Барлоу Джеффри. Дом в глухом лесу (Северные огни - 2)

   Так уж вышло, что в этот самый момент в дверь просунула голову полная его противоположность - очень вовремя, так что лучшей возможности для сопоставления нечего и желать. То была прелестная девушка лет двадцати; мягкие завитки темных волос обрамляли лицо открытое и бесхитростное. Прибавьте к этому решительный лоб и прямой, честный взгляд ясных глаз. Двигалась она тем быстрым, целеустремленным шагом, что свидетельствует о деловитости и рачении. Друзья ценили ее за приветливость, прямодушие и откровенность в речах; она ведать не ведала, что такое притворство, и не боялась оспаривать общепринятые мнения. Короче говоря, то была девушка весьма и весьма незаурядная. А пришла она, как явствовало из ее слов, за отцом: никем иным, как старым нашим знакомцем мистером Айвзом, что ни для кого сюрпризом не окажется.
   - Что такое, Черри, деточка? - вопросил хозяин гостиницы, оборачиваясь от стола, за которым обосновался бок о бок со своими завсегдатаями. С первого же взгляда было видно, что это и впрямь отец и дочь: сходство угадывалось в его живых серых глазах и в выражении честного лица.
   - Карета приехала! - возвестила девушка, встряхнув головой.
   Мистер Айвз сей же миг хлопнул ладонями по переднику и вскочил с места.
   - Ага! Ну наконец-то, - воскликнул он. - "Летучая мулатка" из Малбери, не иначе. Она уж на несколько часов опаздывает. Вы меня извините, джентльмены.
   И мистер Айвз бегом бросился за дверь встречать приезжих, по пути призывая своего помощника и буфетчика, мистера Джона Джинкинса. В ночном воздухе уже разносился голос конюха, наставляющего подручных, чтобы те поставили лошадей в стойла да задали им корму.
   - По-моему, хитрющий он тип, да и мозгов ему не занимать, - промолвил моложавый толстоватый джентльмен из числа ближайшего окружения мистера Айвза. Его темные коротко подстриженные волосы смахивали на своего рода шлем; по контрасту с густой шевелюрой лицо казалось совсем крошечным. Непомерно кустистые брови сливались над переносицей в сплошную щетинистую полосу: ни дать ни взять лохматая гусеница. А из-под этой щетки непрестанно постреливали туда-сюда живые, зоркие глаза. В тесной темнице рта скрывались крупные желтые зубы; всякий раз, заговорив, он лишь с превеликим трудом при помощи губ не давал резцам вырваться на свободу.
   - Кто хитрющий тип? - переспросил один из завсегдатаев, некто мистер Томас Тадуэй, местный бакалейщик.
   - Да тот господин из Скайлингдена. Новый жилец, стало быть. По-моему, парень скаредничает да скопидомствует лишь затем, чтобы скрыть от всех и каждого, насколько он богат. Задумал отвадить местных нахлебников. На мой взгляд, хитро придумано; тут человек с головой расстарался, вот оно как.
   Приверженец этого мнения звался мистер Тони Аркрайт - ветеринар и завзятый охотник, отличный наездник, большой любитель табака, азартных игр и выпивки. Последнее из перечисленных качеств он наглядно продемонстрировал прямо сейчас, одним глотком осушив стакан наполовину.
   - Так вот, господа, - подвел итог он, со значением оглядывая собутыльников. - По мне, истины разве что слепой не заметит, дальше судить и рядить я не намерен.
