Страница:
Негр оглушительно свистнул, заложив в рот два пальца. И тут же из зарослей вышли рослые полуголые мужчины. Их было десятка два. Трудно было представить все многообразие оттенков кожи, лиц и глаз лесных обитателей Мадагаскара. Здесь были мужчины с кожей, черной как сажа, но с белесыми волосами и глазами василькового цвета: были желтолицые, зеленоглазые парни, скуластые, как японцы или малайцы; были белокожие — с жесткими курчавыми волосами негров к черными миндалевидными глазами.
Необычный вид лесных жителей и то, что все они переговаривались друг с другом на французском языке, мало похожем на колониальный негритянский жаргон, бытовавший среди аборигенов в колониях Франции, напугали путешественников больше, чем их боевые топоры, копья и луки.
Рыжий голубоглазый негр подал команду, и всех пленников обвязали вместе одной длинной и крепкой веревкой. Им оставили свободными и руки и ноги, накинув веревку на шею каждому. За начало и конец веревки ухватились два воина, и никто из связанных после этого не мог и подумать, чтобы не только резко рвануться в сторону, но и пошевелиться. Только Сиави не стали связывать. Его отвели в сторону, и предводитель стал о чем-то его расспрашивать, время от времени поглядывая на связанных белых пленников, вокруг которых молча стояли воины, ожидая команды предводителя. Однако, прежде чем процессия двинулась дальше, предводитель подошел к Ване и снял веревку с его шеи.
— Иди сюда. Ты пойдешь с нами, — сказал голубоглазый негр и приказал Ване идти рядом с Сиави в самом хвосте отряда.
Ваня — да и все другие — тотчас же поняли, что произошло, и мальчик, с благодарностью посмотрев на Сиави, молча встал рядом с бецимисарком.
— Что это за люди? — спросил Ваня у Сиави, как только отряд тронулся в путь.
— Зана-малата, — ответил Сиави. — Мой отец рассказывал мне, что, когда мой дед был таким, как я сейчас, зана-малата пришли на наш остров. Их было не очень много: три или четыре сотни, но каждый имел оружие, какого не знал ни один из малагасов. На нашем острове они построили деревни, взяли себе в жены дочерей и сестер самых знатных малагасов и стали жить на Нусин-дамбу, не подчиняясь нашим королям и не признавая ничьей власти. В то время когда зана-малата пришли сюда, среди них было немного негров. Почти все они были вазаха — белыми, — такими, как ты, с кожей, подобной речному песку, и с глазами, как озерная вода. Но многие их сыновья и дочери походили на своих матерей, а теперь уже и внуки зана-малата стали мужчинами и воинами. Поэтому у них теперь такой вид. Оли унаследовали черты своих белых, черных и желтых дедов и бабушек, матерей и отцов, но язык дедов они сохранили в чистоте, хотя каждый из них знает и языки малагасов. Среди зана-малата есть люди, которые говорят по-французски, однако есть и такие, которые говорят и на других языках белых людей, но только я не знаю, как эти языки называются.
Через четыре часа безостановочной быстрой ходьбы путники добрались до деревни, спрятавшейся в густом тропическом лесу. Деревня стояла на плоском речном мысу. С трех сторон ее окружала река, с четвертой стороны — земляной вал с высокой бамбуковой оградой поверху. В середине ограды виднелись ворота. У ворот, под навесом из пальмовых листьев, стояла старая пушка на корабельном лафете.
Ворота открылись, и пленников ввели в деревню, состоявшую из трех десятков небольших хижин и одного большого здания — Общественного дома, — расположенного строго посередине. Деревня мало чем отличалась от обычных туземных поселков. Только возле Общественного дома не стояло ни одного резного деревянного идола, какие всегда встречаются в туземных деревнях Мадагаскара. Вместо идолов над входом в дом висело большое черное распятие.
Как только пленников ввели в деревню, вокруг них немедленно собралась толпа. Но жители в большинстве своем говорили не по-французски и не по-португальски. Язык их не был знаком Ване. Да и Сиави тоже, судя по всему, не понимал ни слова из того, о чем говорили обитатели деревни.
Внезапно шум смолк, толпа расступилась, и из дверей Общественного дома вышла небольшая группа мужчин. Среди них находился и предводитель отряда — рыжий, голубоглазый негр. Однако было видно, что теперь главный не он, а невысокий, коренастый бородач в красной рубахе и желтых сафьяновых сапожках. Бородач жестом приказал развязать пленных и поманил к себе капитана Жоржа.
— Кто вы такие и зачем высадились на Джезира-Эль Комр? — спросил бородач по-французски с довольно сильным акцентом.
— Мы честные моряки из Порт-Луи, — ответил Жорж. — Мы шли на Джезира-Эль Комр для того, чтобы отпустить на волю достойного человека — Сиави, королевича бецимисарков; кроме того, мы хотели зайти в форт Дофин и обменять водку и ткани на серебро, золото и слоновую кость. Но бурей нас снесло к югу, наш корабль утонул, а шлюпку выкинуло на берег возле мыса Святой Марии.
Бородач усмехнулся:
— То, что вы не работорговцы, я вижу. Эти собаки высаживаются командами не меньше четырех десятков, а вас всего семеро. Но, клянусь бородой, я еще ни разу не видел французов, которые шли бы на наш остров для того, чтобы отпустить на волю малагаса, даже если он брат туземного короля.
В толпе раздался одобрительный смех, Но для того чтобы остаться беспристрастным и справедливым, бородач проговорил:
— Подойди сюда, бецимисарк Сиави, и скажи, правду ли говорил сейчас этот француз.
Сиави вышел вперед и, сбиваясь от волнения, рассказал все, что произошло с ним с того момента, как он украл горсть сушеных фиников в Таможенном квартале, до того, как на капитана Жоржа и экипаж пакетбота напали в лесу зана-малата.
Выслушав Сиави, бородач долго молчал. Молчали и собравшиеся вокруг жители деревни, с доброжелательным любопытством поглядывая на Ваню. Наконец, повернувшись к Ване, бородач сказал:
— Идем со мной! А этих, — он показал на капитана Жоржа и его экипаж, — накормите и посадите под замок. Потом решим, что с ними делать.
Ваня пошел вслед за бородачом в одну из хижин. Почти все в ней было таким же, как и в других туземных домах. Только на одной из стен висело множество пистолетов, сабель, кривых турецких ятаганов и старинных мушкетов да на столе, стоящем у окна, рядом с глиняными кувшинами и мисками лежала запыленная Библия, которой, похоже, давно уже никто не пользовался, и стояла тусклая медная чернильница. Войдя в дом, бородач сел на сплетенную из рисовой соломы циновку, поджал ноги и жестом указал Ване место рядом с собой.
