Бартоломью Нэнси. Стриптиз в кино

   — А зачем вообще вы, Рейдин, и Пат решили следовать за Кьярой? — спросил Нейлор.
   Соседка удивленно подняла брови.
   — Как, вы не понимаете? Чтобы охранять ее конечно! Вас же не было поблизости. Кто же поможет бедной девочке, которая, рискуя собственной жизнью, пытается найти убийцу? Вот мы с Пат и решили сыграть роль Одинокого Рейнджера. И Флафи тоже была с нами. Бедная собачка так устала.
   — Где она? — спросила я. — Надеюсь, ты вынула ее из сумки?
   — В машине у Пат. Она переволновалась, у нее даже пропал аппетит… Я говорю о Флафи.
   Нейлор вздохнул. Но это не означало, что ему надоели бредни этой психопатки. Он смотрел на Рейдин, на ее залитое слезами лицо с сочувствием и симпатией.
   — Почему бы тебе не отвезти Рейдин домой? — обратился он ко мне. — Я скажу, чтобы вас пропустили. Подробности расскажешь мне потом.
   Он, конечно, знал, что моя машина в гостиничном гараже и я числюсь одним из основных свидетелей, но брал на себя ответственность и отпускал меня. Это признак доверия или хитрый ход с его стороны? Хотелось думать, что первое.
   — Хорошо, — сказала я. — Отвезу Рейдин на ее машине. Моя ведь здесь, ты знаешь.
   — Я могу пригнать ее, если хочешь, — предложил Нейлор. — Когда закончим наши дела.
   — Спасибо. Не хочется те. бя затруднять.
   Он посмотрел мне прямо в глаза — так, словно в комнате сейчас не было никого, кроме нас.
   — Никакого беспокойства, Кьяра, — улыбнулся он. — Только не знаю, когда получится.
   Я наклонила голову. Чувствовала, что ничего не могу сказать. Вернее, только одно — что он мне страшно нужен. Но этого не скажу ему никогда.

Глава 22

   Рейдин молчала на всем пути к дому. Мы подрулили к ее трейлеру в час тридцать. Весь городок был погружен в темноту, не считая редких фонарей и не выключенного света у кого-то на крыльце. Луна скрылась за облаками, беспокойный ветер с моря налетал порывами, предвещая шторм.
   Я заглушила мотор, но мы продолжали молча сидеть в машине, никому не хотелось выходить. Немного погодя невдалеке остановился пикап нашей хозяйки. Ржавая дверца отворилась, с ворчанием вылезла Пат. Как видно, у бедняжки снова разыгрался артрит. Флафи выскочила с куда большей легкостью и помчалась к нашей машине. Впрыгнув в нее, она тут же плюхнулась мне на колени и принялась лизать руки.
   — С ней все в порядке? — спросила Пат про Рейдин, потому что та никак не реагировала на прибытие, продолжая изучать в окошко смутные очертания луны за облачками.
   — Не знаю. — Я пожала плечами. — Давай заведем ее в дом и уложим в постель. Возможно, ей нужен крепкий сон.
   Пат не была уверена в целебном действии сна, но все-таки открыла дверцу со стороны Рейдин и взяла ее за руку.
   — Пойдем, дорогая, — ласково, как ребенку, проговорила она. — Пойдем к тебе в дом, отдохнешь, и сразу станет лучше. Ты много пережила сегодня, но держалась просто молодцом.
   Старушка позволила увести себя домой, Пат переодела ее в ночную рубашку и расстелила постель. Потом вышла на кухню и сообщила мне с тревогой:
   — Я не оставлю ее сегодня одну, прилягу там же на тахте. На случай, если ей что-то понадобится.
   Я опустилась на стул возле кухонного стола, уткнула голову в руки.
   — Ты-то хоть не раскисай, — сказала Пат, погладив меня по макушке своей мозолистой ладонью. — Не твоя вина, что все так случилось. Ты же не могла предположить…
   — Но я должна была знать, что ничего хорошего быть не может, — в тупом отчаянии возразила я. — Если бы не вы обе, не представляю, что было бы со мной!
