Страница:
Тогда капитан встал к румпелю в помощь шкиперу Луаду. Но, поборовшись с ветрами с четверть часа, он оставил его одного и сходил вниз, под палубу, в ту часть корабля, где работали на рычагах два полутарха. Впрочем, им помогали уже и все остальные тархи-матросы, вот только – каким-то образом Сухром это и сам понял – они все равно не выгребали, кораблю требовалось больше сил в отчаянно машущих крыльях.
Когда капитан снова поднялся на палубу, он твердым шагом подошел к Сухрому, около которого стоял верный Датыр, и тоном, не терпящим возражения, едва ли не приказал:
– Сэр рыцарь и ты, оруженосец, придется вам помочь ребятам на крыльях. Если не выгребем… Нет, об этом не следует думать.
Пришлось рыцарю и Датыру встать к двум большим рычагам, которые надо было крутить плавными жестами, чтобы они, подобно веслам, загребали за бортами летающего корабля воздух. Вроде бы это было не слишком трудно, Сухрому показалось, что он справится с этим без труда. Зато когда и гром стал звучать особенно часто и близко, ворочать этими рычагами, ходившими еще совсем недавно легко и без сопротивления, сделалось на редкость тяжело. Они стояли вдвоем с Датыром, и каждый у своего борта сражался – действительно сражался, не иначе – со своими рычагами, глядя в спины четырех хлипких птицоидов, которые тоже что-то пытались сделать с рычагами попроще, вот только им это удавалось еще хуже, чем орденцам, хотя они и расположились по двое на каждом из устройств. Труднее всего, без сомнения, было штатным гребцам корабля, полутархам, которые встали к передней паре рычагов и работали так, что по их спинам тек пот, а мускулы вздувались такими узлами, что Сухром даже подивился. Он не видел таких силачей очень давно, пожалуй, им могли позавидовать и завзятые бойцы, может быть, даже большая часть рыцарей Бело-Черного Ордена.
И все-таки они не справлялись. Корабль трепало так, что не раз, и даже не десяток раз начинало казаться, что он рассыпается. «Раскат» скрипел, трещал и бился своими частями, будто от него и впрямь отламывались куски. Удары воздуха в баллон наверху стали звонкими, будто бы кто-то колотил в огромный бубен. Качка пошла такая, что и рыцаря, и его Датыра вдруг укачало, чего на летучем корабле не бывало прежде, и вывернуло наизнанку, но от рычагов они отойти не посмели, потому что кто-то из гребцов корабля – полутарх – встал к ним лицом и начал рычать что-то на своем непонятном языке, но смысл-то был ясен, оставить сейчас, именно сейчас рычаги корабля было невозможно.
Это был уже какой-то кошмар. Вдобавок неожиданно стал лить дождь, настоящая вода, редкими косами бросаемая ветром сбоку, обтекая баллон над кораблем, пробивалась и в трюм. Или они стали так крениться на порывах ветра, что дождь доставал их, падая, как ему положено, почти отвесно.
А работа уже стала изматывающе-непрекращаемой, она длилась и длилась, и не было видно конца этой буре… Внезапно около рыцаря оказался шкипер Луад, он прокричал, пробуя переорать звон гондолы над кораблем и удары грома:
– Придется снять двух матросов, что-то не в порядке наверху, мы теряем высоту… Хуже нам редко доставалось, сэр.
– Успокоил, бес ему в ребро, – проворчал Датыр негромко, но Сухром его услышал и вынужден был с ним согласиться.
Невысоких и легоньких тархов, оставшихся на каждом из рычагов в одиночку, стало так болтать, что создавалось впечатление – не столько они крутят свои рукояти, сколько сами крутятся с ними заодно.
А потом один из передних гребцов упал, он попросту не мог больше работать, и это было понятно. Перед глазами у Сухрома тоже стояла пелена, будто бы его в полном доспехе заставили бежать двадцатимильный марш или переплыть море… тоже в доспехе, да еще с мечом за спиной.
Корабль некоторое время стало бить чрезвычайно сильно, все прежние удары, которые он выдерживал, показались в эти минуты ласковым поглаживанием, и из-за этого у Сухрома сломалась система его рычагов… То есть что-то треснуло, потом громко раскололось, и дерево под его рукой прошила длинная трещина, о край которой он тут же занозил себе ладонь изрядной щепкой. А ручка, похожая на весельную, стала вращаться совсем свободно, он не ощущал ответного давления, он чуть не упал от этого, но удержался на ногах именно потому, что держался за рычаг…
И тотчас второй из гребцов-полутархов стал махать ему и что-то орать на своем невнятном языке. Один из настоящих, маленьких птицоидов повернулся и попытался перевести… Сухром почти ничего не услышал, но все же понял, что тот ему пытался передать:
– Переи-йти… пер-днее… …сло!
Сухром кивнул, мол, понял, на ватных ногах протопал в нос гребного отделения, чуть не завалившись на особенно сильных качаниях палубы, хотя и падать в этой тесной, забитой рычагами и живыми гребцами коробке было почти некуда, встал к тому… веслу, которое до него крутил выдохшийся полутарх.
Работать на этом механизме было еще труднее, чем на его прежнем. Эта работа потребовала от него всех сил, которых и так было уже не слишком много. Но он все же старался, работал и давил, крутил, проворачивая невыносимо тяжкую рукоять… А упавший гребец тем временем лежал в крохотном закутке в самом носу их кораблика и почти бессмысленно смотрел на вставшего на его место рыцаря. Сухром уже видел этот взгляд, правда, у других существ. Он означал, что тот, кто так вот смотрит, попросту надорвался. И почти всегда это заканчивалось одним – такое вот уже даже не вполне разумное существо некоторое время болело, затем неизбежно умирало…
Но этот дикарь оказался не таким, он все же поднялся, постоял, покачиваясь, а затем… снова встал к рукояти, которую до этого крутил один из матросов-птицоидов. А тот перешел в помощь своему товарищу, чтобы работать вдвоем. Трудно сказать, помогло ли это, или удары непогоды в корабль стали слабее, но почему-то после этого показалось, что буря стихает, по крайней мере, становится вполне переносимой.
А потом непогода и впрямь стала смиряться, становилась тише, правда, не так быстро, как хотелось бы… Но все же она явно уходила в сторону, вернее, корабль вырвался из ее плена и уходил в более спокойные небеса. Хотя поработать пришлось еще не час, и даже не до конца ночи… Но когда утро все же поднялось в своей свежести после бури над теми землями, над которыми пролетал «Раскат», откуда-то сверху донесся крик, и тогда… Да, тогда тот полутарх, который не падал, который всю бурю простоял на своем весле и даже сумел ими всеми командовать, бросил свой рычаг и тоже сполз по борту на палубу. Теперь рычагами могли работать, как ни странно, только два тарха-матроса, которые разбили свою пару и встали к передним веслам.
