Страница:
пешком, вместе с бойцами пехоты, с рацией на себе и с командиром полка. Мы,
радисты одного радиовзвода, еще до приезда на фронт и до начала боевых
действий, в результате долгой подготовки и практических тренировок, очень
хорошо знали друг друга по "почерку" работы на ключе и по голосу при работе
с микрофоном. Пароль всегда был у нас. Но мы к нему никогда не прибегали,
потому что была полная уверенность, кто сейчас работает на ключе из расчета
Зубкова. Никакой немецкий радист не мог вступить с нами в связь обманным
путем. А попытки такие были, особенно в ночное время, когда в ожидании
очередного наступления сиживали в окопах или укрытиях и работали только на
прием. Наши фронтовые радиопозывные "Дукат, я - Цитра! " врезались в мою
память на всю жизнь. Наш маленький расчет обеспечивал командование
радиосвязью на всех рубежах, и в процессе наступления на ходу, днем и ночью.
в любых условиях войны. В этом случае приемо-передатчик радиостанции РБМ
подвешивался на меня спереди. С верхней панели торчала вверх штырьевая
антенна с метелкой на конце. Упаковка питания размещалась на спине старшего
радиста А.Гуляева. Нас с ним соединял шланг - жгут электропитания. У радиста
Г.Козлова была сумка с документацией радиосвязи, телеграфным ключом и
запасной микротелефонной трубкой. Кроме этого, у каждого было свое личное
оружие - автомат ППС-42 (пистолет-пулемет Судаева), сумка с заряженными
патронами рожками к нему, а также неразлучный солдатский вещь-мешок. В таком
положении мы обеспечивали радиосвязь в движении и на ходу.
Однажды против одного сильно укрепленного пункта по просьбе командира
полка предварительно поработала "Катюша". После этого, когда мы стали
проходить через это место, то увидели искореженные снарядами "Катюши"
немецкие орудия и трупы солдат. Среди них лежали раздетые по пояс. Видимо,
подавая снаряды, работали так усердно, что было им очень жарко. В это время
мы заметили, что по противоположному склону сопки бежал к нам без оружия,
махая руками и что-то крича, молодой немецкий солдат. Прибежал и сдался нам.
Он подарил мне небольшое прямоугольное карманное зеркальце, склеенное из
двух стекол. Помню с тыльной стороны на нем был какой-то рисунок. Солдата
отправили дальше в тыл. Он, видимо, понял, что война для них давно уже
проиграна и решил своевременно сдаться на милость победителя, сохранить свою
молодую жизнь. Гвардейские минометы - "Катюши" давали залпы и, как правило,
быстро смывались из этого места в укрытие, чаще всего в лес под кроны
деревьев. Потому что после залпов тут же прилетал оттуда "Мессершмит" на
бомбежку. Они тоже не дремали, а засекали место, откуда работает "Катюша",
стремились уничтожить ее и все время охотились за ней.
При наступлении по территории Венгрии и Австрии в апреле 1945-го наши
темпы были очень стремительными. Противник быстро отступал навстречу нашим
союзникам - англичанам и американцам, чтобы сдаться им. Наши кухни не
поспевали за нами. Мы кормились "подножным кормом", т.е. тем, что было
оставлено жильцами в домах. Там мы находили хлеб, колбасы, копченные
окорока, мед, сахар, разные варенья и повидла. Из вещей - чистое,
отутюженное постельное и нательное белье во встроенных шкафах в стенах. До
этого мы нашим командованием были предупреждены о том, что во избежания
отравления, пищу давать сначала кушать местным людям. Но людей, как правило,
не оказывалось. Они тоже бежали на запад, оставляя все движимое и
недвижимое. Мы, молодые, неопытные даже в еде, вначале наедались сладкого, а
потом через некоторое время опять хотели есть, но еда уже оставалась позади.
Обстоятельства научили нас, воспользовавшись следующими остановками в
хуторах, ели хлеб, колбасу или окорок, а затем только подкреплялись
сладостями. В то время мадьяры пекли широкие большие хлеба, на целую неделю.
Быстро сбрасывали с себя потное солдатское белье, одевали чистое
отутюженное из шкафов, натягивали сверху свое солдатское обмундирование и
наступали дальше. Встроенные в стенные углубления бельевые и одежные шкафы
делались у них еще тогда, когда мы об этом не имели и понятия.
Во многих домах стояли немецкие радиоприемники, типа "Телефункен", с
наружной Т-образной антенной. Нам, радистам это было на руку. Готовую
антенну "Телефункена" подключали на нашу радиостанцию РБМ, настраивали
передатчик по индикаторной лампочке и быстро устанавливали радиосвязь. В
одном таком доме оказались хозяева - старик и старуха. Я работал на
радиостанции в большой комнате в их присутствии. А гвардии лейтенант -
командир взвода связи часто заходил к нам. Однажды после ухода лейтенанта
старик обратился ко мне с вопросом, показывая вслед уходящему: "Юда? юда?" Я
понял, что они со старухой узнали национальность лейтенанта и теперь
спрашивали моего подтверждения. Я был немало удивлен, как это австрийцы, не
видевшие никогда раньше этого человека, сразу смогли безошибочно определить,
что он - еврей. Интересно, что они подумали о моей национальности? Они ведь
видели перед собой явного представителя им неизвестной, какой-то азиатской
национальности. Тогда мне не пришло на ум спросить у них об этом.
Однажды в одном пустом доме мы обнаружили оставленную генеральскую
парадную форму со всеми наградами, золотым плетенным парадным поясом с
кортиком. Уж очень хорош был кортик: обоюдоострое, хромированное лезвие,
витая ручка с золотой плетенной нитью в витках, на торце сверху орел,
державший свастику в когтях. Эти трофеи отдали адъютанту командира для
дальнейшей отправки в наши тылы. Хозяин формы, видимо, переоделся во все
штатское и нашел путь в надежное укрытие до конца войны.
Помню, боевой комбат гвардии капитан Ерентюк был ранен в ногу. В
последнюю неделю он ходил, все время опираясь на палку, на командном пункте
полка. В батальоне за него командовал заместитель комбата гвардии старший
лейтенант Горобец. Мне казалось тогда странным, когда все заняты делом, а
Ерентюк ходит без дела.
