Баныкин Виктор. Рассказы о Чапаеве

   - Слушай теперь, - заговорил наконец Чапаев, жестом приглашая командира полка следить за картой. - Оба полка бригады должны перейти в наступление. В решительное наступление. Противник получит удар с тыла, в самое слабое место... Надо сбить спесь этим господам!.. Твоему полку вернуть переправу. А в Карловку к Соболеву сейчас же отправим ординарца с приказом. Разинский полк через Гусиху выйдет в тыл к противнику и атакует его вместе с твоими ребятами в Таволжанке.
   Рассказав командиру Пугачёвского полка о плане предстоящей операции, Василий Иванович постучал по столу циркулем и спросил:
   - Понял?
   Помолчав, уверенно проговорил:
   - Если успешно поведём дело, можно будет и Николаевск освободить от белобандитов, и неприятеля обескровить.
   Подписав последние приказы и послав в Карловку ординарца с пакетом, Чапаев с Лоскутовым поехали к передовым цепям.
   * * *
   Пугачёвский полк занимал позицию в поле, в полукилометре от извилистого берега реки.
   Батальоны и роты вели перестрелку с неприятелем, закрепившимся у переправы, на этом берегу. С другого, правого берега, крутого и заросшего тальником, белочехи обстреливали красноармейцев из пулемётов.
   Два брата Кузнецовы, Семен и Тихон, лежали за одним бугорком. Стреляли редко - берегли патроны. Гимнастёрки на спинах братьев почернели от солёного пота, по багровым лицам сбегали мутные струйки.
   - Хотя бы солнышко, что ли, скорее закатилось, - проворчал Тихон. Эко как шпарят! Без передыху!
   Семён глубже надвинул на лоб фуражку. Облизнув потрескавшиеся губы, нехотя протянул:
   - Д-да, шпарят...
   Тихон ещё ниже опустил голову. Он застыл, не шевелясь, весь отдавшись глубокому раздумью.
   В это время Семёна окликнул сосед по левую сторону, старик Василенко. Когда Семён оглянулся, Василенко во всё лицо заулыбался:
   - Василь Иваныч прискакал!
   Весть о приезде Чапаева в несколько секунд облетела всех бойцов. Красноармейцы оглядывались, желая поскорее увидеть начбрига. Все оживились, повеселели. Стали перебрасываться словами:
   - Теперь, ребята, не тужи!
   - Узнает нынче враг, где раки зимуют!
   Руководство операцией начбриг взял на себя.
   Чапаев приказал сейчас же выдать бойцам запас патронов, обнести цепи водой.
   - Предупреждаю: все должны быть готовыми к атаке, - сказал Василий Иванович командирам.
   Встав во весь рост в тачанке, Чапаев долго разглядывал в бинокль позиции противника, намечая, куда поставить пулемёты. Посвистывая, пролетали пули, но он, казалось, ничего не замечал.
   На солнце набежало дымчатое облачко с белой пенной опушкой, и тут же из степи вдруг налетел ветер и окутал цепи чёрной пылью.
   Начбриг спрыгнул на землю и указал места, где требовалось установить пулемёты.
   Подошёл Исаев с кружкой холодной колодезной воды. Чуть улыбаясь, сказал:
   - Испить не хочешь, Василий Иванович?
   Чапаев напился и, расправляя усы указательным пальцем правой руки, зашагал. Ординарец последовал за ним.
   Прошли в первую цепь. Бойцы посторонились, уступая место, и начбриг с ординарцем легли на землю.
   Была дана команда: "К перебежке приготовиться!" И все замерли, готовые в любое мгновение вскочить, броситься вперёд. Настороженная тишина длилась секунду, другую, третью. И хотя все только и ждали короткого, отрывистого слова "перебежка", оно, казалось, прозвучало совсем неожиданно.
   - Перебежка! - закричал Чапаев, и цепь, как один человек, взметнулась, поднялась. - Бегом!
   И все бросились вперёд.
   Поддерживая левой рукой шашку, начбриг бежал вместе со всеми, то смотря прямо перед собой, то оглядываясь на цепь, ощетинившуюся штыками.
