Басов Николай Владленович. Закон военного счастья (Мир вечного полдня - 3)

   Они вышли на улицу. Даже после относительно яркой, как думал Ростик, комнаты для допросов солнце ошеломило его своей силой. Он зажмурился, но ребята торопились, и поэтому он продолжал переступать ногами, чтобы маме, которая вела его под плечо, было не так трудно.
   Она шла твердо, только стиснула зубы. И молчала. Но не раз и не два Ростик ощущал на своем лице ее уклончивый взгляд. Видимо, совсем мое дело плохо, решил он, если даже мама стесняется на меня смотреть.
   Оказалось, что свою пыточную фабрику Калобухин расположил в подвале кинотеатра "Мир". И до Белого дома было - всего-то площадь перейти. Они и перешли. Причем народу вокруг было немало. И большинство из них, не то что мама, смотрели на Ростика во все глаза.
   - Да, у Рымолова теперь будет классная репутация, - немного искусственно хохотнул Дондик.
   Ростику на мгновение показалось, что только ради этой их прогулки он и устроил его освобождение. Но не будем чересчур зазнаваться, и на том нужно быть ему благодарным, решил он.
   Они вошли в Белый дом. Люди, стоящие в холле перед лестницей, ведущей наверх, к главным кабинетам, замолкли. А все-таки этих дармоедов слишком много, решил Рост. Или они что-то знали заранее и тоже вышли посмотреть? От Дондика всего можно ожидать, даже такого - собрать побольше зрителей для своего спектакля.
   Дверь в кабинет Рымолова была закрыта, а секретарши - обе, пожилая и молоденькая, - бросились грудью защищать председательские хоромы, но солдаты Дондика даже не стали особенно напрягаться, просто подхватили их под руки и оттащили в сторону. Вся компания ввалилась внутрь.
   В кабинете, как всегда, было светло, потому что каменные ставни с окон были сняты. И народу сидело немало, человек семь или даже больше. Правда, некоторые из них сразу выскочили, едва поняли, что происходит нечто необыкновенное.
   Рымолов привстал, как незадолго до этого Калобухин.
   - Что это такое? - Он потряс головой. - Я спрашиваю, что?
   - Все очень просто, - ответил Дондик. - Ваш прямой подчиненный, - он указал на Калобухина, - пытался заставить Гринева подписать вот это.
   И он бросил на стол Председателя заветную папку с делом Ростика.
   - Подписать? Что за бред? Я ничего не приказывал. И никакого дела Гринева нет.
   - А то, что я пятнадцать заявлений написала, когда он исчез, - проговорила вдруг низким, очень сильным голосом мама, - тоже можно считать бредом? А то, что ни одно это заявление у меня не приняли?
   - Да, Арсеньич, - подал слабый голос Рост, - там под кинотеатром настоящие хоромы, не для меня же одного? Сколько еще человек ты туда упек?
   - Калобухин, что это? - спросил Председатель, начиная листать папку Его брови вполне натурально поползли вверх. - Ты сам-то понимаешь, что это такое?
   Калобухин встряхнулся, посмотрел на Ростика, на Дондика, потом на Председателя:
   - Разрешите объяснить наедине.
   Председатель откинул папку. По его губам скользнула презрительная усмешка. Он пытался быть молодцом, но уж слишком быстро вник в документы. Как-то почти автоматически складывалось впечатление, что он видел их не первый раз.
   - Хорошо, можешь наедине. - Он посмотрел на Дондика: - Вы позволите, капитан?
   Дондик пожал плечами. Рымолов кивнул, словно ни на мгновение не сомневался в ответе. И перевел взгляд на Ростика
   - Опять из-за тебя неприятности, Гринев. - Он подумал, посмотрел в окошко. - Если отпустим, дашь слово, что не будешь больше бузить?
   - Отпустите меня? - Рост попытался, чтобы его голос звучал крепче. - За невыполнение приказа, дезертирство, казнокрадство? Да только сейчас и бузить!.. Нет, не дам.
