Страница:
В Иерусалиме Аполлинария стала одного за другим отпускать на волю своих рабов, щедро награждая их за службу и поручая себя их молитвам. Потом с двумя оставшимися рабами, один из которых был евнухом, отправилась почтить мощи святого великомученика Мины. По пути, в Александрии, она тайно купила монашеские одежды. Поклонившись мощам, царская дочь объявила, что хочет еще заехать в расположенный неподалеку скит, к святым отцам. В пути ее застал вечер, но Аполлинария велела рабам продолжать путь. Ближе к полуночи слуги задремали. Тогда святая облачилась в одежды мужчины-монаха и со словами «Ты, Господи, дал мне начаток сего образа, способи же мне до конца приобрести его, но по Твоей святой воле!» спряталась в болоте. Рабы, очнувшись, кинулись искать свою госпожу, но в болото, естественно, не полезли. Громко рыдая, они отправились в обратный путь.
В скит Аполлинария не пошла. Она так и осталась возле болота, в пустыне, и прожила там в полном одиночестве несколько лет. Бог охранял ее от всяческих напастей, помогал найти пропитание. Тело девушки, прежде нежное и слабое, стало похоже на броню черепахи – так закалила она его трудами, постом и бдением. Ни беспощадное солнце, ни полчища комаров не могли принудить ее отступить от своего замысла, который, как можно понять, заключался не только в том, чтобы удалиться от мира, но и совершить это именно в образе мужчины.
Наконец, Господь убедился, что дьявол, который тоже вел неустанную борьбу за душу Аполлинарии, окончательно побежден, и послал к святой ангела. Посланец Всевышнего вывел ее из болота и повелел идти в скит, где и поселиться под именем Дорофея.
Никто из святых старцев так и не узнал, что среди них живет женщина. Вскоре Дорофей занял в скиту особое место благодаря строгости своего послушания и ниспосланному Богом дару исцелять болезни. Узнав, что младшая сестра по-прежнему мается, не в силах освободиться от нечистого, Дорофей отправился в отчий дом и вылечил несчастную. Царь Анфелий и его супруга сразу угадали в суровом монахе свою старшую дочь и со слезами счастья заключили ее в объятия. Но во дворце удерживать не стали, чтобы не перечить высшей воле.
После трудной и благочестивой жизни, в 470 году святая с молитвой на устах отошла в вечность. И только тут, перед положением в гроб, монастырская братия узнала, что преславный старец Дорофей был женщиной. Но это открытие не заставило их возмутиться обманом – наоборот, с небывалой силой ощутили они, как трудно человеку понять до конца чудо высшей мудрости, и в едином порыве склонили головы перед этим чудом: «Слава тебе, Христе Боже, имеющий много сокровенных святых у себя!» От святых мощей Дорофея в дальнейшем совершилось множество замечательных явлений, полностью оправдавших канонизацию. Но примечательно, что приобщение к лику святых произошло все же не под мужским именем, хотя под ним и был совершен весь подвижнический путь Аполлинарии. В истории христианства она осталась женщиной, принявшей, по решению самой высокой инстанции, мужской облик.
Историю Аполлинарии Майя прочитала по-своему. То, на чем спотыкается обычное человеческое восприятие, – зачем понадобилось девушке совершать переход в другой пол, – для Майи не содержало ничего непонятного или загадочного. Вступая в особые отношения с Богом, принося клятву посвятить всю жизнь служению Ему, девушка эта испытывала потребность быть самой собой, а это для нее означало – быть мужчиной. Вот почему она не могла выйти замуж, то есть вступить на путь, предначертанный женщине. Но и жить по мужским правилам и законам ей, рожденной с телом женщины, было не дано. А в мире можно жить, будучи либо мужчиной, либо женщиной, для таких, как Аполлинария и как сама Майя, места не приготовлено… Аполлинария нашла для себя выход, и Бог ее на это благословил.
