Барнет Джилл. Райский остров

   Предубеждение к человеку, основанное на первом, поверхностном отношении к нему, без стремления заглянуть к нему в душу – вот как бы она это назвала. А ведь внешняя оболочка, как правило, не определяет сути личности. Ей ли этого не знать! Если Хэнк суров, то у него не может быть сердца, а если она хорошенькая, то явно не умна. Он беден, значит, не достоин уважения, она богата, значит, у нее в жизни все очень хорошо. Раз он заключенный, то ничего собой не представляет, ну а раз она – женщина, то ей не быть адвокатом. Она всегда боролась с этими предрассудками, стремясь к совершенству во всем, а он пытался доказать всему белому свету, что он являет собой именно то, чего от него все ожидают, – воплощение всяческих неприятностей.
   – Где ты хочешь ее установить?
   Маргарет заморгала, она не сразу отвлеклась от своих мыслей, кроме того, этот глубокий голос, как и всегда, взволновал ее, потом уж она сообразила, о чем он спрашивает. Хэнк придерживал дерево, интересуясь ее мнением. Она чуть не засмеялась, подумав о том, как все изменилось.
   – Прямо тут и ставь, очень хорошо. – Она встала, подошла поближе, провела рукой по иголкам, потом повернулась к нему: – Где ты ее раздобыл?
   Он пожал плечами:
   – Там, подальше от берега, на холмах, их много.
   Маргарет посмотрела на возбужденные лица детей, коснулась его руки и сказала с глубоким чувством:
   – Спасибо тебе, Хэнк.
   Он был слегка смущен, но ничего ей не ответил, только позвал детей с собой. Они вышли из хижины, но вскоре вернулись, прикатив бочонок с мокрым песком. Хэнк установил в нем сосну. Они дружно смеялись и весело болтали, а он рассказывал им о деревьях, о том, где и как они растут. Дети, толкаясь, поддерживали дерево, изо всех сил желая помочь. Малышка Аннабель крутилась рядом, то хлопая в ладоши, то взвизгивая от радости, смеялась, трогая хвою.
   Маргарет наблюдала за всем этим, наслаждаясь душевным покоем. У нее было очень тепло на душе. Этот высокий мужчина с огромными сильными плечами и руками, спина которого была исполосована кнутом, в начале их знакомства был нежен и деликатен, как сошедший с рельсов поезд, но теперь она понимала: у него есть душа и он заслуживает уважения, даже если сам делает вид, что оно ему не нужно. Маргарет уже поняла, что у него есть сердце, как он ни старается это скрыть.

Глава 27

   Незаметно, без фанфар и литавров, подошло утро сочельника. На небе не было ни облачка, солнце одиноким странником сияло с высоты, легкий ветерок шелестел в листьях, смягчая жару и принося прохладу. В сотне метров от полосы прибоя, там, где джунгли уже достаточно густы, около маленького ручейка была полянка, в то утро превратившаяся в фабрику по изготовлению игрушек, от которых запросто мог бы раздуться мешок Санты, если бы этот последний не забыл заглянуть на затерянный тропический остров. Там были мячи, кубики из благородных пород дерева, огромная юла из раковин, украшенная разноцветными перьями, трещотки из половинок кокоса и листьев. Самой дорогой вещью в коллекции была деревянная доска с углублениями, заполненными жемчужинами вместо мраморных шариков. Они со Смитти попытались создать новую игру, нечто среднее между шахматами и шашками. Два дня они ныряли, чтобы набрать достаточное количество фишек-жемчужин разных цветов. При этом Хэнк, который нырял самым усерднейшим образом, не нашел ни одной жемчужины, а Смитти достала все, некоторые даже оказались слишком велики для игры. Последним был огромный, очень редкий розовый шарик размером с его ноготь. Она усмехнулась и подкинула его вверх, а он закрыл лицо руками и застонал от своего невезения и ее удачи.
