Страница:
— Господь не может быть столь жестоким! Он не позволит мне зачать ребенка, порожденного твоей похотью! — Не в силах больше сдерживаться, она уже почти кричала: — Нет, я не буду рожать от тебя! Не буду! Я не хочу быть сосудом для семени того, кто убил моего мужа!
И Аманда хотела выскочить из кровати, но грубая рука мигом вернула ее на место. Роберт, побелев от ярости, прижал ее к подушке и зашипел, пронзая испепеляющим взглядом:
— Но тебе придется это сделать, Аманда, и как только ты возьмешь на руки моего ребенка, ты полюбишь его — а через него и меня! Он станет той нитью, что свяжет нас воедино, и ты останешься со мной навсегда!
Но не далее как на следующее утро стало ясно, что первую победу в этом странном поединке одержала Аманда. По крайней мере на какое-то время ей можно было не волноваться. Со злорадной улыбкой она объявила о том, что у нее начались месячные.
Аманда устало сгорбилась возле стола, опершись на локти и зажав лицо в ладонях, чтобы хоть ненадолго отгородиться от мрачной, невыносимой реальности. Слава Богу, он куда-то ушел, ибо с каждой минутой все труднее было сохранять отвагу и независимый вид. Созданная ею с таким трудом оборонительная стена начинала давать трещины. Аманда боялась, что может сорваться в любой момент и тогда Роберт увидит глубину ее растерянности и отчаяния. Она была более чем уверена, что как только ее мучитель обнаружит за равнодушным, каменным фасадом хоть малейшую слабину, он непременно воспользуется своим открытием самым гнусным образом. Ненависть, предрассудки и ревность сотворили настоящее чудовище из человека, долгие годы считавшегося другом. Тот Роберт, с которым она жила сейчас в этой хижине и вынуждена была делить ложе, являлся лишь жутким, извращенным подобием прежней личности, и вызывал в ней только страх и брезгливость. Но при этом ее почти не пугала собственная участь. Аманда медленно повернулась так, чтобы видеть ребенка, который не спал, но тихо лежал в колыбели и с любопытством разглядывал окружающее своими живыми темными глазенками.
Такой крошечный, невинный младенец. Как может Роберт так ненавидеть его?
На глаза Аманды навернулись слезы, а сердце сжалось от тоски. Инстинктивно она понимала, что с каждым днем Роберт все сильнее теряет связь с реальностью и становится все опаснее, как понимала и то, что его припадки, во время которых он избивает ее так жестоко, впоследствии пугают его самого не меньше, чем ее. И самым большим, самым тайным страхом стал теперь ее страх за Джонатана — не дай Бог, однажды Роберт направит на ребенка свою ярость. Только этот страх заставлял Аманду притворяться покорной и вести себя не лучше иной шлюхи, и делать вид, будто близость с Робертом ей приятна. Ей делалось тошно при мысли о том, сколько раз на дню приходилось ложиться под Роберта и ублажать его видимостью страсти, чтобы выкупить еще несколько часов безопасности для своего сына. Она чувствовала себя старой, грязной, истасканной и впервые в жизни подумала о том, что так же, наверное, должна чувствовать себя девушка, которую изнасиловали и избили.
Как всегда, в минуту слабости к ней непрошеным явился образ Адама, отчего тоска и отчаяние только усилились. Ну почему судьба обошлась с ней так жестоко, сначала навеки разлучив с Чингу, а потом лишив последней опоры и утешения? С того дня как Адам отправился в военный лагерь, прошло уже больше месяца. И она не имела ни малейшего понятия о том, чем закончился штурм форта Карильон и что стало с Адамом. Аманда старалась думать об этом как можно меньше. Ей и без того хватало неприятностей, и прежде всего нужно было беспокоиться о сыне.
Именно этому Аманда решила посвятить все свои мысли и поступки. Неудача, сопутствовавшая Роберту в первый месяц их совместной жизни, только распалила в нем упрямство и желание во что бы то ни стало поскорее зачать ребенка. И если бы Аманда не так боялась за своего сына — кто знает, может быть, жалкие, отчаянные попытки ^Роберта завоевать ее любовь имели бы больший успех? Но стоило ей увидеть, с каким отвращением он смотрит на Джонатана всякий раз, когда она подносит его к груди, какое нетерпение и раздражение вызывает любой звук, изданный милым, невинным младенцем, — ее ненависть вспыхивала с новой силой, а страх напоминал о том чудовище, которое притаилось за обращенным на нее вроде бы душевным взглядом карих глаз.
На протяжении последних дней ее отчаяние все возрастало, и, несмотря на честные попытки утихомирить Роберта и безропотно уступать его участившимся приставаниям с напускной ответной страстью, выдержка то и дело изменяла Аманде, и наружу прорывались истинные отвращение и гнев. В ответ Роберт неизменно впадал в ярость, и всякий раз, выместив на ее слабом, беззащитном теле свою звериную жестокость, он потом приходил в ужас от того, что натворил, и мучился от раскаяния и следующие несколько дней обращался с Амандой бережно и нежно. И так продолжалось до тех пор, пока верх снова не брала его необузданная похоть.
Подошел к концу второй месяц, и у Аманды снова начались женские недомогания. На этот раз ей было не до торжества, испытанного при первом доказательстве своей победы. Нет, она по-прежнему содрогалась при одной мысли о ребенке от Роберта. Но она очень боялась, что Роберт снова придет в бешенство, узнав об очередном поражении.
И Аманда до последнего молчала о своих месячных. Вот уже настало время готовить ужин из тех немногих скудных запасов, что еще оставались в избушке. Она постаралась вести себя спокойно. Однако ночь подступала все ближе, и Роберт так или иначе должен был все узнать. Аманда не спеша накормила Джонатана и уложила его спать. Судя по нараставшему нетерпению в глазах Роберта, он вот-вот предложит ей сделать то же. Молчать дольше было нельзя, и она произнесла как можно более непринужденно, старательно избегая смотреть Роберту в глаза:
— Знаешь, у меня начались месячные.
В избушке повисла такая напряженная тишина, что даже дрова в очаге, похоже, перестали трещать. Наконец Аманда набралась храбрости и посмотрела на Роберта — оказывается, он так и застыл на месте, не донеся трубку до рта. И тогда у нее на глазах его лицо медленно исказилось от тяжелейшей душевной муки. Швырнув трубку на пол, он мгновенно оказался рядом с Амандой и схватил ее за плечи.