   - Тогда так. - Рымолов вздохнул. - Через три дня ты должен покинуть город. Это приказ. Называй как хочешь - ссылкой, эвакуацией...
   - У тебя есть место? - спокойно, даже как-то лениво спросил Дондик.
   Если так считал капитан, значит, дело серьезнее, чем ему казалось. Значит, пора подчиняться. Ростик подумал. Потом тряхнул головой:
   - Нет, сделаем не так. Не ты меня изгоняешь, Арсеньич, а я сам ухожу. Просто не хочу находиться рядом, когда вся монструозная система, которую ты создал, начнет тут по-настоящему веселиться и всех подряд поедать. А ведь она скоро примется и за тебя, это ты должен бы знать не хуже меня.
   - Что ты мелешь? - удивился Рымолов, но уже не так уверенно. Он не умел притворяться, а сейчас, как Ростик понял, и не собирался.
   - Ты считаешь, что все те молодцы из истории, которых отвели в конце концов на эшафот, были глупее тебя? Они тоже думали, что до них никогда никто не доберется, что такие вот Калобухины только для быдла...
   - Андрей Арсеньевич, прошу оградить меня от оскорблений! - вскричал Калобухин.
   - Так ты уедешь из города? Даешь слово? - решил настоять Председатель.
   - Уеду. И даю. Пару дней полечусь, попрощаюсь с ребятами, расскажу, что и как было... А через три дня меня тут не будет.
   - Хорошо, это всех устроит. - Рымолов твердым жестом, как что-то решенное, перенес папку в ящик стола, запер его и деловито сунул ключ в левый верхний карман офицерской гимнастерки. - Почти... устроит.
   Ростик пошел к двери, стараясь поменьше опираться на маму, но не выдержал. Обернулся, очень уж интересный феномен, как оказалось, представлял собой этот бывший профессор каких-то там наук.
   - Арсеньич, цель оправдывает средства, да? Как тебе диктаторские сапоги, кстати, не жмут? Соратники заговоры еще не раскрывают? Пищу повара при тебе еще не пробуют?
   - Что ты знаешь о жизни? - Надо признать, владеть собой он умел куда лучше Ростика.
   - Что знаю? - Рост почти улыбнулся, он и не рассчитывал, что все так удачно повернется. - Я знаю, что у жизни есть два плана. Общий и частный. Все диктаторы сориентированы на частный, им кажется, если задавил сейчас, значит, победил. А есть еще...
   Рымолов хлопнул ладонью по столу.
   - Все, хватит. - А не так уж хорошо он владел собой. Или не выдерживал взгляд, который не сводила с него мама. - Это все слова. Слова!.. Да, у меня есть соратники, и их немало. Они тоже все говорят, обо всем говорят, по каждому поводу советуют... А нужно - делать! Дела важнее слов.
   - Ну да, - согласился Рост. - Цель важнее средства. Иначе быть не может. Проходя мимо Калобухина, он вдруг сладко улыбнулся ему, и очкарик откачнулся, словно ему прямо в лицо выстрелили из пистолета. - А ты беречь себя должен, Сережа. А то ведь работа у тебя такая... трудная. И охраны в какой-то момент может не оказаться на месте.
   Когда они вышли, Рост увидел, как один из автоматчиков Дондика давится от смеха. Оказывается, у всех были нервы. Дверь в рымоловский кабинет еще не закрылась, а Калобухин уже зачастил:
   - Арсеньич, я требую, чтобы мне была выделена специальная...
   Дверь хлопнула, как выяснилось, обе секретарши только того и ждали, чтобы отсечь посетителей от начальства. Или по-своему, по-секретарски пытались разузнать, что в действительности происходит - то есть подслушивали.
   Они вышли из Белого дома. У подъезда стоял Чернобров со своей машиной.
   - Командир, давай я подвезу, - предложил он Росту. - А то, как я понимаю, ходить тебе нелегко.
   - Спасибо, - поблагодарил его Рост. - Я сейчас. - Он повернулся к Дондику: - Откуда ты узнал, капитан? От какого-нибудь надзирателя?