   - Боюсь, я скорее склонен присоединиться к мнению хозяина, - проговорил священник, сидящий рядом с ним. В отличие от мистера Аркрайта молодой викарий Шильстон-Апкота не жаловал ни охоту, ни табак, ни тем более азартные игры, хотя от горячительных напитков не отрекался. - До сих пор мы не имели удовольствия познакомиться с семьей Уинтермарч лично, однако нам удалось разжиться какими-никакими обрывками сведений от Уэсли, подручного столяра, а тот уже побывал в усадьбе не раз и не два. Как юноша поведал моей дражайшей супруге, Уинтермарчи производят впечатление семейства респектабельного, скромного, замкнутого, возможно, погруженного в науку, к пустой болтовне не склонного, и украшений, этих материальных и зримых свидетельств богатства, при них не наблюдается. Да и сам дом, как сообщает Уэсли, обставлен крайне скудно.
   - Вот и мы то же самое слышали, - закивали остальные.
   - Все это либо к добру, либо к худу, - объявил ветеринар.
   - Как так, мистер Аркрайт? - осведомился викарий, поправляя посеребренные очки.
   - Сами рассудите. Ежели джентльмен склонен к пустословию, зачастую случается так, что в его речах истине соответствует лишь малая толика; все прочее - чистой воды надувательство. Это-то и дурно, на мой взгляд. Все равно как молодой норовистый рысак. Сам не знаешь, что ему придет в голову в следующий момент и что тут - всерьез, а что - пустой каприз.
   - К сожалению, мистер Аркрайт, такие случаи нередки.
   - А зачастую случается и так, что джентльмен, весь из себя такой почтенный и внешне сдержанный, в глубинах души таит мотивы и замыслы, выдавать которые не спешит, поскольку добра от них ближнему не будет. И это тоже очень, очень худо.
   - Да, всецело с вами согласен, хуже и быть не может. И тоже на каждом шагу случается.
   - С другой же стороны, господин, весь из себя почтенный и сдержанный, возможно, просто-напросто честный, прямодушный вояка и ничего такого в себе не скрывает: какой есть, такой есть. Бесхитростный джентльмен, надежный джентльмен, вроде как наш Айвз. Вот это, на мой взгляд, очень даже хорошо.
   - Вы абсолютно правы. Правы от первого слова до последнего, мистер Аркрайт.
   - Ну и к чему же мы пришли? - вопросил доктор Холл, впервые за весь вечер нарушая молчание.
   Викарий покачал головой; прочие завсегдатаи последовали его примеру. Ветеринар чисто риторически осведомился:
   - Интересно, что обо всем об этом думает Марк?
   - Боюсь, сквайра Далройдского вновь прибывшие особо не заинтересуют, вздохнул викарий. - Вы же знаете, на дела прихода он почитай что рукой махнул, равно как и на события в Шильстон-Апкоте в общем и целом. Все и без меня помнят последний церковный совет, так что я лучше промолчу. Разумеется, это - прерогатива мистера Тренча, однако если он не желает озаботиться важными вопросами, затрагивающими церковь и церковные должности - в своих собственных владениях, в конце-то концов! - на что ему, спрашивается, сдались новые обитатели Скайлингдена?
   - По-моему, викарий, вы не вполне справедливы, э? - невозмутимо отозвался доктор. - Молодой Марк, в конце концов, законный владелец Далройда и в качестве такового полноправный хозяин своего бенефиция. Хотя сквайр по традиции вникает в повседневные дела прихода, ничего обязательного в этом нет. Он - лишь один из многих местных жителей, кого так или иначе затрагивают приходские дела.
   - Доктор, вы меня не поняли. Мистер Тренч - превосходный человек, джентльмен достойный и честный, и я им искренне восхищаюсь. Однако же, как могу я сказать на основе собственного опыта, - вздохнул преподобный мистер Скаттергуд, - за те недолгие два года, что мы с моей дражайшей Диной прожили в приходе, мистер Тренч почти не выказывал интереса в отношении церкви, не говоря уже о смиренном пастыре. Бенефиций Шильстон-Апкота заложен и перезаложен; готов поручиться, что если не приму мер, так очень скоро придется мне даже за стихарь из своего кармана платить. Впрочем, наверное, такова участь деревенского священника. Должность наша непрочна и зыбка, что вода, засим должно нам удовольствоваться тем, что радеем мы в одиночестве о благе ближнего.
