Барнет Джилл. Райский остров

   – Он совсем не ребенок, – сказал вдруг Хэнк.
   Она подняла глаза. Оказалось, он наблюдает за Теодором.
   – Это карлик пятидесяти лет от роду.
   Маргарет понимала, что он чувствует. За последнее время она тоже усвоила, что дети – совсем непонятные существа.
   – Нелегко смириться с тем, что тебе нанес поражение пятилетний ребенок, не так ли?
   Хэнк ничего не ответила На вид он был так же непоколебим, как скала, на которой сидел.
   – Ах да, я забыла. Признать поражение еще труднее.
   Казалось, он с удовольствием пронзил бы ее взглядом.
   – Почему же? Я признаю справедливые замечания и веские доводы.
   – Неужели? Какие же, например?
   – То, что я прав, а ты нет. – Он злорадно усмехнулся.
   – У тебя одна песня.
   – Да, милочка. Я – само постоянство.
   Она встала со своего места и подошла к бутылке. Три желания. Маргарет подняла ее и осторожно повертела в руках. Кому сказать! Она держит в руках бутылку с настоящим джинном. Маргарет подумала, что дома ей никто бы не поверил. Если она вообще когда-нибудь доберется домой.
   – А что, если мы застрянем на этом острове надолго? – повернулась она к Хэнку.
   – Значит, будем здесь жить. Я бывал в местах и похуже.
   Маргарет оглянулась. Настоящий тропический рай. Внезапно ей представилось, что она может пробыть здесь двадцать или даже тридцать лет.
   – Боже мой! – Она опустилась опять на камень, так ее затрясло, все тело похолодело от ужасной мысли. А что, если их никогда так и не найдут?
 
   Хэнк заметил, что Маргарет как будто окаменела. Потом вдруг пошла к пляжу с решительностью и энергией германского кайзера. Черт... Видно было, что она думала-думала и что-то придумала. Он медленно пошел за ней, прислонился к стволу высокой пальмы, скрестил руки на груди и стал наблюдать. Она таскала куски дерева отовсюду так же прилежно, как бобры, строящие плотину. Маргарет складывала все, что находила, на небольшом каменистом возвышении. Он наблюдал, не отвлекаясь, она видела это, но не останавливалась. Наконец она встала, уперла руки в бока и принялась критически осматривать свое творение.
   – Получила удовольствие? – спросил Хэнк.
   Маргарет молча переложила несколько кусков дерева с одного места на другое, пока ей не понравилось, – Бог знает, почему так, а не иначе.
   – Если тебе не терпится что-нибудь построить, Смитти, то у нас еще впереди хижина.
   Она отвлеклась от своего костра и решила, очевидно, заметить его и дать ответ по существу:
   – Если корабль пройдет, мы должны быть готовы.
   Она наклонилась и вернулась к прерванному занятию.
   – Ага!
   Маргарет как раз отбрасывала песок от своей пирамиды, но она тут же остановилась, выпрямилась, набычилась и заявила:
   – Ненавижу этот снисходительный тон.
   – Я только сказал «ага».
   – Ты сказал это отвратительным тоном. – Маргарет огляделась, постукивая пальцем по губам и раздумывая. – Может, сделать еще один такой костер? Вон там.
   Он скрестил руки.
   – Ты не скажешь мне, что тебя вдруг разобрало?
   Она оглянулась через плечо:
   – О чем это ты?
   Он помахал рукой.
   – Ну, эта неожиданная жажда строить сигнальные огни?
   Она долго стояла, ничего не отвечая, по всей вероятности, в ней происходила внутренняя борьба. Он видел это по ее лицу и позе. Она крепко обхватила себя руками, как человек, которому внезапно стало холодно.
   – Да так, ничего, – вот и все, что она сказала.
   – Я сложил костер для сигнального огня в первое утро на острове.
   Она резко обернулась, кисти рук все еще были прижаты к локтям.
   – Шутишь? – спросила она на всякий случай, ибо поверила ему сразу.
