Страница:
— Зачем ты?.. — спросила я, и он ответил, что бдительный страж Бруно видел, как мы обменялись улыбками, и решил: нам есть что сказать друг другу.
— Какой он догадливый, — заметила я, подходя к Джону. Он обнял меня, я уткнулась ему в шею, но меня не оставляло ощущение чего-то дурного, что уже случилось, пока мы так стоим, или должно вот-вот случиться. В общем, нервы разгулялись, и, полагаю, ничего необычного после всего, о чем я рассказываю, в этом не было. Мы провели с ним чудную ночь, днем тоже все окончилось благополучно для нас с Фрэнсисом, но не может ведь так продолжаться вечно? Плохое всегда стоит за углом или за кулисами и ждет своего выхода.
— Что, если я заеду к тебе домой попозже ночью? — спросил он, поглаживая меня по спине.
Тревожные сигналы у меня внутри стали громче. Я постаралась их приглушить и, откинувшись, посмотрела ему в лицо.
— Разве ты уже раскрыл дело? — спросила я. Спросила нарочито легкомысленным тоном, но он серьезно кивнул головой.
— Что? Нашли Марлу?
Он снова кивнул.
— Арестовали?
— Да.
Как он посмел считать дело раскрытым, если вина Марлы еще не доказана? Неужели этим ищейкам достаточно того, о чем мы уже знаем, чтобы обвинить человека в двойном убийстве? А может, и в тройном? Может, и смерть Барбони повесят на нее?
Я была возмущена: неужели меня угораздило влюбиться в такого холодного, безжалостного человека? Как ты могла настолько ошибиться, Кьяра?
Он понял, как я раздосадована и расстроена, и примирительно сказал:
— Знаю, у тебя другое мнение, но факты против нее.
— Значит, кто-то хочет ее подставить!
— Нет, Кьяра.
— Ты не желаешь слушать, когда я тебе говорю, Джон. Ведь свой пистолет она отдала Рику. И вообще она какое хочешь дерьмо, только не убийца.
Однако и это нелицеприятное высказывание в ее адрес не убедило Нейлора. Он смотрел на меня с сочувствием и, как ни странно, без всякого раздражения. Результат нашей прошлой ночи?..
Мимо нас прошли девушки, спеша на сцену. Перерыв между номерами окончился, скоро и мой очередной выход.
Я сухо сообщила об этом Нейлору, не ответив, может ли он приехать ко мне и провести еще одну ночь. (Так я поняла его вопрос и, полагаю, не ошиблась.)
— Конечно, я уже ухожу, — кивнул он, и мы разошлись в разные стороны.
На пути в раздевалку я снова встретилась с Винсентом.
— Они сцапали ее, — сказал он. Его рот кривился от волнения. — Я про Марлу. Адвокату уже звонил. Эрни Шварц будет здесь как штык утром. Говорит, похлопочет, чтобы взять ее на поруки, но не знает, какой назначат залог. Если вообще назначат.
— Да, — ответила я. — Можешь не потянуть. Особенно с долгами этим самым, о которых ты говорил.
— Ну, я еще не совсем прогорел. Кое-что имеется. А ты, Кьяра, продолжай заниматься убийцей. Настоящим убийцей. Найди его.
Он сделал невольный упор на последнем слове, и что-то мелькнуло у меня в голове… показалось вдруг: мы оба хорошо знаем, кто этот он — серийный убийца, уничтоживший двух женщин… А третьего? Кто убил Барбони? Или один киллер достал другого? Ничего, этого тоже кто-нибудь достанет…
— Постараюсь, Винсент, — сказала я. — Сделаю все, что смогу. Кое-что уже начала. Я на верном пути. Так мне кажется.
Он похлопал меня по плечу:
— Молодчина. Я тебе верю. Тем более у тебя такой помощник.
Не знаю, кого он имел в виду — Нейлора или моего брата Фрэнсиса, уточнять я не стала.
Босс вышел из комнаты, я смотрела на закрывшуюся за ним дверь и думала, думала… Кому нужны все эти смерти? Кто выиграл от них? И вообще, кто с кем воюет?
Опять в голове все спуталось, я почувствовала, что нужно срочно хлебнуть свежего воздуха. В самом прямом смысле. И поторопилась на улицу. Когда подходила к задней двери, то услышала какой-то легкий хлопок и показалось, что здание немного затряслось. Скорее всего у меня закружилась голова.
Я открыла входную дверь, и в ту же секунду раздался новый хлопок, гораздо громче, со стороны автостоянки. Или от главного входа. И крики. Жуткие крики…
Глава 27
Глава 28
— Какой он догадливый, — заметила я, подходя к Джону. Он обнял меня, я уткнулась ему в шею, но меня не оставляло ощущение чего-то дурного, что уже случилось, пока мы так стоим, или должно вот-вот случиться. В общем, нервы разгулялись, и, полагаю, ничего необычного после всего, о чем я рассказываю, в этом не было. Мы провели с ним чудную ночь, днем тоже все окончилось благополучно для нас с Фрэнсисом, но не может ведь так продолжаться вечно? Плохое всегда стоит за углом или за кулисами и ждет своего выхода.
— Что, если я заеду к тебе домой попозже ночью? — спросил он, поглаживая меня по спине.
Тревожные сигналы у меня внутри стали громче. Я постаралась их приглушить и, откинувшись, посмотрела ему в лицо.
— Разве ты уже раскрыл дело? — спросила я. Спросила нарочито легкомысленным тоном, но он серьезно кивнул головой.
— Что? Нашли Марлу?
Он снова кивнул.
— Арестовали?
— Да.
Как он посмел считать дело раскрытым, если вина Марлы еще не доказана? Неужели этим ищейкам достаточно того, о чем мы уже знаем, чтобы обвинить человека в двойном убийстве? А может, и в тройном? Может, и смерть Барбони повесят на нее?
Я была возмущена: неужели меня угораздило влюбиться в такого холодного, безжалостного человека? Как ты могла настолько ошибиться, Кьяра?
Он понял, как я раздосадована и расстроена, и примирительно сказал:
— Знаю, у тебя другое мнение, но факты против нее.
— Значит, кто-то хочет ее подставить!
— Нет, Кьяра.
— Ты не желаешь слушать, когда я тебе говорю, Джон. Ведь свой пистолет она отдала Рику. И вообще она какое хочешь дерьмо, только не убийца.
Однако и это нелицеприятное высказывание в ее адрес не убедило Нейлора. Он смотрел на меня с сочувствием и, как ни странно, без всякого раздражения. Результат нашей прошлой ночи?..
Мимо нас прошли девушки, спеша на сцену. Перерыв между номерами окончился, скоро и мой очередной выход.
Я сухо сообщила об этом Нейлору, не ответив, может ли он приехать ко мне и провести еще одну ночь. (Так я поняла его вопрос и, полагаю, не ошиблась.)
