Страница:
- Понятно, - ответствовал доктор, по-прежнему переводя взгляд с гостей на собственные руки, а затем на чашку, и не переставая улыбаться.
- Вы бы оказали Марку неоценимую помощь, если бы сочли возможным... возможным...
- Обмануть доверие друга? - докончил доктор, изгибая бровь.
Оливер неуверенно кивнул. Последовала новая пауза.
- Послушайте, право же, - промолвил Марк, понемногу выходя из себя. Чего бы уж там мой почтенный родитель ни натворил, какой бы проступок ни совершил, наверняка спустя столько лет его наследник и сын имеет право об этом узнать? Имейте в виду, мы с мистером Лэнгли уже до многого докопались. Недостает нам лишь некоторых деталей касательно поединка в Клюквенных угодьях, вот, например: кто именно вызвал моего отца и на каких условиях? О чьей чести шла речь? Признаю, доктор, друзей у меня немного; уж такой я от природы нелюдим. Но вас я считаю другом. Так что послушайте: вы свято хранили тайну на протяжении двадцати восьми лет, в соответствии с пожеланиями моего отца, - и честь вам за это и хвала. Но, право же, не пора ли сделать себе маленькое послабление на предмет этого вашего обета? Как сын Ральфа Тренча и наследник его усадьбы я могу и буду настаивать на своих правах.
Все это время доктор не сводил с Марка бледно-голубых глаз, вглядываясь в собеседника, пожалуй, более пристально, нежели явствовало из его безмятежно-спокойного вида. Уильям Холл скрестил ноги, поддернул тут и там свой темно-синий костюм и откашлялся, воспользовавшись недолгой передышкой, чтобы собраться с мыслями.
- Полагаю, я и впрямь вам кое-что должен, Марк, - тихо произнес он. Скажем, что-то вроде объяснения. В общем и целом вреда от того не будет, как мне кажется, - если вы пообещаете не затрагивать этой темы за пределами моего дома.
- Можете быть уверены, - тут же откликнулся Оливер.
На краткое мгновение в безмятежном лице доктора отразилась досада. По всей видимости, ему вовсе не нравилось, что человек посторонний вмешивается в проблему настолько конфиденциальную и деликатную; однако, понимая, что таково желание Марка, Уильям Холл возражать не стал.
- Молчание обходится дорого, - начал он, отхлебнув чаю. - Должен признаться, за прошедшие годы немало оно повлекло за собою несправедливости и сожалений. Как поведал вам Смидерз, в то утро ваш отец заставил нас дать обет молчания. Однако потребовал он такой клятвы не ради себя самого, но ради совсем другого человека, кого давно уже нет в живых, так что, наверное, не будет ничего дурного в том, если я и впрямь перескажу вам по секрету все то немногое, что знаю сам.
- Немногое? - слегка удивился Марк.
- Да, очень немногое - сверх того, что сообщил ваш дворецкий. Вы, кажется, пребываете в заблуждении, считая, что вызван был ваш отец. Ничего подобного; это он, девятый сквайр Далройдский, послал картель, отстаивая честь обиженного.
Сквайр наморщил лоб: этот второй сюрприз застал его врасплох.
Мой отец послал вызов?
Да.
- Господи милосердный! Но кому же?
- Ваш отец послал вызов, - ответствовал доктор Холл, стряхивая с брюк пылинку, - смиренному и уважаемому деревенскому поверенному, ныне проживающему в Проспект-Коттедже.
- Да быть того не может! - потрясенно выдохнул Оливер. - Мистеру Доггеру? А мы-то были уверены, что дрался с ним не кто иной, как Чарльз Кэмплемэн, и что именно он вызвал отца Марка, а не наоборот.
- Вот уж в жизни бы не подумал, - произнес Марк. Лицо его расслабилось, губы сложились в кривую улыбку. - Наш святоша Том Доггер...
- В ту пору Том Доггер был помоложе, в отличной форме и прекрасно владел саблей и шпагой. Он предпочел шпагу - тот, кого вызвали, имеет право на выбор оружия - и этим самым клинком нанес рану в высшей степени чудовищную: рассек артерию в плече вашего отца. Кровотечение было крайне сильным. Что до спасения жизни Ральфа Тренча, Марк, эта честь принадлежит не мне: ваш отец не умер лишь благодаря милосердному Провидению. По всем показателям ему полагалось скончаться тем же утром от потери крови.
- Вы себя чертовски недооцениваете, сэр. Доктор мягко покачал головой.
- А что за оскорбление повлекло за собою вызов? В чем состояло бесчестье? - не отступался Марк.
- Мистер Доггер, видите ли, в частной беседе, по всей видимости, заступаясь за молодого наследника Скайлингдена (о нем в ту пору ходили дурные слухи), отпустил пару-тройку грубых замечаний касательно дочери викария - я, конечно же, разумею тогдашнего викария, старого Эдвина Марчанта. Уже в те времена наш деревенский поверенный был редкостным склочником и подающим надежды фарисеем, всегда готовым осудить и обличить "возмутительное падение нравов" в приходе, как он изволил выражаться. Он совсем недавно возвысился до младшего компаньона в фирме своего благотворителя, мистера Паркера Принга. Именно мистера Принга Том Доггер взял с собою в качестве секунданта, в то время как ваш отец пригласил меня.
- А что же это были за грубости?
- Видимо, речь шла о сомнительных отношениях между мисс Марчант и мистером Кэмплемэном, - поколебавшись, отвечал доктор.
- То есть о молодом Кэмплемэне Том Доггер, конечно же, отзывался как о "джентльмене пытливого ума", а дочку викария называл "шалой дурой", "порочной дрянью, порочной до мозга костей" или даже похуже?
- Полагаю, да, что-то в этом роде - помимо всяких других эпитетов.
- И из-за такого пустяка отец Марка вызвал его на дуэль? - удивился Оливер.
- Ну да. Видите ли, сквайр, то есть Ральф Тренч, был не только держателем бенефиция, но еще и близким другом преподобного Марчанта и его супруги. Именно сквайр порекомендовал мистера Марчанта на это место после того, как скончался старик Скруп. Ральф Тренч неустанно радел на благо прихода и церкви и в приходских делах принимал самое живое участие. А к Марчантам так просто привязался всей душой: они с викарием частенько сходились вечерами за карточным столом в "Гербе" перекинуться в пикет. Так что покровительство его распространялось и на единственную дочь Марчантов, к каковой сквайр был весьма благосклонен.
- Ха! - угрюмо буркнул Марк.
- Прошу прощения?
Поскольку Марк ответить не соизволил - он сидел, откинувшись к спинке кресла, скрестив руки на груди, и глаза его недобро поблескивали, - доктор продолжил рассказ.