А Сухром, поддерживая Тальду, который тоже устал и выглядел, будто тень себя прежнего, поднялись на палубу. Они увидели солнышко и пелену непогоды еще неподалеку, но все же – сзади. А на рулях корабля стоял почерневший от усталости Луад, все же он был помоложе, и уважение к капитану заставило его не оставлять пост, давая отдых мастеру Вилю.
Сам Виль сидел на палубе и смотрел через столбики ограждения на поднимающееся солнце. Заприметив, что к нему идет рыцарь со слугой, он поднялся на подрагивающие от слабости ноги и с еще более диким, чем обычно, выговором оповестил:
– Мы не разбились, сэр… Хотя вынужден признать, я пару раз думал, что мы не увидим рассвета.
Сухром осмотрелся: крыло с левого борта, которое, вероятно, крутил он и которое сломалось, висело, бессильно уронив свою плоскость к земле, трепыхаясь, как обыкновенная тряпка; сама земля была близко, они шли настолько невысоко, что она не сливалась в общую поверхность, при желании можно было рассмотреть отдельные кустики пустынной колючки либо некрупные камни; баллон наверху сморщился, он тоже казался усталым, будто бы его долго мяли, да так и не расправили.
– Одного из матросов сдуло ветром, – сказал капитан Виль. – Не знаю уж, успел он выдернуть из-под пелерины крылья, если нет, то… Мы были невысоко, сэр, у него оставалось мало времени. Эх, следовало бы заставить их работать хотя бы голыми по пояс, но я понадеялся… Впрочем, тут все равно пустыня на сотню лиг в любую сторону, вряд ли у него достанет сил дойти до края без воды.
– Как так – без воды? – спросил Сухром и не узнал своего голоса. – Дождь же был…
– Сэр, этот дождь успевает тут высохнуть, прежде чем упадет на поверхность. Посмотрите сами, воды на этой земле нет, может, и не бывало никогда.
Сухром посмотрел на пустыню за бортом. Она выглядела… гм… Действительно, она выглядела так, будто никогда дождь не выпадал на эти пески и разводы глины. Она была отчаянно сухой, само упоминание воды казалось тут невозможным. А капитан Виль тем временем продолжил:
– Еще одному матросу перебило руку, он зазевался, а стропа дернулась, и удар пришелся по руке… Не знаю, срастется ли кость, ее ведь передавило так, что рука болтается на одной коже.
– Где он?
– Лежит в кубрике, сэр. Я отослал его, вот чуть отдохну, попробую отрезать ее совсем, чтобы не загнила. Может, удастся его спасти, хотя… Кому нужен однорукий? Но не выбрасывать же его за борт? Он был хорошим матросом, не слишком смышленым, но правильным, и я знаю его мать…
Отвлекшись от собственных ощущений, капитан сейчас был хмурым, усталым донельзя, злым даже, но он уже думал о том, каково придется его кораблю без двух матросов. И он соображал, кажется, где находились хирургические инструменты, которые следовало вскоре использовать, чтобы спасти раненому жизнь, хотя бы жизнь, если уж не повезло спасти ему руку.
– Пожалуй, сэр, я приготовлю завтрак, – предложил Датыр, несильно подвигав плечами, чтобы Сухром отпустил его. – На всех, – добавил он и тряхнул седой головой. – Все же команде следует подкрепиться.
– Было бы неплохо, – кивнул капитан, – прежде чем они займутся ремонтом крыльев. – И тогда он повернулся к рыцарю. – А ты, господин рыцарь, иди к себе, попробуй уснуть, если хочешь. Ведь теперь, – он попытался неумело улыбнуться, – все будет хорошо. Все будет…
– Что тебя беспокоит, капитан? – Рыцарь все же уловил какое-то опасение мастера Виля. – Еще одна буря?
– Вряд ли, сэр, они тут не так часто приходят… Та, что мы сегодня ночью пережили, скорее редкость, чем правило. – Он все же взглянул на Сухрома запавшими глазами, под которыми расплывались синяки величиной с добрый кулак. – Просто нас отнесло непогодой в ту сторону, куда все лоции советуют не забираться. Никогда, ни при каких обстоятельствах.
3
Когда капитан снова поднялся на палубу, он твердым шагом подошел к Сухрому, около которого стоял верный Датыр, и тоном, не терпящим возражения, едва ли не приказал:
– Сэр рыцарь и ты, оруженосец, придется вам помочь ребятам на крыльях. Если не выгребем… Нет, об этом не следует думать.
Пришлось рыцарю и Датыру встать к двум большим рычагам, которые надо было крутить плавными жестами, чтобы они, подобно веслам, загребали за бортами летающего корабля воздух. Вроде бы это было не слишком трудно, Сухрому показалось, что он справится с этим без труда. Зато когда и гром стал звучать особенно часто и близко, ворочать этими рычагами, ходившими еще совсем недавно легко и без сопротивления, сделалось на редкость тяжело. Они стояли вдвоем с Датыром, и каждый у своего борта сражался – действительно сражался, не иначе – со своими рычагами, глядя в спины четырех хлипких птицоидов, которые тоже что-то пытались сделать с рычагами попроще, вот только им это удавалось еще хуже, чем орденцам, хотя они и расположились по двое на каждом из устройств. Труднее всего, без сомнения, было штатным гребцам корабля, полутархам, которые встали к передней паре рычагов и работали так, что по их спинам тек пот, а мускулы вздувались такими узлами, что Сухром даже подивился. Он не видел таких силачей очень давно, пожалуй, им могли позавидовать и завзятые бойцы, может быть, даже большая часть рыцарей Бело-Черного Ордена.
И все-таки они не справлялись. Корабль трепало так, что не раз, и даже не десяток раз начинало казаться, что он рассыпается. «Раскат» скрипел, трещал и бился своими частями, будто от него и впрямь отламывались куски. Удары воздуха в баллон наверху стали звонкими, будто бы кто-то колотил в огромный бубен. Качка пошла такая, что и рыцаря, и его Датыра вдруг укачало, чего на летучем корабле не бывало прежде, и вывернуло наизнанку, но от рычагов они отойти не посмели, потому что кто-то из гребцов корабля – полутарх – встал к ним лицом и начал рычать что-то на своем непонятном языке, но смысл-то был ясен, оставить сейчас, именно сейчас рычаги корабля было невозможно.
Это был уже какой-то кошмар. Вдобавок неожиданно стал лить дождь, настоящая вода, редкими косами бросаемая ветром сбоку, обтекая баллон над кораблем, пробивалась и в трюм. Или они стали так крениться на порывах ветра, что дождь доставал их, падая, как ему положено, почти отвесно.