— Расскажи мне, кто ты такой, откуда пришел в Порт-Луи и почему спасал брата короля бецимисарков? Говори мне только правду. Ни один зана-малата никогда не лгал мне. Тем более я не потерплю этого от чужеземца. Итак, кто ты, откуда пришел в Порт-Луи и почему спас Сиави? — Бородач замолчал и уставился на юношу.
Ваня начал рассказывать о том, как вместе с шестью десятками солдат, поселенцев и каторжников, бежал он из Большерецка, как прошли они к Макао и оттуда к Иль-де-Франсу, как сражались на Формозе и торговали в Макао, рассказал, при каких обстоятельствах остался он в Порт-Луи и как аббат Ротон послал его вместе с Сиави на Мадагаскар.
Бородач понимал далеко не все из того, о чем говорил Ваня. Уже в самом начале рассказа бородач прервал его, ушел в другую комнату дома и вернулся оттуда с большой географической картой. Он попросил Ваню показать Камчатку, но в верхнем правом углу карты была нарисована лишь южная оконечность Японии, а Камчатка, таким образом, находилась где-то далеко за рамкой.
Ваня как мог объяснил это бородачу, после чего тот крепко задумался, с любопытством и уважением поглядывая на мальчика. Из рассказа Вани бородач больше всего заинтересовался Беньовским. Отдельные эпизоды он заставлял Ваню повторять дважды, а когда мальчик рассказал о споре между Беньовским и губернатором Дерошем, бородач даже вскочил.
— Как он сказал, тысяча чертей? Люди отвечают на добро — добром, на зло — злом, на насилие — насилием? И негры не являются исключением? Так он сказал? Это благороднейший человек, клянусь бородой! Хотел бы я иметь такого друга. Тебе повезло, мальчик, что ты встретил такого человека. А он что, тоже, как это… русский? Поляк? Тоже не слышал… Ну, да это все равно. По мне, все люди делятся на друзей свободы и ее врагов. Все друзья свободы — мои друзья! Все ее враги — мои враги! Только жаль, что врагов пока что больше и они пока что сильнее.
И Ваня подумал: а наверное, действительно это так. Вот прошли они полсвета, и всюду видел он друзей свободы и ее врагов. И Беньовский говорил ему о том же. И сам он думал о том же. И здесь, в тропическом лесу, на краю света, бородатый разбойник говорит ему то же самое. А уж коли такие разные люди думают об одном и том же на один манер, значит, вот она, правда. И встали перед Ваней два непримиримых, вечно друг другу враждебных воинства. В первом из них оказался он сам и его учитель, мятежные офицеры, работные Холодилова и добрые люди с острова Усмай-Лигон. Здесь же были рикши Макао, рабы Иль-де-Франса, португальский поэт Камоэнс, добрый аббат Ротон и необычные лесные обитатели Мадагаскара.
А против них плечом к плечу стояли императрица Екатерина и большерецкий комендант Нилов, японские офицеры и купцы Макао, губернаторы, солдаты и надсмотрщики всех колоний белого света. Против них были все тюрьмы и крепости, все пушки и кандалы, все золото и вся злоба Этого мира.
В конце беседы бородач встал, дружески протянул Ване крепкую, покрытую жесткой кожей ладонь и проговорил:
— Назови мне свое имя.
— Иван, — ответил мальчик и, чуть смутившись, добавил: — На французский манер это будет Жан.
Бородач раскатисто засмеялся:
— Клянусь бородой, ко всему прочему у нас с тобой одинаковые имена! Меня зовут Джон. На французский манер это тоже будет Жан. А Джон это мое христианское английское имя. Я — англичанин, как и большинство жителей моей деревни, и английский язык — родной для доброй половины здешних жителей. Ну что ж, у Джона Плантена стало сегодня одним другом больше, а у тебя, парень, появилась тысяча новых друзей — все зана-малата этого острова, потому что все они лучшие друзья Джона Плантена!
С этими словами Джон обнял Ваню правой рукой и вместе с ним вышел из хижины.
Через три дня Джон Плантен отправил вниз по реке большую парусную шлюпку. В шлюпку поместили капитана Жоржа и его экипаж, Ваню, Сиави и трех зана-малата. Во главе Экспедиции бородач поставил своего двадцатилетнего сына, которого, по старой семейной традиции, звали, как и отца, Джоном. Плантен приказал сначала отвезти в форт Дофин команду капитана Жоржа и Ваню, а затем доставить во владения бецимисарков Сиави. До форта Дофин, лежащего на берегу залива Толонгар, было около ста миль. И лишь в четырехстах милях севернее Толонгара начинались владения бецимисарков. Земли бецимисарков тянулись вдоль северовосточного берега Мадагаскара, от бухты Мануру до реки Нуабе, протекавшей на самом севере острова.
В землях бецимисарков правил брат Сиави, носивший почти такое же имя. Короля звали Хиави, и он по праву считался одним из могущественнейших монархов Мадагаскара. Плантен приказал доставить Сиави в деревню Таматав на мысе Гасти, в самую удобную бухту восточного берега Мадагаскара. К тому же, по его сведениям, там в это время должен был находиться и сам король бецимисарков.
Шлюпка, спустившись вниз по реке, без труда миновала покрытый мелкой рябью неглубокий залив Галеоне, с заболоченными низкими берегами, и на третий день пошла вдоль высоких обрывистых гор, за которыми прятался форт Дофин — крепость и торговая гавань французов.
В конце четвертых суток, перед тем как устроиться на ночлег, Плантен остановил шлюпку в небольшой бухточке, на берегу которой росла огромная пальма — равенала.
— Где растет равенала, там всегда есть вода, — сказал Джон и приказал разбить лагерь неподалеку от гигантской пальмы.
Ваня залюбовался чудесным деревом, Листья равеналы росли не так, как у обычных пальм: они раскидывались гигантским веером, а у подножия пальмы действительно оказался чистый холодный родник.
Шлюпку подтянули к берегу и привязали к веслам, вбитым глубоко в ил; из паруса соорудили палатку и недалеко от ее входа разожгли костер, Еще днем путешественники наловили ведро мелких серебристых рыбок — джунту, похожих на сардинок, и быстро зажарили их на раскаленных углях костра вместе с клубнями сладкого дикого картофеля — батата. Капитан Жорж достал заветную калебасу — большую выдолбленную тыкву, наполненную не то водкой, не то ромом.