   Дондик улыбнулся, но немного напряженно. Понизил голос:
   - Есть один. Но он не на меня работает, а... на Герундия.
   - На Каратаева?
   - Нет, на Герундия. Он все-таки когда-то ментом был. Кое-что понимает. И кое-что ему не нравится.
   - Никогда бы не поверил, если бы ты не сказал.
   - Маскировка - штука не последняя.
   - В ближайшие годы, кажется, Росту предстоит это выяснить в полной мере, неожиданно проговорила мама.
   - Охрану тебе дать? - спросил Дондик, осматривая народ на площади перед Белым домом, которого стало еще больше.
   - Не надо, я ему вот это принесла, - снова ответил мама.
   И из-под халата достала... Ростиков наган. Кто бы мог подумать, что она такая предусмотрительная. Даже Дондик головой покачал.
   - Ну, Таисия Васильевна, ты... Ладно, давай пять, Гринев. Мне тут задерживаться, - он мельком огляделся, - еще меньше, чем тебе, следует. Если ничего лучше не найдешь, перебирайся к нам в Одессу. Прикроем.
   - Спасибо, - согласился Ростик. - Только думаю, если они захотят, - он кивнул на Белый дом, - мне Одесса прикрытием не послужит. Не только ребята Герундия маскироваться умеют.
   - Верно. - И Дондик пошел между своими солдатами.
   - Эх, Россия, - вздохнул Чернобров. - Давай, Васильевна, я тебе помогу его в машину посадить. Это ведь только в пословице своя ноша не тянет.
   - Я тебе тут все испачкаю кровью, - сказал Ростик, опасливо поглядывая через открытую дверь на чистейший салон машины.
   - Ничего, - Чернобров помог ему устроиться, - я вымою.
   Отъезжая, Ростик посмотрел на каменную арку, в которой несколько дней назад висел колокол. Теперь его не было. Да и саму арку, видно, пытались сломать, она носила следы довольно сильных ударов у основания. И устояла пока по чистой случайности, просто, когда строили, никому не пришло в голову, что для этой власти крепко строить ее не нужно, что следовало бы, как раз, наоборот - строить ее хлипко.
   36
   Его поместили в ту же палату для выздоравливающего комсостава, из которой они все выходили после ранений. Теперь в ней никого не было, кроме Ростика. Сначала он почему-то разозлился на все окружающее, на стены, потолок, даже на людей. Потом уснул. Но доспать ему не дали. Вдруг среди ночи разбудили и принялись всерьез обрабатывать. Положили на операционный стол, и Чертанов Ростик узнал его даже под марлевой маской - начал колдовать.
   Вообще-то это было похоже на нормальную операцию - вычистили раны, по новой зашили кое-что кетгутом.
   - Если швы начнут со временем мокнуть, выдернешь их сам, - проговорил Чертанов. - Но вообще-то, Гринев, лучше до этого не доводить, как только покажется, что все в порядке, избавляйся от них.
   Как ни странно, Ростик его понял. Недаром был сыном врача.
   Ассистировала Чертанову мама. Она же запротестовала, когда какая-то сестра предложила "подколоть" Ростику какое-то новое снадобье, которое они использовали вместо новокаина.
   - Нечего, - решила она, - он крепкий парень. Вон в какие передряги все время лезет... Пусть терпит.
   Боль была, кстати, не очень уж сильной. Но чтобы и от нее не шипеть, Рост рассказал Чертанову, что у них в больнице кто-то "стучит". Ведь Калобухин проговорился о заявлении какой-то медсестры. Правда, добавил Ростик, это ненадежные сведения, могут быть и дезой.
   - Никакая это не дезинформация, - вздохнул Чертанов. - Есть тут одна... Никак избавиться от нее не можем, понимаешь, толкового персонала почти не осталось.
   Когда операция была окончена, Ростика уложили на свежие простыни и дали пару каких-то гнусных на вкус пилюль. Против этого мама не протестовала, пусть даже и считала его "крепким". Проснулся он уже под вечер следующего дня. Попытался выйти в туалет, дежурная сестричка его заметила и куда-то убежала, видимо, доложить.
