Страница:
ПРАДЖАПАТИ
Имя этого загадочного божества переводится как «владыка творений» или «господин потомства». Казалось бы, ясно: речь идет о боге-творце или обожествленном предке. Однако в Ригведе он представлен не столь определенно, а порой из имени собственного Праджапати превращается в нарицательное, становясь эпитетом ряда ведических богов: Индры, Савитара, Сомы.
Некоторые авторы полагают, что это божество – сравнительно позднего происхождения. С этим трудно согласиться уже потому, что в ведах нередко Праджапати представлен творцом всего сущего:
На что опирался Праджапати, рождая все миры?… Праджапати создал [все] многоразличным… И тот, кто знает высшее божество, и тот, кто знает Праджапати, знают высшего Брахму…
Как персонаж космогонических мифов Праджапати изначально двойственен. С одной стороны, его можно считать олицетворением творческой энергии: концентрируя волю и энергию (предаваясь тапасу), он творит мир. Но сначала его называют «пурушей», что можно толковать и как первочеловека (творящего мир в своем сознании благодаря разуму), и как первовселенную, имеющую подобие человека, то есть обладающую жизнью и разумом. Вот этот текст из «Шатапатха-брахмана»:
«Этот пуруша, Праджапати, пожелал: «Я хочу стать больше, я хочу размножиться». Он прилагал усилия, предавался тапасу. Прилагая усилия, предаваясь тапасу, он первым создал Брахмана… Тот стал его опорой…
Он создал воды. Из речи, которая есть вселенная, была создана его речь. Она достигла всего этого. Так как она достигла, она – вода. Так как она покрыла, она – вода».
Последняя часть требует пояснений и осмысления. По-видимому, автор текста увлекся поэтической аналогией (речь течет, как вода; речь касается всего и охватывает все, как вода). Текучесть речи, словесных образов он сопоставил и с текучестью-воды, и с изменчивостью, текучестью Вселенной. В более позднем сочинении («Чхандо-гья-упанишада) есть эпизод, позволяющий уточнить значение речи. Отдельные составляющие души, праны – зрение, слух, обоняние, осязание, вкус, речь, мышление – заспорили о том, какая из них лучше, важней. Чтобы разрешить спор, они обратились к Праджапати. Он предложил критерий: та часть лучше, после ухода которой тело приобретает наихудший вид. Первой ушла речь, затем поочередно зрение, слух. Самым необходимым оказалось дыхание (то есть – жизнь), а следующей по важности – мысль.
Впрочем, и в «Шатапатха-брахмане» есть прямое утверждение о том, что мысль следует считать творящим началом и первоосновой бытия: «Ибо мысль как бы не есть ни сущая, ни не-сущая. Она, мысль, будучи созданной, пожелала стать явной, более ясно выраженной, с более четким обликом… Эта мысль создала речь». Затем следует целая цепочка подобных зависимостей (речь создала дыхание, дыхание – зрение и т. д.), завершаясь восхвалением знания, благодаря которому осмысляются все эти связи. Возможно, это следует понимать как сотворение мира благодаря знанию; сотворение – как постижение, а верней – постижение мира как его творение.
Есть еще одна история о споре мысли и речи:
«Мысль сказала: «Я лучше тебя. Ведь не говоришь ты того, что не достигнуто мною. Так как ты подражаешь мне, следуешь мне, я лучше тебя!»
Затем речь сказала: «Я лучше тебя. Ведь то, что знаешь ты, делаю я известным, делаю я понятным».
Обе они пошли к Праджапати за решением. Он, Праджапати, вслед за мыслью сказал: «Поистине мысль лучше тебя. Поистине ты подражаешь мысли, следуешь ей. Поистине худший подражает лучшему, следует ему».
В этой притче Праджапати выступает как высшая мудрость, а слово – как творение мысли, ибо иначе оно превращается в бессмыслицу. Поучение Праджапати обращено, конечно, к слушателю (читателю), оно призывает подражать лучшему и думать, прежде чем говорить. Ведь даже сам Праджапати «вслед за мыслью сказал», то есть сначала подумав.
Но есть ли мысль в таком случае первооснова всего? И как она может быть первоосновой, если появилась у Праджапати, который, следовательно, был прежде ее? На этот вопрос помогает ответить первая часть приведенного ранее текста из «Шатапатха-брахмана» («Этот пуруша Праджапати…»). Там сказано, что все вначале было не-сущим; не то, чтобы вообще ничего не было, но отсутствовали существа, все находилось в состоянии раздробленности, хаоса. Затем возникло дыхание, которое олицетворяет бог Индра, который есть Индха, что означает Воспламеняющий (автор использует игру слов и созвучий, что вообще характерно для мифов). «Поистине он Индха. Его называют Индрой тайно, ибо боги любят неявное». От этого жара возникло семь разных пуруш (в данном контексте, по-видимому, так называются духовные сущности или стихии). «Они сделали из этих семерых пуруш одного-единственного пурушу».
Вот этот «комплексный» пуруша и стал Праджапати. Выходит, последовательность творений выглядит таким образом: из неорганизованного вещества (будем говорить современным языком) возникли сгустки плазмы, излучающей жар, сформировались живые организмы; они имели разнообразные качества (упомянуто – семь), которые воплотились в одно живое существо – первочеловека – пурушу Праджапати. Под ним можно подразумевать и некую вселенскую творческую силу, обладающую, подобно человеку, разумом и другими свойствами.
К сожалению, данную версию приходится считать проблематичной: у автора текста могли быть какие-то свои мысли, скрытые от нас или облеченные в мистический туман. Тем более что в дальнейшем излагается более или менее фантастический сюжет: Праджапати создал воды (сопряженные каким-то образом с его речью); войдя в них и пожелав родиться из вод, он коснулся возникшего здесь, зародыш которого был создан как начало этой вселенной; затем из слезы возник конь (игра словами: «ашру» – слеза и «ашва» – конь), сок на скорлупе стал козой, а скорлупа – землей; Праджапати размял ее и бросил в воды, после чего появилась черепаха; приложив усилия, напрягая волю, создал он пену, а затем «он создал глину, высохший ил, солончаковую почву, песчаную почву, кремень, скалы, руду, золото, травы, деревья. Этим покрыл он эту землю».
