Страница:
– Что же произошло на самом деле?
– Когда взорвался склад, Игниссу накрыло огненной волной. Сгорающее тело молило о смерти, а что-то в душе звало: живи. Вопреки всему. Не тело и не разум решают, жить или умереть, но душа. Презреть её выбор – значит, плюнуть в лицо Господа.
– Ты ей это сказала?
– Нет. Игниссе потребовались другие слова. То, что я говорю сейчас, предназначено тебе.
– Спасибо, Хаала.
Я вернулся на своё место у костра и улёгся. Хорошо... Путешествие Хаалы закончилось. Пора заканчивать и моё.
Глава 4. ДОЛГАЯ ДОРОГА В ЛОНОТ
Глава 5. НИКТО, КРОМЕ МЕНЯ
– Когда взорвался склад, Игниссу накрыло огненной волной. Сгорающее тело молило о смерти, а что-то в душе звало: живи. Вопреки всему. Не тело и не разум решают, жить или умереть, но душа. Презреть её выбор – значит, плюнуть в лицо Господа.
– Ты ей это сказала?
– Нет. Игниссе потребовались другие слова. То, что я говорю сейчас, предназначено тебе.
– Спасибо, Хаала.
Я вернулся на своё место у костра и улёгся. Хорошо... Путешествие Хаалы закончилось. Пора заканчивать и моё.
Глава 4. ДОЛГАЯ ДОРОГА В ЛОНОТ
Мостовая отозвалась на мои шаги гремящим эхом. Из сумрака двора тянуло прохладой. Я посмотрел вверх: окна на третьем этаже были распахнуты. За створками угадывалось строгое убранство кабинета – отсюда я когда-то отправился в путь. Мне захотелось подняться, цепляясь за плющ, к окнам, заглянуть внутрь. Вдруг я увижу знакомый суворовский силуэт с хохолком на макушке? И Рыбаков, с которым я так и не успел попрощаться, ждёт меня?
Нет. Не ждёт.
Старина Клавье сам не представлял, что за сила – круг бытия. Мне не потребовалось вбирать в себя души моих спутников. Моя воля, моё желание привели меня туда, куда я стремился.
А значит, оглядываться на прошлое нет смысла. Мальчишка Перевал остался в том чарующем «далёко», где море – только синее, а снег – белый. Где не существует оттенков и полутонов. Я без сожаления повернулся спиной к заветному двору и двинулся в глубь города.
Лонот оставался тем же. Тем же – и не тем. Праздник ушёл из его стен. Люди торопились по своим делам, смотрели прямо перед собой, поглощённые деловой суетой. Их камзолы, белые рубашки, шитые золотом юбки оставались теми же, но маскарадная яркость исчезла. Будничная одежда, не более. Ратуша, так поразившая меня когда-то, превратилась в просто высокое здание с часами.
Я шёл по улицам, присматриваясь к новому Лоноту. Мне было интересно сравнить свои впечатления с впечатлениями мальчишки, впервые прикоснувшегося к мифизическому плану. Тогда я был переполнен эмоциями. Всё восхищало меня, не давая задуматься. Я действовал рефлексивно, не понимая, что происходит. С тех пор прошло больше пятнадцати лет. Я изменился. Вместе со мной изменился и город моей мечты.
Улица сворачивала к морю. Где-то здесь я впервые встретил Иртанетту. Я нырнул под арку, прошёл мимо домов, опутанных виноградной лозой. Вот он – домик под черепичной крышей. Виноградные листья утратили свою глянцевую свежесть, да и солнце ушло из зенита. Я сорвал гроздь, пачкая пальцы прозрачным красноватым соком.
Отщипнул ягодку, заранее морщась в предвкушении кислого, но виноград оказался сладким с примесью тревожной горчинки. Я попал в Лонот ближе к осени.
В задумчивости я шёл сквозь сад, держа виноградную кисть на ладони. Листва шелестела по-осеннему устало. Красные бока яблок проглядывали сквозь неё, словно любопытные детские рожицы. Я задрал голову.
Надо мной возвышалась башня. На крыше её стояла девушка – в широких полотняных брюках и блузке, завязанной узлом на животе. И брюки, и блузка были выпачканы краской. В руке девушка держала кисть, которой раскрашивала флюгер – железную мантикору. С каждым порывом ветра зверь норовил вырваться из рук, но девушка была упряма. На морде и передних лапах мантикоры краска почти высохла. Крылья тускло отсвечивали металлом.
– Эй! – позвал я. – Эй, наверху!
Незнакомка обернулась. На бедре её болталась шпага; оружие мешало работать, но я почувствовал, что лишней шпага не будет. Беззаботные времена закончились. Да и не было их никогда – беззаботных. Давно ли Красный рыцарь терроризировал страну?
– Тебе подержать зверя? – весело предложил я. – Чтоб не вырвался?
По крыше что-то загремело. Я едва успел отпрыгнуть в сторону. Кисть отскочила от плит дорожки, забрызгав краской мои брюки, и покатилась в траву. Ойкнув, незнакомка исчезла. Отчаянно застучали на лестнице её башмачки.
– Адвей!! Адвей, ты!
Иртанетта бросилась мне на шею. Я обнял её. Сильно-сильно, так, чтобы никогда не расставаться. Под тонкой тканью блузки часто колотилось сердце.
– Ты сумасшедший, Адвей! Где ты пропадал? Я так тебя ждала!
– Но я же вернулся.
Я подхватил её на руки, закружил. Иртанетта смеялась, запрокинув голову, закрыв глаза. На носу у неё белело пятнышко краски. На щеке тоже. Я поцеловал их.
– Иришка! Ты будешь моей дамой сердца?
Она открыла глаза. Посмотрела на меня чуть испуганно:
– Конечно! Ты ведь не передумал? Скажи – не передумал?
За прошедшие годы я научился определять возраст. Иртанетте было двадцать. С момента расставания для неё прошло шесть лет. Для меня – восемнадцать. Время в Лоноте течёт в три раза медленней, чем у нас.
Я поставил её на ноги и опустился перед нею на одно колено.
– Госпожа Иртанетта, – торжественно объявил я. – Примешь ли служение Адвея Перевала, срединника? Клянусь, я охраню тебя от всех бед, что могут встретиться на пути.
– Я принимаю твоё служение, срединник, – ответила она. И с неожиданной робостью попросила: – Встань, Адвей. Прошу тебя!.. Ко мне ещё никто так... понимаешь?.. – В глазах её блестели слёзы.
Я поднялся.
– Пойдём, – сказала она. – Мне надо дорисовать флюгер. Ты не представляешь, какая я счастливая! Я буду красить, а ты постой рядом со шпагой, ладно?.. А то мне страшно. Они всегда нападают внезапно.
