Бекнел Рексанна. Роза Черного Меча

   В голове у Розалинды стоял такой сумбур, что она даже не сразу поняла услышанные слова. А потом ее охватил озноб — то ли от желания, то ли от страха.
   — Пожалуйста, — шепнула она, простирая к нему руки, — пожалуйста, приди ко мне.
   Она видела, как он с трудом сглотнул слюну, и чутьем угадала, что он сейчас ведет нелегкую борьбу с самим собой.
   — Скажи мне, чего ты хочешь, — глухо повторил он. Ответить было трудно. Слова рвались с языка, и в то же время их невозможно было выговорить. Но и сдержать их она не могла.
   — Я хочу тебя, — призналась она так тихо, что это можно было принять просто за шорох ткани, на которой она лежала.
   Он закрыл ненадолго глаза, и по суровому лицу пробежало такое выражение, словно Эрика пронзила боль.
   — Это я знаю, моя невинная девочка. А теперь скажи мне, что ты хотела бы… чтобы я сделал?
   Лицо Розалинды вспыхнуло, когда она поняла, чего он от нее добивается. На этот раз решение будет принимать она. На этот раз не будет и речи о том, чтобы винить кого-то другого за греховные желания, которые он в ней пробудил. На этот раз она не сможет изображать себя безвольной жертвой его похоти. Опасным было их соединение само по себе, но этот новый поворот делал его куда опасней для ее сердца. Однако пути назад уже не было.
   — Я хотела бы… Я хотела бы видеть тебя… всего. — У нее перехватило дыхание. — Пожалуйста, сними все… остальное.
   Просьба была исполнена мгновенно. Шоссы и нательные штаны упали на пол, и он встал перед ней во всем блеске своей наготы. Она лежала у его ног, чувствуя себя так, словно была жертвой, принесенной язычниками какому-то могущественному богу, — человеческой жертвой, готовой сейчас на любую муку, если только он сочтет это необходимым.
   Он не настаивал, чтобы она сняла сорочку. Но, словно повинуясь неведомым чарам, она потянулась к подолу, отогнула его, быстрым движением заставила сорочку соскользнуть на шею, сняла ее через голову и отбросила в сторону. Он по-прежнему возвышался над ней, и она невольно задрожала, взглянув на него. Каждая часть его тела явственно вырисовывалась в лучах солнечного света, проникающего через стыки кровли. Все мускулы и сухожилия — на мощных ногах, на стройных бедрах, на подтянутом животе, на широких плоскостях торса и плеч — казались напряженными и соразмерными. Могучие руки, покрытые испариной, чуть блестели. Но в конце концов ее взгляд остановился на том, что так горделиво вздымалось на его чреслах. Эрик являл собой внушительную фигуру мужчины, солдата, испытанного в сражениях, и закоренелого разбойника. Но он был также и завидным любовником, и она понимала, что он готов сейчас доказать это снова.
   — Приди ко мне, — выдохнула она, сама не сознавая, как красноречив ее чистосердечный призыв. — Пожалуйста, прошу тебя.
   Он ринулся к ней, едва отзвучали слова. Как тот самый языческий бог, который представлялся ее воображению, он приблизился к жертве, каковой она готова была счесть себя, и опустился на нее, закрыв ее своим тяжелым телом. Теперь ничто не разделяло их, и она таяла и томилась от сильной, горячей плоти, от поднятого меча желания, нацеленного в ее лоно. Закрыв глаза, она обвила руками его плечи и с восторженным изумлением провела пальцами по влажным контурам его спины.
   — Скажи мне, чего ты хочешь, — прошептал он в путаницу темных прядей у нее на шее. — Скажи, зачем ты сегодня искала меня?