- Как сквайр и держатель бенефиция, а также близкий друг семейства Марчантов ваш отец чувствовал себя ответственным за их дочь; кроме того, он приходился девушке крестным отцом. Едва ему сообщили о грубых замечаниях мистера Доггера, Ральф Тренч послал ему картель, и джентльмены договорились тайно встретиться в Клюквенных угодьях на рассвете. О результатах этой встречи вы уже знаете.
- Мой отец потерпел поражение, а Том Доггер не получил и царапины.
- Именно.
- А был ли это честный поединок?
- Во всех отношениях. Видите ли, ваш отец поскользнулся на траве - там роса еще не просохла, да и сквайр, пожалуй, чересчур увлекся и позабыл об осторожности, - и открылся для удара, едва не ставшего для него фатальным. Дуэль закончилась очень быстро.
- Да, Смидерз тоже так сказал. Некоторое время все молча пили чай.
Вот вам, пожалуйста, размышлял Марк, причина той учтивой, но весьма ощутимой неприязни, что существовала с незапамятных времен между деревенским доктором и никчемным провинциалишкой Томом Доггером. Вот в чем суть размолвки. Вот почему поверенный то и дело насмешливо величает Уильяма Холла Эскулапом, Сквайрским Костоправом и Гиппократом. Неудивительно, что в присутствии поверенного доктор держится так нарочито отчужденно - в силу давней дружбы с пропавшим без вести Марковым отцом! В результате нынешний сквайр преисполнился к доктору еще большего уважения.
Тем временем Оливер разглядывал комнату, отмечая старинную мебель, и обшитые дубом стены, и широкий и удобный камин с подвесным чайником и железной подставкой для дров, и створные окна со старинными ромбоидальными решетками, и герани в горшках, и всяческие декоративные безделушки - все вокруг воплощало собою порядок и аккуратность, точно так же, как сам доктор в неизменном темно-синем костюме, своей "рабочей" униформе. Оливеру вдруг пришло в голову, что, возможно, они с Марком злоупотребляют временем доктора уже слишком долго; что, если ему пора к больным? Марк, впрочем, этого мнения явно не разделял; ему еще многое предстояло выяснить.
- Послушайте, доктор, - промолвил Марк, снова начиная горячиться, - а можете ли вы рассказать нам о судьбе ребенка Эдит Марчант?
В кои-то веки доктор заметно изменился в лице.
- А, так вы и про ребенка знаете, - проговорил он, набрав в грудь побольше воздуха. - Надо думать, от мистера Боттома?
- Да.
- Ну конечно, от мистера Боттома, от кого же еще-то? - пробурчал доктор, обращаясь скорее к себе, нежели к гостям. - Мистер Боттом, живя рядом с домиком священника, конечно же, слышал обрывки разговоров...
- А многие ли в деревне были посвящены в эту тайну?
- Поначалу вообще никто, за исключением вашего отца и семьи священника. Но, как говорит пословица, шила в мешке не утаишь. Подозрение постепенно укреплялось, пока не превратилось в уверенность; поползли грязные сплетни да пересуды. Когда девушку отослали в Вороний Край, многие, должно быть, догадались об истинной сути ее "недуга". Возможно, открыто никто и не высказывался - доказательств-то не было! - но про себя все всё знали, и это читалось во взглядах. По возвращении мисс Марчант отношение к ней соседей резко переменилось, как можно легко догадаться. Их примеру последовали многие другие, как вот, скажем, наш респектабельный друг мистер Доггер. Что до мистера Кэмплемэна из Скайлингден-холла, так его в результате вообще уважать перестали; ходили слухи, будто он увлечен черным чародейством и всякими там тайными искусствами. С каждым днем он вел себя все более странно, что тоже не говорило в его пользу. Однако довольно - не след говорить о нем дурно сейчас, равно как и о мисс Марчант; немилосердно это, как любит выражаться наш нынешний викарий. Бедный молодой джентльмен совсем повредился в уме, а девушка, как известно, покончила с собой. Ее родители так и не смогли утешиться.
- Значит, вся деревня была убеждена в том, что отец ребенка - Чарльз Кэмплемэн? - уточнил Оливер.
- Молва утверждала, будто девушка влюблена в него по уши и что молодые люди назначали друг другу тайные свидания в лесу на холме и у развалин аббатства. По всей видимости, со временем молодому джентльмену прискучили ее заигрывания. В конце концов, такое на каждом шагу случается.
- И мистер Доггер об этом знал, когда отец Марка вызывал его на поединок?
- Во всяком случае, его замечания касательно сомнительных отношений между мисс Марчант и мистером Кэмплемэном о том свидетельствуют. Высказаны они были в частной беседе; сквайр узнал о них через человека, случайно эту беседу подслушавшего.
- Надо думать, опять-таки от мистера Боттома?
- Не могу сказать доподлинно. Возможно, и так.
- Что ж, доктор, вы, я полагаю, оценили двусмысленность ситуации? мрачно улыбнулся Марк. - Отличная череда предков, право слово, эти талботширские Тренчи!
- Двусмысленность ситуации? О чем вы?
- Да о том, что мой почтенный родитель вызывает джентльмена на дуэль, вступаясь за честь девчонки Марчант, в то время как причина ее бесчестья он сам.
- Боюсь, я вас не вполне понимаю, - ответствовал доктор, явно глубоко озадаченный.
- Право, доктор, раз уж мы с вами сегодня так разоткровенничались, так нужно ли и дальше щадить репутацию моего отца, перекладывая вину на молодого Кэмплемэна? Двадцать восемь лет - срок преизрядный; не хватит ли кормить приход лживыми байками?
- Щадить репутацию вашего отца? Лживые байки? Марк, я и впрямь в толк не могу взять, о чем вы.
- Я имею в виду моего отца Ральфа, девятого сквайра Далройдского, так называемого дорогого друга и покровителя викария Марчанта и его супруги - и еще более близкого друга юной дочери помянутого викария.
Потребовалось несколько мгновений для того, чтобы смысл Марковых слов дошел до сознания доктора. Когда же это произошло, черты лица мистер Уильяма Холла вторично претерпели существенные изменения: в них отразилось недоверие и негодование, причем в равных долях.
- Наверняка, прежде чем девушку отослали прочь, вы ее осмотрели, отозвался Марк. - Держу пари, с вами подробно проконсультировались и только потом отправили ее в Вороний Край, где она и произвела на свет ребенка в условиях весьма приватных. Кроме того, я готов поручиться, что вы подозревали об истинной роли моего отца во всем этом деле. Вот я и говорю: каким махровым лицемерием было послать вызов Тому Доггеру, в то время как в затруднительное положение девушку вверг не кто иной, как мой отец!
Доктор Холл покачал головой. Его бледно-голубые глаза так и буравили Марка - и кто бы ждал от них этакой силы!