— И ты готова плясать от радости, верно, Аманда? — Он говорил глухо, уткнувшись лицом ей в макушку. — Целый месяц я старался убедить себя, что поверил в искренность твоих ласк, хотя знал, что все это притворство, вызванное страхом. — Он прижал ее к себе так, что она чуть не задохнулась и стала дышать часто-часто, а сам продолжал сдавленно, прерывисто, сотрясаясь от избытка чувств: — Сейчас ты снова выиграла, но ведь за этим месяцем последует еще один, и еще… И мы не ступим отсюда ни шагу, пока у тебя под сердцем не зашевелится мой ребенок и пока я не буду уверен, что владею тобой до конца.
На миг отстранившись, Роберт подхватил ее легкое тело и отнес в постель. Осторожно уложил Аманду и принялся раздевать неловкими, дрожащими руками. Обнажились пышные белоснежные груди, и Роберт задержался на секунду, чтобы покрыть их жадными, жгучими поцелуями. А затем он снова принялся раздевать ее, и Аманда испуганно охнула:
— Роберт, ты ведь знаешь, что сегодня нельзя. У меня месячные.
Однако он не обращал внимания на ее слова, пока не раздел совсем. После чего поспешил освободиться от одежды сам, забрался в кровать и привычно прижался к ней всем телом. Аманда была в отчаянии; она чувствовала, как его переполняет желание, несмотря на то что близость сегодня была невозможна. И с огромным облегчением услышала его шепот:
— Нет, Аманда, я не трону тебя. Я просто хочу, чтобы ты была рядом и я видел, что ты принадлежишь мне, только мне. — Он поколебался и все же сказал — тихо, ласково: — Я так люблю тебя, Аманда. И рано или поздно ты тоже полюбишь меня. Вот увидишь.
Незаметно подкрался рассвет, и начался новый день в том глухом лесу, что удерживал Аманду с сыном куда надежнее чугунных решеток. Роберт был верен своему слову и с молчаливым упорством стал готовиться к зимовке: коптил мясо, сушил ягоды, собирал орехи, не надеясь особо на помощь Аманды, которая открыто возражала против его намерений. И страсть Роберта ничуть не ослабела. Напротив, его приставания становились все более частыми, и выносить их было все тяжелее. А Роберту все казалось мало — он был готов без конца любоваться Амандой, прикасаться к ней и ласкать в самых интимных местах. Однако стоило попытаться избавиться от его назойливых рук — в карих глазах зажигалась еще более сильная страсть, и он буквально набрасывался на Аманду, чтобы лишний раз утвердиться в своем господстве над дивным телом. Наконец ей так надоедала эта бесконечная возня, что она попросту возвращалась к прерванной работе, стараясь делать вид, что не замечает ею рук и торжествующего, пылающего взгляда.
Как ни странно, но за время своего вынужденного сожительства с Робертом Аманда почти не изменилась внешне, и ничто не говорило о ее бесконечных муках, кроме равнодушного, неподвижного взгляда. Окончательно иссякли былые ревность и тепло, и лишь любовь к ребенку горела в сердце. Она не смела больше думать о Чингу — считала себя оскверненной настолько, что не была достойна даже вспоминать о том чистом, чуть ли не святом чувстве, что существовало когда-то между ними. Ее душу покинула призрачная надежда на свободу. Как долго ей еще удастся противостоять упрямству Роберта и не забеременеть? Пока он трудился впустую — но ведь ясно же, что без конца это продолжаться не может. Все внутри у нее было разрушено, уничтожено, убито, а отчаяние и безнадежность так велики, что от прежней живой и милой Аманды оставалась лишь пустая — пусть и по-прежнему прекрасная — бездушная оболочка.
Яркий, солнечный рассвет не принес особого тепла — ведь даже чудесные деньки в октябре уже слишком коротки и прохладны. К концу этого месяца пришло очередное свидетельство того, что Аманда все еще не успела забеременеть. Роберт встретил эту новость с угрюмым упрямством — видимо, утешался тем, что грядет долгая зима, а значит, и длинные, темные ночи. При мысли об этом Аманде делалось дурно, и она старалась держаться, думая только о сыне. Он, Джонатан, краснокожий темноглазый малыш, был единственной нитью, связывавшей ее с жизнью, омраченной бесконечным позором и унижением.
Аманда поспешила собрать свежевыстиранные пеленки и вынесла их наружу, надеясь высушить побыстрее на солнце. Роберт с самого утра ушел на охоту. По мере приближения зимы с ее долгими ночами, когда Аманда лишится возможности хоть ненадолго оставаться в избушке одной, в душе неуклонно нарастал липкий, мертвящий страх. Не желая портить нечастые минуты уединения, Аманда постаралась заглушить в себе эти мысли и сосредоточилась исключительно на мокрых пеленках и ласковом тепле осеннего солнышка.
Как ужасно эта осень не походила на предыдущую! На несколько коротких мгновений Аманда поддалась слабости и вспомнила прошлый октябрь с его открытиями, с полученными ею первыми уроками любви… Чингу! Даже теперь, когда Аманда считала, что в ее душе не оставалось места для нормального чувства, ей становилось больно от утраты. Она зажмурилась, представив ласковый, чуткий взгляд угольно-черных глаз, сверкавших на мужественном, бронзово-красном лице, и широкую, открытую улыбку, предназначенную только ей одной. Не в силах больше выдержать эту пытку и чувствуя, что может умереть от тоски, Аманда приказала себе выбросить из головы Чингу и думать исключительно о том, чем сейчас занимается.
Она так преуспела в этом намерении, что даже не обратила внимания, как зашелестели за спиной кусты, пока глубокий, звучный голос не окликнул ее еле слышно:
— Аманда!
Она ошарашенно застыла, она узнала этот голос в тот же миг! Медленно, нерешительно Аманда обернулась к кустам — и ее синие глаза встретились с такими знакомыми, такими близкими зелеными глазами! Милое, нежное лицо вспыхнуло на секунду от счастья и моментально побледнело пуще прежнего. Она задрожала и покачнулась. Адам выскочил из своего укрытия и подхватил ее на руки, не давая упасть. И так велико было счастье снова прижать к груди ее легкое, хрупкое тело, что Карстерс на миг зажмурился, упиваясь этой минутой, о которой мечтал столько месяцев. «Аманда, моя милая, моя любимая!» — повторял он про себя, а вслух бормотал какие-то бессвязные, смешные слова утешения, стараясь подбодрить испуганное юное существо, дрожавшее у него в объятиях. Ради такого вот момента он был готов снова и снова пройти через те испытания, что выпали на его долю за последнее время.