А работа уже стала изматывающе-непрекращаемой, она длилась и длилась, и не было видно конца этой буре… Внезапно около рыцаря оказался шкипер Луад, он прокричал, пробуя переорать звон гондолы над кораблем и удары грома:
– Придется снять двух матросов, что-то не в порядке наверху, мы теряем высоту… Хуже нам редко доставалось, сэр.
– Успокоил, бес ему в ребро, – проворчал Датыр негромко, но Сухром его услышал и вынужден был с ним согласиться.
Невысоких и легоньких тархов, оставшихся на каждом из рычагов в одиночку, стало так болтать, что создавалось впечатление – не столько они крутят свои рукояти, сколько сами крутятся с ними заодно.
А потом один из передних гребцов упал, он попросту не мог больше работать, и это было понятно. Перед глазами у Сухрома тоже стояла пелена, будто бы его в полном доспехе заставили бежать двадцатимильный марш или переплыть море… тоже в доспехе, да еще с мечом за спиной.
Корабль некоторое время стало бить чрезвычайно сильно, все прежние удары, которые он выдерживал, показались в эти минуты ласковым поглаживанием, и из-за этого у Сухрома сломалась система его рычагов… То есть что-то треснуло, потом громко раскололось, и дерево под его рукой прошила длинная трещина, о край которой он тут же занозил себе ладонь изрядной щепкой. А ручка, похожая на весельную, стала вращаться совсем свободно, он не ощущал ответного давления, он чуть не упал от этого, но удержался на ногах именно потому, что держался за рычаг…
И тотчас второй из гребцов-полутархов стал махать ему и что-то орать на своем невнятном языке. Один из настоящих, маленьких птицоидов повернулся и попытался перевести… Сухром почти ничего не услышал, но все же понял, что тот ему пытался передать:
– Переи-йти… пер-днее… …сло!
Сухром кивнул, мол, понял, на ватных ногах протопал в нос гребного отделения, чуть не завалившись на особенно сильных качаниях палубы, хотя и падать в этой тесной, забитой рычагами и живыми гребцами коробке было почти некуда, встал к тому… веслу, которое до него крутил выдохшийся полутарх.
Работать на этом механизме было еще труднее, чем на его прежнем. Эта работа потребовала от него всех сил, которых и так было уже не слишком много. Но он все же старался, работал и давил, крутил, проворачивая невыносимо тяжкую рукоять… А упавший гребец тем временем лежал в крохотном закутке в самом носу их кораблика и почти бессмысленно смотрел на вставшего на его место рыцаря. Сухром уже видел этот взгляд, правда, у других существ. Он означал, что тот, кто так вот смотрит, попросту надорвался. И почти всегда это заканчивалось одним – такое вот уже даже не вполне разумное существо некоторое время болело, затем неизбежно умирало…
Но этот дикарь оказался не таким, он все же поднялся, постоял, покачиваясь, а затем… снова встал к рукояти, которую до этого крутил один из матросов-птицоидов. А тот перешел в помощь своему товарищу, чтобы работать вдвоем. Трудно сказать, помогло ли это, или удары непогоды в корабль стали слабее, но почему-то после этого показалось, что буря стихает, по крайней мере, становится вполне переносимой.
А потом непогода и впрямь стала смиряться, становилась тише, правда, не так быстро, как хотелось бы… Но все же она явно уходила в сторону, вернее, корабль вырвался из ее плена и уходил в более спокойные небеса. Хотя поработать пришлось еще не час, и даже не до конца ночи… Но когда утро все же поднялось в своей свежести после бури над теми землями, над которыми пролетал «Раскат», откуда-то сверху донесся крик, и тогда… Да, тогда тот полутарх, который не падал, который всю бурю простоял на своем весле и даже сумел ими всеми командовать, бросил свой рычаг и тоже сполз по борту на палубу. Теперь рычагами могли работать, как ни странно, только два тарха-матроса, которые разбили свою пару и встали к передним веслам.
А Сухром, поддерживая Тальду, который тоже устал и выглядел, будто тень себя прежнего, поднялись на палубу. Они увидели солнышко и пелену непогоды еще неподалеку, но все же – сзади. А на рулях корабля стоял почерневший от усталости Луад, все же он был помоложе, и уважение к капитану заставило его не оставлять пост, давая отдых мастеру Вилю.
Сам Виль сидел на палубе и смотрел через столбики ограждения на поднимающееся солнце. Заприметив, что к нему идет рыцарь со слугой, он поднялся на подрагивающие от слабости ноги и с еще более диким, чем обычно, выговором оповестил:
– Мы не разбились, сэр… Хотя вынужден признать, я пару раз думал, что мы не увидим рассвета.
Сухром осмотрелся: крыло с левого борта, которое, вероятно, крутил он и которое сломалось, висело, бессильно уронив свою плоскость к земле, трепыхаясь, как обыкновенная тряпка; сама земля была близко, они шли настолько невысоко, что она не сливалась в общую поверхность, при желании можно было рассмотреть отдельные кустики пустынной колючки либо некрупные камни; баллон наверху сморщился, он тоже казался усталым, будто бы его долго мяли, да так и не расправили.
– Одного из матросов сдуло ветром, – сказал капитан Виль. – Не знаю уж, успел он выдернуть из-под пелерины крылья, если нет, то… Мы были невысоко, сэр, у него оставалось мало времени. Эх, следовало бы заставить их работать хотя бы голыми по пояс, но я понадеялся… Впрочем, тут все равно пустыня на сотню лиг в любую сторону, вряд ли у него достанет сил дойти до края без воды.
– Как так – без воды? – спросил Сухром и не узнал своего голоса. – Дождь же был…
– Сэр, этот дождь успевает тут высохнуть, прежде чем упадет на поверхность. Посмотрите сами, воды на этой земле нет, может, и не бывало никогда.
Сухром посмотрел на пустыню за бортом. Она выглядела… гм… Действительно, она выглядела так, будто никогда дождь не выпадал на эти пески и разводы глины. Она была отчаянно сухой, само упоминание воды казалось тут невозможным. А капитан Виль тем временем продолжил:
– Еще одному матросу перебило руку, он зазевался, а стропа дернулась, и удар пришелся по руке… Не знаю, срастется ли кость, ее ведь передавило так, что рука болтается на одной коже.
– Где он?
– Лежит в кубрике, сэр. Я отослал его, вот чуть отдохну, попробую отрезать ее совсем, чтобы не загнила. Может, удастся его спасти, хотя… Кому нужен однорукий? Но не выбрасывать же его за борт? Он был хорошим матросом, не слишком смышленым, но правильным, и я знаю его мать…
Отвлекшись от собственных ощущений, капитан сейчас был хмурым, усталым донельзя, злым даже, но он уже думал о том, каково придется его кораблю без двух матросов. И он соображал, кажется, где находились хирургические инструменты, которые следовало вскоре использовать, чтобы спасти раненому жизнь, хотя бы жизнь, если уж не повезло спасти ему руку.