— Конечно, я уже ухожу, — кивнул он, и мы разошлись в разные стороны.
На пути в раздевалку я снова встретилась с Винсентом.
— Они сцапали ее, — сказал он. Его рот кривился от волнения. — Я про Марлу. Адвокату уже звонил. Эрни Шварц будет здесь как штык утром. Говорит, похлопочет, чтобы взять ее на поруки, но не знает, какой назначат залог. Если вообще назначат.
— Да, — ответила я. — Можешь не потянуть. Особенно с долгами этим самым, о которых ты говорил.
— Ну, я еще не совсем прогорел. Кое-что имеется. А ты, Кьяра, продолжай заниматься убийцей. Настоящим убийцей. Найди его.
Он сделал невольный упор на последнем слове, и что-то мелькнуло у меня в голове… показалось вдруг: мы оба хорошо знаем, кто этот он — серийный убийца, уничтоживший двух женщин… А третьего? Кто убил Барбони? Или один киллер достал другого? Ничего, этого тоже кто-нибудь достанет…
— Постараюсь, Винсент, — сказала я. — Сделаю все, что смогу. Кое-что уже начала. Я на верном пути. Так мне кажется.
Он похлопал меня по плечу:
— Молодчина. Я тебе верю. Тем более у тебя такой помощник.
Не знаю, кого он имел в виду — Нейлора или моего брата Фрэнсиса, уточнять я не стала.
Босс вышел из комнаты, я смотрела на закрывшуюся за ним дверь и думала, думала… Кому нужны все эти смерти? Кто выиграл от них? И вообще, кто с кем воюет?
Опять в голове все спуталось, я почувствовала, что нужно срочно хлебнуть свежего воздуха. В самом прямом смысле. И поторопилась на улицу. Когда подходила к задней двери, то услышала какой-то легкий хлопок и показалось, что здание немного затряслось. Скорее всего у меня закружилась голова.
Я открыла входную дверь, и в ту же секунду раздался новый хлопок, гораздо громче, со стороны автостоянки. Или от главного входа. И крики. Жуткие крики…
Глава 27
Я побежала туда, откуда слышались возбужденные голоса. Завернув за угол здания, увидела оранжевое пламя, отражавшееся в окнах фасада.
Людские крики уже заглушил вой пожарных и полицейских сирен. Я увидела, как машины ворвались на стоянку, где горел полицейский автомобиль без особых опознавательных знаков — коричневого цвета “таурус”. Он быстро менял цвет по мере того, как его охватывало пламя, и превращался из коричневого в черный.
У меня снова зазвенело в ушах от крика. Но на этот раз кричала я сама. Кричала, подбегая к горящей машине, не ощущая жара пламени, не чувствуя рук, схвативших меня и оттащивших в сторону.
— Все в порядке, — сказал мне прямо в ухо голос Нейлора. — Я здесь. Цел и невредим.
Только теперь я ощутила, как крепко он меня держит: наверное, останутся синяки на плечах.
Пожарные принялись тушить огонь, Нейлор отпустил меня, отошел к своим коллегам и начал давать какие-то указания — без этого он не может, — а рядом со мной возник Винсент Гамбуццо.
— Знаешь, что все это значит? — возбужденно сказал он. — Что она невиновна! Она не могла сделать этого, верно? Сидя за решеткой, автомобиль не взорвешь!
Я смотрела на него, не сразу поняв, о чем он. А когда до меня дошло, ответила:
— Почему ты решил, что это связано с теми убийствами? Взорвана машина Нейлора. Спасибо небесам, что его там не было!
Винсент с ужасом взглянул мне в лицо, потом на сгоревшие остатки “тауруса”.
— Господи, Кьяра! Я не знал. Какой кошмар!
Он сделал пару шагов ко мне, намереваясь — не знаю — обнять, погладить по голове, приласкать, но я отступила, скрестив руки на груди, и босс опустил свои толстые конечности. Мне сразу стало жалко Винсента, я ведь не хотела обидеть, у меня это получилось как-то инстинктивно, и что поделаешь, если мой инстинкт противится его прикосновениям.
— Винсент… — пробормотала я. — Ты не подумай… Просто…
— Все нормально, — ответил он. — Займемся своими делами… Эй! — заорал он, повернувшись к толпе у входа. — Спектакль окончен. Вас ждет другой, более интересный. Заходите в клуб! Давайте!
А я… я продолжила свои мысленные рассуждения о том же…
Три выстрела, один взрыв. Есть ли между ними связь? Две порнозвезды, один мафиози, а четвертым чуть было не стал Нейлор. Где закономерность? В чем смысл? Какие можно сделать выводы?..
Пожарные уже закончили свою работу. Нейлор о чем-то беседовал с их бригадиром в его машине. Эксперты осматривали место взрыва, обследовали ближайшие окрестности. Кто-то из них со смехом крикнул Нейлору:
— Эй, Джон! Уже написал заявку на новую тачку? Слова вернули меня к действительности: я осознала, что еще одно приключение, если это можно так назвать, окончено, все входит в обычные рамки. И главное — Нейлор не пострадал, он все тот же, он со мной, вне опасности… Во всяком случае, в эти минуты…
В клубе заиграла музыка, призывая и меня, напоминая, что я как-никак на работе, я нужна.
Гордон придержал дверь, когда я входила. Козлиная бородка казалась взъерошенной, лицо потемнело от копоти.
— Как ты? — спросила я. Он улыбнулся:
— Лучше всех!
Что ж, приятно такое слышать, хотя и не очень вовремя. Куда подевалось его вечное уныние?
Дикарка Тони была уже на сцене в своем “зверином” наряде: крутилась возле шеста, рычала, делала вид, что бросается на зрителей, и выхватывала зубами протягиваемые ей денежные купюры. Молодец девка — сумела отвлечь публику от сгоревшего “тауруса”.
Я прошла в костюмерную, где назревал, кажется, еще один взрыв, потому что в наш Вавилон прибыла новая звезда. Звезда по имени Кенди Барр. Прямо не клуб, а звездопад.
Она стояла посреди комнаты, оглядываясь с напряженным выражением лица. Хотя, казалось бы, чего особенно напрягаться? Безусловно, она была хороша собой: отличная фигура, темные волосы почти до пояса, настоящие голубые глаза. И веснушки на лице совсем ее не портили, даже наоборот. Но вот росточек — закачаешься! Чуть не семь футов! Вымахала на славу. Я считалась у нас самой высокой, но она переплюнула меня, наверное, на целый фут.
Девушки с откровенным изумлением, не скрывая усмешек, рассматривали ее — что за чудо чудное? Капризы природы! Я подумала, что, если она нацепит еще туфли на высоком каблуке, зрители посчитают: артистка на ходулях. Да, для режиссера будет работенка — маскировать ее рост с помощью хитроумных манипуляций со светом и дымовыми завесами. Интересно, какие у нее сценические костюмы? И уместится ли она у нас под душем — так, чтобы не сбить его?