- Вы глубоко не правы, в корне заблуждаетесь, вопиюще несправедливы и непочтительны к памяти вашего отца. Ваше предположение меня просто шокирует! Как джентльмен и врач могу вас заверить: ваш отец не имел ни малейшего отношения к "затруднительному положению" мисс Марчант, как вы изволили выразиться, - а уж если к этой истории и причастен, то никак не предложенным вами образом! Об этом не идет и речи! Господи милосердный, Марк, ваш отец был честнейшим, добродетельнейшим, благороднейшим джентльменом, одним из достойнейших известных мне людей. Он рисковал собственной жизнью ради того, чтобы защитить честь молодой особы!
- Или скорее то, что от нее осталось, - рассмеялся сквайр. Ответ доктора разбередил ему душу, так что Марк отчасти усомнился в своей гипотезе, однако сдавать своих позиций упрямец не желал. - Это была ложь, и Ральф Тренч сам отлично это знал. Ведь именно мой отец позаботился о том, чтобы отправить девушку в Вороний Край, - станете отрицать?
- Разумеется, не стану: именно он и позаботился. Более того, взял на себя все хлопоты: у него остались связи с известного рода благотворительными заведениями в этом городе. Вмешательство сквайра избавило викария от страшного, непосильного бремени в час тяжких испытаний для всего его дома; благодаря Ральфу Тренчу все было сделано быстро и тактично.
- А что сталось с ребенком мисс Марчант? - вмешался Оливер; этот вопрос весьма его занимал. - Он родился-таки в срок? И выжил ли?
- Не могу сказать: ни Ральф Тренч, ни викарий не сочли возможным поделиться этими сведениями хоть с кем-то за пределами семьи. Все, что я в силах сообщить вам, сводится к следующему: мисс Марчант поместили в родильный дом в Рипплгейте - полагаю, вам, мистер Лэнгли, это место известно, вы же в Вороньем Крае живете, в конце концов, - с заведующим этим заведением я был слегка знаком еще в пору студенчества. Там-то ребенок и появился на свет. А в должный срок его отдали на воспитание некоей бездетной чете через одно из филантропических обществ.
- Значит, дитя выжило?
- Дитя, как я понимаю, приняли в респектабельный дом; хотя суждено ли было этому ребенку выйти из пеленок и повзрослеть, сказать не в силах. Корь, скарлатина, коклюш... эти недуги респектабельные дома не чтут, мистер Лэнгли, и всякий год пожинают обильную жатву.
- Но кто у мисс Марчант родился, девочка или мальчик? полюбопытствовал Оливер.
Доктор не знал и этого. Покойный сквайр почти ничего не сообщил ему о дальнейшей судьбе младенца; Ральф Тренч был убежден, что чем меньше людей посвящены в подоплеку истории, тем лучше. Он заверил викария, что все по возможности останется тайной и что для ребенка подыщут достойных приемных родителей, способных воспитать малыша в христианском духе. Марчантам пришлось вдвойне тяжко: им не суждено было увидеть внука или внучку ни в момент появления на свет, ни в течение оставшихся им считанных дней жизни; а в придачу еще и подозрения соседей в том, что касается дочери! До чего трагично, объявил доктор, что в конце концов девушка покончила с собой, верно, не вынесла каждодневной пытки: сознавать в сердце своем, что за жестокие мысли рождаются в сознании односельчан при взгляде на нее, а ведь люди эти когда-то приходились ей друзьями и близкими знакомыми!
- Но повторяю, Марк, вы глубоко заблуждаетесь, если считаете, что ваш отец запятнал себя хоть чем-либо, - докончил доктор. - И как вам только такое в голову пришло? Просто не верю, что вы на это способны.
- Здесь, доктор, мы с вами единодушны, - подхватил Оливер. - Сколько раз внушал я Марку, что такое просто невероятно, а он уперся, как распоследний осел!
- Не расскажете ли вы еще чего-нибудь про дочку викария? - осведомился сквайр, пытаясь перевести разговор на тему менее болезненную. Собственная гипотеза уже не казалась ему настолько неоспоримой, более того, с каждой секундой представлялась все более шаткой. - Вы считаете, она и впрямь покончила с собой - или, может статься, покончил с ней кто-то другой?
- У меня нет причин сомневаться в том, что говорят люди, - ответствовал доктор, задумчиво потирая подбородок. - Но, разумеется, поскольку тела ее так и не обнаружили и осмотр проведен не был, утверждать что-то доподлинно невозможно.
- А как насчет версии старика Боттома? Он утверждает, будто своими глазами видел, как над тем местом, где нашли ялик девушки, кружила сова. А теперь вот оказывается, что в точности такую же птицу держит мистер Бид Уинтермарч, нынешний обитатель Скайлингдена. Вы не находите это странным, а? Вам не кажется, что это - не просто совпадение? Ставлю пятьдесят гиней, что нет!
- Как-то раз мне довелось выслушать повесть мистера Боттома, - кивнул доктор. - Каковая была мне поведана под большим секретом за чашей столь любимого им грога. Я так и не понял, стоит верить в эту байку или нет; хотя особого смысла в ней тоже не усматриваю. Право же, Марк, по-моему, вы все неимоверно усложняете - это вы-то, поборник простоты и умеренности!
- А дурные сны вас на эту тему, часом, не мучают? - полюбопытствовал сквайр, наклоняясь в кресле, упираясь локтями в колени и морща высокий лоб.
- О чем вы?
- Почти все, кого мы расспрашивали, признали: их одолевают кошмары примерно те же, что и нас с Марком, - невесело пояснил Оливер. - Жуткие образы некоего злобного мстителя, что наблюдает за деревней, не смыкая глаз, и выжидает своего часа; в ряде случаев звучат завуалированные угрозы, а загадочное существо принимает обличье огромной птицы - вроде совы с огромными зелеными глазами, с рожками-хохолками и неким подобием человеческого лица. Все прочие подробности сна вскорости после пробуждения стираются из памяти, хотя ощущение ужаса и надвигающейся опасности остается. Отвратительные сны, гнусные, вредоносные!
- Да, я сталкивался с тем, что вы описываете, - признал доктор, неловко помявшись. - Некоторые из моих пациентов в последнее время жаловались, что из-за кошмаров не в состоянии толком выспаться. От них не помогает ни валериана, ни мандрагора. Но, право же, Марк, наверняка все это - просто совпадение, не больше?
- Вы же слышали: я поручился пятьюдесятью гинеями, - ответствовал сквайр, приглаживая усы. - Вот что скажу вам: то, что вы сегодня нам открыли, доктор, - чертовски полезно и проливает новый свет на все эти тайны. Так, например, я в жизни не догадался бы, что в Клюквенных угодьях с отцом дрался Том Доггер.