   Розалинда судорожно вздохнула. Больше всего на свете она хотела бы сказать ему правду. Больше всего на свете она хотела бы сказать, что любит его, что ей необходимо быть с ним рядом, что она не может обойтись без него. Но какие-то остатки рассудка заставили ее заглушить неосторожные признания. Вместо этого она принялась лихорадочно целовать его плечи. И когда смесь страха и восторга стала уже нестерпимой, Розалинда взмолилась:
   — Делай то, что ты делал раньше. Что ты делал раньше…
   В то же мгновение она почувствовала медленную и уверенную ласку руки, которая погладила ее по плечу, а потом легла на бедро. Потом он немного передвинулся, и его ладонь скользнула по ее животу вниз, к тому самому месту, которое с такой тоской ожидало сближения с ним. И когда его пальцы раздвинули там завитки волос, он прижался губами к губам Розалинды в яростном, огневом поцелуе. Когда же их языки соединились в неудержимом чувственном танце, пальцы Эрика легли во влажные складки ее самого потаенного места.
   Розалинда готова была расплавиться под этой ошеломляющей лаской. Его палец оказался глубоко внутри нее, снова покинул эти запретные пределы… она изогнулась дугой от муки и восторга. И когда тем же самым проворным пальцем он погладил напрягшийся бугорок там, где, казалось, сейчас сошлись все токи ее тела, она закричала в безрассудном порыве:
   — Любимый мой!.. Любимый…
   Ослепленная жаждой его близости, она поднялась навстречу ею руке. Но и его страсть уже вышла из берегов. Застонав от желания, он поднялся над ней — и бросился в нее, как в омут. В их соединении не было судороги мгновенного испуга, не было колебаний или удивления. Словно рожденная именно ради этого мгновения, Розалинда приняла в себя всю его длину и мощь вторжения. Она поднималась в радостной готовности к подчинению и обретала силу в его власти над собой. Он же, утопая в ее жаркой глубине, повиновался требованиям ее женской природы. Как меч к ножнам, подходили они друг к другу, как ключ к замку и как рука к перчатке Им не надо было ничему учиться, чтобы тела слились в древнем ритуале взаимного обретения. Единые сердцем, единые духом, они вместе устремлялись к этому мгновенному совершенству. Умопомрачительное исступление его поцелуев, нарастающий ритм неотразимой любовной атаки уносили ее в небеса — выше и выше. Она цеплялась за него, словно за последнюю реальность бытия. И когда ее руки и ноги, обвившие его. судорожно напряглись в отчаянном стремлении слиться с ним в одно, раствориться в нем — это единение свершилось.
   — Эрик!..
   Ее возглас мог бы заполнить Вселенную, хотя прозвучал тише самого тихого шепота и потерялся в обволакивающем тепле поцелуя. Она открылась ему полностью, сдалась на милость победителя — и тогда он на мгновение замер и в завершающем порыве исторг в ее лоно дар своей животворящей силы.
   Его тело расслабилось и отяжелело, а она не могла унять дрожь. Оба были в поту и душевно опустошены после минувшего урагана страсти. Он отдал ей все, все до конца — и она отдала все ему. Странное это было чувство, и, улыбнувшись, Розалинда теснее прижала любимого к себе. Да, конечно, он вложил в их соединение все самое лучшее, чем был наделен. Она ощущала это с такой же несомненностью, как ощущала тяжесть, его тела, прижимающего ее к грубой мешковине. Но знал ли она что получил от нее взамен? Понимал ли, что их связывают духовные узы — куда более крепкие чем узы плоти, — несмотря на весь накал телесного наслаждения, которое они подарили друг другу? Нет. Не понять этого он не мог И она улыбнулась от безграничного счастья.
   Он шевельнулся и пальцем легко коснулся ее губ. Открыв глаза, Розалинда увидела, что он всматривается в ее лицо, и прочла в его взгляде радость и нежность.
   — Такие улыбки приберегай только для меня. — Наклонив голову, он ласково поцеловал ее, и в этом поцелуе жила не страсть, а какое-то иное чувство, которому не так легко подыскать название. — Только для меня одного.