Но пока надо было принять ее по-человечески, и я постаралась со всей строгостью взглянуть на распоясавшихся девушек.
— Потише! — сказала я им и обратилась к вновь прибывшей: — Приветствую тебя в нашем клубе. Меня зовут Кьяра Лаватини.
На меня взглянули голубые красивые глаза, полные слез.
— Так, — проговорила я, повернувшись к девушкам. — Кто из вас что-то ляпнул?
Все молчали. Затянувшуюся паузу нарушил появившийся Винсент. Но облегчения его реплика не принесла. Он остановился в дверях и воскликнул:
— Господи! Да что же это Барри прислал нам? Бедняжка Кенди заплакала уже в открытую, и ей понадобился носовой платок.
— Винсент, — сказала я, — все будет о’кей. Просто она немного напугана.
Свои слова я сопроводила жестами, призывавшими Винсента помолчать, а девиц оказать расстроенной гостье психологическую поддержку. Что они и начали выполнять с той же готовностью, с какой за минуту до этого готовы были смешать ее с грязью.
Кенди Барр подняла голову. Глаза у нее заплыли, веки покраснели, краска потекла.
— Дело не в этом… — простонала она в перерывах между рыданиями. — Я… просто я никогда не уезжала так далеко от дома… А потом услышала про эти ужасные вещи… Тут у вас…
— Вы были знакомы? — спросила я. — С Винус и Фрости?
— Еще бы. Мы были подругами. Но я их не видела в последние месяцы, и вот теперь… услыхала…
Она зарыдала с новой силой. Эта каланча была единственным человеком из тех, кого я знала, кто так искренне сокрушался по поводу смерти двух артисток.
— Ты не знала об этом до приезда сюда? — удивилась я.
Она замотала головой:
— Да нет же! Барри ничего мне не говорил. Наверное, не хотел огорчать, а новости я не слушаю и не читаю. Хороших ведь никогда не бывает. Зачем лишний раз переживать? Я такая чувствительная. Барри говорит, я думаю не головой, а своими чувствами. И он прав: я ведь артистка. У настоящих артистов так и должно быть, верно?
Я не стала вступать в дискуссию по этому поводу, а вместо этого обняла Кенди за талию и сказала:
— Может, когда начнешь сейчас танцевать, то сможешь передать в танце свои чувства и тебе станет легче?
— Да, конечно, — согласилась она, — я тоже так считаю.
Она через силу улыбнулась и от этого стала еще симпатичнее.
— Попробуй сделать так, Кенди, — повторила я. — И тогда твое выступление, возможно, станет как бы памятью о них.
Она улыбнулась еще шире и тряхнула копной своих роскошных волос.
— Как ты хорошо это сказала, Кьяра. Я именно так и сделаю. Знаешь, ты похожа на одну мою напарницу в Атланте, мы вместе танцевали. А потом она ушла. Она была очень хорошая.
Я тоже собралась уже уйти из комнаты, а потому сказала:
— Что ж, с нашей работы многие уходят. Не всем она под силу.
Но ответ Кенди задержал меня и заставил вздрогнуть:
— Ты не так поняла, Кьяра. Она совсем ушла. Ее тоже убили. И никто о ней толком даже не вспомнил.
— У нас здесь тоже так, — сказала я, понимая, что этим не утешу ее, но не желая врать, будто бы в Панама-Сити мы так уж незыблемо храним память о погибших.
— Это уж точно, — подтвердила одна из девушек, и остальные бурно согласились с ней.
Кенди распрямилась, вздернула подбородок.
— Когда мне начинать? — спросила она.
Я взглянула на стоявшего у дверей Винсента и сказала:
— Чем скорее, тем лучше. Народу сейчас полно, нас только что едва не взорвали, и всем хочется развеяться. Твое выступление будет в жилу.
Босс кивнул, приветствуя, как я поняла, мою систему общения и воспитания.
— Хорошо, — сказала Кенди, — буду готова через десять минут.
— Девчонки! — обратилась я к остальным танцовщицам. — Давайте сделаем все в лучшем виде! Чтобы девушки из других клубов узнали, как мы смело и мужественно переносим все напасти и не сдаемся ни перед какими бедами! И что нас никому не запугать!..
Моя почти предвыборная речь была выслушана с вниманием и заслужила полное одобрение. Хотя всем было бы куда проще и понятнее, если бы я сказала коротко и веско: “Сестренки, давайте вместе выбираться из дерьма, в которое угодили!.. ”
В общем, девушки бросились к своим шкафчикам, чтобы найти подходящие наряды, и я им посоветовала, чтобы в них, в нарядах то есть, преобладали два цвета — черный и красный. Траурные.
Для Кенди у нас, конечно, не было ничего подходящего по размеру, даже если ей было бы нужно, но она принялась рыться в своем чемоданище и вытащила оттуда шмат красной материи и черную головную повязку.
Однако, несмотря ни на что, слезы не просыхали в ее глазах.
Совместными усилиями — помогали нам и режиссер, и наша диджейка, и даже Винсент, опустошивший какие-то свои костюмные загашники, — мы сумели создать шикарную красно-черную команду. Даже все чулки и все каблуки туфель были черными, а все подвязки и все головные уборы красными. В центре этой команды возвышалась — и еще как! — заплаканная Кенди в крошечном красном платье, которое выглядело на ней как купальный костюм.
— Готовы? — спросила я. Все выдохнули: да!
— Помни мой совет, Кенди, — напутствовала я ее, — и закрой, пожалуйста, свой водопроводный кран.
Она кивнула, и я видела: малышка честно борется с новым приступом слез.
Взяв микрофон из рук режиссера, я вышла на сцену под приглушенную печальную мелодию.
— Джентльмены! — произнесла я и дождалась, пока шум окончательно затих. — В нашем клубе существует незыблемое правило отдавать дань памяти тем, кто раньше нас ушел из этой юдоли скорби в мир иной, в мир, где всегда светло и спокойно…
Мужчины ерзали на своих местах, поскольку немного необычным казалось им сочетание благочестивых слов и нарядов, в которых мы приготовились исполнять экзотические (назовем их так) танцы. Да, это было нашим зрителям в новинку, но кто сказал, что нужно вечно придерживаться рутины? Как же тогда развиваться искусству? И науке тоже…
Нет, последних слов я не говорила, не думайте, а, сделав паузу, добавила:
— На этой неделе мы потеряли двух танцовщиц. Убийца до сих пор не пойман. Иные женщины давно бы разбежались в страхе, но только не мы. В нашем клубе ведут себя по-другому. И вот мы Здесь, перед вами…
Возгласы одобрения последовали с двух сторон — со сцены и из зала. Я наклонилась и взяла с подноса у проходившей возле эстрады официантки бокал с коктейлем “Дикая индейка”.