Адам довольно смутно помнил первые дни, когда в бреду метался по койке в убогом колониальном госпитале и мучился от острой, режущей боли в груди, не дававшей ему даже говорить. Впрочем, ему не было нужды позже расспрашивать кого-то о том, чем кончилась атака, — достаточно было взглянуть на окружавшие его лица несчастных, расплатившихся собственной кровью за ужасный разгром, Он снова и снова с отчаянием осматривал все закоулки комнаты в надежде увидеть единственное, самое дорогое лицо. В конце концов Адам стал утешать себя тем, что вряд ли Аманде с ребенком на руках удалось бы преодолеть целых шестнадцать миль лесной дороги от форта Эдуард, чтобы оказаться рядом с ранеными солдатами. Однако простое и резонное объяснение ее отсутствия только усилило желание поскорее увидеть Аманду вновь. Наконец Адам заметил знакомое лицо. Он окликнул доктора Картрайта, который двигался между ранеными и умирающими.
— Доктор Картрайт!
Доктор повернул свое мясистое лицо и отвлекся от очередного пациента. Увидев Адама, он двинулся к нему со смущенной улыбкой и крепко пожал руку.
— Адам, дружище! Как я рад, что тебе полегчало! Адам нетерпеливо ответил на пожатие и спросил о том, что не давало ему покоя:
— Что с Амандой, доктор? У нее все в порядке? Она знает, что я ранен? Я бы не хотел, чтобы она пугалась понапрасну.
На миг пышущая здоровьем физиономия как-то поблекла, и у Адама тревожно екнуло сердце. Врач был в явном замешательстве и не знал, что сказать.
— Что такое, доктор? С ней что-то случилось?
От тревоги Адам задыхался, а рана в груди напомнила о себе острой, пронзительной болью. Доктору стало ясно, что затянувшееся молчание только усилит беспокойство его пациента, и он с запинкой произнес:
— Нет, Аманда не знает, что тебя ранили. Потому что еще до того, как бой закончился, она исчезла из форта Эдуард вместе с Робертом Хандли!
Адам не поверил своим ушам — он решил, что это лихорадка от раны проделывает свои жестокие шутки, и хрипло прошептал:
— Вы что же, хотите сказать, что она сама, по доброй воле сбежала с Робертом Хандли?! Да я ни за что в это не поверю! Вы же знаете не хуже меня, что она его на дух не выносит!
— И тем не менее, Адам, часовой у ворот утверждает, что они уехали вместе. Она сидела в седле, не связанная, и держала на руках ребенка. Ее никто не тащил силой, и она сопровождала Роберта по доброй воле.
— Я ни за что не поверю… — начал было Адам, но захрипел, не в силах справиться с жуткой болью, сковавшей грудь и лишавшей возможности вымолвить еще хоть слово.
— Адам, лучше тебе успокоиться и не мучить себя понапрасну, — твердо сказал доктор Картрайт. Однако Адам продолжал свои отчаянные, болезненные попытки снова заговорить, и врач многозначительно добавил: — Адам, я в любом случае больше не собираюсь с тобой об этом спорить. Теперь тебе известно все, что знаю я сам о том, как Аманда исчезла из форта Эдуард. Она ни с кем не разговаривала о предстоящем отъезде, и с тех пор никто их нигде не видел. И если ты не желаешь согласиться с общим мнением о том, что она сбежала, что ж, тогда попробуй сам найти правильный ответ. — Тут Картрайт наклонился, чтобы заглянуть прямо в измученные, смятенные глаза Адама, и мягко добавил: — И если тебе и впрямь неймется отправиться на поиски, я бы на твоем месте прежде всего позаботился о своем здоровье — иначе вообще не успеешь встать на ноги до того, как наступят холода и соваться в лес станет слишком опасно.
Адам не мог не признать, что на данный, момент доктор Картрайт дал ему самый разумный совет, — он подчинился и постарался набраться терпения.
Как только его организм немного окреп, Адам отправился на поиски, и месяцы мучительных упорных блужданий вывели его наконец к этой избушке. Но стоило взглянуть на Аманду, сосредоточенную на своей нехитрой работе и не замечавшую его, стоило полюбоваться тем, как ласковый легкий ветерок перебирает пряди серебристых волос, — и он тут же решил, что не напрасно потратил на поиски все это время и не напрасно прошел через столько опасностей и разочарований. Однако уже в следующую минуту чутье подсказало Адаму, что что-то идет не так. Да, на ее лице читалось сильное потрясение — еще бы, ведь он появился так неожиданно, — но и только. Она явно не испытывала от встречи никакой радости!
Внезапный яростный окрик за спиной вырвал Адама из задумчивости.
— Даже если ты ее старый друг, нечего тебе так тискать мою жену, Адам!
— Твою жену?.. — растерянно повторил Адам. Он невольно отступил и заглянул в лицо Аманде.
В ее синих глазах вспыхнула жгучая ненависть, и она яростно выкрикнула:
— Я ему не жена!
Но Роберт самоуверенно возразил:
— Ты давно являешься моей женой по всем понятиям — исключая простую формальность. Но рано или поздно мы сумеем устранить и ее.
На глазах у Адама Аманда вся как-то сжалась и потупила глаза, что можно было счесть подтверждением слов Роберта.
— Адам, это, наверное, ты привязал свою лошадь там же, где стоит моя? — поинтересовался Роберт и, не дожидаясь ответа, подошел к Аманде и демонстративно обнял ее за пояс. — Ну что ж, так и быть, пусть постоят вместе. Заходи. Мы с Амандой будем рады похвастаться нашим гнездышком.
Адам, совершенно растерявшись от неожиданного поворота событий, машинально шагнул следом и был привлечен какой-то возней в дальнем углу. Аманда поспешила высвободиться из объятий и подхватила на руки завернутого в пеленки младенца. Только теперь, когда она с гордостью протянула Адаму своего сына, он впервые заметил что-то схожее с его прежней Амандой.
— Адам, ты только посмотри, каким большим стал Джонатан!
Адам с неохотой оторвал взгляд от ее лица и взглянул на ребенка, которого она держала на руках.
— Просто невероятно! — тут же вырвалось у него, стоило повнимательнее присмотреться к младенцу. — Как ему удалось так быстро вырасти? — Карстерс говорил вполне искренне — он действительно был удивлен той переменой, которая произошла всего затри месяца с крикливым бронзоволицым новорожденным. Теперь Адама вполне осмысленно разглядывал своими темными глазенками смешной краснощекий крепыш. Он протянул руки, чтобы самому подержать малыша, и заметил: — Он стал еще сильнее походить на отца, правда, Аманда? — Адам был целиком поглощен ребенком и не мог заметить, как судорожно скривилось лицо Роберта.