   - Честное слово, викарий, ничегошеньки-то вы не добьетесь, устанавливая сбор на ремонт церковной колокольни, - возразил мистер Аркрайт. - Вот из-за этого Марк и взъелся на вас на церковном совете. И кто его осудит, спрошу я вас? По мне, так разумнее было бы вам с церковными старостами устроить подписку.
   - Видимо, в конце концов нас к этому вынудят.
   - Обязательного сбора никто не потерпит - никто из людей солидных, я имею в виду, а с бедняков много не возьмешь. Возможно, традиция именно такова, да только на мой взгляд она просто-напросто силу утратила, тем паче учитывая, что за настроения царят в приходе. А против воли большинства сбор не установишь - нет-нет, и здесь тоже судить и рядить более ни к чему.
   Несколько слушателей согласно закивали. Викарий и мистер Тренч и в самом деле не всегда ладили, зачастую как раз по вине вспыльчивого молодого сквайра, но и мистер Марк Тренч отнюдь не пренебрегал своими обязанностями настолько, как порою следовало из слов викария. Равно как и преподобный мистер Горацио Скаттергуд не испытывал такой острой нужды в средствах, поскольку в придачу к приходскому содержанию обладал еще и небольшим личным капиталом, а кроме того, получал проценты с приданого жены, так что все это, даже учитывая приходские расходы, покрываемые им из своего кармана, наверняка существенно облегчало бремя одинокого радения на благо ближнего.
   Вот в таком направлении и текли разговоры тем вечером, и вот какие слухи передавались из уст в уста касательно Бида Уинтермарча и его обустройства в усадьбе. Впрочем, о Скайлингдене судачили ныне по всему городу: в особнячке Грей-Лодж, и в бакалейной лавке, и в вафельной мисс Кримп, и в Проспект-Коттедже; причем в Проспект-Коттедже - особенно, ведь там проживал мистер Томас Доггер, а деревенские жители нимало не сомневались: любопытный поверенный вот-вот займется этим делом вплотную.
   Примерно в то же самое время, вскорости после прибытия новых жильцов, однажды ночью в городе приключились беспорядки. Мусорные ящики оказались перевернуты, окна перебиты, лошади и собаки разнервничались. Церковный сторож, проснувшись ночью в своем домике позади церкви Святой Люсии Озерной, выглянул из окна и увидел, что по кладбищу крадется смутно различимая фигура. Тяжело ступая, существо вышло в лунный свет - и сторож сразу же опознал в нем тупорылого медведя: по гигантским размерам, по переваливающейся походке, по форме головы и чрезмерно длинным конечностям. И не просто медведя, а почтенную, подагрическую особь по прозвищу Косолап седого самца, что вот уже несколько лет рыскал по густым чащам вокруг Скайлингденского леса и мыса. Видимо, раздраженный тем, что в усадьбе вновь поселились люди, в доме кипит бурная деятельность, а работники расхаживают туда-сюда, престарелый ветеран выбрался из леса поискать себе хлеба насущного в другом месте.
   Однако же этим происшествие, по всей видимости, не исчерпывалось, поскольку церковный сторож немало встревожился. С какой стати встревожился он и отчего преисполнился самых дурных предчувствий, пусть до поры остается тайной. Довольно и того, что при виде медведя на кладбище сторож обеспокоился не меньше, чем в прошлый понедельник, когда впервые увидел семейство Уинтермарч.