— Не думайте, — продолжала я, — будто мы хоть на минуту сомневаемся в том, что наша подруга Марла не имеет к этим ужасным событиям никакого отношения. Мы уверены, она ни в чем не виновна. И знаем, что это сделал другой человек…
Произнося последние слова, я с бокалом в руке наклонилась в сторону зала, как бы выискивая преступника в толпе зрителей; мне даже показалось, что некоторые отшатнулись в испуге.
Подняв повыше бокал, я провозгласила:
— Итак, за смелых девушек, артисток нашего клуба! — И под раздавшиеся приветственные крики повторила: — За бесстрашных, хотя и не вполне одетых девушек!
Приветствия и пожелания перемешались со смехом, присутствующие осушили свои бокалы.
Заиграла музыка, танцовщицы пришли в движение. Все, кроме Кенди Барр. Она стояла, как тот самый шест для стриптиза, с замороженным лицом и выражением ужаса в глазах. Рыжик не выдержал и, высунувшись из-за кулис, подтолкнул ее.
— Давай же! — умоляюще прошептал он. — Все ждут тебя!
Остальные действительно ждали ее выхода.
— Я… я не могу, — простонала она. — Страшно. Время для утешений прошло, я уже мало чем могла помочь. Музыка продолжала греметь, зрители ждали, танцовщицы находились в позиции готовности. Что оставалось делать? Рыжик, в свою очередь, толкнул дылду в зад, я ухватила за руку — пускай публика думает, это такой шутливый танец. Однако публика так не думала и начала выражать недоумение, а вскоре и недовольство. Хорошо хоть, эти чувства перемешивались с естественным удивлением по поводу ее роста.
Дикарка Тони начала, танцуя, подталкивать Кенди своим могучим бедром, другие девушки делали примерно то же самое, и бедная великанша стала невольно повторять их движения, что можно было уже при большом воображении принять за танец. Но тут выяснилась еще одна вещь, один недостаток, от которого не избавят никакие уговоры, никакая помощь, — у Кенди напрочь отсутствовало чувство ритма. Ей на ухо наступил слон или какое-то другое не слишком миниатюрное животное. Это был уже конец света. Оказывается, она не умела танцевать. Что же она может? Только раздеваться? Или читать детским голоском стихи каких-нибудь классиков? Почему она не пошла в баскетболистки?
Ответа я так и не узнала. Да, наш Барри оказался настоящим змеем — так нас наколоть! За что? Чем мы ему не угодили? Гад ползучий!
Я увидела, что все наши мужчины пребывают в растерянности, начиная с Винсента, которого Бруно тщетно пытался успокоить.
Слава Богу, девушки не очень растерялись и продолжали обтанцовывать застывшую Кенди, как тот самый шест. Обтанцовывать и понемногу раздевать ее. Хотя многого на ней и не было. Заезжая звезда нервно улыбалась и делала какие-то телодвижения не в такт музыке.
Посетители постепенно успокоились и уже не без интереса наблюдали за великаншей, которая так здорово косила под испуганную, ничего не понимающую девственницу. Правда, почему-то никто не лез в карманы за чаевыми. Просто глазели.
Наконец Рыжик не выдержал и поддал дыму, в котором потонуло все на сцене, кроме головы Кенди, возвышавшейся над всем и всеми, как сторожевая вышка. С ее лица не сходило несчастное, испуганное выражение…
Иногда мы похожи на ветровое стекло автомобиля, почему-то подумала я. Но бывает — на мошку, разбивающуюся об это стекло.
Наш чертов клуб находился сейчас во второй стадии.
Людские крики уже заглушил вой пожарных и полицейских сирен. Я увидела, как машины ворвались на стоянку, где горел полицейский автомобиль без особых опознавательных знаков — коричневого цвета “таурус”. Он быстро менял цвет по мере того, как его охватывало пламя, и превращался из коричневого в черный.
У меня снова зазвенело в ушах от крика. Но на этот раз кричала я сама. Кричала, подбегая к горящей машине, не ощущая жара пламени, не чувствуя рук, схвативших меня и оттащивших в сторону.
— Все в порядке, — сказал мне прямо в ухо голос Нейлора. — Я здесь. Цел и невредим.
Только теперь я ощутила, как крепко он меня держит: наверное, останутся синяки на плечах.
Пожарные принялись тушить огонь, Нейлор отпустил меня, отошел к своим коллегам и начал давать какие-то указания — без этого он не может, — а рядом со мной возник Винсент Гамбуццо.
— Знаешь, что все это значит? — возбужденно сказал он. — Что она невиновна! Она не могла сделать этого, верно? Сидя за решеткой, автомобиль не взорвешь!
Я смотрела на него, не сразу поняв, о чем он. А когда до меня дошло, ответила:
— Почему ты решил, что это связано с теми убийствами? Взорвана машина Нейлора. Спасибо небесам, что его там не было!
Винсент с ужасом взглянул мне в лицо, потом на сгоревшие остатки “тауруса”.
— Господи, Кьяра! Я не знал. Какой кошмар!
Он сделал пару шагов ко мне, намереваясь — не знаю — обнять, погладить по голове, приласкать, но я отступила, скрестив руки на груди, и босс опустил свои толстые конечности. Мне сразу стало жалко Винсента, я ведь не хотела обидеть, у меня это получилось как-то инстинктивно, и что поделаешь, если мой инстинкт противится его прикосновениям.
— Винсент… — пробормотала я. — Ты не подумай… Просто…
— Все нормально, — ответил он. — Займемся своими делами… Эй! — заорал он, повернувшись к толпе у входа. — Спектакль окончен. Вас ждет другой, более интересный. Заходите в клуб! Давайте!
А я… я продолжила свои мысленные рассуждения о том же…
Три выстрела, один взрыв. Есть ли между ними связь? Две порнозвезды, один мафиози, а четвертым чуть было не стал Нейлор. Где закономерность? В чем смысл? Какие можно сделать выводы?..
Пожарные уже закончили свою работу. Нейлор о чем-то беседовал с их бригадиром в его машине. Эксперты осматривали место взрыва, обследовали ближайшие окрестности. Кто-то из них со смехом крикнул Нейлору:
— Эй, Джон! Уже написал заявку на новую тачку? Слова вернули меня к действительности: я осознала, что еще одно приключение, если это можно так назвать, окончено, все входит в обычные рамки. И главное — Нейлор не пострадал, он все тот же, он со мной, вне опасности… Во всяком случае, в эти минуты…
В клубе заиграла музыка, призывая и меня, напоминая, что я как-никак на работе, я нужна.
Гордон придержал дверь, когда я входила. Козлиная бородка казалась взъерошенной, лицо потемнело от копоти.