Граница времени стерлась. Через толщу полутора тысяч лет перед Майей открылся ее путь. «Если Господь допускает мое бытие, то я существо особого пола. Все, что происходило со мной раньше, было испытанием. Сейчас я продолжаю жизнь Аполлинарии-Дорофея».
Можно написать детективный роман о том, как Михаил – отныне для Майи существовало только это имя – преодолевал пропасть, отделявшую в те годы общество от церкви, и еще более глубокую пропасть между мужским и женским полом в понимании православной церкви. Во многом мне удалось ему помочь. Подобных случаев не было в моей практике, но интуитивно я чувствовал, что найдено верное решение. Так и получилось. Вскоре Михаила послали в один из сибирских монастырей. Пробыв полгода келейником, он получил направление в духовную семинарию, был затем посвящен в иеромонахи. Идея деятельного служения людям во имя Божие была воспринята им органично и с полным ввнутренним убеждением. Никто вокруг не знал, кто он на самом деле, но опасения, что тайна раскроется и многие от него отвернутся, Михаила не терзали, – новое мироощущение надежно защищало его от переживаний такого рода.
Была ли Аполлинария лицом историческим? Я не прояснял специально этого вопроса, но полагаю, что да. Люди, заносившие на бумагу жития святых, трансформировали в духе канона реальность, украшали ее фантастическими подробностями, но «из ничего» их творчество, насколько я понимаю, не возникало. И даже большее можем мы предположить: едва ли это был единственный, уникальный случай в анналах христианства. Если монастырская братия не содрогнулась, как от кощунства, обнаружив обман (чудовищный обман, если вдуматься!), если нашла ему самое возвышенное обоснование, то это, скорее всего, говорит о том, что прецеденты уже бывали и отношение к ним выработалось, обрело силу традиции. В монастырском уединении, в условиях максимальной дезактуализации всех проблем пола транссексуал и вправду обретает тихую пристань. Личные переживания здесь вообще утрачивают напряженность, «Я» растворяется в идее Бога. Принося обет безбрачия, отказываясь от всех радостей плоти, монах воспитывает в себе ощущение бесполости, непричастности ни к одному из активно проживающих отпущенные земные сроки полов.
Своеобразный след оставили транссексуалы и в художественной литературе. Шекспир, Гольдони, Кальдерон, а следом за ними и легионы менее известных авторов охотно использовали в своих произведениях мотив переодевания, позволяющий энергично закрутить сюжет. Женщина переодевается в мужское платье и действует так, как дозволяется только мужчинам. Реже, по-моему, мы можем встретить обратную комбинацию – с участием мужчин, предстающих в виде женщины. Все, что приходит мне сейчас в голову, – это ситуации эпизодические. Никакой предрасположенности к перевоплощению у этих персонажей нет, душа их существует в полном согласии с телами, но обстоятельства вынуждают – и приходится прятать свое естество под более подходящей к случаю маской. Не случайно пишутся такие произведения в подавляющем большинстве случаев в жанре комедии и если даже героев постигают серьезные огорчения, от которых невозможно избавиться, не выдав себя, то это тоже – временное состояние, и разрешается все обычно под звон свадебных бокалов.
Но я сейчас думаю не о драматургии, а о действительности, питавшей воображение драматургов. И так же, как и в истории Аполлинарии, прихожу к выводу, что ситуация, когда люди достаточно непринужденно меняли свой пол, была, видимо, вполне заурядной. На этой трансформации не лежало никаких заклятий. Социальные нормы, определявшие поведение людей в соответствии с их полом, были очень жестки и строго дифференцированы. Девушка, например, не могла путешествовать одна, без надежных сопровождающих. Но в то же время положение не было безвыходным. Если все-таки переехать с места на место было необходимо, была возможность отправиться в путь под видом молодого человека. Существовали такие потайные дверцы в высокой стене, разделявшей два пола. А дальше уже невозможно теперь разобраться – когда речь идет о действительно насущной необходимости, а когда эта необходимость – всего лишь предлог, ширма. И главное, что испытывал при этом человек? Уступал обстоятельствам или осуществлял свое неотвязное желание? Мечтал поскорее завершить игру, стать тем, кто он есть или наоборот, жаждал побыть подольше в присвоенном себе образе?