А Джонатан словно в ответ на замечание Адама вдруг просиял широкой беззубой улыбкой. И Адам еле слышно добавил при виде этой улыбки:
— И на мать. — Он вдруг наклонился и чмокнул красную бархатистую щечку, наслаждаясь странным удовольствием, с которым держал на руках этот крошечный живой комочек. — Он настоящий красавец, Аманда! — совершенно серьезно заверил Адам и вернул ребенка матери, чья милая улыбка наконец-то наполнилась прежней теплотой, а в глубине огромных синих глаз стояли молчаливые слезы.
Адама так тронула эта картина, что он на миг даже забыл о присутствии Роберта, пока тот не напомнил о себе каким-то скрипучим голосом:
— Ну что ж, Адам, ты можешь остаться поужинать с нами и даже переночевать, если захочешь.
Только лечь придется на полу у очага. В доме лишь одна кровать, на которой спим мы с Амандой.
Роберт нарочно лишний раз упомянул про кровать — пусть Адам не забывает, кто в доме хозяин. Аманда мучительно зарделась от стыда и поспешила забрать Джонатана, чтобы уложить его обратно в колыбель.
Адам лишь молча кивнул, предпочитая пока оставаться в роли наблюдателя и ни во что не вмешиваться. Остаток дня ему пришлось терпеть разглагольствования Роберта о прелестях уединенной семейной жизни. Хотя Адам надеялся улучить минуту и потолковать с Амандой наедине, но час проходил за часом, Роберт врал все вдохновеннее и все чаще демонстративно обнимал Аманду, а Аманда все глубже уходила в себя. Теперь она вообще не смела глянуть на Адама, и, когда все уселись ужинать, он едва мог добиться от нее хотя бы пары слов, неохотно слетавших с бледных непослушных губ. Наконец все насытились, Аманда встала, чтобы убрать посуду, и почувствовала, с каким вожделением поглядывает на нее Роберт. Мучительно краснея от стыда за его вызывающее поведение, она молча закончила мыть посуду, а патом взяла на руки Джонатана и ушла в угол, чтобы его покормить.
Адам не в силах был отвести зачарованный взгляд от Аманды, чье лицо осветилось удивительной любовью к сыну, которого она ласково гладила по темным блестящим волосам. Роберт долго что-то втолковывал Адаму раздраженным, сердитым тоном, пока до него дошел смысл его слов:
— Очень жаль, но мы не можем позволить тебе погостить у нас подольше, Адам. Ты ведь сам видишь, какая тесная эта хижина — здесь просто негде уединиться.
Адам предпочел не отвечать на этот откровенный намек, и Роберт встал с места и нарочно зевнул. А затем обратился к Аманде резким, не терпящим возражения тоном:
— Твой ребенок наверняка уже сыт. Поди сюда, нам тоже пора ложиться.
Аманда кинула затравленный взгляд в сторону Адама, но не посмела ослушаться. Мужчины вышли ненадолго во двор, а когда вернулись, возле очага уже было устроено ложе для гостя. Аманда стояла в одной ночной рубашке и вряд ли сама имела представление о том, как восхитительно сверкают ее густые волосы в свете очага. Роберт разглядывал ее с откровенным вожделением, и Аманда отшатнулась, понимая, что предвещает такой взгляд. А он вел себя все более откровенно, на глазах у Адама обняв ее за плечи и не спеша погладив по груди.
— Спокойной ночи, Адам, — многозначительно сказал Роберт. — Желаю тебе приятных снов.
Карстерс молча растянулся на циновке. Роберт дождался, пока ляжет Аманда, после чего быстро разделся и забрался в кровать. Первым делом он грубо оттащил ее от края, на котором она пыталась устроиться подальше от него, и привлек к себе.
— Роберт! — ахнула Аманда. — Как ты можешь!..
— Нет, Аманда, так и быть, я потерплю нынче ночью, — осипнув от едва сдерживаемой страсти, ответил он. — Нам еще предстоит немало ночей провести вдвоем — только ты и я, — и мы вполне успеем возместить то, что потеряли сегодня. — С этими словами он крепче прижал ее к себе и заснул.
В эту ночь Аманда почти не смыкала глаз и никак не могла дождаться утра. Появись Адам на пару месяцев раньше — и она знала бы наверняка, что сбылись ее самые заветные мечты. Вот только мечтать она давно уже себе запретила. Поздно, слишком поздно. Роберту отлично удался его замысел — благодаря жестокости и упрямству он вполне сумел подавить ее волю и чувство собственного достоинства. Он не давал ей покоя ни ночью, ни днем. Повинуясь непредсказуемым порывам своей исковерканной натуры, он заставлял ее ложиться под себя то лаской, то грубостью. И в конце концов та близость, которая всего год назад представлялась Аманде волшебным, чудесным слиянием, превратилась в болезненное, тошнотворное, скотское надругательство над ее телом, после которого она чувствовала себя избитой и изнасилованной. Такая, как она, не стоит сочувствия Адама и не имеет права просить его рисковать жизнью ради ее вызволения из лап Роберта. А уж в чем Аманда не сомневалась, так это в том, что Роберт и не подумает отпустить ее по-хорошему.
Так, значит, Адам был ранен в том бою. Ах, как бы ей хотелось самой ухаживать за ним во время лечения! Ведь она так и не расплатилась за то, что он сделал для нее. Сколько раз он уже спасал ей жизнь! В груди Аманды внезапно вскипел горький, истерический смех. Он спасал tft жизнь — и ради чего? Ради вот этой жуткой, жестокой игры в любовь и в семью, в которой она участвует под страхом смерти? Насколько она могла судить, Роберту скорее всего удалось добиться своего и наградить ее ребенком — ведь со времени последних недомоганий он не оставлял ее в покое ни одного дня, ни одной ночи. Казалось, он вообще не знает усталости — с таким ненасытным вожделением он набрасывался на Аманду, снова и снова доказывая свое право на ее тело. Увы, мечтать о свободе теперь слишком поздно. Куда она может податься? Кто захочет дать ей приют?
При первых же проблесках рассвета Аманда беспокойно заворочалась — ей не терпелось поскорее высвободиться из объятий Роберта, даже во сне не отпускавшего ее ни на миг. Осторожно приподняв голову, она посмотрела в сторону очага, туда, где на циновке спал Адам. Как это ни странно, но он выглядел совершенно бодрым, а в его зеленых глазах, обращенных к Аманде, читался вопрос. Он явно ничего не понимал в происходящем и хотел бы объясниться. Аманду так тронул этот взгляд, что она едва не вскочила в ту же минуту, чтобы кинуться к Адаму и умолять его о помощи. Ей до боли захотелось снова оказаться в кольце сильных, надежных рук и прижаться к знакомой широкой груди…
И Аманда хотела выскочить из кровати, но грубая рука мигом вернула ее на место. Роберт, побелев от ярости, прижал ее к подушке и зашипел, пронзая испепеляющим взглядом:
— Но тебе придется это сделать, Аманда, и как только ты возьмешь на руки моего ребенка, ты полюбишь его — а через него и меня! Он станет той нитью, что свяжет нас воедино, и ты останешься со мной навсегда!