   Флафи залаяла, не то подтверждая мои слова, не то выражая желание перекусить.
   — Ладно тебе, — сказала Пат. — “Представляю”, “не представляю”. Мы все шли на риск и знали это. Никто никого не заставлял. Рейдин тоже понимала это нормальной частью своих мозгов. Мы с ней прожили не очень-то легкую жизнь и влипали, думаю, во всякие переделки. Чего там говорить… Уверена, она бы жутко обиделась, не позови мы ее к нам в компанию. Она ведь очень одинока. День-деньской одна. Только дом да медицинский центр — больше ничего не видит уже который год. Мы — это все, что у нее есть. И она для меня — все…
   Сама того не желая, Пат нарисовала достаточно печальную картину: почти полное одиночество трех отверженных женщин — двух старух и стриптизерши. Мне снова захотелось плакать.
   Но сейчас я чувствовала, что слишком устала даже для этого. Для всего.
   — Пойду к себе, — сказала я, с трудом поднимаясь. — Хоть немного посплю. Вскоре может приехать Нейлор, он доставит мою машину. А еще с минуты на минуту подъедет мой брат Фрэнсис. Наша команда заслужила отдых, не так ли? — попробовала я пошутить. — Утром дадим пресс-конференцию.
   Пат наконец улыбнулась.
   Я ушла, оставив ее за кухонным столом под бледно-желтым светом бра. Она будет пить неизменный кофе и чутко прислушиваться к дыханию своей подруги-жилички, а потом, надеюсь, заснет и сама. Спокойной ночи вам обеим!..
   Подойдя к своему трейлеру, я почувствовала, что не могу сразу войти внутрь, в тесное помещение, и присела на ступеньке. Не знаю, долго ли я так сидела, слушая шелест травы и деревьев. Временами небо озарялось далекими вспышками, слабо гремел гром, гроза приближалась, и я ждала ее. Я ощущала запах дождя в воздухе, чувствовала, как он становился плотнее и… роднее. Начинал пахнуть домом и летним вечером в Филадельфии.
   В моем родном городе летом дождь бывал единственной отрадой и спасением. В нашем доме долго не было воздушного охлаждения — я училась уже в седьмом классе, когда отец сумел накопить денег, чтобы купить три старых кондиционера. А до этого мы всей семьей выходили подышать на крылечко перед входной дверью, когда в доме уж совсем не хватало воздуха, и сидели там, моля небеса о дожде. Собственно, сидели взрослые, а мы, дети, носились по улице, еще больше покрываясь потом и пылью. Зато когда начинался ливень, мы прекращали все игры и стояли под его струями, как каменные истуканы. Дождь не только освежал нас, смывая грязь и пот, но и приносил в наш город запахи травы и вообще деревенского лета с окрестных холмов…
   Я все сидела и ждала, когда на меня упадет первая весомая дождевая капля, — и дождалась. Одна плюхнулась рядом со мной, другая на меня, а потом они зачастили, и Флафи это совсем не понравилось. Она юркнула в свою собачью дверцу и оттуда, изнутри, обругала дождь. А может, просто звала меня тоже войти в дом. Она не понимала, глупышка, кому он нужен, этот поток воды с небес, как можно ему радоваться.
   Начался настоящий ливень, сверкнула близкая молния, за ней другая, гром сотрясал воздух над нашими трейлерами. Я оставалась на ступеньках — не хотела, не могла двинуться с места, и промокла до последней нитки. Черное платье облепило меня, как вторая кожа. Я сняла туфли и забросила их в дом через собачью дверцу, после чего с наслаждением вытянула ноги, почти разлегшись на ступеньках у входа. Дождь лупил меня по голове, размывая картины, которые никак не хотели покидать мозг.