   Едва он вернулся в кровать, в его палату вошли мама и Чертанов. Врач был мрачен, но решителен.
   - Я еще подержал бы вас, молодой человек, но мне сказали, что это... опасно, В общем, выбирайте сами - остаетесь вы еще на одну ночь тут или отправляетесь домой?
   - Тут безопасней, - решил Рост. - Конечно, Председатель дал слово, но кто знает, захочет ли он его выполнять? Только мне нужно еще с Любаней поговорить. Чтобы она начинала готовиться к отъезду. Ты ей скажи, мам, чтобы завтра она никуда не уходила. И Ромку чтобы подготовила. А еще лучше, пришли ее сюда...
   Мама как-то странно посмотрела на него:
   - Она не придет.
   - Почему? - удивился Ростик. - Прошлый раз пришла, когда все уже свершилось. Сейчас... Что происходит?
   - Тебе лучше с ней поговорить. Ростик хотел еще кое о чем спросить, но Чертанов ему не дал.
   - Ладно, - решил хирург. - Тогда... вот что. Я тоже должен признаться. Понимаешь, Ростик, мы решили...
   Этот переход с "вы" на "ты", с фамилии на имя что-то да значил. Но осмыслить всю эту катавасию Росту не дали, потому что заговорила мама.
   - Ростик, я уже полгода как его гражданская жена. - И она посмотрела на Чертанова. - Мы решили, что перед отъездом должны тебе сказать.
   У Ростика отпала челюсть.
   - Полгода? Жена?..
   - Раньше боялась. Ты так относишься к отцу, что... Но теперь лучше уж признаться. - Она помялась, снова посмотрела на Чертанова, и теперь Ростик заметил, что раньше она смотрела так только на отца. - У тебя будет брат... Или сестра, не знаю еще. - Мама вдруг покраснела. - Ты должен это знать.
   - Та-ак. - Ростик только головой покрутил. - Понимаю. Жаль, конечно... Он смутился, даже с кровати попытался подняться, хотя бок еще болел адски. То есть, наоборот, я очень рад... за вас. - Он смутился еще больше, как-то все это было неожиданно. Или он ничего не понимает в этой жизни? Может, должен был давно все сам понять? - Все правильно, мам. Ты, наверное, права. - Он посмотрел на Чертанова, который, впрочем, выглядел не лучше Ростика. - Вы берегите ее. Если что-то...
   А вот угрожать не следовало. Вообще все выходило как-то ненормально, не по-родственному. Даже с мамой.
   - Да я и сам... - начал было Чертанов. Он тоже был смущен и, несмотря на опыт и авторитет, высказывался ненамного умнее Ростика.
   - Нет, - решил поправиться Ростик, - я что-то не то говорю, вы извините. Сами виноваты, огорошили человека...
   Лучше всех поступила, конечно, мама. Она просто подошла и поцеловала Ростика мягкими, какими-то очень нежными губами. Раньше она целовала иначе, ревниво подумал Ростик, по-домашнему, но придираться не стал. Тоже ее поцеловал, стараясь, чтобы было как прежде, хотя и знал, что "как прежде" уже не будет.
   Поутру следующего дня к нему совершенно неожиданно пришла Сонечка Пушкарева, вдова Бойца. Она была уже совсем толстая, едва ходила. Но лицо у нее оставалось прежнее - знакомое и ласковое... Нет, у правой кромки губ в ее мягкую кожу врезалась довольно жесткая складочка. Но она почти не мешала ей улыбаться, правда, очень грустно.
   - Привет, - сказала она. - Узнала, что ты тут, вот зашла.
   - Да я... случайно, - признался Ростик. Он не знал, имеет ли смысл ей рассказывать про свои последние приключения.
   - Ну да, все вы тут случайно, - согласилась Сонечка. - Я тебе яблок принесла. Любишь яблоки?
   - Я больше вишни люблю, - признался Рост. - Но их время прошло. А ты как тут?