Подсаживаясь к костру, и Ваня, и экипаж затонувшего пакетбота, и зана-малата знали, что это их последний совместный ужин. Завтра утром они расстанутся и едва ли когда еще увидят друг друга. Поэтому беседа у костра сразу же стала особенно дружественной и откровенной. Ром Джона Плантена согрел тела и развязал языки. Разговорился даже немногословный Джон Плантен. Сначала Ваня рассказал своим новым друзьям о побеге из Большерецка, затем капитан Жорж, вызвав всеобщий смех, изобразил, как бегали по маленькому пустынному островку иззябшие и голодные Сиави и Ваня, после того как утонул пакетбот «Жанна д'Арк». В конце ужина, когда вся рыба и весь батат были съедены, а ром выпит, Ваня спросил Джона Плантена, как оказались на Мадагаскаре зана-малата и правда ли, что их предки по мужской линии были белыми людьми.
Джон Плантен засмеялся.
— Может быть, они были и не такими белыми, как ты, вазаха. У тебя волосы белее моих ногтей, а бровей и ресниц не увидишь даже при свете костра, но все-таки они были белыми. Такими, как капитан Жорж или его люди. Семьдесят лет назад они жили на острове Святой Марии. Их было около тысячи человек, и среди них не было ни одного, кого бы не ожидала веревка, попадись он в руки любого судьи на пять тысяч миль в окружности. На острове Святой Марии жили потомственные пираты, дети и внуки пиратов, беглые каторжники, должники, бежавшие от своих кредиторов, еретики, не пожелавшие попасть на костер, осквернители церквей, ограбившие сокровищницы храмов, бродяги и воры со всего белого света. Два десятка бригантин было у них, и все они рыскали днем и ночью от Кейптауна до Тасмании. Проклятые богом и людьми, они грабили и убивали всех, кто попадался на их пути. Индусы, персы, арабы, малайцы и эфиопы были жертвами их бесконечной алчности и кровожадности. Редкий купеческий корабль проходил незамеченным сквозь густую пиратскую паутину, раскинутую вокруг острова Святой Марии. Дошло до того, что они стали нападать на военные галеоны европейцев и топить их, забрав сначала казну и сняв пушки. Ни Испания, ни Португалия ничего не могли поделать с грозной республикой «джентльменов удачи». На острове Святой Марии было столько рабов, рабынь и сокровищ, сколько не было и у самого богатого индийского магараджи. Но, как говорят малагасы, «катящийся с горы камень останавливается лишь у ее подножия». Жадность пиратов не знала границ. Она лишала их разума. И их предводитель Джон Плантен Первый, дед моего отца Джона Плантена Третьего, а мой прадед, напал на корабли Ост-Индской компании.
При последних словах капитан Жорж покачал головой. Весь его вид говорил о том, что он, капитан Жорж, храбрый моряк и добрый католик, скорее бы плюнул на распятие, чем решился напасть на корабль Ост-Индской компании.
— Ровно через полгода после этого, — сказал далее Джон, — от пиратской республики не осталось камня на камне. Обгоревшие бригантины с изорванными парусами покачивались на волнах. На их реях гроздьями висели соратники моего прадеда. Плавучие виселицы долго гоняло по океану, пока все они не утонули в море или не сели на рифы. Прадеду и доброй половине его друзей удалось бежать на Мадагаскар. Они высадились в долине реки Антанамбаланы, построили здесь огромный каменный замок, наняли тысячу воинов-малагасов, и мой прадед поставил во главе этой армии белых головорезов: англичан, французов, датчан, голландцев и шведов. Капитаны двух пиратских бригантин, шотландец Джеймс Адер и датчанин Ханс Бурген, построили укрепления к югу от замка прадеда, а многие другие матросы, боцманы и капитаны разбрелись по всему юго-восточному берегу Мадагаскара. Они взяли в жены дочерей андрианов — знатных мадагаскарских владетелей, — но не стали жить так, как жили малагасы, а постарались сохранить свой язык и обычаи. Они остались хорошими моряками и воинами, но нравы их смягчились, и теперь зана-малата уже не поднимают над общественными домами своих деревень черные флаги с белым черепом. Они известны как люди свободолюбивые, храбрые и честные. Может быть, нехорошо так расхваливать своих соплеменников, — добавил Плантен, — но после того, что я рассказал о их давних делах, было бы несправедливо не сказать и этого.
Рано утром путники двинулись дальше. Через несколько часов шлюпка вышла на траверс форта Дофина. Плантен остановил суденышко за невысокой скалой, которая прикрывала их от любопытных взоров обитателей городка. Экипаж пакетбота «Жанна д'Арк» сошел на берег примерно в трех милях от первого французского укрепления. Вместе с ними на берег сошел и Ваня, На прощание он долго тряс руки своим новым друзьям и крепко обнимал Сиави. Прощаясь, Сиави снял со своей шеи овальный коричневый камень, висевший на длинной серебряной цепочке — вакуке. Камень был гладко отполирован. В середине его красовалось искусно вырезанное изображение сокола.
— Эту птицу, — сказал Сиави, — мы называем вурумахери. Мой дед, мой отец и мой старший брат — потомственные короли бецимисарков — считают ее покровительницей нашего дома и защитницей нашего народа. Каждому мальчику, родившемуся в доме моего отца, главный умбиаса племени, который водит дружбу с добрыми духами, надевает такой амулет на шею, как только мальчик перестает питаться молоком матери. Этот камень — мой уди-цара — счастливый амулет. Он помог мне встретиться с тобой, спас меня от смерти в Иль-де-Франсе и не дал утонуть в море. Я дарю его тебе. И если когда-нибудь тебе или твоим друзьям понадобится помощь людей из племени бецимисарков, покажи им этот уди-цара, и они сделают для тебя все, что смогут.
Зана-малата, дружно работая веслами, быстро пошли вдоль берега. Джон Плантен, стоя на носу лодки, долго махал шляпой своим новым друзьям, которые медленно удалялись в глубь острова.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
Необычный вид лесных жителей и то, что все они переговаривались друг с другом на французском языке, мало похожем на колониальный негритянский жаргон, бытовавший среди аборигенов в колониях Франции, напугали путешественников больше, чем их боевые топоры, копья и луки.