Приходится, таким образом, повторить то, что уже говорилось о других разновидностях третьего пола. Известно явление было всегда: как только человек оказался способен осмыслить феномен половой принадлежности, тут же обнаружилось, что есть и тонкая, но очень заметная прослойка, состоящая из людей, выпадающих из крепко сбитой обоймы. К транссексуализму это относится ровно в той же мере, что и к гермафродитизму, гомосексуализму или бесполости. И точно так же, как это было с другими, весь этот бесконечно длинный исторический путь, проделанный последовательно сменявшимися поколениями транссексуалов, был отмечен отверженностью, гонениями, и полным непониманием того, что делает этих людей непохожими на всех остальных. И только на последнем отрезке этого долгого пути начала появляться какая-то ясность.
Да и то произошло это далеко не сразу. Знакомая нам книга Ивана Блоха «Половая жизнь нашего времени и ее отношение к современной культуре», отражая уровень представлений рубежа XIX и XX веков, демонстрирует их ограниченность. Уже есть достаточно основательные теории, касающиеся гермафродитов и гомосексуалов – готова опора, на которой в дальнейшем будет развиваться научная мысль. Попадают в поле зрения исследователей и транссексуалы. Но как с ними быть, еще неясно. Очевидно, что они имеют много общего с первыми двумя группами. Но есть у них и явные отличия. К тому же встречаются они намного реже (это, к слову сказать, подтвердил и позднейший, более точный анализ: один случай транссексуализма приходится на несколько десятков тысяч человек). Блоху, в частности, довелось столкнуться с этим психосексуальным феноменом всего лишь дважды. Прокомментировать свои наблюдения он не смог и вынужден был ограничиться подробным описанием, воспользовавшись, для большей достоверности, собственноручными исповедями этих пациентов.
«С самой ранней юности мне страстно хотелось ходить в женском платье, – рассказывает 33-летний американский журналист. – Как только представлялась возможность, я доставал элегантное женское белье, шелковые нижние юбки и т. п. Я похищал у сестры предметы ее одежды и тайно носил их, пока смерть матери не открыла мне возможности свободного удовлетворения своей страсти. Таким образом, я вскоре приобрел гардероб, ни в чем не уступавший гардеробу элегантнейшей модной дамы. Вынужденный носить днем мужскую одежду, я носил под ней полный комплект женского нижнего белья, корсет, длинные чулки и вообще все, что носят женщины – даже браслет и лаковые дамские ботинки с высокими задниками. Когда наступает вечер, я вздыхаю свободной грудью, ибо тогда падает ненавистная мне мужская маска и я чувствую себя вполне женщиной. Только сидя в своем элегантном капоте и шуршащей шелковой нижней юбке, я чувствую себя способным серьезно предаться изучению любимых мною научных предметов (в том числе первобытной истории) или своим обычным повседневным занятиям. Меня охватывает чувство покоя, которого я не нахожу днем в мужской одежде. Будучи вполне женщиной, я все же не чувствую никакой потребности отдаться мужчине. Правда, мне доставляет удовольствие, если я нравлючь кому-либо в моем женском одеянии, но с этим чувством у меня не связано никаких желаний по отношению к лицам моего же пола.
Несмотря на мои ясно выраженные женские привычки, я все же решился вступить в брак. Моя жена – энергичная образованная женщина – была вполне осведомлена насчет моей страсти. Она надеялась с течением времени отучить меня от моей странности, но это ей не удалось. Я добросовестно выполнял супружеские обязанности, но еще сильнее предавался своей заветной страсти. Поскольку это для нее возможно, жена относится к ней терпимо. В настоящее время жена беременна. При виде элегантной дамы или актрисы, я невольно думаю, как красиво бы я выглядел в ее одежде. Если это окажется возможным, я совершенно перестану носить мужскую одежду».