   Рано-рано утром Маргарет принесла ему то, что изготовила сама для детей: головной убор индейца с колоссальным количеством перьев, томагавк из плоского причудливого камня и две самодельные куклы. Головы куклам она сделала из кокосов, глаза, носики и улыбающиеся рты – из раковин, волосы – из волокон. Туловища смастерила из мешочков с песком. Щепочки заменяли руки и ноги. Конечно, эти куклы не шли ни в какое сравнение с фарфоровыми созданиями из игрушечных магазинов, но они были сделаны с трепетной любовью и желанием принести радость делом своих рук, рук высокообразованного адвоката, чьи таланты ценились в суде, а не в мастерской.
   Хэнк достал мешок, наполнил его игрушками, забросил за плечо, подошел к большому камню, где были спрятаны его изделия, и достал удочку для Теодора. Подумал немного, взвесил на руке, осмотрел леску, добавил еще один узел. Для Аннабель он сам сконструировал волчок, который крутился очень долго и издавал необычные звуки: шуршал, свистел, завывал и дребезжал. Для Лидии Хэнк вырезал набор расчесок и гребней из черного дерева. Детскими подарками он был, вообще говоря, доволен. Смитти он тоже вырезал набор гребней, но, даже закончив его, он все-таки сомневался. Он должен был придумать что-то другое, подсказывало ему шестое чувство. Он снова посмотрел на гребни, но ничего не приходило в голову. Он пожал плечами, закинул мешок за спину и пошел к пляжу.
   Недалеко от доморощенной фабрики игрушек, на полпути к пляжу, стояло огромное цветущее дерево. С первого взгляда казалось, что это гигантский красный зонтик, покрытый огромными алыми бантами.
   Пышные цветы вдруг раздвинулись, и из-за них показался пурпурный тюрбан. Мадди сидел верхом на толстой ветке и смотрел вниз. Там Хэнк ходил взад и вперед перед серебряной бутылкой и что-то бормотал себе под нос. Пробка валялась рядом, видимо, Хэнк этого не заметил. Наконец он остановился и взял бутылку. Он был очень напряжен. Казалось странным, что искры не летят от него во все стороны.
   – Эй, ты! – Хэнк поднял бутылку к самым глазам, выругался, оглянулся по сторонам и пролаял туда: – Какого черта ты не выходишь?
   Мадди, беззвучно рассмеявшись, осторожно, чтобы не звякнули колокольчики, пересел, поставил локоть на колено, подпер подбородок ладонью и принялся ждать дальнейших событий.
   – Эй ты, джинн!
   Нет ответа.
   – Эй, Мадди!
   Джинн на ветке выжидал.
   – Черт меня побери. – Хэнк нахмурился и приставил глаз к отверстию.
   – Не меня ищешь?
   Хэнк дернулся как ужаленный, посмотрел на дерево, насупился, бросил бутылку и с неохотой признал:
   – Да.
   Пауза длилась долго. Наконец Хэнк прервал затянувшееся молчание:
   – Проклятие, ты спустишься когда-нибудь?
   Мадди покачал головой.
   – Мне и здесь хорошо.
   Хэнк подошел к дереву и посмотрел наверх. Еще минуту он что-то жевал, боролся с собственной челюстью, в итоге из него вырвались слова:
   – Сделай мне одолжение.
   – Никакого исполнения желаний.
   – Это не имеет ничего общего с желанием.
   – Я не собираюсь приглашать тебя к себе.
   – Можно подумать, я этого хочу, бол... – Он сдержался. – Нет, спасибо.
   Мадди погладил свою бородку.
   – Тогда о каком благодеянии речь?
   Хэнк забегал по поляне.
   – Смитти считает, что для детей было бы очень хорошо, если бы нас сегодня посетил Санта-Клаус.
   Джинн не собирался облегчать ему задачу. Пускай произнесет все до конца.
   Хэнк отошел от дерева к тому месту, где увидел бутылку, взял там мешок, вернулся к Мадди и бросил подарки у подножия.
   – Я бы хотел, чтобы ты положил все это им в носки и походил бы по крыше, ну, знаешь, чтобы был слышен шум.
   – Как от оленей Санты?