   - Вот по этой причине. - И Сонечка несильно хлопнула себя по круглому, как большое яблоко, животу.
   - Ясно, молодец. - Рост кивнул. И вздохнул. - Только должен тебя предупредить, я теперь не самый популярный собеседник.
   И он все-таки рассказал о том, как его арестовали. А потом и про ссылку.
   - И когда это случится? - спросила Сонечка.
   - Сегодня под вечер хочу уйти. - Рост поежился. - Не нравится мне тут... Каким-то беззащитным себя чувствую.
   - Боишься? - удивилась Сонечка.
   - Нет, не так. - Ростик подумал. - Я не знаю, кто друг, а кто враг. Это вот и неприятно.
   В общем, поболтали еще пару минут, но Рост чувствовал, что Сонечка думает о чем-то другом. А потом она быстро собралась и ушла. Рост только повздыхал, ему следовало привыкать, что люди теперь держатся от него на расстоянии.
   Домой он пришел незадолго до обеда. Чувствовал себя скверно, не хотелось есть, не хотелось ничего делать. Хотелось только поскорее поговорить с Любаней, чтобы она тоже начинала готовиться... А впрочем, хотелось еще избавиться от всех тех недомолвок, которые мама напустила в последнее время в адрес жены.
   Он ведь просил ее остаться дома. А она... И вдруг обнаружилось, что в доме вообще никого нет. Ни Кирлан, ни Ромки. Даже детей Кирлан и Винторука, обычно ковырявшихся где-то на заднем дворе или на пустыре, который вел к трампарку и рынку.
   В общем, так и не пообедав, он занялся делом - собрал солдатский сидор с едой, приготовил полный комплект доспехов - Поликарп исправил их в лучшем виде и даже кое-где укрепил, - проверил оружие, запасся патронами, вычистил свой палаш и пару охотничьих ножей. Все, он был готов. А Любани все не было. Тогда он подумал, крепко подумал, сосредоточившись. И понял, что нужно идти к теще.
   Октябрьская выглядела сонной и не по-осеннему жаркой. Или ему было жарко от слабости? Дом тещи был не хуже того, который ему выстроили по распоряжению шира Марамода. Или даже лучше - выше, крепче, более основательный. Он поднялся на крылечко, постучал в тяжелую каменную дверь, которая не открывалась на петлях, а отползала в каменных, натертых до блеска направляющих, на манер ширских дверей. В этом тоже был класс, такую дверь никакой борым взять не мог бы даже за тысячу лет.
   С той стороны двери что-то пощелкало, и она отползла вбок. Ростик увидел тещу Тамару. Она была напряженной, бледной, но глаза ее сверкали в то же время и воинственно, как это бывает у грузин. А она была чистокровной грузинкой, вот только замуж вышла уже тут, в Боловске.
   - Проходи, - коротко сказала она. - Сейчас я ее позову.
   Она исчезла. Ростик оглянулся. Почему-то, несмотря на соседство, он бывал тут редко. А этой части дома вообще ни разу не видел. Стены тут выглядели какими-то чудовищными, как в Перевальской крепости, не меньше метра толщиной. Лестница, ведущая наверх, была сделана так, что три человека могли разойтись. Ставни не просто держались на специальных усиленных скобах, а были снабжены сложным механизмом, чтобы не очень напрягаться, когда их ставишь-снимаешь. Все очень разумно, солидно, красиво.
   На лестнице послышались легкие шаги. Это была Любаня. За ней шла теша Тамара, она несла Ромку. Ростик залюбовался женой, хотя она выглядела какой-то неблизкой, отчужденной. И в то же время - решительной. Наверное, такой она бывает на своих медицинских "штудиях", когда следует кого-то резать, решил он.
   - Любаня, наконец-то... Я ждал тебя.
   - Я не могла.
   - Ну, не могла так не могла. - Он вздохнул. Стоять было тяжело, бок болел. Он высмотрел связанное из травы креслице, по ширской технологии укрепленное каменным литьем, и сел. - Собирайся, мы уходим из города.