Мои боевые соратники - Алексей Гуляев родом из Воронежской области,
Геннадий Козлов из Горьковской области, оба замечательные товарищи,
специалисты своего дела и отличные солдаты. В наступлении не раз около наших
ног с коротким свистом впивались пули, поднимая маленькие всплески пыли. Мы
шли вперед. На нас пикировали Мессершмиты, бомбили и строчили из своих
пулеметов. Мы падали, в только что образовавшиеся свежие воронки, после
налета вставали и двигались дальше. Много раз попадали под огонь с
характерным скрежущим звуком шестиствольного немецкого миномета "Ванюши".
Упорно двигались вперед, выполняя нашу работу. Судьба нас сохранила.
Обычно, когда велись переговоры по радио, то командир полка гвардии
полковник Хацкевич с картой перед собой водил по ней указательным пальцем,
слушая командира дивизии, докладывал по микротелефонной трубке. Радист в
наушниках прослушивал переговоры, контролировал работу рации, если
необходимо, то подстраивал приемник, улучшая слышимость, разборчивость,
регулировал громкость. Комполка открытым текстом называл фамилию комбата и
координаты по карте. А там, перед комдивом дивизии, лежала точно такая же
карта, куда наносились отметки передней линии дивизии.
8-мая мы стояли на небольшой плоской лесистой сопке, на северо-западной
опушке леса. Ярко светило солнце, небо было чистое. Отсюда открывался
прекрасный вид далеко на северо-запад. Внизу лежала извилистая шоссейная
дорога. Рация работала на прием, были слышны тихие, всегда приятные радисту,
супперные шумы радиоприемника. Вдруг в наушниках услышал спокойный как
всегда, немного окающий голос Виктора Зубкова: "Цитра! Я - Дукат, первого к
аппарату!" Я ответил: "Понял!" И передал трубку командиру полка гвардии
полковнику Хацкевичу. Командир дивизии гвардии полковник Степанов, впервые
за все время боев, приказал по радио: "Остановите движение батальонов!"
День Победы встретили мы далеко за Веной в сопках австрийских Альп.
Радовались, ликовали, салютовали со всех видов оружия, в то же время
вспоминали друзей и товарищей, павших в боях, грустили и скорбили по ним.
Настала тишина кругом, было даже непривычно в первое время. Наступило
чувство освобождения от какого-то неимоверно тягостного труда. Радость
окончания войны была смешана с грустью о потерях товарищей. Чистая радость
победы видимо бывает только в спорте.
Начальник одной из радиостанций гвардии сержант Федор Ляшенко, родом из
Сталинграда, большой любитель оружия разных марок, типов и видов, всегда
ходил обвешанный тремя-четырьмя трофейными пистолетами, в том числе даже
тяжелым парабеллумом, кроме своего личного автомата. В этот день Федя
подстрелил где-то в лесу крупного русого зайца. Мы все были очень удивлены
этому, война и боязливый русак. Из винных хранилищ в скалах гвардейцы
притащили светлые, сухие австрийские вина сколько-то летним сроком хранения.
Кухня, как обычно не успевала за нами. На нашем торжественном дастархане из
солдатских плащ-палаток, посвященном величайшему событию в нашей жизни и
всего мира, под открытым небом на Альпийской сопке, жаренный австрийский
русак стал первой и главной закуской победителей в наступившем мире. 9-го
мая утром мы, хорошо выспавшись, встали. Командование как бы опомнилось.
Скорее всего, сверху поступило указание. Приказали быстрыми темпами идти
вперед на север, как объяснили с целью захвата побольше территории. А кому и
для чего нужна территория нам не объяснили. Уже никакого противника не было.
По пути устроили митинг в честь дня победы. Один из ораторов назвал этот
день днем окончания второй мировой войны. О предстоящей осенью японской
компании он не мог тогда знать.
Сейчас мы находились на земле нижней Австрии, недалеко от границы с
Чехословакией. Настроение было приподнятое, несмотря на усталость от
быстрого перехода.
Поступила команда: "Временно расположиться на отдых!"
На большой лесной поляне соорудили шалаши из жердей и накрыли их
елочными ветками лапами вниз. Получилось пахнущее лесом ароматное жилье.
Наконец догнали нас наши походные кухни. Стала налаживаться походная жизнь.
Спали в шалашах на мягких еловых лапах, сверху застеленных натянутыми
плащ-палатками.
Однажды во сне слышу казахскую речь. Уверен, что это сон. Однако,
голоса нескольких человек становятся все отчетливее. Вдруг всего меня
поразила молнией догадка, что это явь! Открываю глаза, в проеме входа в
шалаш светит раннее майское утро. Выскакиваю наружу и замираю от увиденного:
справа от меня метрах в тридцати горит костер, вокруг сидят седоусые,
седобородые, как показалось мне тогда, очень старые солдаты-азиаты наши и
ведут неторопливую беседу. Они как по команде повернули головы ко мне. В
наших рядах солдат таких возрастов мы не видывали. Медленно подхожу к ним и,
волнуясь, почтительно приветствую:
- Ассаламугалайкум!
- Уагалайкумуссалам! - Вразнобой принимают они мое приветствие.
Всматриваясь в их лица, в свою очередь и они рассматривают меня.
Подвинувшись и освобождая мне место, приглашают меня сесть в круг между
собой. Наливают чай в кружку из чайника, подвешенного над костром на
перекладине, опирающейся на рогатульки, воткнутые в землю.
Давно не разговаривал я на родном языке. Волнуясь и с удовольствием
слушаю их слова. Не торопясь, медленно отвечаю на расспросы. Постепенно,
понемногу подбираю и нахожу нужные слова. Знаю, что до утоления жажды по
родной речи еще далеко. Знаю и уверен, что это время придет.
Оказалось, что их спешно везли на пополнение какой-то воюющей пехотной
стрелковой части, а попали они к нам - воздушным десантникам. К счастью,
война закончилась. В этот же день их отправили дальше, по назначению.
Эта неожиданная встреча с сородичами по крови и вере в самом конце
войны - как хорошая примета на будущее, сильно порадовала и окрылила меня на
долгое время. Долго ходил я потом в приподнятом настроении и в хорошем
состоянии.
После Победы нас вывели на отдых на территорию Чехословакии. Около двух
месяцев мы отдыхали, отсыпались, пополнялись, освобождались от вшей,
приводили себя в порядок на берегу лесной речки Лужнице возле городка
Тржебонь. Из этого места были посланы наши представители в Москву на парад
Победы. Командование опросило всех оставшихся в живых радистов - кого бы мы
хотели послать в Москву на парад Победы. По единогласному решению всех
радистов дивизии были удостоены чести представлять нас на параде
победителей, москвичи братья-близнецы Лазаревы Владимир и Анатолий - оба
награжденные орденами Отечественной Войны и Красной Звезды. И заодно, чтобы
они побывали дома - решили радисты. Их командиру полка гвардии подполковнику
Сорокину за активные действия полка в боях было досрочно присвоено звание
полковника.