Мы поднялись на крышу. Иртанетта отдала мне перевязь со шпагой, а сама взялась за жестяного зверя. Она работала, а я любовался ею. Иришка осталась всё такой же хрупкой и порывистой в движениях. Маленькая грудь, тонкие изящные запястья, лёгкая прядь, щекочущая шею. Я с волнением наблюдал за тем, как она привстаёт на носках, стараясь дотянуться до верхнего края крыла, как высовывает язык, прорисовывая тонкие жилки на перепонках.
– Они появились недавно, – рассказывала Иришка. Кисточка её так и сновала по спине мантикоры. – Месяца два назад. Ледяной ветер с гор принёс их. Мы решили, что это доброе предзнаменование: ведь мантикора – наш гербовый зверь. С тех пор, как ты увёл котёнка, мы их больше не видели. А потом начались нападения.
...Два месяца назад по времени Лонота я бежал из ледового плена. Именно тогда впервые появились признаки разлада между мною и протеем. Но то, что рассказывала Иртанетта, казалось мне совершенно невозможным:
– ...ребёнка отыскали в заброшенном дымоходе. Голову найти так и не удалось. А руки зверь сбросил в другой дымоход, и они упали в котелок с похлёбкой одного нищего семейства. Марстерлин, отец несчастного малыша поклялся извести тварей, но у него не вышло. Мантикоры насадили его на шпиль ратуши, а потом разгромили его родовой замок. – Голос Иртанетты дрогнул: – Мой отец, сир Белэйи, погиб, спасая город. Тогда-то мы и начали ставить флюгера.
– Зачем?
– У мантикор плохое зрение. Они принимают их за своих сородичей. Думают, что территория уже занята. Трусливые улетают прочь, а те, кто посмелее, бросаются в драку. Пока они разберутся, что к чему, мы успеваем схватиться за арбалеты. Одну тварь уже удалось так убить.
– А мой зверь погиб, – сказал я. – Его сожгли.
– Правда? Мантикоры выли вчера утром. Словно сотни валторн, забывших, что такое музыка.
Она отошла на несколько шагов, критически разглядывая свою работу:
– Готово. Их надо тщательно раскрашивать. Зрение у мантикор плохое, зато чутьё – что надо. Обман они за милю чувствуют. Посмотри, на холке сепии не многовато ли?
Сепии было в самый раз. И охры, и киновари. Над морем, за спиной Иртанетты появилась чёрная точка. За ней ещё одна. И ещё.
Иришка, смотри!
Девушка обернулась:
– Это они. Спускаемся скорее!
Мы бросились к окошку, ведущему на чердак. Принцесса торопливо скользнула в прохладный полумрак комнаты и протянула руку. Придерживая шпагу, я спрыгнул за ней.
На чердаке было тихо и просторно. Во всю стену тянулось зеркало, вдоль которого золотистым светом поблёскивал поручень. Кажется, у балерин это устройство называется «станком».
– Здесь меня учили танцам, – сообщила Иришка. – Как я его ненавидела, этот станок! Особенно в четырнадцать, когда только-только получаться стало. Ещё и учитель дурак был. Манерный напыщенный франт.
Наши отражения держались за руки. Словно Том Сойер и Бекки в тёмной пещере.
– Ты красивая, Иришка.
– Ты тоже стал красивый, – с обезоруживающей откровенностью ответила она. – А тогда был —сумрачный, лопоухий и тощий.
– И ты в меня влюбилась?
– Да... Лопоухих тоже любят. Иначе они бы давно повывелись.
Тень накрыла окно, и на чердаке стало темно. Могучие крылья хлопали на улице, и трубили трубы – громко-громко. Не сразу я сообразил, что так кричит мантикора.
– Пойдём! – Иришка потянула меня к двери. – У меня арбалет есть. Мы её пристрелим!
– Стой! Не надо.
– Почему? Это же враг.
– Это ваш символ.
– Да... – Иришка остановилась: – Знаешь, Адвей, я в восемь лет любила прятаться в статуе мантикоры. У нас за дворцом стояла. А теперь её снесли.
От удара лапы вылетели стёкла из окна. Иртанетта даже не оглянулась:
– Теперь у нас другой символ. Ничего с этим не поделаешь.
Мы сбежали на первый этаж, и никто не встретился на пути. Дом был пуст, но заброшенным не выглядел. Лупоглазая кукла на полке, детская соломенная шляпка, дракон на обоях, нарисованный неумелой детской рукой.
Здесь выросла Иртанетта. У меня никогда не было своего дома. Разве что в детстве, до Элейны. Но я почти забыл те времена. Чужая тайна, чужой мир... Чужой – и в то же время такой близкий мне и родной. Я буду сражаться за него.
Девушка отбросила рогожу, прикрывающую арбалет:
– Помогай! Ты сильнее, быстрее справишься!
Я схватился за рукоятки арбалета. Лонотские оружейники не любят сложных решений: как работает механизм, понял бы и ребёнок. Зарядив арбалет, я сунул его Иришке. Та приняла не глядя и сразу же бросилась к двери.
– Открывай!
Выхватив шпагу, я ударил в дверную створку плечом. Остановился, настороженно оглядывая небо. С виброклинком меня учили работать. Шпага отличается лишь тем, что она хрупче. Джассера или Хаалу я победить вряд ли смогу, а рядового десантника – запросто, даже рунарха. Вот только противостоят мне сейчас не люди – мантикоры.
– Жди... Жди, Адвей, – бормотала Ира. – Сейчас...
Она стояла, широко расставив ноги и уперев ложе арбалета в плечо. Весит оружие немало, я уже убедился. И как она с ним управляется?
На крыше загремела жесть. Крылатая тень махнула с крыши. Понеслась по дорожке, опережая своего хозяина. Я затылком чувствовал настороженность Иртанетты.
Сейчас! Ещё немножко!
Тетива зазвенела, как порванное силовое поле. Туша мантикоры врезалась в кусты снежной ягоды, безжалостно круша ветки. Крылья бестолково хлопали, и потоки воздуха сбивали испуганных бабочек, прятавшихся в траве.
Не слушая отчаянных криков Иртанетты, я бросился к поверженному зверю. Мантикора билась в кустах, пытаясь вырваться. Куда попала стрела, я не видел, но кровь хлестала широкой струёй, пачкая измятую листву.
– Адвей! – кричала Иртанетта. – Адвей, верни-ись! Она же не одна!
Мантикора вывернула шею, глядя на меня. В глазах её блестели слёзы. Я дважды предал её: в своём мире и здесь, позволив погибнуть.
– Прости меня! – крикнул я. – Прости!
Чудовище рванулось изо всех сил. В лицо мне полетели комья земли, вихрь взлохматил волосы. Мантикора сумела взлететь и висела теперь над деревьями, мучительно молотя крыльями. Кровавая морось оседала на рубашке, лице и волосах.
– В нас нет никакого зла, – думал я, глядя на раненого зверя. Тьма в нас – это сила, которую мы предали. Загнали в угол, заставив бороться за выживание.