   Любаня судорожно глотнула, посмотрела на Тамару Ависовну:
   - Я не поеду.
   - Что?
   - Я... Тебя долго не было, и как-то так получилось... - Любаня не сошла с лестницы, словно боялась Ростика, словно не хотела лишать себя этой возможности к отступлению. - В общем, я не поеду. Ромке нужен отец. Нужна школа... Нет, все не то... В общем, я выхожу замуж.
   Последние слова она почти прокричала. Или Ростику так показалось? Да, наверное, показалось, На самом деле она говорила шепотом. А разве может шепот звучать как крик?.. Или все-таки может?
   - Ты сказала, что Ромке нужен отец. Но я и есть его отец. Я и предлагаю тебе...
   - Эти слова уже ничего не изменят, Ростик.
   Любаня даже отступила на пару ступенек наверх. Теща, как ни странно, тоже побаивалась, она вдруг побледнела и быстро ушла наверх, так и не отпустив Ромку от себя.
   - Все-таки, я полагаю, ты должна объяснить.
   - Я объясняю. - Она опять кричала шепотом. - Я уже больше года не жена тебе... Вернее, так получилось, что не только ты...
   - Ты была моей женой. Редко. - Ростик потер лоб. - Очень. Реже, чем мне бы хотелось... Но была. Стоп, ты хочешь сказать, у тебя был кто-то еще?
   Любаня не ответила. На лестнице снова появилась теща. Только теперь без Ромки. Она спустилась ниже Любани, как бы закрывая ее собой.
   - Да, это многое объясняет. - Ростик попытался подняться с кресла, не смог. Как он будет сегодня вечером маршировать, мелькнула мысль. Он же завалится в первую же канаву... - Кто он?
   - Ты не знаешь. Его фамилия Сопелов...
   - Почему же не знаю? Знаю. Хирург, когда-то не мог резать людей без анестезии, а этим летом был помощником Чертанова на Бумажном холме. - Теперь при мысли об этом человеке у Ростика почему-то болело сердце. И он, не выдержав, проговорил: - Хочешь знать мое мнение? Он - щенок, который никогда не станет псом.
   Теща Тамара что-то не очень вразумительное прорычала, но слишком тихо, чтобы понять, на чьей она стороне. Хотя Ростик был почти уверен, что не на его. Но, может быть, и не на стороне этого хирурга?
   - Неправда. Он талантливый! - закричала Любаня. - И я его люблю. Я остаюсь с ним.
   - Остаешься? Вообще-то ты еще моя жена, а не его.
   - Это низко. Я хочу... - Вот тут-то теща и заговорила:
   - Ты не имеешь права. Ты сделал ее несчастной.
   Ростику захотелось закричать, чтобы она не вмешивалась, чтобы она не портила то, что и без того, как оказалось, едва существует... Или уже нет, не существует?
   - Не надо вмешиваться, теща, - попросил он.
   - Не смей так говорить с моей мамой! - тут же закричала Любаня, хотя Ростик сказал последнюю фразу очень спокойно. Как в бою - гораздо спокойнее, чем рассчитывал.
   Он посмотрел на Любаню. И внезапно улыбнулся ей. Грустно, с любовью и... пониманием. Он и правда стал ее понимать. Она вышла за него, когда была еще совсем девчонкой, когда не знала себя. А потом, пока он воевал по многу месяцев подряд, она оставалась одна и превращалась в другую личность. Она решила стать врачом, встретила новых людей, они ей понравились...
   Она была не то что его мама, которая могла годами ждать отца и надеяться. И даже тут, когда все стало необратимым, мама еще сопротивлялась, еще боролась. И лишь когда ей стало совсем одиноко, потому что даже жена ее сына ушла от них, лишь тогда... Пожалуй, Ростик не понял бы Любаню, или понял бы ее неправильно, или вообще уговаривал бы вернуться, если бы мама вдруг не решила выйти замуж. Каким-то образом именно это сделало Ростика терпимее к женщинам, даже к их таким вот жестоким решениям. И к их такой нелегкой необходимости любить, рожать детей, продолжать жизнь.