   Затарахтело несколько вражеских пулемётов.
   - Ложись!
   ...С каждой перебежкой расстояние до переправы сокращалось. Уже отчётливо были видны камыши у противоположного берега Большого Иргиза.
   Когда Семён Кузнецов осторожно приподнял голову и посмотрел прямо перед собой, у него от изумления широко открылись глаза.
   В течение дня Семён не один раз видел жаркий Иргиз, но вот почему-то лишь сейчас эта знакомая с детства мелководная, извилистая степная речушка вдруг показалась ему какой-то необыкновенной, трогательно-волнующей.
   Точно зачарованные, смотрели в тихую, небыструю речку и сонно поникшие камыши, и сургучно-глинистый крутой берег, и кустарник с сизыми обмякшими листочками, и голубеющее бездонное небо. Семён на какое-то мгновение забыл и о войне, и о пролетавших над головой пулях, и о том, что, может быть, его скоро не будет в живых.
   Вспомнились Семёну весёлые мальчишеские поездки в ночное, рыбалки на заре и многое, многое другое, такое близкое, родное.
   Внезапно что-то прожужжало, и рядом с вытянутой рукой Кузнецова взбугрилась земля.
   - Нагни голову! - услышал Семён голос Василенко, строгий и незнакомый, и тут же пришёл в себя.
   "Ведь это пуля чуть не задела меня", - пронеслось в голове у Семёна, и сознание близкой опасности сразу сковало его.
   Цепи лежали в напряжённом молчании. Перебежки кончились. Сейчас начнётся атака... И вот наконец наступило то, о чём думал каждый в эти пять минут, показавшиеся вечностью:
   - В атаку-у!.. Ур-ра-а!..
   Бойцы поднялись, выпрямились и ринулись вперёд, сотрясая воздух мощным, непрерывным "ура".
   Семён бежал в одной цепи со всеми. Как и все, он кричал "ура" и удивлялся, как это минуту назад он мог поддаться страху. Его настоящим желанием было стремление вперёд. Вперёд и вперёд! Скорее смять, сокрушить врага! О смерти, которая в любое мгновение может оборвать его жизнь, он больше не думал.
   Семён увидел Чапаева. Взмахивая шашкой, начбриг бежал на полшага впереди цепи.
   "Вот он, наш Иваныч, с нами!" - подумал Семён и, прислушиваясь к привычному, ободряющему топоту, оглянулся назад, на своих товарищей. В тот же миг на виске у брата Тихона он увидел красное расплывшееся пятнышко.
   Семён ещё не успел спросить себя: "Что с братом? Ранен?", как Тихон пошатнулся и, выронив из рук винтовку, плашмя повалился на землю.
   Несколько неприятельских солдат выскочили из окопа и кинулись назад к мосту. Красноармейские цепи ещё громче закричали "ура".
   Неприятель не выдержал, дрогнул. Бросая винтовки, солдаты лавиной устремились к переправе. На мосту солдат пытались задержать офицеры, но их смяли. В панике офицеры понеслись, гулко топая сапогами по деревянному настилу.
   Захватив переправу, Чапаев повёл полк к Таволжанке. Разведка донесла, что противник бросил навстречу Пугачёвскому полку все свои силы.
   - Нам это и нужно, - выслушав начальника разведки, сказал начбриг.
   Поздно вечером полк остановился на ночлег. После ужина, проверив выставленные дозоры, Чапаев с Лоскутовым неторопливым шагом проходили по стану. И справа и слева ещё слышались приглушённые разговоры расположившихся на отдых бойцов, негромкий смех. Совсем рядом какой-то весельчак что-то бойко распевал себе под нос.
   Легонько толкнув командира полка в бок, Василий Иванович полушёпотом проговорил:
   - Слышишь? - И тут же с упрёком добавил: - Как же это ты с такими орлами не смог неприятеля одолеть? Или нашу заповедь забыл - врага бить всегда, но самим от него никогда не бегать!
   Василия Ивановича окликнули. От сидевших кружком красноармейцев отделился высокий парень. Приветливым знакомым голосом проговорил:
   - А мы на вашу долю похлёбки оставили. Думаем, закружится Василий Иванович с делами разными... Может быть, откушаете?