– Прости!! – закричал я. Печально затрубив, зверь сделал круг надо мной и полетел к морю. Две другие мантикоры, так и не решившиеся снизиться, летели следом, страхуя раненое чудовище.
Иртанетта мчалась ко мне. Тяжелый арбалет бил её по плечу. Добежав, она прицелилась вслед улетающим зверям.
– Нет... далеко... – Опустив арбалет, принцесса бессильно обвисла в моих руках. – Господи!.. – всхлипывала она. – Адвей, зачем ты... Они же твари!.. Без жалости и любви!
– Я виноват перед ними. Теперь уже дважды виноват.
Она не понимала. Искательно заглянув мне в глаза, она спросила:
– Может, пойдём отсюда?.. Во дворец. Я столько тебя ждала. – Торопливо, словно опасаясь, что я откажусь, она продолжала: – Мы праздник устроим. В Лоноте давно не было праздников. А, Адвей?.. О том, как ты Итера победил, уже легенды ходят.
Я кивнул. Иришка счастливо прошептала:
– Ура! В Лоноте будет праздник!
Весть о моём появлении разнеслась мгновенно. Горожане вытаскивали из сундуков пропахшие нафталином выходные кафтаны. Женщины рылись в шкатулках с драгоценностями, счастливо кричали дети.
Для радости и удачи все эти годы Лоноту не хватало одного – праздничного настроения. Я принёс его в город. Измученные лица женщин расцвели румянцем. Мужчины выпрямились, расправили плечи.
Несчастья Лонота не ограничивались одними набегами мантикор. С каждым годом поля родили хуже и хуже. Деревья в лесах болели, и сизые бороды лишайника душили ветви. Волки вырезали стада. Всё больше рождалось детей-уродов.
Анфортас, хромой король, уже не поднимался с постели. Смрад его язв отравлял страну, превращая Тиль, Лонот, Блэгиль и Аваниль в выморочные земли. Уже сейчас жители Лонота походили на призраков – столько горя им приходилось помнить. Что ждёт их дальше?
Полуденный покой наполнял двор лонотских правителей. Мы с Иртанеттой сидели за столиком у распахнутого окна. Окно уходило высоко ввысь, витражи его украшала летящая среди звёзд обнажённая фигура. Я так и не смог определить – мужчина это или женщина. Скорее и то и то. На столике стояли откупоренная бутылка вина и два бокала. А ещё – плетёное блюдо с виноградом и сливами. Лёгкий ветерок доносил с моря запахи водорослей, жасмина и яблок. Внизу бушевал праздничный город. Тут и там загорались масляные искры факелов, вспыхивали фейерверки. Играла музыка.
– Солнце не хочет закатываться, – сказала Иртанетта. – С тех пор как погиб отец, ночь не наступает. Адвей, ты прикажешь солнцу закатиться?
– Легко, – на меня напало бесшабашное веселье. Я отставил в сторону полупустой бокал и вытянул к окну руку: – Солнце! Приказываю тебе закатиться, ибо для праздника хорош вечер, день же – для трудов праведных. – Я повернулся к принцессе: – Так хорошо?
Она смотрела на меня с немым обожанием:
– Ты чудо, Адвей! Только это надо было сделать попозже. На главной площади, чтобы все видели.
– Они и так поймут, что пришёл новый король.
Я осторожно коснулся плеча Иришки – там, где по коже расползалось сине-багровое пятно. Иртанетта смутилась:
– Это синяк. След от арбалета. Не сходит, что с ним ни делай. И спрятать не удаётся...
Она вздохнула. Мои слова о новом короле придали ей смелости.
– Адвей, ты ведь не покинешь меня? Ты... навсегда вернулся?
Я опустил голову. Ну как объяснить, что это не от меня зависит?
– Скажи, зачем ты пришёл?
– Ради тебя, Иришка. Но мне придётся вернуться. В моём мире идёт война. И ещё – мне надо встретиться с Анфортасом.
– С Анфортасом? Так вот что тебе нужно... – протянула она. – В замке Короля-Рыбака хранится не только Грааль. Как я забыла! Ещё и копьё Лонгина. Абсолютное оружие, которым можно сокрушить любого врага.
В глазах её застыла боль. Я слишком хорошо её знаю – несмотря на то, что мы встретились впервые после долгой разлуки. Иртанетте двадцать, а она до сих пор одинока. И это в мире, где девушки в пятнадцать лет уже замужем. Где королевства не могут существовать отдельно от своих властителей.
А страна погибает. И никто не может их спасти – Иртанетту и Лонот. Никто, кроме меня.
– Я сейчас сплю, понимаешь? Сплю – и путешествую здесь, в Лоноте. Скорее всего, мой сон продлится часов восемь.
– Значит, у нас есть сутки, – задумчиво сказала она. – Там, где ты сейчас, очень опасно?
– Нет. Меня оберегают друзья.
Иришка грустно улыбается. Накрывает мою ладонь своей:
– Адвей, ты ведь совсем не умеешь лгать. И тогда тоже не умел. Прости меня. У тебя беда, а я... Ладно. Пойдём.
– А твои подданные?
– Пусть веселятся. У них праздник. – Она схватила меня за локоть, встряхнула легонько: – Улыбнись, Адвей! Сколько ни осталось времени – всё наше. Знаешь, ведь так даже лучше. Я по-настоящему буду с тобой. – Она наклонилась ко мне и шепнула на ухо: – Я живая. Живая и настоящая. А вовсе не воплощение этой... феми... мининной сущности. Как твои учителя говорят.
Она выплеснула остатки вина в бокал и выпила одним махом.
– Пойдём!..
Лицо её раскраснелось. Она схватила меня за руку и потащила по коридорам дворца. Несколько раз нам навстречу попадались слуги. Иришка что-то кричала им, весело хохоча, и они, почтительно кланяясь, уходили прочь. Мы отыскали Маллета – постаревшего и погрузневшего. Ворча, он выдал нам два фонаря и ключи от бестиария. Маллет так торопился вернуться к своим бутылкам, что даже не попрощался с нами.
Лонотский зверинец обеднел. У горожан не хватало ни сил, ни средств, чтобы содержать коллекцию чудовищ. Мы прошли под гулкими сводами пещеры, и свет фонарей увязал в кварцевом инее на потолке. Клетки были пусты, однако мускусный запах чудовищ никуда не делся. Ленивый сквознячок колыхал обрывки паутины. Борозды, оставленные когтями дракона, уныло темнели на стене.
Фонари горели тускло, и белый шёлк платья любимой освещал мне путь. Когда мы проходили мимо того места, где погиб Итер, я оглянулся. Бессмертный бретёр... Словно ледяной ладонью кто-то провёл по спине, и тени бестиария превратились в призраков.
Иришка обернулась:
– Не отставай, любимый! Река уже близко.