Рыжий голубоглазый негр подал команду, и всех пленников обвязали вместе одной длинной и крепкой веревкой. Им оставили свободными и руки и ноги, накинув веревку на шею каждому. За начало и конец веревки ухватились два воина, и никто из связанных после этого не мог и подумать, чтобы не только резко рвануться в сторону, но и пошевелиться. Только Сиави не стали связывать. Его отвели в сторону, и предводитель стал о чем-то его расспрашивать, время от времени поглядывая на связанных белых пленников, вокруг которых молча стояли воины, ожидая команды предводителя. Однако, прежде чем процессия двинулась дальше, предводитель подошел к Ване и снял веревку с его шеи.
— Иди сюда. Ты пойдешь с нами, — сказал голубоглазый негр и приказал Ване идти рядом с Сиави в самом хвосте отряда.
Ваня — да и все другие — тотчас же поняли, что произошло, и мальчик, с благодарностью посмотрев на Сиави, молча встал рядом с бецимисарком.
— Что это за люди? — спросил Ваня у Сиави, как только отряд тронулся в путь.
— Зана-малата, — ответил Сиави. — Мой отец рассказывал мне, что, когда мой дед был таким, как я сейчас, зана-малата пришли на наш остров. Их было не очень много: три или четыре сотни, но каждый имел оружие, какого не знал ни один из малагасов. На нашем острове они построили деревни, взяли себе в жены дочерей и сестер самых знатных малагасов и стали жить на Нусин-дамбу, не подчиняясь нашим королям и не признавая ничьей власти. В то время когда зана-малата пришли сюда, среди них было немного негров. Почти все они были вазаха — белыми, — такими, как ты, с кожей, подобной речному песку, и с глазами, как озерная вода. Но многие их сыновья и дочери походили на своих матерей, а теперь уже и внуки зана-малата стали мужчинами и воинами. Поэтому у них теперь такой вид. Оли унаследовали черты своих белых, черных и желтых дедов и бабушек, матерей и отцов, но язык дедов они сохранили в чистоте, хотя каждый из них знает и языки малагасов. Среди зана-малата есть люди, которые говорят по-французски, однако есть и такие, которые говорят и на других языках белых людей, но только я не знаю, как эти языки называются.
Через четыре часа безостановочной быстрой ходьбы путники добрались до деревни, спрятавшейся в густом тропическом лесу. Деревня стояла на плоском речном мысу. С трех сторон ее окружала река, с четвертой стороны — земляной вал с высокой бамбуковой оградой поверху. В середине ограды виднелись ворота. У ворот, под навесом из пальмовых листьев, стояла старая пушка на корабельном лафете.
Ворота открылись, и пленников ввели в деревню, состоявшую из трех десятков небольших хижин и одного большого здания — Общественного дома, — расположенного строго посередине. Деревня мало чем отличалась от обычных туземных поселков. Только возле Общественного дома не стояло ни одного резного деревянного идола, какие всегда встречаются в туземных деревнях Мадагаскара. Вместо идолов над входом в дом висело большое черное распятие.
Как только пленников ввели в деревню, вокруг них немедленно собралась толпа. Но жители в большинстве своем говорили не по-французски и не по-португальски. Язык их не был знаком Ване. Да и Сиави тоже, судя по всему, не понимал ни слова из того, о чем говорили обитатели деревни.
Внезапно шум смолк, толпа расступилась, и из дверей Общественного дома вышла небольшая группа мужчин. Среди них находился и предводитель отряда — рыжий, голубоглазый негр. Однако было видно, что теперь главный не он, а невысокий, коренастый бородач в красной рубахе и желтых сафьяновых сапожках. Бородач жестом приказал развязать пленных и поманил к себе капитана Жоржа.
— Кто вы такие и зачем высадились на Джезира-Эль Комр? — спросил бородач по-французски с довольно сильным акцентом.
— Мы честные моряки из Порт-Луи, — ответил Жорж. — Мы шли на Джезира-Эль Комр для того, чтобы отпустить на волю достойного человека — Сиави, королевича бецимисарков; кроме того, мы хотели зайти в форт Дофин и обменять водку и ткани на серебро, золото и слоновую кость. Но бурей нас снесло к югу, наш корабль утонул, а шлюпку выкинуло на берег возле мыса Святой Марии.
Бородач усмехнулся:
— То, что вы не работорговцы, я вижу. Эти собаки высаживаются командами не меньше четырех десятков, а вас всего семеро. Но, клянусь бородой, я еще ни разу не видел французов, которые шли бы на наш остров для того, чтобы отпустить на волю малагаса, даже если он брат туземного короля.
В толпе раздался одобрительный смех, Но для того чтобы остаться беспристрастным и справедливым, бородач проговорил:
— Подойди сюда, бецимисарк Сиави, и скажи, правду ли говорил сейчас этот француз.
Сиави вышел вперед и, сбиваясь от волнения, рассказал все, что произошло с ним с того момента, как он украл горсть сушеных фиников в Таможенном квартале, до того, как на капитана Жоржа и экипаж пакетбота напали в лесу зана-малата.
Выслушав Сиави, бородач долго молчал. Молчали и собравшиеся вокруг жители деревни, с доброжелательным любопытством поглядывая на Ваню. Наконец, повернувшись к Ване, бородач сказал:
— Идем со мной! А этих, — он показал на капитана Жоржа и его экипаж, — накормите и посадите под замок. Потом решим, что с ними делать.
Ваня пошел вслед за бородачом в одну из хижин. Почти все в ней было таким же, как и в других туземных домах. Только на одной из стен висело множество пистолетов, сабель, кривых турецких ятаганов и старинных мушкетов да на столе, стоящем у окна, рядом с глиняными кувшинами и мисками лежала запыленная Библия, которой, похоже, давно уже никто не пользовался, и стояла тусклая медная чернильница. Войдя в дом, бородач сел на сплетенную из рисовой соломы циновку, поджал ноги и жестом указал Ване место рядом с собой.
— Расскажи мне, кто ты такой, откуда пришел в Порт-Луи и почему спасал брата короля бецимисарков? Говори мне только правду. Ни один зана-малата никогда не лгал мне. Тем более я не потерплю этого от чужеземца. Итак, кто ты, откуда пришел в Порт-Луи и почему спас Сиави? — Бородач замолчал и уставился на юношу.
Ваня начал рассказывать о том, как вместе с шестью десятками солдат, поселенцев и каторжников, бежал он из Большерецка, как прошли они к Макао и оттуда к Иль-де-Франсу, как сражались на Формозе и торговали в Макао, рассказал, при каких обстоятельствах остался он в Порт-Луи и как аббат Ротон послал его вместе с Сиави на Мадагаскар.