   - Семён Кузнецов? - спросил начбриг.
   - Он самый! - последовал ответ.
   - Спасибо. Закусывал. - Чапаев приблизился к бойцу и положил ему на плечо руку: - У тебя, говорят, горе?
   - Брата... Тихона убили... - натужно выговорил Кузнецов.
   - Так ты как же?
   - Наказал в Гусиху. Завтра батя приедет.
   - Ну, бери отпуск... дня на два, на похороны. В бою ты отличился. Мне уж докладывали.
   После некоторого раздумья Семён вздохнул и покачал головой:
   - Не надо, Василий Иванович. В такое время... да товарищей покидать?
   Опять помолчав, еле слышно закончил:
   - Я уже простился с Тихоном. Теперь чего же...
   * * *
   На другой день, 21 августа, получив донесение о выходе полка имени Степана Разина в тыл неприятеля, Чапаев приказал начать атаку. Противник не подозревал о нависшей над ним смертельной опасности.
   Весь орудийный и пулемётный огонь он сосредоточил против другого чапаевского полка - Пугачёвского. Предстояла жаркая схватка.
   К Василию Ивановичу подошёл командир роты добровольцев Дёмин.
   - Разрешите доложить, товарищ начбриг, - сказал он. - Вверенная мне рота в полной боевой готовности. Красноармейцы просят вас перевести их в передовую цепь.
   Чапаев подумал и распорядился перевести роту в первую цепь на левый фланг.
   Вражеская батарея открыла ураганный огонь. Снаряды рвались один за другим. Чёрные столбы пыли и земли с багровыми прожилками высоко взлетали к ясному, погожему небу.
   Хорошо окопавшийся противник отражал атаку за атакой... Но вот наконец он был стиснут "клещами". Не замеченный врагом Разинский полк зашёл к нему в тыл и открыл стрельбу. Мятежниками овладели тревога, замешательство.
   Скоро батарея совсем умолкла. Реже стал и пулемётный огонь: часть пулемётов противник спешно снял с передовой линии и отправил их в тыл. По Таволжанке в панике метались обозы.
   А в это время пугачёвцы пошли в последнюю атаку. Позади цепей на буланом коне вихрем носился Чапаев.
   - Смелее, орлы! - кричал он, подбадривая бойцов. - Теперь врагу не устоять!
   И летел дальше, на скаку отдавая распоряжения.
   Когда начбриг проносился мимо батальона Силантьева, ему помахал винтовкой немолодой боец с пегой клочкастой бородой:
   - Василь Иваныч! Шальная пуля дура... поосторожней бы надо!
   Чапаев весело улыбнулся и с озорством сказал:
   - А меня ни одна пуля не возьмёт! Я заколдован!
   И всем стало весело. Твёрже ступала нога, и уже редко кто горбился и наклонял голову.
   Всё ближе и ближе окопы неприятеля. Находясь в это время на левом фланге, Василий Иванович спрыгнул с коня и, выхватив из ножен шашку, побежал впереди цепи новой роты добровольцев:
   - Ура, ребята!
   - Ур-ра-а! - дружно откликнулись бойцы.
   Аксёнкин уже отчётливо видел и неглубокий окоп, и перепуганных солдат с бледными лицами, когда вдруг почувствовал острую боль в плече. Продолжая бежать и стараясь не отстать от товарищей, обгонявших его, он подумал: "Неужто ранило?" - и тут же об этом забыл.
   Неожиданно впереди Аксёнкина появился Чапаев. Он как бы заслонил своей грудью молодого бойца от бежавшего навстречу ему коренастого, большеголового солдата.
   - Коли их, ребята! - закричал начбриг и взмахнул рукой.
   Блеснуло узкое лезвие шашки, и в то же мгновение коренастый солдат повалился навзничь.
   Теперь прямо на Аксёнкина бежал другой солдат, что-то визгливо, истерически крича. На исхудалом, перекошенном страхом лице его смешно топорщились аккуратные усики.