– Пожалуй, сэр, я приготовлю завтрак, – предложил Датыр, несильно подвигав плечами, чтобы Сухром отпустил его. – На всех, – добавил он и тряхнул седой головой. – Все же команде следует подкрепиться.
– Было бы неплохо, – кивнул капитан, – прежде чем они займутся ремонтом крыльев. – И тогда он повернулся к рыцарю. – А ты, господин рыцарь, иди к себе, попробуй уснуть, если хочешь. Ведь теперь, – он попытался неумело улыбнуться, – все будет хорошо. Все будет…
– Что тебя беспокоит, капитан? – Рыцарь все же уловил какое-то опасение мастера Виля. – Еще одна буря?
– Вряд ли, сэр, они тут не так часто приходят… Та, что мы сегодня ночью пережили, скорее редкость, чем правило. – Он все же взглянул на Сухрома запавшими глазами, под которыми расплывались синяки величиной с добрый кулак. – Просто нас отнесло непогодой в ту сторону, куда все лоции советуют не забираться. Никогда, ни при каких обстоятельствах.
3
Проснувшись, Сухром поднялся на палубу, Датыра почему-то не было поблизости. На рулях стоял, заметно покачиваясь на слабых ногах, шкипер Луад. Рыцарь подошел к нему, сладко потягиваясь.
– Где капитан? – спросил он.
– Мастер спит, измучился за ночь, – отозвался Луад. И почти пожаловался: – Он не молод, ему нужно сил набраться, чтобы вахты стоять.
– А ты сам-то как?
– В мои-то годы мастер по трое суток не спал, как он говорит.
Рыцарь подумал, что одно дело рассказывать подчиненным разные байки, а совсем другое – на деле исполнять то, о чем говоришь… Но это была не его забота, не следовало подрывать веру в капитана, и все же он ухмыльнулся, потому что шкипер добавил:
– Он на самом деле очень выносливый и нас так приучил… У нас же команда большой быть не может, сэр рыцарь, сам понимаешь. Вот и приходится… – Что приходится, он не добавил. – Ничего, вот вахту отстою и завалюсь-ка спать часов на восемь кряду.
– Датыр где? – спросил Сухром.
– На камбузе обед готовит, чтобы, значит, матросы тоже отдохнули. – Неожиданно шкипер воодушевился. – Ты вот что, сэр рыцарь, не мог бы его за это не укорять? Он будет готовить, тогда мы в общем-то справимся, пока не дойдем до приличного места, где команду можно пополнить, и все снова будет нормально.
– Из твоих матросов больше никто готовить не умеет?
– Умеют, конечно, матрос должен быть на все руки мастер, но… у твоего человека получается вкуснее. Даже из наших продуктов, которые не всегда свежими бывают.
Рыцарь задумал было поговорить о том, что это его удивляет. На настоящем корабле, когда все продукты приходится на долгие месяцы запасать, скудость корабельного рациона понятна и простительна, но ведь они почти всегда могли приспуститься и закупить продукты посвежее, а следовательно, у них не может кормежка быть такой уж сложной проблемой, но не успел… потому что глаза шкипера вдруг округлились, хотя и так были от недосыпания как плошки, и он прошептал что-то на своем языке, да так выразительно, что рыцарь обернулся.
Они шли над не очень понятной местностью. Это было горное плато, покрытое редким леском, прерываемым значительными песчано-каменистыми проплешинами. Почти строго под ними протекала речка, неглубокая, но чистая и прозрачная. Справа по курсу, правда, далеко, милях в тридцати, если не больше, выступали горы неровной линией, голубые и с белыми, сверкающими вершинами, размазанные кое-где пятнами облаков. Слева виднелся лес погуще, сырой и едва ли не сплошной, вида совсем незнакомого для рыцаря. Этот лес был другим, более высоким, плотным, диким, и широкие листья его деревьев глянцево поблескивали, отражая невысокое небо над ними. В общем, странноватая была местность, но ничего слишком подозрительного в ней Сухром не обнаруживал.
И тем не менее шкипер Луад отчего-то едва ли не шипел. У него даже губы побелели и руки вцепились в румпель летучего корабля так, словно он хотел этими вот пальцами переломить толстое и прочное дерево.
– Что такое? – мирно спросил рыцарь.
Шкипер будто бы очнулся и зашептал жарко:
– Рыцарь, скорее поднимай капитана, мы без него не справимся… И торкни комаду, прикажи – все руки наверх.
Дальше он заговорил по-своему, но Сухром и так уже сообразил, что дело серьезное, пусть он и не понимает пока, в чем опасность.
Капитан поднялся легко и, хотя заметно не выспался, все же вышел, завязывая поясок своего длиннополого халата на ходу. А вот команда заворчала, особенно заметно взрыкнули полутархи, но рыцарь привык к неповиновению подчиненных, а потому сволок одного из гамака на палубу, хотя ногой гребного матроса не пнул, пожалел, потому что это был тот самый парень, который упал во время ночного шторма без сил.
Зато когда все выбрались на палубу и капитан, разглядев горизонт, что-то сказал матросам, те забегали как угорелые. Они определенно к чему-то готовились.
Рыцарь с интересом отошел к носу их кораблика и принялся рассматривать, как команда носится, подтягивая какие-то стропы, что-то меняя в рулях и крыльях, которые до того бессильно висели по бортам «Раската», и даже… Рыцарь едва поверил своим глазам, потому что тархи вытащили откуда-то несколько арбалетов и мешок с тяжелыми, едва ли не на треть металлическими болтами для них.
Он так увлекся разглядыванием, что и не заметил, как к нему подошел Датыр, который облизывал ложку и непонимающе крутил головой.
– Господин мой, – он чуть поклонился, хотя это движение походило едва ли не на фамильярный кивок, – что-то происходит?
– Не знаю. Ты чего это задумал готовкой заниматься?
– Всегда любил это дело, – признался Датыр. – А тут такая ситуация, что у них некому поручить, да и не умеют они по-настоящему кухарить, вот и решил, господин… Ты же не против, делать все равно нечего, а путешествие наше, похоже, затягивается. Капитан сказал, буря нас в сторону отнесла… А что тут случилось?
– Не знаю, – признался рыцарь. – Но что-то явно происходит, не для баловства же они эти штуки вынесли. – Он кивнул на арбалеты.
А потом снова стал осматриваться. Ничего по-прежнему было непонятно, небо оставалось чистым, лес вдали, правда, выглядел слегка угрожающе, но он и раньше был таким, горы казались далекими… Нет, ничегошеньки особо опасного рыцарь не видел.