   Она молча кивнула в ответ, и он уронил голову ей на плечо. Потом перекатился на бок, не выпуская ее из объятий. Одной рукой он провел вверх по ее руке, потом вниз и легко коснулся ее груди. И это движение, такое нежное и уместное, показалось сейчас исполненным даже большей интимности, чем все предшествовавшее ему.
   Уткнувшись лбом в плечо Эрика, Розалинда улыбнулась, не желая заглядывать в будущее — ни на секунду вперед. Сейчас, когда она лежала в его объятиях после столь упоительных любовных утех, она по крайней мере могла тешить себя иллюзией, что все в мире идет так, как должно идти.

22

   Эрик сидел на грубо сколоченной скамье, когда прочие ратники потянулись ужинать. Они несколько раз звали его с собой, но он только молча качал головой. Не еда была у него на уме
   — Может, его Молли дожидается, — загоготал один верзила. — Я видел, как она новичка обхаживала. Сейчас в сыроварне пусто — время самое подходящее. Какой мужик не предпочтет Молли со всеми ее штучками баранине с подливкой?
   — У кого брюхо подвело, вот какой. Тогда уж лучше баранина, — добродушно вмешался другой.
   Эрик поднял глаза, изобразив на лице что-то вроде усмешки. Хотя их грубое зубоскальство относилось к бойкой молочнице, Эрика от этих шуточек коробило: слишком свежо было в памяти последнее свидание с Розалиндой.
   — Вот еще! Она сейчас, не иначе, слишком устала, чтобы пошевеливаться, как мне надо, — ответил он с запинкой. — Видали, какая там дорожка уже протоптана к ее дверям?
   — Молли устали не знает.
   — Она ж ничего не делает, только лежит раздвинув ноги. С чего тут уставать?
   К тому времени, когда сотоварищи удалились в парадную залу, Эрик чуть ли не зубами скрежетал от злости. Но сердился он скорее на себя самого, чем на толпу насмешников. О Молли он и не думал: она не вызывала в нем ни малейшего интереса, тем более что репутация потаскушки была ею вполне заслужена. Всего несколько часов назад он лежал с Розалиндой. и его не отпускало воспоминание об аромате и сладости ее прекрасного тела. И когда о слиянии мужчины с женщиной окружающие судачили так, словно речь шла о случке животных, Эрику становилось тошно. Еще хуже было то, что в прошлом он мог бы припомнить целую вереницу подобных Молли — спутниц боевой лагерной жизни, — покладистых девиц, всегда слетающихся на турниры. Давно был потерян счет тем безотказным любвеобильным прелестницам, которые уединялись с ним в каких-нибудь укромных уголках. Чтобы снять напряжений и усталость дневных трудов, ему достаточно было именно этого — мягкого живота и пары раздвинутых ног
   Но Розалинда — это другое.
   Не зная, чем заняться. Эрик вынул нож и поднял с пола крепкий дубовый кол. Рассеянно начав строгать место, где торчал сучок, обтесал слишком толстый конец, заровнял все занозы, и получился увесистый посох-дубинка. В ловких руках работа спорилась, но мысли были не здесь, он вспоминал часы, проведенные с Розалиндой.
   Как она нежна, как не правдоподобно сплавились в ней невинная сдержанность и страстная самозабвенность. Одна лишь мысль об ее податливом юном теле зажигала огонь в крови. Куда девался гнев, который она в нем вызывала? Да, его задевало, что для нее титул значит больше, чем сущность человека. Но ведь глупо и даже нелепо было ожидать чего-то другого. Просто в каких-то тайниках души безвестного бастарда, каковым он и был, жила надежда на чудо. И когда Розалинда с презрением отвергла Эрика из-за его мнимой принадлежности к простонародью, его бешенство не знало границ. Заключив сделку с Кливом, он обещал не искать встреч с их общей госпожой. Это условие тогда не казалось трудновыполнимым: план отмщения сэру Гилберту целиком захватил Эрика. Что бы ни произошло между ним и наследницей Стенвуда за те две недели, что оставались до турнира, это не повлияет на грядущие события. После того как он встретится с Гилбертом в поединке и победит негодяя, он откроет все сэру Эдварду и заявит о своих правах на руку Розалинды. Она, конечно, согласится, когда узнает о его рыцарском звании. Нет, такой приз упускать нельзя. Он подучит и ее, и Стенвуд или падет от руки сэра Гилберта. Так он думал тогда.
