Банг Герман. У дороги

   – Вот как? Я и не знала.
   Катинка перекладывала ножи с места на место. Подошла Мария.
   – Не прогуляться ли нам к пруду, – предложил Хус.
   – Ну что ж, Мария нас окликнет, когда все будет готово.
   Они пошли по тропинке. Пруд – вернее, самое обыкновенное болото– лежал чуть поодаль; над темной водой нависали густые кроны деревьев.
   Всю дорогу Катинка и Хус молчали. Теперь они сели рядом на скамью у самой воды.
   – Да, – сказал Хус. – Мне как-то не случилось рассказать об этом.
   Катинка молча глядела на другой берег пруда.
   – Это все моя мать, ей так хотелось… – сказал он. – Ради будущего…
   – Да, – сказала Катинка.
   – И это тянулось… целый год… пока она не расторгла помолвку.
   Хус говорил отрывисто, с долгими паузами, не то смущенно, не то сердито.
   – Вот как оно все было, – снова заговорил он, – с обручением и женитьбой.
   В лесу залилась трелью какая-то птица. Катинка слышала в тишине каждый звук.
   – А тут еще вдобавок трусость, вот и тянешь, покуда можешь, – снова нарушил молчание Хус. – Самая настоящая трусость и леность… и откладываешь со дня на день… Я и откладывал. – Он понизил голос. – Пока она сама не порвала… Ведь она любила меня.
   Катинка ласково положила ладонь на руку Хуса, которой он с силой опирался на скамью.
   – Бедный Хус! – только и сказала она.
   Она тихо и ласково похлопывала его по руке: бедняжка, сколько он выстрадал.
   Так они и сидели бок о бок на скамье. Над маленьким прудом висел полуденный зной. Жужжали комары и мошки.
   Больше они не произнесли ни слова. Голос Марии заставил их очнуться.
   – Зовут! – сказала Катинка.
   Они встали и молча пошли по тропинке.
 
   За обедом все развеселились. На сладкое ели пирог и запивали его старым ольборгским портвейном.
   Бай сбросил с себя пиджак и каждую минуту повторял:
   – Недурно, черт возьми, детки, посидеть в зеленом датском лесу.
   На него нашел приступ нежности, и он попытался усадить Катинку к себе на колени. Она стала вырываться.
   – Бай! Не надо, Бай! – сказала она. Она побледнела, потом вспыхнула.
   – Посторонних стесняемся, – сказал Бай. Наступило молчание. Катинка стала упаковывать корзины. Хус встал.
   – А что, если малость прогуляться? – сказал Бай. Он надел пиджак. – Поспособствовать пищеварению.
   – Правда, – сказала Катинка. – Погуляйте, пока я уложу корзины.
   Бай с Хусом пошли по тропинке. Бай держал шляпу в руке, он разомлел от жары и старого портвейна.
   – Видали, Хус, вот вам и брачная жизнь, черт ее дери, – говорил он. – Так оно и бывает, только так. А все остальное, что они там пишут в книгах, насчет брака, добрачного целомудрия и все такое, и потом пичкают нас этим в библиотеках… пустая болтовня… Верность, чистота – затвердили, как старый Линде свой «Отче наш». На словах это выходит красно, есть что развести и на бумаге, но суть-то дела не в том, Хус…
   Он остановился, размахивая шляпой перед лицом Хуса.
   – Видали, – мне хочется, а Катинке нет… Чудный летний день, закусили на свежем воздухе и хоть бы что– даже не поцелует… Так уж устроены женщины. Никогда не знаешь заранее, что на них найдет. Между нами говоря, Хус, – Бай покачал головой, – мужчине в самом соку приходится порой несладко…
   Хус сбивал палкой стебли крапивы. Он размахивал палкой с такой силой, что они обламывались, точно срезанные серпом.
   – Вот в чем вся суть, – говорил Бай с глубокомысленным I видом. – Об этом они небось в своих книгах не пишут. Но I между нами, мужчинами, говоря, мы-то знаем, где собака зарыта.