Её покачивало. Звонкая тишина подземелья пугала её, но принцесса скорее умерла бы, чем призналась в этом.
– Мы найдём лодку? – спросил я. – А дорогу?
– Река вынесет, – ответила Иртанетта и отвернулась. – Она не знает других путей.
Река действительно не знала других путей.
Мы сидели, обнявшись, на корме лодки, а вокруг бурлила чёрная вода. Слепые рыбины сотнями приплывали на свет фонаря, высовывая из воды уродливые морды. Что их привлекало, не знаю. Иришка дремала, уютно положив голову мне на колени.
Я вгляделся в её сонное лицо. От неулыбчивой девчонки, что я встретил когда-то, почти ничего не осталось. Иришка стала красавицей. Вот только эта скорбная складка на переносице... Я пригладил ладонью Иришкины волосы.
Могу ли я остаться здесь? Не так, урывками, по нескольку часов воровского присутствия, а навсегда? Внезапно я понял, что мы с ней в одинаковой ситуации. Она ждёт, а я – ищу. Она превращается в Грааль, а я его нахожу.
И наши земли в опасности. А кто их спасёт, одному богу известно.
– Я не брошу тебя, – прошептал я, гладя её по щеке. – Нет, не брошу. Не знаю как, но я постараюсь. Хватит. Каторжников предал, Асмику. Симбу – тоже. Слишком уж многих пришлось оставить позади.
Я наговаривал на себя. Под давящим сводом подземного русла, среди всплесков рыбьих хвостов. Но уж больно тяжело было сознавать, что судьба тащит меня, как лодку, а я ни грести не могу, ни увидеть, когда же река закончится.
Кусок скалы за поворотом спускался близко к воде – так, что мне пришлось пригнуться. А когда скала кончилась, я чуть не закричал от радости. Вдали показалось пятнышко света. Выход! Я нашел его – сам, без Короля-Рыбака!
Мы пристали к берегу. Воспоминаний о стране Анфортаса почти не сохранилось. Да и не помогли бы мне они. Вместо скрюченных больных деревьев чернели пеньки. Траву сменил мох в сизой паутине кукушкина льна. Сухими змеиными шкурками сверкали коробочки болотного мака.
Над страной Анфортаса расстилался туман. Гнилой, едко пахнущий – словно туберкулёзная мокрота. Платье Иртанетты пропиталось водой и липло к ногам. Скоро она устала и выбилась из сил. Я подхватил её на руки и понёс.
– А помнишь, когда-то мы бежали наперегонки? – спросила она. – Ты пыхтел как паровоз, но всё равно не сдавался.
– И мы хотели уплыть на яхте – далеко-далеко...
Воспоминания придали мне сил. Иришка лёгкая, но нести её на руках, да ещё по болоту, трудно. Тем не менее я шёл. Проламывался сквозь мох и бурелом, забыв, кто я, куда и зачем иду. Иногда в тумане мелькали крылатые тени – охотились мантикоры. Когда трубный рёв раздавался совсем рядом, я ставил Иртанетту на землю, а сам доставал шпагу и ждал. Рано или поздно мантикоры улетали прочь.
Тропинка, по которой мы с Анфортасом шли когда-то к замку, отыскалась случайно. Нашла её Иртанетта. Сам бы я так и остался среди болот, не заботясь о том, выйду ли куда-нибудь. Едва мы стали на дорожку, как Иришка почувствовала себя лучше. Скоро она смогла идти без моей помощи.
Через какую-то сотню шагов мы очутились возле подвесного моста. Изо рва поднимались горячие испарения и доносилось клокотание. Я так и не смог определить, был ли это голос живущих во рву чудовищ или бурлила кипящая вода.
На краю настила, сгорбившись, сидел человек. Подле него стояла корзинка с зеленью и копчёной рыбой. На коленях лежал вытертый бурдюк с водой.
Лицо незнакомца скрывала густая неряшливая борода, и я не сразу понял свою ошибку.
Он не был человеком.
Нет. Не ждёт.
Старина Клавье сам не представлял, что за сила – круг бытия. Мне не потребовалось вбирать в себя души моих спутников. Моя воля, моё желание привели меня туда, куда я стремился.
А значит, оглядываться на прошлое нет смысла. Мальчишка Перевал остался в том чарующем «далёко», где море – только синее, а снег – белый. Где не существует оттенков и полутонов. Я без сожаления повернулся спиной к заветному двору и двинулся в глубь города.
Лонот оставался тем же. Тем же – и не тем. Праздник ушёл из его стен. Люди торопились по своим делам, смотрели прямо перед собой, поглощённые деловой суетой. Их камзолы, белые рубашки, шитые золотом юбки оставались теми же, но маскарадная яркость исчезла. Будничная одежда, не более. Ратуша, так поразившая меня когда-то, превратилась в просто высокое здание с часами.
Я шёл по улицам, присматриваясь к новому Лоноту. Мне было интересно сравнить свои впечатления с впечатлениями мальчишки, впервые прикоснувшегося к мифизическому плану. Тогда я был переполнен эмоциями. Всё восхищало меня, не давая задуматься. Я действовал рефлексивно, не понимая, что происходит. С тех пор прошло больше пятнадцати лет. Я изменился. Вместе со мной изменился и город моей мечты.
Улица сворачивала к морю. Где-то здесь я впервые встретил Иртанетту. Я нырнул под арку, прошёл мимо домов, опутанных виноградной лозой. Вот он – домик под черепичной крышей. Виноградные листья утратили свою глянцевую свежесть, да и солнце ушло из зенита. Я сорвал гроздь, пачкая пальцы прозрачным красноватым соком.
Отщипнул ягодку, заранее морщась в предвкушении кислого, но виноград оказался сладким с примесью тревожной горчинки. Я попал в Лонот ближе к осени.
В задумчивости я шёл сквозь сад, держа виноградную кисть на ладони. Листва шелестела по-осеннему устало. Красные бока яблок проглядывали сквозь неё, словно любопытные детские рожицы. Я задрал голову.
Надо мной возвышалась башня. На крыше её стояла девушка – в широких полотняных брюках и блузке, завязанной узлом на животе. И брюки, и блузка были выпачканы краской. В руке девушка держала кисть, которой раскрашивала флюгер – железную мантикору. С каждым порывом ветра зверь норовил вырваться из рук, но девушка была упряма. На морде и передних лапах мантикоры краска почти высохла. Крылья тускло отсвечивали металлом.
– Эй! – позвал я. – Эй, наверху!
Незнакомка обернулась. На бедре её болталась шпага; оружие мешало работать, но я почувствовал, что лишней шпага не будет. Беззаботные времена закончились. Да и не было их никогда – беззаботных. Давно ли Красный рыцарь терроризировал страну?
– Тебе подержать зверя? – весело предложил я. – Чтоб не вырвался?