Наш отдых здесь был отменным. Нас не беспокоили никакими занятиями.
Единственное, что от нас требовалось - это вовремя ходить кушать. В это
время стали нас пополнять освобожденными из плена, примерно такими же по
возрасту и чуть старше нас, бывшими солдатами нашей армии. Их приводили к
нам уже обмундированными в нашу форму. С некоторыми из них даже
познакомились поближе. Но к концу нашего отдыха в наших рядах никого из них
не осталось, постепенно все куда-то исчезли. Оказывается, по ночам, когда мы
спали, их по одному таскал к себе человек Лаврентия Берии, допрашивал как
следует по своим правилам и отправлял в Союз. А в Союзе, как известно, они
пополняли ряды знаменитого ГУЛага МВД. А они-то, бедные, радовались, что
война кончилась, отслужат в наших рядах и вернутся домой. Не тут-то было.
Горько, но такие правила и законы были установлены нашим усатым, жестоким
отцом, "величайшим гением и полководцем всех времен и народов" именовавшимся
в то время.
К нам прибыли командующий 9-ой гвардейской армии генерал-полковник
Глаголев, командир 37-го гвардейского корпуса генерал-лейтенант Миронов, и
приняли парад Победы 103-ей гвардейской дивизии. Мы прошли перед деревянной
трибуной, на которой стояли Глаголев, Миронов и руководители их штабов,
парадным шагом, с развернутым знаменем.
Земля Чехословакии вокруг нас утопала в садах. Солдаты наедались всяких
фруктов и ягод, каких только душа желает: черешни, вишни, крыжовника,
смородины, абрикосов, груш, слив, яблок. Русские любят крепкие горячительные
спиртные напитки. Гвардейцы и здесь нашли их у местных братьев чехов и
словаков. Фронтовые, боевые друзья стали часто появляться на трапезу
навеселе. Как правило ходили купаться, загорать, наслаждаться лесным
воздухом, природой на речку Лужнице. Там, на пляже, брили головы друг другу
трофейной бритвой "Золинген", стали заниматься нанесением татуировок. Где-то
раздобыли тушь, иглы и нитки. Стали появляться солдаты с нарисованными на
груди орлами, Лениным и Сталиным, на предплечье - за горизонт заходящее
солнце с надписью "Не забуду мать родную! ", на запястьях - парашют со
скрещенными автоматом и финкой и другие рисунки.
Однажды трое подвыпивших боевых друзей пристали ко мне: "Кабдул, у тебя
тело чистое, давай мы тебе нарисуем парашют, ведь мы - боевые
гвардейцы-десантники. Будет тебе память на всю жизнь". Я хотел было не
даться. Куда там, двое держали меня за руки. Один нарисовал парашют
химическим карандашом на бумаге. Намочил и прилепил на мое левое запястье.
Затем по следам прилипших чернил двумя вместе связанными иглами, обмакивая
их в тушь, обколол парашют. На следующий день это место опухло, а потом
зажило. Так на всю жизнь я стал меченным.
Тем временем вернулись из Москвы наши представители, участники парада
Победы братья-близнецы Владимир и Анатолий Лазаревы. На них парадная форма -
суконный китель и брюки полугалифе и кирзовые сапоги. На груди добавилась
медаль "За победу над Германией 1941-45г.г. " с профилем Генералиссимуса
Сталина с надписью вокруг "Наше дело правое, мы победили! " Братья
рассказали как их муштровали в Москве перед парадом до десятого пота.
Командиры добивались от них безукоризненного парадного шага при прохождении
по Красной площади перед Мавзолеем. Для этого их, парадников, тренировали
ежедневно по несколько часов. А дома братьям довелось побывать только два
раза и то только на несколько часов. Такие строгие порядки были тогда даже
для победителей.
На доброй земле Чехословакии, под ее ласковым солнцем провели два
чудесных месяца незабываемого отдыха. Утраченные наши физические и
психологические силы почти полностью восстановились.
Нашим командованием был получен приказ передислоцироваться на место
постоянного базирования в качестве оккупационных войск на юг Венгрии в город
Сегед. Для этого нам предстояло совершить 600 километровый поход-переход,
рассчитанный с передышками примерно на месяц. Лето настало довольно жаркое.
В первые дни шли походным строем только днем. В то время асфальтированные
дороги Чехословакии с обеих сторон были обсажены черешнями и вишнями. На них
красными огоньками горели и постоянно звали солдат спелые ягоды. Солдаты
периодически выбегали из походного строя, т.к. останавливаться было некогда,
ломали по целой ветке, и в строю втроем-вчетвером объедали ягоды. Так мы
показали Европе нравы оккупационной армии, культуру и воспитание советских
солдат. Ночами спали в походных палатках повзводно. Через несколько дней
достигли и прошли большой город Брно. Примерно еще через неделю прошли по
мосту большую реку Морава. На Мораве сделали остановку с отдыхом и купанием
в реке. Вода в Мораве была чистая, холодная, освежающая и приятная.
Дивизионная газета "Гвардеец" сообщила о смерти на сотом году жизни
патриарха казахской поэзии Жамбыла Жабаева. Солдаты сказали: "Он дожил до
Великой Победы, узнал о ней и только потом ушел из жизни."
Хотя все наше оружие, снаряжение размещались на подводах, из-за жары
днем стало трудно идти. Поэтому командованием было решено осуществлять поход
ночью, а днем отдыхать в палатках. Прошли большой город Братиславу. Дальше
поход продолжался только ночами. Утром с восходом солнца достигали места
дневки, ставили по шнуру в качестве линейки палатки в ряд, валились с ног и
засыпали мертвецким сном.
Как бы днем хорошо не спали, ночь есть ночь. Ночью, идя походным
строем, все равно хотелось спать. Оказывается, можно дремать и на ходу. В
этом случае шли плечом к плечу под монотонное топание шагов. Только тогда,
когда дорога поворачивала, спящий продолжал идти прямо, спотыкаясь о
поворачивающих товарищей, и просыпался. Было много смеха. Ночная команда:
"Привал!" Все валимся в кюветы ногами вверх склона и тут же засыпаем.
Команда "Становись!" и все нехотя встаем, выстраиваемся в колонну по четыре
и идем дальше. На этих бесчисленных привалах, когда засыпали ногами вверх на
склонах, сколько осталось в кюветах трофейных портсигаров, сигаретниц,
зажигалок, часов, расчесок, мундштуков, портмоне и всяких других солдатских
принадлежностей, выскользнувших из карманов, знает один только Бог.