   Их окликнула Катинка. Хус крикнул в ответ: «Ау!» – эхо громко разнеслось по лесу.
   К Катинке уже вернулось хорошее настроение.
   – Наверно, вы не прочь вздремнуть до полудня, – сказала она. Она знает одно местечко– чудесное местечко под большим дубом, – и она пошла вперед, показывая дорогу.
   Хус пошел следом за нею. Он стал куковать, подражая : крику кукушки. Бай слышал, как он смеется и пускает трели. :
   – Черт возьми, он, оказывается, умеет смеяться, – сказал Бай. – Вот уж не думал.
   Немного погодя Бай уже спал под большим дубом лицом вверх, на животе – шляпа.
   – Поспите и вы, Хус, – сказала Катинка.
   – Хорошо, – сказал Хус. Они сидели по разные стороны дубового ствола.
   Катинка сняла соломенную шляпу и прислонилась к стволу головой. Она смотрела вверх на развесистую дубовую крону. Высоко-высоко сквозь зелень, точно золотые капли, пробивались солнечные лучи… а где-то в глубине леса в кустарнике пели птицы.
   – Как здесь славно, – прошептала она и склонила голову.
   – Да, очень, – прошептал в ответ Хус. Он обхватил руками колени и смотрел вверх на крону дуба.
   Было тихо-тихо. Они слышали дыхание Бая; прожужжала мошка, – оба проводили ее глазами до зеленых ветвей; птицы щебетали то совсем близко, то чуть дальше.
   – Вы спите? – прошептала Катинка.
   – Да, – ответил Хус.
   Они снова замолчали. Хус прислушался, потом встал и обошел дуб. Она спала, как ребенок, склонив голову набок и улыбаясь во сне.
   Хус долго стоял и смотрел на нее. Потом бесшумно вернулся на свое место и сидел, счастливо улыбаясь, устремив глаза на вершину дуба и охраняя ее сон.
   Мария разбудила их громогласным «о-ла-ла!», приглашая пить кофе. Бай уже отоспался, вместе с хмелем улетучилось и его раздражение.
   – На свежем воздухе полезно пропустить рюмочку коньяку, – провозгласил он. – Пропустить рюмочку на свежем воздухе.
   К рюмочке ему захотелось еще кусочек пирога. Бай не мог пожаловаться на плохой аппетит.
   – Отменный пирог, – сказал он.
   – Это пирог Хуса, – сказала Катинка.
   – Что ж, на здоровье, – сказал Бай, – лишь бы и нам дали полакомиться…
   Выпив кофе, снова пустились в путь. Баю надоело править, он поменялся местами с Хусом и пересел на заднее сиденье рядом с Катинкой. Всех клонило в сон – стоял палящий зной, дорога была пыльная. Катинка смотрела на спину Хуса – на его широкий загорелый затылок.
   Постоялый двор был забит распряженными повозками. Женщины и девушки, только что сошедшие с сидений, встряхивали и расправляли юбки. Окна погребка были распахнуты настежь, там резались в карты и рекой лился пенистый пунш. В зале, за спущенными занавесками, кто-то бренчал на разбитом рояле «Ах, мой милый Вальдемар».
   – Эту песню играет Агнес, – сказала Катинка.
   – Соловушки, – сказал Бай. – Вечерком послушаем, как они щебечут.
   Проходя, Катинка попыталась заглянуть в окна зала, но рассмотреть ей ничего не удалось.
   – Не подглядывать, – сказал Бай. – Вход рядом с кассой…
   За занавесками крикливый женский голос выводил: «О мой Шарль!»
 

 
О мой Шарль,
ты пришли мне письмо…
 

   – Ой, – сказала Катинка. Она остановилась у окна и кивнула. – Эту тоже… Агнес играет…
 

 
Как, бывало, когда-то…
 

 
   – Идем, Тик, – сказал Бай. – Ты держись поближе к Хусу, а я пойду вперед и буду прокладывать дорогу.
   – Но мы с ней знаем только первый куплет, – сказала Катинка, она взяла Хуса под руку и продолжала прислушиваться к песенке.