   - Хорошо, - проговорил он. Собственные губы показались ему каменными, словно их снова исколотил своей палкой Калобухин. - Знаешь, я даже доволен... Нет, не доволен, но думаю, что момент действительно подходящий. Если бы ты вздумала уйти в другое время, было бы труднее. - Он подумал и все-таки договорил до конца, жестко и откровенно: - Понимаешь, то ли я тебе не подхожу, то ли... ты оказалась предательницей по природе.
   Любаня охнула, закрыла лицо руками, потом сделала усилие, все-таки отняла их, опустила, словно должна была так стоять и слушать его. Теща попробовала протестовать, но Ростик не услышал ни единого слова, словно она заговорила как в немом кино - без звука.
   - Я не хочу тебя обидеть, - продолжил он, обращаясь к Любане. - Но, видишь ли, в тебе слишком много осталось от Земли. Там это не страшно и потому простительно. А тут - невозможно. Или ты со мной, или... Иди гуляй с кем попало. - Он почувствовал, что и этого не следовало говорить. Но слова уже были произнесены, - Поэтому, как мне ни тяжело... Как я ни люблю тебя, лучше, если ты останешься тут. И сейчас.
   Наконец Ростик стал понимать и тещу. Оказывается, та говорила:
   - Она не предает. Она настрадалась...
   - Ну да. А я развлекался, лез под пули, потому что у нас такой спорт. Искал торф, зеркала и все остальное... на спор. Ладно. - Он все-таки сумел подняться из этого кресла. - С Ромкой буду видеться, когда захочу.
   - Ты же отправляешься не на прогулку, - снова говорила теща. - А в ссылку. Как ты его увидишь?
   - Ну, надеюсь, не все предатели. Может, Ким время от времени будет наезжать... Прилетать. Так что иногда отпускай его ко мне.
   - Куда? - спросила Любаня. Рост не понял, и она пояснила: - У тебя дома теперь нет.
   - Ну, дом не проблема. Есть добрые... ширы, они помогут. - Рост попробовал ободряюще улыбнуться, хотя по-настоящему в ободрении здесь нуждался только он. - Запасусь их порошками, может, еще до холодов построюсь.
   Он пошел к двери. Вдруг теща пророкотала:
   - Погоди. - Догнала его, перекрестила, поцеловала крепко-крепко, в губы, будто прощалась с покойником. Все-таки она была грузинка, русская теща держалась бы на расстоянии. - Бог тебе в помощь, мальчик. Не держи на нас зла. Если что будет нужно...
   - Иногда - только сына.
   Он вернулся к себе. Снарядился в доспехи, снова переуложился, потому что оказалось, иные предметы он взял из расчета, что они пойдут втроем, с Любаней и Ромкой. А теперь знал, что пойдет один.
   Оставил на столе записку для мамы, где признался, что ходил к Любане и что теперь она ему не жена, но Ромка все еще ее внук. Вышел из дома. На улице по-прежнему никого не было, но, когда он затопал, словно рыцарь, по асфальту, ему показалось, что на него из каждой подворотни кто-то да посматривает. Видимо, люди умели тут не только узнавать все без газет и радио, но и оставаться невидимками.
   До темноты было еще часа три, когда он вышел из города. За это время следовало дойти до какого-нибудь приличного водоема, благо их по осени было немало. Летом ему пришлось бы тащиться на одной фляге воды до той речки, в которую они въехали на БМП еще в первое их лето тут, в Полдневье. А это непросто с доспехами и такой кучей вооружения.
   На миг ему стало жаль себя. Он был один, совсем один под этим огромным серым небом, изгнанник из родного города. И он подумал, что в кабинете Рымолова легко было быть отважным, говорить, что он сам уходит из Боловска. Если бы ему сейчас предложили, он бы...
   Нет, все равно не остался бы. Почему - не знал. Но не остался бы. Даже сейчас, один, раненный и избитый так, что каждый шаг давался с трудом, с легким, "двухкопеечным" ружьишком пурпурных, да еще в этих доспехах, которые давили, как все его грехи разом. Он полагал, что должен идти вперед, а не прислуживать тому... что оказалось в Белом доме.