Второй пациент Блоха рассказывает о себе примерно то же самое, с той лишь разницей, что более откровенно описывает сексуальную сторону своих переживаний. В юности материальные возможности долго не позволяли этому человеку надеть на себя женские вещи, которые он подолгу, с наслаждением рассматривал в витринах модных магазинов и мастерских. К тому же он долго подавлял свое влечение соображениями религиозного и рассудочного характера. «Во мне боролись (тогда еще неясно) мужчина и женщина. Но женщина оказалась победительницей, и однажды, воспользовавшись отъездом родителей, я переоделся в платье сестры. Но одев корсет, я вдруг почувствовал эрекцию с немедленным излиянием семени, не доставившим мне, однако, никакого удовлетворения».
Как и в первом случае, страсть к женской одежде, которую этот человек называет «костюмоманией», не помешала ему жениться. Но жена оказалась не в силах принять своего супруга таким, как он есть. Несмотря на рождение детей, отношения в браке складывались напряженно. «Жена никак не могла понять, как можно находить удовольствие в переодевании в женское платье. Сначала она относилась к моей мании равнодушно, но затем стала считать ее болезненным явлением, граничащим с сумасшествием». Хуже всего было то, что женщина не верила мужу, пытавшемуся доказать, что невинного, в общем-то, переодевания ему достаточно. Ей мерещились за ним куда более серьезные извращения, и она «добивалась правды» со всей настойчивостью и агрессивностью, какие умеют проявлять ревнивые женщины, подозревающие измену. Слежка, допросы с пристрастием… Дошло до того, что на помощь были призваны подруги, которые, конечно, «не сказали ей ничего, кроме плохого и пошлого». По приговору этих дам, муж их приятельницы был тайным урнингом, гомосексуалом, предающимся разврату с женщинами, носящими мужские костюмы, или с совсем маленькими девочками. Так, смешав все в кучу, судило об урнингах общественное мнение. Разумеется, все это вызывало у жены самую резкую реакцию, и жизнь дома сделалась невозможной. Кончается исповедь на трагической ноте. «Целыми часами бродил я по отдаленным улицам. Мною овладевало чувство бессодержательности и пустоты. Все нервы дрожали. Не будь у меня детей или будь они обеспечены, я знал бы, что мне делать в такие моменты». Речь явно идет о самоубийстве.
Неизвестное ему Блох пытается определить через известное: желание носить одежду противоположного пола – нужно было еще подождать несколько лет, чтобы в науке родилось особое название для этого явления – он называет то бисексуальностью, то псевдогомосексуализмом, то психическим гермафродитизмом. Самого его эти терминологические манипуляции, похоже, не удовлетворяют. Не помогает делу и латинское название metamorphosis sexualis paranoica, дословно – мания перемены пола: оно роднит загадочную страсть с психическими заболеваниями, а интуиция врача заставляет особо подчеркнуть, что оба его пациента – люди вполне здоровые, разве что отличаются повышенной нервозностью, но это при переживаемых ими трудностях не удивительно. На память исследователю приходят исторические свидетельства о скифах или мексиканских мустерадо, которые «избирались из среды наиболее крепких мужчин, абсолютно не имеющих женского подобия, затем, путем постоянной верховой езды или усиленной маструбации, делались женственными и в половом отношении бессильными (атрофия половых органов), причем, вырастали даже, в качестве вторичного полового признака, груди». Эти примеры Блох тоже относит к категории псевдогомосексуализма, вместе с многочисленными персонажами более близкой ему европейской истории, типа знаменитого маркиза Эона, несшего в себе женскую душу, или мадемуазель де Люпен, – женщины с душой мужчины. Классификация не очень убедительная, чем-то напоминающая старинную кунсткамеру – примитивный музей, где без всякой системы выставлялись всевозможные диковинки. Но заслуга автора книги была уже в том, что он включил эти странности в общую панораму сексуальных проявлений.