Как видим, такой вариант творения выглядит надуманным и не имеющим сколько-нибудь надежного философского, а тем более научного обоснования. Здесь использованы поэтические ассоциации, словесная эквилибристика.
В другом космогоническом мифе рассказывается о первоначальных водах, сплошном море. Но они обладали разумом (размышляли), волей и творческой энергией (предавались тапасу). Так возникло золотое яйцо. Из него со временем возник человек. Это был Праджапати. «Он пробил это золотое яйцо. Не было тогда никакой опоры. И плавало это золотое яйцо, пока длилось время одного года, пока она несла его».
Если отрешиться от фантастических деталей, то тут усматривается древнейшее высказывание, ставшее главным афоризмом эмбриологии: все живое – из яйца.
«Через год он пожелал говорить. Он сказал: «Блух» – и возникла эта земля. Он сказал: «Бхувах» – и возникло это воздушное пространство. Он сказал: «Свар» – и возникло это небо. Поэтому ровно через год ребенок испытывает желание говорить, ибо через год пожелал говорить Праджапати».
Из этого отрывка определенно следует, что творение словом есть одновременно познание. Поведение Праджапати сопоставляется с поведением ребенка: первый человек примерно так, как ребенок, познавал мир, давая названия разным его частям. То, что тут не подразумевается волшебное творение словом из ничего, подчеркивает следующий текст: «Он, Праджапати, впервые заговорив, поистине произносил лишь односложные и двусложные [слова]. Поэтому ребенок, впервые заговорив, произносит лишь односложные и двусложные [слова].
В дальнейшем он из самого себя создает богов, достигнув неба, после долгих странствий: «Они, эти божества, были поистине созданы из Праджапати: Агни, Индра, Сома, Параметшхи, потомок Праджапати. Они родились, имеющими тысячелетнюю жизнь. Подобно тому как взирают на [противоположный] берег реки, они взирали на [противоположный] берег своей жизни».
Если предположить, что Праджапати представляет собой некоего первочеловека, то получается, будто он сотворил богов, а не они – его. Это ли имел в виду автор? Не исключено. Но утверждать что-то иное затруднительно. Хотя в целом ряде гимнов он представлен первобогом. Например, в «Упанишадах»: «Потомки Праджапати делились на богов и асуров. Боги были моложе, асуры – старше. Они состязались из-за этих миров».
В подобных случаях Праджапати становится родоначальником и светлых сил (богов) и темных злобных демонов (асуров). Хотя и в этом случае остается место для двойного толкования, ибо асурами нередко назывались сторонники материалистических и атеистических учений или вообще иноверцы (асуры – означает «небоги»). В одной из «Упанишад» сказано:
«Троякое потомство Праджапати – боги, люди и асуры – жили у своего отца Праджапати, изучая Веды». В таком случае боги выступают как носители добра и могущества, асуры – низменных сил и побуждений, а люди – соединением черт и тех и других. Впрочем, эта притча, пожалуй, начинается как волшебная сказка – (жили-были…) – Поучительно продолжение. Каждый из этих трех типов существ обращается с просьбой разъяснить главный смысл Вед. Он каждому отвечает одно и то же: «Да». И каждый понимает его по-своему. Боги полагают, что он имеет в виду «дамьята» (сдерживай себя), люди – «датта» (дарите добро), асуры – «даядхвам» (будьте милосердны).
Завершается эпизод моралью, обращенной, конечно, не к богам или асурам, а к слушателям: необходимо каждому соблюдать все три завета: сдерживать себя, дарить добро (делать дары), быть милосердным. В дальнейшем вновь говорится о воде как первооснове всего сущего и о рождении богов:
«Вначале это было водами. Эти воды создали истину, истина – это Брахман. Брахман [создал] Праджапати, Праджапати – богов». Теперь уже Вселенский Разум (Брахман) творит Праджапати (пер-вочеловека?), а он, в свою очередь – богов. Вряд ли из этого следует сделать вывод, будто таким образом в Древней Индии хотели доказать «надуманность» богов, являющихся лишь игрой ума и воображения. Скорее всего, речь идет о постижении божественного начала мироздания.
В одном из мифов, похожем на волшебную сказку, Праджапата – в образе человека – воспылал страстью к собственной дочери Ушас. Спасаясь от него, она обернулась ланью, но он превратился в оленя. Увидев это, грозный бог Рудра пришел в ярость и собрался поразить Праджапати молнией, и тот откупился, передав Рудре власть над зверями.
Эта история напоминает сказания народов примитивной культуры, не изживших шаманизм и поклонение тотемам-животным; она призвана утвердить недопустимость инцеста. В этом случае Праджапати определенно связан с образом первопредка. Но по мере изменения первобытно-общинных отношений, внесения в мифы философских идей и установления иерархии богов, образ Праджапати утрачивал определенность и связи с далеким прошлым.
Так после образа великой матери перед нами возникает – хотя и достаточно призрачно – образ великого охотника-скотовода, божественного предка. Но все это – скорее пережитки, уходящие в прошлое, меняющие свой облик. Ведь боги умирают не так, как люди, а в некоторых своих ипостасях они поистине бессмертны.
Некоторые авторы полагают, что это божество – сравнительно позднего происхождения. С этим трудно согласиться уже потому, что в ведах нередко Праджапати представлен творцом всего сущего:
На что опирался Праджапати, рождая все миры?… Праджапати создал [все] многоразличным… И тот, кто знает высшее божество, и тот, кто знает Праджапати, знают высшего Брахму…
Как персонаж космогонических мифов Праджапати изначально двойственен. С одной стороны, его можно считать олицетворением творческой энергии: концентрируя волю и энергию (предаваясь тапасу), он творит мир. Но сначала его называют «пурушей», что можно толковать и как первочеловека (творящего мир в своем сознании благодаря разуму), и как первовселенную, имеющую подобие человека, то есть обладающую жизнью и разумом. Вот этот текст из «Шатапатха-брахмана»:
«Этот пуруша, Праджапати, пожелал: «Я хочу стать больше, я хочу размножиться». Он прилагал усилия, предавался тапасу. Прилагая усилия, предаваясь тапасу, он первым создал Брахмана… Тот стал его опорой…
Он создал воды. Из речи, которая есть вселенная, была создана его речь. Она достигла всего этого. Так как она достигла, она – вода. Так как она покрыла, она – вода».