   Она провела рукой по лбу и подошла к нему поближе. Маргарет стояла рядом с Хэнком, но смотрела на океан и вдруг спросила, как будто разговаривала сама с собой:
   – Что, если нас никто не найдет?
   Ах вот в чем дело! Хэнк наклонился, подняв первую попавшуюся раковину, потом тоже стал смотреть на безбрежные просторы.
   – Кто-нибудь да появится.
   – Но это не обязательно. Может пройти лет двадцать.
   – А может, это произойдет завтра.
   Они долго молчали. Издалека были слышны только звуки гармоники, да волны разбивались о скалы на мысу и тихо плескались в лагуне.
   – Тебя кто-нибудь ждет? – спросила она.
   – Меня? – Он засмеялся. – Кто, например, тебя интересует? Жена или любовница?
   Она пожала плечами. Хэнк посмотрел на воду, бросил ракушку и выпрямился.
   – Я сам по себе. Один. Меня никто не ждет. – Он немного подождал, думая, что она обязательно обернется.
   Но она этого не сделала, села на песок, обхватила руками колени и продолжала смотреть вдаль. Он подсел к ней поближе, ожидая, что она будет делать. Против его ожидания она не сдвинулась с места.
   Маргарет показала ему на серебряную бутылку:
   – Посмотри, какая она старинная, даже, может быть, древняя.
   Хэнк бросил беглый взгляд на бутылку, а Маргарет подняла ее повыше, к солнцу.
   – Посмотри на гравировку и рисунки. Они сделаны вручную, так как слишком несовершенны. То, что делает машина, всегда ровно и правильно и сильно отличается от несовершенства ручного резца.
   Он не отвечал, хотя, надо признаться, ему было интересно узнать, куда она клонит.
   Маргарет чуть поколебалась, потом спросила:
   – Интересно, что бы изменилось, если бы мы нашли эту бутылку?
   Хэнк лукаво усмехнулся:
   – Мы бы были уже далеко отсюда.
   – Думаю, да. Я бы уже вернулась в Сан-Франциско. – Она немного помолчала, закопала ступни в мокрый песок, потом задумчиво продолжила: – Была бы дома. А где бы ты был?
   Хэнк пожал плечами:
   – Где-то в Штатах.
   – Разве нет такого места, которое бы ты мог назвать домом?
   – Я вырос в Питсбурге.
   – Что привело тебя в южные моря? Такой выбор мне представляется странным.
   – Ты же тоже здесь.
   – Я в отпуске, путешествую. По крайней мере я отправлялась отдыхать. – Она бросила на него лукавый взгляд. – Мне не кажется, что ты приехал сюда в отпуск, а тем более путешествовать.
   – Это перекрестный допрос?
   – Вовсе нет. – Она от души расхохоталась. – Старое как мир любопытство. Не нужно сразу лезть в бутылку.
   – В свое время я слышал, что здесь много денег, золота, жемчуга. Люди приезжали сюда за состоянием.
   – Только этого не хватало. Неужели ты приехал искать клад? – В притворном ужасе она закатила глаза.
   – Да можно и так сказать. – Он рассмеялся.
   – Что тут смешного?
   – Я не собирался ни охотиться за состоянием, ни заниматься кладоискательством. – Он помахал колодой карт. – У меня были большие планы найти тех, кто бы добровольно поделился со мной.
   – Но тебя схватили, и ты кончил в тюрьме, – продолжила она за него.
   – Нет, меня не повязали. – Хэнк не смог скрыть горечи в голосе. – Все дело в том, что на этих островах не существует «невиновности, пока вина не доказана». – Он бросил раковину в набежавшую волну.
   – Да, наполеоновские законы, – пробормотала она рассеянно, рисуя что-то на песке. – Иногда мы, американцы, принимаем как должное то, что имеем, и не ценим того, за что должны воздавать хвалы судьбе и Создателю ежедневно.