Многие затруднения, с которыми столкнулся Блох, были разрешены, когда в медицинском мире наконец утвердился особый термин для психосексуальных нарушений, о которых мы сейчас говорим. В 1910 году вышла монография Магнуса Гиршфельда «Трансвеститы», в которой не только было обосновано выделение этих нарушений в особый класс, требующий и особого подхода, но и прослежены закономерности, позволяющие провести внутри разбивку на отдельные специфические виды.
Таким распределением сам же Гиршфельд и занялся в дальнейшем. В его описании предстают пять групп трансвеститов, отличающихся одна от другой характером сексуального влечения: гетеросексульные, гомосексуальные, бисексуальные, асексуальные и аутомоносексуальные, то есть избирающие в качестве объекта любви самих себя.
По-разному проявлялась у пациентов Гиршфельда и глубина психических проявлений. Если одним трансвеститам достаточно было лишь надевать на себя несвойственную их полу одежду, то у других наблюдалось полное душевное перевоплощение. Несмотря на тяжелейшие последствия, к которым это приводило, люди шли на подделку документов, меняли фамилию и имя, обманом проникали в профессиональную среду, чуждую их «родному» полу или даже запретную для него. Бывало и так, что острота превратного самоощущения оборачивалась безудержной ненавистью к собственному, как бы неправильно устроенному телу, конкретно – к его половым признакам, в которых не без основания усматривался первоисточник всех бед. Ненависть приводила к диким вспышкам агрессии, направленной в собственный адрес – вплоть до попыток самокастрации.
Судьба трансвеститов в большинстве случаев складывалась крайне несчастливо. В жизни не находилось для них места. Тяжелейшие реактивные депрессии, а нередко и суицидальные попытки бывали самым типичным поводом обращения к врачу, несравненно более частым, чем собственно трансвестизм, который, понятно, не воспринимался как болезнь, то есть как что-то такое, от чего можно излечиться и, главное, нужно излечиваться. Человек всегда максимально дорожит тем, в чем, ему кажется, заключено своеобразие его души, и даже когда это свойство приносит ему одни сплошные огорчения, всеми силами отталкивает от себя мысль о том, чтобы от этого качества освободиться.
В течение нескольких следующих десятилетий прогресс медицины захватил и те области многих наук, для которых трансвестизм является объектом прямого интереса. Но вот что примечательно: хоть и было очевидно, что в самом остром и отчетливом проявлении этого состояния есть много резких отличий от более мягких и спокойных форм, как-то не приходило никому в голову его обособить, выделить в отдельную классификационную единицу. И продолжалось это до тех пор, пока не появились первые надежные результаты у хирургов и эндокринологов, сделавшие возможным переход в другой пол. Это вызвало огромные перемены не только в поведении значительной группы трансвеститов, поставивших отныне получение такой помощи главной целью своей жизни, но даже и в симптоматике явления. Возможно, в истории науки такое случилось впервые – когда не лечение приспособилось к проблемам организма, а наоборот, эти проблемы приспособились к лечению, изменили благодаря ему свой ход.
Никогда до сих пор трансвеститы не заявляли, да, пожалуй, и не ощущали такой безудержной потребности в перерождении. Они жили себе и жили, отыскивая наощупь пути адаптации и нарабатывая защитные механизмы. Одним это удавалось лучше, другим хуже, но заведомое отсутствие радикального выхода накладывало отпечаток на всю гамму переживаний.
Есть у нас потребность летать? Кто его знает, может быть, и есть. Но мы ничего о ней не ведаем. Она нас не гложет, не лишает сна, не заставляет обращаться к самой судьбе с ультиматумом: или давай нам это – или можешь забирать назад все другие свои подарки, они нам не нужны. Наверное, нет человека, которому было бы незнакомо сладостное ощущение полета, периодически присутствующее в сновидениях. И нет человека, которому сейчас, когда коснулся этой темы разговор, не припомнились его детские и юношеские фантазии, в которых либо у него отрастали крылья, либо появлялось к его услугам какое-нибудь техническое чудо, и он взмывал в небеса, наслаждаясь небывалой свободой и возможностью быстро и беспрепятственно перемещаться в любом направлении. Да что там, авиации бы не возникло, если бы не эта глубоко сидящая в человеческой душе жажда полета! Но раз заведомо нельзя ее реализовать, мечта ведет себя тихо и скромно, не выплескиваясь через отведенные ей границы и не превращая человека в своего раба.