   – Ну да. Я сам не могу этого сделать. Я слишком тяжелый, сразу провалюсь сквозь крышу вместе с мешком.
   Мадди подождал, потом, ловко скопировав голос и одну из фраз Хэнка, сказал:
   – Подожди, правильно ли я тебя понял? Ты хочешь, чтобы я взлетел на крышу, сделал вид, что я Санта и его олени, и разложил подарки по носкам?
   – Да.
   Джинн выждал и решил продлить себе удовольствие: нельзя было упускать такой случай.
   – Сделал бы одолжение тебе?
   – Нет, детям.
   Мадди глубоко вздохнул и скрестил руки на груди.
   – Я сделаю.
   – Хорошо.
   – При одном условии.
   Хэнк прищурился.
   – Каком?
   – Ты должен научить Теодора играть в бейсбол.
   Хэнк грязно выругался и снова стал ходить взад и вперед.
   – Я достану биту и мяч, а ты будешь тренером.
   Хэнк остановился и ожег джинна взглядом:
   – Ах ты подлец, подглядывал за мной?
   – Я? – Мадди надулся от важности и стукнул кулаком себя в грудь, потом просто пожал плечами и сказал: – Я только хочу видеть счастливым своего хозяина.
   – О, хорошо, что ты не заставляешь меня съесть это дерево. – Хэнк постоял в глубокой задумчивости, засунув руки в карманы, и посмотрел на мешок. – Хорошо, ты победил. Я согласен.
   – Когда ты хочешь услышать оленей?
   – Я подам тебе знак.
   – Какой?
   – Буду насвистывать «Джингл беллз».
   Мадди отсалютовал:
   – Есть... болван.
   Хэнк хотел что-то ответить, но покачал головой и пошел И только на краю поляны проворчал:
   – Спасибо, – немного отошел и добавил: – ... болван.
 
   В сочельник хижина была ярко освещена. Всюду были зажжены свечи, сделанные из собранных Хэнком орехов. Они горели на сундуках, на бочонках, во всех углах и, само собой разумеется, стояли вокруг подножия рождественского дерева, мерцая, как маленькие звездочки, отбрасывая золотой отблеск на подарки, лежащие рядом.
   Подарков было много, они были завернуты в банановые листья вместо бумаги, обвязаны лианами вместо лент, и на каждом красовалась орхидея, как большой бант. Комнату украшали и рождественские венки, правда, они были сделаны из тропических растений и увиты южными цветами, но все равно в комнате царила праздничная атмосфера Рождества. Капельки воды на венках и цветах блестели, словно льдинки. Само дерево было тоже украшено гирляндами из орхидей и бусами из раковин. Смитти и дети вырезали из банановых листьев фигурки ангелов, а Хэнк позаботился о главном украшении – настоящем рождественском подарке южных морей – красной звезде, которая была сейчас водружена на самую вершину сосны.
   Мадди сидел, лениво развалясь, на крышке сундука, наслаждаясь самим духом Рождества, уютом и покоем настоящего домашнего праздника. Искреннее добродушное веселье, улыбки и смех украшали это торжество. Мадди был сторонним наблюдателем и не принимал никакого в нем участия, он по-настоящему расслабился, набив желудок и чувствуя в голове и на сердце легкость необыкновенную.
   Уму непостижимо, но Маргарет умудрилась ничего не сжечь. Видимо, это был рождественский подарок судьбы. Они ели рыбу, в поимке которой Теодор принимал активнейшее участие, ели фрукты, собранные Лидией, совершенно неожиданно бананы были приготовлены самым чудесным образом. Теперь они собрались под своим рождественским деревом, сидели и смотрели на него, каждый погрузившись в свои мысли.
   Вдруг Теодор достал из кармана губную гармонику и начал вертеть ее в руках. Мадди поморщился, а Хэнк и Маргарет обменялись обеспокоенными взглядами, но Теодор встал, обошел Лидию и Аннабель и протянул бесценный инструмент Хэнку.
   – Ты умеешь играть рождественские песни?