   "Что же это я? - промелькнуло у Аксёнкина в голове, и сердце заколотилось часто и громко. - Ведь он заколет... заколет меня сейчас..."
   И, отскочив в сторону, Аксёнкин размахнулся и ударил солдата. Он не видел, как тот упал, - он бросился вперёд за убегающим к селу офицером.
   Легко перемахнув пустой окоп, Аксёнкин уже догонял тяжело пыхтевшего толстяка офицера с багрово-бурой шеей, когда тот внезапно обернулся и выстрелил в него из револьвера.
   С головы бойца точно порывом ветра сбросило фуражку. Он подпрыгнул и изо всей силы ткнул штыком офицера.
   - Что? Попало? - ликующе закричал Аксёнкин, когда офицер грузно грохнулся у его ног.
   - Мишка, ты ранен! - сказал Аксёнкину пробегавший мимо длинноносый парень.
   Боец покосился на левое плечо. Весь рукав потемнел от крови. И странно: стоило ему увидеть окровавленное плечо, как внезапно почувствовал тупую боль в отяжелевшей руке.
   "Пустяки! Всё пройдёт!" - утешал себя Аксёнкин и опять понёсся за убегавшими в Таволжанку белочехами.
   * * *
   Враг был опрокинут, смят. Под вечер Пугачёвский полк во главе с Чапаевым занял село. Чапаевцы захватили четыре тяжёлых орудия, шестьдесят пулемётов и разное военное снаряжение.
   В Таволжанке не задерживались. По приказу начбрига полки двинулись дальше, по дороге в Николаевск.
   Стройными рядами проходили чапаевцы через освобождённое от интервентов село. Навстречу им из дворов выбегали женщины и девушки и наперебой кричали:
   - Хлебца на дорогу возьмите, родимые!
   - Творожку свежего!
   - Сальца кусочек... Для вас и последнее отдать не жалко!
   У околицы стояла сухонькая, сгорбленная старушка с глиняным кувшином в руках, накрытым чистой белой тряпочкой.
   Приветливо улыбаясь слезящимися, тусклыми глазами, она спрашивала проходивших мимо бойцов:
   - Как бы мне, касатики, самого главного увидеть - Чапаева, начальника?
   Старухе ответили:
   - Он, бабуся, на коне поедет. Как увидишь с усами да в папахе значит, Чапаев!
   Когда начбриг, окружённый командирами, подъезжал к околице, старушка заволновалась, метнулась к лошадям:
   - Скажите, касатики, кто тут из вас Чапаев?
   Василий Иванович подъехал к старухе, остановил коня:
   - В чём дело, бабушка?
   Старая женщина подняла голову, пристально посмотрела на Чапаева, заговорила:
   - Какой ты бравый да хороший! Испей, любезный, молочка! Утреннее, батюшка, не погнушайся... У меня сынок тоже против супостатов воюет. Может, знаешь его? Варламов Иван?
   - Нет, не знаю, - улыбнулся Чапаев, принимая от старухи холодный кувшин. - А где он служит?
   - А вот где на машинах стальных ездиют. Там и Ванечка... Не знаешь? То-то... - Старушка сокрушённо вздохнула, покачала головой: - Давненько письмеца от сыночка не было. А сердце-то не каменное, болит...
   Ещё перед вечером на небе собрались грязно-лиловые тучи. Всё меньше и меньше оставалось в вышине сияюще-голубых пятен. А с наступлением сумерек весь небосвод затянуло сплошной серой пеленой. Ночь настала глухая, тёмная.
   В полночь полки бригады подошли к деревне Пузанихе, расположенной в нескольких километрах от Николаевска. Но дальнейшее продвижение оказалось невозможным: в двух шагах ничего не было видно. Василий Иванович приказал остановиться на привал.
   Не оставляя строя, уставшие бойцы расположились на отдых. Через одну - три минуты весь лагерь погрузился в сон.
   Закончив обход дозоров, Соболев и Дёмин направлялись в лагерь. Неожиданно от дороги донеслись неторопливый топот копыт и поскрипывание колёс. Командиры прислушались.