А вот капитан полагал иначе. Он сам встал к рулям, даже не спустился, чтобы переодеться, видимо, время было дорого. Луад принялся командовать, подготавливая команду к чему-то… Датыр постоял рядом да и пошел в каюту. А когда вышел, на нем был боевой нагрудник, а в руках он тащил три клинка – меч Сухрома, свой меч и укороченный леворучный меч, который в некоторых боях рыцарь применял вместо щита.
Капитан Виль увидел это и руками замахал.
– Нет, господа, если у вас имеются луки… – Дальше шло что-то непонятное. Потом он образумился и прокричал уже по-людски: – Лучше наши дротики из трюма принесите, если вы мастера их использовать.
– Ну от мечей-то под рукой вреда тоже не будет, – высказался Датыр.
Передал мечи рыцарю, который тут же перекинул перевязь через плечо, а с другой стороны приспособил к поясу и леворучник. Потом оруженосец и сам вооружился и лишь после этого спросил у шкипера, где он может найти дротики, о которых говорил капитан.
Дротики он и вправду скоро принес, было их штук двадцать, они были легковаты, по мнению Сухрома, изготовлены под другую руку, не под его, причем, как у старинного пилума, листовидное жало прикреплялось к древку длинным, чуть не в три ладони, металлическим стержнем. Вот только у пилума это было сделано, чтобы невозможно было отрубить наконечник, а на дротиках казалось излишеством. Зато от этого стержня дротик становился тяжелее и, возможно, имел неплохую пробивную способность. Хотя Дытыр, проверив острия, сокрушенно покачал головой:
– У нас бы за такую заточку иной сержант зубы кулаком пересчитал.
– Они не солдаты, Датыр, они… – Как назвать матросов воздушного корабля, Сухром и сам не знал. – Ты понимаешь, что происходит?
Но оруженосец тоже пока ничего не понимал. К тому же все как-то успокоилось, двоих матросов-тархов капитан вооружил арбалетами и отправил на верх баллона, двое загребных по его приказу спустились вниз, и крылья корабля заскрипели, заработали. А сам мастер Виль налег на рули, и корабль тяжеловато развернулся к горам. Шпипер тем временем что-то делал с гибкими шлангами, раздувающими баллон, рыцарь сообразил, что он пробует поднять «Раскат».
Впрочем, высоту он по-настоящему не сумел набрать, в этой местности и так дышалось нелегко, а когда корабль пошел вверх, это стало и вовсе трудно. Зато шкипер, выполнив свою часть работы, замер у левого борта, напряженно всматриваясь в лес.
Установилось относительное безделье, хотя спокойным его назвать было нельзя. Всем своим опытом бойца рыцарь понял: это не спокойствие, а, быть может, ожидание атаки. Он подошел к шкиперу:
– Кто на нас нападает?
– Тихо, сэр рыцарь, – прошептал шкипер Луад. – Они сейчас слушают нас, кажется, уже поняли, что мы где-то близко.
– Да кто они-то?
И вдруг Сухром сам увидел. Сначала это были какие-то тени, неясные, трудноуловимые на фоне глянцевых листьев тех джунглей, которые оказались теперь у корабля за кормой. Темные пятна, неопределенные и странные, но они действовали разумно, это было ясно сразу. Сначала пять или шесть этих теней выплыли из разрывов между деревьями, а может, и с опушки леса и покружили сообща на малой высоте, значительно ниже «Раската». Потом они стали подниматься кругами, к ним присоединились и другие такие же… Сухром во все глаза смотрел на первую стаю, взмывающую уверенно, сильно и быстро, куда быстрее, чем их летучий корабль.
– Все, – прошептал капитан Виль, и по его лицу, по поту, выступившему у него на лбу, рыцарь понял, что он боится куда больше, чем во время шторма. – Теперь не уйти… А знаешь, рыцарь, я не слышал, чтобы кому-то из наших удавалось с ними справиться.
– Откуда же ты тогда знаешь, что они тут обитают?
– Иногда удавалось убежать, уйти… Они далеко от своих гнездовищ не улетают, поэтому… – Капитан с затаенной надеждой посмотрел на пространство перед собой, в сторону гор. – Нет, не успеть, придется драться, сэр рыцарь.
Сухром задумался, ему казалось, что драться – это что-то привычное, хотя, оглядевшись вокруг, он понял, что драться придется так, как он еще никогда не сражался. Он даже не представлял себе, что тут можно сделать, какой тактики придерживаться.
И вдруг неизвестные существа сразу оказались довольно близко и стали видны в подробностях. Сначала рыцарь принял их за уродливых ящериц – зубастые, длинные, как у всех летающих тварей, клювы, маленькие головы с большими и совершенно невыразительными плоскими глазами, широкие кожистые крылья, забирающие под себя воздух куда уверенней и точнее, чем их корабль. Они были способны даже резко разворачиваться в полете, выставляя вперед ноги с кривыми, здоровенными когтями, каждый из которых был способен убивать и раздирать добычу, не говоря уж о том, что они легко могли пробить их надувной баллон из тонкой ткани… А если подъемная подушка над кораблем будет пробита, тогда и надеяться не на что – это было понятно сразу.
На земле, на открытой и ровной местности, они, эти летучие ящерицы – а может, и настоящие маленькие драконы, – сделают с ними, что захотят. От умелых атак с воздуха, атак голодных и злых хищников защищаться станет невозможно. Сухром почесал шею, потом вспомнил, что он без шлема, и покорябал затылок, но от этого легче не стало, положение становилось действительно сложным… Но рыцарь знал еще вот что – сдаваться нельзя, если враг как-либо внушил тебе, что положение безнадежно, тогда дело будет проиграно еще до того, как, собственно, и начнется.
Пытаясь оставаться спокойным, Сухром поднялся к капитану на возвышеньице, где он ворочал румпель, осведомился ровным тоном:
– Они нас видят? Или… как они ориентируются?
– Мне говорили, – капитан был едва ли не жалок в приступе ужаса, который его одолевал, – они летят на запах.
Рыцарь снова поразмыслил, ничего он не мог сейчас предвидеть, все их попытки сопротивления представлялись беспомощными, тогда он снова спросил:
– А может, мне подняться на баллон этот? Скорее всего, они попробуют туда ударить.
– Нет, сэр рыцарь, они баллон не чувствуют, их наш корабль приманивает… Да и послал я туда двоих матросов, у них крылья, если их даже и сбросят, они смогут попробовать долететь до корабля, догнать нас… А ты камнем вниз полетишь.
Тоже верно, решил Сухром, лететь вниз – этого бы, конечно, не хотелось. Но и в то, что кто-либо из маленьких, слабых тархов сумеет догнать «Раскат» по воздуху, он тоже не верил. Передние крылья корабля сейчас работали, как огромные весла, они придавали кораблю такой ход, такую скорость, какой рыцарь у него, кажется, еще не видел. И все равно тени, превратившиеся в жутких кожистых ящериц, легко летающих и на большей высоте, чем корабль сумел подняться, догоняли его так же верно, как если бы «Раскат» стоял на месте.