После реки Морава несколько раз купались в реке Дунай. По территории
Венгрии шли все время ночами, отдыхая при дневках в палаточном лагере.
Очередной переход начинался всегда с наступлением вечерней прохлады. В
сумерках солдаты шли в походном строю, тихо разговаривая между собой. О чем
они рассуждали тогда между собой? "Если бы нас победили немцы, то они
заставили бы своих солдат победителей идти пешком? Конечно, нет! Они ведь на
нас-то наступали на моторах. Сколько у нас автомашин: студебеккеров, фордов,
доджей, и еще сотни и тысячи трофейных автомашин Германии и ее сателлитов. А
еще целые железные дороги, составы, стоящие на станциях. При таких
возможностях командование нашей армии не дорожит честью победителей. Идем
пешком пол Европы поперек. Хорошо хоть идем ночью, меньше людей нас видят!"
- роптали они. Это была первая обида солдат победителей последнего этапа
войны, оставшихся в живых, на свое командование, высказываемая вслух между
собой.
Итак, жарким летом 1945-го года мы пересекли пешком часть Чехословакии
и всю Венгрию с севера на юг. Около города Сегед, у деревни Альдие, недалеко
от реки Тисы расположились летним лагерем.
Командованием 103-ей гвардейской дивизии было решено соорудить летний
лагерь из бревенчатых домиков с двускатной камышовой крышей. По берегу Тисы
росли рощи акаций. Недалеко нашлись озерки, по берегам которых буйно росли
камыши. Приступили к рубке и заготовке бревен акации на берегу Тисы. Акация
оказалась очень крепким деревом. При рубке топором отлетали только мелкие
щепки. Потребовались острые пилы и топоры, а также наши молодые силы. Там же
очищали от веток и коры. Заготовленные по заранее определенным размерам
бревна доставляли в лагерь. Так мы примерно за неделю-полторы построили
летний лагерь. Все домики получились одинаковые, светлые, одного размера,
выстроились по линейке по шнуру, любо-дорого было смотреть.
Началась летняя лагерная служба с сигналами трубача: подъем, на
завтрак, обед, ужин, отбой. Утром, после завтрака - развод подразделений на
занятия под музыку военного духового оркестра, под марш "Прощание славянки".
Все ждали демобилизации. Вот в Москве заслушали на сессии Верховного
Совета доклад начальника Генерального штаба генерала армии Антонова. Вскоре
из лагеря отправили в Союз самых старших по возрасту мужчин и всех женщин,
служивших в армии. А мы, 1924 года рождения, остались в надежде, что в
следующий раз и нам улыбнется счастье.
Примерно в это время в газетах появилось сообщение, что в Америке
испытана первая атомная бомба и ответ Сталина что атомное оружие не может
оставаться долго монополией одного государства.
Какое-то количество офицеров, младших командиров и рядовых было тайно,
не афишируя, отправлено на Дальний Восток. Мы только потом узнали из
сообщения Советского правительства, что союзниками было решено покончить с
японским милитаризмом на Дальнем Востоке.
Нам прислали нового командира дивизии генерал-майора Эпина. Выстроили
нас в каре: П-образный строй. Старый наш командир гвардии полковник Степанов
сдавал нас, новый - принимал. Подходя к каждому подразделению, стоящему в
строю, спрашивали: "Есть претензии и жалобы к командиру дивизии гвардии
полковнику Степанову?" Какие могут быть жалобы или претензии у нас? Стоим,
молчим. Наши офицеры тоже молчат. Командир взвода гвардии лейтенант Щетинин
говорит своему помощнику гвардии старшему сержанту Шошукову: "Выскочи на
середину строя, поблагодари от нас всех Батю, за все наши успехи в боях под
его командованием!" - и подталкивает его несколько раз. Куда там, Шошуков,
не страшившийся в бою вооруженного врага, здесь так и не вышел. Застеснялся,
застыдился, не хотел быть выскочкой перед лицом своих товарищей. Вот такими
были мы, грозное поколение сороковых-роковых. Мы молча распрощались с
командиром дивизии гвардии полковником Степановым - нашим Батей. Говорили,
якобы уезжает он учиться в какую-то академию.
Наш лагерь располагался недалеко от деревни Альдие. В один из выходных
дней мы встретили там пожилого мадьяра, хорошо говорившего по-русски.
Заинтересовались. Оказывается Миклош Лайош в свое время воевал в 25-ой
Чапаевской дивизии. Знал всех своих тогдашних командиров и товарищей, помнил
их лица и сейчас. Многие мадьяры, особенно пожилые, курили трубки.
Мадьярская трубка особенная, с сеткой поддувалом снизу, металлической
крышкой с дырочками сверху и с длинным прямым мундштуком, почти как
печка-плита с трубой. Табак у них разрезан узкими ленточками, легкий,
ароматный, турецкий.
Однажды местные жители праздновали свой национальный праздник. На
лужайке в тени деревьев около нашего лагеря их местная самодеятельность -
хор, оркестр и танцевальная группа дали концерт для нас. Из этого концерта
мне на всю жизнь запомнились мотивы музыки Чардаш. Его пели, под него
танцевали девушки и парни в своих национальных костюмах, взявшись вытянутыми
в стороны руками друг другу за плечи, выстроившись в круг, то сужая его, то
расходясь кружили они с песней на лужайке. Мы от души и горячо аплодировали
им.
Венгры сами себя называют мадьяр или магьяр. Страну свою они называют
Хунгария. Это слово, очевидно, происходит от слова гун (гун, кун-солнце).
Гуны, саки, скифы - общие корни многих народов. Язык мадьяров относится к
угро-финской языковой группе. Эйт, кэйт, харум - один, два, три. Тудом -
понял, нэмтудом - не понял. В венгерском языке встречаются слова, пришедшие
от тюрко-язычных народов. Теперь известно, что корни части народов Венгрии
происходят от кипчаков. Кипчаки - турко-язычные, одни из самых древних и
разветвленных родовых племен (92 рода-племени), давно вошедшие в составы
разных национальностей. Слова алма - яблоко, кичи - маленький употребляются
без изменений.