   Но их неожиданная сегодняшняя встреча изменила все. Эрик перестал строгать и медленно провел по посоху рукой. Она пришла к нему сама, он не искал ее и, следовательно, не нарушил договора с Кливом, но все-таки чувствовал угрызения совести и ничего не мог с этим поделать. Ведь он и не отослал ее восвояси. Вместо этого насмехался над ней и дразнил, завлекая в ловушку, куда она неминуемо должна была угодить. А потом, когда она поднялась к нему на низкий чердак над конюшней, он забыл обо всем на свете, кроме нее. Вынужденное обещание Кливу, угрожающее присутствие сэра Гилберта — ничто не существовало, когда он ощущал ее опьяняющую близость. Она стояла там, маленькая и испуганная, и все же достаточно отважная, чтобы идти за ним, прекрасно понимая, к чему он клонит. А потом так пылко ему отдалась.
   Прислонившись к стене и забыв о посохе, он вновь и вновь перебирал в памяти каждый упоительный миг их свидания. Даже запахи конюшни лошадей, соломы, дерюжных мешков вспомнились ему, смешавшись в воображении с легким ароматом, который источала только она. Его Роза. Его женщина. Но мог ли он считать ее действительно своей? Он не захотел пойти сегодня вечером в парадную залу именно потому, что не знал ответа. Это так трудно вынести: видеть, как она сидит столь далеко, видеть, как Гилберт, этот змей, увивается за ней и удостаивается улыбок, которые должны предназначаться только ему одному, Эрику. Еще больше он боялся почувствовать на себе ее взгляд и прочесть в ее глазах, что нужен ей только для телесных услад.
   Ах, черт побери, что я за глупец! — пробормотал он в ярости.
   Эрик вскочил и начал расхаживать из конца в конец конюшни снедаемый гневом и подавленный страхом. Как могла слабая, неискушенная девушка довести его до такого смятения? — удивлялся он, щурясь на темнеющий двор. Он всегда глумился над бедными дурачками, у которых мозги помещались в штанах. Женщина создана, чтобы служить мужчине. Она плоть от плоти его, она сотворена из ребра Адама. А теперь женщина околдовала его настолько, что желание обладать ею почти затмевало жажду отомстить за себя.
   Внезапный взрыв смеха прервал его мрачные размышления, и он прислушался. Со двора донеслись звуки глухих ударов, за которыми последовало бормотание, а потом крик боли. Снова раздался смех, затем послышался голос одного из оруженосцев:
   — Ты — бастард, вот ты кто. И к тому же коротышка — Еще звук удара и стон. — Советую помнить свое место, оруженосец Клив.
   После нового взрыва злорадного хохота небольшая группа парней выбежала из темноты за амбаром и направилась в парадную залу.
   Эрик стоял неподвижно, как столб, у окна конюшни. Значит, щеночку Розалинды солоно приходится, размышлял он. Так ему и надо. Но все же это оскорбление. Бастард неприятно поразило слух.
   А что тут такого, если мальчишка — бастард? — говорил он себе. Придется юнцу окрепнуть духом и телом, если он хочет подняться выше своего нынешнего положения. Если же дрогнет, ослабеет под насмешками — превратится в трусливого, ничтожного олуха. Как он понесет свой крест — только его забота.