   Слезы полились у меня из глаз, смешиваясь с дождем, а рыдания слились с раскатами грома. Я чувствовала себя одинокой — Пат была права — и ужасно напуганной. Никогда раньше мне не было так страшно. Я не видела, кто напал на Барбони, не ожидала такого исхода, не знала, что мне делать, как себя вести, чего ожидать в самом ближайшем будущем: сегодня ночью, завтра, через два дня… Ведь то, что произошло пару часов назад с Барбони, могло вполне случиться с Рейдин или со мной. Мы совершенно не защищены от таких вещей. Если уж президентов и прочих шишек подстреливают, как дичь, то что говорить о нас, простых смертных? Где-то поблизости бродит сейчас убийца — он рядом с нами на улице, в кафе, в клубе — и в любой момент может послать пулю в кого угодно… А я, наивная идиотка, воображала, что могу изобличить его!
   Опасно для меня теперь и то, что ему известно: я пытаюсь настигнуть его. Он ведь меня дважды предупреждал. Быть может, поэтому и убил Барбони? Мне в назидание. Чтобы посмеяться над моими усилиями… Нет, тут я перехватила. В этом не было никакого смысла. А в чем есть смысл? Вся ситуация, начиная с убийства Винус, плохо поддается осмыслению. Да и вообще я слишком вымоталась, чтобы разумно рассуждать…
   Дождь почти кончился, гром откатился в сторону побережья. Мне стало дико холодно. Влага уже не освежала, а леденила тело.
   Я поднялась и огляделась. Везде темно и тихо. Только шорох капель, падающих с веток. Но, возможно, он в эту самую минуту стоит где-то рядом и всматривается в меня, выбирая удобный момент… Ох! Я тряхнула головой. Настоящий психоз. А что? Разве он не убивал все три раза людей, которые были рядом со мной или почти рядом? Можно сказать, стрелял над моим плечом, справа или слева… Отклонись он немного… Что ему вообще стоило попасть в меня?
   Я повернулась спиной к внешнему миру и поднялась по лестнице в дом. Все по-прежнему было тихо. Обошлось без выстрелов.
   Первым делом я сбросила с себя насквозь промокшее платье, кинула его на спинку стула. Сняла белье, все… Осталась в чем мать родила и, сдернув покрывало с постели, забралась туда и закуталась в простыню. Флафи, не теряя времени, пристроилась у меня в ногах. Через секунду мы уже спали…
   Когда я проснулась, на месте Флафи в изножье кровати сидел Нейлор.

Глава 23

   Он мне снился. Во сне мы ехали на мотоцикле. Я сидела сзади, обхватив его руками, прижимаясь к нему, положив голову на плечо. Нам было хорошо и легко, все беды сегодняшнего дня остались в прошлом. Мы уезжали, и никто за нами не гнался, не задерживал. Под колесами было шоссе, дорога шла вдоль берега; над нами летали чайки, мы смеялись и что-то кричали им и друг другу.
   Внезапно Нейлор нажал на тормоза, чтобы не наехать на какое-то препятствие посреди дороги. Мотоцикл занесло, он его с трудом выправил, и я увидела, что там лежит тело Алонцо Барбони, все в крови, лицо обглодано каким-то зверьем. Колеса заскользили в лужах крови, мотоцикл ударился о бровку тротуара… И вот мы падаем… летим туда же — в эту кровь…
   Я в ужасе вскрикнула и села в постели, тяжело дыша. Открыв глаза, я увидела, что кто-то сидит рядом, и опять закричала.
   Нейлор крепко обнял меня, прижал к себе.
   — Все в порядке, Кьяра. Это я.
   Он не выпускал меня из рук, гладил по голове, как ребенка, шептал что-то утешающее. Я все еще дрожала от увиденного во сне, от того, что эти картины еще не стерлись в памяти.
   — Это всего лишь плохой сон, — сказал Джон, словно знал, что именно я только что увидела.
   — Нет, — возразила я, — это было на самом деле.
   — Ладно… — Он снова понизил голос до шепота. — Я с тобой. Ты не одна. Все будет нормально.
