Страница:
— Нет, я думаю, не увидимся. Я ухожу. — Она попыталась улыбнуться. Вот так-то, Меган, раболепствуй, как и положено маленькому цыпленку вроде тебя. — Спасибо, Боб, но я думаю, уже хватит.
Даже сквозь клубы пара было заметно, как угрожающе сверкнули глаза хозяина.
— Ты не можешь уйти.
Меган пожала плечами:
— Я собираюсь ехать домой.
— Может, тебе стоит прочитать контракт?
— Контракт? — удивленно спросила Меган.
— Ты подписала его, когда нанималась.
Тот клочок бумаги? Его он называет контрактом?
Меган попыталась вести себя сдержанно:
— Послушайте, мне очень жаль, если это доставляет вам неприятности, но…
— Ты должна была предупредить меня за месяц. А раз не предупредила, то не получишь деньги за неделю.
Несмотря на жару, Меган побледнела.
— Боб, вы, должно быть, шутите. Вы можете нанять кого угодно. Зачем вам оставлять меня на месяц? Я ведь ленивая официантка, сами говорили.
— Ну уж, не настолько ты плоха. — Он жадно оглядел ее.
«Боже мой! — подумала Меган, вдруг догадавшись, что означают эти слова. — Он вовсе не хочет, чтобы я осталась, он просто собирается довести меня до бешенства, чтобы я отсюда вылетела без денег за неделю. Но он не представляет, как мне нужны эти деньги».
— О'кей. — Она оглянулась. — Если хотите, считайте, что это предупреждение за месяц. Я могу даже написать заявление, если скажете.
— Ты уверена?
Итак, она права. Сейчас он взбесился. Боже, он, должно быть, не сомневался, что она разразится слезами и убежит.
— Да, Боб, я совершенно уверена. Вы должны мне за неделю, без денег я отсюда не уйду.
— Почему ты…
— Меган. — Вошедшая Стэйси, красная с головы до пят, прервала их разговор. — Боб, извините, но нужна Меган, сейчас же. Мужчина спрашивает лично ее. Он больше ни с кем не хочет говорить.
Дек, вдруг подумала Меган.
— Ты же знаешь правила, Меган, никаких личных посетителей, — неприятным голосом и с отвратительным намеком проскрипел Дженкинс. — Я пойду с тобой.
— Боб, моя смена кончилась. Я могу встретиться с гостем.
Он накинулся на нее:
— Но не здесь! Здесь ты работаешь, здесь не место для встреч с дружками! Если ты хочешь остаться у меня!
— Меган?
Все трое резко обернулись на незнакомый голос и увидели высокого мужчину в черном шерстяном костюме от Йоджи Ямамото. На правом запястье у него были золотые часы, в руках — портфель из мягкой свиной кожи. От него пахло деньгами, уверенностью и абсолютной убежденностью, что его появление в этой дыре — сенсация. Ему это нравилось. Стэйси не могла отвести от него глаз. Меган перестала дышать.
— Черт побери, кто это такой? — строго спросил Дженкинс, приходя в себя. — Слушайте, мистер, ей не разрешается встречаться здесь с гостями. Во всяком случае, если она хочет сохранить работу.
— Она не хочет.
— И кто вы такой, чтобы делать такие заявления?
— Мое имя Дэвид Таубер. Я работаю в «Сэм Кендрик интернэшнл», — сказал Дэвид, одаривая Меган своей самой яркой улыбкой. — Я агент мисс Силвер. Правда, Меган?
Меган, почувствовала, что сейчас упадет в обморок, от радости у нее закружилась голова. Наконец, столкнувшись взглядом с Дженкинсом, она обрела дар речи.
— Это правда, Дэвид, — сказала она. Потом повернулась к Дженкинсу и, не в состоянии сдержаться, широко улыбнулась:
— Эй, Боб, знаете, вы совершенно правы. Можете взять себе эти деньги, потому что я ухожу. Немедленно. И знаете, что я хочу вам сказать? — Она наклонилась к его угреватому лицу:
— Я готова отдать каждый цент из причитающихся мне денег, чтобы увидеть на вашем лице такое выражение.
— Мисс Силвер, мы можем ехать? Мой «ламборгини» на стоянке.
Дэвид Таубер стоял в дверном проеме, красивый, как Адонис, и протягивал ей руку. Несмотря на убогую обстановку, на дурацкую форму в оборочках, Меган приняла его руку, как королева.
— А почему бы и нет? — сказала она.
Глава 10
Даже сквозь клубы пара было заметно, как угрожающе сверкнули глаза хозяина.
— Ты не можешь уйти.
Меган пожала плечами:
— Я собираюсь ехать домой.
— Может, тебе стоит прочитать контракт?
— Контракт? — удивленно спросила Меган.
— Ты подписала его, когда нанималась.
Тот клочок бумаги? Его он называет контрактом?
Меган попыталась вести себя сдержанно:
— Послушайте, мне очень жаль, если это доставляет вам неприятности, но…
— Ты должна была предупредить меня за месяц. А раз не предупредила, то не получишь деньги за неделю.
Несмотря на жару, Меган побледнела.
— Боб, вы, должно быть, шутите. Вы можете нанять кого угодно. Зачем вам оставлять меня на месяц? Я ведь ленивая официантка, сами говорили.
— Ну уж, не настолько ты плоха. — Он жадно оглядел ее.
«Боже мой! — подумала Меган, вдруг догадавшись, что означают эти слова. — Он вовсе не хочет, чтобы я осталась, он просто собирается довести меня до бешенства, чтобы я отсюда вылетела без денег за неделю. Но он не представляет, как мне нужны эти деньги».
— О'кей. — Она оглянулась. — Если хотите, считайте, что это предупреждение за месяц. Я могу даже написать заявление, если скажете.
— Ты уверена?
Итак, она права. Сейчас он взбесился. Боже, он, должно быть, не сомневался, что она разразится слезами и убежит.
— Да, Боб, я совершенно уверена. Вы должны мне за неделю, без денег я отсюда не уйду.
— Почему ты…
— Меган. — Вошедшая Стэйси, красная с головы до пят, прервала их разговор. — Боб, извините, но нужна Меган, сейчас же. Мужчина спрашивает лично ее. Он больше ни с кем не хочет говорить.
Дек, вдруг подумала Меган.
— Ты же знаешь правила, Меган, никаких личных посетителей, — неприятным голосом и с отвратительным намеком проскрипел Дженкинс. — Я пойду с тобой.
— Боб, моя смена кончилась. Я могу встретиться с гостем.
Он накинулся на нее:
— Но не здесь! Здесь ты работаешь, здесь не место для встреч с дружками! Если ты хочешь остаться у меня!
— Меган?