   Все же, увидев, как ковыляет по темному двору бывший попутчик, Эрик нахмурил брови. Он был когда-то в таком же положении — чужака, незаконного сына ничем не примечательного рыцаря. Если бы он не превосходил других оруженосцев силой и ростом, то пострадал бы от них еще сильнее. Но он смог за себя постоять, и в конце концов им пришлось отступить. Однако у Клива не было такого преимущества. Когда бедняга, скорчившись и прихрамывая, проследовал мимо конюшни. Эрик вновь обругал себя за нелепые причуды собственной натуры.
   — Поди сюда. — Отрывистая команда неожиданно прозвучала из темного дверного проема. Клив шарахнулся и съежился, испугавшись внезапного окрика и ожидая нового нападения.
   — Ты! — Он задохнулся от удивления, потом прижал руку к боку. Затем медленно выпрямился во весь рост. — Так это ты стоишь за всем этим! — Он напоминал щенка, загнанного в угол.
   — Если бы я хотел намять тебе бока, малыш, я бы не стал натравливать на тебя этих остолопов.
   Последовало короткое молчание.
   — Тогда чего же тебе надо? — вызывающе спросил юноша.
   Эрик фыркнул. Он сам не знал, что ответить.
   — Если хочешь остаться оруженосцем, надо уметь постоять за себя в драке.
   — Я же был один! — запальчиво защищался Клив. — А их четверо, а то и больше.
   — Тем более, — пожал плечами Эрик. — Учись драться, или тебя заставят ползать.
   — Никто не увидит меня на коленях.
   — Это ты сейчас такой смелый.
   — Я сам о себе позабочусь, — выпалил Клив, бросив недобрый взгляд на внушительную фигуру собеседника. — Эго не твое дело.
   — Я могу тебя научить некоторым приемам.
   В молчании, которое за этим последовало, Эрик почти слышал мысли, которые мелькали в голове удивленного Клива.
   — Мне не нужны приемы, — огрызнулся он. Эрик молча ждал, и тон юноши изменился. — Почему ты мне это предлагаешь?
   Эрик улыбнулся в темноте:
   — Скажем, я сторонник честной борьбы и могу помочь тебе уравнять шансы.
   — Но почему?
   В этот редкий для него момент слабости Эрик ответил честнее, чем намеревался:
   — Мы не такие уж разные. Клив, как кажется на вид. И я не люблю трусов, которые нападают на слабых.
   — Как будто ты не делал того же самого! Разбойники всегда нападают на тех, кто слабее их. — Но даже эти колкие слова не могли скрыть любопытство Клива.
   — Есть способы одолеть более сильного противника, — сказал Эрик, словно не слыша обвинений. — Можно использовать против него его собственную силу. Неважно, бьешься ты на мечах, кинжалах или врукопашную, это все равно. Впрочем, если тебе неинтересно… — Он пожал плечами и отвернулся.
   — Подожди…
   Эрик повернул голову и наблюдал, как Клив подходит ближе
   — Ну и какую же плату ты потребуешь? — спросил юноша, все еще ожидая подвоха.
   — Никакой, — спокойно ответил Эрик. — Я не делаю таких вещей за плату.
   — Ха! Такие, как ты, не делают ничего без выгоды для себя.
   Эрик еще раз улыбнулся, услышав в вызывающих словах юноши отражение собственной подозрительной натуры.
   — Я не думал об этом, как о плате, но ты, может, и прав. В обмен на обучение — как побеждать в любой драке — я хочу вот чего: попробуй сдержать свою слепую ненависть ко мне и перейди, скажем так, к более осмысленному поведению.
   — Осмысленному поведению! — возмутился Клив. Но потом остановился и сделал глубокий и, очевидно, болезненный вдох. — Ну что ж, я согласен. Но это не отменяет наше прежнее соглашение. Ты не будешь домогаться встреч с миледи Розалиндой. А после турнира ты уйдешь.
   — Прежний уговор остается в силе.
   — Тогда начнем, — ответил юноша, устремляясь в конюшню.
   — А гы в состоянии? — Эрик посмотрел на избитого мальчика, когда они встали на свету.
   Ответ был не нужен. Кливу сильно досталось, и с ним сейчас любому было бы еще легче справиться, чем обычно. Но ведь те, кто издевается над беспомощным, никогда не дают ему времени собраться с силами. Приняв боевую стойку напротив Клива, Эрик намеренно делал вид, что не замечает его расквашенного носа и опухшего глаза.
   — Хорошо. Когда я нападу на тебя, защищайся.
   Без какого-либо предупреждения Эрик бросился на юношу и столкнул его назад, не дав возможности ни нанести ответный удар, ни уклониться. Отпустив Клива, Эрик тут же приступил к объяснениям.
   — Во-первых, всегда — всегда! — оцени своего противника. Где он находится и в чем его сила. В случае со мной: я превосхожу тебя силой и ростом, а также опытом. Отбросить меня тебе не удастся. То, что я тебе скажу сейчас, очень важно, так что постарайся усвоить это сразу. Никогда не толкай, когда можно дернуть. Но не дергай точно назад. Вместо этого отклонись вбок. Смотри.
   Он повторил свою предыдущую атаку на Клива, но каждое движение производил гораздо медленнее, в то же время давая юноше указания, как тому следует защищаться.
   — Отступи правой ногой, поворачиваясь на левой. Как только ты это сделал, хватайся за мою тунику или рукав и тащи мимо себя. Я уже атакую, но ожидаю, что ты постараешься твердо стоять на месте. И тут — хорошо рассчитанный рывок. Вот так. — Он показал, как именно, положив правую руку Клива на свою тунику. — Такой рывок обратит мой собственный вес против меня и лишит меня равновесия. Теперь попробуй еще раз.
   Они медленно повторили упражнение. Потом, когда Клив начал понимать свою задачу, повторили быстрее. Эрик нападал на него то с одной стороны, то с другой, а потом и сзади. Каждый раз он показывал загоревшемуся юноше, как оценивать намерения противника и как использовать свою собственную позицию наивыгоднейшим образом. Пока они отрабатывали приемы вновь и вновь, Клив позабыл про свои ушибы и ссадины. И только когда со двора послышались голоса, они прекратили занятие, причем оба изрядно запыхались.
   — Достаточно на один вечер, ей-богу. Приходи завтра, и мы продолжим.
   Несколько раз глубоко вздохнув, Клив кивнул головой.
   — Да, я приду. — Он отступил, но ушел не сразу. — Очень тебе признателен, — наконец выдавил он нехотя. И поспешил добавить:
   — Это, конечно, ничего не меняет.
   — Конечно не меняет, — согласился Эрик. Он улыбался, когда юноша вышел из конюшни.
   Розалинда чувствовала себя как кошка, окруженная лающими гончими. По обычаю, вечерняя трапеза представляла собой очень торжественное событие, сопровождаемое музыкальными представлениями. Украшением стола должны были послужить пироги с изюмом и миндалем, которые так замечательно пекла Эдит. Но Розалинда не могла наслаждаться плодами своих стараний, раз Эрик и Клив неизвестно почему отсутствовали. В то же время она понимала, что присутствие Эрика в зале тревожило бы ее еще больше, чем отсутствие. Весь день она была как на иголках, вздрагивала от каждой промелькнувшей тени и пугливо озиралась. В кухне она показала себя совершеннейшей тупицей, отдавая Мод и Эдит столь чудовищные указания, что Мод под конец уже не смогла удержаться и захихикала.
   — …и тарелку… — Розалинда осеклась, бросив на поварих непонимающий взгляд. — Что такое. Мод? Ты сегодня все время отвлекаешься.
   — Так как же, миледи, мы действительно должны хорошенько потушить хлеб, а мясо пропечь до золотистой корочки? Или все-таки наоборот? — Ее глаза лучились доброй улыбкой. — И потом, вы велели оловянную тарелку вымочить, чтоб не была пересоленной, а селедку натереть до блеска! — При этом обе женщины принялись громко хохотать, и Розалинда порозовела от смущения.
   — Я… что ж… я немного задумалась.
   — Да, похоже на то. Это, случаем, не из-за одного ли рослого молодца?
   Кровь бросилась Розалинде в лицо. Она с ужасом глядела на двух женщин. Неужели все уже знают? Их видели с Эриком?
   — Я… я не понимаю, что ты имеешь в виду.
   — Ах, так это не из-за красавца сэра Гилберта у вас голова кругом идет? — добродушно поддразнивала ее Эдит. Она толкнула локтем Мод.
   — А мы-то думали, перепелка заметалась — ястребка испугалась. Видно, зря кругом болтают, что он хочет на вас жениться.
   У Розалинды сразу отлегло от сердца. Так, значит, они считают, что это из-за Гилберта она сама не своя, а вовсе не из-за Эрика! У нее вырвался глубокий вздох облегчения.
   — Да, пожалуй, я действительно вела себя странно. — Она печально улыбнулась.
   — Нет, не странно, коли все так сошлось, — засмеялась Эдит. — Какая девушка не растает, когда такой красавец ей проходу не дает?
   Одна девушка во всяком случае не растает, подумала Розалинда позднее, усаживаясь за высокий стол между отцом и тем самым человеком, которого Эдит и Мод прочили ей в мужья. Сэр Гилберт Пул не интересовал ее ни капельки, но уже то хорошо, что никто нечего не заподозрил. Пока они воображают, что у нее ум за разум зашел из-за знатного гостя, никого не будет удивлять ее странное поведение и никому не взбредет в голову как-то связывать это с ратником Эриком.
   Эрик… При одной мысли о нем все остальное улетучивалось из головы. Ни еда, ни неизбежное присутствие сэра Гилберта, ни разговор между ним и ее отцом не могли прогнать воспоминания об Эрике.
   Как могло случиться, что между ними все зашло так далеко? Она едва верила, что это было на самом деле, хотя от его бурных ласк кожу до сих пор словно покалывали многочисленные иголочки и тело болело от их неистового соединения. Она отыскала Эрика по собственной воле. Не стоит притворяться, что она лишь выполняла отцовскую просьбу. Ей самой хотелось этой встречи. И хотя в ее распоряжении имелось достаточно возможностей держаться от него подальше, она, как последняя распутница, полезла за ним по той лестнице в сумрачное уединение чердака. Она последовала за ним на чердак и в тот момент пошла бы за ним хоть на край света. И что теперь?
   Ее отец и сэр Гилберт громко расхохотались. Розалинда улыбнулась, хотя не слышала ни слова из их разговора. Затем сделала вид, что сосредоточилась на еде, и снова ее мысли улетели далеко от парадной залы.
   Она не знала, как ей теперь быть с Эриком и как себя вести при встрече. После того как любовное неистовство исчерпало себя, они оба почти не разговаривали. Долго лежали на мешках; обоим было трудно дышать. Они не целовались и не обменивались ласками, но тем не менее с каждой минутой все больше узнавали друг о друге. То было молчаливое соединение душ, подумала она с печальным вздохом. В темной тишине чердака она чувствовала себя более защищенной и лелеемой, чем любая королева среди тончайших шелков в самом великолепном из дворцовых покоев. Вопреки всем доводам укоряющего рассудка, в объятиях Эрика она обретала странную убежденность в своей правоте. Она могла бы лежать так вечность, не признавая никакой иной реальности, если бы он не поднялся первым.
   — Тебе пора возвращаться к своим обязанностям, — пробормотал он, садясь. Розалинда не ответила, только смотрела, как он надевает нательные штаны, потом шоссы, а затем рубашку и тунику. В одежде солдата Эрик производил внушительное впечатление. Впрочем, пришла ей в голову неуместная мысль, в куда более легком одеянии любовника он тоже производил внушительное впечатление. Но в отличие от нее он не отмахивался от реальности: их могли обнаружить. Его пристальный взгляд заставил подняться и ее.