Но не далее как на следующее утро стало ясно, что первую победу в этом странном поединке одержала Аманда. По крайней мере на какое-то время ей можно было не волноваться. Со злорадной улыбкой она объявила о том, что у нее начались месячные.
Аманда устало сгорбилась возле стола, опершись на локти и зажав лицо в ладонях, чтобы хоть ненадолго отгородиться от мрачной, невыносимой реальности. Слава Богу, он куда-то ушел, ибо с каждой минутой все труднее было сохранять отвагу и независимый вид. Созданная ею с таким трудом оборонительная стена начинала давать трещины. Аманда боялась, что может сорваться в любой момент и тогда Роберт увидит глубину ее растерянности и отчаяния. Она была более чем уверена, что как только ее мучитель обнаружит за равнодушным, каменным фасадом хоть малейшую слабину, он непременно воспользуется своим открытием самым гнусным образом. Ненависть, предрассудки и ревность сотворили настоящее чудовище из человека, долгие годы считавшегося другом. Тот Роберт, с которым она жила сейчас в этой хижине и вынуждена была делить ложе, являлся лишь жутким, извращенным подобием прежней личности, и вызывал в ней только страх и брезгливость. Но при этом ее почти не пугала собственная участь. Аманда медленно повернулась так, чтобы видеть ребенка, который не спал, но тихо лежал в колыбели и с любопытством разглядывал окружающее своими живыми темными глазенками.
Такой крошечный, невинный младенец. Как может Роберт так ненавидеть его?
На глаза Аманды навернулись слезы, а сердце сжалось от тоски. Инстинктивно она понимала, что с каждым днем Роберт все сильнее теряет связь с реальностью и становится все опаснее, как понимала и то, что его припадки, во время которых он избивает ее так жестоко, впоследствии пугают его самого не меньше, чем ее. И самым большим, самым тайным страхом стал теперь ее страх за Джонатана — не дай Бог, однажды Роберт направит на ребенка свою ярость. Только этот страх заставлял Аманду притворяться покорной и вести себя не лучше иной шлюхи, и делать вид, будто близость с Робертом ей приятна. Ей делалось тошно при мысли о том, сколько раз на дню приходилось ложиться под Роберта и ублажать его видимостью страсти, чтобы выкупить еще несколько часов безопасности для своего сына. Она чувствовала себя старой, грязной, истасканной и впервые в жизни подумала о том, что так же, наверное, должна чувствовать себя девушка, которую изнасиловали и избили.
Как всегда, в минуту слабости к ней непрошеным явился образ Адама, отчего тоска и отчаяние только усилились. Ну почему судьба обошлась с ней так жестоко, сначала навеки разлучив с Чингу, а потом лишив последней опоры и утешения? С того дня как Адам отправился в военный лагерь, прошло уже больше месяца. И она не имела ни малейшего понятия о том, чем закончился штурм форта Карильон и что стало с Адамом. Аманда старалась думать об этом как можно меньше. Ей и без того хватало неприятностей, и прежде всего нужно было беспокоиться о сыне.
Именно этому Аманда решила посвятить все свои мысли и поступки. Неудача, сопутствовавшая Роберту в первый месяц их совместной жизни, только распалила в нем упрямство и желание во что бы то ни стало поскорее зачать ребенка. И если бы Аманда не так боялась за своего сына — кто знает, может быть, жалкие, отчаянные попытки ^Роберта завоевать ее любовь имели бы больший успех? Но стоило ей увидеть, с каким отвращением он смотрит на Джонатана всякий раз, когда она подносит его к груди, какое нетерпение и раздражение вызывает любой звук, изданный милым, невинным младенцем, — ее ненависть вспыхивала с новой силой, а страх напоминал о том чудовище, которое притаилось за обращенным на нее вроде бы душевным взглядом карих глаз.
На протяжении последних дней ее отчаяние все возрастало, и, несмотря на честные попытки утихомирить Роберта и безропотно уступать его участившимся приставаниям с напускной ответной страстью, выдержка то и дело изменяла Аманде, и наружу прорывались истинные отвращение и гнев. В ответ Роберт неизменно впадал в ярость, и всякий раз, выместив на ее слабом, беззащитном теле свою звериную жестокость, он потом приходил в ужас от того, что натворил, и мучился от раскаяния и следующие несколько дней обращался с Амандой бережно и нежно. И так продолжалось до тех пор, пока верх снова не брала его необузданная похоть.
Подошел к концу второй месяц, и у Аманды снова начались женские недомогания. На этот раз ей было не до торжества, испытанного при первом доказательстве своей победы. Нет, она по-прежнему содрогалась при одной мысли о ребенке от Роберта. Но она очень боялась, что Роберт снова придет в бешенство, узнав об очередном поражении.
И Аманда до последнего молчала о своих месячных. Вот уже настало время готовить ужин из тех немногих скудных запасов, что еще оставались в избушке. Она постаралась вести себя спокойно. Однако ночь подступала все ближе, и Роберт так или иначе должен был все узнать. Аманда не спеша накормила Джонатана и уложила его спать. Судя по нараставшему нетерпению в глазах Роберта, он вот-вот предложит ей сделать то же. Молчать дольше было нельзя, и она произнесла как можно более непринужденно, старательно избегая смотреть Роберту в глаза:
— Знаешь, у меня начались месячные.
В избушке повисла такая напряженная тишина, что даже дрова в очаге, похоже, перестали трещать. Наконец Аманда набралась храбрости и посмотрела на Роберта — оказывается, он так и застыл на месте, не донеся трубку до рта. И тогда у нее на глазах его лицо медленно исказилось от тяжелейшей душевной муки. Швырнув трубку на пол, он мгновенно оказался рядом с Амандой и схватил ее за плечи.