Вот только приближались хищники не по прямой, а кругами и словно бы на ощупь или действительно – по запаху. Они кружили, будто осенние листья в порывах ветра, только не падали, а поднимались. И в этом движении была какая-то жуткая животная точность, умелость, едва ли не методичность, нетрудно было догадаться, что они непременно обнаружат корабль, пусть не сразу, но отыщут его на этом воздушном просторе, а когда прольется кровь, решил рыцарь, тогда «Раскату» и наступит конец, окончательный и несомненный…
Потому что такие вот существа хорошо чувствуют кровь на расстоянии и способны отыскать ее куда вернее, чем тот запах, который остается от их «Раската». Все же, пробуя оставаться хладнокровным, он поинтересовался:
– А как вы, тархи, этих тварей называете?
– Птеросами мы их зовем, господин… Но ты все же потише говори.
Хорошо, решил Сухром, значит, птеросы. Он спустился с капитанского возвышения, подошел к Датыру. Зачем-то оповестил его:
– Они называются птеросами.
Датыр едва ли не лениво кивнул. Он осматривал маленький в его-то ручищах и кажущийся почти бесполезным арбалет птицоидов.
– Господин, чтобы мне в драке сподручнее было, дозволь сейчас разок выстрелить из этого… приспособления?
Рыцарь промолчал. Оруженосец зарядил арбалет, он оказался хоть и легкий, но с каким-то сложным рычагом, перезаряжался, взводился и выводил очередную стрелу на тетиву. Всего болтов в одной зарядке было пять, еще один, шестой, можно было приготовить заранее.
Датыр опробовал систему, легко и умело приложил приклад к плечу, прицелился. Птеросов вокруг них было уже четыре, еще три штуки кружили чуть дальше, наверное, им казалось, что с той стороны запах гуще и там они быстрее отыщут свою добычу… Один из ящеров пролетел совсем близко, саженях в пятидесяти, не дальше, Датыр проводил его взведенным арбалетом, но не выстрелил.
– Чего ждешь? – спросил Сухром.
И ведь зря спросил, оруженосец и сам знал, что следует делать, но после этого вопроса выстрелил, получилось, что раньше, чем следовало. Стрела прошла едва не в десятке саженей ниже той твари, в которую Датыр метился.
Он опустил арбалетик, вздохнул:
– Совсем слабая штуковина, даже не знаю, будет ли от нее прок.
– Других-то, потяжелее, все равно нет, – отозвался рыцарь и попробовал арбалетик у Датыра забрать, но тот не отдал.
– Тебе, господин мой, лучше будет все же дротиками их отгонять. А уж я арбалетиком. Больше не промахнусь, знаю, на что он способен и как целить.
Теперь все птеросы оказались в полусотне саженей за кормой, как раз для прицельного выстрела, хотя для броска дротиком – далековато, главным образом потому, что они летели все же повыше корабля, и бросать пришлось бы совсем не так, как рыцарь привык на земле, поэтому дротики казались тоже не самым надежным оружием.
И вот тут, как ни было занято внимание рыцаря Сухрома, он вдруг увидел такое, что застало его врасплох и заставило бы еще больше испугаться, если бы он с детства не умел контролировать страх, перебарывать его, не поддаваться ему ни при каких обстоятельствах. Из легкой, едва ли не прозрачной рощицы на земле, которая проплывала под ними, выступил… Да, вот это была уже не ящерица, это был – ящер. Огромный, даже с той высоты, на которой они летели, он выглядел чудовищным. Под шершавой, складчатой шкурой его гуляли такие глыбы мускулов, что и настоящим драконам, каких Сухром видел на шпалерах или о которых читал, с ним не удалось бы просто так справиться, и хвост у него заканчивался, как показалось рыцарю, чем-то блестящим, вроде жала. А на голове имелось три рога, а это значило… Внизу, оказывается, водились такие чудовища, от которых следовало держаться подальше, то есть, даже спустись корабль на землю, пробуя переждать птеросов, его экипаж попал бы под атаку других ящеров, и, возможно, еще более грозных и опасных.
– Где капитан? – спросил он.
– Мастер спит, измучился за ночь, – отозвался Луад. И почти пожаловался: – Он не молод, ему нужно сил набраться, чтобы вахты стоять.
– А ты сам-то как?
– В мои-то годы мастер по трое суток не спал, как он говорит.
Рыцарь подумал, что одно дело рассказывать подчиненным разные байки, а совсем другое – на деле исполнять то, о чем говоришь… Но это была не его забота, не следовало подрывать веру в капитана, и все же он ухмыльнулся, потому что шкипер добавил:
– Он на самом деле очень выносливый и нас так приучил… У нас же команда большой быть не может, сэр рыцарь, сам понимаешь. Вот и приходится… – Что приходится, он не добавил. – Ничего, вот вахту отстою и завалюсь-ка спать часов на восемь кряду.
– Датыр где? – спросил Сухром.
– На камбузе обед готовит, чтобы, значит, матросы тоже отдохнули. – Неожиданно шкипер воодушевился. – Ты вот что, сэр рыцарь, не мог бы его за это не укорять? Он будет готовить, тогда мы в общем-то справимся, пока не дойдем до приличного места, где команду можно пополнить, и все снова будет нормально.
– Из твоих матросов больше никто готовить не умеет?
– Умеют, конечно, матрос должен быть на все руки мастер, но… у твоего человека получается вкуснее. Даже из наших продуктов, которые не всегда свежими бывают.
Рыцарь задумал было поговорить о том, что это его удивляет. На настоящем корабле, когда все продукты приходится на долгие месяцы запасать, скудость корабельного рациона понятна и простительна, но ведь они почти всегда могли приспуститься и закупить продукты посвежее, а следовательно, у них не может кормежка быть такой уж сложной проблемой, но не успел… потому что глаза шкипера вдруг округлились, хотя и так были от недосыпания как плошки, и он прошептал что-то на своем языке, да так выразительно, что рыцарь обернулся.
Они шли над не очень понятной местностью. Это было горное плато, покрытое редким леском, прерываемым значительными песчано-каменистыми проплешинами. Почти строго под ними протекала речка, неглубокая, но чистая и прозрачная. Справа по курсу, правда, далеко, милях в тридцати, если не больше, выступали горы неровной линией, голубые и с белыми, сверкающими вершинами, размазанные кое-где пятнами облаков. Слева виднелся лес погуще, сырой и едва ли не сплошной, вида совсем незнакомого для рыцаря. Этот лес был другим, более высоким, плотным, диким, и широкие листья его деревьев глянцево поблескивали, отражая невысокое небо над ними. В общем, странноватая была местность, но ничего слишком подозрительного в ней Сухром не обнаруживал.