   Он долго еще, не говоря больше ни слова, держал меня, прижимая к себе, и Флафи, видимо, поняв, что сложилась ситуация, когда третий лишний, спрыгнула с постели и деликатно удалилась.
   Постепенно сознание прояснялось, ужасные события отходили все дальше, я почувствовала, что я дома, в безопасности, что ужас прошедшего вечера позади. У себя, в надежной гавани, я отдалась радостному ощущению душевного и телесного покоя.
   В какой-то момент прикосновения Нейлора стали более требовательными, чувственными, и я с готовностью откликнулась на них. Его дыхание участилось, когда мои пальцы коснулись его шеи, волос. Джон поцеловал меня, и я вздрогнула, когда его рука коснулась соска моей левой груди, а язык заскользил по шее и ниже.
   — Остановись! — против собственной воли сорвалось у меня с языка.
   Он отпрянул:
   — Что?
   Джон смотрел мне прямо в глаза, и я чувствовала себя последней дурой, потому что хотела его и мечтала об этом так или иначе все время, а теперь, когда мое желание вот-вот сбудется, проявляю норов и опять в который раз все порчу.
   — Ты и я… — попыталась я объяснить. — Мы по-разному, но завязаны сейчас в одном деле. Только положение неравное… И если ты просто думаешь воспользоваться моментом…
   Я замолкла. Нейлор пристально смотрел на меня — не то с угрозой, не то с раздражением и жалостью.
   — Кьяра, — сказал он, — не болтай глупостей, о которых будешь потом жалеть. Не делай выше стену между нами, которая, быть может, и так высока. Но, видит Бог, не по моей вине.
   Не знаю, что он хотел сказать, — возможно, намекал на то, что я занимаюсь танцами со стриптизом, но, по правде говоря, в эти минуты мне было не до выяснений. Его рука снова осмелела, он снова гладил мне шею, грудь.
   Однако я — проклятый характер! — припомнила еще одну обиду.
   — Считаешь, что мои усилия разобраться в убийствах ничего не значат, да? Даже не хочешь со мной говорить на эту тему, хотя у меня есть доступ к информации, какую вы за миллион лет не получите при ваших допросах. Тебе куда важней, что я тут перед тобой… голая.
   — Тьфу ты!.. — Джон беззвучно выругался и опять отодвинулся, а у меня сжалось сердце.
   — Чего ты хочешь от меня? — почти выкрикнула я в отчаянии. — Только…
   — Нет, не только, Кьяра. Разве ты еще не поняла, что я действительно хочу заботиться о тебе? — Я попыталась что-то возразить, но он приложил палец к моим губам. — Не хочу этим сказать, что ты совершенно беспомощна или что-то в этом роде, но бывают в жизни моменты, когда помощь необходима. К сожалению, не все и не всегда это понимают. А некоторым мешает чрезмерное самолюбие. — Опять камень в мой огород, но ладно уж, дослушаю до конца. Джон продолжал: — Я выслушиваю и принимаю к сведению все, что ты мне говорила и будешь говорить, но пойми: положение становится все более опасным. Для тебя. И помощь даже самых распрекрасных пожилых женщин может оказаться безрезультатной. Кто-то угрожает тебе. Кому-то ты встала поперек дороги. Однако твои безрассудные действия могут лишь помешать размотать весь клубок преступлений… И навредить тебе…
   Зачем он так долго говорит? Лучше бы плюнул на мой дурацкий гонор, на мое притворное сопротивление и сломил его настойчивой лаской. И еще одна мысль пронзила меня: он сказал, что хочет заботиться обо мне. Не должен в силу каких-то инструкций, обязательств — как офицер полиции, как мужчина, наконец. Нет! Он хочет!.. Я уже давно забыла о таком отношении к себе. (Не говорю о родителях.) Люди давно обращают внимание на Къяру Лаватини, только когда она движется по сцене. Когда раздевается… Нейлор прочитал мои мысли, потому что сказал:
   — Разве так необычно, если человек хочет заботиться о тебе? — Он убрал с моей щеки упавшую прядь волос. — Тебе трудно довериться мне? Поверить?