Загорая и купаясь в Тисе, мы всегда плавали на другую сторону реки на
бахчи за арбузами. У них арбузы внутри не красные как у нас, а желтые, но
все равно спелые и сладкие. Обратно плыли, подталкивая перед собой два
арбуза и борясь с течением Тисы. Арбуз в воде не тонет, плавает, благодаря
радисты одного радиовзвода, еще до приезда на фронт и до начала боевых
действий, в результате долгой подготовки и практических тренировок, очень
хорошо знали друг друга по "почерку" работы на ключе и по голосу при работе
с микрофоном. Пароль всегда был у нас. Но мы к нему никогда не прибегали,
потому что была полная уверенность, кто сейчас работает на ключе из расчета
Зубкова. Никакой немецкий радист не мог вступить с нами в связь обманным
путем. А попытки такие были, особенно в ночное время, когда в ожидании
очередного наступления сиживали в окопах или укрытиях и работали только на
прием. Наши фронтовые радиопозывные "Дукат, я - Цитра! " врезались в мою
память на всю жизнь. Наш маленький расчет обеспечивал командование
радиосвязью на всех рубежах, и в процессе наступления на ходу, днем и ночью.
в любых условиях войны. В этом случае приемо-передатчик радиостанции РБМ
подвешивался на меня спереди. С верхней панели торчала вверх штырьевая
антенна с метелкой на конце. Упаковка питания размещалась на спине старшего
радиста А.Гуляева. Нас с ним соединял шланг - жгут электропитания. У радиста
Г.Козлова была сумка с документацией радиосвязи, телеграфным ключом и
запасной микротелефонной трубкой. Кроме этого, у каждого было свое личное
оружие - автомат ППС-42 (пистолет-пулемет Судаева), сумка с заряженными
патронами рожками к нему, а также неразлучный солдатский вещь-мешок. В таком
положении мы обеспечивали радиосвязь в движении и на ходу.
Однажды против одного сильно укрепленного пункта по просьбе командира
полка предварительно поработала "Катюша". После этого, когда мы стали
проходить через это место, то увидели искореженные снарядами "Катюши"
немецкие орудия и трупы солдат. Среди них лежали раздетые по пояс. Видимо,
подавая снаряды, работали так усердно, что было им очень жарко. В это время
мы заметили, что по противоположному склону сопки бежал к нам без оружия,
махая руками и что-то крича, молодой немецкий солдат. Прибежал и сдался нам.
Он подарил мне небольшое прямоугольное карманное зеркальце, склеенное из
двух стекол. Помню с тыльной стороны на нем был какой-то рисунок. Солдата
отправили дальше в тыл. Он, видимо, понял, что война для них давно уже
проиграна и решил своевременно сдаться на милость победителя, сохранить свою
молодую жизнь. Гвардейские минометы - "Катюши" давали залпы и, как правило,
быстро смывались из этого места в укрытие, чаще всего в лес под кроны
деревьев. Потому что после залпов тут же прилетал оттуда "Мессершмит" на
бомбежку. Они тоже не дремали, а засекали место, откуда работает "Катюша",
стремились уничтожить ее и все время охотились за ней.
При наступлении по территории Венгрии и Австрии в апреле 1945-го наши
темпы были очень стремительными. Противник быстро отступал навстречу нашим
союзникам - англичанам и американцам, чтобы сдаться им. Наши кухни не
поспевали за нами. Мы кормились "подножным кормом", т.е. тем, что было
оставлено жильцами в домах. Там мы находили хлеб, колбасы, копченные
окорока, мед, сахар, разные варенья и повидла. Из вещей - чистое,
отутюженное постельное и нательное белье во встроенных шкафах в стенах. До
этого мы нашим командованием были предупреждены о том, что во избежания
отравления, пищу давать сначала кушать местным людям. Но людей, как правило,
не оказывалось. Они тоже бежали на запад, оставляя все движимое и
недвижимое. Мы, молодые, неопытные даже в еде, вначале наедались сладкого, а
потом через некоторое время опять хотели есть, но еда уже оставалась позади.
Обстоятельства научили нас, воспользовавшись следующими остановками в
хуторах, ели хлеб, колбасу или окорок, а затем только подкреплялись
сладостями. В то время мадьяры пекли широкие большие хлеба, на целую неделю.
Быстро сбрасывали с себя потное солдатское белье, одевали чистое
отутюженное из шкафов, натягивали сверху свое солдатское обмундирование и
наступали дальше. Встроенные в стенные углубления бельевые и одежные шкафы
делались у них еще тогда, когда мы об этом не имели и понятия.
Во многих домах стояли немецкие радиоприемники, типа "Телефункен", с
наружной Т-образной антенной. Нам, радистам это было на руку. Готовую
антенну "Телефункена" подключали на нашу радиостанцию РБМ, настраивали
передатчик по индикаторной лампочке и быстро устанавливали радиосвязь. В
одном таком доме оказались хозяева - старик и старуха. Я работал на
радиостанции в большой комнате в их присутствии. А гвардии лейтенант -
командир взвода связи часто заходил к нам. Однажды после ухода лейтенанта
старик обратился ко мне с вопросом, показывая вслед уходящему: "Юда? юда?" Я
понял, что они со старухой узнали национальность лейтенанта и теперь
спрашивали моего подтверждения. Я был немало удивлен, как это австрийцы, не
видевшие никогда раньше этого человека, сразу смогли безошибочно определить,
что он - еврей. Интересно, что они подумали о моей национальности? Они ведь
видели перед собой явного представителя им неизвестной, какой-то азиатской
национальности. Тогда мне не пришло на ум спросить у них об этом.
Однажды в одном пустом доме мы обнаружили оставленную генеральскую
парадную форму со всеми наградами, золотым плетенным парадным поясом с
кортиком. Уж очень хорош был кортик: обоюдоострое, хромированное лезвие,
витая ручка с золотой плетенной нитью в витках, на торце сверху орел,
державший свастику в когтях. Эти трофеи отдали адъютанту командира для
дальнейшей отправки в наши тылы. Хозяин формы, видимо, переоделся во все
штатское и нашел путь в надежное укрытие до конца войны.
Помню, боевой комбат гвардии капитан Ерентюк был ранен в ногу. В
последнюю неделю он ходил, все время опираясь на палку, на командном пункте
полка. В батальоне за него командовал заместитель комбата гвардии старший
лейтенант Горобец. Мне казалось тогда странным, когда все заняты делом, а
Ерентюк ходит без дела.
Мои боевые соратники - Алексей Гуляев родом из Воронежской области,
Геннадий Козлов из Горьковской области, оба замечательные товарищи,
специалисты своего дела и отличные солдаты. В наступлении не раз около наших
ног с коротким свистом впивались пули, поднимая маленькие всплески пыли. Мы
шли вперед. На нас пикировали Мессершмиты, бомбили и строчили из своих
пулеметов. Мы падали, в только что образовавшиеся свежие воронки, после
налета вставали и двигались дальше. Много раз попадали под огонь с
характерным скрежущим звуком шестиствольного немецкого миномета "Ванюши".