По крыше что-то загремело. Я едва успел отпрыгнуть в сторону. Кисть отскочила от плит дорожки, забрызгав краской мои брюки, и покатилась в траву. Ойкнув, незнакомка исчезла. Отчаянно застучали на лестнице её башмачки.
– Адвей!! Адвей, ты!
Иртанетта бросилась мне на шею. Я обнял её. Сильно-сильно, так, чтобы никогда не расставаться. Под тонкой тканью блузки часто колотилось сердце.
– Ты сумасшедший, Адвей! Где ты пропадал? Я так тебя ждала!
– Но я же вернулся.
Я подхватил её на руки, закружил. Иртанетта смеялась, запрокинув голову, закрыв глаза. На носу у неё белело пятнышко краски. На щеке тоже. Я поцеловал их.
– Иришка! Ты будешь моей дамой сердца?
Она открыла глаза. Посмотрела на меня чуть испуганно:
– Конечно! Ты ведь не передумал? Скажи – не передумал?
За прошедшие годы я научился определять возраст. Иртанетте было двадцать. С момента расставания для неё прошло шесть лет. Для меня – восемнадцать. Время в Лоноте течёт в три раза медленней, чем у нас.
Я поставил её на ноги и опустился перед нею на одно колено.
– Госпожа Иртанетта, – торжественно объявил я. – Примешь ли служение Адвея Перевала, срединника? Клянусь, я охраню тебя от всех бед, что могут встретиться на пути.
– Я принимаю твоё служение, срединник, – ответила она. И с неожиданной робостью попросила: – Встань, Адвей. Прошу тебя!.. Ко мне ещё никто так... понимаешь?.. – В глазах её блестели слёзы.
Я поднялся.
– Пойдём, – сказала она. – Мне надо дорисовать флюгер. Ты не представляешь, какая я счастливая! Я буду красить, а ты постой рядом со шпагой, ладно?.. А то мне страшно. Они всегда нападают внезапно.
Мы поднялись на крышу. Иртанетта отдала мне перевязь со шпагой, а сама взялась за жестяного зверя. Она работала, а я любовался ею. Иришка осталась всё такой же хрупкой и порывистой в движениях. Маленькая грудь, тонкие изящные запястья, лёгкая прядь, щекочущая шею. Я с волнением наблюдал за тем, как она привстаёт на носках, стараясь дотянуться до верхнего края крыла, как высовывает язык, прорисовывая тонкие жилки на перепонках.
– Они появились недавно, – рассказывала Иришка. Кисточка её так и сновала по спине мантикоры. – Месяца два назад. Ледяной ветер с гор принёс их. Мы решили, что это доброе предзнаменование: ведь мантикора – наш гербовый зверь. С тех пор, как ты увёл котёнка, мы их больше не видели. А потом начались нападения.
...Два месяца назад по времени Лонота я бежал из ледового плена. Именно тогда впервые появились признаки разлада между мною и протеем. Но то, что рассказывала Иртанетта, казалось мне совершенно невозможным:
– ...ребёнка отыскали в заброшенном дымоходе. Голову найти так и не удалось. А руки зверь сбросил в другой дымоход, и они упали в котелок с похлёбкой одного нищего семейства. Марстерлин, отец несчастного малыша поклялся извести тварей, но у него не вышло. Мантикоры насадили его на шпиль ратуши, а потом разгромили его родовой замок. – Голос Иртанетты дрогнул: – Мой отец, сир Белэйи, погиб, спасая город. Тогда-то мы и начали ставить флюгера.
– Зачем?
– У мантикор плохое зрение. Они принимают их за своих сородичей. Думают, что территория уже занята. Трусливые улетают прочь, а те, кто посмелее, бросаются в драку. Пока они разберутся, что к чему, мы успеваем схватиться за арбалеты. Одну тварь уже удалось так убить.
– А мой зверь погиб, – сказал я. – Его сожгли.
– Правда? Мантикоры выли вчера утром. Словно сотни валторн, забывших, что такое музыка.
Она отошла на несколько шагов, критически разглядывая свою работу:
– Готово. Их надо тщательно раскрашивать. Зрение у мантикор плохое, зато чутьё – что надо. Обман они за милю чувствуют. Посмотри, на холке сепии не многовато ли?
Сепии было в самый раз. И охры, и киновари. Над морем, за спиной Иртанетты появилась чёрная точка. За ней ещё одна. И ещё.
Иришка, смотри!
Девушка обернулась:
– Это они. Спускаемся скорее!
Мы бросились к окошку, ведущему на чердак. Принцесса торопливо скользнула в прохладный полумрак комнаты и протянула руку. Придерживая шпагу, я спрыгнул за ней.
На чердаке было тихо и просторно. Во всю стену тянулось зеркало, вдоль которого золотистым светом поблёскивал поручень. Кажется, у балерин это устройство называется «станком».
– Здесь меня учили танцам, – сообщила Иришка. – Как я его ненавидела, этот станок! Особенно в четырнадцать, когда только-только получаться стало. Ещё и учитель дурак был. Манерный напыщенный франт.
Наши отражения держались за руки. Словно Том Сойер и Бекки в тёмной пещере.
– Ты красивая, Иришка.
– Ты тоже стал красивый, – с обезоруживающей откровенностью ответила она. – А тогда был —сумрачный, лопоухий и тощий.
– И ты в меня влюбилась?
– Да... Лопоухих тоже любят. Иначе они бы давно повывелись.
Тень накрыла окно, и на чердаке стало темно. Могучие крылья хлопали на улице, и трубили трубы – громко-громко. Не сразу я сообразил, что так кричит мантикора.
– Пойдём! – Иришка потянула меня к двери. – У меня арбалет есть. Мы её пристрелим!
– Стой! Не надо.
– Почему? Это же враг.
– Это ваш символ.
– Да... – Иришка остановилась: – Знаешь, Адвей, я в восемь лет любила прятаться в статуе мантикоры. У нас за дворцом стояла. А теперь её снесли.
От удара лапы вылетели стёкла из окна. Иртанетта даже не оглянулась:
– Теперь у нас другой символ. Ничего с этим не поделаешь.
Мы сбежали на первый этаж, и никто не встретился на пути. Дом был пуст, но заброшенным не выглядел. Лупоглазая кукла на полке, детская соломенная шляпка, дракон на обоях, нарисованный неумелой детской рукой.
Здесь выросла Иртанетта. У меня никогда не было своего дома. Разве что в детстве, до Элейны. Но я почти забыл те времена. Чужая тайна, чужой мир... Чужой – и в то же время такой близкий мне и родной. Я буду сражаться за него.
Девушка отбросила рогожу, прикрывающую арбалет:
– Помогай! Ты сильнее, быстрее справишься!
Я схватился за рукоятки арбалета. Лонотские оружейники не любят сложных решений: как работает механизм, понял бы и ребёнок. Зарядив арбалет, я сунул его Иришке. Та приняла не глядя и сразу же бросилась к двери.