   Вдруг сзади раздался крик. Рост обернулся. Земные посадки кончились, пошли только редкие, витые местные тополя. И между ними виднелась весьма странная процессия. Кто-то, ковыляющий, как черепаха, одна высокая бакумурша, и четверо волосатых детишек. Сейчас Ростик был не в том состоянии, чтобы допускать ошибку, поэтому он перевесил ружье на грудь, чтобы стрелять сразу, если ему что-то не понравится. Но стрелять не пришлось.
   Потому что его догоняла Кирлан с тремя своими детишками и еще одной бакумурской девушкой, которая оказалась на редкость невысокой для волосатиков. А рядом с ними переваливался на костылях... Винторук. Правая нога у него была отнята чуть ниже колена, а левая рука отсутствовала до плеча. Кажется, даже из плечевого сустава эту кость вылущили, чтобы она не мешала заживлению.
   Рост присел в тенек, подождал, пока эта помесь инвалидной команды с табором нагонит его. Почему-то со всеми своими ранами и передрягами на фоне этого семейства он казался себе неуязвимым, как двар, и живучим... как человек.
   - Ну, - спросил он, когда компания подошла к нему, - и что это значит?
   Винт что-то заговорил, но больше всего его слова походили на рокот мельницы, перемалывающей зерно.
   - Давай не "гр-гр", - попросил Рост, чувствуя, что подавленность, от которой он никак не мог избавиться, проходит. - Давай ты будешь по-русски говорить.
   - Д-ва-й.
   - Отлично. - Ростик посмотрел на Винта. Он был инвалидом, но все еще оставался сильным, властным и очень умным, может, самым умным из всех волосатиков, с которыми Ростику приходилось сталкиваться. - Ты решил идти со мной?
   - Да.
   - Так. - Ростик подумал. - И как же ты меня выследил?
   На это ответила Кирлан. Она просто ткнула пальцем, поросшим рыженькими волосиками, вниз, на следы, оставшиеся от Ростика на красноземе.
   - Тоже понятно. Но откуда ты узнал, что я вообще собираюсь уходить из города?
   - С-нч-ка.
   - Сонечка сказала? - Ростик удивился. Ну и ну. Кажется, "барабан джунглей" был универсален не только для Октябрьской, но для всего города, включая бакумуров. - И ты решил идти со мной? В ссылку?
   На этот раз Винт даже ничего не ответил. Зато что-то зачастила невероятной для бакумура скороговоркой маленькая женщина, которая шла за Кирлан.
   - Стоп, а это кто такая? - спросил Рост. Все-таки ему следовало знать всех членов своей экспедиции
   - Ж-на, - признался Винт. Показал на Кирлан и сделал движение рукой, словно отмеривал что-то очень высокое от земли. Потом указал на маленькую бакумуршу и показал что-то в половину ниже - Ж-на во-о.
   - Понимаю, - согласился Ростик - Главная жена, младшая жена. И как же ее зовут?
   - Ждо, - сказала волосатая девушка и как-то почти по-человечьи протянула свою ладошку.
   На ощупь она оказалась жесткой, словно поддоспешная куртка. Но теплой, и, по крайней мере, кости Ростиковой ладони она не сломала.
   - Ну, как хочешь, - вздохнул Рост и поправил ружье на груди - Пошли, раз так. Может, теперь дикие бакумуры у меня доспехи не отберут.
   И они пошли, Рост впереди, волосатики за ним Ростик уже примерно знал, что нужно делать. Но это, как план любого сражения, как военное и всякие прочие разновидности счастья, следовало проверить. Хотя теперь, когда к нему присоединились эти бакумуры, все выглядело не страшно. Потому что он-то мог в себе сколько угодно сомневаться, зато волосатики не ошибались никогда. А значит, все будет хорошо
   Может быть, все уже было хорошо, только он об этом еще не догадывался.