   Шум всё нарастал. Уже не могло быть никакого сомнения в том, что по дороге движется какой-то большой обоз.
   - За мной. Осторожно, - наклонившись к Дёмину, прошептал Соболев и побежал к дороге.
   Остановившись у головной подводы, командир Разинского полка спросил, кто едет.
   Еле различимая в темноте расплывчатая фигура в повозке зашевелилась, зашумела плащом и сердито на ломаном русском языке проговорила:
   - Я есть чехословацкий полковник. Я направляюсь со своим полком в Николаевск.
   Не растерявшись, Соболев тут же встал во фронт и, козырнув, чётко доложил:
   - Господин полковник, разрешите немедленно сообщить о прибытии союзников своему полковнику, командиру добровольческого белого отряда?
   Чехословацкий полковник более мягко и вежливо ответил:
   - Пожалуйста.
   Соболев послал Дёмина в штаб и принялся весело и бойко рассказывать полковнику о мнимых победах добровольческого отряда, одержанных этим вечером над Чапаевым.
   А в это самое время Дёмин уже докладывал начбригу о противнике.
   - Верно ли ты говоришь? Уж не приснилось ли вам с Соболевым всё это? - недоверчиво спросил Чапаев командира роты.
   - Всё верно говорю, Василий Иваныч!.. Посмотри вон на дорогу. Огоньки видишь?
   Чапаев взглянул по направлению поднятой руки Дёмина. По дороге, далеко убегая вдаль, раскалёнными угольками горели сотни папирос.
   Начбриг стал отдавать приказания. Сразу всколыхнулся весь лагерь. Через четверть часа на колонну противника были наведены орудия. Рассыпавшись цепью, два батальона незаметно подкрались к подводам.
   Ничего не подозревавший, повеселевший полковник угощал Соболева папироской, когда внезапно гулко ахнул артиллерийский выстрел, и тут же послышалась короткая ружейная стрельба...
   От уничтоженного неприятельского полка к бригаде перешло много оружия, боеприпасов, обмундирования.
   На рассвете тронулись дальше.
   Чехословацкие части, занимавшие Николаевск, в панике бежали из города, едва только чапаевские полки приблизились к окраине.
   Встречаемая ликующим народом, бригада Чапаева вступила в Николаевск. Днём в городе состоялся многолюдный митинг. По предложению Чапаева Николаевск был переименован в Пугачёв.
   "Я - ЧАПАЕВ"
   Под окном стояла желтеющая рябина. Пронизывающий ветер срывал с неё мокрые, блестящие листья и уносил их куда-то в серую, туманную даль наступающего вечера. Один листик, охваченный багрянцем, ветер наклеил на оконное стекло.
   Василий Иванович часто смотрел на улицу и хмурился, досадуя на погоду. Уже третий день не переставая моросил надоевший всем дождь.
   Отодвинув от себя миску с крупной горячей картошкой, Чапаев опёрся локтями о стол, зажал между ладонями голову.
   Через некоторое время, вскинув глаза на лежавшего на печи ординарца Исаева, он спросил:
   - Чего не слезаешь? Остынет картошка, и вкуса того не будет.
   - А сам почему не ешь, Василий Иваныч? - вопросом ответил тот, уткнувшись в подушку.
   - Не хочется, - махнул рукой Чапаев, опять заглядывая в окно. - На уме совсем другое, Петька...
   Он не успел закончить - дверь широко распахнулась, и в штаб вошли, о чём-то запальчиво споря, командиры Лоскутов и Дёмин.
   Широкоплечий, грузный Лоскутов неторопливо подошёл к столу и положил перед Чапаевым помятый лист бумаги грязно-зелёного цвета.
   - Почитай-ка, Василий Иванович, о чём пишут белоказаки, - сказал он и, шагнув в сторону, взмахнул фуражкой, стряхивая с неё блестящие капельки.
   - И что за непогодь... хлещет и хлещет без устали! - проговорил зло Дёмин, тоже отряхиваясь от дождя.
   Чапаев расправил влажную листовку, наклонился над столом.
   Штаб белоказаков призывал красноармейцев переходить на сторону контрреволюционной, так называемой "народной армии".