– Открывай!
Выхватив шпагу, я ударил в дверную створку плечом. Остановился, настороженно оглядывая небо. С виброклинком меня учили работать. Шпага отличается лишь тем, что она хрупче. Джассера или Хаалу я победить вряд ли смогу, а рядового десантника – запросто, даже рунарха. Вот только противостоят мне сейчас не люди – мантикоры.
– Жди... Жди, Адвей, – бормотала Ира. – Сейчас...
Она стояла, широко расставив ноги и уперев ложе арбалета в плечо. Весит оружие немало, я уже убедился. И как она с ним управляется?
На крыше загремела жесть. Крылатая тень махнула с крыши. Понеслась по дорожке, опережая своего хозяина. Я затылком чувствовал настороженность Иртанетты.
Сейчас! Ещё немножко!
Тетива зазвенела, как порванное силовое поле. Туша мантикоры врезалась в кусты снежной ягоды, безжалостно круша ветки. Крылья бестолково хлопали, и потоки воздуха сбивали испуганных бабочек, прятавшихся в траве.
Не слушая отчаянных криков Иртанетты, я бросился к поверженному зверю. Мантикора билась в кустах, пытаясь вырваться. Куда попала стрела, я не видел, но кровь хлестала широкой струёй, пачкая измятую листву.
– Адвей! – кричала Иртанетта. – Адвей, верни-ись! Она же не одна!
Мантикора вывернула шею, глядя на меня. В глазах её блестели слёзы. Я дважды предал её: в своём мире и здесь, позволив погибнуть.
– Прости меня! – крикнул я. – Прости!
Чудовище рванулось изо всех сил. В лицо мне полетели комья земли, вихрь взлохматил волосы. Мантикора сумела взлететь и висела теперь над деревьями, мучительно молотя крыльями. Кровавая морось оседала на рубашке, лице и волосах.
– В нас нет никакого зла, – думал я, глядя на раненого зверя. Тьма в нас – это сила, которую мы предали. Загнали в угол, заставив бороться за выживание.
– Прости!! – закричал я. Печально затрубив, зверь сделал круг надо мной и полетел к морю. Две другие мантикоры, так и не решившиеся снизиться, летели следом, страхуя раненое чудовище.
Иртанетта мчалась ко мне. Тяжелый арбалет бил её по плечу. Добежав, она прицелилась вслед улетающим зверям.
– Нет... далеко... – Опустив арбалет, принцесса бессильно обвисла в моих руках. – Господи!.. – всхлипывала она. – Адвей, зачем ты... Они же твари!.. Без жалости и любви!
– Я виноват перед ними. Теперь уже дважды виноват.
Она не понимала. Искательно заглянув мне в глаза, она спросила:
– Может, пойдём отсюда?.. Во дворец. Я столько тебя ждала. – Торопливо, словно опасаясь, что я откажусь, она продолжала: – Мы праздник устроим. В Лоноте давно не было праздников. А, Адвей?.. О том, как ты Итера победил, уже легенды ходят.
Я кивнул. Иришка счастливо прошептала:
– Ура! В Лоноте будет праздник!
* * *
Весть о моём появлении разнеслась мгновенно. Горожане вытаскивали из сундуков пропахшие нафталином выходные кафтаны. Женщины рылись в шкатулках с драгоценностями, счастливо кричали дети.
Для радости и удачи все эти годы Лоноту не хватало одного – праздничного настроения. Я принёс его в город. Измученные лица женщин расцвели румянцем. Мужчины выпрямились, расправили плечи.
Несчастья Лонота не ограничивались одними набегами мантикор. С каждым годом поля родили хуже и хуже. Деревья в лесах болели, и сизые бороды лишайника душили ветви. Волки вырезали стада. Всё больше рождалось детей-уродов.
Анфортас, хромой король, уже не поднимался с постели. Смрад его язв отравлял страну, превращая Тиль, Лонот, Блэгиль и Аваниль в выморочные земли. Уже сейчас жители Лонота походили на призраков – столько горя им приходилось помнить. Что ждёт их дальше?
Полуденный покой наполнял двор лонотских правителей. Мы с Иртанеттой сидели за столиком у распахнутого окна. Окно уходило высоко ввысь, витражи его украшала летящая среди звёзд обнажённая фигура. Я так и не смог определить – мужчина это или женщина. Скорее и то и то. На столике стояли откупоренная бутылка вина и два бокала. А ещё – плетёное блюдо с виноградом и сливами. Лёгкий ветерок доносил с моря запахи водорослей, жасмина и яблок. Внизу бушевал праздничный город. Тут и там загорались масляные искры факелов, вспыхивали фейерверки. Играла музыка.
– Солнце не хочет закатываться, – сказала Иртанетта. – С тех пор как погиб отец, ночь не наступает. Адвей, ты прикажешь солнцу закатиться?
– Легко, – на меня напало бесшабашное веселье. Я отставил в сторону полупустой бокал и вытянул к окну руку: – Солнце! Приказываю тебе закатиться, ибо для праздника хорош вечер, день же – для трудов праведных. – Я повернулся к принцессе: – Так хорошо?
Она смотрела на меня с немым обожанием:
– Ты чудо, Адвей! Только это надо было сделать попозже. На главной площади, чтобы все видели.
– Они и так поймут, что пришёл новый король.
Я осторожно коснулся плеча Иришки – там, где по коже расползалось сине-багровое пятно. Иртанетта смутилась:
– Это синяк. След от арбалета. Не сходит, что с ним ни делай. И спрятать не удаётся...
Она вздохнула. Мои слова о новом короле придали ей смелости.
– Адвей, ты ведь не покинешь меня? Ты... навсегда вернулся?
Я опустил голову. Ну как объяснить, что это не от меня зависит?
– Скажи, зачем ты пришёл?
– Ради тебя, Иришка. Но мне придётся вернуться. В моём мире идёт война. И ещё – мне надо встретиться с Анфортасом.
– С Анфортасом? Так вот что тебе нужно... – протянула она. – В замке Короля-Рыбака хранится не только Грааль. Как я забыла! Ещё и копьё Лонгина. Абсолютное оружие, которым можно сокрушить любого врага.
В глазах её застыла боль. Я слишком хорошо её знаю – несмотря на то, что мы встретились впервые после долгой разлуки. Иртанетте двадцать, а она до сих пор одинока. И это в мире, где девушки в пятнадцать лет уже замужем. Где королевства не могут существовать отдельно от своих властителей.
А страна погибает. И никто не может их спасти – Иртанетту и Лонот. Никто, кроме меня.
– Я сейчас сплю, понимаешь? Сплю – и путешествую здесь, в Лоноте. Скорее всего, мой сон продлится часов восемь.
– Значит, у нас есть сутки, – задумчиво сказала она. – Там, где ты сейчас, очень опасно?