- Как по-вашему, а мистера Доггера жуткие сны одолевают? полюбопытствовал Оливер.
- Вот уж не думаю, - предположил доктор Холл, скрещивая руки на груди и в кои-то веки напрочь забывая об осмотрительности. - Обычно это он и является ближним своим в ночных кошмарах.
Глава 11
ОТЕЦ И СЫН
Летнее утро в горах.
Бескрайняя и ровная водная гладь озера блестит в лучах рассветного солнца. Над поверхностью подрагивает легкая туманная дымка, застилая далекую гряду холмов на противоположном берегу. Само солнце медленно встает на востоке; на воде, подернутой легкой рябью, играют блики, вспыхивая и переливаясь, точно сошедший на землю Млечный Путь. Ближние склоны и высокие, сплошные ряды сосен одеты розовым заревом. Разреженный воздух свеж и прохладен - в конце концов, это горный утренний воздух! - хотя по мере того, как разгорается день, в нем ощущается веяние тепла. Как краток этот период непривычного роскошества мимолетного горного лета!
Мелкие волночки с тихим плеском накатывают на скалы и на поскрипывающий причал. Демаркационная линия, разграничившая два цвета, зеленый и черный, отмечает тот предел, где мелководье галечного пляжа сменяется глубиной. В зеленой мгле скользят смутные темные тени - преломленные образы озерного окуня и форели и рыб попроще, что проплывают над иссиня-черным илом и тиной озерного дна; а суетливые, шумные утки носятся по поверхности, загребая яркими оранжевыми лапами, точно веслами.
На причале, прямо на досках, устроился маленький мальчик. На нем самый что ни на есть щегольской наряд, подобающий маленьким мальчикам горным летом: визитка, свободная рубашка с жабо, брюки и жилет и высокие ботинки. Мальчуган снарядился на прогулку со вкусом и с толком; из-под матерчатой кепки выбиваются пышные и мягкие каштановые кудри. Он то и дело оглядывается через плечо на галечный склон, по которому от дороги сбегает вниз торная тропка, - словно кого-то ждет.
Внезапно раздается оглушительный лай: по тропинке широким шагом спускается джентльмен в коричневом вельветовом костюме и потертой широкополой шляпе из мягкого фетра; по пятам за ним бегут две собаки. Этот статный, гибкий, беззаботный весельчак ступает легко и пружинисто, весело насвистывая на ходу. В руках у него две тонкие удочки с наконечниками из китового уса, корзинка, коробочка со снастью, наживка и все прочее, потребное для рыбалки.
Завидев джентльмена и резвящихся собак, мальчик с радостным криком вскакивает на ноги. Псы - ретривер и гончая - вихрем вылетают на дощатый причал ему навстречу, резво скачут вокруг малыша и ликующе тявкают; высокий джентльмен неспешно следует за ними. Он ласково похлопывает мальчугана по худенькому плечику и вручает ему одну из удочек; оба усаживаются на доски, свесив ноги на сторону, и сосредоточенно принимаются собирать снасть. Лицо у высокого джентльмена тусклое, тяжеловесное и какое-то комковатое; глаза маленькие, узкие, слишком близко посаженные, причем один - чуть выше другого. Под широкополой шляпой из мягкого фетра скрывается обширная лысина, только за ушами торчат жиденькие пряди, да полоска волос обрамляет затылок полукругом, точно второй воротник. Усы над пухлой губой изящно завиты и нафабрены; щеки и подбородок чисто выбриты. Джентльмен сей, конечно, не красавец, не светский щеголь и в жизни им не был; но для мальчугана в матерчатой кепке он - самый замечательный человек во всем Талботшире.
Вместе готовят они удочки и блесны, поплавки и грузила; джентльмен тихонько насвистывает себе под нос. Закончив работу, они перебираются на самый конец причала, где пришвартован небольшой красавец-шлюп, и принимаются удить. На протяжении всего утра джентльмен твердо и ласково наставляет мальчика в тонком искусстве подсекать и выводить добычу. Мальчик жадно вбирает каждое слово, как если бы джентльмен сей являлся ни много ни мало как высшим авторитетом в вопросах рыбалки на всем земном шаре - впрочем, ребенок отлично знает, что так оно и есть, - и все схватывает на лету. Псы звать их Нахал и Колокольчик - уселись позади рыболовов, не сводя с них взгляда, насторожив уши, высунув языки, нюхая воздух, а заодно и растущий в корзинке улов (джентльмену то и дело приходится легким шлепком заставлять убраться не в меру любопытные носы). Время от времени, на радость собакам, джентльмен перебрасывает им мелкую рыбешку-другую, случайно попавшуюся на крючок. Псы лают на рыбу, на соек, что гомонят в кронах деревьев, на уток на воде; утки громко крякают на псов; словом, всяк и каждый чертовски славно проводит время тем летним утром на Далройдской пристани.
Порою, когда лесы провисают без дела, мальчуган вскидывает глаза и засматривается на лицо джентльмена, сидящего рядом, - на тусклое, тяжеловесное, комковатое лицо, полускрытое полями фетровой шляпы и озаренное улыбкой, лицо с наморщенным высоким лбом и нафабренными усами; лицо, согласно всем общепринятым стандартам непривлекательное, однако ж есть в нем некое своеобразное обаяние. Хотя, конечно, откуда мальчику знать про тусклость, и тяжеловесность, и комковатость, и общепринятые стандарты; он слишком юн, чтобы судить. Все, что он видит, - это радостное, доброе, открытое, беспечное, великодушное, мужественное, уверенное, неустрашимое лицо отца.
В этот миг утреннее солнце меркнет, черты джентльмена в фетровой шляпе с вислыми полями темнеют. Мальчику мерещится, что, возможно, случайное облачко набежало на солнце, но не тут-то было. Он оборачивается - и видит, что джентльмен уже не сидит рядом с ним на пристани, а отошел в сторону и уходит все дальше, точно тень, скользящая по пейзажу, что с каждой секундой делается все меньше и бледнее. Мальчуган протягивает руку, со слезами заклинает отца вернуться... И тут чудовищная черная завеса мрака опускается между мальчиком и прошлым, и все скрывается из виду.
Сквайр Далройдский, резко вздрогнув, просыпается. Утро; лето; солнце уже поднялось, но этот рассвет похож на ясное солнечное утро далекого детства не больше, чем луна на марципан. Впервые за долгое время ему приснился сон, не похожий на кошмар. В нем не присутствовало злобное, мстительное существо, затаившееся за круглым окном, - никаких тебе свирепых зеленых глаз, никаких тебе торчащих во все стороны мокрых и грязных темных волос; ничего, кроме невинного малыша на берегу озера давно минувшим днем, что радуется жизни в обществе отца и милых старых Нахала и Колокольчика у Далройдской пристани.