Бородач понимал далеко не все из того, о чем говорил Ваня. Уже в самом начале рассказа бородач прервал его, ушел в другую комнату дома и вернулся оттуда с большой географической картой. Он попросил Ваню показать Камчатку, но в верхнем правом углу карты была нарисована лишь южная оконечность Японии, а Камчатка, таким образом, находилась где-то далеко за рамкой.
Ваня как мог объяснил это бородачу, после чего тот крепко задумался, с любопытством и уважением поглядывая на мальчика. Из рассказа Вани бородач больше всего заинтересовался Беньовским. Отдельные эпизоды он заставлял Ваню повторять дважды, а когда мальчик рассказал о споре между Беньовским и губернатором Дерошем, бородач даже вскочил.
— Как он сказал, тысяча чертей? Люди отвечают на добро — добром, на зло — злом, на насилие — насилием? И негры не являются исключением? Так он сказал? Это благороднейший человек, клянусь бородой! Хотел бы я иметь такого друга. Тебе повезло, мальчик, что ты встретил такого человека. А он что, тоже, как это… русский? Поляк? Тоже не слышал… Ну, да это все равно. По мне, все люди делятся на друзей свободы и ее врагов. Все друзья свободы — мои друзья! Все ее враги — мои враги! Только жаль, что врагов пока что больше и они пока что сильнее.
И Ваня подумал: а наверное, действительно это так. Вот прошли они полсвета, и всюду видел он друзей свободы и ее врагов. И Беньовский говорил ему о том же. И сам он думал о том же. И здесь, в тропическом лесу, на краю света, бородатый разбойник говорит ему то же самое. А уж коли такие разные люди думают об одном и том же на один манер, значит, вот она, правда. И встали перед Ваней два непримиримых, вечно друг другу враждебных воинства. В первом из них оказался он сам и его учитель, мятежные офицеры, работные Холодилова и добрые люди с острова Усмай-Лигон. Здесь же были рикши Макао, рабы Иль-де-Франса, португальский поэт Камоэнс, добрый аббат Ротон и необычные лесные обитатели Мадагаскара.
А против них плечом к плечу стояли императрица Екатерина и большерецкий комендант Нилов, японские офицеры и купцы Макао, губернаторы, солдаты и надсмотрщики всех колоний белого света. Против них были все тюрьмы и крепости, все пушки и кандалы, все золото и вся злоба Этого мира.
В конце беседы бородач встал, дружески протянул Ване крепкую, покрытую жесткой кожей ладонь и проговорил:
— Назови мне свое имя.
— Иван, — ответил мальчик и, чуть смутившись, добавил: — На французский манер это будет Жан.
Бородач раскатисто засмеялся:
— Клянусь бородой, ко всему прочему у нас с тобой одинаковые имена! Меня зовут Джон. На французский манер это тоже будет Жан. А Джон это мое христианское английское имя. Я — англичанин, как и большинство жителей моей деревни, и английский язык — родной для доброй половины здешних жителей. Ну что ж, у Джона Плантена стало сегодня одним другом больше, а у тебя, парень, появилась тысяча новых друзей — все зана-малата этого острова, потому что все они лучшие друзья Джона Плантена!
С этими словами Джон обнял Ваню правой рукой и вместе с ним вышел из хижины.
Через три дня Джон Плантен отправил вниз по реке большую парусную шлюпку. В шлюпку поместили капитана Жоржа и его экипаж, Ваню, Сиави и трех зана-малата. Во главе Экспедиции бородач поставил своего двадцатилетнего сына, которого, по старой семейной традиции, звали, как и отца, Джоном. Плантен приказал сначала отвезти в форт Дофин команду капитана Жоржа и Ваню, а затем доставить во владения бецимисарков Сиави. До форта Дофин, лежащего на берегу залива Толонгар, было около ста миль. И лишь в четырехстах милях севернее Толонгара начинались владения бецимисарков. Земли бецимисарков тянулись вдоль северовосточного берега Мадагаскара, от бухты Мануру до реки Нуабе, протекавшей на самом севере острова.
В землях бецимисарков правил брат Сиави, носивший почти такое же имя. Короля звали Хиави, и он по праву считался одним из могущественнейших монархов Мадагаскара. Плантен приказал доставить Сиави в деревню Таматав на мысе Гасти, в самую удобную бухту восточного берега Мадагаскара. К тому же, по его сведениям, там в это время должен был находиться и сам король бецимисарков.
Шлюпка, спустившись вниз по реке, без труда миновала покрытый мелкой рябью неглубокий залив Галеоне, с заболоченными низкими берегами, и на третий день пошла вдоль высоких обрывистых гор, за которыми прятался форт Дофин — крепость и торговая гавань французов.
В конце четвертых суток, перед тем как устроиться на ночлег, Плантен остановил шлюпку в небольшой бухточке, на берегу которой росла огромная пальма — равенала.
— Где растет равенала, там всегда есть вода, — сказал Джон и приказал разбить лагерь неподалеку от гигантской пальмы.
Ваня залюбовался чудесным деревом, Листья равеналы росли не так, как у обычных пальм: они раскидывались гигантским веером, а у подножия пальмы действительно оказался чистый холодный родник.
Шлюпку подтянули к берегу и привязали к веслам, вбитым глубоко в ил; из паруса соорудили палатку и недалеко от ее входа разожгли костер, Еще днем путешественники наловили ведро мелких серебристых рыбок — джунту, похожих на сардинок, и быстро зажарили их на раскаленных углях костра вместе с клубнями сладкого дикого картофеля — батата. Капитан Жорж достал заветную калебасу — большую выдолбленную тыкву, наполненную не то водкой, не то ромом.
Подсаживаясь к костру, и Ваня, и экипаж затонувшего пакетбота, и зана-малата знали, что это их последний совместный ужин. Завтра утром они расстанутся и едва ли когда еще увидят друг друга. Поэтому беседа у костра сразу же стала особенно дружественной и откровенной. Ром Джона Плантена согрел тела и развязал языки. Разговорился даже немногословный Джон Плантен. Сначала Ваня рассказал своим новым друзьям о побеге из Большерецка, затем капитан Жорж, вызвав всеобщий смех, изобразил, как бегали по маленькому пустынному островку иззябшие и голодные Сиави и Ваня, после того как утонул пакетбот «Жанна д'Арк». В конце ужина, когда вся рыба и весь батат были съедены, а ром выпит, Ваня спросил Джона Плантена, как оказались на Мадагаскаре зана-малата и правда ли, что их предки по мужской линии были белыми людьми.
Джон Плантен засмеялся.