   "Торопитесь перейти в народную армию, тем самым вы искупите свой великий грех перед господом богом, - читал Василий Иванович. - Недалёк тот час, когда мы уничтожим красную заразу, а ярого коммуниста-антихриста Чапаева, друга дьявола, проклятого Христом и матерью его пресвятой богородицей, повесим на первом попавшемся столбе".
   Скомкав в руках листовку, Василий Иванович встал, прошёлся по избе.
   - Тоже сочинители! - усмехнулся он презрительно, сверкая потемневшими глазами. - Не иначе как длинногривые монахи у белых в штабе сидят. Они, видать, только понаслышке знают, кто такие красные бойцы-чапаевцы... Вот я их проучу ужо!
   Остановившись посреди избы, Чапаев крепко взялся руками за широкий ремень, туго обхватывавший его тонкую талию, и подозвал к себе Лоскутова.
   Командир полка подошёл, выпрямился.
   - Подобрать человек сорок - пятьдесят самых смелых, - произнёс Чапаев и, взглянув на часы, добавил: - Через сорок минут отправить в разведку.
   - Есть, Василий Иваныч! - Лоскутов взял с лавки фуражку и направился к двери.
   Вдруг Василий Иванович остановил командира полка:
   - Когда подберёшь бойцов, меня вызовешь. Я сам с ними поеду.
   Лоскутов посмотрел Чапаеву в глаза:
   - Стоит ли самому тебе, Василий Иваныч? На днях наступление большое предстоит... У тебя и без того много хлопот.
   - Вот потому-то и надо знать все намерения неприятеля... А ты иди! проговорил Чапаев, направляясь к столу.
   Лоскутов ушёл.
   С печки проворно слез Исаев. Услышав о предстоящей разведке, ординарец сразу весь как-то преобразился. В нём уже ничего не осталось от скучающего парня, полдня пролежавшего на печи. Статный, подтянутый, в начищенных до блеска сапогах, Исаев подлетел к Чапаеву, на ходу пристёгивая саблю, и весело сказал:
   - Василий Иваныч, мне с Лоскутовым можно идти? А как всё будет готово, я за тобой явлюсь.
   Оглядев с ног до головы ординарца, Чапаев улыбнулся:
   - Иди!
   На землю спускались чёрные тревожные сумерки, и в штабе с каждой секундой становилось всё темнее, всё тоскливее. Порывами налетал злющий ветер, и стёкла в раме жалобно дребезжали.
   Дёмин зажёг лампу, и за окном сразу стало темно, как глухой ночью.
   - Разреши, Василий Иваныч, и мне с тобой отправиться в разведку, попросился смуглолицый Дёмин, вывёртывая фитиль.
   Василий Иванович подумал, кивнул головой:
   - Собирайся.
   Через сорок минут Чапаев подъехал к бойцам, назначенным в разведку. Некоторое время Василий Иванович молчал, пристально вглядываясь в лица чапаевцев. Потом, взмахнув рукой, громко сказал:
   - Дело, ребята, может, будет трудное... И мне нужны только смелые. Кто трусит - отходи в сторону!
   Ряды всколыхнулись. Сразу раздалось несколько голосов:
   - Мы не боимся!
   - Среди нас нет трусов!..
   В полночь отряд Чапаева находился вблизи вражеской деревни, на которую предполагалось сделать дерзкий налёт. Но когда до деревни оставалось не больше километра и Василий Иванович вполголоса отдавал последние приказания, вдруг из-за ближайшего бугра показались смутные силуэты всадников. В кромешной темноте невозможно было разглядеть, свои это или чужие.
   Исаев закричал:
   - Какого полка?
   - А вы какого? - раздалось в ответ.
   Минуты две длилась перебранка.
   - В цепь - и быть наготове, - тихо скомандовал Василий Иванович Дёмину и понёсся вперёд.
   Подъехав ближе к столпившимся на бугре всадникам, он увидел, что перед ним белоказаки. И было их, как показалось Василию Ивановичу, чуть ли не в два раза больше его отряда. Не растерявшись, Чапаев выхватил наган и закричал:
   - Я - Чапаев! Бросай оружие! Вы окружены!