— Как ты? — спросила я. Он улыбнулся:
— Лучше всех!
Что ж, приятно такое слышать, хотя и не очень вовремя. Куда подевалось его вечное уныние?
Дикарка Тони была уже на сцене в своем “зверином” наряде: крутилась возле шеста, рычала, делала вид, что бросается на зрителей, и выхватывала зубами протягиваемые ей денежные купюры. Молодец девка — сумела отвлечь публику от сгоревшего “тауруса”.
Я прошла в костюмерную, где назревал, кажется, еще один взрыв, потому что в наш Вавилон прибыла новая звезда. Звезда по имени Кенди Барр. Прямо не клуб, а звездопад.
Она стояла посреди комнаты, оглядываясь с напряженным выражением лица. Хотя, казалось бы, чего особенно напрягаться? Безусловно, она была хороша собой: отличная фигура, темные волосы почти до пояса, настоящие голубые глаза. И веснушки на лице совсем ее не портили, даже наоборот. Но вот росточек — закачаешься! Чуть не семь футов! Вымахала на славу. Я считалась у нас самой высокой, но она переплюнула меня, наверное, на целый фут.
Девушки с откровенным изумлением, не скрывая усмешек, рассматривали ее — что за чудо чудное? Капризы природы! Я подумала, что, если она нацепит еще туфли на высоком каблуке, зрители посчитают: артистка на ходулях. Да, для режиссера будет работенка — маскировать ее рост с помощью хитроумных манипуляций со светом и дымовыми завесами. Интересно, какие у нее сценические костюмы? И уместится ли она у нас под душем — так, чтобы не сбить его?
Но пока надо было принять ее по-человечески, и я постаралась со всей строгостью взглянуть на распоясавшихся девушек.
— Потише! — сказала я им и обратилась к вновь прибывшей: — Приветствую тебя в нашем клубе. Меня зовут Кьяра Лаватини.
На меня взглянули голубые красивые глаза, полные слез.
— Так, — проговорила я, повернувшись к девушкам. — Кто из вас что-то ляпнул?
Все молчали. Затянувшуюся паузу нарушил появившийся Винсент. Но облегчения его реплика не принесла. Он остановился в дверях и воскликнул:
— Господи! Да что же это Барри прислал нам? Бедняжка Кенди заплакала уже в открытую, и ей понадобился носовой платок.
— Винсент, — сказала я, — все будет о’кей. Просто она немного напугана.
Свои слова я сопроводила жестами, призывавшими Винсента помолчать, а девиц оказать расстроенной гостье психологическую поддержку. Что они и начали выполнять с той же готовностью, с какой за минуту до этого готовы были смешать ее с грязью.
Кенди Барр подняла голову. Глаза у нее заплыли, веки покраснели, краска потекла.
— Дело не в этом… — простонала она в перерывах между рыданиями. — Я… просто я никогда не уезжала так далеко от дома… А потом услышала про эти ужасные вещи… Тут у вас…
— Вы были знакомы? — спросила я. — С Винус и Фрости?
— Еще бы. Мы были подругами. Но я их не видела в последние месяцы, и вот теперь… услыхала…
Она зарыдала с новой силой. Эта каланча была единственным человеком из тех, кого я знала, кто так искренне сокрушался по поводу смерти двух артисток.
— Ты не знала об этом до приезда сюда? — удивилась я.
Она замотала головой:
— Да нет же! Барри ничего мне не говорил. Наверное, не хотел огорчать, а новости я не слушаю и не читаю. Хороших ведь никогда не бывает. Зачем лишний раз переживать? Я такая чувствительная. Барри говорит, я думаю не головой, а своими чувствами. И он прав: я ведь артистка. У настоящих артистов так и должно быть, верно?
Я не стала вступать в дискуссию по этому поводу, а вместо этого обняла Кенди за талию и сказала:
— Может, когда начнешь сейчас танцевать, то сможешь передать в танце свои чувства и тебе станет легче?
— Да, конечно, — согласилась она, — я тоже так считаю.
Она через силу улыбнулась и от этого стала еще симпатичнее.
— Попробуй сделать так, Кенди, — повторила я. — И тогда твое выступление, возможно, станет как бы памятью о них.
Она улыбнулась еще шире и тряхнула копной своих роскошных волос.
— Как ты хорошо это сказала, Кьяра. Я именно так и сделаю. Знаешь, ты похожа на одну мою напарницу в Атланте, мы вместе танцевали. А потом она ушла. Она была очень хорошая.
Я тоже собралась уже уйти из комнаты, а потому сказала:
— Что ж, с нашей работы многие уходят. Не всем она под силу.
Но ответ Кенди задержал меня и заставил вздрогнуть:
— Ты не так поняла, Кьяра. Она совсем ушла. Ее тоже убили. И никто о ней толком даже не вспомнил.
— У нас здесь тоже так, — сказала я, понимая, что этим не утешу ее, но не желая врать, будто бы в Панама-Сити мы так уж незыблемо храним память о погибших.
— Это уж точно, — подтвердила одна из девушек, и остальные бурно согласились с ней.
Кенди распрямилась, вздернула подбородок.
— Когда мне начинать? — спросила она.
Я взглянула на стоявшего у дверей Винсента и сказала:
— Чем скорее, тем лучше. Народу сейчас полно, нас только что едва не взорвали, и всем хочется развеяться. Твое выступление будет в жилу.
Босс кивнул, приветствуя, как я поняла, мою систему общения и воспитания.
— Хорошо, — сказала Кенди, — буду готова через десять минут.
— Девчонки! — обратилась я к остальным танцовщицам. — Давайте сделаем все в лучшем виде! Чтобы девушки из других клубов узнали, как мы смело и мужественно переносим все напасти и не сдаемся ни перед какими бедами! И что нас никому не запугать!..
Моя почти предвыборная речь была выслушана с вниманием и заслужила полное одобрение. Хотя всем было бы куда проще и понятнее, если бы я сказала коротко и веско: “Сестренки, давайте вместе выбираться из дерьма, в которое угодили!.. ”
В общем, девушки бросились к своим шкафчикам, чтобы найти подходящие наряды, и я им посоветовала, чтобы в них, в нарядах то есть, преобладали два цвета — черный и красный. Траурные.
Для Кенди у нас, конечно, не было ничего подходящего по размеру, даже если ей было бы нужно, но она принялась рыться в своем чемоданище и вытащила оттуда шмат красной материи и черную головную повязку.
Однако, несмотря ни на что, слезы не просыхали в ее глазах.
Совместными усилиями — помогали нам и режиссер, и наша диджейка, и даже Винсент, опустошивший какие-то свои костюмные загашники, — мы сумели создать шикарную красно-черную команду. Даже все чулки и все каблуки туфель были черными, а все подвязки и все головные уборы красными. В центре этой команды возвышалась — и еще как! — заплаканная Кенди в крошечном красном платье, которое выглядело на ней как купальный костюм.