— Может быть, они были и не такими белыми, как ты, вазаха. У тебя волосы белее моих ногтей, а бровей и ресниц не увидишь даже при свете костра, но все-таки они были белыми. Такими, как капитан Жорж или его люди. Семьдесят лет назад они жили на острове Святой Марии. Их было около тысячи человек, и среди них не было ни одного, кого бы не ожидала веревка, попадись он в руки любого судьи на пять тысяч миль в окружности. На острове Святой Марии жили потомственные пираты, дети и внуки пиратов, беглые каторжники, должники, бежавшие от своих кредиторов, еретики, не пожелавшие попасть на костер, осквернители церквей, ограбившие сокровищницы храмов, бродяги и воры со всего белого света. Два десятка бригантин было у них, и все они рыскали днем и ночью от Кейптауна до Тасмании. Проклятые богом и людьми, они грабили и убивали всех, кто попадался на их пути. Индусы, персы, арабы, малайцы и эфиопы были жертвами их бесконечной алчности и кровожадности. Редкий купеческий корабль проходил незамеченным сквозь густую пиратскую паутину, раскинутую вокруг острова Святой Марии. Дошло до того, что они стали нападать на военные галеоны европейцев и топить их, забрав сначала казну и сняв пушки. Ни Испания, ни Португалия ничего не могли поделать с грозной республикой «джентльменов удачи». На острове Святой Марии было столько рабов, рабынь и сокровищ, сколько не было и у самого богатого индийского магараджи. Но, как говорят малагасы, «катящийся с горы камень останавливается лишь у ее подножия». Жадность пиратов не знала границ. Она лишала их разума. И их предводитель Джон Плантен Первый, дед моего отца Джона Плантена Третьего, а мой прадед, напал на корабли Ост-Индской компании.
При последних словах капитан Жорж покачал головой. Весь его вид говорил о том, что он, капитан Жорж, храбрый моряк и добрый католик, скорее бы плюнул на распятие, чем решился напасть на корабль Ост-Индской компании.
— Ровно через полгода после этого, — сказал далее Джон, — от пиратской республики не осталось камня на камне. Обгоревшие бригантины с изорванными парусами покачивались на волнах. На их реях гроздьями висели соратники моего прадеда. Плавучие виселицы долго гоняло по океану, пока все они не утонули в море или не сели на рифы. Прадеду и доброй половине его друзей удалось бежать на Мадагаскар. Они высадились в долине реки Антанамбаланы, построили здесь огромный каменный замок, наняли тысячу воинов-малагасов, и мой прадед поставил во главе этой армии белых головорезов: англичан, французов, датчан, голландцев и шведов. Капитаны двух пиратских бригантин, шотландец Джеймс Адер и датчанин Ханс Бурген, построили укрепления к югу от замка прадеда, а многие другие матросы, боцманы и капитаны разбрелись по всему юго-восточному берегу Мадагаскара. Они взяли в жены дочерей андрианов — знатных мадагаскарских владетелей, — но не стали жить так, как жили малагасы, а постарались сохранить свой язык и обычаи. Они остались хорошими моряками и воинами, но нравы их смягчились, и теперь зана-малата уже не поднимают над общественными домами своих деревень черные флаги с белым черепом. Они известны как люди свободолюбивые, храбрые и честные. Может быть, нехорошо так расхваливать своих соплеменников, — добавил Плантен, — но после того, что я рассказал о их давних делах, было бы несправедливо не сказать и этого.
Рано утром путники двинулись дальше. Через несколько часов шлюпка вышла на траверс форта Дофина. Плантен остановил суденышко за невысокой скалой, которая прикрывала их от любопытных взоров обитателей городка. Экипаж пакетбота «Жанна д'Арк» сошел на берег примерно в трех милях от первого французского укрепления. Вместе с ними на берег сошел и Ваня, На прощание он долго тряс руки своим новым друзьям и крепко обнимал Сиави. Прощаясь, Сиави снял со своей шеи овальный коричневый камень, висевший на длинной серебряной цепочке — вакуке. Камень был гладко отполирован. В середине его красовалось искусно вырезанное изображение сокола.
— Эту птицу, — сказал Сиави, — мы называем вурумахери. Мой дед, мой отец и мой старший брат — потомственные короли бецимисарков — считают ее покровительницей нашего дома и защитницей нашего народа. Каждому мальчику, родившемуся в доме моего отца, главный умбиаса племени, который водит дружбу с добрыми духами, надевает такой амулет на шею, как только мальчик перестает питаться молоком матери. Этот камень — мой уди-цара — счастливый амулет. Он помог мне встретиться с тобой, спас меня от смерти в Иль-де-Франсе и не дал утонуть в море. Я дарю его тебе. И если когда-нибудь тебе или твоим друзьям понадобится помощь людей из племени бецимисарков, покажи им этот уди-цара, и они сделают для тебя все, что смогут.
Зана-малата, дружно работая веслами, быстро пошли вдоль берега. Джон Плантен, стоя на носу лодки, долго махал шляпой своим новым друзьям, которые медленно удалялись в глубь острова.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
рассказывающая о путешествиях Жака Говердэна, врача и собирателя сказок, а также об откровенной беседе, состоявшейся между двумя людьми однажды вечером
Среди солдат, матросов и купцов форта Дофин — людей в большинстве своем грубых, жестоких и жадных — один человек казался настоящей белой вороной. Он без зависти взирал на то, как его соплеменники набивали сундуки богатствами Мадагаскара, обманывая туземцев и друг друга, лишь только в воздухе запахнет наживой. Он посмеивался над самыми смелыми и энергичными обитателями форта Дофин, которые шли за добычей сквозь тропические леса и малярийные болота острова, отмечая свой путь пожарами, разбоем, грабежами и очень часто — собственными могилами.
Этот человек — невысокий и на первый взгляд хрупкий — поселился на берегу залива Толонгар вместе с первыми белыми колонистами. В форте Дофин он выполнял обязанности лекаря и, как шутили жители города, по справедливости считался лучшим целителем острова, потому что на Мадагаскаре, по мнению колонистов, кроме туземных колдунов — мпамозави, — не было ни одного врача. Лекаря звали Жак Говердэн, и это имя в туземных деревнях южного Мадагаскара знали лучше, чем имя французского короля. Говердэн часто уходил из города в глубину тропических лесов, но в отличие от своих Земляков и соседей он приносил домой не золото и не кораллы, а связки душистых целебных трав — фанафоди, семена не виданных никем дотоле растений, клыки и кости диковинных животных.