И тем не менее шкипер Луад отчего-то едва ли не шипел. У него даже губы побелели и руки вцепились в румпель летучего корабля так, словно он хотел этими вот пальцами переломить толстое и прочное дерево.
– Что такое? – мирно спросил рыцарь.
Шкипер будто бы очнулся и зашептал жарко:
– Рыцарь, скорее поднимай капитана, мы без него не справимся… И торкни комаду, прикажи – все руки наверх.
Дальше он заговорил по-своему, но Сухром и так уже сообразил, что дело серьезное, пусть он и не понимает пока, в чем опасность.
Капитан поднялся легко и, хотя заметно не выспался, все же вышел, завязывая поясок своего длиннополого халата на ходу. А вот команда заворчала, особенно заметно взрыкнули полутархи, но рыцарь привык к неповиновению подчиненных, а потому сволок одного из гамака на палубу, хотя ногой гребного матроса не пнул, пожалел, потому что это был тот самый парень, который упал во время ночного шторма без сил.
Зато когда все выбрались на палубу и капитан, разглядев горизонт, что-то сказал матросам, те забегали как угорелые. Они определенно к чему-то готовились.
Рыцарь с интересом отошел к носу их кораблика и принялся рассматривать, как команда носится, подтягивая какие-то стропы, что-то меняя в рулях и крыльях, которые до того бессильно висели по бортам «Раската», и даже… Рыцарь едва поверил своим глазам, потому что тархи вытащили откуда-то несколько арбалетов и мешок с тяжелыми, едва ли не на треть металлическими болтами для них.
Он так увлекся разглядыванием, что и не заметил, как к нему подошел Датыр, который облизывал ложку и непонимающе крутил головой.
– Господин мой, – он чуть поклонился, хотя это движение походило едва ли не на фамильярный кивок, – что-то происходит?
– Не знаю. Ты чего это задумал готовкой заниматься?
– Всегда любил это дело, – признался Датыр. – А тут такая ситуация, что у них некому поручить, да и не умеют они по-настоящему кухарить, вот и решил, господин… Ты же не против, делать все равно нечего, а путешествие наше, похоже, затягивается. Капитан сказал, буря нас в сторону отнесла… А что тут случилось?
– Не знаю, – признался рыцарь. – Но что-то явно происходит, не для баловства же они эти штуки вынесли. – Он кивнул на арбалеты.
А потом снова стал осматриваться. Ничего по-прежнему было непонятно, небо оставалось чистым, лес вдали, правда, выглядел слегка угрожающе, но он и раньше был таким, горы казались далекими… Нет, ничегошеньки особо опасного рыцарь не видел.
А вот капитан полагал иначе. Он сам встал к рулям, даже не спустился, чтобы переодеться, видимо, время было дорого. Луад принялся командовать, подготавливая команду к чему-то… Датыр постоял рядом да и пошел в каюту. А когда вышел, на нем был боевой нагрудник, а в руках он тащил три клинка – меч Сухрома, свой меч и укороченный леворучный меч, который в некоторых боях рыцарь применял вместо щита.
Капитан Виль увидел это и руками замахал.
– Нет, господа, если у вас имеются луки… – Дальше шло что-то непонятное. Потом он образумился и прокричал уже по-людски: – Лучше наши дротики из трюма принесите, если вы мастера их использовать.
– Ну от мечей-то под рукой вреда тоже не будет, – высказался Датыр.
Передал мечи рыцарю, который тут же перекинул перевязь через плечо, а с другой стороны приспособил к поясу и леворучник. Потом оруженосец и сам вооружился и лишь после этого спросил у шкипера, где он может найти дротики, о которых говорил капитан.
Дротики он и вправду скоро принес, было их штук двадцать, они были легковаты, по мнению Сухрома, изготовлены под другую руку, не под его, причем, как у старинного пилума, листовидное жало прикреплялось к древку длинным, чуть не в три ладони, металлическим стержнем. Вот только у пилума это было сделано, чтобы невозможно было отрубить наконечник, а на дротиках казалось излишеством. Зато от этого стержня дротик становился тяжелее и, возможно, имел неплохую пробивную способность. Хотя Дытыр, проверив острия, сокрушенно покачал головой:
– У нас бы за такую заточку иной сержант зубы кулаком пересчитал.
– Они не солдаты, Датыр, они… – Как назвать матросов воздушного корабля, Сухром и сам не знал. – Ты понимаешь, что происходит?
Но оруженосец тоже пока ничего не понимал. К тому же все как-то успокоилось, двоих матросов-тархов капитан вооружил арбалетами и отправил на верх баллона, двое загребных по его приказу спустились вниз, и крылья корабля заскрипели, заработали. А сам мастер Виль налег на рули, и корабль тяжеловато развернулся к горам. Шпипер тем временем что-то делал с гибкими шлангами, раздувающими баллон, рыцарь сообразил, что он пробует поднять «Раскат».
Впрочем, высоту он по-настоящему не сумел набрать, в этой местности и так дышалось нелегко, а когда корабль пошел вверх, это стало и вовсе трудно. Зато шкипер, выполнив свою часть работы, замер у левого борта, напряженно всматриваясь в лес.
Установилось относительное безделье, хотя спокойным его назвать было нельзя. Всем своим опытом бойца рыцарь понял: это не спокойствие, а, быть может, ожидание атаки. Он подошел к шкиперу:
– Кто на нас нападает?
– Тихо, сэр рыцарь, – прошептал шкипер Луад. – Они сейчас слушают нас, кажется, уже поняли, что мы где-то близко.
– Да кто они-то?
И вдруг Сухром сам увидел. Сначала это были какие-то тени, неясные, трудноуловимые на фоне глянцевых листьев тех джунглей, которые оказались теперь у корабля за кормой. Темные пятна, неопределенные и странные, но они действовали разумно, это было ясно сразу. Сначала пять или шесть этих теней выплыли из разрывов между деревьями, а может, и с опушки леса и покружили сообща на малой высоте, значительно ниже «Раската». Потом они стали подниматься кругами, к ним присоединились и другие такие же… Сухром во все глаза смотрел на первую стаю, взмывающую уверенно, сильно и быстро, куда быстрее, чем их летучий корабль.
– Все, – прошептал капитан Виль, и по его лицу, по поту, выступившему у него на лбу, рыцарь понял, что он боится куда больше, чем во время шторма. – Теперь не уйти… А знаешь, рыцарь, я не слышал, чтобы кому-то из наших удавалось с ними справиться.
– Откуда же ты тогда знаешь, что они тут обитают?
– Иногда удавалось убежать, уйти… Они далеко от своих гнездовищ не улетают, поэтому… – Капитан с затаенной надеждой посмотрел на пространство перед собой, в сторону гор. – Нет, не успеть, придется драться, сэр рыцарь.