– Нет. Меня оберегают друзья.
Иришка грустно улыбается. Накрывает мою ладонь своей:
– Адвей, ты ведь совсем не умеешь лгать. И тогда тоже не умел. Прости меня. У тебя беда, а я... Ладно. Пойдём.
– А твои подданные?
– Пусть веселятся. У них праздник. – Она схватила меня за локоть, встряхнула легонько: – Улыбнись, Адвей! Сколько ни осталось времени – всё наше. Знаешь, ведь так даже лучше. Я по-настоящему буду с тобой. – Она наклонилась ко мне и шепнула на ухо: – Я живая. Живая и настоящая. А вовсе не воплощение этой... феми... мининной сущности. Как твои учителя говорят.
Она выплеснула остатки вина в бокал и выпила одним махом.
– Пойдём!..
Лицо её раскраснелось. Она схватила меня за руку и потащила по коридорам дворца. Несколько раз нам навстречу попадались слуги. Иришка что-то кричала им, весело хохоча, и они, почтительно кланяясь, уходили прочь. Мы отыскали Маллета – постаревшего и погрузневшего. Ворча, он выдал нам два фонаря и ключи от бестиария. Маллет так торопился вернуться к своим бутылкам, что даже не попрощался с нами.
Лонотский зверинец обеднел. У горожан не хватало ни сил, ни средств, чтобы содержать коллекцию чудовищ. Мы прошли под гулкими сводами пещеры, и свет фонарей увязал в кварцевом инее на потолке. Клетки были пусты, однако мускусный запах чудовищ никуда не делся. Ленивый сквознячок колыхал обрывки паутины. Борозды, оставленные когтями дракона, уныло темнели на стене.
Фонари горели тускло, и белый шёлк платья любимой освещал мне путь. Когда мы проходили мимо того места, где погиб Итер, я оглянулся. Бессмертный бретёр... Словно ледяной ладонью кто-то провёл по спине, и тени бестиария превратились в призраков.
Иришка обернулась:
– Не отставай, любимый! Река уже близко.
Её покачивало. Звонкая тишина подземелья пугала её, но принцесса скорее умерла бы, чем призналась в этом.
– Мы найдём лодку? – спросил я. – А дорогу?
– Река вынесет, – ответила Иртанетта и отвернулась. – Она не знает других путей.
Река действительно не знала других путей.
Мы сидели, обнявшись, на корме лодки, а вокруг бурлила чёрная вода. Слепые рыбины сотнями приплывали на свет фонаря, высовывая из воды уродливые морды. Что их привлекало, не знаю. Иришка дремала, уютно положив голову мне на колени.
Я вгляделся в её сонное лицо. От неулыбчивой девчонки, что я встретил когда-то, почти ничего не осталось. Иришка стала красавицей. Вот только эта скорбная складка на переносице... Я пригладил ладонью Иришкины волосы.
Могу ли я остаться здесь? Не так, урывками, по нескольку часов воровского присутствия, а навсегда? Внезапно я понял, что мы с ней в одинаковой ситуации. Она ждёт, а я – ищу. Она превращается в Грааль, а я его нахожу.
И наши земли в опасности. А кто их спасёт, одному богу известно.
– Я не брошу тебя, – прошептал я, гладя её по щеке. – Нет, не брошу. Не знаю как, но я постараюсь. Хватит. Каторжников предал, Асмику. Симбу – тоже. Слишком уж многих пришлось оставить позади.
Я наговаривал на себя. Под давящим сводом подземного русла, среди всплесков рыбьих хвостов. Но уж больно тяжело было сознавать, что судьба тащит меня, как лодку, а я ни грести не могу, ни увидеть, когда же река закончится.
Кусок скалы за поворотом спускался близко к воде – так, что мне пришлось пригнуться. А когда скала кончилась, я чуть не закричал от радости. Вдали показалось пятнышко света. Выход! Я нашел его – сам, без Короля-Рыбака!
Мы пристали к берегу. Воспоминаний о стране Анфортаса почти не сохранилось. Да и не помогли бы мне они. Вместо скрюченных больных деревьев чернели пеньки. Траву сменил мох в сизой паутине кукушкина льна. Сухими змеиными шкурками сверкали коробочки болотного мака.
Над страной Анфортаса расстилался туман. Гнилой, едко пахнущий – словно туберкулёзная мокрота. Платье Иртанетты пропиталось водой и липло к ногам. Скоро она устала и выбилась из сил. Я подхватил её на руки и понёс.
– А помнишь, когда-то мы бежали наперегонки? – спросила она. – Ты пыхтел как паровоз, но всё равно не сдавался.
– И мы хотели уплыть на яхте – далеко-далеко...
Воспоминания придали мне сил. Иришка лёгкая, но нести её на руках, да ещё по болоту, трудно. Тем не менее я шёл. Проламывался сквозь мох и бурелом, забыв, кто я, куда и зачем иду. Иногда в тумане мелькали крылатые тени – охотились мантикоры. Когда трубный рёв раздавался совсем рядом, я ставил Иртанетту на землю, а сам доставал шпагу и ждал. Рано или поздно мантикоры улетали прочь.
Тропинка, по которой мы с Анфортасом шли когда-то к замку, отыскалась случайно. Нашла её Иртанетта. Сам бы я так и остался среди болот, не заботясь о том, выйду ли куда-нибудь. Едва мы стали на дорожку, как Иришка почувствовала себя лучше. Скоро она смогла идти без моей помощи.
Через какую-то сотню шагов мы очутились возле подвесного моста. Изо рва поднимались горячие испарения и доносилось клокотание. Я так и не смог определить, был ли это голос живущих во рву чудовищ или бурлила кипящая вода.
На краю настила, сгорбившись, сидел человек. Подле него стояла корзинка с зеленью и копчёной рыбой. На коленях лежал вытертый бурдюк с водой.
Лицо незнакомца скрывала густая неряшливая борода, и я не сразу понял свою ошибку.
Он не был человеком.
Глава 5. НИКТО, КРОМЕ МЕНЯ
– Счастливый день, душа гранд-ассасин, – помахал я ему рукой.
Лир поднял голову:
– А, это ты, человек Андрей... – В голосе его звучала усталость. – Хорошо, когда всё заканчивается.
Я сел рядом с ним. Воняло от рунарха невыносимо. Зная чистоплотность их расы, я терялся в догадках: как он сам себя терпит? Принцесса осталась стоять.
– Что с Джемитином? – спросил Лир. – Он должен был отыскать тебя.
– Джемитин погиб. Его сожрала симбионка.
– Этого я и боялся. Она слишком ответственно подходила к делу. А Весенняя Онха?
– Её коснулся душепийца.
– Всё одно к одному. Три рунарха знали, что происходит. И вот: Джемитин погиб, Видящая Кассиндра пропала на Казе, а Весенняя Онха... – Голос его прервался. По грязным щекам потекли слёзы. – Доченька моя. Всё пропало... – прошептал он. – Лучше умереть...
