за плечи. – Но, мама, ведь я был у вас на днях.
– Я знаю, мой любимый, но до этого мы видели тебя слишком редко.
Руни коснулся кончика ее носа.
– Правильно, но моя работа отнимает очень много времени, мама, так что не считай меня слишком испорченным, слышишь? В прошлый раз я приезжал сюда из-за клиента.
– Я займусь твоим воспитанием, – пообещал Шелби.
Руни посмотрел на отца.
– А в чем дело?
– Анна Бет, ты не против оставить нас вдвоем на минутку? – Шелби сощурился. – Мужской разговор.
– Шелби…
– Хорошо, я ненадолго его задержу. – А потом добавил непререкаемым тоном: – Давай иди, мы скоро придем к тебе.
Анна Бет, казалось, хотела возразить, но вместо этого встала на цыпочки и поцеловала Руни в щеку еще раз.
– Не разрешай папе надолго задерживать тебя, слышишь?
– Конечно, мама.
Как только она вышла, Шелби повернулся к сыну:
– Хочешь выпить?
– Нет, спасибо, папа.
– Ну, садись тогда.
Руни сел и не отрываясь смотрел, как отец наливает себе в рюмку.
– Что такое? Ты хочешь посадить меня на электрический стул?
– Конечно, нет, сын. Я только хотел узнать, почему ты решил защищать Янси Грейнджера.
Руни пожал плечами.
– Его страховая компания предложила хорошие деньги.
Шелби усмехнулся.
– Только в деньгах ты не нуждаешься, это нам обоим известно.
– А в чем дело? У тебя проблемы из-за него? В конце концов, доктор…
– Высокомерный, дерзкий сукин сын, – договорил за него Шелби.
– Но очень хороший врач.
– Если это так, то какого черта, почему он не занимается своим делом, а постоянно нарывается на неприятности?
– Насколько я знаю, я всего лишь его адвокат, а не сторож.
– Я хочу, чтобы ты отказался от его дела. Меня воротит от этого дерьма.
Брови Руни полезли на лоб.
– Значит, ты не собираешься продавать ему землю?
– Я не сказал этого.
– Тогда что ты сказал? Что ты не любишь Янси Грейнджера?
Шелби глотнул из рюмки и через минуту успокоился. Ему следует говорить с сыном деликатнее. Конечно, Руни всегда его слушался, но у мальчика есть свое собственное мнение. Шелби не хотел отталкивать сына, тем не менее он не хотел и иметь никаких дел с людьми вроде Янси Грейнджера, в котором текла голубая кровь, но который исповедовал мораль уличного кота. Ничего более омерзительного Шелби не мог себе представить.
Черт, ему не важно, застегнута ли у Грейнджера молния на брюках, но он должен позаботиться, чтобы никто этого не заметил. Трясти грязным бельем перед публикой – это отвратительно.
– Я говорю тебе: я не хочу, чтобы ты вел дело, которое можешь проиграть.
– Так ты не веришь в невиновность Грейнджера?
– Я не сказал этого. У него дрянная репутация. Кроме того…
– Что – кроме того? – напористо спросил Руни.
– Я не хочу, чтобы ты влезал в такое неприятное дело. У меня на тебя большие виды, сынок. Ты сам знаешь.
– Послушай, папа, я не гожусь быть политиком. Я тебе уже сказал.
– Ни на одну секунду я не соглашусь с тобой. Виргинии нужны молодые люди вроде тебя, как и этой стране. Ты бы мог стать видным сенатором.
– Вероятно, мог, если бы захотел.
– Ты им станешь.
В глазах Руни заблестели искорки гнева, но он не дал им разгореться, он сумел сдержаться. Дети, подумал Шелби, у них нет никакого уважения к семье или к традициям. Но он не собирался отступать. Он хотел, чтобы сын послушался его и сделал так, как говорит он, его отец. Шелби Тримейн всегда получал то, что хотел, и он не видел причины, почему на этот раз должно быть иначе.
– Папа, давай не будем больше об этом, хорошо? Тем более мама ждет…
Зазвонил телефон, отвлекая Шелби от Руни. Он снял трубку.
– Алло, – сказал он, а потом молча слушал.
Через некоторое время он прикрыл трубку рукой и сказал сыну:
– Нам надо поговорить. Я подойду к вам с матерью через минуту.
Руни вышел. Шелби нахмурился, когда заметил, что сын неплотно закрыл за собой дверь.
– Прощу прощения, продолжай, – сказал он тихо.
Дане не пришлось ждать. Стоило ей назвать себя, как секретарша руководителя администрации предложила пройти в кабинет.