   Мне показалось, что если и была невысокая преграда, разделявшая нас, то она упала, улетучилась. Ощущение было непривычным, непроизвольные слезы хлынули у меня из глаз, покатились по щекам, выдавая истинные чувства.
   — Не плачь, дорогая, — сказал Джон, крепко обнимая меня снова. — Все будет хорошо…
   О, как много хотелось мне ему сказать, но я не могла произнести ни одного слова. Не решалась. Что говорить? О моем неудачном романе с Тони? О том, как я осталась с пустотой в душе и в теле? О других результатах моего неумения разбираться в людях? В людях, которые думали в первую очередь о себе и сроду, наверное, не знали, что означают слова “забота о других”. Не хочу признаваться Джону и в том, как часто я мечтала, чтобы кто-то держал меня так, как он сейчас, и говорил эти самые слова.
   Не скажу, потому что Кьяра Лаватини не имеет права быть слабой и беззащитной. И еще потому, что мне стало так хорошо, когда мы оба замолчали, посторонние мысли начали отлетать от меня, что захотелось только одного: чтобы он не ослаблял своих усилий, чтобы продолжал ласкать, побуждая окончательно оторваться от берега и броситься в чреватые опасностью, но сулящие такое блаженство глубины.
   Судя по действиям, Нейлор, видимо, разделял мои мысли. Я откинулась назад и посмотрела ему в лицо. Нет, он не торопился овладеть мной, и я догадывалась: хотел, чтобы окончательное решение исходило от меня. А мне… мне не хотелось сопротивляться ни душой, ни телом. Тело желало его давно, а душа… Она тоже давала согласие.
   — Ладно, — прошептала я с улыбкой.
   — Что ладно, Кьяра?
   Он хотел, чтобы я поставила точку над i. (Или черточку над t.)
   Я провела пальцами по его щеке, коснулась шеи.
   — Ладно, — повторила я, — возможно, ты и в самом деле не считаешь меня совсем уж никудышной и хочешь немножко обо мне позаботиться.
   — Немножко? — переспросил он, улыбнувшись.
   — Да. — Я наклонилась вперед и поцеловала его. — Предположим, я верю тебе. Но мы сейчас в неравном положении.
   — Почему же? — Он оглядел комнату, задержал взгляд на мне, — я сидела в постели, обернувшись до пояса в простыню. — Мы на твоей территории, ты у себя дома, ты здесь хозяйка. Можешь указать мне на дверь.
   — Да, я хочу указать… на то, что ты абсолютно одетый, а я абсолютно голая.
   — Абсолютно? Это правда? — Он медленно стянул с меня простыню и слегка присвистнул. — Да, ты не обманула меня.
   — Встань! — скомандовала я.
   Мужчина не спеша подчинился. Я взбила подушки еще выше в изголовье и уселась, как в ложе театрального зала в ожидании поднятия занавеса.
   — Начинай, — прошептала я чуть севшим голосом. — Расстегни рубашку.
   Взметнулись в легком удивлении брови, и Джон взялся за верхнюю пуговицу, не сводя с меня глаз. С пуговицами на груди было покончено, он расстегнул манжеты, рубашка полетела на пол. У него была широкая загорелая грудь.
   — Теперь брюки, — приказала я уже увереннее.
   В самом деле, не мне же одной быть нагишом. Правда, к раздеванию на глазах у людей я привыкла больше, чем он. Выпростав ноги из ботинок, Джон расстегнул молнию. Под тяжестью увесистого ремня штаны сразу же свалились к его ногам. Он переступил через них, сделав полшага к постели. Сердце у меня колотилось о ребра, как, сами понимаете, птица в клетке. (Так принято это описывать.)
   Он стоял передо мной совсем голый… Нет, не совсем — в серых плавках.