   Присутствующие перевели дух с облегчением, а Хэнк поднял гармошку к губам и заиграл «Тихую ночь». На втором куплете Маргарет присоединилась к нему. У нее был чистый и очень приятный голос. Она помахала рукой Мадди и детям, чтобы они ей подпевали. Так они пели гимн за гимном, каждый последующий громче и увереннее, чем предыдущий. Закончив пение, они засмеялись от удовольствия и радости. Но вот следующая прекрасная мелодия, чистая и трогательная. Без всякой задней мысли они начали петь: «Мы хотим, чтобы всем...» Вдруг Хэнк, быстро отняв от губ гармошку, закрыл рот Теодору ладонью:
   – Ты не пой!
   Голоса Маргарет и Лидии оборвались. Мальчик смотрел на них поверх руки Хэнка, а взрослые обменялись вздохом облегчения. Хэнк утер пот со лба и медленно отнял руку. Теодор же заморгал, нахмурился и сердито сказал:
   – Все равно я слов-то не знал.
   Хэнк снова вздохнул и сказал:
   – Сейчас споем «Джингл беллз», и настанет время ложиться спать.
   – Я не устал, я не хочу, – сразу возмущенно заявил Теодор. Хэнк кивком указал ему на Аннабель, которая уже заснула на руках Маргарет.
   – Пора спать. Чем раньше вы ляжете, тем скорее наступит утро.
   – Почему? Разве время идет быстрее, когда спишь?
   Хэнк посмотрел на Маргарет в надежде, что она подскажет, что отвечать, но она пожала плечами, и он вынужден был ответить на свой страх и риск.
   – Да, – твердо произнес он и заиграл последнюю мелодию. Затем Маргарет понесла Аннабель в кроватку. Глаза Теодора сверкали все так же ярко, похоже, и правда он не будет спать всю ночь.
   Вдруг на крыше хижины раздался сначала шорох, потом стук, что-то посыпалось с потолка. Все посмотрели вверх, сразу замолчав.
   – Это Санта-Клаус, – прошептал Теодор; казалось, на лице его сверкают только огромные, белые, как яйца чаек, белки глаз.
   Хэнк вскочил с места так резко, что Мадди вздрогнул. Маргарет положила ему руку на плечо.
   – Что-нибудь не так?
   Хэнк смотрел на крышу, он онемел от удивления, потом взглянул на Мадди, который не проронил ни слова, и прищурился. Джинн сидел спокойно, обнимая Теодора за плечи, напевая себе под нос «Джингл беллз» и небрежно позвякивая в такт своими колокольчиками. Хэнк развернулся и вылетел пулей наружу, так что Мадди, естественно, захихикал.
   Они все услышали голос Хэнка:
   – Нет, этого не может быть.
   Там, где-то вдалеке, раздавались какие-то незнакомые звуки. Не тихое мелодичное позвякивание башмаков Мадди, а звон бубенцов под дугой. А если бы они прислушались еще лучше, то различили бы взрыв веселого далекого смеха над великим Тихим океаном.
   На рассвете дня самого Рождества было прохладно. Маргарет лежала в своем гамаке. Она не спала, не бодрствовала. Вдруг она расслышала какие-то звуки и открыла глаза. Хэнк медленно закрывал за собой дверь хижины. Он вообще был какой-то странный весь вечер, даже когда дети уже угомонились. Она просыпалась и ночью и видела, как он стоял посреди хижины, сжимая в руках рваный подол ее платья. Она не подала виду, что проснулась и видит его, а, наоборот, скорее зажмурилась, но ей стало любопытно, что это он делает. Это был странный для него поступок.
   Увидев закрывающуюся дверь, она поднялась и проверила, спят ли дети. Убедившись в том, что их действительно сморил крепкий сон, она подошла к дверям и потихоньку отправилась за Хэнком.
   Он вышел на берег, нырнул в воду и поплыл к отмели, как и каждый день. Но почему-то Маргарет казалось, что сегодня все по-другому. Она стояла, раздумывая, почему же она все-таки пошла за ним. Как будто кто-то велел ей так поступить. Какое-то шестое чувство. Или как тогда, когда она бежала за обручем. Он плыл как обычно, несколько раз нырнул. Она покачала головой, сама себе удивляясь, потом решила посмотреть последний раз и уходить домой. Только тогда она увидела это. Всего в сотне-другой метров от его головы – плавник акулы. Тогда она помчалась как ветер.