— И ты готова плясать от радости, верно, Аманда? — Он говорил глухо, уткнувшись лицом ей в макушку. — Целый месяц я старался убедить себя, что поверил в искренность твоих ласк, хотя знал, что все это притворство, вызванное страхом. — Он прижал ее к себе так, что она чуть не задохнулась и стала дышать часто-часто, а сам продолжал сдавленно, прерывисто, сотрясаясь от избытка чувств: — Сейчас ты снова выиграла, но ведь за этим месяцем последует еще один, и еще… И мы не ступим отсюда ни шагу, пока у тебя под сердцем не зашевелится мой ребенок и пока я не буду уверен, что владею тобой до конца.
На миг отстранившись, Роберт подхватил ее легкое тело и отнес в постель. Осторожно уложил Аманду и принялся раздевать неловкими, дрожащими руками. Обнажились пышные белоснежные груди, и Роберт задержался на секунду, чтобы покрыть их жадными, жгучими поцелуями. А затем он снова принялся раздевать ее, и Аманда испуганно охнула:
— Роберт, ты ведь знаешь, что сегодня нельзя. У меня месячные.
Однако он не обращал внимания на ее слова, пока не раздел совсем. После чего поспешил освободиться от одежды сам, забрался в кровать и привычно прижался к ней всем телом. Аманда была в отчаянии; она чувствовала, как его переполняет желание, несмотря на то что близость сегодня была невозможна. И с огромным облегчением услышала его шепот:
— Нет, Аманда, я не трону тебя. Я просто хочу, чтобы ты была рядом и я видел, что ты принадлежишь мне, только мне. — Он поколебался и все же сказал — тихо, ласково: — Я так люблю тебя, Аманда. И рано или поздно ты тоже полюбишь меня. Вот увидишь.
Незаметно подкрался рассвет, и начался новый день в том глухом лесу, что удерживал Аманду с сыном куда надежнее чугунных решеток. Роберт был верен своему слову и с молчаливым упорством стал готовиться к зимовке: коптил мясо, сушил ягоды, собирал орехи, не надеясь особо на помощь Аманды, которая открыто возражала против его намерений. И страсть Роберта ничуть не ослабела. Напротив, его приставания становились все более частыми, и выносить их было все тяжелее. А Роберту все казалось мало — он был готов без конца любоваться Амандой, прикасаться к ней и ласкать в самых интимных местах. Однако стоило попытаться избавиться от его назойливых рук — в карих глазах зажигалась еще более сильная страсть, и он буквально набрасывался на Аманду, чтобы лишний раз утвердиться в своем господстве над дивным телом. Наконец ей так надоедала эта бесконечная возня, что она попросту возвращалась к прерванной работе, стараясь делать вид, что не замечает ею рук и торжествующего, пылающего взгляда.
Как ни странно, но за время своего вынужденного сожительства с Робертом Аманда почти не изменилась внешне, и ничто не говорило о ее бесконечных муках, кроме равнодушного, неподвижного взгляда. Окончательно иссякли былые ревность и тепло, и лишь любовь к ребенку горела в сердце. Она не смела больше думать о Чингу — считала себя оскверненной настолько, что не была достойна даже вспоминать о том чистом, чуть ли не святом чувстве, что существовало когда-то между ними. Ее душу покинула призрачная надежда на свободу. Как долго ей еще удастся противостоять упрямству Роберта и не забеременеть? Пока он трудился впустую — но ведь ясно же, что без конца это продолжаться не может. Все внутри у нее было разрушено, уничтожено, убито, а отчаяние и безнадежность так велики, что от прежней живой и милой Аманды оставалась лишь пустая — пусть и по-прежнему прекрасная — бездушная оболочка.
Яркий, солнечный рассвет не принес особого тепла — ведь даже чудесные деньки в октябре уже слишком коротки и прохладны. К концу этого месяца пришло очередное свидетельство того, что Аманда все еще не успела забеременеть. Роберт встретил эту новость с угрюмым упрямством — видимо, утешался тем, что грядет долгая зима, а значит, и длинные, темные ночи. При мысли об этом Аманде делалось дурно, и она старалась держаться, думая только о сыне. Он, Джонатан, краснокожий темноглазый малыш, был единственной нитью, связывавшей ее с жизнью, омраченной бесконечным позором и унижением.
Аманда поспешила собрать свежевыстиранные пеленки и вынесла их наружу, надеясь высушить побыстрее на солнце. Роберт с самого утра ушел на охоту. По мере приближения зимы с ее долгими ночами, когда Аманда лишится возможности хоть ненадолго оставаться в избушке одной, в душе неуклонно нарастал липкий, мертвящий страх. Не желая портить нечастые минуты уединения, Аманда постаралась заглушить в себе эти мысли и сосредоточилась исключительно на мокрых пеленках и ласковом тепле осеннего солнышка.
Как ужасно эта осень не походила на предыдущую! На несколько коротких мгновений Аманда поддалась слабости и вспомнила прошлый октябрь с его открытиями, с полученными ею первыми уроками любви… Чингу! Даже теперь, когда Аманда считала, что в ее душе не оставалось места для нормального чувства, ей становилось больно от утраты. Она зажмурилась, представив ласковый, чуткий взгляд угольно-черных глаз, сверкавших на мужественном, бронзово-красном лице, и широкую, открытую улыбку, предназначенную только ей одной. Не в силах больше выдержать эту пытку и чувствуя, что может умереть от тоски, Аманда приказала себе выбросить из головы Чингу и думать исключительно о том, чем сейчас занимается.
Она так преуспела в этом намерении, что даже не обратила внимания, как зашелестели за спиной кусты, пока глубокий, звучный голос не окликнул ее еле слышно:
— Аманда!
Она ошарашенно застыла, она узнала этот голос в тот же миг! Медленно, нерешительно Аманда обернулась к кустам — и ее синие глаза встретились с такими знакомыми, такими близкими зелеными глазами! Милое, нежное лицо вспыхнуло на секунду от счастья и моментально побледнело пуще прежнего. Она задрожала и покачнулась. Адам выскочил из своего укрытия и подхватил ее на руки, не давая упасть. И так велико было счастье снова прижать к груди ее легкое, хрупкое тело, что Карстерс на миг зажмурился, упиваясь этой минутой, о которой мечтал столько месяцев. «Аманда, моя милая, моя любимая!» — повторял он про себя, а вслух бормотал какие-то бессвязные, смешные слова утешения, стараясь подбодрить испуганное юное существо, дрожавшее у него в объятиях. Ради такого вот момента он был готов снова и снова пройти через те испытания, что выпали на его долю за последнее время.