Упорно двигались вперед, выполняя нашу работу. Судьба нас сохранила.
Обычно, когда велись переговоры по радио, то командир полка гвардии
полковник Хацкевич с картой перед собой водил по ней указательным пальцем,
слушая командира дивизии, докладывал по микротелефонной трубке. Радист в
наушниках прослушивал переговоры, контролировал работу рации, если
необходимо, то подстраивал приемник, улучшая слышимость, разборчивость,
регулировал громкость. Комполка открытым текстом называл фамилию комбата и
координаты по карте. А там, перед комдивом дивизии, лежала точно такая же
карта, куда наносились отметки передней линии дивизии.
8-мая мы стояли на небольшой плоской лесистой сопке, на северо-западной
опушке леса. Ярко светило солнце, небо было чистое. Отсюда открывался
прекрасный вид далеко на северо-запад. Внизу лежала извилистая шоссейная
дорога. Рация работала на прием, были слышны тихие, всегда приятные радисту,
супперные шумы радиоприемника. Вдруг в наушниках услышал спокойный как
всегда, немного окающий голос Виктора Зубкова: "Цитра! Я - Дукат, первого к
аппарату!" Я ответил: "Понял!" И передал трубку командиру полка гвардии
полковнику Хацкевичу. Командир дивизии гвардии полковник Степанов, впервые
за все время боев, приказал по радио: "Остановите движение батальонов!"
День Победы встретили мы далеко за Веной в сопках австрийских Альп.
Радовались, ликовали, салютовали со всех видов оружия, в то же время
вспоминали друзей и товарищей, павших в боях, грустили и скорбили по ним.
Настала тишина кругом, было даже непривычно в первое время. Наступило
чувство освобождения от какого-то неимоверно тягостного труда. Радость
окончания войны была смешана с грустью о потерях товарищей. Чистая радость
победы видимо бывает только в спорте.
Начальник одной из радиостанций гвардии сержант Федор Ляшенко, родом из
Сталинграда, большой любитель оружия разных марок, типов и видов, всегда
ходил обвешанный тремя-четырьмя трофейными пистолетами, в том числе даже
тяжелым парабеллумом, кроме своего личного автомата. В этот день Федя
подстрелил где-то в лесу крупного русого зайца. Мы все были очень удивлены
этому, война и боязливый русак. Из винных хранилищ в скалах гвардейцы
притащили светлые, сухие австрийские вина сколько-то летним сроком хранения.
Кухня, как обычно не успевала за нами. На нашем торжественном дастархане из
солдатских плащ-палаток, посвященном величайшему событию в нашей жизни и
всего мира, под открытым небом на Альпийской сопке, жаренный австрийский
русак стал первой и главной закуской победителей в наступившем мире. 9-го
мая утром мы, хорошо выспавшись, встали. Командование как бы опомнилось.
Скорее всего, сверху поступило указание. Приказали быстрыми темпами идти
вперед на север, как объяснили с целью захвата побольше территории. А кому и
для чего нужна территория нам не объяснили. Уже никакого противника не было.
По пути устроили митинг в честь дня победы. Один из ораторов назвал этот
день днем окончания второй мировой войны. О предстоящей осенью японской
компании он не мог тогда знать.
Сейчас мы находились на земле нижней Австрии, недалеко от границы с
Чехословакией. Настроение было приподнятое, несмотря на усталость от
быстрого перехода.
Поступила команда: "Временно расположиться на отдых!"
На большой лесной поляне соорудили шалаши из жердей и накрыли их
елочными ветками лапами вниз. Получилось пахнущее лесом ароматное жилье.
Наконец догнали нас наши походные кухни. Стала налаживаться походная жизнь.
Спали в шалашах на мягких еловых лапах, сверху застеленных натянутыми
плащ-палатками.
Однажды во сне слышу казахскую речь. Уверен, что это сон. Однако,
голоса нескольких человек становятся все отчетливее. Вдруг всего меня
поразила молнией догадка, что это явь! Открываю глаза, в проеме входа в
шалаш светит раннее майское утро. Выскакиваю наружу и замираю от увиденного:
справа от меня метрах в тридцати горит костер, вокруг сидят седоусые,
седобородые, как показалось мне тогда, очень старые солдаты-азиаты наши и
ведут неторопливую беседу. Они как по команде повернули головы ко мне. В
наших рядах солдат таких возрастов мы не видывали. Медленно подхожу к ним и,
волнуясь, почтительно приветствую:
- Ассаламугалайкум!
- Уагалайкумуссалам! - Вразнобой принимают они мое приветствие.
Всматриваясь в их лица, в свою очередь и они рассматривают меня.
Подвинувшись и освобождая мне место, приглашают меня сесть в круг между
собой. Наливают чай в кружку из чайника, подвешенного над костром на
перекладине, опирающейся на рогатульки, воткнутые в землю.
Давно не разговаривал я на родном языке. Волнуясь и с удовольствием
слушаю их слова. Не торопясь, медленно отвечаю на расспросы. Постепенно,
понемногу подбираю и нахожу нужные слова. Знаю, что до утоления жажды по
родной речи еще далеко. Знаю и уверен, что это время придет.
Оказалось, что их спешно везли на пополнение какой-то воюющей пехотной
стрелковой части, а попали они к нам - воздушным десантникам. К счастью,
война закончилась. В этот же день их отправили дальше, по назначению.
Эта неожиданная встреча с сородичами по крови и вере в самом конце
войны - как хорошая примета на будущее, сильно порадовала и окрылила меня на
долгое время. Долго ходил я потом в приподнятом настроении и в хорошем
состоянии.
После Победы нас вывели на отдых на территорию Чехословакии. Около двух
месяцев мы отдыхали, отсыпались, пополнялись, освобождались от вшей,
приводили себя в порядок на берегу лесной речки Лужнице возле городка
Тржебонь. Из этого места были посланы наши представители в Москву на парад
Победы. Командование опросило всех оставшихся в живых радистов - кого бы мы
хотели послать в Москву на парад Победы. По единогласному решению всех
радистов дивизии были удостоены чести представлять нас на параде
победителей, москвичи братья-близнецы Лазаревы Владимир и Анатолий - оба
награжденные орденами Отечественной Войны и Красной Звезды. И заодно, чтобы
они побывали дома - решили радисты. Их командиру полка гвардии подполковнику
Сорокину за активные действия полка в боях было досрочно присвоено звание
полковника.