Последняя часть требует пояснений и осмысления. По-видимому, автор текста увлекся поэтической аналогией (речь течет, как вода; речь касается всего и охватывает все, как вода). Текучесть речи, словесных образов он сопоставил и с текучестью-воды, и с изменчивостью, текучестью Вселенной. В более позднем сочинении («Чхандо-гья-упанишада) есть эпизод, позволяющий уточнить значение речи. Отдельные составляющие души, праны – зрение, слух, обоняние, осязание, вкус, речь, мышление – заспорили о том, какая из них лучше, важней. Чтобы разрешить спор, они обратились к Праджапати. Он предложил критерий: та часть лучше, после ухода которой тело приобретает наихудший вид. Первой ушла речь, затем поочередно зрение, слух. Самым необходимым оказалось дыхание (то есть – жизнь), а следующей по важности – мысль.
Впрочем, и в «Шатапатха-брахмане» есть прямое утверждение о том, что мысль следует считать творящим началом и первоосновой бытия: «Ибо мысль как бы не есть ни сущая, ни не-сущая. Она, мысль, будучи созданной, пожелала стать явной, более ясно выраженной, с более четким обликом… Эта мысль создала речь». Затем следует целая цепочка подобных зависимостей (речь создала дыхание, дыхание – зрение и т. д.), завершаясь восхвалением знания, благодаря которому осмысляются все эти связи. Возможно, это следует понимать как сотворение мира благодаря знанию; сотворение – как постижение, а верней – постижение мира как его творение.
Есть еще одна история о споре мысли и речи:
«Мысль сказала: «Я лучше тебя. Ведь не говоришь ты того, что не достигнуто мною. Так как ты подражаешь мне, следуешь мне, я лучше тебя!»
Затем речь сказала: «Я лучше тебя. Ведь то, что знаешь ты, делаю я известным, делаю я понятным».
Обе они пошли к Праджапати за решением. Он, Праджапати, вслед за мыслью сказал: «Поистине мысль лучше тебя. Поистине ты подражаешь мысли, следуешь ей. Поистине худший подражает лучшему, следует ему».
В этой притче Праджапати выступает как высшая мудрость, а слово – как творение мысли, ибо иначе оно превращается в бессмыслицу. Поучение Праджапати обращено, конечно, к слушателю (читателю), оно призывает подражать лучшему и думать, прежде чем говорить. Ведь даже сам Праджапати «вслед за мыслью сказал», то есть сначала подумав.
Но есть ли мысль в таком случае первооснова всего? И как она может быть первоосновой, если появилась у Праджапати, который, следовательно, был прежде ее? На этот вопрос помогает ответить первая часть приведенного ранее текста из «Шатапатха-брахмана» («Этот пуруша Праджапати…»). Там сказано, что все вначале было не-сущим; не то, чтобы вообще ничего не было, но отсутствовали существа, все находилось в состоянии раздробленности, хаоса. Затем возникло дыхание, которое олицетворяет бог Индра, который есть Индха, что означает Воспламеняющий (автор использует игру слов и созвучий, что вообще характерно для мифов). «Поистине он Индха. Его называют Индрой тайно, ибо боги любят неявное». От этого жара возникло семь разных пуруш (в данном контексте, по-видимому, так называются духовные сущности или стихии). «Они сделали из этих семерых пуруш одного-единственного пурушу».
Вот этот «комплексный» пуруша и стал Праджапати. Выходит, последовательность творений выглядит таким образом: из неорганизованного вещества (будем говорить современным языком) возникли сгустки плазмы, излучающей жар, сформировались живые организмы; они имели разнообразные качества (упомянуто – семь), которые воплотились в одно живое существо – первочеловека – пурушу Праджапати. Под ним можно подразумевать и некую вселенскую творческую силу, обладающую, подобно человеку, разумом и другими свойствами.
К сожалению, данную версию приходится считать проблематичной: у автора текста могли быть какие-то свои мысли, скрытые от нас или облеченные в мистический туман. Тем более что в дальнейшем излагается более или менее фантастический сюжет: Праджапати создал воды (сопряженные каким-то образом с его речью); войдя в них и пожелав родиться из вод, он коснулся возникшего здесь, зародыш которого был создан как начало этой вселенной; затем из слезы возник конь (игра словами: «ашру» – слеза и «ашва» – конь), сок на скорлупе стал козой, а скорлупа – землей; Праджапати размял ее и бросил в воды, после чего появилась черепаха; приложив усилия, напрягая волю, создал он пену, а затем «он создал глину, высохший ил, солончаковую почву, песчаную почву, кремень, скалы, руду, золото, травы, деревья. Этим покрыл он эту землю».
Как видим, такой вариант творения выглядит надуманным и не имеющим сколько-нибудь надежного философского, а тем более научного обоснования. Здесь использованы поэтические ассоциации, словесная эквилибристика.
В другом космогоническом мифе рассказывается о первоначальных водах, сплошном море. Но они обладали разумом (размышляли), волей и творческой энергией (предавались тапасу). Так возникло золотое яйцо. Из него со временем возник человек. Это был Праджапати. «Он пробил это золотое яйцо. Не было тогда никакой опоры. И плавало это золотое яйцо, пока длилось время одного года, пока она несла его».
Если отрешиться от фантастических деталей, то тут усматривается древнейшее высказывание, ставшее главным афоризмом эмбриологии: все живое – из яйца.
«Через год он пожелал говорить. Он сказал: «Блух» – и возникла эта земля. Он сказал: «Бхувах» – и возникло это воздушное пространство. Он сказал: «Свар» – и возникло это небо. Поэтому ровно через год ребенок испытывает желание говорить, ибо через год пожелал говорить Праджапати».