Все трое резко обернулись на незнакомый голос и увидели высокого мужчину в черном шерстяном костюме от Йоджи Ямамото. На правом запястье у него были золотые часы, в руках — портфель из мягкой свиной кожи. От него пахло деньгами, уверенностью и абсолютной убежденностью, что его появление в этой дыре — сенсация. Ему это нравилось. Стэйси не могла отвести от него глаз. Меган перестала дышать.
— Черт побери, кто это такой? — строго спросил Дженкинс, приходя в себя. — Слушайте, мистер, ей не разрешается встречаться здесь с гостями. Во всяком случае, если она хочет сохранить работу.
— Она не хочет.
— И кто вы такой, чтобы делать такие заявления?
— Мое имя Дэвид Таубер. Я работаю в «Сэм Кендрик интернэшнл», — сказал Дэвид, одаривая Меган своей самой яркой улыбкой. — Я агент мисс Силвер. Правда, Меган?
Меган, почувствовала, что сейчас упадет в обморок, от радости у нее закружилась голова. Наконец, столкнувшись взглядом с Дженкинсом, она обрела дар речи.
— Это правда, Дэвид, — сказала она. Потом повернулась к Дженкинсу и, не в состоянии сдержаться, широко улыбнулась:
— Эй, Боб, знаете, вы совершенно правы. Можете взять себе эти деньги, потому что я ухожу. Немедленно. И знаете, что я хочу вам сказать? — Она наклонилась к его угреватому лицу:
— Я готова отдать каждый цент из причитающихся мне денег, чтобы увидеть на вашем лице такое выражение.
— Мисс Силвер, мы можем ехать? Мой «ламборгини» на стоянке.
Дэвид Таубер стоял в дверном проеме, красивый, как Адонис, и протягивал ей руку. Несмотря на убогую обстановку, на дурацкую форму в оборочках, Меган приняла его руку, как королева.
— А почему бы и нет? — сказала она.
Глава 10
Ей приятно было ощущать тяжесть рукописи в кейсе.
Она шла в свой офис и физически чувствовала ее вес. Страницы были аккуратные, а это означало, что мало кто держал ее в руках. Она испытывала легкое волнение, словно от наэлектризованной атмосферы.
С таким же ощущением в это утро она выехала из гаража, кровь кипела в венах, она хотела скорее оказаться в своем кабинете и начать работу над проектом.
Возбуждение.
«Увидеть свет» — хороший сценарий. Она знала это, она чувствовала нутром. С того самого момента, как противный дурачок Таубер из «Эс-Кей-ай» передал ей рукопись с претенциозной запиской. Видит Бог, когда брала ее, ничего особенного она не ждала. В конце концов, никто никогда не слышал о Меган Силвер — кто она такая, откуда? — и эта рукопись пришла не из отдела сценариев Сэма. Если бы не горячее желание немедленно заняться проектом, возможно, она отказалась бы сама смотреть сценарий, скорее всего спустила бы по цепочке вниз кому-то из «Артемис», какой-нибудь амебе на самом дне. И к тому же ей очень хотелось осадить Дэвида Таубера. Мужчины такого типа уверены, что все женщины должны падать перед ними, раздвинув ноги, только из-за их приятной улыбки и хорошего загара. Она в общем-то привыкла к типам вроде Таубера. Дешевка-выскочка, недавно из пеленок. Наверняка в гимнастическом зале, где он качает бицепсы, стены зеркальные.
Но она не могла отказать себе в том, чтобы посмотреть рукопись. Хотя Таубер и дурак, он классическая модель голливудских везунчиков. Он возник из ниоткуда с Коллин Маккаллум, а теперь еще и с Заком Мэйсоном и с супермоделью. Итак, она начала читать, собираясь просмотреть за десять минут.
Она закончила, дойдя до последней страницы, и немедленно позвонила Сэму Кендрику.
«Увидеть свет». Невероятная любовная история. Очень волнующий сюжет. И все это на фоне секса, наркотиков и рок-н-ролла.
Эта вещь сделает ей имя. О Боже, как замечательно и как страшно дать зеленый свет своему первому фильму!
— Похоже, ты счастлива.
— Привет, Том, — сказала Элеонор, взглянув на босса, появившегося в дверях кабинета.
Он был в неописуемом черном костюме, каштановые волосы на его фоне казались еще темнее, но он ничего не мог поделать со вторым подбородком, свидетельством возраста. Двигался он как человек, привыкший повелевать.
Она ощутила знакомый укол тоски.
— Я принес завтрак, — сказал Том, широкими шагами пересек комнату и положил пакет ей на стол. Он вынул пирожок с начинкой, бумажный стаканчик с кофе и протянул ей, улыбаясь:
— Кофеин. Очищенный сахар. Пропитан жиром. Ешь.
— Да я не могу есть такое, — со смехом запротестовала Элеонор. — Бедра сразу поползут. Пол хочет, чтобы мы сели на диету. Он вообще предлагает нанять повара-вегетарианца.
Голдман покачал головой:
— Да ты что? И Джордан хочет, чтобы я стал этим чертовым вегетарианцем. — Он наклонился к ней. — Вот почему люди ходят на работу.
— Чтобы тайно поесть пирожков.
— Совершенно верно. А теперь ешь. Это приказ.
Улыбаясь, она надкусила пирожок. Он был сладкий, жирный и вкусный.
Том смотрел на нее с огромным удовольствием. Потом полез в пакет за своим пирожком и съел его в три приема.
— Боже, да ты же троглодит! — изумилась Элеонор. — Бьюсь об заклад, ты и дома поел.
Том словно защищаясь, пожал плечами и ухмыльнулся.
— Упражняюсь. Иногда. — Он протянул руку и нежно провел пальцем по подбородку Элеонор, вытерев капельку выдавившегося повидла, а потом облизал палец. — А президент киностудии совсем не умеет есть пирожки. Очень печально.
— Кстати, — Элеонор положила остаток пирожка и похлопала ладонью по рукописи, — у меня есть кое-что показать тебе.
— О деле мы можем поговорить позднее. Сейчас только восемь часов. Целый день впереди, — нетерпеливо сказал Голдман. — Когда же наконец у нас будет возможность поговорить? Расскажи мне, как ты.
Элеонор заерзала в кресле. Она почти смутилась. Свои чувства к Тому она давно признала и допускала их. Но аккуратно спрятала под «а ведь могло быть». С радостью она проводила раннее утро вместе с ним, наедине, до прихода помощников. Элеонор почти охватило отчаяние, когда она обнаружила, что стоило ему коснуться ее лица, как страстная волна желания охватила ее. Ей хотелось прижаться к его ладони, коснуться губами запястья, покрыть горячими поцелуями. От этого прикосновения, напоминающего эротическое, она мгновенно возбудилась. В том, как он вытер повидло с ее подбородка, было больше чувственности, чем в сексуальном акте, который она изображала с Полом каждое утро.