   Глава 2
   СКВАЙР ДАЛРОЙДСКИЙ
   Деревня Шильстон-Апкот в отличие от Галлии времен Цезаря по своей совокупности разделяется лишь на две части - верхнюю и нижнюю. Нижний Шильстон-Апкот - собственно, деревня как таковая - куда обширнее и раскинулся на берегу озера. Главная его артерия зовется, как можно легко предположить, Нижней улицей; изначально она представляла собою часть каретного тракта и отходила от основного маршрута в том самом месте, где дорога выныривает из Мрачного леса - обширного царства вечнозеленых деревьев и дубов, раскинувшегося между Талботскими пиками и Одиноким озером. Вдоль Нижней располагались все местные торговые лавки, церковь и церковное кладбище, дома призрения, общинный выгон, ярмарочная площадь с крестом, средняя классическая школа и множество жилых домов. В дальнем конце деревни, на окраине, улица уводит к близстоящему холму, по склону которого от "Деревенского герба" сбегает каменная лестница. Посредством этой лестницы нетрудно спуститься в нижний Шильстон-Апкот прямо из гостиницы, возведенной на проезжей дороге над деревней.
   Эта дорога - продолжение большого тракта от Вороньего Края обслуживает верхний Шильстон-Апкот, разползшийся в беспорядке по склону холма. Здесь стоят дома более солидных представителей общины. Самые броские в лесу не прячутся, но гордо красуются у всех на виду; домишки поскромнее и позастенчивее скрываются среди деревьев. На небольшом расстоянии все по той же дороге, за воротами и за усыпанной гравием аллеей, уводящей к "Гербу", в конце следующей подъездной аллеи, чуть дальше, в летний день мерцают мягким светом стены Далройда.
   Помещичий дом Далройда, подобно Скайлингден-холлу и жилым домам нижнего Шильстон-Апкота, выстроен был из доброго талботширского камня. Сквозь обступившие особняк кустарники глядели крепко сколоченные квадратные глаза-окна; а выше к небесам вздымалась крытая красно-бурой черепицей крыша с крутыми скатами, изысканными фронтонами и изящной формы трубами. Арочный вход под покатыми свесами крыши, увитое плющом крыльцо, пересвист птиц в кущах изгороди, протяженная открытая галерея для прогулок, очаровательный, весь такой улыбчивый садик, шпалеры, утопающие в море роз, - все радовало глаз прохожего. Здесь в роскоши и великолепии жил единственный прямой потомок древнего талботширского рода Тренчей, сквайр Далройдский, каковому, как вы вскорости убедитесь, суждено сыграть в нашей истории отнюдь не последнюю роль.
   Нынешнему сквайру не так давно перевалило за тридцать; сей джентльмен отличался характером скорее праздным, то есть ко всему на свете приступал неспешно, спустя рукава. В чем бы ни заключалось дело, каковы бы ни были обстоятельства, каким бы срочным ни оказался случай, отклик неизменно следовал один и тот же: тщательно отрежиссированная бездеятельность, нарочитая равнодушная беззаботность, зачастую приправленные цинизмом: такое отношение было настолько же неотъемлемой составляющей его существа, как усы и длинные бакенбарды - частью лица.
   Что до лица, так усы и бакенбарды отчасти роднили его с мистером Видом Уинтермарчем, но на этом всякое сходство заканчивалось, ибо мистер Марк Тренч обладал лицом и впрямь примечательным. Ничего эффектного и ястребиного в нем не было; лицо походило скорее на бесплодную пустошь. Тусклое, тяжеловесное, бесформенное и какое-то комковатое, словно при его создании Всемогущего поджимало время, так что Он прилепил сюда - нос, а сюда - глаз в страшной спешке и не составив предварительно общего замысла. В результате глаза мистера Тренча оказались слишком малы и слишком узки и слишком близко посажены, причем один - чуть выше другого, так что лохматая бровь нависала над ними обоими. Нос был короткий, приплюснутый, шарообразный на конце, с широкими ноздрями. Усы, правда, от обычных размеров не отклонялись, зато губы под ними выглядели чересчур полными. Бакенбарды доходили до ушей и там разом обрывались, а волосы над ними сдали свои позиции еще в те времена, когда владельцу исполнилось двадцать один. В результате сквайр почти не показывался на людях без спортивной шапочки с полями - отправлялся ли он погулять в леса или прохлаждался в усадьбе, - а выезжая верхом, надевал черную касторовую шляпу. Темная визитка, белый жилет, черный шейный платок, золотые часы и кольца-печатки, крапчатые брюки, лакированные сапоги с коротким голенищем и сигара, небрежно прихваченная пальцами, довершали повседневный портрет сей праздной личности.