 

 
Как, бывало, когда-то… —
 

   выкрикивала певица.
   – В остальных всегда повторяется то нее, что в первом, – сказал Хус.
   – Где же вы? – крикнул Бай.
   У входа в павильон долговязая особа пела о злодее-убийце Томасе и колотила бамбуковой тростью висевшее на стене карикатурное изображение убийцы. Зрители смущенно таращились на певицу и повторяли припев, протяжный, точно церковное «аминь».
   Девушки с застывшим выражением лица шли под руку длинными цепочками мимо мужчин, которые «высматривали» их, толпясь перед палатками, и покуривали трубки, засунув руки в карманы.
   Какой-то мужчина выступил вперед.
   – Здравствуй, Мари, – сказал он. Мари протянула ему кончики пальцев.
   – Здравствуй, Серен, – сказала она.
   И вся девичья цепочка остановилась и стала ждать. Серен постоял перед Мари, оглядел свою трубку, потом сапоги.
   – До свиданья, Мари, – сказал он.
   – До свиданья, Серен.
   Серен вернулся к своей компании, а девичья цепочка снова сомкнулась, и девушки двинулись дальше, поджав губы.
   – Дурацкая манера – загородили всю улицу, – проворчал Бай.
   Женщины постарше собирались в кружок и разглядывали друг друга со скорбным выражением, точно провожали покойника. Говорили они шепотом, еле слышно, будто не в силах были как следует открыть рот, и, произнеся два слова, умолкали с видом оскорбленного достоинства.
   Протиснуться сквозь толпу было совершенно невозможно.
   – Приходится работать локтями, – сказала Катинка. Ее то и дело притискивали к Хусу.
   – Держитесь за меня покрепче, – говорил Хус. Долговязая «человекоубийца» и две шарманки, – одна наигрывала заунывное «Прощание генерала Бертрана», другая– «Дуэт Аяксов», – заглушали все остальные звуки. Сновавшие взад и вперед гимназисты свистели, заложив два пальца в рот, а неповоротливые деревенские мальчишки надували шары-пищалки и, задрав кверху неподвижные лица, ждали, пока шары начнут выпускать воздух.
   Солнце заливало улицу, в его лучах плавились и люди и медовые коврижки.
   – Уф, жарко, – сказала Катинка.
   – А вот вафли! – крикнул Бай.
   – Купите вафли, милая дама, купите вафли у черноглазой дочери Фердинанда из Тироля…
   – Вафли, Хус, вафли, – сказала Катинка, стараясь пробиться сквозь девичью стену, преграждавшую улицу.
   – Ах! – взвизгивали девушки. Гимназисты умудрились пришить один к другому подолы их юбок.
   – Это гимназисты! – кричали какие-то увальни, ученики реальной школы. Сами они пытались зацепить юбки девушек булавками.
   Девушки, сбившись стайками, старались увернуться от них.
   – Ой, – вскрикивали они. – Ой!
   Гимназисты, пользуясь суматохой, врезались в девичью гурьбу, норовя ущипнуть девушек за ноги.
   – Ой… – раздавался визг. Катинка, расшалившись, вскрикивала вместе с девушками.
   – Вафли, любезная дама, купите вафли у черноглазой дочери Фердинанда из Тироля.
   Они подошли к жаровне.
   – Три голландские вафли, сударь, пятнадцать эре.
   – А ну, черноглазая, посыпь-ка их сахаром. Черноглазая сыпала сахар щепотью.
   – Она знавала лучшие дни, мадам, – сказал мужчина. – Не пожалейте чаевых для черноглазой дочери Фердинанда из Тироля, – зазывал он на всю улицу.
   Черноглазая, как автомат, встряхивала протянутой копилкой, и вид у нее был такой, точно она слепая и глухая.
   – Сахару, черноглазая.
   Черноглазая снова взяла щепоть сахарного песку. Вышли на площадь.
   – Я просто оглохла, – сказала Катинка, затыкая уши. На высоких подмостках профессор черной магии Ле Тор под аккомпанемент двух литавр пытался перекричать музыку с трех каруселей. Белолицый Пьерро втаскивал громадный барабан на самую большую арену мира:
   – Величайшая арена мира, милостивые дамы и господа, всемирно известная арена…
   Он извлекал звуки из барабана, опускаясь на него увесистым задом.