— Готовы? — спросила я. Все выдохнули: да!
— Помни мой совет, Кенди, — напутствовала я ее, — и закрой, пожалуйста, свой водопроводный кран.
Она кивнула, и я видела: малышка честно борется с новым приступом слез.
Взяв микрофон из рук режиссера, я вышла на сцену под приглушенную печальную мелодию.
— Джентльмены! — произнесла я и дождалась, пока шум окончательно затих. — В нашем клубе существует незыблемое правило отдавать дань памяти тем, кто раньше нас ушел из этой юдоли скорби в мир иной, в мир, где всегда светло и спокойно…
Мужчины ерзали на своих местах, поскольку немного необычным казалось им сочетание благочестивых слов и нарядов, в которых мы приготовились исполнять экзотические (назовем их так) танцы. Да, это было нашим зрителям в новинку, но кто сказал, что нужно вечно придерживаться рутины? Как же тогда развиваться искусству? И науке тоже…
Нет, последних слов я не говорила, не думайте, а, сделав паузу, добавила:
— На этой неделе мы потеряли двух танцовщиц. Убийца до сих пор не пойман. Иные женщины давно бы разбежались в страхе, но только не мы. В нашем клубе ведут себя по-другому. И вот мы Здесь, перед вами…
Возгласы одобрения последовали с двух сторон — со сцены и из зала. Я наклонилась и взяла с подноса у проходившей возле эстрады официантки бокал с коктейлем “Дикая индейка”.
— Не думайте, — продолжала я, — будто мы хоть на минуту сомневаемся в том, что наша подруга Марла не имеет к этим ужасным событиям никакого отношения. Мы уверены, она ни в чем не виновна. И знаем, что это сделал другой человек…
Произнося последние слова, я с бокалом в руке наклонилась в сторону зала, как бы выискивая преступника в толпе зрителей; мне даже показалось, что некоторые отшатнулись в испуге.
Подняв повыше бокал, я провозгласила:
— Итак, за смелых девушек, артисток нашего клуба! — И под раздавшиеся приветственные крики повторила: — За бесстрашных, хотя и не вполне одетых девушек!
Приветствия и пожелания перемешались со смехом, присутствующие осушили свои бокалы.
Заиграла музыка, танцовщицы пришли в движение. Все, кроме Кенди Барр. Она стояла, как тот самый шест для стриптиза, с замороженным лицом и выражением ужаса в глазах. Рыжик не выдержал и, высунувшись из-за кулис, подтолкнул ее.
— Давай же! — умоляюще прошептал он. — Все ждут тебя!
Остальные действительно ждали ее выхода.
— Я… я не могу, — простонала она. — Страшно. Время для утешений прошло, я уже мало чем могла помочь. Музыка продолжала греметь, зрители ждали, танцовщицы находились в позиции готовности. Что оставалось делать? Рыжик, в свою очередь, толкнул дылду в зад, я ухватила за руку — пускай публика думает, это такой шутливый танец. Однако публика так не думала и начала выражать недоумение, а вскоре и недовольство. Хорошо хоть, эти чувства перемешивались с естественным удивлением по поводу ее роста.
Дикарка Тони начала, танцуя, подталкивать Кенди своим могучим бедром, другие девушки делали примерно то же самое, и бедная великанша стала невольно повторять их движения, что можно было уже при большом воображении принять за танец. Но тут выяснилась еще одна вещь, один недостаток, от которого не избавят никакие уговоры, никакая помощь, — у Кенди напрочь отсутствовало чувство ритма. Ей на ухо наступил слон или какое-то другое не слишком миниатюрное животное. Это был уже конец света. Оказывается, она не умела танцевать. Что же она может? Только раздеваться? Или читать детским голоском стихи каких-нибудь классиков? Почему она не пошла в баскетболистки?
Ответа я так и не узнала. Да, наш Барри оказался настоящим змеем — так нас наколоть! За что? Чем мы ему не угодили? Гад ползучий!
Я увидела, что все наши мужчины пребывают в растерянности, начиная с Винсента, которого Бруно тщетно пытался успокоить.
Слава Богу, девушки не очень растерялись и продолжали обтанцовывать застывшую Кенди, как тот самый шест. Обтанцовывать и понемногу раздевать ее. Хотя многого на ней и не было. Заезжая звезда нервно улыбалась и делала какие-то телодвижения не в такт музыке.
Посетители постепенно успокоились и уже не без интереса наблюдали за великаншей, которая так здорово косила под испуганную, ничего не понимающую девственницу. Правда, почему-то никто не лез в карманы за чаевыми. Просто глазели.
Наконец Рыжик не выдержал и поддал дыму, в котором потонуло все на сцене, кроме головы Кенди, возвышавшейся над всем и всеми, как сторожевая вышка. С ее лица не сходило несчастное, испуганное выражение…
Иногда мы похожи на ветровое стекло автомобиля, почему-то подумала я. Но бывает — на мошку, разбивающуюся об это стекло.
Наш чертов клуб находился сейчас во второй стадии.
Глава 28
Несчастья и на этом не кончились. Ничего не скажешь, ночка выдалась на диво!
Винсент больше не выпустил Кенди на сцену, и она устроила грандиозный рев, чуть не залила слезами всю раздевалку. Она так вопила, что на помощь были призваны Гордон и Бруно, а девушки заявили, что в таких нервных условиях не могут работать.
Положение осложнилось тем, что рыдания Кенди долетали до слуха зрителей, и один упившийся добросердечный летчик решил прийти бедняжке на помощь и попытался прорваться за кулисы. Он был остановлен нашими мужчинами, но к нему присоединилась другая летающая братва, и начался нешуточный бой, шум от которого долетел до копов, которые еще толклись во дворе после взрыва. Несмотря на просьбы с обеих сторон не вмешиваться, полицейские приняли самое деятельное участие в заварушке, и все в конце концов закончилось миром, но при этом был нанесен немалый ущерб посуде и мебели.
У Винсента почти всю нашу рабочую ночь лицо было такого цвета, что я опасалась, как бы босса не хватила кондрашка, и орал он так, что сорвал голос. Я пыталась утешить его, говоря, что в конечном счете все к лучшему и то, что произошло у нас сегодня, начиная со взрыва, послужит дополнительной рекламой нашему заведению. В одиннадцатичасовых новостях уже говорили о нас.
— Это куда лучше, чем просто полминуты рекламы, — убеждала я его. — И к тому же совершенно бесплатно. Увидишь, завтра у нас будет не протолкнуться.
Он морщился, я сама не слишком верила в свои слова, понимая, что клуб попал в полосу невезения, если не сказать хуже.