Наш отдых здесь был отменным. Нас не беспокоили никакими занятиями.
Единственное, что от нас требовалось - это вовремя ходить кушать. В это
время стали нас пополнять освобожденными из плена, примерно такими же по
возрасту и чуть старше нас, бывшими солдатами нашей армии. Их приводили к
нам уже обмундированными в нашу форму. С некоторыми из них даже
познакомились поближе. Но к концу нашего отдыха в наших рядах никого из них
не осталось, постепенно все куда-то исчезли. Оказывается, по ночам, когда мы
спали, их по одному таскал к себе человек Лаврентия Берии, допрашивал как
следует по своим правилам и отправлял в Союз. А в Союзе, как известно, они
пополняли ряды знаменитого ГУЛага МВД. А они-то, бедные, радовались, что
война кончилась, отслужат в наших рядах и вернутся домой. Не тут-то было.
Горько, но такие правила и законы были установлены нашим усатым, жестоким
отцом, "величайшим гением и полководцем всех времен и народов" именовавшимся
в то время.
К нам прибыли командующий 9-ой гвардейской армии генерал-полковник
Глаголев, командир 37-го гвардейского корпуса генерал-лейтенант Миронов, и
приняли парад Победы 103-ей гвардейской дивизии. Мы прошли перед деревянной
трибуной, на которой стояли Глаголев, Миронов и руководители их штабов,
парадным шагом, с развернутым знаменем.
Земля Чехословакии вокруг нас утопала в садах. Солдаты наедались всяких
фруктов и ягод, каких только душа желает: черешни, вишни, крыжовника,
смородины, абрикосов, груш, слив, яблок. Русские любят крепкие горячительные
спиртные напитки. Гвардейцы и здесь нашли их у местных братьев чехов и
словаков. Фронтовые, боевые друзья стали часто появляться на трапезу
навеселе. Как правило ходили купаться, загорать, наслаждаться лесным
воздухом, природой на речку Лужнице. Там, на пляже, брили головы друг другу
трофейной бритвой "Золинген", стали заниматься нанесением татуировок. Где-то
раздобыли тушь, иглы и нитки. Стали появляться солдаты с нарисованными на
груди орлами, Лениным и Сталиным, на предплечье - за горизонт заходящее
солнце с надписью "Не забуду мать родную! ", на запястьях - парашют со
скрещенными автоматом и финкой и другие рисунки.
Однажды трое подвыпивших боевых друзей пристали ко мне: "Кабдул, у тебя
тело чистое, давай мы тебе нарисуем парашют, ведь мы - боевые
гвардейцы-десантники. Будет тебе память на всю жизнь". Я хотел было не
даться. Куда там, двое держали меня за руки. Один нарисовал парашют
химическим карандашом на бумаге. Намочил и прилепил на мое левое запястье.
Затем по следам прилипших чернил двумя вместе связанными иглами, обмакивая
их в тушь, обколол парашют. На следующий день это место опухло, а потом
зажило. Так на всю жизнь я стал меченным.
Тем временем вернулись из Москвы наши представители, участники парада
Победы братья-близнецы Владимир и Анатолий Лазаревы. На них парадная форма -
суконный китель и брюки полугалифе и кирзовые сапоги. На груди добавилась
медаль "За победу над Германией 1941-45г.г. " с профилем Генералиссимуса
Сталина с надписью вокруг "Наше дело правое, мы победили! " Братья
рассказали как их муштровали в Москве перед парадом до десятого пота.
Командиры добивались от них безукоризненного парадного шага при прохождении
по Красной площади перед Мавзолеем. Для этого их, парадников, тренировали
ежедневно по несколько часов. А дома братьям довелось побывать только два
раза и то только на несколько часов. Такие строгие порядки были тогда даже
для победителей.
На доброй земле Чехословакии, под ее ласковым солнцем провели два
чудесных месяца незабываемого отдыха. Утраченные наши физические и
психологические силы почти полностью восстановились.
Нашим командованием был получен приказ передислоцироваться на место
постоянного базирования в качестве оккупационных войск на юг Венгрии в город
Сегед. Для этого нам предстояло совершить 600 километровый поход-переход,
рассчитанный с передышками примерно на месяц. Лето настало довольно жаркое.
В первые дни шли походным строем только днем. В то время асфальтированные
дороги Чехословакии с обеих сторон были обсажены черешнями и вишнями. На них
красными огоньками горели и постоянно звали солдат спелые ягоды. Солдаты
периодически выбегали из походного строя, т.к. останавливаться было некогда,
ломали по целой ветке, и в строю втроем-вчетвером объедали ягоды. Так мы
показали Европе нравы оккупационной армии, культуру и воспитание советских
солдат. Ночами спали в походных палатках повзводно. Через несколько дней
достигли и прошли большой город Брно. Примерно еще через неделю прошли по
мосту большую реку Морава. На Мораве сделали остановку с отдыхом и купанием
в реке. Вода в Мораве была чистая, холодная, освежающая и приятная.
Дивизионная газета "Гвардеец" сообщила о смерти на сотом году жизни
патриарха казахской поэзии Жамбыла Жабаева. Солдаты сказали: "Он дожил до
Великой Победы, узнал о ней и только потом ушел из жизни."
Хотя все наше оружие, снаряжение размещались на подводах, из-за жары
днем стало трудно идти. Поэтому командованием было решено осуществлять поход
ночью, а днем отдыхать в палатках. Прошли большой город Братиславу. Дальше
поход продолжался только ночами. Утром с восходом солнца достигали места
дневки, ставили по шнуру в качестве линейки палатки в ряд, валились с ног и
засыпали мертвецким сном.
Как бы днем хорошо не спали, ночь есть ночь. Ночью, идя походным
строем, все равно хотелось спать. Оказывается, можно дремать и на ходу. В
этом случае шли плечом к плечу под монотонное топание шагов. Только тогда,
когда дорога поворачивала, спящий продолжал идти прямо, спотыкаясь о
поворачивающих товарищей, и просыпался. Было много смеха. Ночная команда:
"Привал!" Все валимся в кюветы ногами вверх склона и тут же засыпаем.
Команда "Становись!" и все нехотя встаем, выстраиваемся в колонну по четыре
и идем дальше. На этих бесчисленных привалах, когда засыпали ногами вверх на
склонах, сколько осталось в кюветах трофейных портсигаров, сигаретниц,
зажигалок, часов, расчесок, мундштуков, портмоне и всяких других солдатских
принадлежностей, выскользнувших из карманов, знает один только Бог.