Еще до первой своей экспедиции Говердэн научился хорошо говорить на языке людей из племени махафали. Когда Говердэн впервые встретился с махафали, они были поражены тем, что белый человек знает их язык и говорит с ними так, будто родился на их острове. А после того как Говердэн дал туземцам несколько хороших врачебных советов, люди из племени махафали не без основания стали считать его своим другом. Нередко Говердэн помогал островитянам лечить больных соплеменников, внимательно приглядываясь к тому, как это делали туземные лекари к колдуны. Вскоре Говердэн узнал от туземцев много полезного. Если бы не общение с местными жителями, ему не хватило бы и целой жизни на то, чтобы распознать целебные свойства плодов и трав Мадагаскара. Белые колонисты сначала косо поглядывали на эти чудачества Говердэна. Однако вскоре поняли, что неожиданные отлучки местного лекаря идут всем им скорее на пользу, чем во вред. И успокоились. Говердэн продолжал бродить по острову, забираясь все дальше и дальше в леса Мадагаскара. Он дважды пересек безлюдное и пустынное Высокое плато — одно из самых причудливых мест на земле. Он прошел по его каменистым холмам и обрывистым скалам, он опускался в узкие, глубокие ущелья, по дну которых с ревом неслись зажатые камнями реки. Он видел огромные камни, брошенные на поверхность плато, полопавшегося от жары, видел гигантские воронки потухших вулканов, превратившиеся в озера, вода в которых кипела от множества крокодилов. И все это — Звенящая тишина пустыни, чахлые колючие кустарники, вцепившиеся в растрескавшуюся красную землю, похожую на обожженный кирпич, первозданный хаос из камней и песка — напоминало Говердэну землю в первые дни ее творения.
Лишь изредка встречал он на Высоком плато зеленые квадратики рисовых полей и красные хижины немногочисленных обитателей этого пустынного района. В первый раз Говердэн пересек плато в его южной части. Тогда он пользовался гостеприимством народа бецилео, который славился любовью к земле. Да и само название «бецилео» означало «рисоводы». Во второй раз он прошел через земли народа цимихети, живущего в северной части плато. Оттуда он отправился в земли бецимисарков к мысу Нгонси — самой северной точке великого острова, но вынужден был вернуться обратно из-за внезапно начавшейся войны между двумя племенами. Он возвратился в форт Дофин за несколько дней до того, как Ваня и его попутчики пришли в город. Местные жители сразу же посоветовали им обратиться к городскому лекарю, дом которого часто служил гостиницей для тех немногих путников, которые оказывались в форте Дофин. И капитан Жорж со своими товарищами и Ваней остановились в доме гостеприимного и бескорыстного лекаря. Они рассчитывали, что через неделю-две какое-нибудь судно зайдет в форт Дофин и заберет их с собою. Но время шло, а ни один корабль не появлялся на рейде маленькой французской колонии.
Чтобы не быть в тягость гостеприимному хозяину, Ваня старался как можно лучше выполнять его поручения. Мальчик подолгу работал на небольшой плантации Говердэна, где француз выращивал целебные травы; вместе с капитаном Жоржем выходил на рыбалку в море и был очень рад, если к вечеру они приносили в дом корзины, наполненные крабами и рыбой. Хозяин дока был доволен своими новыми жильцами. Они не докучали ему, старались помочь чем только могли, а по вечерам становились внимательными и благодарными слушателями.
Перед тем как лечь спать, Говердэн часто рассказывал им о своих странствиях по Мадагаскару, о нравах и обычаях народов, населяющих этот огромный остров. От него Ваня узнал, что, кроме уже известных ему бецимисарков, занамалата, сафирубаев и сакалавов, на Мадагаскаре живет еще более шестидесяти других племен. Говердэн слышал, что в самых неприступных местах Высокого плато обитают легендарные вазимба — прародители малагасов, которые редко попадаются на глаза людям других племен. Вазимба находятся под покровительством самого Занахари — верховного бога мальгашей, создавшего и солнце, и луну, и звезды, и море, и Землю, и других богов, и все, что есть живого и мертвого.
Во главе племен, рассказывал Говердэн, стоят туземные короли — андриамбахуаки. Их окружает племенная знать — андрианы. Важную роль играют колдуны — мпанандру и мпамозави и обладающие даром предвидения — мпсикиди.
Короли часто обращаются за советом к старейшинам деревень, к прорицателям и старым опытным воинам. Когда король ждет от своих сановников и воинов одобрения какого-нибудь важного решения, по всем деревням рассылаются воины-скороходы, и мужчины племени собираются на собрание — кабари, — чтобы обсудить дело и сказать королю, согласны ли они принять участие в нем. В собрании принимают участие все совершеннолетние свободнорожденные мужчины, способные здраво судить о делах племени. Рабы и женщины на кабари не допускаются. Если собрание не может решить, что следует сделать мужчинам деревни и как поступить, решение выносит староста деревни — мпиадид. Староста вместе с колдуном уходит в лес, колдун окуривает старосту дымом сандалового дерева, для того чтобы отогнать от него злых духов леса, и после этого раскладывает на земле сикиди — предметы для гадания. Если гадание ясно указывает, как следует поступить, колдун и староста объявляют, что боги острова и духи предков сказали им, что следует делать мужчинам деревни. Если же гадание не получилось, колдун говорит, что боги острова и духи предков советуют мужчинам деревни не принимать участия в этом деле.
Говердэн рассказывал своим постояльцам о ядовитых желтых туманах, приползавших на берег моря из глубины огромных топких болот, прикрывавших с востока подступы к Высокому плато. Он рассказывал о людях Мадагаскара, доверчивых и добрых. О гостеприимстве, которое оказывают они каждому путнику, если он приходит к ним, не имея оружия в руках и зла в сердце. Но более всего Говердэн любил рассказывать о целебных травах острова и туземных лекарях, которых островитяне называли хомбиаса. Говердэн знал многих из них и гордился тем, что почти все хомбиаса на юге Мадагаскара считали его своим другом.
Среди солдат, матросов и купцов форта Дофин — людей в большинстве своем грубых, жестоких и жадных — один человек казался настоящей белой вороной. Он без зависти взирал на то, как его соплеменники набивали сундуки богатствами Мадагаскара, обманывая туземцев и друг друга, лишь только в воздухе запахнет наживой. Он посмеивался над самыми смелыми и энергичными обитателями форта Дофин, которые шли за добычей сквозь тропические леса и малярийные болота острова, отмечая свой путь пожарами, разбоем, грабежами и очень часто — собственными могилами.