Домой я уехала около трех утра, чувствуя себя так, словно отработала не обычные восемь — десять часов, а целые сутки. Все тело болело, настроение паршивей некуда, и хотелось одного: рухнуть на постель и спать… спать…
Однако я хорошо знала, что именно в такие ночи, когда ты измучена до предела и мечтаешь завалиться и моментально уснуть, сон не идет. Что-то ему мешает.
Так получилось и на этот раз.
Нет, Нейлора не было. Наверняка он был у себя в участке — писал всякие объяснения и донесения в трех экземплярах и отвечал на телефонные звонки. Но Флафи встретила меня на пороге и тихо радостно залаяла. Неплохо бы поесть, говорили ее глаза. Я вполне согласилась с этим и сделала нам обеим по бутерброду с холодным мясом.
В гостиной горел свет, карты лежали на столе в боевой готовности, бутылка отцовского кьянти зияла пустотой, и, судя по количеству мелочи возле места, где с вечера сидела Рейдин, мой брат не оказался в выигрыше.
Я услышала легкий храп — старушку Пат сморило прямо тут же, она уснула на софе. Да, у этих картежников и выпивох тоже была нелегкая ночь. Я надеялась, что хотя бы Рейдин добрела до своего трейлера и спокойно спит там, но ошиблась: послышалось шарканье шлепанцев, и соседка появилась на пороге. Сна у нее не было ни в одном глазу.
— У твоего брата, — заявила она, — два огромных недостатка. Он совсем не умеет играть в карты, это раз. И во-вторых, не умеет пить. Его сразу тянет в сон. Я недавно уложила его в постельку. А до этого он отдал унитазу большую часть того, что выпил. Я-то считала, что вы, итальяшки, мастера лакать вино и удерживать его в себе.
— Не стоит обобщать, дорогая, — ответила я. — Итальяшки тоже бывают разные. Ему надо было больше закусывать.
— Совершенно верно, — согласилась она, проходя на кухню и доставая кувшин с ореховым маслом. — Где у тебя содовые крекеры? И нож?
Старушка уселась на табурет, Флафи впрыгнула ей на колени, и я поняла, что мой сон накрылся.
— Ладно, — сказала я со вздохом, — вы победили. Поставила на стол печенье, выложила два ножа, открыла новую бутыль кьянти. После чего уселась рядом с ними.
Мы закусывали, я рассказывала о том, что сегодня произошло в клубе. Становится немного лучше, если превращаешь мысли в слова, — особенно перед теми, кого любишь и кому доверяешь. Хотя не скажу, чтобы Рейдин слушала, не сводя с меня глаз и раскрыв рот. Если она и раскрывала его, так для того, чтоб съесть очередное печенье и сделать еще глоток вина.
Но когда я закончила рассказ, она внимательно посмотрела на меня зоркими птичьими глазками и вздохнула. Потом сказала, еще раз вздохнув:
— Ты, девушка, видишь только то, что перед носом. Не можешь соединить два кольца, два конца.
— Посередине гвоздик, — машинально закончила я детскую загадку. — Что ты хочешь этим сказать?
Рейдин пристально смотрела в окошко за моей спиной.
— Видишь? — спросила она.
Я поглядела через плечо и увидела пустынную улочку, освещенную неярким фонарем.
— Нет, — ответила я. — Что там?
Флафи ответила мне глубоким горловым ворчаньем. Ее маленькое тельце сотрясалось.
— Наверное, фламандцы, — спокойно сказала Рейдин. — Они ночные твари. Змеятся вокруг тебя, парализуют мозг и душу. Ведь известно, для таких штучек ночь — самое подходящее время. А несчастная жертва не может понять, во сне это с ней происходит или наяву.
Я ощутила дикую усталость и хотела было прекратить бесполезный разговор, но мысли Рейдин, видимо, сделали уже положенный круг, и она вернулась в реальную жизнь.
— Как думаешь, Кьяра, — сказала она, — что общего у всех этих убийств или попыток убить?
Голос у нее был звонкий, ласковый и напомнил мне сестру Бонифацию, нашу школьную воспитательницу.
— Не знаю, Рейдин, — ответила я. — Очень хочу понять и не могу.
Она покачала головой, глядя на меня, как на ленивую ученицу, которая не знает даже родной алфавит.
— Слушай. Каждый раз, когда это случается, ты оказываешься где-то поблизости. Кто-то может даже подумать, что тут нечисто, что это твоих рук дело. Кто-то, только не я. — При этих словах Флафи благодарно лизнула соседке руку. — Те две девушки… — продолжала она. — Их убили не за то, что они чего-то кому-то не заплатили. В этом не было никакого смысла. И ведь потом рядом с тобой убивают мужчину, который вроде бы должен был наставить их на путь истинный… Разве в этом есть смысл? — Она снова покачала головой. — Никакого. Наконец, взрывают тачку твоего возлюбленного… Сложи один и два, девушка. Этого я сделать сейчас не могла.
— А выходит, — снова заговорила Рейдин, — все связано с тобой. Так или иначе. Их убивают из-за чего-то, что делаешь ты… Или не делаешь. Но чего я не могу понять, почему они до сих пор не взялись за тебя?
Это прозвучало так просто и обыденно, что мне стало еще страшнее, чем было. Руки, спина вмиг покрылись мурашками.
— Может… — начала я, — быть может, это как-то связано с клубом? Кто-то стремится его прикрыть?
Рейдин намазала маслом еще парочку крекеров, но есть не стала, а положила рядом с собой — словно припасала на черный день.
— Ничего подобного! — отрезала она. — Если так, они пришили бы Винсента или кого-нибудь из здешних танцовщиц, а не приезжих.
Я призадумалась над этими словами, но тут Флафи с лаем соскочила с ее колен и ринулась к одному из окон.
— Проклятие! — проворчала Рейдин. — Почему я не захватила свое ружье?
Я увидела, как за окном мелькнула чья-то тень. Кто-то крался вдоль стенки трейлера. Это было страшно, однако Флафи не испугалась, нырнула в свою собачью дверцу, и мы услышали ее лай на улице.
Винсент больше не выпустил Кенди на сцену, и она устроила грандиозный рев, чуть не залила слезами всю раздевалку. Она так вопила, что на помощь были призваны Гордон и Бруно, а девушки заявили, что в таких нервных условиях не могут работать.
Положение осложнилось тем, что рыдания Кенди долетали до слуха зрителей, и один упившийся добросердечный летчик решил прийти бедняжке на помощь и попытался прорваться за кулисы. Он был остановлен нашими мужчинами, но к нему присоединилась другая летающая братва, и начался нешуточный бой, шум от которого долетел до копов, которые еще толклись во дворе после взрыва. Несмотря на просьбы с обеих сторон не вмешиваться, полицейские приняли самое деятельное участие в заварушке, и все в конце концов закончилось миром, но при этом был нанесен немалый ущерб посуде и мебели.