   – Мисс Флора– Мисс Флора на высокой трапеции… Аттракцион был прямо перед ними.
   – Мисс Флора – королева воздуха, десять эре, господа… – Зазывала правой рукой энергично встряхивал колокольчик.
   – Королева воздуха – всего десять эре… Профессор Ле Тор был уязвлен. Он до хрипоты кричал что-то о всемирно известных чудесах и под конец объявил, что решил без дополнительной платы сотворить шелковую ленту длиной в пятьсот локтей… Он начал рыгать, извлекая из глотки длинные полосы папиросной бумаги, и так при этом побагровел, что казалось, еще минута, и его хватит удар.
   – Королева воздуха – всего десять эре…
   На величайшей арене мира Пьерро стоял вверх ногами на барабане и черепом выбивал дробь…
   Под звуки труб и шарманок вертелась карусель…
   – Любезные дамы, королева воздуха… королева воздуха– десять эре.
   Солнце палило, пахло медовыми коврижками, вокруг толкались и шумели.
   – Как хорошо! – сказала Катинка. Она подняла глаза на Хуса и чуть выгнула спину, как котенок на припеке.
   – Вот она, – сказала Катинка.
   – Кто она?
   – Женщина, которая стирала.
   Это была королева воздуха – она поднималась по лестнице в сапожках и розовом трико, покачивая широким задом.
   – Мисс Флора, прозванная королевой воздуха, – всего десять эре.
   Королева воздуха держала в руке веер, которым прикрывалась, как фиговым листком. Прежде чем войти в палатку и подняться на трапецию, она наспех проглотила несколько слив.
   – Может быть, зайдем, посмотрим, – предложила Катинка.
   – Тик! – кричал Бай. Он хотел посмотреть укротительницу змей. Они стали протискиваться сквозь толпу и оказались возле карусели. Мария каталась верхом на льве, почти в объятиях какого-то кавалериста.
   Катинке тоже захотелось прокатиться на карусели. Бай сказал– вот еще, платить деньги, чтобы тебя вывернуло наизнанку. Катинка села рядом с Хусом на лошадку ближе к центру круга, и они завертелись, сначала медленно, потом быстрее. Она кивала Баю и улыбалась лицам, которые мелькали вокруг.
   – Сколько народу! – сказала она. С карусели было видно море голов.
   Они решили прокатиться еще раз.
   – Ловите кольцо! – сказала Катинка и наклонилась к Хусу.
   – Осторожней, – сказал он, обнимая ее рукой за талию. Катинка улыбнулась и откинулась назад. Лица начали расплываться у нее перед глазами. Только что-то черное, черное и белое, продолжало мелькать вокруг.
   Она по-прежнему улыбалась, но закрыла глаза.
   Ярмарочный шум, музыка, голоса, пронзительные звуки рожков сливались в ее ушах в какой-то общий гул, и все тихонько покачивалось.
   Она приоткрыла глаза.
   – Ничего не вижу, – сказала она и снова зажмурилась. Раздался звонок, карусель замедлила ход.
   – Еще разок, – сказала она. Они закружились снова. Хус чуть подался к ней – она не замечала, что опирается на его плечо.
   – Кольцо! – крикнула она, они пронеслись мимо кольца, и она засмеялась у самого лица Хуса.
   Катинка приоткрыла глаза и стала смотреть внутрь круга. Казалось, будто все лица нанизаны на один шнурок.
   Катинка почувствовала головокружение – Мария, – вот она появилась снова в коляске со своим кавалеристом…
   Она сидела у него на коленях…
   Какой у нее вид – точно она вот-вот упадет в обморок…
   И все остальные – они просто лежат, полумертвые… Привалились к мужчинам…
   Катинка резко выпрямилась: вся кровь вдруг бросилась ей в лицо. Карусель остановилась.
   – Пойдемте, – сказала она. Она слезла с лошади.