Глава 28

   Маргарет шарахнула дверью хижины, схватила пистолет и опрометью метнулась обратно. По пляжу и песчаным дюнам к воде мчалась она так быстро, как не бегала никогда в жизни. Там, в отдалении, то появлялась, то пропадала на поверхности воды голова Хэнка. Широкими кругами двигался и черный плавник акулы. Маргарет, не переводя дух, что было силы летела к кромке воды, ноги ее пожирали расстояние, сердце клокотало в горле. Она крепко сжимала пистолет в руке. Судорожно глотая воздух, уже почти ничего не соображая, она неслась, едва не касаясь поверхности. В голове вспыхивали клочки разрозненных мыслей: «Расстояние? Опоздала? Близко? Далеко? Что?»
   Маргарет резко остановилась, подняла пистолет дрожащей рукой, вскинула его на согнутый локоть другой, прицелилась и нажала на курок. Она выстрелила четыре раза подряд.
   Кровь забурлила в воде, сначала пошли розовые круги, потом – цвета вина.
   Она выронила оружие и застыла в ожидании. Чья это кровь? Вдруг Хэнка? Или все-таки акулы? Затем вдруг рванулась, пробежала несколько шагов. Снова остановилась как вкопанная: волны принесли к ее ногам кровь. Она с трудом подняла глаза. Ее всю трясло. Темная голова Хэнка виднелась рядом с неподвижной массой акулы.
   – Хэнк! – завопила она во весь голос, потом приложила ладони ко рту рупором и опять позвала его.
   Он поднял руку в ответ, чтобы показать ей, что жив. У Маргарет вырвался полукрик-полустон, колени подогнулись, и она осела прямо в волны, но тут же вскочила и вновь стала пристально вглядываться в даль. Есть ли у него кровь? На руках? Боже милостивый, есть!
   Он двигался как-то странно, как будто одна сторона не действовала. Неужели она попала в него? Красная полоска тянулась за ним по воде. У нее еще мелькнула какая-то дикая мысль о Рождестве и красных бантах.
   Маргарет зажмурилась. «Ты просто истеричка». Она подняла глаза. Красный след продолжал виться за ним по воде. Пуля задела его. «Господибожемой».
   Маргарет пробежала еще немного по воде. Он что-то прокричал. Она застыла на месте, руки бессильно опустились.
   – Вернись назад, черт подери! – Хэнк в это время шел по отмели к берегу.
   Маргарет побежала навстречу, нырнула и поплыла так же яростно, как бежала. Вскоре она уже слышала, как он ругается.
   – Разреши мне помочь тебе, Хэнк.
   – Смитти! Какого черта!
   Он стоял на отмели, странно скособочившись и как будто скрывая от нее свои раны.
   – Да не будь же ты таким ослом, – причитала она. – Хоть раз в жизни ты можешь принять от кого-то помощь или нет? – Она подплыла поближе, но в этот момент волна накрыла их обоих. Вскоре она почувствовала, что ее ноги уже достают до дна, и встала. – Ты ранен? Я попала в тебя? У тебя кровь, Хэнк, Боже мой, кровотечение! – Она почти рыдала.
   Но Хэнк в ответ выругался, сделал непонятное резкое движение, и она наконец увидела, что он не закрывает раны рукой, а тащит по воде за собой огромный чемодан. Маргарет схватила баул за ближайший к ней край и тут увидела, что рука Хэнка все-таки кровоточит. Она взялась-за ручку рядом с ним, и они вдвоем потащили свою кладь на берег. Там почти одновременно упали на песок, чтобы отдышаться. Маргарет села, а Хэнк откинулся на баул и вытянул вперед ноги.