   По чести говоря, мистер Тренч отлично сознавал все свои недостатки и при случае их даже комментировал. Он относился к ним равнодушно, беззаботно, словом, вполне свыкся и сроднился с ними, как и пристало его характеру; он примирился с тем, что дано от природы, - по крайней мере уверял, что так, ибо тем не менее было очевидно: за словами сквайра кроется глубокое презрение к собственным слабостям. В местном обществе сквайр Далройдский пользовался немалой популярностью в силу своего происхождения и манеры одеваться; жаль только, сетовали всяк и каждый, что с внешностью ему не повезло.
   Одним прекрасным летним днем вскорости после пресловутого разговора в гостиничной зале "Герба", пересказанного в предыдущей главе, сквайр Далройдский рассуждал с новоприбывшим гостем о жильцах Скайлингдена примерно в том самом ключе, как и предсказывал достойный викарий.
   - Повторяю, Нолл, - говорил мистер Тренч, неспешно прогуливаясь с гостем по открытой галерее, - мне дела нет до того, кто там обосновался и почему. Жильцы приезжают и уезжают, хотя, правду сказать, усадьба давно пустовала. По сути дела, дом этот, невзирая на его размеры, недалеко ушел от десятинного амбара - и такая же развалюха. Просто поражаюсь, что кому-то он вдруг понадобился. Да с какой стати человеку здравомыслящему туда перебираться? Уверяю тебя, эти люди очень быстро поймут свою ошибку - и уедут домой. Нет, надолго они не задержатся. Так что повторю: какое мне дело до того, кто они?
   - В этом-то и суть, Марк, - ответствовал гость, джентльмен лет тридцати, под стать хозяину, но внешне куда более привлекательный: с правильными чертами лица, ясным, выразительным взглядом широко посаженных глаз и пышной вьющейся шевелюрой. - Зачем они здесь? Уже одно это должно бы пробудить в тебе искру интереса. В жизни не поверю, что тебе и впрямь все равно; такое просто немыслимо. Ты говоришь, ни один здравомыслящий человек сюда не поедет; потрудись вспомнить, что сам я прикатил из Вороньего Края, а по всеобщим отзывам, в здравом смысле мне никак не откажешь, нет. И хотя прибыл я лишь несколько дней назад, я уже сгораю от любопытства узнать, кто эти новые жильцы и с какой стати вздумали обосноваться в этакой глуши.
   - Да милости просим, разведывай на здоровье, - промолвил мистер Тренч, лениво затягиваясь сигарой. - Тебе, Нолл, в здравомыслии и впрямь не откажешь, так что тебя я из списка огульно обвиняемых исключу, по крайней мере пока. Кроме того, ты - представитель совершенно иного вида: ты - гость, приехавший в Далройд на лето. В качестве хозяина я тебе не указ: чем уж ты займешься в свободное время - твое личное дело. Да нанеси этим новым жильцам визит, коли хочешь; и уж разумеется, если ты и впрямь заглянешь в Скайлингден и оставишь там свою карточку, ты волен поведать мне о своем визите во всех подробностях.
   - Господи милосердный! Порою просто не знаю, как тебя воспринимать, Марк. Сдается мне, в студенческие времена ты был поживее. Помню, в добром старом Антробусе круг твоих интересов поражал широтой, и далеко не все они имели отношение к занятиям. Вот крикет, например, да и боулером ты был куда как неплохим. А театр, а опера! Отдельную ложу брали за полцены, все благодаря твоему влиянию... а клуб ораторов, а коньки, а багатель* [Разновидность бильярда. (Прим. перев.)], пикет, казино и прочие азартные игры - то-то поразвлеклись мы в свое время в "Крылатом коне"! Сколько отрадных воспоминаний сохранилось у меня с той поры. Ты был парнем компанейским - умницей, острословом... Боюсь, годы тебя изрядно ожесточили. Ныне жаль мне того, кто окажется у тебя на плохом счету!