   Бай стоял у лесенки с карусели. Катинка оперлась на его руку.
   – Голова кружится, – сказала она и ступила на землю. Она сильно побледнела от долгого катания на карусели.
   – Хус, поддержите Тик. А я тут заместо подпорки. – Бай ущипнул за руку Марию, которая спускалась по лесенке с кавалеристом.
   Мария застеснялась, увидев господ, и тут же куда-то исчезла со своим синим мундиром.
   – Крепко она его заарканила, – сказал Бай и двинулся вперед.
   – Это тут, рядом, – сказала Катинка. Хус предложил ей руку.
   Укротительница змей фрекен Теодора показывала своих ленивых питомцев неподалеку от карусели. Это были жирные склизкие гады, она вынимала их из ящика, выстланного шерстяной ветошью. Фрекен Теодора щекотала гадов, чтобы их немного расшевелить.
   – Они переваривают пищу, фрекен, – «кавалеристским» тоном сказал Бай.
   – Что? – переспросила фрекен Теодора. – Вы что ж, думаете, они дохлые, что ли? – Фрекен Теодора восприняла замечание Бая как оскорбление.
   Она обмотала змею вокруг своей шеи и почесала ей голову, – та разинула пасть и зашипела.
   Фрекен Теодора называла змею своей деточкой и прятала ее на своей груди. Фрекен Теодора была богатырского телосложения и затянута в костюм пажа.
   Хвост змеи уныло свисал между коленями фрекен Теодоры.
   – Какие противные! – с отвращением сказала Катинка. – Уйдемте, – и потянула Хуса за руку.
   – А как же, – сказал хозяин аттракциона. Он решил, что Катинка испугалась, и был польщен. – Страшные звери… милая дамочка… Но она и не такое проделывала– да еще со львами.
   Катинка вышла из палатки на улицу.
   – Как она только может, – сказала Катинка, содрогнувшись.
   – Н-да, – говорил Бай с видом знатока, проверяя фокус «на ощупь»: хозяин предложил господину удостовериться, что змеи ползают «прямо по голому телу». – Точно, – говорил Бай, – по голому телу…
   Укротительница змей самодовольно улыбалась, укладывая своих «проказников» в ящик.
   – Да, сударь, она проделывала такие же штуки со львами.
   – Восемь лет подряд, сударь, – подтвердила фрекен Теодора.
   Хус и Катинка вышли на площадь. Начало смеркаться, зазывалы с упорством отчаяния наперебой старались перекричать друг друга с подмостков.
   – По сниженной цене, любезная дама, по сниженной цене, – приглашал профессор Катинку, отирая пот «волшебным платком», – всего двадцать эре на двоих, заходите с сердечным дружком…
   Катинка ускорила шаги. Бай с трудом их нагнал.
   Толпа заметно повеселела. Пошатывающиеся мужчины с пением вклинивались в девичьи цепочки, и те с визгом рассыпались, у палаток стали миловаться парочки.
   Громкий шум доносился из трактира и от жаровни черноглазой, где, кроме вафель, продавался уже и коньяк.
   Прихрамывая, проковыляли три полицейских сержанта с палками. Это были инвалиды, получившие легкие ранения на войне, – надзирая за порядком, они держались вместе. Покрывая общий гул, из-за палаток и в толпе по временам раздавался вдруг пронзительный свист гимназистов.
   Катинка с Хусом шли от палатки к палатке, деАая покупки, а сумерки тем временем все сгущались.
   В палатках уже зажгли фонари – они бросали скупой свет на пряничные сердечки и коврижки. Торговки за высокими стойками натирали коврижки ладонью, чтобы те блестели, и на длинном лотке подавали их Хусу и Катинке.
   Бай присоединился к жене и Хусу и тоже стал делать покупки.
   Хус подарил Катинке маленький японский поднос. Она подарила ему медовую коврижку.
   – Что же это ты, – сказал Бай. – Даришь Хусу коврижку… Подарила бы пряничное сердце… Хозяюшка! – крикнул он. – Дайте-ка нам пряничное сердце…
   – Пожалуйста, сударь, вот сердце… и со стихами…
   – Бай… – сказала Катинка.