Из этого отрывка определенно следует, что творение словом есть одновременно познание. Поведение Праджапати сопоставляется с поведением ребенка: первый человек примерно так, как ребенок, познавал мир, давая названия разным его частям. То, что тут не подразумевается волшебное творение словом из ничего, подчеркивает следующий текст: «Он, Праджапати, впервые заговорив, поистине произносил лишь односложные и двусложные [слова]. Поэтому ребенок, впервые заговорив, произносит лишь односложные и двусложные [слова].
В дальнейшем он из самого себя создает богов, достигнув неба, после долгих странствий: «Они, эти божества, были поистине созданы из Праджапати: Агни, Индра, Сома, Параметшхи, потомок Праджапати. Они родились, имеющими тысячелетнюю жизнь. Подобно тому как взирают на [противоположный] берег реки, они взирали на [противоположный] берег своей жизни».
Если предположить, что Праджапати представляет собой некоего первочеловека, то получается, будто он сотворил богов, а не они – его. Это ли имел в виду автор? Не исключено. Но утверждать что-то иное затруднительно. Хотя в целом ряде гимнов он представлен первобогом. Например, в «Упанишадах»: «Потомки Праджапати делились на богов и асуров. Боги были моложе, асуры – старше. Они состязались из-за этих миров».
В подобных случаях Праджапати становится родоначальником и светлых сил (богов) и темных злобных демонов (асуров). Хотя и в этом случае остается место для двойного толкования, ибо асурами нередко назывались сторонники материалистических и атеистических учений или вообще иноверцы (асуры – означает «небоги»). В одной из «Упанишад» сказано:
«Троякое потомство Праджапати – боги, люди и асуры – жили у своего отца Праджапати, изучая Веды». В таком случае боги выступают как носители добра и могущества, асуры – низменных сил и побуждений, а люди – соединением черт и тех и других. Впрочем, эта притча, пожалуй, начинается как волшебная сказка – (жили-были…) – Поучительно продолжение. Каждый из этих трех типов существ обращается с просьбой разъяснить главный смысл Вед. Он каждому отвечает одно и то же: «Да». И каждый понимает его по-своему. Боги полагают, что он имеет в виду «дамьята» (сдерживай себя), люди – «датта» (дарите добро), асуры – «даядхвам» (будьте милосердны).
Завершается эпизод моралью, обращенной, конечно, не к богам или асурам, а к слушателям: необходимо каждому соблюдать все три завета: сдерживать себя, дарить добро (делать дары), быть милосердным. В дальнейшем вновь говорится о воде как первооснове всего сущего и о рождении богов:
«Вначале это было водами. Эти воды создали истину, истина – это Брахман. Брахман [создал] Праджапати, Праджапати – богов». Теперь уже Вселенский Разум (Брахман) творит Праджапати (пер-вочеловека?), а он, в свою очередь – богов. Вряд ли из этого следует сделать вывод, будто таким образом в Древней Индии хотели доказать «надуманность» богов, являющихся лишь игрой ума и воображения. Скорее всего, речь идет о постижении божественного начала мироздания.
В одном из мифов, похожем на волшебную сказку, Праджапата – в образе человека – воспылал страстью к собственной дочери Ушас. Спасаясь от него, она обернулась ланью, но он превратился в оленя. Увидев это, грозный бог Рудра пришел в ярость и собрался поразить Праджапати молнией, и тот откупился, передав Рудре власть над зверями.
Эта история напоминает сказания народов примитивной культуры, не изживших шаманизм и поклонение тотемам-животным; она призвана утвердить недопустимость инцеста. В этом случае Праджапати определенно связан с образом первопредка. Но по мере изменения первобытно-общинных отношений, внесения в мифы философских идей и установления иерархии богов, образ Праджапати утрачивал определенность и связи с далеким прошлым.
Так после образа великой матери перед нами возникает – хотя и достаточно призрачно – образ великого охотника-скотовода, божественного предка. Но все это – скорее пережитки, уходящие в прошлое, меняющие свой облик. Ведь боги умирают не так, как люди, а в некоторых своих ипостасях они поистине бессмертны.
ПУРУША
Тысячеглавый, тысячеглазый и тысяченогий Пуруша. Он закрыл собою всю землю и возвышался над ней на десять пальцев. Пуруша – это все, что стало и станет. Он властвует над бессмертием, [над всем], что растет благодаря пище.
Огромно его величие, но еще огромнее [сам] Пуруша. Четвертая часть его – все сущее, три [другие] – бессмертное в небе…
От него родилась Вирадж, а за ней пуруша. Родившись, он распростерся на запад и на восток.
Так начинается гимн Пуруше. Обратим внимание на последние две строки. Вирадж – олицетворение женского начала. Выходит, что первоначальный Пуруша (будем считать, что это – имя собственное, хотя нередко слово пишут с маленькой буквы) самопроизвольно породил мужское и женское начало (слово пуруша означает «человек», «мужчина»).
В космогоническом плане Пуруша приобретает черты единого инертного первоначала Вселенной, включающего и первоматерию (все сущее) и одухотворяющее начало. Это – образ вечности «духоматерии». Пожалуй, упоминание в начале гимна «тысячи» следует понимать как «бесчисленное».
Пуруша, надо подчеркнуть, не столько материален, сколько (на три четверти!) духовен. Поэтому, как сказано: «Боги, совершая жертвоприношение, приносили пуру-шу в жертву. Но ему это не наносило вреда, ибо: «Весна была его жертвенным маслом, лето – жертвенными дровами, осень – [самой]
жертвой». Его обратили в самые разнообразные живые существа. Из него, принесенного в жертву, возникли гимны и песни, стихи и заклинания… Дальше идет фрагмент, оправдывающий сложившуюся кастовую систему изначальным строением мироздания:
Брахманом стали его уста, руки – кшатрием, Его бедра стали вайшьей, из ноги возник шудра.
Таково установление, данное свыше, таково положение в обществе жрецов, воинов, свободных работников и слуг, рабов – самого низкого сословия. Автор счел эту концепцию настолько важной, что лишь после нее заговорил о строении мироздания и даже о богах. Выходит, социальное значение данного произведения, подобно многим другим гимнам и мифам, для автора имело особенно важное значение.