Утреннее свидание с Томом было радостным и невинным, никогда они не делали и не говорили ничего такого, что имело бы последствия. Только о деле. Но как он смотрит на нее, прямо в глаза, как просит рассказать о себе.
— Да я прекрасно. Просто замечательно.
— Правда? — тихо спросил Том. — А как жизнь дома?
Как с Полом?
Ее губы дрожали, когда она произнесла:
— Просто замечательно. Прекрасно. Спасибо. Он превосходный.
Так она отвечала ему каждый день. Они были солидной парой. Прочно стояли на ногах. Так, как и полагается известным в Лос-Анджелесе людям. Глава студии и банкир-инвестор. Независимые и суверенные. Моногамные. И очень подходили друг другу. В духе девяностых.
Но почему-то, сидя здесь и глядя на Тома Голдмана, она обнаружила, что ей трудно говорить. Невольно вспомнилась сегодняшняя сцена…
Первые лучи утренней зари начали робко пробиваться сквозь ароматную темноту сада, запахи гибискуса и жасмина разлились в холодном утреннем воздухе… Пять утра. Как обычно, они просыпались в этот час под тихие звуки классической музыки, запрограммированной накануне Полом.
Бах или Моцарт. Пол притянул ее к себе. Никаких распаляющих игр — их близость была словно часть обычного утреннего ритуала, вроде пробежки в половине шестого или стакана апельсинового сока с минеральной водой в шесть.
Но сегодня утром она отвернулась.
— Ну давай, в чем дело? — спросил он сонно, уткнувшись ей в плечо. — Не хочешь?
— Я просто устала.
Но правда была в том, что она не хотела. Не хотела сейчас. После того как Элеонора прочитала сценарий «Увидеть свет», весь пропитанный всепоглощающей страстью .и чистой любовью, она мечтала о Томе, и именно сегодня, именно в это утро, в его мягком полурассвете, что-то внутри нее взбунтовалось при мысли, что Пол может прикоснуться к ней.
— Ты же никогда не устаешь.
Она ненавидела этот тон, в котором слышалось обвинение.
— Ты просто забыла поставить себе кое-что вчера вечером? Предохраняющее?
Элеонор принялась отрицать:
— Нет. Я не забыла. Пол. Я…
— Не понимаю. Почему мы не можем заниматься любовью без этого? Я не понимаю, почему ты всегда настаиваешь на этом проклятом предохранении? — Он разозлился, его голос звучал холодно.
Слава Богу! Элеонор почувствовала, что его желание пропало.
— Ты говоришь, что хочешь детей, но время уходит. Мне совершенно не понятно, почему бы нам в конце концов не пожениться?
— Мы с тобой это уже обсуждали. Раньше, — сказала Элеонор, вдруг почувствовав себя совершенно беззащитной.
Она не любила, очень не любила говорить на эту тему и не хотела спорить с ним. — Просто еще не время.
— Так когда же наконец это время настанет? Когда тебе стукнет пятьдесят и нам придется брать ребенка на воспитание?
Пол откинул одеяло и начал одеваться. Длинное гибкое тело темным силуэтом выделялось на фоне бледного рассвета. Элеонор видела по его резким движениям, по самой позе, как сильно он злится.
— Так ты выйдешь за меня замуж?
Это было требование, не вопрос.
Она напряглась.
— Пока нет.
— Я не могу ждать вечно, Элеонор, — предупредил ее Пол, отправляясь в ванную. — Я хочу детей.
О, я тоже хочу, подумала она, продолжая лежать, закутавшись в простыню. Словно защищаясь. Я тоже хочу.
Дети. Ребенок, а может, двое детей или трое. Малыши с широко распахнутыми глазами, маленькими ручонками, дети, полные любви и страха, и эти чувства они не способны выразить словами. Она всегда хотела детей, уверенная, как все молодые красивые женщины, что жизнь пошлет мужа, желанного, достойного, такого, которому можно с радостью довериться, с которым можно зачать дитя не в спешке и не под давлением. «Когда-нибудь у меня родятся дети».
Сейчас Элеонор не сказала бы точно, когда впервые ощутила, что ее молодость прошла. Не могла она определить и время, когда начала волноваться. Может, в тот момент, когда ее осенило, что Том Голдман никогда дальше флирта с ней не пойдет? Его подружки сменяли одна другую, и каждая на пять, семь, десять лет моложе нее… От тинэйджеров до двадцатидвухлетних.
Именно тогда она приняла ухаживания самого завидного из всех холостяков, роившихся вокруг нее. Он приносил ей напитки на благотворительных балах, оттеснял от нее всех мужчин на приемах у Изабель Кендрик. Полу Халфину было тридцать девять. Красивый, богатый, образованный, обворожительный. С ним интересно говорить, если не требовать от беседы чего-то необычного. Он знал все, что полагается знать о Шекспире и Вивальди. Его фирма, довольно известная, участвовала в этом году в организации нескольких развлекательных мероприятий весьма высокого уровня. Элеонор исполнилось тридцать два. Они стали «прекрасной парой». Обладающей властью, вроде Билла и Хиллари, каждый из которых поднимался по своей собственной лестнице.
Элеонор считала Пола довольно милым. И в конце концов переехала к нему.
Поселившись у него в доме, Элеонор испытала большое облегчение. Впервые она почувствовала, как сильно давило ее одиночество прежде. Ей больше ничего не надо доказывать, не надо отвоевывать себе место в обществе, которое состоит большей частью из жен начальников, да и дамы заметно оттаяли по отношению к ней. Отныне было кому сопровождать Элеонор Маршалл на премьеры «Артемис», у нее появился замечательный, завидный партнер. Первые несколько месяцев совместной жизни они провели как на качелях, раздумывая, пожениться им или нет. Брак неизбежно должно был привести к детям. И их семья стала бы идеальной семьей Беверли-Хиллз.
Но она не могла на это пойти.
Именно дети останавливали ее. Дети, о которых она мечтала с тех пор, как сама была ребенком, укладывая куклу в кроватку, баюкая медвежат, леча их от самых невероятных болезней. Элеонор была единственным ребенком стареющих родителей и поэтому всегда воображала себя красивой молодой матерью с кучей деток. Когда она стала старше и начала всерьез задумываться об этом драгоценном даре человеческой жизни, она просто не могла понять, почему многие так легкомысленно относятся к своим детям. Пары разводились просто, не пытаясь даже приложить усилия и заделать трещины в своих отношениях ради детей. А сколько родителей недодавали любви своим малышам! Отцы-бездельники бросали женщин, матерей их собственных детей, только потому, что больше не хотели этих женщин и боялись ответственности за лишний рот, который надо кормить. Боже, неужели у них нет даже простого любопытства?