Этот человек — невысокий и на первый взгляд хрупкий — поселился на берегу залива Толонгар вместе с первыми белыми колонистами. В форте Дофин он выполнял обязанности лекаря и, как шутили жители города, по справедливости считался лучшим целителем острова, потому что на Мадагаскаре, по мнению колонистов, кроме туземных колдунов — мпамозави, — не было ни одного врача. Лекаря звали Жак Говердэн, и это имя в туземных деревнях южного Мадагаскара знали лучше, чем имя французского короля. Говердэн часто уходил из города в глубину тропических лесов, но в отличие от своих Земляков и соседей он приносил домой не золото и не кораллы, а связки душистых целебных трав — фанафоди, семена не виданных никем дотоле растений, клыки и кости диковинных животных.
Еще до первой своей экспедиции Говердэн научился хорошо говорить на языке людей из племени махафали. Когда Говердэн впервые встретился с махафали, они были поражены тем, что белый человек знает их язык и говорит с ними так, будто родился на их острове. А после того как Говердэн дал туземцам несколько хороших врачебных советов, люди из племени махафали не без основания стали считать его своим другом. Нередко Говердэн помогал островитянам лечить больных соплеменников, внимательно приглядываясь к тому, как это делали туземные лекари к колдуны. Вскоре Говердэн узнал от туземцев много полезного. Если бы не общение с местными жителями, ему не хватило бы и целой жизни на то, чтобы распознать целебные свойства плодов и трав Мадагаскара. Белые колонисты сначала косо поглядывали на эти чудачества Говердэна. Однако вскоре поняли, что неожиданные отлучки местного лекаря идут всем им скорее на пользу, чем во вред. И успокоились. Говердэн продолжал бродить по острову, забираясь все дальше и дальше в леса Мадагаскара. Он дважды пересек безлюдное и пустынное Высокое плато — одно из самых причудливых мест на земле. Он прошел по его каменистым холмам и обрывистым скалам, он опускался в узкие, глубокие ущелья, по дну которых с ревом неслись зажатые камнями реки. Он видел огромные камни, брошенные на поверхность плато, полопавшегося от жары, видел гигантские воронки потухших вулканов, превратившиеся в озера, вода в которых кипела от множества крокодилов. И все это — Звенящая тишина пустыни, чахлые колючие кустарники, вцепившиеся в растрескавшуюся красную землю, похожую на обожженный кирпич, первозданный хаос из камней и песка — напоминало Говердэну землю в первые дни ее творения.
Лишь изредка встречал он на Высоком плато зеленые квадратики рисовых полей и красные хижины немногочисленных обитателей этого пустынного района. В первый раз Говердэн пересек плато в его южной части. Тогда он пользовался гостеприимством народа бецилео, который славился любовью к земле. Да и само название «бецилео» означало «рисоводы». Во второй раз он прошел через земли народа цимихети, живущего в северной части плато. Оттуда он отправился в земли бецимисарков к мысу Нгонси — самой северной точке великого острова, но вынужден был вернуться обратно из-за внезапно начавшейся войны между двумя племенами. Он возвратился в форт Дофин за несколько дней до того, как Ваня и его попутчики пришли в город. Местные жители сразу же посоветовали им обратиться к городскому лекарю, дом которого часто служил гостиницей для тех немногих путников, которые оказывались в форте Дофин. И капитан Жорж со своими товарищами и Ваней остановились в доме гостеприимного и бескорыстного лекаря. Они рассчитывали, что через неделю-две какое-нибудь судно зайдет в форт Дофин и заберет их с собою. Но время шло, а ни один корабль не появлялся на рейде маленькой французской колонии.
Чтобы не быть в тягость гостеприимному хозяину, Ваня старался как можно лучше выполнять его поручения. Мальчик подолгу работал на небольшой плантации Говердэна, где француз выращивал целебные травы; вместе с капитаном Жоржем выходил на рыбалку в море и был очень рад, если к вечеру они приносили в дом корзины, наполненные крабами и рыбой. Хозяин дока был доволен своими новыми жильцами. Они не докучали ему, старались помочь чем только могли, а по вечерам становились внимательными и благодарными слушателями.
Перед тем как лечь спать, Говердэн часто рассказывал им о своих странствиях по Мадагаскару, о нравах и обычаях народов, населяющих этот огромный остров. От него Ваня узнал, что, кроме уже известных ему бецимисарков, занамалата, сафирубаев и сакалавов, на Мадагаскаре живет еще более шестидесяти других племен. Говердэн слышал, что в самых неприступных местах Высокого плато обитают легендарные вазимба — прародители малагасов, которые редко попадаются на глаза людям других племен. Вазимба находятся под покровительством самого Занахари — верховного бога мальгашей, создавшего и солнце, и луну, и звезды, и море, и Землю, и других богов, и все, что есть живого и мертвого.
Во главе племен, рассказывал Говердэн, стоят туземные короли — андриамбахуаки. Их окружает племенная знать — андрианы. Важную роль играют колдуны — мпанандру и мпамозави и обладающие даром предвидения — мпсикиди.
Короли часто обращаются за советом к старейшинам деревень, к прорицателям и старым опытным воинам. Когда король ждет от своих сановников и воинов одобрения какого-нибудь важного решения, по всем деревням рассылаются воины-скороходы, и мужчины племени собираются на собрание — кабари, — чтобы обсудить дело и сказать королю, согласны ли они принять участие в нем. В собрании принимают участие все совершеннолетние свободнорожденные мужчины, способные здраво судить о делах племени. Рабы и женщины на кабари не допускаются. Если собрание не может решить, что следует сделать мужчинам деревни и как поступить, решение выносит староста деревни — мпиадид. Староста вместе с колдуном уходит в лес, колдун окуривает старосту дымом сандалового дерева, для того чтобы отогнать от него злых духов леса, и после этого раскладывает на земле сикиди — предметы для гадания. Если гадание ясно указывает, как следует поступить, колдун и староста объявляют, что боги острова и духи предков сказали им, что следует делать мужчинам деревни. Если же гадание не получилось, колдун говорит, что боги острова и духи предков советуют мужчинам деревни не принимать участия в этом деле.
Говердэн рассказывал своим постояльцам о ядовитых желтых туманах, приползавших на берег моря из глубины огромных топких болот, прикрывавших с востока подступы к Высокому плато. Он рассказывал о людях Мадагаскара, доверчивых и добрых. О гостеприимстве, которое оказывают они каждому путнику, если он приходит к ним, не имея оружия в руках и зла в сердце. Но более всего Говердэн любил рассказывать о целебных травах острова и туземных лекарях, которых островитяне называли хомбиаса. Говердэн знал многих из них и гордился тем, что почти все хомбиаса на юге Мадагаскара считали его своим другом.