   — Хорошо, — сказала я, — теперь иди сюда. Он рассмеялся.
   — В чем дело? — спросила я.
   — Ну как же, — объяснил он, — не понимаю, отчего ты не велишь мне закончить операцию раздевания. Стесняешься?
   Опять он взял верх! Я-то думала, он испытывает некоторое смущение, а оказывается, чувствует себя без одежды как рыба в воде. Во мне проснулось ревнивое чувство: как часто он выступает в такой роли перед другими женщинами?
   Выяснять этот вопрос я не стала, да и времени не было, потому что Нейлор мгновенным движением сбросил трусы на пол и, сделав еще полшага, оказался вплотную к постели.
   О Господи! Я смотрела на него и видела его всего… всего с головы до пят. А он стоял, улыбался — и ни малейшего замешательства на лице.
   Я тоже не собиралась отводить взгляд — не дождется. Да и не могла, если б даже хотела… Не железная ведь…
   Он уселся на постели, провел рукой по моему телу — под простыней и без нее. О, как это было приятно! Я оторвалась от подушек, наклонилась к нему.
   — Иди сюда, — повторила я и провела рукой по его мускулистой груди, по рукам. — Мышцы настоящие или тоже имплантированные, как у наших мужичков?
   — Решай сама, — ответил он со смехом.
   А потом опрокинул меня на спину и, оказавшись рядом, начал трогать языком мои соски, целовать их, а потом живот и ниже… о-о!.. Так, наверное, счетчик Гейгера при необходимости опробует нашу мать-землю.
   Я не могла сдержать стонов, выгибала спину, вцепившись руками в его волосы… Вообще потеряла ощущение реальности. Ничего подобного я никогда раньше не испытывала — так мне казалось. Тело мое горело, оно могло прожечь простыни, испепелить нас обоих…
   — Пожалуйста, — шептала я. — Ну… Туда… Внутрь… Он не обращал на мои призывы никакого внимания, даже замедлил свои действия, что меня только распалило. Я продолжала стонать, извиваться, умолять войти в меня… А он вообще остановился. Замер, потом откинулся назад и уставился на меня с усмешкой в глазах. Негодяй, решил продлить мою сладостную агонию.
   — Что же ты?..
   Я отчаянно пыталась притянуть его к себе… на себя… в себя… Но Джон был неумолим. А я уже близка к вершине…
   Наконец он немного смилостивился и опять начал, не отводя взгляда от моего лица, ласкать меня… всюду… И я опять потеряла счет времени, отключилась, поплыла куда-то… Мне стало чудиться, что я сейчас взорвусь, разлечусь на мелкие огоньки, как фейерверк.
   — О, прошу тебя… — прошептала я.
   Но к этому времени у меня уже созрел собственный план, если это можно так назвать. Я вспомнила кстати один из простейших силовых приемов, которым Нейлор зачем-то решил обучить меня, и, частично применив его (а может, и вовсе не применив), выскользнула и, кинув его плашмя на кровать, оказалась сверху.
   — Ну а как теперь? — спросила я, задыхаясь. — Чья взяла? Я как на сиденье мотоцикла. Только баранка где-то внизу.
   Он взял в обе руки мои груди, как бы отвечая, кто будет рулить, но я отклонилась и легла поперек его тела, одновременно решив вопрос о рулении безоговорочно в свою пользу — тем, что взяла руль в собственные руки, в полном смысле этого слова, а затем начала помогать себе языком.
   Теперь уже он стонал и извивался, но я не выпускала руля.
   — Кьяра, остановись! — Но я была неумолима. — Нет, — проговорил он наконец, — так дальше нельзя! А нужно вот как…
   Не применяя никаких приемов, он оказался на мне, и через мгновение я ощутила его внутри.
   “О, да, да… — сказала я себе. — Это должно быть именно так… Только так… ”

Глава 24

   Солнце вовсю светило в окна трейлера, когда я проснулась и услышала мужской голос. Кто-то звал меня по имени из глубины дома. Но мой мужчина был в постели рядом со мной. На какое-то мгновение я крепче прижалась к его теплому телу, потом, окончательно проснувшись, привстала на кровати.