Сухром задумался, ему казалось, что драться – это что-то привычное, хотя, оглядевшись вокруг, он понял, что драться придется так, как он еще никогда не сражался. Он даже не представлял себе, что тут можно сделать, какой тактики придерживаться.
И вдруг неизвестные существа сразу оказались довольно близко и стали видны в подробностях. Сначала рыцарь принял их за уродливых ящериц – зубастые, длинные, как у всех летающих тварей, клювы, маленькие головы с большими и совершенно невыразительными плоскими глазами, широкие кожистые крылья, забирающие под себя воздух куда уверенней и точнее, чем их корабль. Они были способны даже резко разворачиваться в полете, выставляя вперед ноги с кривыми, здоровенными когтями, каждый из которых был способен убивать и раздирать добычу, не говоря уж о том, что они легко могли пробить их надувной баллон из тонкой ткани… А если подъемная подушка над кораблем будет пробита, тогда и надеяться не на что – это было понятно сразу.
На земле, на открытой и ровной местности, они, эти летучие ящерицы – а может, и настоящие маленькие драконы, – сделают с ними, что захотят. От умелых атак с воздуха, атак голодных и злых хищников защищаться станет невозможно. Сухром почесал шею, потом вспомнил, что он без шлема, и покорябал затылок, но от этого легче не стало, положение становилось действительно сложным… Но рыцарь знал еще вот что – сдаваться нельзя, если враг как-либо внушил тебе, что положение безнадежно, тогда дело будет проиграно еще до того, как, собственно, и начнется.
Пытаясь оставаться спокойным, Сухром поднялся к капитану на возвышеньице, где он ворочал румпель, осведомился ровным тоном:
– Они нас видят? Или… как они ориентируются?
– Мне говорили, – капитан был едва ли не жалок в приступе ужаса, который его одолевал, – они летят на запах.
Рыцарь снова поразмыслил, ничего он не мог сейчас предвидеть, все их попытки сопротивления представлялись беспомощными, тогда он снова спросил:
– А может, мне подняться на баллон этот? Скорее всего, они попробуют туда ударить.
– Нет, сэр рыцарь, они баллон не чувствуют, их наш корабль приманивает… Да и послал я туда двоих матросов, у них крылья, если их даже и сбросят, они смогут попробовать долететь до корабля, догнать нас… А ты камнем вниз полетишь.
Тоже верно, решил Сухром, лететь вниз – этого бы, конечно, не хотелось. Но и в то, что кто-либо из маленьких, слабых тархов сумеет догнать «Раскат» по воздуху, он тоже не верил. Передние крылья корабля сейчас работали, как огромные весла, они придавали кораблю такой ход, такую скорость, какой рыцарь у него, кажется, еще не видел. И все равно тени, превратившиеся в жутких кожистых ящериц, легко летающих и на большей высоте, чем корабль сумел подняться, догоняли его так же верно, как если бы «Раскат» стоял на месте.
Вот только приближались хищники не по прямой, а кругами и словно бы на ощупь или действительно – по запаху. Они кружили, будто осенние листья в порывах ветра, только не падали, а поднимались. И в этом движении была какая-то жуткая животная точность, умелость, едва ли не методичность, нетрудно было догадаться, что они непременно обнаружат корабль, пусть не сразу, но отыщут его на этом воздушном просторе, а когда прольется кровь, решил рыцарь, тогда «Раскату» и наступит конец, окончательный и несомненный…
Потому что такие вот существа хорошо чувствуют кровь на расстоянии и способны отыскать ее куда вернее, чем тот запах, который остается от их «Раската». Все же, пробуя оставаться хладнокровным, он поинтересовался:
– А как вы, тархи, этих тварей называете?
– Птеросами мы их зовем, господин… Но ты все же потише говори.
Хорошо, решил Сухром, значит, птеросы. Он спустился с капитанского возвышения, подошел к Датыру. Зачем-то оповестил его:
– Они называются птеросами.
Датыр едва ли не лениво кивнул. Он осматривал маленький в его-то ручищах и кажущийся почти бесполезным арбалет птицоидов.
– Господин, чтобы мне в драке сподручнее было, дозволь сейчас разок выстрелить из этого… приспособления?
Рыцарь промолчал. Оруженосец зарядил арбалет, он оказался хоть и легкий, но с каким-то сложным рычагом, перезаряжался, взводился и выводил очередную стрелу на тетиву. Всего болтов в одной зарядке было пять, еще один, шестой, можно было приготовить заранее.
Датыр опробовал систему, легко и умело приложил приклад к плечу, прицелился. Птеросов вокруг них было уже четыре, еще три штуки кружили чуть дальше, наверное, им казалось, что с той стороны запах гуще и там они быстрее отыщут свою добычу… Один из ящеров пролетел совсем близко, саженях в пятидесяти, не дальше, Датыр проводил его взведенным арбалетом, но не выстрелил.
– Чего ждешь? – спросил Сухром.
И ведь зря спросил, оруженосец и сам знал, что следует делать, но после этого вопроса выстрелил, получилось, что раньше, чем следовало. Стрела прошла едва не в десятке саженей ниже той твари, в которую Датыр метился.
Он опустил арбалетик, вздохнул:
– Совсем слабая штуковина, даже не знаю, будет ли от нее прок.
– Других-то, потяжелее, все равно нет, – отозвался рыцарь и попробовал арбалетик у Датыра забрать, но тот не отдал.
– Тебе, господин мой, лучше будет все же дротиками их отгонять. А уж я арбалетиком. Больше не промахнусь, знаю, на что он способен и как целить.
Теперь все птеросы оказались в полусотне саженей за кормой, как раз для прицельного выстрела, хотя для броска дротиком – далековато, главным образом потому, что они летели все же повыше корабля, и бросать пришлось бы совсем не так, как рыцарь привык на земле, поэтому дротики казались тоже не самым надежным оружием.
И вот тут, как ни было занято внимание рыцаря Сухрома, он вдруг увидел такое, что застало его врасплох и заставило бы еще больше испугаться, если бы он с детства не умел контролировать страх, перебарывать его, не поддаваться ему ни при каких обстоятельствах. Из легкой, едва ли не прозрачной рощицы на земле, которая проплывала под ними, выступил… Да, вот это была уже не ящерица, это был – ящер. Огромный, даже с той высоты, на которой они летели, он выглядел чудовищным. Под шершавой, складчатой шкурой его гуляли такие глыбы мускулов, что и настоящим драконам, каких Сухром видел на шпалерах или о которых читал, с ним не удалось бы просто так справиться, и хвост у него заканчивался, как показалось рыцарю, чем-то блестящим, вроде жала. А на голове имелось три рога, а это значило… Внизу, оказывается, водились такие чудовища, от которых следовало держаться подальше, то есть, даже спустись корабль на землю, пробуя переждать птеросов, его экипаж попал бы под атаку других ящеров, и, возможно, еще более грозных и опасных.