Вспомнив о жене, Шелби нахмурился. Черт, то, что она сама не пьет, не дает ей никакого права читать ему проповеди. Вообще-то ему уже давно пора привыкнуть и не обращать внимания на ее нытье, но он не мог. Ему казалось, что она стала вести себя еще хуже – она грозит всю выпивку в доме выливать в канализацию.
– Если ты прикоснешься хоть к капле, я переломаю тебе руки, – пообещал Шелби.
Она засопела и ушла из кабинета, а потом не разговаривала с ним несколько дней. Но она должна знать, что Шелби Тримейн – глава семьи, так было и так будет. Он заботится об Анне Бет, но она должна знать свое место.
И так же будет с женой сына, когда он женится.
Он потянулся к бутылке на столе, потом вспомнил, что с минуты на минуту должен приехать Руни.
Ах, его сын! Радость всей жизни. Шелби улыбнулся, вспоминая тот день, когда родился его мальчик. Он думал, что грудь лопнет от гордости, когда он впервые увидел крошечную лысую головку, прильнувшую к груди Анны Бет. Ничего более прекрасного он не видел никогда в жизни.
Он помнил выражение лица жены и ее слова: «Вот сын, которого ты так хотел и который продолжит род Тримейнов».
Шелби не понял тогда главного, что вложила в свои словах Анны Бет. А она между тем сообщила ему, что она сделала свое дело, выполнила долг жены, и пусть он отныне не ждет, что она повторит свой подвиг.
Никогда больше она не занималась с ним любовью. Его не волновало, что после медового месяца он обнаружил, что она ненавидит секс. Мысль о разводе никогда не приходила ему в голову. Тримейны не разводятся, отец вдолбил ему в голову эту мысль, а вопрос о постели отнюдь не основной.
Шелби был верен слову отца, но не своей жене. У него были связи и до брака с Анной Бет, и после того, как он на ней женился. Даже если бы жена любила секс, он очень сомневался, что хранил бы ей верность. Зрелый здоровый мужчина, сексуальные потребности такого не может удовлетворить одна женщина. Хотя он был уверен, что Анна Бет знает о его шалостях, она никак не реагировала на них.
Внешне казалось, что у них с Анной Бет совершенный брак, такой, каким он и должен быть. Ничто и никто не может очернить имя Тримейнов. Он уничтожит любого, кто позволит себе это. То же самое он внушал и Руни, и сын пока не разочаровал его ничем.
Ему надо убедиться, что ничто не изменилось.
Шелби поднялся со стула, добрался до французских дверей и выглянул. Три страсти в жизни питали его сердце: его сын, политика и его земля.
Дом и земля переходили из поколения в поколение, на этих землях шли сражения во время Гражданской войны, здесь выращивали урожай и собирали его. На этом он сделал миллионы. Только потому, что у него появился шанс сделать больше денег и увековечить свое имя, Тримейн подумывал продать этот кусок земли.
Шелби рыгнул, потом потер толстый живот, чувствуя, что в кишках загорается огонь. Он ничуть не удивился – всякий раз, когда он думал отказаться даже от акра своей драгоценной земли, все нутро восставало, не важно – пил он при этом или не пил.
Но была еще одна причина, которая волновала его сильнее, чем расставание с землей. Ему не нравились поползшие слухи. Мысль о любом скандале, связанном с ним или его семьей, была ему невыносима, и это являлось одной из причин, почему он так стремился поговорить с сыном. У него насчет Руни есть свои планы.
Шелби не понял, что он в комнате уже не один, пока не услышал, как жена сказала:
– Ты так глубоко задумался.
Шелби обернулся, когда Анна Бет вошла в комнату. Она действительно была подходящая жена во всем, кроме спальни. Она чертовски хорошая мать и до сих пор прекрасно выглядит – с милым лицом, на котором есть, конечно, следы возраста, но не слишком явные. Она заботилась о своей фигуре, а одежду от хороших модельеров носила достойно и естественно. Она истинная леди-южанка, обожающая сына и не подпускающая к себе мужа.
Шелби улыбнулся.
– Что смешного?
– Ничего, дорогая.
Анна Бет озадаченно посмотрела на него.
– Я думала, что Руни уже приехал.
– Ты сама знаешь, что такое дети. Они всегда опаздывают.
– Руни не ребенок, Шелби, и он никогда не опаздывает.
Шелби пожал плечами и посмотрел на часы.
– Ты сказала Мэриан придержать ленч?
– Конечно. – Она помолчала, поиграв нижней губой. – Руни упоминал в разговоре с тобой о деле, за которое он взялся? Я имею в виду…
– Я знаю, что ты имеешь в виду, Анна Бет. Да, у него есть дело, но он мало что сказал мне о нем.
– Кажется, говорили обо мне? Я услышал свое имя.
Родители оглянулись на голос сына, их лица расплылись в улыбке, а Руни вошел в комнату. Он наклонил и поцеловал мать в щеку, потом пожал руку отцу.