   Это же Фрэнсис! Старший брат собственной персоной, я слышу его шаги в коридоре, на кухне, он подходит к двери в спальню.
   — Эй! — крикнула я. — Сейчас иду! Заправь кофеварку!
   Шаги затихли.
   — Это нечестно, Кьяра, — услышала я его голос. — Твой брат торчал за баранкой чуть не двадцать часов с двумя короткими остановками, а теперь ты заставляешь его варить этот гребаный кофе!
   Последние слова Фрэнсис прокричал уже из кухни. Нейлор тоже проснулся и молча смотрел на меня. Он не казался обеспокоенным присутствием в трейлере еще одного мужчины. Скорее, у него был вид человека, которому помешали выполнить свое дело до конца. Когда он притянул меня к себе, стало ясно, о каком деле он думал.
   — Здесь мой брат, — сказала я, но он не выразил по этому поводу никаких чувств и не захотел отменить задуманное. — Мой старший брат Фрэнсис, — повторила я.
   Но и это не произвело никакого впечатления.
   Я хотела было вскочить с постели, но его пальцы стали проделывать такое, что я застонала, повернулась к нему и слегка куснула в плечо.
   — О Господи! Нет! Я должна встать.
   Оттолкнув его, я опустила ноги на пол. Зачем мне еще эта сцена — Джон и Фрэнсис лицом к лицу? Кто знает, чем это может обернуться? Кстати, Фрэнсис вообще ярый противник моего танцевального ремесла — всегда им был. Особенно когда я стала заниматься стриптизом. Он человек твердых правил — для себя и для других. Главным образом для меня, и эти правила, разумеется, не позволяли одобрить присутствие незнакомого ему всей нашей семье мужчины в постели сестры.
   Я накинула лиловый халат и поспешила на кухню, задержавшись на минуту в гостиной, чтобы привести в порядок волосы.
   Фрэнсис как раз наливал воду в кофейник, когда я вошла и сказала ему в спину:
   — Привет, Большой Брат.
   Он обернулся с улыбкой. Почему-то своей выправкой, короткой стрижкой и всей фигурой он показался мне похожим на бывалого моряка с какого-нибудь военного корабля. А еще он был похож на нашего отца: такой же темноглазый, красивый, худощавый — словом, такой же бравый пожарный, только помоложе.
   — И тебе привет, — сказал он.
   Он не обнял меня, как делал обычно, когда мы встречались после длительной разлуки, его взгляд переместился с моего лица на брошенные на пол туфли на высоченном каблуке и мое черное платье, мокрым комом лежавшее там, куда я швырнула его ночью.
   — Бурная была ночка, я вижу? — проговорил он с явным неодобрением.
   — Ты прав, — ответила я. — Только это не то, о чем ты подумал.
   Фрэнсис снова взглянул на меня.
   — Неужели? — так же иронически вопросил он. — Поглядела бы на себя в зеркало, прежде чем отвечать. Под глазами круги, губы опухли. Такие ночи, кажется, раньше назывались афинскими?
   Я собралась возразить ему и кое-что объяснить, но в этот момент на кухне появились Нейлор и Флафи. У первого было такое лицо, будто он является хранителем некоего важного секрета, вторая просто виляла хвостом.
   — Доброе утро, — произнес Нейлор, протягивая руку. — С прибытием во Флориду.
   Фрэнсис уставился на протянутую руку, потом перевел взгляд на ее владельца и внимательно посмотрел ему в лицо. Неловкая пауза миновала, он пожал руку Нейлора.
   — Фрэнсис Лаватини, — представился он. — Родной брат Кьяры.
   Вместе с рукопожатием это уже было похоже на ритуал какого-нибудь племени. Не хватало только барабанной дроби, головных уборов из перьев и костра.