Ребенок — это ведь чудо. Это их продолжение, их связь с будущим. Мост между поколениями. Неужели мужчины не способны посмотреть на это под таким углом зрения?
Элеонор удивлялась. Наверное, они никогда не разглядывали своих деток пристально, иначе увидели бы, что их собственные глаза смотрят на них. Неужели они не понимают, что, укладывая ребенка в кроватку, держат в руках свое нежное будущее? Сотворить жизнь вместе с кем-то. Разве не в этом выражается неразрывная связь между двумя — мужчиной и женщиной?
И, размышляя о ребенке, плоть от плоти и кровь от крови своей собственной, Элеонор не могла представить свое дитя с носом Пола и его подбородком.
Когда она пыталась вообразить черты отца своего младенца, она видела глаза Тома Голдмана.
Конечно, все это смешно. Том ничего к ней не чувствовал. У него полно девиц, он ее босс, и он ее друг. Какое для него имеет значение, что когда-то она влюбилась в него?
Но окончательно Элеонор разобралась в своих чувствах, когда на горизонте возникла Джордан Кэбот. Джордан приехала в Лос-Анджелес из Сан-Франциско полтора года назад. Блондинка, отпрыск богатого благородного семейства, еще одна пустая дурочка, явившаяся в Голливуд специально, чтобы подцепить на крючок кого-нибудь из шишек. А к тому времени Том был уже председателем «Артемис» и самым выгодным женихом в городе. Возможно, Джордан просто повезло, она оказалась под рукой в самый подходящий момент, когда Том только что получил повышение по службе, был доволен собой и собственной жизнью.
И давай-ка взглянем в лицо фактам, сказала себе Элеонор. В городе, полном красоток с льняными волосами, Джордан Кэбот сумела выделиться. Превосходная фигура, повторяющая очертания песочных часов, хорошенькое американское личико. Прекрасная кожа, белые зубы, отличная физическая форма. И двадцать три года! Но всего этого было бы мало, чтобы окольцевать Тома, очень осторожного, опасавшегося связать себя с кем-то. Что окончательно решило судьбу Джордан — так это ее выдающиеся способности в постели. Том был просто сражен, покорен. Элеонор знала, Том рассказывал ей по-дружески. Он не был вульгарным, но по утрам приходил к ней в кабинет и изумлялся, восхищался, каким неистощимым, живым, молодым становится с Джордан. Он говорил, что ему все время мало. Что он никогда от этою не устанет. И вскоре Элеонор уже приходилось стучать в дверь его кабинета, прежде чем войти: она боялась помешать длинному разговору по телефону, полному интимных намеков.
Том стал просто одержим сексом. Он говорил, что Джордан заставляет его превращаться в ненасытного подростка.
Элеонор стали сниться кошмары. Она видела во сне Джордан, молодую, безупречную, совершенную. Видела, как извивается ее тело, принимая позы, которые Элеонор не могла бы даже придумать…
Через три месяца после встречи они обвенчались. А еще через месяц зарегистрировали брак. И когда Том после двух месяцев брака в доверительной беседе с Элеонор сказал, что хотел бы, чтобы Джордан забеременела, что дети — единственное, о чем он мечтает, она заставила себя признать: в ее собственной жизни произошла величайшая трагедия.
Она любила Тома Голдмана. Отчаянно любила. И лишь это чувство объясняло жгучую, опустошающую боль, охватившую ее от его слов. Никакого другого мужчину, кроме Тома, она не хотела видеть отцом своего ребенка.
Но этому не суждено сбыться. Она понимала. И воспринимала как реальность. Как истинную правду. Если Элеонор Маршалл хочет стать матерью, ей стоит поискать другой набор генов, с которым она может соединить свой.
Более того, ей надо найти отца своему ребенку как можно скорее. Ей уже тридцать восемь. А если не Пол, то кто?
Предположим, она оставит Пола, но станет ли ей от этого лучше? Кого бы она ни нашла, все равно это будет него.
Поэтому не пора ли прекратить поиски? От добра добра не ищут. Ведь нет никакой гарантии, что она отыщет кого-то лучше. Отчаяние и бесконечная тоска по ребенку, которого ей так страстно хотелось, нахлынули на нее. Когда она видела в большом универмаге матерей с детьми, ей хотелось плакать. Она мечтала о детях. Эти мысли, такие реальные, раздирали ей душу, она ощущала запах молока, прикосновение к бархатистой коже, видела словно наяву маленькие сжатые в кулачок пальчики, удивлялась, какие длинные ресницы растут на таких крохотных веках.
А Пол давил на нее, требуя дать согласие на свадьбу. И хотел, чтобы она сразу после этою забеременела.
Вот уже три месяца она медлила и тянула.
А сегодня утром вдруг почувствовала, что стены начинают сдвигаться вокруг нее. Надо решать. А она понятия не имела, что делать.
Элеонор посмотрела на Тома, склонившегося над ней и уставившегося ей в глаза каким-то странным испытующим взглядом.
— Правду хочешь? Не все хорошо.
— Работа давит?
Он явно изучал ее. На миг ей показалось, что он хотел услышать от нее не просто «да», а что-то более личное.
Она хотела было сказать, что Пол весь в делах.
— Пол хочет, чтобы я вышла за него замуж. А мне… я не готова к этому, — сказала она. — А У тебя? Как у тебя дела с Джордан?
— Да тоже не очень. — Том печально улыбнулся, лотом отвел взгляд. — Я, видимо, недопонимал, что такое разница в возрасте.
— Надеюсь, ничего серьезного? — О Боже, злясь на себя, подумала Элеонор, я еще пытаюсь его успокаивать. С чего бы это?
— Нет, я уверен, все утрясется. Особенно когда мы забеременеем.
Она кивнула, пытаясь скрыть разочарование. Какой удар для нее — «когда мы забеременеем»! Том жаждет стать отцом. Он мечтает иметь детей. Но не с ней.
— Но должен признаться, иногда мне на самом деле тяжко. Я имею в виду — говорить с ней.
Элеонор видела, с каким трудом он подыскивает слова, желая объяснить ей свою проблему, не критикуя жену.
— Ну… не так, как с тобой. Она не интересуется ни…
Да ничем она не? интересуется. Только как взбираться по общественной лестнице и нарядами подороже, чтобы подпитывать колонку светских сплетен, подумал Том. Да, конечно, он никогда не устанет заниматься сексом с Джордан.
Он и не уставал. Но не утомился ли он от всего остального?