У Винсента почти всю нашу рабочую ночь лицо было такого цвета, что я опасалась, как бы босса не хватила кондрашка, и орал он так, что сорвал голос. Я пыталась утешить его, говоря, что в конечном счете все к лучшему и то, что произошло у нас сегодня, начиная со взрыва, послужит дополнительной рекламой нашему заведению. В одиннадцатичасовых новостях уже говорили о нас.
— Это куда лучше, чем просто полминуты рекламы, — убеждала я его. — И к тому же совершенно бесплатно. Увидишь, завтра у нас будет не протолкнуться.
Он морщился, я сама не слишком верила в свои слова, понимая, что клуб попал в полосу невезения, если не сказать хуже.
Домой я уехала около трех утра, чувствуя себя так, словно отработала не обычные восемь — десять часов, а целые сутки. Все тело болело, настроение паршивей некуда, и хотелось одного: рухнуть на постель и спать… спать…
Однако я хорошо знала, что именно в такие ночи, когда ты измучена до предела и мечтаешь завалиться и моментально уснуть, сон не идет. Что-то ему мешает.
Так получилось и на этот раз.
Нет, Нейлора не было. Наверняка он был у себя в участке — писал всякие объяснения и донесения в трех экземплярах и отвечал на телефонные звонки. Но Флафи встретила меня на пороге и тихо радостно залаяла. Неплохо бы поесть, говорили ее глаза. Я вполне согласилась с этим и сделала нам обеим по бутерброду с холодным мясом.
В гостиной горел свет, карты лежали на столе в боевой готовности, бутылка отцовского кьянти зияла пустотой, и, судя по количеству мелочи возле места, где с вечера сидела Рейдин, мой брат не оказался в выигрыше.
Я услышала легкий храп — старушку Пат сморило прямо тут же, она уснула на софе. Да, у этих картежников и выпивох тоже была нелегкая ночь. Я надеялась, что хотя бы Рейдин добрела до своего трейлера и спокойно спит там, но ошиблась: послышалось шарканье шлепанцев, и соседка появилась на пороге. Сна у нее не было ни в одном глазу.
— У твоего брата, — заявила она, — два огромных недостатка. Он совсем не умеет играть в карты, это раз. И во-вторых, не умеет пить. Его сразу тянет в сон. Я недавно уложила его в постельку. А до этого он отдал унитазу большую часть того, что выпил. Я-то считала, что вы, итальяшки, мастера лакать вино и удерживать его в себе.
— Не стоит обобщать, дорогая, — ответила я. — Итальяшки тоже бывают разные. Ему надо было больше закусывать.
— Совершенно верно, — согласилась она, проходя на кухню и доставая кувшин с ореховым маслом. — Где у тебя содовые крекеры? И нож?
Старушка уселась на табурет, Флафи впрыгнула ей на колени, и я поняла, что мой сон накрылся.
— Ладно, — сказала я со вздохом, — вы победили. Поставила на стол печенье, выложила два ножа, открыла новую бутыль кьянти. После чего уселась рядом с ними.
Мы закусывали, я рассказывала о том, что сегодня произошло в клубе. Становится немного лучше, если превращаешь мысли в слова, — особенно перед теми, кого любишь и кому доверяешь. Хотя не скажу, чтобы Рейдин слушала, не сводя с меня глаз и раскрыв рот. Если она и раскрывала его, так для того, чтоб съесть очередное печенье и сделать еще глоток вина.
Но когда я закончила рассказ, она внимательно посмотрела на меня зоркими птичьими глазками и вздохнула. Потом сказала, еще раз вздохнув:
— Ты, девушка, видишь только то, что перед носом. Не можешь соединить два кольца, два конца.
— Посередине гвоздик, — машинально закончила я детскую загадку. — Что ты хочешь этим сказать?
Рейдин пристально смотрела в окошко за моей спиной.
— Видишь? — спросила она.
Я поглядела через плечо и увидела пустынную улочку, освещенную неярким фонарем.
— Нет, — ответила я. — Что там?
Флафи ответила мне глубоким горловым ворчаньем. Ее маленькое тельце сотрясалось.
— Наверное, фламандцы, — спокойно сказала Рейдин. — Они ночные твари. Змеятся вокруг тебя, парализуют мозг и душу. Ведь известно, для таких штучек ночь — самое подходящее время. А несчастная жертва не может понять, во сне это с ней происходит или наяву.
Я ощутила дикую усталость и хотела было прекратить бесполезный разговор, но мысли Рейдин, видимо, сделали уже положенный круг, и она вернулась в реальную жизнь.
— Как думаешь, Кьяра, — сказала она, — что общего у всех этих убийств или попыток убить?
Голос у нее был звонкий, ласковый и напомнил мне сестру Бонифацию, нашу школьную воспитательницу.
— Не знаю, Рейдин, — ответила я. — Очень хочу понять и не могу.
Она покачала головой, глядя на меня, как на ленивую ученицу, которая не знает даже родной алфавит.
— Слушай. Каждый раз, когда это случается, ты оказываешься где-то поблизости. Кто-то может даже подумать, что тут нечисто, что это твоих рук дело. Кто-то, только не я. — При этих словах Флафи благодарно лизнула соседке руку. — Те две девушки… — продолжала она. — Их убили не за то, что они чего-то кому-то не заплатили. В этом не было никакого смысла. И ведь потом рядом с тобой убивают мужчину, который вроде бы должен был наставить их на путь истинный… Разве в этом есть смысл? — Она снова покачала головой. — Никакого. Наконец, взрывают тачку твоего возлюбленного… Сложи один и два, девушка. Этого я сделать сейчас не могла.
— А выходит, — снова заговорила Рейдин, — все связано с тобой. Так или иначе. Их убивают из-за чего-то, что делаешь ты… Или не делаешь. Но чего я не могу понять, почему они до сих пор не взялись за тебя?
Это прозвучало так просто и обыденно, что мне стало еще страшнее, чем было. Руки, спина вмиг покрылись мурашками.
— Может… — начала я, — быть может, это как-то связано с клубом? Кто-то стремится его прикрыть?
Рейдин намазала маслом еще парочку крекеров, но есть не стала, а положила рядом с собой — словно припасала на черный день.
— Ничего подобного! — отрезала она. — Если так, они пришили бы Винсента или кого-нибудь из здешних танцовщиц, а не приезжих.
Я призадумалась над этими словами, но тут Флафи с лаем соскочила с ее колен и ринулась к одному из окон.
— Проклятие! — проворчала Рейдин. — Почему я не захватила свое ружье?
Я увидела, как за окном мелькнула чья-то тень. Кто-то крался вдоль стенки трейлера. Это было страшно, однако Флафи не испугалась, нырнула в свою собачью дверцу, и мы услышали ее лай на улице.