Адам довольно смутно помнил первые дни, когда в бреду метался по койке в убогом колониальном госпитале и мучился от острой, режущей боли в груди, не дававшей ему даже говорить. Впрочем, ему не было нужды позже расспрашивать кого-то о том, чем кончилась атака, — достаточно было взглянуть на окружавшие его лица несчастных, расплатившихся собственной кровью за ужасный разгром, Он снова и снова с отчаянием осматривал все закоулки комнаты в надежде увидеть единственное, самое дорогое лицо. В конце концов Адам стал утешать себя тем, что вряд ли Аманде с ребенком на руках удалось бы преодолеть целых шестнадцать миль лесной дороги от форта Эдуард, чтобы оказаться рядом с ранеными солдатами. Однако простое и резонное объяснение ее отсутствия только усилило желание поскорее увидеть Аманду вновь. Наконец Адам заметил знакомое лицо. Он окликнул доктора Картрайта, который двигался между ранеными и умирающими.
— Доктор Картрайт!
Доктор повернул свое мясистое лицо и отвлекся от очередного пациента. Увидев Адама, он двинулся к нему со смущенной улыбкой и крепко пожал руку.
— Адам, дружище! Как я рад, что тебе полегчало! Адам нетерпеливо ответил на пожатие и спросил о том, что не давало ему покоя:
— Что с Амандой, доктор? У нее все в порядке? Она знает, что я ранен? Я бы не хотел, чтобы она пугалась понапрасну.
На миг пышущая здоровьем физиономия как-то поблекла, и у Адама тревожно екнуло сердце. Врач был в явном замешательстве и не знал, что сказать.
— Что такое, доктор? С ней что-то случилось?
От тревоги Адам задыхался, а рана в груди напомнила о себе острой, пронзительной болью. Доктору стало ясно, что затянувшееся молчание только усилит беспокойство его пациента, и он с запинкой произнес:
— Нет, Аманда не знает, что тебя ранили. Потому что еще до того, как бой закончился, она исчезла из форта Эдуард вместе с Робертом Хандли!
Адам не поверил своим ушам — он решил, что это лихорадка от раны проделывает свои жестокие шутки, и хрипло прошептал:
— Вы что же, хотите сказать, что она сама, по доброй воле сбежала с Робертом Хандли?! Да я ни за что в это не поверю! Вы же знаете не хуже меня, что она его на дух не выносит!
— И тем не менее, Адам, часовой у ворот утверждает, что они уехали вместе. Она сидела в седле, не связанная, и держала на руках ребенка. Ее никто не тащил силой, и она сопровождала Роберта по доброй воле.
— Я ни за что не поверю… — начал было Адам, но захрипел, не в силах справиться с жуткой болью, сковавшей грудь и лишавшей возможности вымолвить еще хоть слово.
— Адам, лучше тебе успокоиться и не мучить себя понапрасну, — твердо сказал доктор Картрайт. Однако Адам продолжал свои отчаянные, болезненные попытки снова заговорить, и врач многозначительно добавил: — Адам, я в любом случае больше не собираюсь с тобой об этом спорить. Теперь тебе известно все, что знаю я сам о том, как Аманда исчезла из форта Эдуард. Она ни с кем не разговаривала о предстоящем отъезде, и с тех пор никто их нигде не видел. И если ты не желаешь согласиться с общим мнением о том, что она сбежала, что ж, тогда попробуй сам найти правильный ответ. — Тут Картрайт наклонился, чтобы заглянуть прямо в измученные, смятенные глаза Адама, и мягко добавил: — И если тебе и впрямь неймется отправиться на поиски, я бы на твоем месте прежде всего позаботился о своем здоровье — иначе вообще не успеешь встать на ноги до того, как наступят холода и соваться в лес станет слишком опасно.
Адам не мог не признать, что на данный, момент доктор Картрайт дал ему самый разумный совет, — он подчинился и постарался набраться терпения.
Как только его организм немного окреп, Адам отправился на поиски, и месяцы мучительных упорных блужданий вывели его наконец к этой избушке. Но стоило взглянуть на Аманду, сосредоточенную на своей нехитрой работе и не замечавшую его, стоило полюбоваться тем, как ласковый легкий ветерок перебирает пряди серебристых волос, — и он тут же решил, что не напрасно потратил на поиски все это время и не напрасно прошел через столько опасностей и разочарований. Однако уже в следующую минуту чутье подсказало Адаму, что что-то идет не так. Да, на ее лице читалось сильное потрясение — еще бы, ведь он появился так неожиданно, — но и только. Она явно не испытывала от встречи никакой радости!
Внезапный яростный окрик за спиной вырвал Адама из задумчивости.
— Даже если ты ее старый друг, нечего тебе так тискать мою жену, Адам!
— Твою жену?.. — растерянно повторил Адам. Он невольно отступил и заглянул в лицо Аманде.
В ее синих глазах вспыхнула жгучая ненависть, и она яростно выкрикнула:
— Я ему не жена!
Но Роберт самоуверенно возразил:
— Ты давно являешься моей женой по всем понятиям — исключая простую формальность. Но рано или поздно мы сумеем устранить и ее.
На глазах у Адама Аманда вся как-то сжалась и потупила глаза, что можно было счесть подтверждением слов Роберта.
— Адам, это, наверное, ты привязал свою лошадь там же, где стоит моя? — поинтересовался Роберт и, не дожидаясь ответа, подошел к Аманде и демонстративно обнял ее за пояс. — Ну что ж, так и быть, пусть постоят вместе. Заходи. Мы с Амандой будем рады похвастаться нашим гнездышком.
Адам, совершенно растерявшись от неожиданного поворота событий, машинально шагнул следом и был привлечен какой-то возней в дальнем углу. Аманда поспешила высвободиться из объятий и подхватила на руки завернутого в пеленки младенца. Только теперь, когда она с гордостью протянула Адаму своего сына, он впервые заметил что-то схожее с его прежней Амандой.
— Адам, ты только посмотри, каким большим стал Джонатан!
Адам с неохотой оторвал взгляд от ее лица и взглянул на ребенка, которого она держала на руках.
— Просто невероятно! — тут же вырвалось у него, стоило повнимательнее присмотреться к младенцу. — Как ему удалось так быстро вырасти? — Карстерс говорил вполне искренне — он действительно был удивлен той переменой, которая произошла всего затри месяца с крикливым бронзоволицым новорожденным. Теперь Адама вполне осмысленно разглядывал своими темными глазенками смешной краснощекий крепыш. Он протянул руки, чтобы самому подержать малыша, и заметил: — Он стал еще сильнее походить на отца, правда, Аманда? — Адам был целиком поглощен ребенком и не мог заметить, как судорожно скривилось лицо Роберта.