Том слышал, как его голос замер на полуслове. Он не мог признаться даже Элеонор. Хотя они очень хорошо понимали друг друга., А если честно, то именно Элеонор он не мог признаться. Ей, тонкой и умной женщине, от которой исходит чувственность. Флирт с ней был для него постоянным занятием с момента знакомства. Но в последнее время, казалось, этот флирт переходит в новую стадию. В общем-то он всегда хотел ее, но его уважение к их дружбе, осторожность, боязнь повести себя не правильно и его страх…
Перед чем? Быть (связанным? Связанным из-за секса, от которого он не сможет отказаться? Его страх перед отношениями, которым он не мог подобрать названия. Все это удерживало его, не позволяло сделать шаг… Желание должно быть радостным, ясным. Желание, которым ты мог бы управлять. И в конце; концов он женился на девушке, способной удовлетворить его желание виртуозно.
Джордан. Она гораздо привлекательнее Элеонор, бесспорно. И на четырнадцать лет моложе.
Так почему желание исподволь все-таки охватывает его?
Почему он ощутит в чреслах тяжесть и тепло, стоило ему прикоснуться к подбородку Элеонор?
— Наверное, я просто уже слишком старый и слишком консервативный, — закончил Голдман.
Элеонор посмотрела на него через стол. Стаканчик с кофе остывал передо ней.
— Нет, Том, — сказала она.
Повисло молчание.
Голдман протянул руку и накрыл своей большой ладонью ее тонкие пальцы, крепко стиснул и сказал:
— Элеонор…
— Привет, два моих самых любимых человека.
Даже не взглянув на нее, Том Голдман отдернул руку, как будто на кожу плеснули кислотой. За спиной Тома Элеонор увидела одетого с иголочки Джейка Келлера, старшего вице-президента. Ее помощник, Джейк, был тем, кого обошли, не предложив президентский пост. Его заняла Элеонор. Он всегда держался вежливо и дружески, но был настоящим врагом, Элеонор это знала. От его внезапного появления по спине ее пробежала дрожь. Как неприятно, Похоже, он ничего не заметил.
Во всяком случае, она надеялась.
— Элеонор, найдется секунда? Я хотел поговорить о сценарии, который мне вчера послали. «Увидеть свет».
— Ну конечно, Джейк, конечно.
Элеонор взяла рукопись со стола, протянула Тому и сказала:
— Том, ты бы тоже просмотрел. Это сценарий для проекта «Зак Мэйсон — Фред Флореску». Он подходит.
— Так вы даете ему зеленый свет? — изумился Келлер.
В его тоне явно слышалось неодобрение.
Она не стала ничего объяснять или отвечать на оскорбительный тон. От Джейка Келлера не требуется одобрения или неодобрения. Она его начальник.
Том Голдман быстро перевел взгляд с одной на другого.
— Джейк, может, стоит поднять этот вопрос на производственном совещании в десять?
Он поддерживает ее, Элеонор понимала. Она знала, Том выслушает очень внимательно любую критику Джейка, но он не станет мешать ей принимать решение. В конце концов, быть президентом и означает решать самой. Но Джейку будет позволено обозначить протест. И если вдруг фильм провалится, Джейк может сказать, что он предупреждал.
— Конечно, — легким тоном сказал Келлер. — До встречи.
Он повернулся к двери. Том направился за ним.
— Увидимся позже, Элеонор.
— Конечно.
И ни следа от их интимности не осталось. Но она ничего другого не ожидала. Возможно, он уже пожалел об откровенности.
— Том, постарайся просмотреть этот сценарий до совещания, если сможешь. Он действительно хороший. Дэвид Таубер представляет автора.
— Я думал, Кевин Скотт представляет всех авторов.
— Да, всех, кроме этого. Дэвид Таубер сам нашел ее.
— Да что ты? — удивился Том и улыбнулся. — Парень времени даром не теряет. О'кей, я просмотрю.
Элеонор посмотрела Тому вслед, понимая, что имя Дэвида Таубера имеет какой-то вес. Он прочтет сценарий быстро только потому, что Таубер нашел его. В этом есть смысл.
В конце концов, Дэвид Таубер привел Зака Мэйсона, и это его фильм. Фред Флореску — наиболее важный участник сделки, а Фред — личный клиент Сэма. Но все-таки… Если Голливуд называют джунглями, то в девяностых годах в нем хозяйничают именно такие шакалы, как Дэвид. Она заметила, что Том никак не отреагировал, услышав ее мнение о сценарии. Она понимала: он оставляет за собой право сделать собственный вывод. Элеонор посмотрела на часы на компьютере. Без четверти девять. Производственное совещание в «Артемис» должно начаться через час.
Она шла в свой офис и физически чувствовала ее вес. Страницы были аккуратные, а это означало, что мало кто держал ее в руках. Она испытывала легкое волнение, словно от наэлектризованной атмосферы.
С таким же ощущением в это утро она выехала из гаража, кровь кипела в венах, она хотела скорее оказаться в своем кабинете и начать работу над проектом.
Возбуждение.
«Увидеть свет» — хороший сценарий. Она знала это, она чувствовала нутром. С того самого момента, как противный дурачок Таубер из «Эс-Кей-ай» передал ей рукопись с претенциозной запиской. Видит Бог, когда брала ее, ничего особенного она не ждала. В конце концов, никто никогда не слышал о Меган Силвер — кто она такая, откуда? — и эта рукопись пришла не из отдела сценариев Сэма. Если бы не горячее желание немедленно заняться проектом, возможно, она отказалась бы сама смотреть сценарий, скорее всего спустила бы по цепочке вниз кому-то из «Артемис», какой-нибудь амебе на самом дне. И к тому же ей очень хотелось осадить Дэвида Таубера. Мужчины такого типа уверены, что все женщины должны падать перед ними, раздвинув ноги, только из-за их приятной улыбки и хорошего загара. Она в общем-то привыкла к типам вроде Таубера. Дешевка-выскочка, недавно из пеленок. Наверняка в гимнастическом зале, где он качает бицепсы, стены зеркальные.
Но она не могла отказать себе в том, чтобы посмотреть рукопись. Хотя Таубер и дурак, он классическая модель голливудских везунчиков. Он возник из ниоткуда с Коллин Маккаллум, а теперь еще и с Заком Мэйсоном и с супермоделью. Итак, она начала читать, собираясь просмотреть за десять минут.
Она закончила, дойдя до последней страницы, и немедленно позвонила Сэму Кендрику.
«Увидеть свет». Невероятная любовная история. Очень волнующий сюжет. И все это на фоне секса, наркотиков и рок-н-ролла.
Эта вещь сделает ей имя. О Боже, как замечательно и как страшно дать зеленый свет своему первому фильму!
— Похоже, ты счастлива.
— Привет, Том, — сказала Элеонор, взглянув на босса, появившегося в дверях кабинета.
Он был в неописуемом черном костюме, каштановые волосы на его фоне казались еще темнее, но он ничего не мог поделать со вторым подбородком, свидетельством возраста. Двигался он как человек, привыкший повелевать.