   – Сейчас хлынет дождь, – произнес Хус за их спиной.
   – Черт побери! – Бай отошел от прилавка. Упали первые капли.
   – Будет проливень, – сказал Бай.
   – Можно укрыться в панораме, – сказал Хус.
   – Правда. – Катинка взяла Бая под руку. – Пойдемте, – сказала она.
   Толпа разбегалась по палаткам. Женщины и девушки прикрывали головы подолами и натягивали на новенькие шляпки носовые платки.
   – Аи-аи, – сказал Бай, – гляньте-ка, нижние юбки стали верхними.
   Девушки толпились под навесами, выставив наружу синие чулки и шерстяные нижние юбки.
   Торговцы волокли под крышу свой товар, ругаясь на чем свет стоит. Гимназисты с криками выбегали из-под навеса и мокли под дождем.
   – Вот мы и пришли, – сказала Катинка.
   – Вся Италия, господа, за пятьдесят эре. – Хозяин говорил простуженным голосом, – его шея была обмотана шерстяными платками. – Милости прошу, можно обойти три раза…
   – Как хлещет, – сказала Катинка. Она стояла под навесом у входа и, вздрагивая, выглядывала на улицу.
   Дождь лил как из ведра. Площадь наполовину затопило водой. Трое блюстителей порядка, прихрамывая, бегали под зонтами, прилаживая сточные желоба.
   Под навесами и в дверях толпились промокшие женщины, – вид у них был помятый.
   В панораме было безлюдно и очень тихо. Только по крыше однообразно и громко стучал дождь. Стало прохладно.
   После уличной сутолоки Катинка облегченно вздохнула.
   – Как хорошо, – сказала она.
   – Какой-то вид, – сказал Бай, заглядывая в глазок. – И вода, – сказал он и ушел. Он предпочитал попытать счастья у входа в панораму – вдруг удастся что-нибудь рассмотреть под шерстяными нижними юбками.
   Катинка осталась на прежнем месте. Ей было так хорошо сидеть здесь вдвоем с Хусом, в тишине, нарушаемой только шумом дождя.
   – Музыка больше не играет, – сказала она.
   – Да, из-за дождя…
   Оба прислушались к стуку капель.
   – А какой был шум, – сказала она.
   Катинка еще долго сидела бы так, тихо, прислушиваясь к дождю, но все-таки она встала.
   – Значит, здесь Италия, – сказала она.
   – Он так говорит.
   Она заглянула в один из глазков.
   – Да, – сказала она. – Италия.
   Картины были освещены искусственным светом и переливались яркими красками.
   – Как красиво…
   – Это залив, – сказал Хус, – у Неаполя.
   Картина была не такая уж плохая. Залив, берег и город искрились в солнечных лучах. По синей глади волн плыли лодочки.
   – Неаполь, – тихо повторила Катинка.
   Она продолжала смотреть в глазок. Хус смотрел через соседний глазок на ту же картину.
   – Вы были там?
   – Да, прожил два месяца.
   – Поплыть бы туда на лодке, – сказала Катинка.
   – Да, в Сорренто…
   – Сорренто. – Катинка негромко, с расстановкой повторила незнакомое название.
   – Да, – сказала она, – уехать.
   Они пошли вдоль панорамы, разглядывая одни и те же виды одновременно. Дождь стучал по навесу все тише– под конец редкими каплями.
   Они увидели Рим, Форум, Колизей. Хус рассказывал о них.
   – Такая красота, далее страшно, – сказала Катинка. – Я больше всего люблю Неаполь…
   На улице заиграли шарманки, завертелась карусель. Катинка совсем было забыла, где она находится.
   – Должно быть, дождь кончился…
   – Да, утих.
   Катинка оглянулась.
   – И Бай, наверно, ждет, – сказала она.
   Она возвратилась к первому глазку и еще раз полюбовалась Неаполитанской бухтой со скользящими по ней лодочками.
   Вернулся Бай и объявил, что по улице уже вполне можно пройти.