- Вы бы оказали Марку неоценимую помощь, если бы сочли возможным... возможным...
- Обмануть доверие друга? - докончил доктор, изгибая бровь.
Оливер неуверенно кивнул. Последовала новая пауза.
- Послушайте, право же, - промолвил Марк, понемногу выходя из себя. Чего бы уж там мой почтенный родитель ни натворил, какой бы проступок ни совершил, наверняка спустя столько лет его наследник и сын имеет право об этом узнать? Имейте в виду, мы с мистером Лэнгли уже до многого докопались. Недостает нам лишь некоторых деталей касательно поединка в Клюквенных угодьях, вот, например: кто именно вызвал моего отца и на каких условиях? О чьей чести шла речь? Признаю, доктор, друзей у меня немного; уж такой я от природы нелюдим. Но вас я считаю другом. Так что послушайте: вы свято хранили тайну на протяжении двадцати восьми лет, в соответствии с пожеланиями моего отца, - и честь вам за это и хвала. Но, право же, не пора ли сделать себе маленькое послабление на предмет этого вашего обета? Как сын Ральфа Тренча и наследник его усадьбы я могу и буду настаивать на своих правах.
Все это время доктор не сводил с Марка бледно-голубых глаз, вглядываясь в собеседника, пожалуй, более пристально, нежели явствовало из его безмятежно-спокойного вида. Уильям Холл скрестил ноги, поддернул тут и там свой темно-синий костюм и откашлялся, воспользовавшись недолгой передышкой, чтобы собраться с мыслями.
- Полагаю, я и впрямь вам кое-что должен, Марк, - тихо произнес он. Скажем, что-то вроде объяснения. В общем и целом вреда от того не будет, как мне кажется, - если вы пообещаете не затрагивать этой темы за пределами моего дома.
- Можете быть уверены, - тут же откликнулся Оливер.
На краткое мгновение в безмятежном лице доктора отразилась досада. По всей видимости, ему вовсе не нравилось, что человек посторонний вмешивается в проблему настолько конфиденциальную и деликатную; однако, понимая, что таково желание Марка, Уильям Холл возражать не стал.
- Молчание обходится дорого, - начал он, отхлебнув чаю. - Должен признаться, за прошедшие годы немало оно повлекло за собою несправедливости и сожалений. Как поведал вам Смидерз, в то утро ваш отец заставил нас дать обет молчания. Однако потребовал он такой клятвы не ради себя самого, но ради совсем другого человека, кого давно уже нет в живых, так что, наверное, не будет ничего дурного в том, если я и впрямь перескажу вам по секрету все то немногое, что знаю сам.
- Немногое? - слегка удивился Марк.
- Да, очень немногое - сверх того, что сообщил ваш дворецкий. Вы, кажется, пребываете в заблуждении, считая, что вызван был ваш отец. Ничего подобного; это он, девятый сквайр Далройдский, послал картель, отстаивая честь обиженного.
Сквайр наморщил лоб: этот второй сюрприз застал его врасплох.
Мой отец послал вызов?
Да.
- Господи милосердный! Но кому же?
- Ваш отец послал вызов, - ответствовал доктор Холл, стряхивая с брюк пылинку, - смиренному и уважаемому деревенскому поверенному, ныне проживающему в Проспект-Коттедже.
- Да быть того не может! - потрясенно выдохнул Оливер. - Мистеру Доггеру? А мы-то были уверены, что дрался с ним не кто иной, как Чарльз Кэмплемэн, и что именно он вызвал отца Марка, а не наоборот.
- Вот уж в жизни бы не подумал, - произнес Марк. Лицо его расслабилось, губы сложились в кривую улыбку. - Наш святоша Том Доггер...
- В ту пору Том Доггер был помоложе, в отличной форме и прекрасно владел саблей и шпагой. Он предпочел шпагу - тот, кого вызвали, имеет право на выбор оружия - и этим самым клинком нанес рану в высшей степени чудовищную: рассек артерию в плече вашего отца. Кровотечение было крайне сильным. Что до спасения жизни Ральфа Тренча, Марк, эта честь принадлежит не мне: ваш отец не умер лишь благодаря милосердному Провидению. По всем показателям ему полагалось скончаться тем же утром от потери крови.
- Вы себя чертовски недооцениваете, сэр. Доктор мягко покачал головой.
- А что за оскорбление повлекло за собою вызов? В чем состояло бесчестье? - не отступался Марк.
- Мистер Доггер, видите ли, в частной беседе, по всей видимости, заступаясь за молодого наследника Скайлингдена (о нем в ту пору ходили дурные слухи), отпустил пару-тройку грубых замечаний касательно дочери викария - я, конечно же, разумею тогдашнего викария, старого Эдвина Марчанта. Уже в те времена наш деревенский поверенный был редкостным склочником и подающим надежды фарисеем, всегда готовым осудить и обличить "возмутительное падение нравов" в приходе, как он изволил выражаться. Он совсем недавно возвысился до младшего компаньона в фирме своего благотворителя, мистера Паркера Принга. Именно мистера Принга Том Доггер взял с собою в качестве секунданта, в то время как ваш отец пригласил меня.
- А что же это были за грубости?
- Видимо, речь шла о сомнительных отношениях между мисс Марчант и мистером Кэмплемэном, - поколебавшись, отвечал доктор.
- То есть о молодом Кэмплемэне Том Доггер, конечно же, отзывался как о "джентльмене пытливого ума", а дочку викария называл "шалой дурой", "порочной дрянью, порочной до мозга костей" или даже похуже?
- Полагаю, да, что-то в этом роде - помимо всяких других эпитетов.
- И из-за такого пустяка отец Марка вызвал его на дуэль? - удивился Оливер.
- Ну да. Видите ли, сквайр, то есть Ральф Тренч, был не только держателем бенефиция, но еще и близким другом преподобного Марчанта и его супруги. Именно сквайр порекомендовал мистера Марчанта на это место после того, как скончался старик Скруп. Ральф Тренч неустанно радел на благо прихода и церкви и в приходских делах принимал самое живое участие. А к Марчантам так просто привязался всей душой: они с викарием частенько сходились вечерами за карточным столом в "Гербе" перекинуться в пикет. Так что покровительство его распространялось и на единственную дочь Марчантов, к каковой сквайр был весьма благосклонен.
- Ха! - угрюмо буркнул Марк.
- Прошу прощения?
Поскольку Марк ответить не соизволил - он сидел, откинувшись к спинке кресла, скрестив руки на груди, и глаза его недобро поблескивали, - доктор продолжил рассказ.