Таким же точно жестким велениям реальности подчинялись и все душевные движения у людей, страдающих от несовпадения между самоощущением и объективными параметрами половой принадлежности. Но лишь до тех пор, пока средства массовой информации не разнесли первых сенсационных сообщений о великом достижении науки, освоившей методы искусственной трансформации пола. Границы реальности раздвинулись. И в течение считанных лет, буквально на глазах, произошло превращение мечты в потребность – то есть силу, подчиняющую себе все структуры психики.
Мы не раз наблюдали, как появление нового способа лечения мгновенно мобилизует всех, кто в нем кровно заинтересован. Больные начинают охотиться за информацией, ищут способ попасть на прием к владеющим этим методом специалистам – это понятно: когда есть проблема, мы направляем все силы на поиски выхода. Но с изменением пола произошло нечто иное, напоминающее старый лозунг, который мы когда-то разбирали на уроках политграмоты: цель – ничто, движение – все. Борьба за то, чтобы подвергнуться трансформации, вошла в структуру переживания, приобрела самоценный характер, стала элементом всего сложного душевного комплекса. Когда трансвеститов стали называть трансвеститами, это означало всего лишь очередной закономерный шаг в поступательном развитии познания. Но когда, с легкой руки известного исследователя Бенджамина, в 1953 году из этого общего ряда была выделена особая группа транссексуалов, это отражало несколько иную закономерность. Появилось новое явление и потребовало особых подходов и особого словесного обозначения. Трансвеститы существовали всегда, независимо от того, какими сведениями о них располагала и что могла им предложить наука. Транссексуализм, при котором неудовлетворенность своей половой принадлежностью срастается воедино с маниакальным по силе желанием ее изменить, прежде всего анатомически, есть все основания считать прямым порождением научного прогресса.
Колдовство бегущих огней
В скит Аполлинария не пошла. Она так и осталась возле болота, в пустыне, и прожила там в полном одиночестве несколько лет. Бог охранял ее от всяческих напастей, помогал найти пропитание. Тело девушки, прежде нежное и слабое, стало похоже на броню черепахи – так закалила она его трудами, постом и бдением. Ни беспощадное солнце, ни полчища комаров не могли принудить ее отступить от своего замысла, который, как можно понять, заключался не только в том, чтобы удалиться от мира, но и совершить это именно в образе мужчины.
Наконец, Господь убедился, что дьявол, который тоже вел неустанную борьбу за душу Аполлинарии, окончательно побежден, и послал к святой ангела. Посланец Всевышнего вывел ее из болота и повелел идти в скит, где и поселиться под именем Дорофея.
Никто из святых старцев так и не узнал, что среди них живет женщина. Вскоре Дорофей занял в скиту особое место благодаря строгости своего послушания и ниспосланному Богом дару исцелять болезни. Узнав, что младшая сестра по-прежнему мается, не в силах освободиться от нечистого, Дорофей отправился в отчий дом и вылечил несчастную. Царь Анфелий и его супруга сразу угадали в суровом монахе свою старшую дочь и со слезами счастья заключили ее в объятия. Но во дворце удерживать не стали, чтобы не перечить высшей воле.