   - Мистер Лэнгли, - произнес Марк, разворачиваясь к гостю, - я пригласил вас сюда на лето, дабы вы занимались переводом трудов некоего малоизвестного и в общем и целом никчемного поэтишки времен Древнего Рима, а вовсе не за тем, чтобы вы анализировали мнимые психические отклонения у вашего хозяина. Для данной задачи вы абсолютно не подготовлены, уверяю вас. Того и гляди диагностируете воспаление мозга и пропишете лауданум. Ну, как мне объяснить доступно? Я - не из тех, кто дружит с кем попало. Не в моем это характере. Напротив, я отлично обхожусь безо всяких друзей, а тем паче - двуногих!
   Гость от души расхохотался:
   - Милый старина Марк, вижу, ты по-прежнему кипятишься по пустякам, как в добрые старые времена! Разумеется, я был счастлив получить твое великодушное предложение, которое явилось для меня полнейшей неожиданностью - и которое я не замедлил принять. Просто надивиться не могу: ведь это же мой первый визит в Далройд и в твою восхитительную деревушку на берегу озера. Столько лет провели мы вместе в Солтхеде, и вплоть до сих пор я ни одного приглашения в глаза не видел, хотя сам ты, между прочим, неоднократно навещал нас в Вороньем Крае, потрудись-ка вспомнить. Признаюсь честно: чем именно вызван этот внезапный взрыв великодушия, для меня - тайна за семью печатями.
   - Все очень просто; как вы и сами, сэр, отлично знаете. Меня просто извел прошениями некто мистер Оливер Лэнгли, проживающий по адресу: Бакетс-Корт, Хаймаркет, Вороний Край. Помянутый джентльмен забросал меня длинными занудными письмами, подробно описывая свои нынешние литературные занятия, рассказывая, как это неприятно - корпеть над переводом в шумном городе на скале, где сегодня - туманы, а завтра - дождь, а грохот карет за окном прогонит прочь и самую покладистую музу. Разумеется, я преисполнился сочувствия к бедному работяге и предложил ему бальзам и утешение Далройда. Честное слово, вот и вся тайна.
   - Нет-нет. Держу пари, это далеко не все, да и разгадка напрашивается сама собой. Подозреваю, здесь, в своих горах, ты совсем бирюком, заделался в этой пустынной глуши, точнее, не столько пустынной, сколько лесной, где из общества - лишь горсточка грубых поселян, а культурных развлечений кот наплакал, разве что бильярд да лошади. Давай-ка признавайся, а как там мисс Моубрей?
   - Кто, простите?
   - Марк, хватит дурью маяться, - отпарировал мистер Лэнгли, подбочениваясь. Гость улыбнулся, и улыбка эта как нельзя лучше подходила к его веселенькому наряду в сплошную клетку - к легкой желтой клетчатой куртке деревенского покроя, к клетчатому жилету, клетчатому шейному платку и желтым клетчатым брюкам. - Мисс Маргарет Моубрей, та, что живет в Грей-Лодже, в прелестном особнячке с высокой соломенной крышей, чуть дальше по дороге - и вид от него открывается просто божественный. Твоя кузина Мэгс, вот кто.
   - Моя до крайности далекая родственница кузина Мэгс с тем же успехом могла бы происходить с противоположного края света, если, конечно, противоположный край света еще существует. По чести говоря, мы с ней седьмая вода на киселе; тоже мне родственники! Да-да, не удивлюсь, если никакого родства на самом деле нет и в помине. Надувательство это все. Наверняка меня ввели в заблуждение; по-хорошему, надо бы покопаться в генеалогиях. Ей, между прочим, это пойдет только на пользу; ярлык кузины Тренча в светской жизни только помеха.