   Они посидели еще недолго молча, став как бы ближе друг другу. Ветер шелестел в кронах соседних пальм. Песчаный краб пробежал по берегу и исчез в норке, спрятался в мокром песке, только небольшой бугорок остался на том месте. Через несколько минут Смитти снова обратилась к бутылке.
   – Если бы у тебя, – она крутила ее в руках, – было три желания, то что бы ты загадал? Что бы ты выбрал?
   – Свободу, – сразу ответил он.
   Он чувствовал, что она смотрит на него, и даже знал, что она хочет спросить. Ее интересует, почему ему присудили пожизненное заключение. Он обернулся и, следуя ее манере, посмотрел ей прямо в глаза. Он увидел интерес и любопытство, в какой-то степени оправданное, но он и так сказал слишком много.
   – А ты? Что бы ты выбрала?
   Хэнк поднял маленькую палочку, потыкал ею песок, потом посмотрел на нее. Ответа все не было.
   – Я думаю.
   Он рассмеялся про себя. Какая неожиданность. Смитти думает. Он бросил палочку в воду и стал наблюдать, как волна подхватила ее и понесла опять на берег.
   – Чего, интересно, могла бы захотеть женщина-адвокат? Выигрывать каждое дело?
   – Совсем нет. Я люблю борьбу и с удовольствием принимаю вызов. Трудности меня вдохновляют, ситуация так часто меняется. Мне очень нравится бороться за справедливость.
   – Это твой любимый оксиморон, милочка. Мир в принципе не может быть устроен справедливо.
   – А я верю, что он может быть справедлив для всех.
   – Ты пытаешься влезть на радугу.
   – Закон – он один для всех. Подумай об этом. Без законов в мире царил бы хаос.
   – Хаос царит и с законами. – Он рассмеялся еще более едко. – Представляешь, какой будет ад на земле лет через сто?
   – Мир станет еще лучше, справедливее, совершеннее.
   Он просто покачал головой. Идеалистка. Для него все это звучало как шутка. Да, пожалуй, она и вправду адвокат.
   – Ну так что там с желаниями, Смитти? Чего хочет адвокат, который работает для того, чтобы мир стал совершеннее?
   – Ты забываешь, что до того, как стала адвокатом, я была женщиной.
   – Хорошо, тогда что бы загадала женщина?
   Она покачала головой:
   – Не могу ответить за всех, только за себя. Я бы хотела очутиться дома.
   – У тебя три желания, остается еще два.
   – Не знаю, на самом деле не знаю, – сказала она, как будто рассуждая вслух. Она вдруг взглянула ему прямо в глаза. – Странно звучит, да?
   – Нет, ты, наверное, просто не думала об этом достаточно долго. – Хэнк постарался сохранить серьезное лицо, только сделал ударение на слове «думала».
   Смитти бурно расхохоталась:
   – Хорошо тебе смеяться надо мной.
   Ее смех прекратился так же внезапно, как и начался. Налетел порыв ветра и растрепал ее волосы, она машинально откинула их. Хэнк наблюдал за тем, как она убрала прядь с самых красивых губ, какие он когда-либо видел. Все в ней: и лицо, и тело – было именно тем, о чем мечтают в тюрьме, да и не только там, мужчины. Именно тот тип красоты, который сбивает с ног: полная грудь и бедра, узкая талия, длинные-длинные ноги. Он все время чувствовал присутствие рядом женщины, и не просто женщины, а именно ее. Кроме того, он вдруг понял, что они могут вместе провести на этом острове долгое время. Как давно у него не было женщины! До него долетал ее нежный запах, смешанный с запахом моря и леса. Женский запах, который так знаком любому мужчине. Запах, который может побудить мужчину перейти грань и взять то, что возбуждает желание. Он никогда не принуждал женщин. Ему это никогда не требовалось, и он презирал идущих на это мужчин. Он всегда был способен отговорить себя от ненужного поступка, убедить себя отказаться от любой женщины. Да и не так уж трудно это было.
   Но сейчас... Он смотрел, как она чертит что-то рассеянно на песке, видел ее профиль и не мог удержаться. Ему так хотелось потрогать, коснуться ее!