А Джонатан словно в ответ на замечание Адама вдруг просиял широкой беззубой улыбкой. И Адам еле слышно добавил при виде этой улыбки:
— И на мать. — Он вдруг наклонился и чмокнул красную бархатистую щечку, наслаждаясь странным удовольствием, с которым держал на руках этот крошечный живой комочек. — Он настоящий красавец, Аманда! — совершенно серьезно заверил Адам и вернул ребенка матери, чья милая улыбка наконец-то наполнилась прежней теплотой, а в глубине огромных синих глаз стояли молчаливые слезы.
Адама так тронула эта картина, что он на миг даже забыл о присутствии Роберта, пока тот не напомнил о себе каким-то скрипучим голосом:
— Ну что ж, Адам, ты можешь остаться поужинать с нами и даже переночевать, если захочешь.
Только лечь придется на полу у очага. В доме лишь одна кровать, на которой спим мы с Амандой.
Роберт нарочно лишний раз упомянул про кровать — пусть Адам не забывает, кто в доме хозяин. Аманда мучительно зарделась от стыда и поспешила забрать Джонатана, чтобы уложить его обратно в колыбель.
Адам лишь молча кивнул, предпочитая пока оставаться в роли наблюдателя и ни во что не вмешиваться. Остаток дня ему пришлось терпеть разглагольствования Роберта о прелестях уединенной семейной жизни. Хотя Адам надеялся улучить минуту и потолковать с Амандой наедине, но час проходил за часом, Роберт врал все вдохновеннее и все чаще демонстративно обнимал Аманду, а Аманда все глубже уходила в себя. Теперь она вообще не смела глянуть на Адама, и, когда все уселись ужинать, он едва мог добиться от нее хотя бы пары слов, неохотно слетавших с бледных непослушных губ. Наконец все насытились, Аманда встала, чтобы убрать посуду, и почувствовала, с каким вожделением поглядывает на нее Роберт. Мучительно краснея от стыда за его вызывающее поведение, она молча закончила мыть посуду, а патом взяла на руки Джонатана и ушла в угол, чтобы его покормить.
Адам не в силах был отвести зачарованный взгляд от Аманды, чье лицо осветилось удивительной любовью к сыну, которого она ласково гладила по темным блестящим волосам. Роберт долго что-то втолковывал Адаму раздраженным, сердитым тоном, пока до него дошел смысл его слов:
— Очень жаль, но мы не можем позволить тебе погостить у нас подольше, Адам. Ты ведь сам видишь, какая тесная эта хижина — здесь просто негде уединиться.
Адам предпочел не отвечать на этот откровенный намек, и Роберт встал с места и нарочно зевнул. А затем обратился к Аманде резким, не терпящим возражения тоном:
— Твой ребенок наверняка уже сыт. Поди сюда, нам тоже пора ложиться.
Аманда кинула затравленный взгляд в сторону Адама, но не посмела ослушаться. Мужчины вышли ненадолго во двор, а когда вернулись, возле очага уже было устроено ложе для гостя. Аманда стояла в одной ночной рубашке и вряд ли сама имела представление о том, как восхитительно сверкают ее густые волосы в свете очага. Роберт разглядывал ее с откровенным вожделением, и Аманда отшатнулась, понимая, что предвещает такой взгляд. А он вел себя все более откровенно, на глазах у Адама обняв ее за плечи и не спеша погладив по груди.
— Спокойной ночи, Адам, — многозначительно сказал Роберт. — Желаю тебе приятных снов.
Карстерс молча растянулся на циновке. Роберт дождался, пока ляжет Аманда, после чего быстро разделся и забрался в кровать. Первым делом он грубо оттащил ее от края, на котором она пыталась устроиться подальше от него, и привлек к себе.
— Роберт! — ахнула Аманда. — Как ты можешь!..
— Нет, Аманда, так и быть, я потерплю нынче ночью, — осипнув от едва сдерживаемой страсти, ответил он. — Нам еще предстоит немало ночей провести вдвоем — только ты и я, — и мы вполне успеем возместить то, что потеряли сегодня. — С этими словами он крепче прижал ее к себе и заснул.
В эту ночь Аманда почти не смыкала глаз и никак не могла дождаться утра. Появись Адам на пару месяцев раньше — и она знала бы наверняка, что сбылись ее самые заветные мечты. Вот только мечтать она давно уже себе запретила. Поздно, слишком поздно. Роберту отлично удался его замысел — благодаря жестокости и упрямству он вполне сумел подавить ее волю и чувство собственного достоинства. Он не давал ей покоя ни ночью, ни днем. Повинуясь непредсказуемым порывам своей исковерканной натуры, он заставлял ее ложиться под себя то лаской, то грубостью. И в конце концов та близость, которая всего год назад представлялась Аманде волшебным, чудесным слиянием, превратилась в болезненное, тошнотворное, скотское надругательство над ее телом, после которого она чувствовала себя избитой и изнасилованной. Такая, как она, не стоит сочувствия Адама и не имеет права просить его рисковать жизнью ради ее вызволения из лап Роберта. А уж в чем Аманда не сомневалась, так это в том, что Роберт и не подумает отпустить ее по-хорошему.
Так, значит, Адам был ранен в том бою. Ах, как бы ей хотелось самой ухаживать за ним во время лечения! Ведь она так и не расплатилась за то, что он сделал для нее. Сколько раз он уже спасал ей жизнь! В груди Аманды внезапно вскипел горький, истерический смех. Он спасал tft жизнь — и ради чего? Ради вот этой жуткой, жестокой игры в любовь и в семью, в которой она участвует под страхом смерти? Насколько она могла судить, Роберту скорее всего удалось добиться своего и наградить ее ребенком — ведь со времени последних недомоганий он не оставлял ее в покое ни одного дня, ни одной ночи. Казалось, он вообще не знает усталости — с таким ненасытным вожделением он набрасывался на Аманду, снова и снова доказывая свое право на ее тело. Увы, мечтать о свободе теперь слишком поздно. Куда она может податься? Кто захочет дать ей приют?
При первых же проблесках рассвета Аманда беспокойно заворочалась — ей не терпелось поскорее высвободиться из объятий Роберта, даже во сне не отпускавшего ее ни на миг. Осторожно приподняв голову, она посмотрела в сторону очага, туда, где на циновке спал Адам. Как это ни странно, но он выглядел совершенно бодрым, а в его зеленых глазах, обращенных к Аманде, читался вопрос. Он явно ничего не понимал в происходящем и хотел бы объясниться. Аманду так тронул этот взгляд, что она едва не вскочила в ту же минуту, чтобы кинуться к Адаму и умолять его о помощи. Ей до боли захотелось снова оказаться в кольце сильных, надежных рук и прижаться к знакомой широкой груди…