   - А как насчет ее тетки, что живет с ней вместе в Грей-Лодже как компаньонка и подруга?
   - Будь уверен, что с миссис Джейн Филдинг я в родстве еще более отдаленном, нежели с мисс Моубрей; она вошла в семью через брак, и лет ей уже немало.
   Какое-то время джентльмены молчали; каждый, погрузившись в собственные мысли, любовался видом, открывающимся с галереи. Ниже по дороге взор различал симпатичный и до крайности уютный фасад "Деревенского герба", что глядел на мир с видом довольно-заговорщицким; а за ним - темную гладь озера, и на противоположном его берегу - далекую гряду холмов. Ниже трактира тут и там среди леса проглядывали крыши самой деревни, а в одном месте зеленую пущу пронзал внушительный церковный шпиль.
   С другой стороны залива, затаившись в непролазной чаще, глядел на них Скайлингденский циклоп.
   - Потрясающий пейзаж, - пробормотал себе под нос Оливер. - До чего чудесное место ваш Талботшир, обитель ястребов и одиночества. Красота неописуемая!
   Мистер Тренч кивнул - и вновь затянулся сигарой.
   - Мир и покой. Целительная безмятежность. Истинный рай.
   Сквайр снова кивнул.
   - И какой разительный контраст с городской суетой! Никак не могу привыкнуть к воздуху; впрочем, это вопрос нескольких дней. Ощущение такое, словно небеса сошли на грешную землю. Да-да. Здесь работать я смогу.
   - Счастлив слышать. Может, теперь соизволишь объясниться на предмет своего замечания о бильярде и лошадях?
   - Марк, до чего ты порою нетерпим к ближнему; да в придачу еще и жуткий циник. Какой ты, однако, сделался колючий - не таким помню я тебя по Солтхеду!
   - По-моему, это ты ко мне нетерпим: критикуешь без устали. Колючий, говоришь? Может, и впрямь не худо бы побриться...
   - Ну вот, опять ты чушь порешь. Лучше скажи - и, будь так добр, без глупых шуток, - отчего ты не женился на своей кузине? Честное слово, я страшно удивлен!
   - Жениться на Мэгс? Зачем мне бросаться в этот омут очертя голову? Я живу припеваючи - холостяцкое хозяйство как раз для меня. Да и она живет припеваючи - в домике чуть дальше по дороге, в обществе тетушки. Словом, мы оба живем чертовски припеваючи. (А если совсем точно, так и все трое: ручаться готов, что тетушке тоже жаловаться не на что.) Так с какой бы стати людям, которые всем довольны, губить свою жизнь такой штукой, как брак?
   Последовала новая пауза. Мистер Тренч покуривал сигару, мистер Лэнгли прислушивался к легкому шелесту ветра в ветвях сосен.
   - Быть того не может, чтобы ты до сих пор изводился из-за отца... помолчав, осведомился Оливер.
   - Да с какой бы мне стати, пользуясь твоим же выражением, "изводиться"?
   - В конце концов, он оставил тебе Далройд.
   - Он оставил Далройд нам с матерью, сэр, после того, как легко и непринужденно оставил нас обоих, - ответствовал сквайр, мстительно прикусывая кончик сигары. И вновь скользнул взглядом по стройным рядам стволов, на собеседника глаз не поднимая. - Он бросил жену и малолетнего ребенка, даже "с вашего позволения" не сказав. Нет уж, благодарствую! Никогда я его не прощу, Нолл, за то, что он сделал с матерью. Никогда, никогда. После того, как отец сбежал, в ней словно что-то сломалось, внутренний свет погас. Я уверен, что этот удар свел ее в могилу до срока. В последующие годы она от потрясения так и не оправилась. До исчезновения отца - неизменно веселая, счастливая; а после...