После трудной и благочестивой жизни, в 470 году святая с молитвой на устах отошла в вечность. И только тут, перед положением в гроб, монастырская братия узнала, что преславный старец Дорофей был женщиной. Но это открытие не заставило их возмутиться обманом – наоборот, с небывалой силой ощутили они, как трудно человеку понять до конца чудо высшей мудрости, и в едином порыве склонили головы перед этим чудом: «Слава тебе, Христе Боже, имеющий много сокровенных святых у себя!» От святых мощей Дорофея в дальнейшем совершилось множество замечательных явлений, полностью оправдавших канонизацию. Но примечательно, что приобщение к лику святых произошло все же не под мужским именем, хотя под ним и был совершен весь подвижнический путь Аполлинарии. В истории христианства она осталась женщиной, принявшей, по решению самой высокой инстанции, мужской облик.
Историю Аполлинарии Майя прочитала по-своему. То, на чем спотыкается обычное человеческое восприятие, – зачем понадобилось девушке совершать переход в другой пол, – для Майи не содержало ничего непонятного или загадочного. Вступая в особые отношения с Богом, принося клятву посвятить всю жизнь служению Ему, девушка эта испытывала потребность быть самой собой, а это для нее означало – быть мужчиной. Вот почему она не могла выйти замуж, то есть вступить на путь, предначертанный женщине. Но и жить по мужским правилам и законам ей, рожденной с телом женщины, было не дано. А в мире можно жить, будучи либо мужчиной, либо женщиной, для таких, как Аполлинария и как сама Майя, места не приготовлено… Аполлинария нашла для себя выход, и Бог ее на это благословил.
Граница времени стерлась. Через толщу полутора тысяч лет перед Майей открылся ее путь. «Если Господь допускает мое бытие, то я существо особого пола. Все, что происходило со мной раньше, было испытанием. Сейчас я продолжаю жизнь Аполлинарии-Дорофея».
Можно написать детективный роман о том, как Михаил – отныне для Майи существовало только это имя – преодолевал пропасть, отделявшую в те годы общество от церкви, и еще более глубокую пропасть между мужским и женским полом в понимании православной церкви. Во многом мне удалось ему помочь. Подобных случаев не было в моей практике, но интуитивно я чувствовал, что найдено верное решение. Так и получилось. Вскоре Михаила послали в один из сибирских монастырей. Пробыв полгода келейником, он получил направление в духовную семинарию, был затем посвящен в иеромонахи. Идея деятельного служения людям во имя Божие была воспринята им органично и с полным ввнутренним убеждением. Никто вокруг не знал, кто он на самом деле, но опасения, что тайна раскроется и многие от него отвернутся, Михаила не терзали, – новое мироощущение надежно защищало его от переживаний такого рода.
Была ли Аполлинария лицом историческим? Я не прояснял специально этого вопроса, но полагаю, что да. Люди, заносившие на бумагу жития святых, трансформировали в духе канона реальность, украшали ее фантастическими подробностями, но «из ничего» их творчество, насколько я понимаю, не возникало. И даже большее можем мы предположить: едва ли это был единственный, уникальный случай в анналах христианства. Если монастырская братия не содрогнулась, как от кощунства, обнаружив обман (чудовищный обман, если вдуматься!), если нашла ему самое возвышенное обоснование, то это, скорее всего, говорит о том, что прецеденты уже бывали и отношение к ним выработалось, обрело силу традиции. В монастырском уединении, в условиях максимальной дезактуализации всех проблем пола транссексуал и вправду обретает тихую пристань. Личные переживания здесь вообще утрачивают напряженность, «Я» растворяется в идее Бога. Принося обет безбрачия, отказываясь от всех радостей плоти, монах воспитывает в себе ощущение бесполости, непричастности ни к одному из активно проживающих отпущенные земные сроки полов.