   Он придвинулся ближе к ней, одну руку положив на песок сзади нее.
   Маргарет обернулась. Глаза ее расширились от удивления, когда она увидела, как близко он от нее. Ее взгляд упал на его рот, потом снова поднялся к глазам. Ее губы раскрылись, и она глубоко вздохнула.
   Свободной рукой он отвел еще одну прядь волос с ее губ и щеки, потом обхватил ее шею, и не успела она ничего сообразить, как он уже ее целовал.

Глава 17

   Иногда бывают в жизни моменты, когда действительность оказывается гораздо хуже того, что можно было себе представить. Маргарет вернулась к действительности только тогда, когда она, действительность, накрыла ее океанской волной, шлепнула и окатила чем-то мокрым и неожиданно холодным. Вода промыла ей мозги, и секундой позже она поняла, что катается с Хэнком по пляжу. Она отвечала на его поцелуи, а он своим тяжелым телом пригвоздил ее к мокрому песку, одной рукой поддерживая шею, а другая оказалась у нее между ног. Она открыла глаза, моргнула несколько раз, затем отодвинула его в сторону и встала на ноги так быстро, что какое-то мгновение у нее перед глазами плыли разноцветные круги. Она прикрыла глаза рукой и вздохнула несколько раз полной грудью, чтобы хоть как-то успокоиться.
   Вода капала с ее лица и волос. Еще одна волна омыла ей ноги, песок мягко струился вокруг щиколоток. Море тянуло ее в одну сторону, тело – в другую. Голова спорила с обоими.
   Хэнк тоже поднялся на ноги, подошел к ней, его тень накрыла ее. Она не хотела смотреть на него, не хотела верить в то, что это с ней происходит. Она еще раз набрала в легкие воздуха, повернулась и сделала шаг в сторону.
   Он схватил ее за руку и заставил обернуться.
   – Убегаешь?
   Маргарет была смущена, растеряна и одновременно сердита.
   – Н-нет.
   – Лгунья.
   – Пусти меня.
   Он, разумеется, не послушался.
   – Пожалуйста, отпусти меня. – Она говорила почти шепотом.
   Он чертыхнулся и отпустил ее руку. Непонятно, откуда у нее взялись силы, чтобы посмотреть ему в лицо.
   Он тоже был очень сердит. Глаза его потемнели от гнева. Хэнк отвесил ей шутовской поклон и помахал рукой.
   – Иди-иди! Беги так быстро, как только сможешь. Но помни: я здесь, и ты здесь. Тебе этого не изменить, точно так же, как ты не сможешь забыть того, что сейчас произошло между нами.
   – Я не хочу, чтобы между нами что-то происходило.
   – Поверь, милочка, не больше, чем я.
   Он провел рукой по волосам, стряхнув воду, затем вытер лицо.
   Как ни была она сердита и смущена, на самом деле она чувствовала, что что-то между ними происходит. Что-то совершенно нежелательное. Она не могла этого отрицать. Он был прав. Спустя минуту она тихо сказала:
   – В благоустроенном, совершенном мире ты был бы доктором, судьей или учителем. Кем угодно, но не мошенником.
   Он подошел еще ближе, и темная тень скрыла ее от дневного светила. Со сдерживаемой яростью Хэнк проговорил сквозь зубы прямо ей в ухо:
   – Но мир несовершенен, и я не доктор. Именно мошенник и знает, что мир никогда не будет справедлив. И знаешь почему?
   Она отрицательно покачала головой. Ей совсем не хотелось слушать. Тогда он схватил се за плечи, рывком повернул к себе.
   – Вот почему.
   И тут его рот с силой впился в ее губы.
   Маргарет как будто окаменела, ее руки были прижаты к бокам, губы как будто запечатаны, глаза широко открыты. Она отказывалась отвечать. Его взгляд был холоден и жесток. Казалось, он пронизывал ее насквозь, заставлял смотреть на вещи по-своему. Неожиданно он отпустил ее, даже легонько оттолкнул, хотя смотрел все так же исподлобья.