- Как сквайр и держатель бенефиция, а также близкий друг семейства Марчантов ваш отец чувствовал себя ответственным за их дочь; кроме того, он приходился девушке крестным отцом. Едва ему сообщили о грубых замечаниях мистера Доггера, Ральф Тренч послал ему картель, и джентльмены договорились тайно встретиться в Клюквенных угодьях на рассвете. О результатах этой встречи вы уже знаете.
- Мой отец потерпел поражение, а Том Доггер не получил и царапины.
- Именно.
- А был ли это честный поединок?
- Во всех отношениях. Видите ли, ваш отец поскользнулся на траве - там роса еще не просохла, да и сквайр, пожалуй, чересчур увлекся и позабыл об осторожности, - и открылся для удара, едва не ставшего для него фатальным. Дуэль закончилась очень быстро.
- Да, Смидерз тоже так сказал. Некоторое время все молча пили чай.
Вот вам, пожалуйста, размышлял Марк, причина той учтивой, но весьма ощутимой неприязни, что существовала с незапамятных времен между деревенским доктором и никчемным провинциалишкой Томом Доггером. Вот в чем суть размолвки. Вот почему поверенный то и дело насмешливо величает Уильяма Холла Эскулапом, Сквайрским Костоправом и Гиппократом. Неудивительно, что в присутствии поверенного доктор держится так нарочито отчужденно - в силу давней дружбы с пропавшим без вести Марковым отцом! В результате нынешний сквайр преисполнился к доктору еще большего уважения.
Тем временем Оливер разглядывал комнату, отмечая старинную мебель, и обшитые дубом стены, и широкий и удобный камин с подвесным чайником и железной подставкой для дров, и створные окна со старинными ромбоидальными решетками, и герани в горшках, и всяческие декоративные безделушки - все вокруг воплощало собою порядок и аккуратность, точно так же, как сам доктор в неизменном темно-синем костюме, своей "рабочей" униформе. Оливеру вдруг пришло в голову, что, возможно, они с Марком злоупотребляют временем доктора уже слишком долго; что, если ему пора к больным? Марк, впрочем, этого мнения явно не разделял; ему еще многое предстояло выяснить.
- Послушайте, доктор, - промолвил Марк, снова начиная горячиться, - а можете ли вы рассказать нам о судьбе ребенка Эдит Марчант?
В кои-то веки доктор заметно изменился в лице.
- А, так вы и про ребенка знаете, - проговорил он, набрав в грудь побольше воздуха. - Надо думать, от мистера Боттома?
- Да.
- Ну конечно, от мистера Боттома, от кого же еще-то? - пробурчал доктор, обращаясь скорее к себе, нежели к гостям. - Мистер Боттом, живя рядом с домиком священника, конечно же, слышал обрывки разговоров...
- А многие ли в деревне были посвящены в эту тайну?
- Поначалу вообще никто, за исключением вашего отца и семьи священника. Но, как говорит пословица, шила в мешке не утаишь. Подозрение постепенно укреплялось, пока не превратилось в уверенность; поползли грязные сплетни да пересуды. Когда девушку отослали в Вороний Край, многие, должно быть, догадались об истинной сути ее "недуга". Возможно, открыто никто и не высказывался - доказательств-то не было! - но про себя все всё знали, и это читалось во взглядах. По возвращении мисс Марчант отношение к ней соседей резко переменилось, как можно легко догадаться. Их примеру последовали многие другие, как вот, скажем, наш респектабельный друг мистер Доггер. Что до мистера Кэмплемэна из Скайлингден-холла, так его в результате вообще уважать перестали; ходили слухи, будто он увлечен черным чародейством и всякими там тайными искусствами. С каждым днем он вел себя все более странно, что тоже не говорило в его пользу. Однако довольно - не след говорить о нем дурно сейчас, равно как и о мисс Марчант; немилосердно это, как любит выражаться наш нынешний викарий. Бедный молодой джентльмен совсем повредился в уме, а девушка, как известно, покончила с собой. Ее родители так и не смогли утешиться.
- Значит, вся деревня была убеждена в том, что отец ребенка - Чарльз Кэмплемэн? - уточнил Оливер.
- Молва утверждала, будто девушка влюблена в него по уши и что молодые люди назначали друг другу тайные свидания в лесу на холме и у развалин аббатства. По всей видимости, со временем молодому джентльмену прискучили ее заигрывания. В конце концов, такое на каждом шагу случается.
- И мистер Доггер об этом знал, когда отец Марка вызывал его на поединок?
- Во всяком случае, его замечания касательно сомнительных отношений между мисс Марчант и мистером Кэмплемэном о том свидетельствуют. Высказаны они были в частной беседе; сквайр узнал о них через человека, случайно эту беседу подслушавшего.
- Надо думать, опять-таки от мистера Боттома?
- Не могу сказать доподлинно. Возможно, и так.
- Что ж, доктор, вы, я полагаю, оценили двусмысленность ситуации? мрачно улыбнулся Марк. - Отличная череда предков, право слово, эти талботширские Тренчи!
- Двусмысленность ситуации? О чем вы?
- Да о том, что мой почтенный родитель вызывает джентльмена на дуэль, вступаясь за честь девчонки Марчант, в то время как причина ее бесчестья он сам.
- Боюсь, я вас не вполне понимаю, - ответствовал доктор, явно глубоко озадаченный.
- Право, доктор, раз уж мы с вами сегодня так разоткровенничались, так нужно ли и дальше щадить репутацию моего отца, перекладывая вину на молодого Кэмплемэна? Двадцать восемь лет - срок преизрядный; не хватит ли кормить приход лживыми байками?
- Щадить репутацию вашего отца? Лживые байки? Марк, я и впрямь в толк не могу взять, о чем вы.
- Я имею в виду моего отца Ральфа, девятого сквайра Далройдского, так называемого дорогого друга и покровителя викария Марчанта и его супруги - и еще более близкого друга юной дочери помянутого викария.
Потребовалось несколько мгновений для того, чтобы смысл Марковых слов дошел до сознания доктора. Когда же это произошло, черты лица мистер Уильяма Холла вторично претерпели существенные изменения: в них отразилось недоверие и негодование, причем в равных долях.
- Наверняка, прежде чем девушку отослали прочь, вы ее осмотрели, отозвался Марк. - Держу пари, с вами подробно проконсультировались и только потом отправили ее в Вороний Край, где она и произвела на свет ребенка в условиях весьма приватных. Кроме того, я готов поручиться, что вы подозревали об истинной роли моего отца во всем этом деле. Вот я и говорю: каким махровым лицемерием было послать вызов Тому Доггеру, в то время как в затруднительное положение девушку вверг не кто иной, как мой отец!
Доктор Холл покачал головой. Его бледно-голубые глаза так и буравили Марка - и кто бы ждал от них этакой силы!