   – У тебя кровь, – повторила Маргарет, оторвала подол и так уже изорвавшейся юбки и обмотала небольшую, но глубокую рану на руке. Она взглянула на него, он все еще не мог восстановить дыхание из-за травмы и перенапряжения. Он попытался что-то сказать, но она видела, что словам не вырваться из судорожно сжатых губ. Хэнк посмотрел на свою руку, как на чужую, вздохнул, опять хотел сказать что-то, но на этот раз у него застучали зубы. Она догадалась, что все это от пережитого шока.
   – Гадина чуть меня не слопала, – наконец удалось ему произнести. Хэнк поднял на нее глаза и покачал головой: – Ну ты и бегаешь, Смитти! Да и стреляешь тоже.
   – Что ты там делал? Зачем тебе этот идиотский чемодан?
   Она и сама еще тяжело дышала, никак не могла успокоиться. Вздохнув, она мокрой щекой прижалась к его плечу. Ей так хотелось прикоснуться к нему, чтобы окончательно поверить, что он жив и вне опасности. Она закрыла глаза и произнесла вслух то, о чем не могла и думать без содрогания:
   – Мы чуть тебя не потеряли. Господи, Хэнк... Слава Богу!
   – Мне нужна была эта вещь, – пробормотал он ей куда-то в макушку, поглаживая ее плечо.
   Маргарет с удивлением посмотрела на него:
   – Зачем?
   – Для тебя.
   – Для меня?
   Он похлопал по чемодану рукой.
   – Счастливого Рождества, дорогая.
   И потерял сознание.
 
   – За тобой по-честному гналась акула? – Теодор нависал над Хэнком, почти тычась ему в лицо своей рыжей головой.
   Хэнк внимательно посмотрел на ребенка, который только что не совал веснушчатый нос прямо в рану.
   – Отодвинь голову, дорогой, а то я не вижу, что делаю. – Смитти была вынуждена остановиться, потом снова сделать стежок.
   Хэнк изо всех сил сжал челюсти и не проронил ни слова, пока она буквально заштопывала его руку.
   – Все. Готово.
   Он с облегчением выдохнул. Теодор склонил голову, задумчиво осматривая руку.
   – Забавно.
   Хэнк нахмурился:
   – Правда?
   Теодор кивнул и спокойно сказал:
   – Теперь мускулы не торчат.
   Хэнк усмехнулся:
   – Это хорошо или плохо?
   Мальчик пожал плечами:
   – Наверное, хорошо, – и вернулся к сестрам и к рождественскому дереву. Он уселся рядом с ними на пол, больше не интересуясь ни следами акульих зубов, ни заштопанными ранами. Рождественские подарки – вот что снова занимало его.
   Маргарет и Хэнк переглянулись.
   – Кровожадный мальчуган, – засмеялась она, – и не очень тактичный. Кого-то мне сильно напоминает.
   – Я очень деликатный, Смитти, сама посуди. Будь я проклят, если мне не хватает такта.
   – Можно открывать подарки? – заныл вдруг Теодор.
   – Конечно. – Маргарет встала и подала Хэнку руку.
   Он засмеялся:
   – Да что ты, дорогая, я прекрасно себя чувствую. – И поднялся одним движением.
   – Все равно, возьми мою руку.
   Хэнк внимательно посмотрел на нее, потом подхватил ее под руку, но, видимо, не этого хотела Маргарет – она ловко вывернулась и вложила ему в ладонь розовую жемчужину. Он ошеломленно уставился на свою ладонь, а она улыбнулась:
   – Счастливого Рождества.
   Хэнк подбросил жемчужину в воздух, поймал, усмехнулся, подмигнул ей, взял ее за руку, и они вместе пошли к детям. Маргарет сразу обратила внимание на то, что Мадди сидит в углу, в стороне, как будто не уверен, пригласят ли его. Она тут же зашептала что-то Теодору на ухо, тот немедленно встал, подошел к джинну, взял за руку.
   – Счастливого Рождества, Мадди.
   – Счастливого Рождества, хозяин.