– Привет, сын.
– О, как я рад видеть вас! – Руни обнял мать за плечи. – Но, мама, ведь я был у вас на днях.
– Я знаю, мой любимый, но до этого мы видели тебя слишком редко.
Руни коснулся кончика ее носа.
– Правильно, но моя работа отнимает очень много времени, мама, так что не считай меня слишком испорченным, слышишь? В прошлый раз я приезжал сюда из-за клиента.
– Я займусь твоим воспитанием, – пообещал Шелби.
Руни посмотрел на отца.
– А в чем дело?
– Анна Бет, ты не против оставить нас вдвоем на минутку? – Шелби сощурился. – Мужской разговор.
– Шелби…
– Хорошо, я ненадолго его задержу. – А потом добавил непререкаемым тоном: – Давай иди, мы скоро придем к тебе.
Анна Бет, казалось, хотела возразить, но вместо этого встала на цыпочки и поцеловала Руни в щеку еще раз.
– Не разрешай папе надолго задерживать тебя, слышишь?
– Конечно, мама.
Как только она вышла, Шелби повернулся к сыну:
– Хочешь выпить?
– Нет, спасибо, папа.
– Ну, садись тогда.
Руни сел и не отрываясь смотрел, как отец наливает себе в рюмку.
– Что такое? Ты хочешь посадить меня на электрический стул?
– Конечно, нет, сын. Я только хотел узнать, почему ты решил защищать Янси Грейнджера.
Руни пожал плечами.
– Его страховая компания предложила хорошие деньги.
Шелби усмехнулся.
– Только в деньгах ты не нуждаешься, это нам обоим известно.
– А в чем дело? У тебя проблемы из-за него? В конце концов, доктор…
– Высокомерный, дерзкий сукин сын, – договорил за него Шелби.
– Но очень хороший врач.
– Если это так, то какого черта, почему он не занимается своим делом, а постоянно нарывается на неприятности?
– Насколько я знаю, я всего лишь его адвокат, а не сторож.
– Я хочу, чтобы ты отказался от его дела. Меня воротит от этого дерьма.
Брови Руни полезли на лоб.
– Значит, ты не собираешься продавать ему землю?
– Я не сказал этого.
– Тогда что ты сказал? Что ты не любишь Янси Грейнджера?
Шелби глотнул из рюмки и через минуту успокоился. Ему следует говорить с сыном деликатнее. Конечно, Руни всегда его слушался, но у мальчика есть свое собственное мнение. Шелби не хотел отталкивать сына, тем не менее он не хотел и иметь никаких дел с людьми вроде Янси Грейнджера, в котором текла голубая кровь, но который исповедовал мораль уличного кота. Ничего более омерзительного Шелби не мог себе представить.
Черт, ему не важно, застегнута ли у Грейнджера молния на брюках, но он должен позаботиться, чтобы никто этого не заметил. Трясти грязным бельем перед публикой – это отвратительно.
– Я говорю тебе: я не хочу, чтобы ты вел дело, которое можешь проиграть.
– Так ты не веришь в невиновность Грейнджера?
– Я не сказал этого. У него дрянная репутация. Кроме того…
– Что – кроме того? – напористо спросил Руни.
– Я не хочу, чтобы ты влезал в такое неприятное дело. У меня на тебя большие виды, сынок. Ты сам знаешь.
– Послушай, папа, я не гожусь быть политиком. Я тебе уже сказал.
– Ни на одну секунду я не соглашусь с тобой. Виргинии нужны молодые люди вроде тебя, как и этой стране. Ты бы мог стать видным сенатором.
– Вероятно, мог, если бы захотел.
– Ты им станешь.
В глазах Руни заблестели искорки гнева, но он не дал им разгореться, он сумел сдержаться. Дети, подумал Шелби, у них нет никакого уважения к семье или к традициям. Но он не собирался отступать. Он хотел, чтобы сын послушался его и сделал так, как говорит он, его отец. Шелби Тримейн всегда получал то, что хотел, и он не видел причины, почему на этот раз должно быть иначе.
– Папа, давай не будем больше об этом, хорошо? Тем более мама ждет…
Зазвонил телефон, отвлекая Шелби от Руни. Он снял трубку.
– Алло, – сказал он, а потом молча слушал.
Через некоторое время он прикрыл трубку рукой и сказал сыну:
– Нам надо поговорить. Я подойду к вам с матерью через минуту.
Руни вышел. Шелби нахмурился, когда заметил, что сын неплотно закрыл за собой дверь.
– Прощу прощения, продолжай, – сказал он тихо.
Дане не пришлось ждать. Стоило ей назвать себя, как секретарша руководителя администрации предложила пройти в кабинет.