Она ощутила знакомый укол тоски.
— Я принес завтрак, — сказал Том, широкими шагами пересек комнату и положил пакет ей на стол. Он вынул пирожок с начинкой, бумажный стаканчик с кофе и протянул ей, улыбаясь:
— Кофеин. Очищенный сахар. Пропитан жиром. Ешь.
— Да я не могу есть такое, — со смехом запротестовала Элеонор. — Бедра сразу поползут. Пол хочет, чтобы мы сели на диету. Он вообще предлагает нанять повара-вегетарианца.
Голдман покачал головой:
— Да ты что? И Джордан хочет, чтобы я стал этим чертовым вегетарианцем. — Он наклонился к ней. — Вот почему люди ходят на работу.
— Чтобы тайно поесть пирожков.
— Совершенно верно. А теперь ешь. Это приказ.
Улыбаясь, она надкусила пирожок. Он был сладкий, жирный и вкусный.
Том смотрел на нее с огромным удовольствием. Потом полез в пакет за своим пирожком и съел его в три приема.
— Боже, да ты же троглодит! — изумилась Элеонор. — Бьюсь об заклад, ты и дома поел.
Том словно защищаясь, пожал плечами и ухмыльнулся.
— Упражняюсь. Иногда. — Он протянул руку и нежно провел пальцем по подбородку Элеонор, вытерев капельку выдавившегося повидла, а потом облизал палец. — А президент киностудии совсем не умеет есть пирожки. Очень печально.
— Кстати, — Элеонор положила остаток пирожка и похлопала ладонью по рукописи, — у меня есть кое-что показать тебе.
— О деле мы можем поговорить позднее. Сейчас только восемь часов. Целый день впереди, — нетерпеливо сказал Голдман. — Когда же наконец у нас будет возможность поговорить? Расскажи мне, как ты.
Элеонор заерзала в кресле. Она почти смутилась. Свои чувства к Тому она давно признала и допускала их. Но аккуратно спрятала под «а ведь могло быть». С радостью она проводила раннее утро вместе с ним, наедине, до прихода помощников. Элеонор почти охватило отчаяние, когда она обнаружила, что стоило ему коснуться ее лица, как страстная волна желания охватила ее. Ей хотелось прижаться к его ладони, коснуться губами запястья, покрыть горячими поцелуями. От этого прикосновения, напоминающего эротическое, она мгновенно возбудилась. В том, как он вытер повидло с ее подбородка, было больше чувственности, чем в сексуальном акте, который она изображала с Полом каждое утро.
Утреннее свидание с Томом было радостным и невинным, никогда они не делали и не говорили ничего такого, что имело бы последствия. Только о деле. Но как он смотрит на нее, прямо в глаза, как просит рассказать о себе.
— Да я прекрасно. Просто замечательно.
— Правда? — тихо спросил Том. — А как жизнь дома?
Как с Полом?
Ее губы дрожали, когда она произнесла:
— Просто замечательно. Прекрасно. Спасибо. Он превосходный.
Так она отвечала ему каждый день. Они были солидной парой. Прочно стояли на ногах. Так, как и полагается известным в Лос-Анджелесе людям. Глава студии и банкир-инвестор. Независимые и суверенные. Моногамные. И очень подходили друг другу. В духе девяностых.
Но почему-то, сидя здесь и глядя на Тома Голдмана, она обнаружила, что ей трудно говорить. Невольно вспомнилась сегодняшняя сцена…
Первые лучи утренней зари начали робко пробиваться сквозь ароматную темноту сада, запахи гибискуса и жасмина разлились в холодном утреннем воздухе… Пять утра. Как обычно, они просыпались в этот час под тихие звуки классической музыки, запрограммированной накануне Полом.
Бах или Моцарт. Пол притянул ее к себе. Никаких распаляющих игр — их близость была словно часть обычного утреннего ритуала, вроде пробежки в половине шестого или стакана апельсинового сока с минеральной водой в шесть.
Но сегодня утром она отвернулась.
— Ну давай, в чем дело? — спросил он сонно, уткнувшись ей в плечо. — Не хочешь?
— Я просто устала.
Но правда была в том, что она не хотела. Не хотела сейчас. После того как Элеонора прочитала сценарий «Увидеть свет», весь пропитанный всепоглощающей страстью .и чистой любовью, она мечтала о Томе, и именно сегодня, именно в это утро, в его мягком полурассвете, что-то внутри нее взбунтовалось при мысли, что Пол может прикоснуться к ней.
— Ты же никогда не устаешь.
Она ненавидела этот тон, в котором слышалось обвинение.
— Ты просто забыла поставить себе кое-что вчера вечером? Предохраняющее?
Элеонор принялась отрицать:
— Нет. Я не забыла. Пол. Я…
— Не понимаю. Почему мы не можем заниматься любовью без этого? Я не понимаю, почему ты всегда настаиваешь на этом проклятом предохранении? — Он разозлился, его голос звучал холодно.
Слава Богу! Элеонор почувствовала, что его желание пропало.
— Ты говоришь, что хочешь детей, но время уходит. Мне совершенно не понятно, почему бы нам в конце концов не пожениться?
— Мы с тобой это уже обсуждали. Раньше, — сказала Элеонор, вдруг почувствовав себя совершенно беззащитной.
Она не любила, очень не любила говорить на эту тему и не хотела спорить с ним. — Просто еще не время.
— Так когда же наконец это время настанет? Когда тебе стукнет пятьдесят и нам придется брать ребенка на воспитание?
Пол откинул одеяло и начал одеваться. Длинное гибкое тело темным силуэтом выделялось на фоне бледного рассвета. Элеонор видела по его резким движениям, по самой позе, как сильно он злится.
— Так ты выйдешь за меня замуж?
Это было требование, не вопрос.
Она напряглась.
— Пока нет.
— Я не могу ждать вечно, Элеонор, — предупредил ее Пол, отправляясь в ванную. — Я хочу детей.
О, я тоже хочу, подумала она, продолжая лежать, закутавшись в простыню. Словно защищаясь. Я тоже хочу.
Дети. Ребенок, а может, двое детей или трое. Малыши с широко распахнутыми глазами, маленькими ручонками, дети, полные любви и страха, и эти чувства они не способны выразить словами. Она всегда хотела детей, уверенная, как все молодые красивые женщины, что жизнь пошлет мужа, желанного, достойного, такого, которому можно с радостью довериться, с которым можно зачать дитя не в спешке и не под давлением. «Когда-нибудь у меня родятся дети».
Сейчас Элеонор не сказала бы точно, когда впервые ощутила, что ее молодость прошла. Не могла она определить и время, когда начала волноваться. Может, в тот момент, когда ее осенило, что Том Голдман никогда дальше флирта с ней не пойдет? Его подружки сменяли одна другую, и каждая на пять, семь, десять лет моложе нее… От тинэйджеров до двадцатидвухлетних.