   Теодор подвел джинна к остальным. Подарков было множество, дети были счастливы. Хэнк потянул за веревку и завел волчок, который сделал для Аннабель. Малышка, смеясь, в восторге бегала за ним, хлопала ладошками, но никак не могла поймать. Теодор, едва получив наряд индейского воина, тут же превратился в Большого Вождя – Победителя Больших Окуней.
   Лидия сидела важная, как дама на великосветском приеме. Она надела все подаренные ей ожерелья и бусы из раковин и воткнула в волосы все новые гребни и банты. Лидия походила на девочку, в которой просыпается женское начало, и в то же время была сущим ребенком: она не в силах была оторваться от козы и с упоением баюкала тряпичную самодельную куклу.
   Мадди внезапно скрылся в своей бутылке и скоро появился в красно-зеленом облаке.
   – Скорей смотрите! У Мадди теперь дым другого цвета.
   Волшебное облако рассеялось, и перед ними предстал Мадди с полными подарков руками.
   И праздник продолжался.
   Теодор получил ракетки и волан для бадминтона, Лидия – шарманку, Аннабель – золотую чашечку, Маргарет – хорошенькую серебряную рамку для фотографий. Затем джинн достал из-за спины сверток и подошел туда, где сидел Хэнк. Чем ближе подходил Мадди, тем сильнее прищуривался Хэнк. Маргарет с интересом следила за обоими, гадая, что же между ними произошло. Наконец джинн вручил Хэнку нечто, завернутое в старые газеты. Тот что-то проворчал себе под нос, направился к единственному оставшемуся нераспакованным подарку, поднял его и сунул Мадди в руки.
   – Вот тебе.
   Присутствующие затаив дыхание ждали, когда будут сняты с пакетов желтоватая бумага и обертка из банановых листьев. Хэнк и Мадди сидели и смотрели на подарки, как на гремучих змей.
   Маргарет решила ускорить события:
   – Веселого Рождества вам обоим.
   Никто не шевельнулся.
   – Ты – первый, – сказал Хэнк.
   – Нет. Ты. – Мадди скрестил руки на груди и упрямо выпятил подбородок.
   Оба смотрели друг на друга, не отводя взгляда, и Маргарет торжественно объявила:
   – Считаю до трех, и тогда оба открывайте.
   Взглянув друг другу в глаза, они кивнули.
   – Раз... два... три!
   Оба продолжали сидеть неподвижно, и каждый пробормотал:
   – Болван!
   Тогда Маргарет пошла на крайние, непопулярные меры.
   – Если вы сейчас же не развернете подарки, то я попрошу Теодора, и он усладит ваш слух двухчасовым концертом на губной гармонике соло.
   Джинн и Хэнк в ужасе переглянулись, побледнели и одновременно вскрыли свои свертки. Последовала мертвая тишина.
   Хэнк вытащил биту и мяч, отличную перчатку с ловушкой и бейсбольную кепку лучшей чикагской команды.
   А Мадди? Мадди держал в руках ботинки Хэнка.
   Луна стояла высоко над соломенной крышей в Рождественскую ночь. Доносились взрывы смеха, шутки и звуки шарманки. Меж щелей пробивался голубоватый свет, песок вокруг хижины блестел и искрился. Хэнк, прислонившись к стене, сидел в сторонке, наблюдая за детьми, Мадди и Маргарет.
   Какие у нее все-таки исключительно красивые ноги! Она стояла, подхватив подол, и раскачивалась под звуки музыки. Теодор, Аннабель и Мадди держались за руки и танцевали. Лидия крутила ручку шарманки и играла польку. Хэнк тряхнул головой. Да, теперь он будет по-другому относиться к Рождеству. Оказывается, оно может быть веселым и задушевным праздником не только для детей.
   Через некоторое время Маргарет подошла к чемодану, стоящему в другом углу комнаты, достала оттуда бальное платье и стала гладить руками шелковистую розовую ткань. Хэнк смотрел на нее и чуть не лопался от гордости. Господи, как тепло было у него на душе! Смитти улыбалась такой загадочной и нежной улыбкой, что голова шла кругом. Но вот она повернулась, подошла к нему и остановилась, прижав платье к груди.