   – Подумай как следует. Слишком много мужчин в этом мире устроены так, как я. Они идут напролом, пока не получают то, чего добивались. Любым способом. Это надо принять, иначе тебе не выжить.
   Маргарет долго смотрела ему вслед, обхватив голову руками. Что-то определенно происходит с ней. Она не имела понятия о том, сколько времени она простояла, глядя на горизонт и на воду. Потом, опустившись на песок, сидела и размышляла. Неожиданно ей стало очень жалко себя, она ощутила себя совершенно одинокой. Такого острого смятения чувств и противоречивых желаний никогда не было в ее душе.
   Она никак не могла сосредоточиться, ничего не складывалось, было невозможно построить ни одной логической цепочки, и тогда, чтобы дать выход обуревавшим ее разноречивым мыслям, она принялась пальцем писать слова.
   «Хэнк. Мужчина. Маргарет. Поцелуй. Любовь? Болезнь! Вина? Горячий. Солнце. Травма. Что-то... Нечто».
   Маргарет уставилась на песок, перечитала, рассердилась сама на себя и все стерла.
   Два часа спустя Маргарет, откинув с лица прядь волос, горестно наблюдала за тем, как горят на ее костре три великолепные рыбины, недавно выловленные Хэнком. Теперь они уже были похожи на крохотных черненьких рыбок. Хэнк вручил ей добычу вместе с заостренными палками, которые он выточил, чтобы приготовить на них рыбу, как на вертеле. А сейчас, когда Маргарет потащила за одну из этих тлеющих палочек, она разломилась пополам. Вторая половина вместе с остатками рыбы полетела в огонь. Девушка впала в настоящую прострацию, она не могла поверить, что опять сожгла весь обед.
   – Ты закончила? Рыба готова? – Подошли Хэнк и дети.
   Она взглянула на рыбу, потом с трудом заставила себя посмотреть им в глаза.
   – Да, с ней покончено, я бы сказала.
   Хэнк взглянул на костер и завопил:
   – Боже милостивый! Смитти, опять?!
   Она виновато и смущенно смотрела в их голодные глаза. Ей было ужасно неловко, она попыталась улыбнуться:
   – Может, кто-нибудь хочет бананов?
   Дальше было еще хуже. Это был один из тех неудачных дней, когда только и остается, что ждать ночи. Она занималась с детьми, но ей все не удавалось полностью прийти в себя. Она заставила Теодора искупаться у водопада, потом пришла очередь Лидии. Девочка вымылась и надела фланелевую ночную рубашку, которую они нашли в одном из сундуков.
   Под лучами яркого послеполуденного солнца они занялись прической Лидии, когда волосы относительно высохли и стали шелковистыми. Маргарет зачесала их назад и завязала голубыми лентами. В течение часа, который они на это потратили, Маргарет несколько раз по тревоге убегала к Аннабель. Малышка то падала в воду, то пыталась съесть бабочку, пожевать жуков или листья окружающих кустов.
   – Все готово. – Со щеткой в руке Маргарет отступила на шаг назад, искренне надеясь, что Лидия хотя бы улыбнется. Ей хватило бы даже тени удовольствия, если бы только оно промелькнуло в глазах девочки. Лидия стала на колени у озерца, посмотрела на свое отражение, быстро встала и сказала:
   – Теперь я возьму Аннабель, чтобы ты могла помыться.
   И все. Никаких «спасибо» или «мне нравится». Ничего.
   Девочка просто протянула ей кусок мыла.
   Маргарет опять почувствовала себя неудачницей. Она печально смотрела вслед сестрам и все-таки, не выдержав, окликнула Лидию:
   – Тебе понравилась прическа?
   Та в ответ пожала плечами:
   – Мама всегда заплетала мне в косы желтые ленты.