Именно тогда она приняла ухаживания самого завидного из всех холостяков, роившихся вокруг нее. Он приносил ей напитки на благотворительных балах, оттеснял от нее всех мужчин на приемах у Изабель Кендрик. Полу Халфину было тридцать девять. Красивый, богатый, образованный, обворожительный. С ним интересно говорить, если не требовать от беседы чего-то необычного. Он знал все, что полагается знать о Шекспире и Вивальди. Его фирма, довольно известная, участвовала в этом году в организации нескольких развлекательных мероприятий весьма высокого уровня. Элеонор исполнилось тридцать два. Они стали «прекрасной парой». Обладающей властью, вроде Билла и Хиллари, каждый из которых поднимался по своей собственной лестнице.
Элеонор считала Пола довольно милым. И в конце концов переехала к нему.
Поселившись у него в доме, Элеонор испытала большое облегчение. Впервые она почувствовала, как сильно давило ее одиночество прежде. Ей больше ничего не надо доказывать, не надо отвоевывать себе место в обществе, которое состоит большей частью из жен начальников, да и дамы заметно оттаяли по отношению к ней. Отныне было кому сопровождать Элеонор Маршалл на премьеры «Артемис», у нее появился замечательный, завидный партнер. Первые несколько месяцев совместной жизни они провели как на качелях, раздумывая, пожениться им или нет. Брак неизбежно должно был привести к детям. И их семья стала бы идеальной семьей Беверли-Хиллз.
Но она не могла на это пойти.
Именно дети останавливали ее. Дети, о которых она мечтала с тех пор, как сама была ребенком, укладывая куклу в кроватку, баюкая медвежат, леча их от самых невероятных болезней. Элеонор была единственным ребенком стареющих родителей и поэтому всегда воображала себя красивой молодой матерью с кучей деток. Когда она стала старше и начала всерьез задумываться об этом драгоценном даре человеческой жизни, она просто не могла понять, почему многие так легкомысленно относятся к своим детям. Пары разводились просто, не пытаясь даже приложить усилия и заделать трещины в своих отношениях ради детей. А сколько родителей недодавали любви своим малышам! Отцы-бездельники бросали женщин, матерей их собственных детей, только потому, что больше не хотели этих женщин и боялись ответственности за лишний рот, который надо кормить. Боже, неужели у них нет даже простого любопытства?
Ребенок — это ведь чудо. Это их продолжение, их связь с будущим. Мост между поколениями. Неужели мужчины не способны посмотреть на это под таким углом зрения?
Элеонор удивлялась. Наверное, они никогда не разглядывали своих деток пристально, иначе увидели бы, что их собственные глаза смотрят на них. Неужели они не понимают, что, укладывая ребенка в кроватку, держат в руках свое нежное будущее? Сотворить жизнь вместе с кем-то. Разве не в этом выражается неразрывная связь между двумя — мужчиной и женщиной?
И, размышляя о ребенке, плоть от плоти и кровь от крови своей собственной, Элеонор не могла представить свое дитя с носом Пола и его подбородком.
Когда она пыталась вообразить черты отца своего младенца, она видела глаза Тома Голдмана.
Конечно, все это смешно. Том ничего к ней не чувствовал. У него полно девиц, он ее босс, и он ее друг. Какое для него имеет значение, что когда-то она влюбилась в него?
Но окончательно Элеонор разобралась в своих чувствах, когда на горизонте возникла Джордан Кэбот. Джордан приехала в Лос-Анджелес из Сан-Франциско полтора года назад. Блондинка, отпрыск богатого благородного семейства, еще одна пустая дурочка, явившаяся в Голливуд специально, чтобы подцепить на крючок кого-нибудь из шишек. А к тому времени Том был уже председателем «Артемис» и самым выгодным женихом в городе. Возможно, Джордан просто повезло, она оказалась под рукой в самый подходящий момент, когда Том только что получил повышение по службе, был доволен собой и собственной жизнью.
И давай-ка взглянем в лицо фактам, сказала себе Элеонор. В городе, полном красоток с льняными волосами, Джордан Кэбот сумела выделиться. Превосходная фигура, повторяющая очертания песочных часов, хорошенькое американское личико. Прекрасная кожа, белые зубы, отличная физическая форма. И двадцать три года! Но всего этого было бы мало, чтобы окольцевать Тома, очень осторожного, опасавшегося связать себя с кем-то. Что окончательно решило судьбу Джордан — так это ее выдающиеся способности в постели. Том был просто сражен, покорен. Элеонор знала, Том рассказывал ей по-дружески. Он не был вульгарным, но по утрам приходил к ней в кабинет и изумлялся, восхищался, каким неистощимым, живым, молодым становится с Джордан. Он говорил, что ему все время мало. Что он никогда от этою не устанет. И вскоре Элеонор уже приходилось стучать в дверь его кабинета, прежде чем войти: она боялась помешать длинному разговору по телефону, полному интимных намеков.
Том стал просто одержим сексом. Он говорил, что Джордан заставляет его превращаться в ненасытного подростка.
Элеонор стали сниться кошмары. Она видела во сне Джордан, молодую, безупречную, совершенную. Видела, как извивается ее тело, принимая позы, которые Элеонор не могла бы даже придумать…
Через три месяца после встречи они обвенчались. А еще через месяц зарегистрировали брак. И когда Том после двух месяцев брака в доверительной беседе с Элеонор сказал, что хотел бы, чтобы Джордан забеременела, что дети — единственное, о чем он мечтает, она заставила себя признать: в ее собственной жизни произошла величайшая трагедия.
Она любила Тома Голдмана. Отчаянно любила. И лишь это чувство объясняло жгучую, опустошающую боль, охватившую ее от его слов. Никакого другого мужчину, кроме Тома, она не хотела видеть отцом своего ребенка.
Но этому не суждено сбыться. Она понимала. И воспринимала как реальность. Как истинную правду. Если Элеонор Маршалл хочет стать матерью, ей стоит поискать другой набор генов, с которым она может соединить свой.
Более того, ей надо найти отца своему ребенку как можно скорее. Ей уже тридцать восемь. А если не Пол, то кто?
Предположим, она оставит Пола, но станет ли ей от этого лучше? Кого бы она ни нашла, все равно это будет него.
Поэтому не пора ли прекратить поиски? От добра добра не ищут. Ведь нет никакой гарантии, что она отыщет кого-то лучше. Отчаяние и бесконечная тоска по ребенку, которого ей так страстно хотелось, нахлынули на нее. Когда она видела в большом универмаге матерей с детьми, ей хотелось плакать. Она мечтала о детях. Эти мысли, такие реальные, раздирали ей душу, она ощущала запах молока, прикосновение к бархатистой коже, видела словно наяву маленькие сжатые в кулачок пальчики, удивлялась, какие длинные ресницы растут на таких крохотных веках.