Об этой закономерности приходится помнить при осмыслении преданий о богах. Мы склонны преувеличивать стремление древних авторов постигать природу и обдумывать общие философские проблемы. Все-таки представители древних цивилизаций вольно или невольно концентрировали свое внимание на своем ближнем окружении, на социальной среде, отношениях между людьми. Некоторые мыслители, конечно, всерьез и основательно размышляли о начале всех начал, строении Вселенной, происхождении людей. Но и в этих случаях любой мудрец оставался представителем, частичкой своего общества и окультуренной (техногенной) среды обитания.
Итак, после описания социальной структуры общества следует в гимне космологическая часть, в которой проявляется не столько знание природы, сколько поэтическое воображение автора:
Луна родилась из мысли, из глаз возникло Солнце. Из уст – Индра и Агни, из дыхания возник ветер. Из пупа возникло воздушное пространство, из головы возникло небо. Из ног – земля, страны света – из слуха. Так распределились миры.
Если вспомнить гимн «Ригведы» о происхождении богов, где упоминается Адити, то нетрудно заметить, что там дана иная версия творения. В приведенном нами еще раньше космогоническом гимне «Ригведы» тоже изложена совершенно другая версия, не похожая на эти две. Только с большой натяжкой можно отождествить Пурушу с Единым («Без дуновения само собой дышало Единое, И ничего, кроме него, не было… От великого тапаса зародилось Единое…»). В гимне Пуруше нет вовсе упоминания о неведомом. Напротив, подробно описано жертвоприношение первых богов, совершаемое на основе все того же Пуруши или его отпрысков:
Вокруг него положили семь поленьев, трижды семь поленьев было приготовлено, Когда боги, совершая жертвоприношение, связывали пурушу, [как] жертвенное животное. Жертвой совершали боги жертвоприношение; эти дхармы были первыми. И им, могущественным, досталось небо, где первые боги – садхьи.
Садхьи – низший класс богов. Выходит, и тут – кастовое разделение. Но проглядывает и явный намек на то, что самое важное деяние – совершение жертвоприношения, выполнение священных ритуалов под пение гимнов. Тем самым автор – жрец – лишний раз превозносит свою касту, стоящую в иерархии сразу за низшими богами. Пуруша превращается в символическую фигуру.
Если в «Ригведе» Пуруша представлен как нечто определенное и понятное, то в «Атхарваведе» («Веде заклинаний») дается своеобразный скептический анализ этого гимна и самой идеи вселенского человека, человекомира. Вопросы следуют один за другим:
«Кто создал пятки Пуруши? Кто – мясо? Кто – лодыжки? Кто красивые пальцы? Кто – отверстия? Кто – части тела, [что] посредине? Кто – опору?
Сколько богов? Кто из них сотворил грудь и спину Пуруши? Кто [соединил] грудь и тело? Кто [создал] локти? Кто – плечи? Кто – ребра?…»
После перечисления материальных частей следует переход к духовным качествам, чувствам:
«Приятное и неприятное, сон, страх, утомление, радость и блаженство – откуда это у сильного Пуруши?
Страдания, нужда, гибель, незнание – откуда они у Пуруши? Успех, благо, удача, богатство, знание – откуда?
Кто дал ему облик? Кто – рост, имя, движение?…»
Возникают все новые и новые вопросы. Среди них: Откуда смерть? Откуда бессмертие? Кто предопределил его жизнь? Чем очертил он небо? Кто вложил в него мысль? Ответ на подобные вопросы один: будучи брахманом и став знатоком вед, можно постичь все это.
Однако в дальнейшем оказывается, что и этого еще недостаточно. Начинается серия новых многочисленных вопросов: В каком его члене находится земля? В каком его члене содержится пространство? В каком его члене находится небо? Куда стремится пылающий огонь? Куда – дующий ветер? В чем все живое познает миры? Где сущее и несущее?
Ответ вновь дается в неопределенной форме: «Те, кто знает в Пуруше Брахму, знают [и] высшее божество. И тот, кто знает высшее божество, и тот, кто знает Праджапати, знают высшего Брахму…» Создается впечатление, что тут уместно выражение – «А бог его знает!» Во всяком случае вопросы, связанные с бытием Пуру-ши, порождают сомнение в том, что все они могут иметь определенный ответ. Впору спросить: а откуда известно о, Пуруше? Кто его видел? Кто рассказал о нем людям? В конце этого гимна-заклинания дается ссылка на Индру, но и она мало что объясняет.
В космогоническом аспекте Пуруша, представленный как вселенский человек, человекомир, заставляет вспомнить идею, высказанную в античной Греции: человек – микрокосм, малое подобие космоса. В Индии обрела популярность по сути та же идея: космос – мегачеловек, огромнейшее подобие человека. Иначе говоря, во Вселенной изначально присутствуют жизнь и разум, наряду с материей, движением, пространством, временем, энергией, вечностью.
Впрочем, в Индии одновременно высказывались, как мы уже убедились, самые различные представления о происхождении и структуре мира, включая ссылки на Неведомое или неопределенное. Этим мыслители древности существенно отличались от создателей современных научных космогонии, склонных к выработке «единственно верного» учения (не проявляется ли таким образом единообразие, а другими словами, стадность мышления?).
В Упанишадах образ Пуруши приобретает поистине вселенские масштабы и необычайное величие. Если Атман, индивидуальная душа, конкретное сознание, отождествляется с Брахманом, всеобщей душой, Вселенским Разумом, то Пуруша все более напоминает Единство, предстает как Всеединство:
«Этот жародышащий, бессмертный Пуруша, состоящий из тела, – он поистине есть этот тман. Он бессмертен, он – Брахиндия ман, он – все это». В другом тексте: «Поистине у этого Пуруши два места пребывания: в этом и в том мире. Имеется третье соединяющее место: во сне».
Правда, и тут древние мыслители избегли единомыслия. В одной из версий мир вначале был одним Атманом, и он стал создавать своими волей и разумом миры, а затем и «охранителей миров», для чего извлек из вод Пурушу и придал ему облик. Не исключено, что в этом случае автор имел в виду индивидуальное разумное начало, познающее мир – через Пурушу – и воссоединяющееся со вселенским разумом Брахмана.