   Сразу вслед за этим дети исчезли за камнями. Встряхнув головой, как будто пытаясь избавиться от грустных мыслей, Маргарет разделась и, взяв мыло, погрузилась в воду. Она дала себе слово в следующий раз дать Лидии самой выбрать себе ленты. Маргарет долго смотрела на свое отражение в воде и осталась очень недовольна. Драная кошка, да и только. Нет, хуже, хуже! Она нырнула и стала снова разглядывать себя. Удивительно, но на нее смотрела незнакомая женщина.
   Она адвокат, а не мать.
   Она умная, даже талантливая женщина. Ей раньше все легко удавалось, само шло в руки. Ее отец и дяди всегда поражались, с какой быстротой она схватывала самую суть сложных хитросплетений закона, как будто родилась с этим знанием. Она обычно легко находила выход из самых сомнительных ситуаций. Но здесь, на острове, с детьми и Хэнком у нее ничего не получалось. Она не понимала детей и совсем уж не понимала Хэнка. И дело было не только в том, что она не умела готовить. Эта ее неспособность как бы символизировала все, чего ей не удалось понять.
   Дети совершенно не знали, что такое распорядок дня, они жили по своей схеме, всячески расстраивая любые планы Маргарет. У нее совершенно не оставалось времени для себя. Ей не удавалось побыть одной и пяти минут. Она часто думала о том, что матери – удивительные создания. Как они вообще что-то успевают делать?
   Не успела она об этом подумать, как раздался плач Аннабель. Маргарет перешла маленький бассейн и взяла с камня мыло, которое грозило уже превратиться просто в горошину. Малышка кричала: «Мама!»
   Маргарет попыталась намылиться почти исчезнувшим куском.
   Аннабель все плакала и плакала.
   Маргарет мылась, пытаясь убедить себя, что Лидия с сестрой и все будет в порядке. Она промыла волосы и нырнула. Но даже под водой она слышала детский плач. Наконец она вышла на берег, вытерлась и тоже натянула на себя фланелевую ночную рубашку, правда, она была ей коротка и тесновата в груди, но зато она была чистой и крепкой.
   – Моя маленькая птичка, – закатывая рукава до локтей, бормотала Маргарет, обходя камни.
   Малышка вопила и била Лидию ногами, чтобы вырваться, но, увидев Маргарет, сразу перестала брыкаться и закричала:
   – Мама!
   Лицо Лидии заметно побледнело.
   Маргарет, протянув к Аннабель руки, сказала:
   – Дай мне, я ее возьму.
   Лидия взглянула на сестру, которая опять стала извиваться в ее руках и вопить так, что начала икать:
   – Ма-а-а-ма-а!
   Девочка передала ребенка с таким лицом, как будто сердце вырвала из груди, повернулась и побежала прочь.
   – Лидия, подожди, пожалуйста! – закричала Маргарет с малышкой на руках. – Извини, я все понимаю, но...
   Девочка, как будто не слыша ее, шла не останавливаясь, пока не скрылась за деревьями на другой стороне поляны.
   Маргарет стояла и еще долго смотрела ей вслед, туда, где она скрылась за деревьями. Она не переставала спрашивать себя, как может по-настоящему умная и образованная женщина устраивать такой бедлам во всем, за что ни возьмется.
   Она посмотрела на Аннабель. Та спала глубоким сном, свернувшись у нее на руках.
   Материнство свалилось ей как снег на голову, и, разумеется, ни ум, ни образование не могли тут помочь.
 
   Мадди проснулся от того, что кто-то стучал по его бутылке. Он провел по лицу рукой, стряхнув окончательно сон с усталых глаз, и посмотрел вверх, на пробку. Если бы ему когда-нибудь дали три желания, то он бы первым делом поставил себе дверь с замком. Мадди свесил ноги с дивана, колокольчики на туфлях звякнули. Он встал и потянулся.
   – Мадди! – донесся до него громкий шепот. – Ты спишь?
   Джинн сложил руки рупором и крикнул:
   – Нет, хозяин!
   Пробку вынули, и исполинский голубой глаз появился в отверстии.
   – Ты выходишь?