- Вы глубоко не правы, в корне заблуждаетесь, вопиюще несправедливы и непочтительны к памяти вашего отца. Ваше предположение меня просто шокирует! Как джентльмен и врач могу вас заверить: ваш отец не имел ни малейшего отношения к "затруднительному положению" мисс Марчант, как вы изволили выразиться, - а уж если к этой истории и причастен, то никак не предложенным вами образом! Об этом не идет и речи! Господи милосердный, Марк, ваш отец был честнейшим, добродетельнейшим, благороднейшим джентльменом, одним из достойнейших известных мне людей. Он рисковал собственной жизнью ради того, чтобы защитить честь молодой особы!
- Или скорее то, что от нее осталось, - рассмеялся сквайр. Ответ доктора разбередил ему душу, так что Марк отчасти усомнился в своей гипотезе, однако сдавать своих позиций упрямец не желал. - Это была ложь, и Ральф Тренч сам отлично это знал. Ведь именно мой отец позаботился о том, чтобы отправить девушку в Вороний Край, - станете отрицать?
- Разумеется, не стану: именно он и позаботился. Более того, взял на себя все хлопоты: у него остались связи с известного рода благотворительными заведениями в этом городе. Вмешательство сквайра избавило викария от страшного, непосильного бремени в час тяжких испытаний для всего его дома; благодаря Ральфу Тренчу все было сделано быстро и тактично.
- А что сталось с ребенком мисс Марчант? - вмешался Оливер; этот вопрос весьма его занимал. - Он родился-таки в срок? И выжил ли?
- Не могу сказать: ни Ральф Тренч, ни викарий не сочли возможным поделиться этими сведениями хоть с кем-то за пределами семьи. Все, что я в силах сообщить вам, сводится к следующему: мисс Марчант поместили в родильный дом в Рипплгейте - полагаю, вам, мистер Лэнгли, это место известно, вы же в Вороньем Крае живете, в конце концов, - с заведующим этим заведением я был слегка знаком еще в пору студенчества. Там-то ребенок и появился на свет. А в должный срок его отдали на воспитание некоей бездетной чете через одно из филантропических обществ.
- Значит, дитя выжило?
- Дитя, как я понимаю, приняли в респектабельный дом; хотя суждено ли было этому ребенку выйти из пеленок и повзрослеть, сказать не в силах. Корь, скарлатина, коклюш... эти недуги респектабельные дома не чтут, мистер Лэнгли, и всякий год пожинают обильную жатву.
- Но кто у мисс Марчант родился, девочка или мальчик? полюбопытствовал Оливер.
Доктор не знал и этого. Покойный сквайр почти ничего не сообщил ему о дальнейшей судьбе младенца; Ральф Тренч был убежден, что чем меньше людей посвящены в подоплеку истории, тем лучше. Он заверил викария, что все по возможности останется тайной и что для ребенка подыщут достойных приемных родителей, способных воспитать малыша в христианском духе. Марчантам пришлось вдвойне тяжко: им не суждено было увидеть внука или внучку ни в момент появления на свет, ни в течение оставшихся им считанных дней жизни; а в придачу еще и подозрения соседей в том, что касается дочери! До чего трагично, объявил доктор, что в конце концов девушка покончила с собой, верно, не вынесла каждодневной пытки: сознавать в сердце своем, что за жестокие мысли рождаются в сознании односельчан при взгляде на нее, а ведь люди эти когда-то приходились ей друзьями и близкими знакомыми!
- Но повторяю, Марк, вы глубоко заблуждаетесь, если считаете, что ваш отец запятнал себя хоть чем-либо, - докончил доктор. - И как вам только такое в голову пришло? Просто не верю, что вы на это способны.
- Здесь, доктор, мы с вами единодушны, - подхватил Оливер. - Сколько раз внушал я Марку, что такое просто невероятно, а он уперся, как распоследний осел!
- Не расскажете ли вы еще чего-нибудь про дочку викария? - осведомился сквайр, пытаясь перевести разговор на тему менее болезненную. Собственная гипотеза уже не казалась ему настолько неоспоримой, более того, с каждой секундой представлялась все более шаткой. - Вы считаете, она и впрямь покончила с собой - или, может статься, покончил с ней кто-то другой?
- У меня нет причин сомневаться в том, что говорят люди, - ответствовал доктор, задумчиво потирая подбородок. - Но, разумеется, поскольку тела ее так и не обнаружили и осмотр проведен не был, утверждать что-то доподлинно невозможно.
- А как насчет версии старика Боттома? Он утверждает, будто своими глазами видел, как над тем местом, где нашли ялик девушки, кружила сова. А теперь вот оказывается, что в точности такую же птицу держит мистер Бид Уинтермарч, нынешний обитатель Скайлингдена. Вы не находите это странным, а? Вам не кажется, что это - не просто совпадение? Ставлю пятьдесят гиней, что нет!
- Как-то раз мне довелось выслушать повесть мистера Боттома, - кивнул доктор. - Каковая была мне поведана под большим секретом за чашей столь любимого им грога. Я так и не понял, стоит верить в эту байку или нет; хотя особого смысла в ней тоже не усматриваю. Право же, Марк, по-моему, вы все неимоверно усложняете - это вы-то, поборник простоты и умеренности!
- А дурные сны вас на эту тему, часом, не мучают? - полюбопытствовал сквайр, наклоняясь в кресле, упираясь локтями в колени и морща высокий лоб.
- О чем вы?
- Почти все, кого мы расспрашивали, признали: их одолевают кошмары примерно те же, что и нас с Марком, - невесело пояснил Оливер. - Жуткие образы некоего злобного мстителя, что наблюдает за деревней, не смыкая глаз, и выжидает своего часа; в ряде случаев звучат завуалированные угрозы, а загадочное существо принимает обличье огромной птицы - вроде совы с огромными зелеными глазами, с рожками-хохолками и неким подобием человеческого лица. Все прочие подробности сна вскорости после пробуждения стираются из памяти, хотя ощущение ужаса и надвигающейся опасности остается. Отвратительные сны, гнусные, вредоносные!
- Да, я сталкивался с тем, что вы описываете, - признал доктор, неловко помявшись. - Некоторые из моих пациентов в последнее время жаловались, что из-за кошмаров не в состоянии толком выспаться. От них не помогает ни валериана, ни мандрагора. Но, право же, Марк, наверняка все это - просто совпадение, не больше?
- Вы же слышали: я поручился пятьюдесятью гинеями, - ответствовал сквайр, приглаживая усы. - Вот что скажу вам: то, что вы сегодня нам открыли, доктор, - чертовски полезно и проливает новый свет на все эти тайны. Так, например, я в жизни не догадался бы, что в Клюквенных угодьях с отцом дрался Том Доггер.