В «Катха-упанишаде» шаг за шагом приводит к этой мысли:
«Как текущие реки исчезают в море, теряя имя и облик, так знающий [мудрец], отрешенный от имени и облика, приходит к божественному Пуруше, что выше высокого».
Там же, но в другом гимне, высказана идея вечных круговоротов (одна из гениальных идей Вед – на все времена), которые при постоянном движении сохраняют цельность и единство: «Вот истина: Как равные друг другу искры тысячами возникают из пылающего огня, так, дорогой мой, разные творения возникают из непреходящего и вновь возвращаются в него.
Пуруша божественен и бестелесен, он снаружи и внутри, не-рожден, без дыхания и без мысли, чистый и выше, чем высшее непреходящее.
Из него возникают дыхание, мысль и все чувства, пространство, воздух, свет, вода и земля – носитель всего…
От него рождаются многоразличные боги, небожители, люди, скот, птицы, вдыхание и выдыхание, рис и ячмень, тапас, вера истина, воздержанность и закон… От него [рождаются] все моря и горы, из него текут многоразличные реки; [от него рождаются] и все растения и их сок, коими вместе с первоначалами (первоэлементами. – Р. Б.) поддерживается внутренний атман.
Пуруша есть все это, деяние, тапас, Брахман, он выше смерти. Он, знающий то, что скрыто в тайнике сердца, разрубает узел незнания в этом мире, дорогой мой!»
Как видим, Пуруша соединяет в себе и материальные, и духовные субстанции, реальность и мнимость, знание и незнание. Несмотря на то что в Упанишадах из всех богов первенство отдается обычно Брахману (в христианстве ему соответствует, по-видимому, Дух Святой), что естественно для системы брахманизма и для касты брахманов, образ Пуруши не тускнеет в этом сиянии:
«Я знаю великого Пурушу, цвета солнца, по ту сторону тьмы. Лишь зная его, минуют смерть. Туда нет другого пути.
Нет ничего выше его, нет ничего меньше его, нет ничего больше его. Он один стоит, как дерево, на небе. Весь этот мир заполнен Пурушей…
Этот Пуруша есть поистине великий властитель, зачинатель сущего. Его приобретение незапятнано. Он – владыка, свет, непреходящее.
Внутренний атман есть пуруша величиной с перст, он всегда пребывает в сердце людей. Он создан сердцем, разумом, мыслью. Те, кто знает это, становятся бессмертными…
Пуруша поистине есть весь этот мир, есть прошлое и будущее. Он есть владыка и бессмертного и растущего благодаря пище…
Он – озаренный свойствами всех чувств, лишенный всех чувств. Он господин и владыка всего, он великое убежище для всего…
Без рук и ног, он быстр и цепок, он видит без глаз, слышит без ушей, он знает то, что должно знать, но его никто не знает. Его называют первым Пурушей, великим…»
Таков облик Пуруши, лишенного облика, соединяющего в себе все мыслимые и немыслимые облики, соединяющего ничтожное с величайшим, мгновение с вечностью, изменения с неподвижностью, живое с неживым, людей и богов, смертное с бессмертным.
Существует несколько толкований того, что в Древней Индии подразумевали под этим именем. Каждое из них обладает своей долей истины, ибо Пуруша поистине тысячелик. Но в конце концов мыслители прошлого пришли к идее, созвучной той, которая стаг ла одной из центральных в русской философии второй половины XIX – начала XX века – о Всеединстве. Действительно, рассуждения и споры о первенстве духа или материи снимаются, если признать основой бытия Всеединство.
Огромно его величие, но еще огромнее [сам] Пуруша. Четвертая часть его – все сущее, три [другие] – бессмертное в небе…
От него родилась Вирадж, а за ней пуруша. Родившись, он распростерся на запад и на восток.
Так начинается гимн Пуруше. Обратим внимание на последние две строки. Вирадж – олицетворение женского начала. Выходит, что первоначальный Пуруша (будем считать, что это – имя собственное, хотя нередко слово пишут с маленькой буквы) самопроизвольно породил мужское и женское начало (слово пуруша означает «человек», «мужчина»).
В космогоническом плане Пуруша приобретает черты единого инертного первоначала Вселенной, включающего и первоматерию (все сущее) и одухотворяющее начало. Это – образ вечности «духоматерии». Пожалуй, упоминание в начале гимна «тысячи» следует понимать как «бесчисленное».
Пуруша, надо подчеркнуть, не столько материален, сколько (на три четверти!) духовен. Поэтому, как сказано: «Боги, совершая жертвоприношение, приносили пуру-шу в жертву. Но ему это не наносило вреда, ибо: «Весна была его жертвенным маслом, лето – жертвенными дровами, осень – [самой]
жертвой». Его обратили в самые разнообразные живые существа. Из него, принесенного в жертву, возникли гимны и песни, стихи и заклинания… Дальше идет фрагмент, оправдывающий сложившуюся кастовую систему изначальным строением мироздания:
Брахманом стали его уста, руки – кшатрием, Его бедра стали вайшьей, из ноги возник шудра.
Таково установление, данное свыше, таково положение в обществе жрецов, воинов, свободных работников и слуг, рабов – самого низкого сословия. Автор счел эту концепцию настолько важной, что лишь после нее заговорил о строении мироздания и даже о богах. Выходит, социальное значение данного произведения, подобно многим другим гимнам и мифам, для автора имело особенно важное значение.
Об этой закономерности приходится помнить при осмыслении преданий о богах. Мы склонны преувеличивать стремление древних авторов постигать природу и обдумывать общие философские проблемы. Все-таки представители древних цивилизаций вольно или невольно концентрировали свое внимание на своем ближнем окружении, на социальной среде, отношениях между людьми. Некоторые мыслители, конечно, всерьез и основательно размышляли о начале всех начал, строении Вселенной, происхождении людей. Но и в этих случаях любой мудрец оставался представителем, частичкой своего общества и окультуренной (техногенной) среды обитания.