   – Не отправиться ли нам в лес? – предложил он.
   Они вышли. Воздух стал свежим и прохладным. Густая оживленная толпа тянулась по дороге в лес.
   Деревья и терновая изгородь благоухали после дождя.
   Солнце зашло, на опушке леса над входной аркой зажглись разноцветные лампочки. Мужчины гуляли в обнимку с девушками. Все скамейки вдоль дороги были заняты. Парочки сидели в нежных позах и украдкой целовались.
   Послышалась музыка с площадки для танцев и приглушенное жужжание множества голосов.
   – Что ж, и мы попляшем, – сказал Бай.
   Вокруг танцевальной эстрады теснились желторотые юнцы, заглядывали через балюстраду. На площадке отплясывали крестьянский вальс, да так, что деревянный настил содрогался.
   – Пошли, Тик, – сказал Бай. – Откроем бал.
   И Бай энергично пустился в пляс, расталкивая танцующие пары.
   – Бай, хватит! – взмолилась Катинка, она запыхалась.
   – Покружимся еще, – сказал Бай. Он танцевал, не попадая в такт.
   – Довольно, Бай…
   – Поддайте Катинке жару, – сказал Бай. Они вернулись к Хусу. – Тут главное выкидывать артикулы посмелее, – сказал он, щелкнув каблуками, как, бывало, на балах в клубе, – и не давать дамам роздыха.
   Бай очень утомлял Катинку…
   – Бай так любит пошалить, – сказала она после его ухода.
   – Хотите потанцевать со мной? – спросил Хус.
   – Да, только погодя, отдохнем немного…
   Бай пронесся мимо них с толстушкой-крестьянкой в бархатном корсаже.
   – Давайте пройдемся, – сказала Катинка.
   Они спустились с площадки и пошли по дороге, туда, где не было слышно музыки. Катинка села.
   – Посидим, – сказала она. – Я так устала.
   В лесу было тихо-тихо. Только всплески музыки изредка долетали до них. Они молчали. Хус ковырял палкой землю.
   – А где она теперь? – вдруг спросила Катинка.
   – Кто?
   – Ваша невеста…
   – Она вышла замуж… Слава Богу.
   – Слава Богу?
   – Да… мне всегда казалось… на мне лежит какая-то ответственность… пока она была… одна…
   – Но вы же не виноваты. – Катинка помолчала. – …если она любила вас.
   – Да, она любила меня, – сказал Хус. – Теперь а понял.
   Катинка встала.
   – У нее есть дети? – Они уже шли по дороге.
   – Да, мальчик.
   Больше они не разговаривали до самой площадки.
   – Потанцуем, – сказала Катинка.
   Маленькие фонарики скупо освещали стоявшие по краям эстрады скамейки. Танцующие пары на мгновенье попадали в полосу света и вновь терялись в темноте; посредине площадки колыхалась неразличимая черная масса.
   Хус и Катинка вошли в круг. Хус танцевал спокойно, уверенно вел свою даму. Катинке казалось, что она отдыхает, танцуя с ним.
   Музыка, голоса, шарканье ног – все слышалось ей словно в каком-то отдалении, – она чувствовала только одно – как уверенно он ведет ее в танце.
   Хус продолжал танцевать все так же неторопливо. Сердце Катинки забилось быстрее, щеки разрумянились, но она не просила его остановиться и не говорила ни слова.
   Они продолжали танцевать.
   – А небо отсюда видно? – вдруг спросила Катинка.
   – Нет, – ответил Хус, – деревья мешают.
   – Деревья мешают, – шепотом повторила Катинка. И они продолжали танцевать.
   – Хус, – сказала она. Она взглянула на него, сама не зная, почему ее глаза вдруг наполнились слезами. – Я устала.
   Хус остановился, ограждая ее рукой от толпы.
   – А мы веселимся, – сказал Бай. Он пронесся мимо них по направлению к выходу.
   Они спустились с площадки и пошли по тропинке.
   Под деревьями было совсем темно; казалось, после дождя духота еще усилилась, цветущий терновник дышал им в лицо дурманящим ароматом.