- Как по-вашему, а мистера Доггера жуткие сны одолевают? полюбопытствовал Оливер.
- Вот уж не думаю, - предположил доктор Холл, скрещивая руки на груди и в кои-то веки напрочь забывая об осмотрительности. - Обычно это он и является ближним своим в ночных кошмарах.
Глава 11
ОТЕЦ И СЫН
Летнее утро в горах.
Бескрайняя и ровная водная гладь озера блестит в лучах рассветного солнца. Над поверхностью подрагивает легкая туманная дымка, застилая далекую гряду холмов на противоположном берегу. Само солнце медленно встает на востоке; на воде, подернутой легкой рябью, играют блики, вспыхивая и переливаясь, точно сошедший на землю Млечный Путь. Ближние склоны и высокие, сплошные ряды сосен одеты розовым заревом. Разреженный воздух свеж и прохладен - в конце концов, это горный утренний воздух! - хотя по мере того, как разгорается день, в нем ощущается веяние тепла. Как краток этот период непривычного роскошества мимолетного горного лета!
Мелкие волночки с тихим плеском накатывают на скалы и на поскрипывающий причал. Демаркационная линия, разграничившая два цвета, зеленый и черный, отмечает тот предел, где мелководье галечного пляжа сменяется глубиной. В зеленой мгле скользят смутные темные тени - преломленные образы озерного окуня и форели и рыб попроще, что проплывают над иссиня-черным илом и тиной озерного дна; а суетливые, шумные утки носятся по поверхности, загребая яркими оранжевыми лапами, точно веслами.
На причале, прямо на досках, устроился маленький мальчик. На нем самый что ни на есть щегольской наряд, подобающий маленьким мальчикам горным летом: визитка, свободная рубашка с жабо, брюки и жилет и высокие ботинки. Мальчуган снарядился на прогулку со вкусом и с толком; из-под матерчатой кепки выбиваются пышные и мягкие каштановые кудри. Он то и дело оглядывается через плечо на галечный склон, по которому от дороги сбегает вниз торная тропка, - словно кого-то ждет.
Внезапно раздается оглушительный лай: по тропинке широким шагом спускается джентльмен в коричневом вельветовом костюме и потертой широкополой шляпе из мягкого фетра; по пятам за ним бегут две собаки. Этот статный, гибкий, беззаботный весельчак ступает легко и пружинисто, весело насвистывая на ходу. В руках у него две тонкие удочки с наконечниками из китового уса, корзинка, коробочка со снастью, наживка и все прочее, потребное для рыбалки.
Завидев джентльмена и резвящихся собак, мальчик с радостным криком вскакивает на ноги. Псы - ретривер и гончая - вихрем вылетают на дощатый причал ему навстречу, резво скачут вокруг малыша и ликующе тявкают; высокий джентльмен неспешно следует за ними. Он ласково похлопывает мальчугана по худенькому плечику и вручает ему одну из удочек; оба усаживаются на доски, свесив ноги на сторону, и сосредоточенно принимаются собирать снасть. Лицо у высокого джентльмена тусклое, тяжеловесное и какое-то комковатое; глаза маленькие, узкие, слишком близко посаженные, причем один - чуть выше другого. Под широкополой шляпой из мягкого фетра скрывается обширная лысина, только за ушами торчат жиденькие пряди, да полоска волос обрамляет затылок полукругом, точно второй воротник. Усы над пухлой губой изящно завиты и нафабрены; щеки и подбородок чисто выбриты. Джентльмен сей, конечно, не красавец, не светский щеголь и в жизни им не был; но для мальчугана в матерчатой кепке он - самый замечательный человек во всем Талботшире.
Вместе готовят они удочки и блесны, поплавки и грузила; джентльмен тихонько насвистывает себе под нос. Закончив работу, они перебираются на самый конец причала, где пришвартован небольшой красавец-шлюп, и принимаются удить. На протяжении всего утра джентльмен твердо и ласково наставляет мальчика в тонком искусстве подсекать и выводить добычу. Мальчик жадно вбирает каждое слово, как если бы джентльмен сей являлся ни много ни мало как высшим авторитетом в вопросах рыбалки на всем земном шаре - впрочем, ребенок отлично знает, что так оно и есть, - и все схватывает на лету. Псы звать их Нахал и Колокольчик - уселись позади рыболовов, не сводя с них взгляда, насторожив уши, высунув языки, нюхая воздух, а заодно и растущий в корзинке улов (джентльмену то и дело приходится легким шлепком заставлять убраться не в меру любопытные носы). Время от времени, на радость собакам, джентльмен перебрасывает им мелкую рыбешку-другую, случайно попавшуюся на крючок. Псы лают на рыбу, на соек, что гомонят в кронах деревьев, на уток на воде; утки громко крякают на псов; словом, всяк и каждый чертовски славно проводит время тем летним утром на Далройдской пристани.
Порою, когда лесы провисают без дела, мальчуган вскидывает глаза и засматривается на лицо джентльмена, сидящего рядом, - на тусклое, тяжеловесное, комковатое лицо, полускрытое полями фетровой шляпы и озаренное улыбкой, лицо с наморщенным высоким лбом и нафабренными усами; лицо, согласно всем общепринятым стандартам непривлекательное, однако ж есть в нем некое своеобразное обаяние. Хотя, конечно, откуда мальчику знать про тусклость, и тяжеловесность, и комковатость, и общепринятые стандарты; он слишком юн, чтобы судить. Все, что он видит, - это радостное, доброе, открытое, беспечное, великодушное, мужественное, уверенное, неустрашимое лицо отца.
В этот миг утреннее солнце меркнет, черты джентльмена в фетровой шляпе с вислыми полями темнеют. Мальчику мерещится, что, возможно, случайное облачко набежало на солнце, но не тут-то было. Он оборачивается - и видит, что джентльмен уже не сидит рядом с ним на пристани, а отошел в сторону и уходит все дальше, точно тень, скользящая по пейзажу, что с каждой секундой делается все меньше и бледнее. Мальчуган протягивает руку, со слезами заклинает отца вернуться... И тут чудовищная черная завеса мрака опускается между мальчиком и прошлым, и все скрывается из виду.
Сквайр Далройдский, резко вздрогнув, просыпается. Утро; лето; солнце уже поднялось, но этот рассвет похож на ясное солнечное утро далекого детства не больше, чем луна на марципан. Впервые за долгое время ему приснился сон, не похожий на кошмар. В нем не присутствовало злобное, мстительное существо, затаившееся за круглым окном, - никаких тебе свирепых зеленых глаз, никаких тебе торчащих во все стороны мокрых и грязных темных волос; ничего, кроме невинного малыша на берегу озера давно минувшим днем, что радуется жизни в обществе отца и милых старых Нахала и Колокольчика у Далройдской пристани.