Итак, после описания социальной структуры общества следует в гимне космологическая часть, в которой проявляется не столько знание природы, сколько поэтическое воображение автора:
Луна родилась из мысли, из глаз возникло Солнце. Из уст – Индра и Агни, из дыхания возник ветер. Из пупа возникло воздушное пространство, из головы возникло небо. Из ног – земля, страны света – из слуха. Так распределились миры.
Если вспомнить гимн «Ригведы» о происхождении богов, где упоминается Адити, то нетрудно заметить, что там дана иная версия творения. В приведенном нами еще раньше космогоническом гимне «Ригведы» тоже изложена совершенно другая версия, не похожая на эти две. Только с большой натяжкой можно отождествить Пурушу с Единым («Без дуновения само собой дышало Единое, И ничего, кроме него, не было… От великого тапаса зародилось Единое…»). В гимне Пуруше нет вовсе упоминания о неведомом. Напротив, подробно описано жертвоприношение первых богов, совершаемое на основе все того же Пуруши или его отпрысков:
Вокруг него положили семь поленьев, трижды семь поленьев было приготовлено, Когда боги, совершая жертвоприношение, связывали пурушу, [как] жертвенное животное. Жертвой совершали боги жертвоприношение; эти дхармы были первыми. И им, могущественным, досталось небо, где первые боги – садхьи.
Садхьи – низший класс богов. Выходит, и тут – кастовое разделение. Но проглядывает и явный намек на то, что самое важное деяние – совершение жертвоприношения, выполнение священных ритуалов под пение гимнов. Тем самым автор – жрец – лишний раз превозносит свою касту, стоящую в иерархии сразу за низшими богами. Пуруша превращается в символическую фигуру.
Если в «Ригведе» Пуруша представлен как нечто определенное и понятное, то в «Атхарваведе» («Веде заклинаний») дается своеобразный скептический анализ этого гимна и самой идеи вселенского человека, человекомира. Вопросы следуют один за другим:
«Кто создал пятки Пуруши? Кто – мясо? Кто – лодыжки? Кто красивые пальцы? Кто – отверстия? Кто – части тела, [что] посредине? Кто – опору?
Сколько богов? Кто из них сотворил грудь и спину Пуруши? Кто [соединил] грудь и тело? Кто [создал] локти? Кто – плечи? Кто – ребра?…»
После перечисления материальных частей следует переход к духовным качествам, чувствам:
«Приятное и неприятное, сон, страх, утомление, радость и блаженство – откуда это у сильного Пуруши?
Страдания, нужда, гибель, незнание – откуда они у Пуруши? Успех, благо, удача, богатство, знание – откуда?
Кто дал ему облик? Кто – рост, имя, движение?…»
Возникают все новые и новые вопросы. Среди них: Откуда смерть? Откуда бессмертие? Кто предопределил его жизнь? Чем очертил он небо? Кто вложил в него мысль? Ответ на подобные вопросы один: будучи брахманом и став знатоком вед, можно постичь все это.
Однако в дальнейшем оказывается, что и этого еще недостаточно. Начинается серия новых многочисленных вопросов: В каком его члене находится земля? В каком его члене содержится пространство? В каком его члене находится небо? Куда стремится пылающий огонь? Куда – дующий ветер? В чем все живое познает миры? Где сущее и несущее?
Ответ вновь дается в неопределенной форме: «Те, кто знает в Пуруше Брахму, знают [и] высшее божество. И тот, кто знает высшее божество, и тот, кто знает Праджапати, знают высшего Брахму…» Создается впечатление, что тут уместно выражение – «А бог его знает!» Во всяком случае вопросы, связанные с бытием Пуру-ши, порождают сомнение в том, что все они могут иметь определенный ответ. Впору спросить: а откуда известно о, Пуруше? Кто его видел? Кто рассказал о нем людям? В конце этого гимна-заклинания дается ссылка на Индру, но и она мало что объясняет.
В космогоническом аспекте Пуруша, представленный как вселенский человек, человекомир, заставляет вспомнить идею, высказанную в античной Греции: человек – микрокосм, малое подобие космоса. В Индии обрела популярность по сути та же идея: космос – мегачеловек, огромнейшее подобие человека. Иначе говоря, во Вселенной изначально присутствуют жизнь и разум, наряду с материей, движением, пространством, временем, энергией, вечностью.
Впрочем, в Индии одновременно высказывались, как мы уже убедились, самые различные представления о происхождении и структуре мира, включая ссылки на Неведомое или неопределенное. Этим мыслители древности существенно отличались от создателей современных научных космогонии, склонных к выработке «единственно верного» учения (не проявляется ли таким образом единообразие, а другими словами, стадность мышления?).
В Упанишадах образ Пуруши приобретает поистине вселенские масштабы и необычайное величие. Если Атман, индивидуальная душа, конкретное сознание, отождествляется с Брахманом, всеобщей душой, Вселенским Разумом, то Пуруша все более напоминает Единство, предстает как Всеединство:
«Этот жародышащий, бессмертный Пуруша, состоящий из тела, – он поистине есть этот тман. Он бессмертен, он – Брахиндия ман, он – все это». В другом тексте: «Поистине у этого Пуруши два места пребывания: в этом и в том мире. Имеется третье соединяющее место: во сне».
Правда, и тут древние мыслители избегли единомыслия. В одной из версий мир вначале был одним Атманом, и он стал создавать своими волей и разумом миры, а затем и «охранителей миров», для чего извлек из вод Пурушу и придал ему облик. Не исключено, что в этом случае автор имел в виду индивидуальное разумное начало, познающее мир – через Пурушу – и воссоединяющееся со вселенским разумом Брахмана.
В «Катха-упанишаде» шаг за шагом приводит к этой мысли:
В Мундака-упанишаде сказано:
Цель выше чувств,
Мысль выше целей
Рассудок выше мысли
Великий Атман выше рассудка.
Неявное выше великого,
Пуруша выше неявного,
Выше Пуруши нет ничего.
Он – завершение, он – конечный путь.
«Как текущие реки исчезают в море, теряя имя и облик, так знающий [мудрец], отрешенный от имени и облика, приходит к божественному Пуруше, что выше высокого».