   – Да, хозяин, как только ты отодвинешься.
   – Я понял. – Глаз мигнул и убрался. – Так?
   Ноги Мадди оторвались от ковра, и через секунду он уже вылетел в облаке волшебного дыма на поверхность. Как только пурпурный туман рассеялся, джинн увидел, как его хозяин с любопытством смотрит в горлышко бутылки, пытаясь разглядеть, что там внутри.
   – Что там у тебя есть?
   – Ты хотел бы посмотреть?
   Теодор отвел глаза от бутылки, и Мадди понял, как сильно маленький хозяин хотел бы увидеть, что внутри.
   – А можно?
   Мадди опустил руки, скрещенные на груди. Пусть Аллах простит его за нарушение ритуала. Какому-то слабоумному на заре времен показалось, что настоящие джинны должны всегда стоять скрестив руки, дескать, это очень им к лицу, а тут стой теперь две тысячи лет, конца-края не видно. Мадди взглянул на Теодора – тот, сгорая от нетерпения, ерзал на месте – и протянул ему руку.
   – Только возьми меня за руку, хозяин.
   Теодор подбежал и с готовностью протянул руку. Их сразу окутало чудесным пурпурным облаком, и они начали парить над землей.
   – Священная корова!
   Они делали круги, слегка поднимаясь над землей и над бутылкой, как два сокола, нацелившиеся на добычу. Теодор радостно смеялся, не в силах успокоиться, и Мадди решил еще немного покружить, чтобы дать ему время привыкнуть и насладиться полетом.
   Они как раз собирались сделать последний круг и зависли над бутылкой, когда Лидия появилась из-за камней.
   – Лиди! Посмотри на меня: я летаю! У-у-у! До свидания, Лиди. Я скоро.
   И они исчезли внутри бутылки.
 
   – А где паренек?
   Маргарет осторожно уложила Аннабель в кроватку, сооруженную из сундука, и подняла глаза. Хэнк, насупившись, смотрел на нее.
   – Тердор? Я его не видела.
   – Я тоже. – Хэнк огляделся. – А где Лидия?
   – Она ходит где-то здесь.
   – Ради всего святого! Неужели так трудно последить за детьми?
   Она медленно повернулась, руки сами собой сжались в кулаки.
   – Подожди минутку.
   – Пойди и приведи ее.
   Маргарет сосчитала про себя до двадцати пяти и потом спокойно сказала:
   – Я не могу оставить малышку. Она только что заснула.
   Он выругался так громко, что мог бы разбудить любого, тем более маленького ребенка, и Аннабель тут же проснулась и заплакала.
   Хэнк нахально посмотрел на Маргарет:
   – Ну что ж, она больше не спит.
   Маргарет сделала небольшой шаг назад.
   – Прекрасно. – Она повернулась и пошла к скалам. – Пойду поищу Лидию.
   – Какого черта? Куда ты?
   Маргарет не оборачивалась, более того – она подхватила свою юбку и побежала как ветер.
   – Смитти! Ты не можешь оставить ребенка на меня! Проклятие! Вернись.
   Она понеслась пуще прежнего. Вот единственное, чего она не лишилась на острове. Бегает она по-прежнему. Ее длинные ноги пожирают метры, как и раньше. Недаром она всегда славилась как самая быстрая бегунья в команде колледжа. У нее даже было прозвище Антилопа.
   – Смитти! Черт тебя побери!
   Она только рассмеялась и исчезла из виду быстрее, чем Хэнк Уайатт осознал свое поражение.

Глава 18

   Аннабель смотрела на Хэнка из-за края сундука так пристально и пугающе-серьезно, что он невольно подумал, что ей следует стать судьей. Он провел рукой по волосам и выругался, ибо не знал, как еще дать волю гневу.
   – Демо! – тут же повторил ребенок, засунул два пальца в рот и уставился на него снова.
   Мрачный, он стоял и думал, что теперь предпринять. Тут Аннабель неожиданно упала на спину в своей постельке, потом поднялась.
   – Пикабу!