После реки Морава несколько раз купались в реке Дунай. По территории
Венгрии шли все время ночами, отдыхая при дневках в палаточном лагере.
Очередной переход начинался всегда с наступлением вечерней прохлады. В
сумерках солдаты шли в походном строю, тихо разговаривая между собой. О чем
они рассуждали тогда между собой? "Если бы нас победили немцы, то они
заставили бы своих солдат победителей идти пешком? Конечно, нет! Они ведь на
нас-то наступали на моторах. Сколько у нас автомашин: студебеккеров, фордов,
доджей, и еще сотни и тысячи трофейных автомашин Германии и ее сателлитов. А
еще целые железные дороги, составы, стоящие на станциях. При таких
возможностях командование нашей армии не дорожит честью победителей. Идем
пешком пол Европы поперек. Хорошо хоть идем ночью, меньше людей нас видят!"
- роптали они. Это была первая обида солдат победителей последнего этапа
войны, оставшихся в живых, на свое командование, высказываемая вслух между
собой.
Итак, жарким летом 1945-го года мы пересекли пешком часть Чехословакии
и всю Венгрию с севера на юг. Около города Сегед, у деревни Альдие, недалеко
от реки Тисы расположились летним лагерем.
Командованием 103-ей гвардейской дивизии было решено соорудить летний
лагерь из бревенчатых домиков с двускатной камышовой крышей. По берегу Тисы
росли рощи акаций. Недалеко нашлись озерки, по берегам которых буйно росли
камыши. Приступили к рубке и заготовке бревен акации на берегу Тисы. Акация
оказалась очень крепким деревом. При рубке топором отлетали только мелкие
щепки. Потребовались острые пилы и топоры, а также наши молодые силы. Там же
очищали от веток и коры. Заготовленные по заранее определенным размерам
бревна доставляли в лагерь. Так мы примерно за неделю-полторы построили
летний лагерь. Все домики получились одинаковые, светлые, одного размера,
выстроились по линейке по шнуру, любо-дорого было смотреть.
Началась летняя лагерная служба с сигналами трубача: подъем, на
завтрак, обед, ужин, отбой. Утром, после завтрака - развод подразделений на
занятия под музыку военного духового оркестра, под марш "Прощание славянки".
Все ждали демобилизации. Вот в Москве заслушали на сессии Верховного
Совета доклад начальника Генерального штаба генерала армии Антонова. Вскоре
из лагеря отправили в Союз самых старших по возрасту мужчин и всех женщин,
служивших в армии. А мы, 1924 года рождения, остались в надежде, что в
следующий раз и нам улыбнется счастье.
Примерно в это время в газетах появилось сообщение, что в Америке
испытана первая атомная бомба и ответ Сталина что атомное оружие не может
оставаться долго монополией одного государства.
Какое-то количество офицеров, младших командиров и рядовых было тайно,
не афишируя, отправлено на Дальний Восток. Мы только потом узнали из
сообщения Советского правительства, что союзниками было решено покончить с
японским милитаризмом на Дальнем Востоке.
Нам прислали нового командира дивизии генерал-майора Эпина. Выстроили
нас в каре: П-образный строй. Старый наш командир гвардии полковник Степанов
сдавал нас, новый - принимал. Подходя к каждому подразделению, стоящему в
строю, спрашивали: "Есть претензии и жалобы к командиру дивизии гвардии
полковнику Степанову?" Какие могут быть жалобы или претензии у нас? Стоим,
молчим. Наши офицеры тоже молчат. Командир взвода гвардии лейтенант Щетинин
говорит своему помощнику гвардии старшему сержанту Шошукову: "Выскочи на
середину строя, поблагодари от нас всех Батю, за все наши успехи в боях под
его командованием!" - и подталкивает его несколько раз. Куда там, Шошуков,
не страшившийся в бою вооруженного врага, здесь так и не вышел. Застеснялся,
застыдился, не хотел быть выскочкой перед лицом своих товарищей. Вот такими
были мы, грозное поколение сороковых-роковых. Мы молча распрощались с
командиром дивизии гвардии полковником Степановым - нашим Батей. Говорили,
якобы уезжает он учиться в какую-то академию.
Наш лагерь располагался недалеко от деревни Альдие. В один из выходных
дней мы встретили там пожилого мадьяра, хорошо говорившего по-русски.
Заинтересовались. Оказывается Миклош Лайош в свое время воевал в 25-ой
Чапаевской дивизии. Знал всех своих тогдашних командиров и товарищей, помнил
их лица и сейчас. Многие мадьяры, особенно пожилые, курили трубки.
Мадьярская трубка особенная, с сеткой поддувалом снизу, металлической
крышкой с дырочками сверху и с длинным прямым мундштуком, почти как
печка-плита с трубой. Табак у них разрезан узкими ленточками, легкий,
ароматный, турецкий.
Однажды местные жители праздновали свой национальный праздник. На
лужайке в тени деревьев около нашего лагеря их местная самодеятельность -
хор, оркестр и танцевальная группа дали концерт для нас. Из этого концерта
мне на всю жизнь запомнились мотивы музыки Чардаш. Его пели, под него
танцевали девушки и парни в своих национальных костюмах, взявшись вытянутыми
в стороны руками друг другу за плечи, выстроившись в круг, то сужая его, то
расходясь кружили они с песней на лужайке. Мы от души и горячо аплодировали
им.
Венгры сами себя называют мадьяр или магьяр. Страну свою они называют
Хунгария. Это слово, очевидно, происходит от слова гун (гун, кун-солнце).
Гуны, саки, скифы - общие корни многих народов. Язык мадьяров относится к
угро-финской языковой группе. Эйт, кэйт, харум - один, два, три. Тудом -
понял, нэмтудом - не понял. В венгерском языке встречаются слова, пришедшие
от тюрко-язычных народов. Теперь известно, что корни части народов Венгрии
происходят от кипчаков. Кипчаки - турко-язычные, одни из самых древних и
разветвленных родовых племен (92 рода-племени), давно вошедшие в составы
разных национальностей. Слова алма - яблоко, кичи - маленький употребляются
без изменений.
Загорая и купаясь в Тисе, мы всегда плавали на другую сторону реки на
бахчи за арбузами. У них арбузы внутри не красные как у нас, а желтые, но
все равно спелые и сладкие. Обратно плыли, подталкивая перед собой два
арбуза и борясь с течением Тисы. Арбуз в воде не тонет, плавает, благодаря