Там же, но в другом гимне, высказана идея вечных круговоротов (одна из гениальных идей Вед – на все времена), которые при постоянном движении сохраняют цельность и единство: «Вот истина: Как равные друг другу искры тысячами возникают из пылающего огня, так, дорогой мой, разные творения возникают из непреходящего и вновь возвращаются в него.
Пуруша божественен и бестелесен, он снаружи и внутри, не-рожден, без дыхания и без мысли, чистый и выше, чем высшее непреходящее.
Из него возникают дыхание, мысль и все чувства, пространство, воздух, свет, вода и земля – носитель всего…
От него рождаются многоразличные боги, небожители, люди, скот, птицы, вдыхание и выдыхание, рис и ячмень, тапас, вера истина, воздержанность и закон… От него [рождаются] все моря и горы, из него текут многоразличные реки; [от него рождаются] и все растения и их сок, коими вместе с первоначалами (первоэлементами. – Р. Б.) поддерживается внутренний атман.
Пуруша есть все это, деяние, тапас, Брахман, он выше смерти. Он, знающий то, что скрыто в тайнике сердца, разрубает узел незнания в этом мире, дорогой мой!»
Как видим, Пуруша соединяет в себе и материальные, и духовные субстанции, реальность и мнимость, знание и незнание. Несмотря на то что в Упанишадах из всех богов первенство отдается обычно Брахману (в христианстве ему соответствует, по-видимому, Дух Святой), что естественно для системы брахманизма и для касты брахманов, образ Пуруши не тускнеет в этом сиянии:
«Я знаю великого Пурушу, цвета солнца, по ту сторону тьмы. Лишь зная его, минуют смерть. Туда нет другого пути.
Нет ничего выше его, нет ничего меньше его, нет ничего больше его. Он один стоит, как дерево, на небе. Весь этот мир заполнен Пурушей…
Этот Пуруша есть поистине великий властитель, зачинатель сущего. Его приобретение незапятнано. Он – владыка, свет, непреходящее.
Внутренний атман есть пуруша величиной с перст, он всегда пребывает в сердце людей. Он создан сердцем, разумом, мыслью. Те, кто знает это, становятся бессмертными…
Пуруша поистине есть весь этот мир, есть прошлое и будущее. Он есть владыка и бессмертного и растущего благодаря пище…
Он – озаренный свойствами всех чувств, лишенный всех чувств. Он господин и владыка всего, он великое убежище для всего…
Без рук и ног, он быстр и цепок, он видит без глаз, слышит без ушей, он знает то, что должно знать, но его никто не знает. Его называют первым Пурушей, великим…»
Таков облик Пуруши, лишенного облика, соединяющего в себе все мыслимые и немыслимые облики, соединяющего ничтожное с величайшим, мгновение с вечностью, изменения с неподвижностью, живое с неживым, людей и богов, смертное с бессмертным.
Существует несколько толкований того, что в Древней Индии подразумевали под этим именем. Каждое из них обладает своей долей истины, ибо Пуруша поистине тысячелик. Но в конце концов мыслители прошлого пришли к идее, созвучной той, которая стаг ла одной из центральных в русской философии второй половины XIX – начала XX века – о Всеединстве. Действительно, рассуждения и споры о первенстве духа или материи снимаются, если признать основой бытия Всеединство.
ИНДРА
Этого бога принято сопоставлять с Зевсом, называя богом грозы и молнии, громовержцем. Но таковы лишь его внешние атрибуты. Он был одним из наиболее почитаемых богов; в Ведах ему посвящено около трехсот гимнов – больше, чем любому другому божеству. Вот один из них:
В одном из космогонических мифов он показан сыном бога неба и богини земли. В ту пору они еще были близки друг другу; по-видимому, он появился из бока матери, как впоследствии Будда. Он оставался небольшим до тех пор, пока не отведал магического напитка – сомы. Поглощая сому, он стал увеличиваться в разме– pax и вырос настолько, что смог отделить небо от земли, заполнив собой все пространство между ними. С того времени ему принадлежит воздушная стихия, область между небом и землей, где встречаются и действуют люди и боги.
Индра – бог битв и побед – земных и небесных (хотя порой он терпит поражения, но временные). В космическом плане решающим его сражением является схватка с Вритрой («Преградой») – демоном, олицетворяющим косное и хаотичное начало, препятствующим жизни, движению рек. Для того чтобы бороться с ним и его побеждать, явлен на свет Индра.
Очевидно, речь не идет об олицетворении грозы, грома и молнии – явлении известных, видимых и слышимых. Сам Индра вынужден обратиться к сомневающемуся, ссылаясь на «дхамму», священную заповедь, закон. По-видимому, ко времени составления этого гимна «Ригведы» образ Индры приобрел мистический и аллегорический характер, перестал быть только воплощением природной стихии, но более общей – силы, энергии, воинской доблести, мужской потенции.
Состязаясь, спойте прекрасную песнь,
Восхваляющую Индру…
«Нет Индры, – иные говорят, – кто
Видел его? Кого воспевать нам?»
«Вот я, о песнопевец! Взгляни на меня – я
Превосхожу мощью все [сущее].
Повеления дхармы делают меня
Благоденствующим.
Разрушитель, – я разрушаю миры.
Когда провидцы истины вознеслись ко мне,
Восседающему одиноко на хребте желанного
[Коня], мысль моя сердцу возвестила:
«[Ко мне] взывали друзья и дети».
В одном из космогонических мифов он показан сыном бога неба и богини земли. В ту пору они еще были близки друг другу; по-видимому, он появился из бока матери, как впоследствии Будда. Он оставался небольшим до тех пор, пока не отведал магического напитка – сомы. Поглощая сому, он стал увеличиваться в разме– pax и вырос настолько, что смог отделить небо от земли, заполнив собой все пространство между ними. С того времени ему принадлежит воздушная стихия, область между небом и землей, где встречаются и действуют люди и боги.
Индра – бог битв и побед – земных и небесных (хотя порой он терпит поражения, но временные). В космическом плане решающим его сражением является схватка с Вритрой («Преградой») – демоном, олицетворяющим косное и хаотичное начало, препятствующим жизни, движению рек. Для того чтобы бороться с ним и его побеждать, явлен на свет Индра.