   Чапаевцы кинулись на помощь своему командиру...
   Среди казаков, сдавшихся в плен, были два офицера. У офицеров обнаружили важные документы: карты, приказы, донесения.
   - Мне это как раз и надо, - сказал Василий Иванович, принимая от Исаева сумки белоказачьих офицеров.
   В Подшибаловку возвращались на рассвете. И хотя по-прежнему моросил нудный дождь и шальной ветер не утихал, у чапаевцев было бодрое, весёлое настроение.
   Подъехав к штабу, Чапаев первым спрыгнул в хлюпающую под ногами грязь. Василий Иванович поднимался на крыльцо, когда его окликнул Дёмин.
   Остановив разгорячённого коня у самого крыльца, командир протянул Чапаеву тяжёлый свёрток, перетянутый сыромятным ремнём.
   - У одного из казаков к седлу был привязан, - сказал Дёмин.
   - А что тут такое? - спросил Василий Иванович.
   Дёмин сунул руку в разодранную мешковину и вытащил несколько листов бумаги грязно-зелёного цвета:
   - Листовки... Точь-в-точь такие же, какую мы вчера с Лоскутовым тебе принесли.
   Чапаев обернулся к белоказачьим офицерам, которых вели на допрос. Окинув их сузившимися глазами, он насмешливо произнёс:
   - Ну как, господа белопогонники, кто кого забрал в плен? Вы Чапаева или вас Чапаев?
   Помолчав, он добавил, сжимая в руке эфес сабли:
   - Будет скоро вашим... большая баня!
   Посмотрев на стоявшую под окном рябину с редкими теперь листочками, на линючие облака, сумасшедше несущиеся по небу, Василий Иванович неожиданно улыбнулся:
   - А ведь дождь, Дёмин, перестаёт. По всему видно - хорошая погода установится!
   У КОСТРА
   Сентябрьские сумерки. На высоком темнеющем небе уже кое-где робко проступали первые звёздочки.
   На улицах Орловки, привольного степного села, растянувшегося километра на два, было шумно и весело.
   Усталые, но неунывающие, громко переговариваясь и шутя, бойцы располагались на отдых: распрягали коней, составляли в козлы винтовки, разжигали костры. А Серёжка Курочкин, известный гармонист, достал с воза неразлучную свою гармошку и, присев к костру, заиграл плясовую.
   У столпившихся около Курочкина чапаевцев зарябило в глазах от цветистых мехов потрёпанной гармошки... Кто-то уже лихо гикнул и пошёл вприсядку, гулко топая о землю тяжёлыми сапогами.
   Освобождённые от белогвардейской неволи крестьяне радушно зазывали в избу красноармейцев, выносили на подносах хлебы, арбузы, дыни. Нарядные голосистые девушки собирались у дворов и заводили песни.
   Чапаев, только что отправивший командующему 4-й армии донесение о разгроме противника, обходил расположившиеся на отдых части, торопил поваров с ужином, беседовал с командирами, бойцами.
   Когда Василий Иванович остановился у костра, возле которого восседал в кружке гармонист, чапаевцы ужинали.
   - Ну как, товарищи, жизнь? - спросил Чапаев, весело оглядывая красноармейцев.
   - Хороша, Василь Иваныч!
   - Жаркую задали баньку белопогонникам!
   - Садись, а то, поди, и отдохнуть всё некогда да недосуг!
   Чапаев присел в кружок. Кто-то подал ему ложку.
   - От семьи, Иван, есть какие вести? - спросил он здоровяка артиллериста.
   Загорелое, в редких оспинках лицо бойца расплылось в добродушной улыбке:
   - Есть, как же, Василь Иваныч! Все в добром здравии!
   - А сын? Ходить начал? - продолжал расспрашивать Чапаев.
   - Мишка-то? Как же, бегает!
   Чапаев повернулся к своему соседу, худому белобрысому пареньку с голубыми застенчивыми глазами.
   - Тебя, никак, ранило? - спросил он паренька, заметив на рукаве его полинявшей гимнастёрки сгусток запёкшейся крови.