– Умереть? – не выдержала Иртанетта. – Где же твоё мужество, бродяга? Своей бабе под юбку засунул? Ты отравил все миры! Ты! Ты! Ты!
Иришка бросилась на рунарха и пнула его в бок:
– Убийца!!
– Стой! – Я схватил её и оттащил в сторону. – А ну прекрати. Не позорься.
– Он убийца! Он хотел похоронить тебя во льду!
– Нет. Выслушаем его, пусть расскажет.
Иртанетта затихла. Я обернулся к рунарху:
– Рассказывай. Всё, от начала и до конца. И ничего не упусти.
Рунарх растерянно пожевал губами.
– Ты не поймёшь, человек. Для понимания сути вещей начинать надо издалека Открытие человека Роберта Донадью...
– Не оправдывайся. Рассказывай.
Что должно произойти с маленьким человеком, чтобы он бросился убивать драконов? Свергать тиранов и основывать государства? Какой вирус переносят старики в остроконечных колпаках, заставляя третьих сыновей захудалых лордов пускаться в путь?
Герои.
Победители.
Те, кто меняет.
Рунархов давно интересовал этот вопрос. Лир был уверен, что ответить на этот вопрос можно, лишь изучая человеческую психику. Рунархи – хищники-одиночки, они мыслят иначе.
Модель человеческой психики известна – это Лонот. Рано или поздно изыскания Лира должны были привести к замку Анфортаса.
И Граалю.
– Вот, – Лир вытянул руки. В ладонях его плескался жидкий алый свет, похожий на расплавленный металл. Чистоту его портили чёрные разводы.
– Что это?
Свет разломился надвое. Заблестело золото в кровавой дымке, превращаясь в драгоценную чаша и огненный наконечник на чёрном древке.
Грааль и Копьё Лонгина.
– Сир Анфортас отнёсся к нам с пониманием. Я попросился к нему в сыновья, чтобы понять, что чувствуете вы, люди. Он не отказал. На несколько часов мы, рунархи, стали его детьми. Я прикоснулся к Граалю. Ощутил биение силы, что гонит вас к новым завоеваниям.
Чёрное копьё в его ладони шевельнулось. Стало сверкающей шпагой, покрытой золотыми рунами. Каменным топором, забрызганным бурыми потёками. Абстрактной линией, уходящей в небеса.
– Всё имеет оборотную сторону. Прикоснувшись к Граалю, я должен был принять его антитезу – Клинок Каина. – Он погладил линию, и та отозвалась грозным звоном. – Это абсолютное оружие, срединник. Ничто не может противостоять ему. Окажись на том конце человек, звездолёт, планета или философское воззрение – всё погибнет в единый миг. Но всегда надо помнить, что есть второй конец оружия. Мы не знаем, что погибнет там и кто окажется под ударом.
– Ты говорил о нескольких часах, – напомнил я. – Почему же ты не отдал Грааль Анфортасу?
Рунарх горько усмехнулся:
Лир поднял голову:
– А, это ты, человек Андрей... – В голосе его звучала усталость. – Хорошо, когда всё заканчивается.
Я сел рядом с ним. Воняло от рунарха невыносимо. Зная чистоплотность их расы, я терялся в догадках: как он сам себя терпит? Принцесса осталась стоять.
– Что с Джемитином? – спросил Лир. – Он должен был отыскать тебя.
– Джемитин погиб. Его сожрала симбионка.
– Этого я и боялся. Она слишком ответственно подходила к делу. А Весенняя Онха?
– Её коснулся душепийца.
– Всё одно к одному. Три рунарха знали, что происходит. И вот: Джемитин погиб, Видящая Кассиндра пропала на Казе, а Весенняя Онха... – Голос его прервался. По грязным щекам потекли слёзы. – Доченька моя. Всё пропало... – прошептал он. – Лучше умереть...
– Умереть? – не выдержала Иртанетта. – Где же твоё мужество, бродяга? Своей бабе под юбку засунул? Ты отравил все миры! Ты! Ты! Ты!
Иришка бросилась на рунарха и пнула его в бок:
– Убийца!!
– Стой! – Я схватил её и оттащил в сторону. – А ну прекрати. Не позорься.
– Он убийца! Он хотел похоронить тебя во льду!
– Нет. Выслушаем его, пусть расскажет.
Иртанетта затихла. Я обернулся к рунарху:
– Рассказывай. Всё, от начала и до конца. И ничего не упусти.
Рунарх растерянно пожевал губами.
– Ты не поймёшь, человек. Для понимания сути вещей начинать надо издалека Открытие человека Роберта Донадью...
– Не оправдывайся. Рассказывай.
* * *
Что должно произойти с маленьким человеком, чтобы он бросился убивать драконов? Свергать тиранов и основывать государства? Какой вирус переносят старики в остроконечных колпаках, заставляя третьих сыновей захудалых лордов пускаться в путь?
Герои.
Победители.
Те, кто меняет.
Рунархов давно интересовал этот вопрос. Лир был уверен, что ответить на этот вопрос можно, лишь изучая человеческую психику. Рунархи – хищники-одиночки, они мыслят иначе.
Модель человеческой психики известна – это Лонот. Рано или поздно изыскания Лира должны были привести к замку Анфортаса.
И Граалю.
* * *
– Вот, – Лир вытянул руки. В ладонях его плескался жидкий алый свет, похожий на расплавленный металл. Чистоту его портили чёрные разводы.
– Что это?
Свет разломился надвое. Заблестело золото в кровавой дымке, превращаясь в драгоценную чаша и огненный наконечник на чёрном древке.
Грааль и Копьё Лонгина.
– Сир Анфортас отнёсся к нам с пониманием. Я попросился к нему в сыновья, чтобы понять, что чувствуете вы, люди. Он не отказал. На несколько часов мы, рунархи, стали его детьми. Я прикоснулся к Граалю. Ощутил биение силы, что гонит вас к новым завоеваниям.
Чёрное копьё в его ладони шевельнулось. Стало сверкающей шпагой, покрытой золотыми рунами. Каменным топором, забрызганным бурыми потёками. Абстрактной линией, уходящей в небеса.
– Всё имеет оборотную сторону. Прикоснувшись к Граалю, я должен был принять его антитезу – Клинок Каина. – Он погладил линию, и та отозвалась грозным звоном. – Это абсолютное оружие, срединник. Ничто не может противостоять ему. Окажись на том конце человек, звездолёт, планета или философское воззрение – всё погибнет в единый миг. Но всегда надо помнить, что есть второй конец оружия. Мы не знаем, что погибнет там и кто окажется под ударом.
– Ты говорил о нескольких часах, – напомнил я. – Почему же ты не отдал Грааль Анфортасу?
Рунарх горько усмехнулся: