Страница:
с боевыми патронами. Я все делал так, как учили меня наши командиры. Когда
все пятеро отстрелялись, повели нас к мишеням. Оказалось, что все мои три
пули попали в десятку. После выполнения стрельб всеми курсантами, командир
роты лейтенант Колоссовский перед строем взвода объявил мне благодарность за
отличную боевую подготовку, тут же вручил мне 20 рублей из своего кармана и
дал увольнение на один день в город.
Моя первая мишень всю зиму висела на стене вестибюля нашей казармы
напротив зеркала с моей фамилией, написанной красным карандашом. Так впервые
я узнал себя в стрельбе из боевой винтовки.
Мы, курсанты, несли караульную службу как внутреннюю - училищную, так и
гарнизонную - Уральского военного гарнизона. Начальником Уральского военного
гарнизона, согласно уставу гарнизонной службы являлся самый старший по
воинскому званию начальник в данном городе. Им оказался начальник
Ворошиловградской школы стрелков-радистов, также эвакуированный в данный
город, генерал-майор авиации, живший по соседству с нашей казармой. Кстати,
некоторые курсанты, по возрасту старше нас, ходили в самоволку в город через
двор этого генерала, пользуясь щелью в заборе между дворами.
Во внутренней караульной службе зимой я несколько раз стоял на посту N1
у знамен училища. Знамен было три штуки, свернутые, и в чехлах, поставленные
вертикально на древки. Знамена и пост N1 при них находились в широком
входе-вестибюле справа у окна. Часовой стоял на деревянной крашенной тумбе с
тремя ступеньками. В этом же входе-вестибюле находилась комната дежурного
офицера по училищу. Развод караулов всегда проходил в одно и то же время,
очень торжественно, под музыку военного духового оркестра перед парадным
входом у фонтана. Стояли на посту по два часа. Однажды глубокой ночью, когда
я стоял на посту N1, мои веки сомкнулись. С высоты тумбы шарахнулась вниз на
пол моя винтовка. Вздрогнув, я спрыгнул с тумбы, быстро поднял винтовку и
встал на место. К моему счастью грохота не услышал дежурный офицер.
Наверное, он тоже дремал в своей комнатушке. Неприятность миновала.
По утрам при проходе начальника училища мимо поста N1 часовые всегда
приветствовали его по уставу по-ефрейторски на караул.
Зима с 1942-го на 1943-ий год была очень морозной. На наружные посты
часовым давались белые байковые маски с разрезами для глаз, рта, носа, на
ноги - валенки, сверху на шинель - тулуп и трехпалые байковые рукавицы -
свои.
Нас, будущих офицеров, учили всем премудростям воинской службы наши
отцы-командиры методом рассказа, показа, повторения и жесткого требования.
До сих пор наизусть я помню слова: " . . . О, воин, службою живущий,
Читай устав на сон грядущий!
От сна встав,
Читай усиленно устав! . ."
В уставе караульной службы определение часового дается как лица
неприкосновенного, не подчиняющегося никому, кроме своего разводящего и
начальника караула - карнача. Испытавшие уральских морозов курсанты на
наружных постах, переиначили определение часового: "Часовой есть живой труп,
завернутый в тулуп, заброшенный на мороз, с нетерпением ожидающий смены",-
стали говорить они. Так прошла зима в напряженной учебе с периодическим
несением гарнизонных и внутренних нарядов.
В июне 1943-го года нас, еще не окончивших училище курсантов, которым
оставалось еще сдать выпускные государственные экзамены, по приказу
Верховного Главного Командования, направили в воздушно-десантные войска. Нас
посадили в эшелон и привезли в город Дмитров под Москвой. Здесь происходило
распределение по воздушно-десантным бригадам. Комиссия вызывала нас по
одному человеку. Мы с Тлепкали Сапаровым очень хотели попасть в одну
бригаду. Но военная наша судьба распорядилась иначе - комиссия разъединила
нас. Тлепкали расставался со мной со слезами на глазах. Позже он попал в
военно-транспортную авиацию бортрадистом. В этом качестве он участвовал в
войне против японских милитаристов. Демобилизовался он только в 1950 году,
еще позже, чем я. Уже будучи женатым, Тлепкали закончил Алма-Атинский горный
институт, долгие годы работал инженером в городе Хромтау. После войны он
взял фамилию по имени деда и стал Тлепкали Сапарович Бекетов. Последний раз
мы с ним и его женой Мадиной Салаховой встречались у нас дома в
Алма-Атинском аэропорту. Они оба уже ушли из жизни, покоятся в городе
Хромтау.
После нашего расставания с Тлепкали в Дмитрове меня назначили
радиотелеграфистом в роту разведки (точнее, она называлась разведсамокатной)
18-ой гвардейской воздушно-десантной бригады, которая формировалась в городе
Яхроме под Москвой. Здесь, вместе со всеми, я прошел обучение прыжкам с
парашютом. Вначале выполнил несколько прыжков с аэростата, как тогда звали
"с колбасы". Затем совершил неоднократные тренировочные прыжки с самолета
ПС-84, Ли-2, днем и ночью, с оружием и с полным боевым снаряжением.
Яхрома - маленький городок, отстоящий от Москвы всего на 40 километров.
Название города, жалуясь, говорит устами женщины:"Я хрома!" Здесь проходит
канал Москва-Волга. В 1941-ом году здесь были немцы. Мост через канал лежит
разрушенным. Они подошли к столице именно с этой стороны, когда видели в
бинокль Москву и раструбили об этом на весь мир. На стадионе, около канала,
состоялось первое торжественное построение сформированной гвардии
подполковником Макаровым 18-ой гвардейской воздушно-десантной бригады. В
роте вручили нам личное оружие ППС-42 (пистолет-пулемет Судаева) и финские
ножи с ножнами для ношения на поясном ремне. На лезвии финки была тисненная
прессом надпись "ЗИК" - Злотоусский инструментальный комбинат. Финка была
изготовлена из уральской стали.
Местность вокруг Яхромы холмистая и лесистая. Лето и осень под Москвой
стояли жаркие, томительные и золотистые. Мы, радисты, свои занятия проводили
в окрестных лесах. Когда шли по кустарникам, что-то всегда больно жалило мои
руки. Я сказал об этом моим товарищам. Они засмеялись, показали высокую
траву с листьями и сказали:"Вот она, крапива!" Так я впервые в жизни узнал
крапиву. В наших степях на моей Родине крапивы нет, она у нас не растет. На
опушках лесов наедались лесной малины. На полях, засеянных горохом, лежа в
них с удовольствием лакомились зеленым горошком молочно-восковой спелости.
Зима в Подмосковье с 1943-го на 1944-ый выдалась тихой, многоснежной,
не холодной. Особенно уютной показалась она мне в лесах. Мы часто ходили на
лыжах по окружающим нас лесам. Мне, степняку, выросшему в открытых
просторах, где видимость на столько, на сколько хватает зрения, в лесах
всегда не хватало этого простора. Во мне постоянно жило чувство и стремление
подняться повыше, осмотреть и обозреть вокруг: а что там дальше, за лесами?
По сравнению с училищем в разведроте я чувствовал себя более свободным,
больше предоставленным самому себе. Стал больше времени уделять своей
специальности как радист. Я был твердо уверен, что в будущих боях на фронте
от моего умелого действия будет зависеть многое. Глубоко сознавал, что зря
времени терять нельзя.
В разведсамокатной роте инструктором-парашютистом работал намного
старше нас по возрасту гвардии старший сержант. Занимались изучением
тогдашних типов парашютов. ПЛ-6 - парашют летчика, купол круглый, стропы
насквозь проходят через весь купол. Изучили подвесную систему у парашюта,
замки, карабины, ранец. На длинном авиазенте, называемом полевым столом для
укладки парашюта, инструктор-парашютист показывал и рассказывал укладку
парашюта. Мы вместе с ним укладывали парашют. Используя подвесную систему,
он показывал, как правильно разворачиваться в воздухе лицом по направлению
движения. Прыгали с трехметровой вышки в опилки сначала без ничего, а потом
с карабином в правой руке. Объяснил, что при приземлении с парашютом будет
примерно такая же скорость приземления и такой же силы удар ступнями ног о
землю. Первые прыжки с аэростата мы совершили с парашютом летчика ПЛ-6.
Затем, в течении дальнейшей подготовки к нам поступили парашюты ПД-41,
ПД-41-1, ПД-42 - это были десантные парашюты разных усовершенствованных
конструкций. Площадь купола десантного парашюта около 70-ти квадратных
метров, форма в растянутом виде - квадрат с обрезанными углами. Купол
основного парашюта из перкали или чистого белого шелка. Купол запасного
парашюта, как правило, из белого чистого шелка. У этих парашютов подвесная
система застегивалась на груди крестообразным замком конструкторов братьев
Дорониных. У этого замка была одна красная ручка для быстрого аварийного
освобождения от подвесной системы при необходимых случаях. Например, при
приземлении на воду нужно освободиться от подвесной системы, держась только
руками за лямки строп, и на высоте примерно 2 метра над поверхностью воды
отпустить лямки. Выныривать следует с наветренной стороны, чтобы не
запутаться в куполе и стропах парашюта. При обнаружении противником
десантника также необходимо быстро освободиться от подвесной системы, и
сразу же после приземления начать противодействие врагу.
Неизгладимое впечатление оставили у меня первые прыжки с парашютом с
аэростата. В центре поля стоит автомашина ЗИС с большим барабаном-катушкой в
кузове с намотанным на нем стальным тросом. Над машиной плавает в воздухе
как большой зверь аэростат-"колбаса", наполненная газом намного легче
воздуха. Она все время стремится поднять вверх и гондолу - корзину,
прикрепленную к ней, и автомашину, связанную с ней тросом барабана. В
гондоле находится инструктор-парашютист, по-солдатски "толкач".
Гондолы-корзины рассчитаны или на шесть, или на четыре человека. Кто заходит
первым в корзину, тот садится в дальний угол и потом прыгает последним, а
кто заходит последним садится возле дверки и прыгает первым. Когда барабан
на автомашине, раскручиваясь, отпускает трос, "колбаса" начинает набирать
высоту. Гудят от ветра все тросы, натянутые между "колбасой" и корзиной,
нагоняя жуть на и без того переживающих предстоящий прыжок в "бездну"
десантников. На заданной высоте "колбаса" и корзина зависают в воздухе.
Инструктор-парашютист открывает дверку и подает команду сидящему у входа:
"Приготовиться!" Тот встает и становится перед выходом, правой рукой
держится за вытяжное кольцо основного парашюта. По команде инструктора
"Пошел! " делает шаг в воздух и вертикально, "солдатиком" уходит вниз в
свободном падении, набирая скорость. Все остальные прыгают точно также. Если
кто-то замешкается перед самым прыжком, то инструктор ему "помогает",
поэтому-то солдаты называют его "толкачом". И с аэростата, и с самолета мы
прыгали при помощи принудительного открытия парашюта. Карабин вытяжной фалы
цепляли на специальную горизонтальную стальную трубу корзины или на
натянутый горизонтальный трос самолета. При прыжке вытяжная фала полностью
вытянет купол и стропы из ранца парашюта. После этого обрывается обрывная
фала, соединяющая вытяжную фалу с куполом парашюта. Открывшийся и
наполнившийся воздухом купол как бы резко останавливает свободно падающего
парашютиста. От этого парашютист испытывает всем своим телом сильный толчок,
называемый "динамическим ударом". А дальше наступает самая радостная и самая
впечатляющая часть - свободный полет под белоснежным куполом в голубом небе,
почти как птица. Парашютист определяет свое положение по отношению к земле,
т.е. туда, куда его несет ветер. Разворачивается, как его учили, лицом по
направлению движения, выполняет "скольжение" в ту или в другую сторону,
выбирая себе место приземления, держа ноги вместе, старается приземлиться на
ступни обеих ног. Если при приземлении не удалось устоять на ногах, то
рекомендуется падать на какой-нибудь бок. Если ветром тянет купол после
приземления и стремится волочить по земле, то нужно быстро погасить купол
вытягиванием нижних строп. Как правило, после одного прыжка появляется
желание прыгнуть еще и еще раз. Каждый парашютист, будь у него первый или
десятый, или сотый прыжок, переживает перед каждым прыжком. В одном из
руководящих документов того времени было написано, что после каждого прыжка
человек теряет в весе до двух килограмм. Прыжок с самолета У-2 сложнее тем,
что парашютисту, сидящему в первой кабине, по команде пилота, управляющего
самолетом, из второй кабины "похлопыванием по плечу" нужно выходить на
центроплан и встать, повернувшись лицом назад. В это время пилот убирает
газ, самолет летит по инерции. Затем "по взмаху руки" пилота парашютист
отделяется от центроплана, уходя вниз под стабилизатор самолета. Пожалуй,
самыми приятными для меня прыжками остались в памяти прыжки с самолета ПС-84
(Ли-2). При отделении от самолета сильный встречный поток со скольжением
уносит парашютиста назад, под стабилизатор, с незначительной вертикальной
скоростью по сравнению с прыжком с аэростата. Здесь почти нет эффекта
"замирания сердца", как при прыжке с аэростата "солдатиком" вертикально
вниз. Зато имеется большой разброс мест приземления парашютистов из-за
скорости самолета и ветра. Как в любом деле с каждым прыжком мы набирались
опыта. Теоретически нас учили прыжкам на лес, на воду и по сигнальным огням
ночью "в глубоком тылу противника". Предпринимались отдельные попытки учить
нас методам самбо - самозащите без оружия против вооруженного человека, а
также разведению костра в сырую погоду в лесу так, чтобы не было видно дыма,
и другим нужным навыкам десантников.
Однажды на территории нашей бригады между каналом и расположением
разведроты, я увидел курсантов пехотинцев в малиновых погонах, отдельными
группами сидящих у костров. Подойдя к ближней группе узнал, что они из
Одесского пехотного училища, а значит из Уральска. У одного из следующих
костров я обнаружил Жасена Ахмедьярова и Бахыта Койшекенова, оба мои земляки
из Новой Казанки. Мы радостно обнялись, долго говорили о том, что нас тогда
волновало. Делились новостями из аула, о которых знали из писем родных,
оставшихся там. Их тоже привезли сюда для пополнения какой-то
воздушно-десантной бригады.
К сожалению, не все прыжки проходили гладко. Один солдат очень рано,
почти в дверях самолета, открыл парашют. Стропы зацепились за хвостовую
часть самолета и его целый час таскали по воздуху, под хвостом. Самолет не
мог сесть, при посадке солдат убился бы, ударившись об землю. Кое-как
растолковали ему, чтобы на высоте он порезал все стропы финкой, затем
только, в свободном падении открыл запасной парашют. Он так, или почти так и
сделал, и в итоге все закончилось благополучно. Только он за это время
сильно замерз, обдуваемый всеми ветрами, и натерпелся страху. Был и
несчастный случай, когда у одного десантника купол парашюта не раскрылся,
шел до самой земли, как говорят, "колбасой". Со страху забыл открыть
запасной. Ему кричали с земли "Запасной! Запасной!" Он очень поздно открыл
запасной, купол не успел полностью открыться. Парень разбился о землю.
Стропы основного парашюта при укладке, временно, были связаны, а потом после
заправки строп в соты ранца забыли развязать их.
На четвертом по счету прыжке я приземлился на картофельное поле. При
ударе ногами о землю у меня посыпались "искры из глаз". Оказалось, одна нога
попала на гребень борозды, другая - в яму. Сильно растянул сухожилия, потом
неделю пролежал в медсанбате.
Как я упоминал, 18-ой гвардейской воздушно-десантной бригадой
командовал гвардии подполковник Макаров. Командиром разведсамокатной роты,
где я служил телеграфистом (точнее радистом) являлся гвардии старший
лейтенант Силантьев. Моим непосредственным начальником радиостанции являлся
гвардии сержант Иван Андреевич Салов. Моими коллегами радистами служили
гвардии рядовые Думченко Александр и Еловский. Гвардии сержант Салов был
намного старше нас. Он успел поработать в гражданке и был опытным связистом,
хорошо практически разбирался в радиосвязи и в электричестве.
Нам выдали новейшую, пахнущую заводской краской радиостанцию 12РП. Мы
сами из сухих батарей, телеграфного ключа и наушников собрали зуммерную
схему. По своим расписаниям занимались совершенствованием своей специальной
подготовки приема на слух и передачи на ключе. По схемам, приложенным к
радиостанции, изучали аппаратуру радиопередатчика и радиоприемника, а также
монтажную схему, систему питания, простейшие неисправности и их устранение и
т. д.
Однажды ночью разведроту подняли по тревоге и отправили на
75-километровый марш-бросок. Шли на лыжах, ускоренным темпом. Помню все
время шли по лесу, несколько раз пересекали булыжно-мостовую дорогу, потом
пошли вдоль нее. Только одну остановку сделали в большом селе Ольгово,
расположенном в лесу, для передышки и приема пищи. Так проверяло
командование физическую подготовку десантников к предстоящим действиям в
тылу врага. Конечно, мы изрядно попотели и очень устали, но совершили
марш-бросок на лыжах успешно. Правда, два-три человека до крови натерли
ноги.
Наша рация 12РП отказала. Радиосвязь с базовой радиостанцией не могли
установить. Зря протаскал ее на спине, такая низкая была надежность этих
ламповых радиостанций.
В разведроте с нами служили сержанты и старшие сержанты по возрасту
старше нас на 2-4 года. Один такой гвардии старший сержант Байназаров,
башкир по-нацональности, дал мне прочитать книгу "Салават Юлаев". Он очень
тепло, по-братски относился ко мне. Мы с ним часто разговаривали на родном
языке, безукоризненно понимая друг друга. Я с большим удовольствием прочитал
эту книгу и вернул ее ему с благодарностью.
Когда мы вернулись с марша, друг Байназарова, другой гвардии старший
сержант (фамилию забыл), лежа на верхних нарах, воскликнул: "Кабдул, здесь
по радио тебя ждали как Сталина!"
Что делать, техника подвела. В поле на снегу мы не смогли найти дефекта
и устранить его. Эти гвардии сержанты имели большой опыт службы. Умели и
"сачковать" (отлынивать) от службы. И на этот раз они сумели "по
уважительной причине" не участвовать в марше-броске. Очевидно, им помогали
из санчасти медсанбата.
Слова "сачок", "сачковать", "саковать" происходят от названия
рыболовной снасти сак. В старое время, когда не было грузоподъемных кранов,
грузы речных (морских) кораблей загружались и разгружались артелью
грузчиков. Оплату за перенесенный груз артельщики получали в конце каждого
рабочего дня, соответственно количеству перенесенных тюков, мешков и т.п.
грузов. Чтобы вести точный учет количества груза каждый день выделялся один
член артели, который держал сак с натянутым мешком на трапе корабля. Каждый
грузчик, проходя с грузом на спине мимо "сакующего", бросал в мешок камушек.
В конце рабочего дня подсчитав камушки, артель получала от хозяина
соответствующую плату. А член артели, державший сак с мешком, считался как
бы не работавшим, "сачковавшим". Сачковали члены артели по переменке, т.е.
по очереди.
В роте со мной сдружился простой солдат разведчик Анисимов. Ему очень
нравилась специальность радиста. Он дома, в гражданке играл на балалайке.
Слух у него был хороший. По методике преподавателей училища я стал учить его
ежедневно приему на слух и передаче на ключе на нашем зуммере. Через 3-4
месяца из него получился средний оператор по приему и передаче цифровых и
буквенных радиограмм. Он сам очень желал выучиться и выучился. Мы все
радисты помогали ему освоить работу колебательного контура, электронной
радиолампы, принцип работы радиоприемника, радиопередатчика, распространение
радиоволн и т.д.
В 1944-ом году меня вместе с моими товарищами перевели в 14-ю отдельную
гвардейскую роту связи 103-ей гвардейской воздушно-десантной дивизии,
которая формировалась в г.Тейково Ивановской области. При формировании она
именовалась 13-ой гвардейской воздушно-десантной дивизией и формировал ее
генерал-майор Козин. Штаб дивизии и наша рота размещались в центре города,
на главной улице, в бывшем стеклянном магазине. Нашей ротой командовал
гвардии старший лейтенант Савицкий. Командиром нашего радиовзвода был
назначен молодой высокий лейтенант Митрофанов. Старшиной роты служил гвардии
старшина Макаревский. В роте был свой сапожник бухарский еврей Ильяич.
Здесь, в Тейково была продолжена вся дальнейшая боевая и политическая
подготовка к предстоящим боям. Неоднократно проводились тренировочные прыжки
с полной боевой выкладкой в дневных и ночных условиях. Организовывались и
проводились штабные учения с выездом в леса, с участием генералов ВДВ. Эти
учения дали много практического опыта офицерам всех рангов и особенно нам,
радистам, в деле установления и поддержания бесперебойной связи. Выявлялись
дефекты в работе радиоаппаратуры, приобретались навыки и методы их
устранения. Словом, основательно готовились к предстоящим боям. По основной
военной специальности мне была присвоена квалификация радиста второго класса
и я был назначен начальником радиостанции РБМ (радиостанция батальонная
модифицированная, маломощная.) с расчетом, состоящим из трех человек.
Профессия военного радиста тогда считалась редкой, требующей долгой и
тщательной подготовки. Поэтому о радистах заботились особо даже в боевой
обстановке. При прыжках в тыл врага радист снабжался основным и запасным
парашютом, тогда как простые стрелки-десантники прыгали только с одним
основным парашютом.
К 14-ой гвардейской роте связи было прикреплено авиазвено из трех
самолетов связи У-2 с пилотами. Пилоты носили такие военные звания: командир
авиазвена - гвардии лейтенант, а два других пилота - гвардии старшина и
гвардии старший сержант. Самолеты стояли недалеко от города, на маленьком
полевом временном аэродроме. Мы, все связисты, несли караульную службу по
графику на аэродроме по охране самолетов, аэродромного оборудования и ГСМ.
Пилоты часто выполняли тренировочные полеты по кругу с уходами на вторые
круги и с посадками. Они больше тренировались после захода солнца в сумерках
и ночью. Несколько раз, по своему желанию, я летал с командиром авиазвена в
сумерках и в ночное время. Мне очень нравилось чувство полета в воздухе на
высоте птичьего полета, вид города Тейково, речки Клязьмы, окружающих лесов
и деревень. Около города в лесу стояла 8-ая гвардейская воздушно-десантная
бригада командира гвардии полковника Русских. Он выделялся среди командиров
своим богатырским ростом и телосложением. Серая каракулевая полковничья
папаха еще больше возвышала его в офицерской среде. Некоторое количество
личного состава 8-ой гвардейской, отобранное для пополнения других частей,
участвовало в боях на фронте. В основном 8-ая гвардейская воздушно-десантная
бригада до конца войны оставалась в тылу, в резерве Верховного Главного
Командования. За это гвардейцы солдатскими устами прозвали своего любимца
командира Героем Социалистического Труда. Рытье учебных окопов, землянок,
сооружение ДЗОТов (долговременных земляных огневых точек), строительство
военных лагерей - это очень большой труд. Мы слышали после войны, что
Русских был повышен до звания генерала.
Из помещения стеклянного магазина мы перешли в зимнюю казарму на второй
этаж трехэтажного здания. Спали на трехэтажных нарах. По принципу работы
трехэлектродной радиолампы - триода, эти нары радисты метко прозвали анод,
катод и управляющая сетка. Я спал на катоде, то есть на первом этаже. 2-ой
этаж назывался управляющая сетка, и верхний этаж - анод. Электроны всегда
летят от катода через управляющую сетку на анод.
В 14-ой отдельной роте связи мы изучили и освоили новейшие по тому
времени, чисто десантные коротковолновые радиостанции "Север" и "Прима".
Приемо-передатчик "Севера" весил всего 1.5 кг. Питание состояло из сухих
высоковольтных анодных и низковольтных катодных батарей. По сути дела, это
была рация диверсанта. Она могла работать корреспондентом с мощной
радиостанцией на расстоянии 1000-1500 километров, находясь в глубоком тылу
противника, "Прима" работала на кварцах, т.е. для каждой рабочей частоты
приемника и передатчика имелись строго определенной частоты кварцы, которые
вставлялись в гнезда как лампы. Благодаря этому, не требовалось поиска
частоты корреспондента вращением ручки радиоприемника. Это было очень удобно
и надежно. Мощность в антенне передатчика "Примы" намного больше, чем у РБ и
РБМ, и приближалась к средней мощности. Она работала с "солдатмотором"- с
педальным приводом, вращающим генератор высокого напряжения. Радисты
попеременно садились на велосипедное седло и крутили педали. Обе эти рации
имели мягкие стеганные ватные чехлы для прыжков с парашютом.
Однажды расчетам начальника радиостанции Рыжова Николая и нашему в
составе Бектасова, Голенцова Ивана и Устенко Александра дали недельную
командировку поехать в район города Юрьева Польского для тренировки
установления постоянной радиосвязи на расстояние днем и ночью. Мы сели на
товарный поезд и прибыли в район города Юрьев Польский. Выбрали местом
расположения наших радиостанций опушку леса, возле небольшой деревни, на
виду золоченных маковок и крестов соборов и церквей этого старинного города.
На расстоянии около 500 метров друг от друга поставили свои палатки. Между
все пятеро отстрелялись, повели нас к мишеням. Оказалось, что все мои три
пули попали в десятку. После выполнения стрельб всеми курсантами, командир
роты лейтенант Колоссовский перед строем взвода объявил мне благодарность за
отличную боевую подготовку, тут же вручил мне 20 рублей из своего кармана и
дал увольнение на один день в город.
Моя первая мишень всю зиму висела на стене вестибюля нашей казармы
напротив зеркала с моей фамилией, написанной красным карандашом. Так впервые
я узнал себя в стрельбе из боевой винтовки.
Мы, курсанты, несли караульную службу как внутреннюю - училищную, так и
гарнизонную - Уральского военного гарнизона. Начальником Уральского военного
гарнизона, согласно уставу гарнизонной службы являлся самый старший по
воинскому званию начальник в данном городе. Им оказался начальник
Ворошиловградской школы стрелков-радистов, также эвакуированный в данный
город, генерал-майор авиации, живший по соседству с нашей казармой. Кстати,
некоторые курсанты, по возрасту старше нас, ходили в самоволку в город через
двор этого генерала, пользуясь щелью в заборе между дворами.
Во внутренней караульной службе зимой я несколько раз стоял на посту N1
у знамен училища. Знамен было три штуки, свернутые, и в чехлах, поставленные
вертикально на древки. Знамена и пост N1 при них находились в широком
входе-вестибюле справа у окна. Часовой стоял на деревянной крашенной тумбе с
тремя ступеньками. В этом же входе-вестибюле находилась комната дежурного
офицера по училищу. Развод караулов всегда проходил в одно и то же время,
очень торжественно, под музыку военного духового оркестра перед парадным
входом у фонтана. Стояли на посту по два часа. Однажды глубокой ночью, когда
я стоял на посту N1, мои веки сомкнулись. С высоты тумбы шарахнулась вниз на
пол моя винтовка. Вздрогнув, я спрыгнул с тумбы, быстро поднял винтовку и
встал на место. К моему счастью грохота не услышал дежурный офицер.
Наверное, он тоже дремал в своей комнатушке. Неприятность миновала.
По утрам при проходе начальника училища мимо поста N1 часовые всегда
приветствовали его по уставу по-ефрейторски на караул.
Зима с 1942-го на 1943-ий год была очень морозной. На наружные посты
часовым давались белые байковые маски с разрезами для глаз, рта, носа, на
ноги - валенки, сверху на шинель - тулуп и трехпалые байковые рукавицы -
свои.
Нас, будущих офицеров, учили всем премудростям воинской службы наши
отцы-командиры методом рассказа, показа, повторения и жесткого требования.
До сих пор наизусть я помню слова: " . . . О, воин, службою живущий,
Читай устав на сон грядущий!
От сна встав,
Читай усиленно устав! . ."
В уставе караульной службы определение часового дается как лица
неприкосновенного, не подчиняющегося никому, кроме своего разводящего и
начальника караула - карнача. Испытавшие уральских морозов курсанты на
наружных постах, переиначили определение часового: "Часовой есть живой труп,
завернутый в тулуп, заброшенный на мороз, с нетерпением ожидающий смены",-
стали говорить они. Так прошла зима в напряженной учебе с периодическим
несением гарнизонных и внутренних нарядов.
В июне 1943-го года нас, еще не окончивших училище курсантов, которым
оставалось еще сдать выпускные государственные экзамены, по приказу
Верховного Главного Командования, направили в воздушно-десантные войска. Нас
посадили в эшелон и привезли в город Дмитров под Москвой. Здесь происходило
распределение по воздушно-десантным бригадам. Комиссия вызывала нас по
одному человеку. Мы с Тлепкали Сапаровым очень хотели попасть в одну
бригаду. Но военная наша судьба распорядилась иначе - комиссия разъединила
нас. Тлепкали расставался со мной со слезами на глазах. Позже он попал в
военно-транспортную авиацию бортрадистом. В этом качестве он участвовал в
войне против японских милитаристов. Демобилизовался он только в 1950 году,
еще позже, чем я. Уже будучи женатым, Тлепкали закончил Алма-Атинский горный
институт, долгие годы работал инженером в городе Хромтау. После войны он
взял фамилию по имени деда и стал Тлепкали Сапарович Бекетов. Последний раз
мы с ним и его женой Мадиной Салаховой встречались у нас дома в
Алма-Атинском аэропорту. Они оба уже ушли из жизни, покоятся в городе
Хромтау.
После нашего расставания с Тлепкали в Дмитрове меня назначили
радиотелеграфистом в роту разведки (точнее, она называлась разведсамокатной)
18-ой гвардейской воздушно-десантной бригады, которая формировалась в городе
Яхроме под Москвой. Здесь, вместе со всеми, я прошел обучение прыжкам с
парашютом. Вначале выполнил несколько прыжков с аэростата, как тогда звали
"с колбасы". Затем совершил неоднократные тренировочные прыжки с самолета
ПС-84, Ли-2, днем и ночью, с оружием и с полным боевым снаряжением.
Яхрома - маленький городок, отстоящий от Москвы всего на 40 километров.
Название города, жалуясь, говорит устами женщины:"Я хрома!" Здесь проходит
канал Москва-Волга. В 1941-ом году здесь были немцы. Мост через канал лежит
разрушенным. Они подошли к столице именно с этой стороны, когда видели в
бинокль Москву и раструбили об этом на весь мир. На стадионе, около канала,
состоялось первое торжественное построение сформированной гвардии
подполковником Макаровым 18-ой гвардейской воздушно-десантной бригады. В
роте вручили нам личное оружие ППС-42 (пистолет-пулемет Судаева) и финские
ножи с ножнами для ношения на поясном ремне. На лезвии финки была тисненная
прессом надпись "ЗИК" - Злотоусский инструментальный комбинат. Финка была
изготовлена из уральской стали.
Местность вокруг Яхромы холмистая и лесистая. Лето и осень под Москвой
стояли жаркие, томительные и золотистые. Мы, радисты, свои занятия проводили
в окрестных лесах. Когда шли по кустарникам, что-то всегда больно жалило мои
руки. Я сказал об этом моим товарищам. Они засмеялись, показали высокую
траву с листьями и сказали:"Вот она, крапива!" Так я впервые в жизни узнал
крапиву. В наших степях на моей Родине крапивы нет, она у нас не растет. На
опушках лесов наедались лесной малины. На полях, засеянных горохом, лежа в
них с удовольствием лакомились зеленым горошком молочно-восковой спелости.
Зима в Подмосковье с 1943-го на 1944-ый выдалась тихой, многоснежной,
не холодной. Особенно уютной показалась она мне в лесах. Мы часто ходили на
лыжах по окружающим нас лесам. Мне, степняку, выросшему в открытых
просторах, где видимость на столько, на сколько хватает зрения, в лесах
всегда не хватало этого простора. Во мне постоянно жило чувство и стремление
подняться повыше, осмотреть и обозреть вокруг: а что там дальше, за лесами?
По сравнению с училищем в разведроте я чувствовал себя более свободным,
больше предоставленным самому себе. Стал больше времени уделять своей
специальности как радист. Я был твердо уверен, что в будущих боях на фронте
от моего умелого действия будет зависеть многое. Глубоко сознавал, что зря
времени терять нельзя.
В разведсамокатной роте инструктором-парашютистом работал намного
старше нас по возрасту гвардии старший сержант. Занимались изучением
тогдашних типов парашютов. ПЛ-6 - парашют летчика, купол круглый, стропы
насквозь проходят через весь купол. Изучили подвесную систему у парашюта,
замки, карабины, ранец. На длинном авиазенте, называемом полевым столом для
укладки парашюта, инструктор-парашютист показывал и рассказывал укладку
парашюта. Мы вместе с ним укладывали парашют. Используя подвесную систему,
он показывал, как правильно разворачиваться в воздухе лицом по направлению
движения. Прыгали с трехметровой вышки в опилки сначала без ничего, а потом
с карабином в правой руке. Объяснил, что при приземлении с парашютом будет
примерно такая же скорость приземления и такой же силы удар ступнями ног о
землю. Первые прыжки с аэростата мы совершили с парашютом летчика ПЛ-6.
Затем, в течении дальнейшей подготовки к нам поступили парашюты ПД-41,
ПД-41-1, ПД-42 - это были десантные парашюты разных усовершенствованных
конструкций. Площадь купола десантного парашюта около 70-ти квадратных
метров, форма в растянутом виде - квадрат с обрезанными углами. Купол
основного парашюта из перкали или чистого белого шелка. Купол запасного
парашюта, как правило, из белого чистого шелка. У этих парашютов подвесная
система застегивалась на груди крестообразным замком конструкторов братьев
Дорониных. У этого замка была одна красная ручка для быстрого аварийного
освобождения от подвесной системы при необходимых случаях. Например, при
приземлении на воду нужно освободиться от подвесной системы, держась только
руками за лямки строп, и на высоте примерно 2 метра над поверхностью воды
отпустить лямки. Выныривать следует с наветренной стороны, чтобы не
запутаться в куполе и стропах парашюта. При обнаружении противником
десантника также необходимо быстро освободиться от подвесной системы, и
сразу же после приземления начать противодействие врагу.
Неизгладимое впечатление оставили у меня первые прыжки с парашютом с
аэростата. В центре поля стоит автомашина ЗИС с большим барабаном-катушкой в
кузове с намотанным на нем стальным тросом. Над машиной плавает в воздухе
как большой зверь аэростат-"колбаса", наполненная газом намного легче
воздуха. Она все время стремится поднять вверх и гондолу - корзину,
прикрепленную к ней, и автомашину, связанную с ней тросом барабана. В
гондоле находится инструктор-парашютист, по-солдатски "толкач".
Гондолы-корзины рассчитаны или на шесть, или на четыре человека. Кто заходит
первым в корзину, тот садится в дальний угол и потом прыгает последним, а
кто заходит последним садится возле дверки и прыгает первым. Когда барабан
на автомашине, раскручиваясь, отпускает трос, "колбаса" начинает набирать
высоту. Гудят от ветра все тросы, натянутые между "колбасой" и корзиной,
нагоняя жуть на и без того переживающих предстоящий прыжок в "бездну"
десантников. На заданной высоте "колбаса" и корзина зависают в воздухе.
Инструктор-парашютист открывает дверку и подает команду сидящему у входа:
"Приготовиться!" Тот встает и становится перед выходом, правой рукой
держится за вытяжное кольцо основного парашюта. По команде инструктора
"Пошел! " делает шаг в воздух и вертикально, "солдатиком" уходит вниз в
свободном падении, набирая скорость. Все остальные прыгают точно также. Если
кто-то замешкается перед самым прыжком, то инструктор ему "помогает",
поэтому-то солдаты называют его "толкачом". И с аэростата, и с самолета мы
прыгали при помощи принудительного открытия парашюта. Карабин вытяжной фалы
цепляли на специальную горизонтальную стальную трубу корзины или на
натянутый горизонтальный трос самолета. При прыжке вытяжная фала полностью
вытянет купол и стропы из ранца парашюта. После этого обрывается обрывная
фала, соединяющая вытяжную фалу с куполом парашюта. Открывшийся и
наполнившийся воздухом купол как бы резко останавливает свободно падающего
парашютиста. От этого парашютист испытывает всем своим телом сильный толчок,
называемый "динамическим ударом". А дальше наступает самая радостная и самая
впечатляющая часть - свободный полет под белоснежным куполом в голубом небе,
почти как птица. Парашютист определяет свое положение по отношению к земле,
т.е. туда, куда его несет ветер. Разворачивается, как его учили, лицом по
направлению движения, выполняет "скольжение" в ту или в другую сторону,
выбирая себе место приземления, держа ноги вместе, старается приземлиться на
ступни обеих ног. Если при приземлении не удалось устоять на ногах, то
рекомендуется падать на какой-нибудь бок. Если ветром тянет купол после
приземления и стремится волочить по земле, то нужно быстро погасить купол
вытягиванием нижних строп. Как правило, после одного прыжка появляется
желание прыгнуть еще и еще раз. Каждый парашютист, будь у него первый или
десятый, или сотый прыжок, переживает перед каждым прыжком. В одном из
руководящих документов того времени было написано, что после каждого прыжка
человек теряет в весе до двух килограмм. Прыжок с самолета У-2 сложнее тем,
что парашютисту, сидящему в первой кабине, по команде пилота, управляющего
самолетом, из второй кабины "похлопыванием по плечу" нужно выходить на
центроплан и встать, повернувшись лицом назад. В это время пилот убирает
газ, самолет летит по инерции. Затем "по взмаху руки" пилота парашютист
отделяется от центроплана, уходя вниз под стабилизатор самолета. Пожалуй,
самыми приятными для меня прыжками остались в памяти прыжки с самолета ПС-84
(Ли-2). При отделении от самолета сильный встречный поток со скольжением
уносит парашютиста назад, под стабилизатор, с незначительной вертикальной
скоростью по сравнению с прыжком с аэростата. Здесь почти нет эффекта
"замирания сердца", как при прыжке с аэростата "солдатиком" вертикально
вниз. Зато имеется большой разброс мест приземления парашютистов из-за
скорости самолета и ветра. Как в любом деле с каждым прыжком мы набирались
опыта. Теоретически нас учили прыжкам на лес, на воду и по сигнальным огням
ночью "в глубоком тылу противника". Предпринимались отдельные попытки учить
нас методам самбо - самозащите без оружия против вооруженного человека, а
также разведению костра в сырую погоду в лесу так, чтобы не было видно дыма,
и другим нужным навыкам десантников.
Однажды на территории нашей бригады между каналом и расположением
разведроты, я увидел курсантов пехотинцев в малиновых погонах, отдельными
группами сидящих у костров. Подойдя к ближней группе узнал, что они из
Одесского пехотного училища, а значит из Уральска. У одного из следующих
костров я обнаружил Жасена Ахмедьярова и Бахыта Койшекенова, оба мои земляки
из Новой Казанки. Мы радостно обнялись, долго говорили о том, что нас тогда
волновало. Делились новостями из аула, о которых знали из писем родных,
оставшихся там. Их тоже привезли сюда для пополнения какой-то
воздушно-десантной бригады.
К сожалению, не все прыжки проходили гладко. Один солдат очень рано,
почти в дверях самолета, открыл парашют. Стропы зацепились за хвостовую
часть самолета и его целый час таскали по воздуху, под хвостом. Самолет не
мог сесть, при посадке солдат убился бы, ударившись об землю. Кое-как
растолковали ему, чтобы на высоте он порезал все стропы финкой, затем
только, в свободном падении открыл запасной парашют. Он так, или почти так и
сделал, и в итоге все закончилось благополучно. Только он за это время
сильно замерз, обдуваемый всеми ветрами, и натерпелся страху. Был и
несчастный случай, когда у одного десантника купол парашюта не раскрылся,
шел до самой земли, как говорят, "колбасой". Со страху забыл открыть
запасной. Ему кричали с земли "Запасной! Запасной!" Он очень поздно открыл
запасной, купол не успел полностью открыться. Парень разбился о землю.
Стропы основного парашюта при укладке, временно, были связаны, а потом после
заправки строп в соты ранца забыли развязать их.
На четвертом по счету прыжке я приземлился на картофельное поле. При
ударе ногами о землю у меня посыпались "искры из глаз". Оказалось, одна нога
попала на гребень борозды, другая - в яму. Сильно растянул сухожилия, потом
неделю пролежал в медсанбате.
Как я упоминал, 18-ой гвардейской воздушно-десантной бригадой
командовал гвардии подполковник Макаров. Командиром разведсамокатной роты,
где я служил телеграфистом (точнее радистом) являлся гвардии старший
лейтенант Силантьев. Моим непосредственным начальником радиостанции являлся
гвардии сержант Иван Андреевич Салов. Моими коллегами радистами служили
гвардии рядовые Думченко Александр и Еловский. Гвардии сержант Салов был
намного старше нас. Он успел поработать в гражданке и был опытным связистом,
хорошо практически разбирался в радиосвязи и в электричестве.
Нам выдали новейшую, пахнущую заводской краской радиостанцию 12РП. Мы
сами из сухих батарей, телеграфного ключа и наушников собрали зуммерную
схему. По своим расписаниям занимались совершенствованием своей специальной
подготовки приема на слух и передачи на ключе. По схемам, приложенным к
радиостанции, изучали аппаратуру радиопередатчика и радиоприемника, а также
монтажную схему, систему питания, простейшие неисправности и их устранение и
т. д.
Однажды ночью разведроту подняли по тревоге и отправили на
75-километровый марш-бросок. Шли на лыжах, ускоренным темпом. Помню все
время шли по лесу, несколько раз пересекали булыжно-мостовую дорогу, потом
пошли вдоль нее. Только одну остановку сделали в большом селе Ольгово,
расположенном в лесу, для передышки и приема пищи. Так проверяло
командование физическую подготовку десантников к предстоящим действиям в
тылу врага. Конечно, мы изрядно попотели и очень устали, но совершили
марш-бросок на лыжах успешно. Правда, два-три человека до крови натерли
ноги.
Наша рация 12РП отказала. Радиосвязь с базовой радиостанцией не могли
установить. Зря протаскал ее на спине, такая низкая была надежность этих
ламповых радиостанций.
В разведроте с нами служили сержанты и старшие сержанты по возрасту
старше нас на 2-4 года. Один такой гвардии старший сержант Байназаров,
башкир по-нацональности, дал мне прочитать книгу "Салават Юлаев". Он очень
тепло, по-братски относился ко мне. Мы с ним часто разговаривали на родном
языке, безукоризненно понимая друг друга. Я с большим удовольствием прочитал
эту книгу и вернул ее ему с благодарностью.
Когда мы вернулись с марша, друг Байназарова, другой гвардии старший
сержант (фамилию забыл), лежа на верхних нарах, воскликнул: "Кабдул, здесь
по радио тебя ждали как Сталина!"
Что делать, техника подвела. В поле на снегу мы не смогли найти дефекта
и устранить его. Эти гвардии сержанты имели большой опыт службы. Умели и
"сачковать" (отлынивать) от службы. И на этот раз они сумели "по
уважительной причине" не участвовать в марше-броске. Очевидно, им помогали
из санчасти медсанбата.
Слова "сачок", "сачковать", "саковать" происходят от названия
рыболовной снасти сак. В старое время, когда не было грузоподъемных кранов,
грузы речных (морских) кораблей загружались и разгружались артелью
грузчиков. Оплату за перенесенный груз артельщики получали в конце каждого
рабочего дня, соответственно количеству перенесенных тюков, мешков и т.п.
грузов. Чтобы вести точный учет количества груза каждый день выделялся один
член артели, который держал сак с натянутым мешком на трапе корабля. Каждый
грузчик, проходя с грузом на спине мимо "сакующего", бросал в мешок камушек.
В конце рабочего дня подсчитав камушки, артель получала от хозяина
соответствующую плату. А член артели, державший сак с мешком, считался как
бы не работавшим, "сачковавшим". Сачковали члены артели по переменке, т.е.
по очереди.
В роте со мной сдружился простой солдат разведчик Анисимов. Ему очень
нравилась специальность радиста. Он дома, в гражданке играл на балалайке.
Слух у него был хороший. По методике преподавателей училища я стал учить его
ежедневно приему на слух и передаче на ключе на нашем зуммере. Через 3-4
месяца из него получился средний оператор по приему и передаче цифровых и
буквенных радиограмм. Он сам очень желал выучиться и выучился. Мы все
радисты помогали ему освоить работу колебательного контура, электронной
радиолампы, принцип работы радиоприемника, радиопередатчика, распространение
радиоволн и т.д.
В 1944-ом году меня вместе с моими товарищами перевели в 14-ю отдельную
гвардейскую роту связи 103-ей гвардейской воздушно-десантной дивизии,
которая формировалась в г.Тейково Ивановской области. При формировании она
именовалась 13-ой гвардейской воздушно-десантной дивизией и формировал ее
генерал-майор Козин. Штаб дивизии и наша рота размещались в центре города,
на главной улице, в бывшем стеклянном магазине. Нашей ротой командовал
гвардии старший лейтенант Савицкий. Командиром нашего радиовзвода был
назначен молодой высокий лейтенант Митрофанов. Старшиной роты служил гвардии
старшина Макаревский. В роте был свой сапожник бухарский еврей Ильяич.
Здесь, в Тейково была продолжена вся дальнейшая боевая и политическая
подготовка к предстоящим боям. Неоднократно проводились тренировочные прыжки
с полной боевой выкладкой в дневных и ночных условиях. Организовывались и
проводились штабные учения с выездом в леса, с участием генералов ВДВ. Эти
учения дали много практического опыта офицерам всех рангов и особенно нам,
радистам, в деле установления и поддержания бесперебойной связи. Выявлялись
дефекты в работе радиоаппаратуры, приобретались навыки и методы их
устранения. Словом, основательно готовились к предстоящим боям. По основной
военной специальности мне была присвоена квалификация радиста второго класса
и я был назначен начальником радиостанции РБМ (радиостанция батальонная
модифицированная, маломощная.) с расчетом, состоящим из трех человек.
Профессия военного радиста тогда считалась редкой, требующей долгой и
тщательной подготовки. Поэтому о радистах заботились особо даже в боевой
обстановке. При прыжках в тыл врага радист снабжался основным и запасным
парашютом, тогда как простые стрелки-десантники прыгали только с одним
основным парашютом.
К 14-ой гвардейской роте связи было прикреплено авиазвено из трех
самолетов связи У-2 с пилотами. Пилоты носили такие военные звания: командир
авиазвена - гвардии лейтенант, а два других пилота - гвардии старшина и
гвардии старший сержант. Самолеты стояли недалеко от города, на маленьком
полевом временном аэродроме. Мы, все связисты, несли караульную службу по
графику на аэродроме по охране самолетов, аэродромного оборудования и ГСМ.
Пилоты часто выполняли тренировочные полеты по кругу с уходами на вторые
круги и с посадками. Они больше тренировались после захода солнца в сумерках
и ночью. Несколько раз, по своему желанию, я летал с командиром авиазвена в
сумерках и в ночное время. Мне очень нравилось чувство полета в воздухе на
высоте птичьего полета, вид города Тейково, речки Клязьмы, окружающих лесов
и деревень. Около города в лесу стояла 8-ая гвардейская воздушно-десантная
бригада командира гвардии полковника Русских. Он выделялся среди командиров
своим богатырским ростом и телосложением. Серая каракулевая полковничья
папаха еще больше возвышала его в офицерской среде. Некоторое количество
личного состава 8-ой гвардейской, отобранное для пополнения других частей,
участвовало в боях на фронте. В основном 8-ая гвардейская воздушно-десантная
бригада до конца войны оставалась в тылу, в резерве Верховного Главного
Командования. За это гвардейцы солдатскими устами прозвали своего любимца
командира Героем Социалистического Труда. Рытье учебных окопов, землянок,
сооружение ДЗОТов (долговременных земляных огневых точек), строительство
военных лагерей - это очень большой труд. Мы слышали после войны, что
Русских был повышен до звания генерала.
Из помещения стеклянного магазина мы перешли в зимнюю казарму на второй
этаж трехэтажного здания. Спали на трехэтажных нарах. По принципу работы
трехэлектродной радиолампы - триода, эти нары радисты метко прозвали анод,
катод и управляющая сетка. Я спал на катоде, то есть на первом этаже. 2-ой
этаж назывался управляющая сетка, и верхний этаж - анод. Электроны всегда
летят от катода через управляющую сетку на анод.
В 14-ой отдельной роте связи мы изучили и освоили новейшие по тому
времени, чисто десантные коротковолновые радиостанции "Север" и "Прима".
Приемо-передатчик "Севера" весил всего 1.5 кг. Питание состояло из сухих
высоковольтных анодных и низковольтных катодных батарей. По сути дела, это
была рация диверсанта. Она могла работать корреспондентом с мощной
радиостанцией на расстоянии 1000-1500 километров, находясь в глубоком тылу
противника, "Прима" работала на кварцах, т.е. для каждой рабочей частоты
приемника и передатчика имелись строго определенной частоты кварцы, которые
вставлялись в гнезда как лампы. Благодаря этому, не требовалось поиска
частоты корреспондента вращением ручки радиоприемника. Это было очень удобно
и надежно. Мощность в антенне передатчика "Примы" намного больше, чем у РБ и
РБМ, и приближалась к средней мощности. Она работала с "солдатмотором"- с
педальным приводом, вращающим генератор высокого напряжения. Радисты
попеременно садились на велосипедное седло и крутили педали. Обе эти рации
имели мягкие стеганные ватные чехлы для прыжков с парашютом.
Однажды расчетам начальника радиостанции Рыжова Николая и нашему в
составе Бектасова, Голенцова Ивана и Устенко Александра дали недельную
командировку поехать в район города Юрьева Польского для тренировки
установления постоянной радиосвязи на расстояние днем и ночью. Мы сели на
товарный поезд и прибыли в район города Юрьев Польский. Выбрали местом
расположения наших радиостанций опушку леса, возле небольшой деревни, на
виду золоченных маковок и крестов соборов и церквей этого старинного города.
На расстоянии около 500 метров друг от друга поставили свои палатки. Между