А Пол давил на нее, требуя дать согласие на свадьбу. И хотел, чтобы она сразу после этою забеременела.
Вот уже три месяца она медлила и тянула.
А сегодня утром вдруг почувствовала, что стены начинают сдвигаться вокруг нее. Надо решать. А она понятия не имела, что делать.
Элеонор посмотрела на Тома, склонившегося над ней и уставившегося ей в глаза каким-то странным испытующим взглядом.
— Правду хочешь? Не все хорошо.
— Работа давит?
Он явно изучал ее. На миг ей показалось, что он хотел услышать от нее не просто «да», а что-то более личное.
Она хотела было сказать, что Пол весь в делах.
— Пол хочет, чтобы я вышла за него замуж. А мне… я не готова к этому, — сказала она. — А У тебя? Как у тебя дела с Джордан?
— Да тоже не очень. — Том печально улыбнулся, лотом отвел взгляд. — Я, видимо, недопонимал, что такое разница в возрасте.
— Надеюсь, ничего серьезного? — О Боже, злясь на себя, подумала Элеонор, я еще пытаюсь его успокаивать. С чего бы это?
— Нет, я уверен, все утрясется. Особенно когда мы забеременеем.
Она кивнула, пытаясь скрыть разочарование. Какой удар для нее — «когда мы забеременеем»! Том жаждет стать отцом. Он мечтает иметь детей. Но не с ней.
— Но должен признаться, иногда мне на самом деле тяжко. Я имею в виду — говорить с ней.
Элеонор видела, с каким трудом он подыскивает слова, желая объяснить ей свою проблему, не критикуя жену.
— Ну… не так, как с тобой. Она не интересуется ни…
Да ничем она не? интересуется. Только как взбираться по общественной лестнице и нарядами подороже, чтобы подпитывать колонку светских сплетен, подумал Том. Да, конечно, он никогда не устанет заниматься сексом с Джордан.
Он и не уставал. Но не утомился ли он от всего остального?
Том слышал, как его голос замер на полуслове. Он не мог признаться даже Элеонор. Хотя они очень хорошо понимали друг друга., А если честно, то именно Элеонор он не мог признаться. Ей, тонкой и умной женщине, от которой исходит чувственность. Флирт с ней был для него постоянным занятием с момента знакомства. Но в последнее время, казалось, этот флирт переходит в новую стадию. В общем-то он всегда хотел ее, но его уважение к их дружбе, осторожность, боязнь повести себя не правильно и его страх…
Перед чем? Быть (связанным? Связанным из-за секса, от которого он не сможет отказаться? Его страх перед отношениями, которым он не мог подобрать названия. Все это удерживало его, не позволяло сделать шаг… Желание должно быть радостным, ясным. Желание, которым ты мог бы управлять. И в конце; концов он женился на девушке, способной удовлетворить его желание виртуозно.
Джордан. Она гораздо привлекательнее Элеонор, бесспорно. И на четырнадцать лет моложе.
Так почему желание исподволь все-таки охватывает его?
Почему он ощутит в чреслах тяжесть и тепло, стоило ему прикоснуться к подбородку Элеонор?
— Наверное, я просто уже слишком старый и слишком консервативный, — закончил Голдман.
Элеонор посмотрела на него через стол. Стаканчик с кофе остывал передо ней.
— Нет, Том, — сказала она.
Повисло молчание.
Голдман протянул руку и накрыл своей большой ладонью ее тонкие пальцы, крепко стиснул и сказал:
— Элеонор…
— Привет, два моих самых любимых человека.
Даже не взглянув на нее, Том Голдман отдернул руку, как будто на кожу плеснули кислотой. За спиной Тома Элеонор увидела одетого с иголочки Джейка Келлера, старшего вице-президента. Ее помощник, Джейк, был тем, кого обошли, не предложив президентский пост. Его заняла Элеонор. Он всегда держался вежливо и дружески, но был настоящим врагом, Элеонор это знала. От его внезапного появления по спине ее пробежала дрожь. Как неприятно, Похоже, он ничего не заметил.
Во всяком случае, она надеялась.
— Элеонор, найдется секунда? Я хотел поговорить о сценарии, который мне вчера послали. «Увидеть свет».
— Ну конечно, Джейк, конечно.
Элеонор взяла рукопись со стола, протянула Тому и сказала:
— Том, ты бы тоже просмотрел. Это сценарий для проекта «Зак Мэйсон — Фред Флореску». Он подходит.
— Так вы даете ему зеленый свет? — изумился Келлер.
В его тоне явно слышалось неодобрение.
Она не стала ничего объяснять или отвечать на оскорбительный тон. От Джейка Келлера не требуется одобрения или неодобрения. Она его начальник.
Том Голдман быстро перевел взгляд с одной на другого.
— Джейк, может, стоит поднять этот вопрос на производственном совещании в десять?
Он поддерживает ее, Элеонор понимала. Она знала, Том выслушает очень внимательно любую критику Джейка, но он не станет мешать ей принимать решение. В конце концов, быть президентом и означает решать самой. Но Джейку будет позволено обозначить протест. И если вдруг фильм провалится, Джейк может сказать, что он предупреждал.
— Конечно, — легким тоном сказал Келлер. — До встречи.
Он повернулся к двери. Том направился за ним.
— Увидимся позже, Элеонор.
— Конечно.
И ни следа от их интимности не осталось. Но она ничего другого не ожидала. Возможно, он уже пожалел об откровенности.
— Том, постарайся просмотреть этот сценарий до совещания, если сможешь. Он действительно хороший. Дэвид Таубер представляет автора.
— Я думал, Кевин Скотт представляет всех авторов.
— Да, всех, кроме этого. Дэвид Таубер сам нашел ее.
— Да что ты? — удивился Том и улыбнулся. — Парень времени даром не теряет. О'кей, я просмотрю.
Элеонор посмотрела Тому вслед, понимая, что имя Дэвида Таубера имеет какой-то вес. Он прочтет сценарий быстро только потому, что Таубер нашел его. В этом есть смысл.
В конце концов, Дэвид Таубер привел Зака Мэйсона, и это его фильм. Фред Флореску — наиболее важный участник сделки, а Фред — личный клиент Сэма. Но все-таки… Если Голливуд называют джунглями, то в девяностых годах в нем хозяйничают именно такие шакалы, как Дэвид. Она заметила, что Том никак не отреагировал, услышав ее мнение о сценарии. Она понимала: он оставляет за собой право сделать собственный вывод. Элеонор посмотрела на часы на компьютере. Без четверти девять. Производственное совещание в «Артемис» должно начаться через час.