Своеобразный след оставили транссексуалы и в художественной литературе. Шекспир, Гольдони, Кальдерон, а следом за ними и легионы менее известных авторов охотно использовали в своих произведениях мотив переодевания, позволяющий энергично закрутить сюжет. Женщина переодевается в мужское платье и действует так, как дозволяется только мужчинам. Реже, по-моему, мы можем встретить обратную комбинацию – с участием мужчин, предстающих в виде женщины. Все, что приходит мне сейчас в голову, – это ситуации эпизодические. Никакой предрасположенности к перевоплощению у этих персонажей нет, душа их существует в полном согласии с телами, но обстоятельства вынуждают – и приходится прятать свое естество под более подходящей к случаю маской. Не случайно пишутся такие произведения в подавляющем большинстве случаев в жанре комедии и если даже героев постигают серьезные огорчения, от которых невозможно избавиться, не выдав себя, то это тоже – временное состояние, и разрешается все обычно под звон свадебных бокалов.
Но я сейчас думаю не о драматургии, а о действительности, питавшей воображение драматургов. И так же, как и в истории Аполлинарии, прихожу к выводу, что ситуация, когда люди достаточно непринужденно меняли свой пол, была, видимо, вполне заурядной. На этой трансформации не лежало никаких заклятий. Социальные нормы, определявшие поведение людей в соответствии с их полом, были очень жестки и строго дифференцированы. Девушка, например, не могла путешествовать одна, без надежных сопровождающих. Но в то же время положение не было безвыходным. Если все-таки переехать с места на место было необходимо, была возможность отправиться в путь под видом молодого человека. Существовали такие потайные дверцы в высокой стене, разделявшей два пола. А дальше уже невозможно теперь разобраться – когда речь идет о действительно насущной необходимости, а когда эта необходимость – всего лишь предлог, ширма. И главное, что испытывал при этом человек? Уступал обстоятельствам или осуществлял свое неотвязное желание? Мечтал поскорее завершить игру, стать тем, кто он есть или наоборот, жаждал побыть подольше в присвоенном себе образе?
Приходится, таким образом, повторить то, что уже говорилось о других разновидностях третьего пола. Известно явление было всегда: как только человек оказался способен осмыслить феномен половой принадлежности, тут же обнаружилось, что есть и тонкая, но очень заметная прослойка, состоящая из людей, выпадающих из крепко сбитой обоймы. К транссексуализму это относится ровно в той же мере, что и к гермафродитизму, гомосексуализму или бесполости. И точно так же, как это было с другими, весь этот бесконечно длинный исторический путь, проделанный последовательно сменявшимися поколениями транссексуалов, был отмечен отверженностью, гонениями, и полным непониманием того, что делает этих людей непохожими на всех остальных. И только на последнем отрезке этого долгого пути начала появляться какая-то ясность.
Да и то произошло это далеко не сразу. Знакомая нам книга Ивана Блоха «Половая жизнь нашего времени и ее отношение к современной культуре», отражая уровень представлений рубежа XIX и XX веков, демонстрирует их ограниченность. Уже есть достаточно основательные теории, касающиеся гермафродитов и гомосексуалов – готова опора, на которой в дальнейшем будет развиваться научная мысль. Попадают в поле зрения исследователей и транссексуалы. Но как с ними быть, еще неясно. Очевидно, что они имеют много общего с первыми двумя группами. Но есть у них и явные отличия. К тому же встречаются они намного реже (это, к слову сказать, подтвердил и позднейший, более точный анализ: один случай транссексуализма приходится на несколько десятков тысяч человек). Блоху, в частности, довелось столкнуться с этим психосексуальным феноменом всего лишь дважды. Прокомментировать свои наблюдения он не смог и вынужден был ограничиться подробным описанием, воспользовавшись, для большей достоверности, собственноручными исповедями этих пациентов.
«С самой ранней юности мне страстно хотелось ходить в женском платье, – рассказывает 33-летний американский журналист. – Как только представлялась возможность, я доставал элегантное женское белье, шелковые нижние юбки и т. п. Я похищал у сестры предметы ее одежды и тайно носил их, пока смерть матери не открыла мне возможности свободного удовлетворения своей страсти. Таким образом, я вскоре приобрел гардероб, ни в чем не уступавший гардеробу элегантнейшей модной дамы. Вынужденный носить днем мужскую одежду, я носил под ней полный комплект женского нижнего белья, корсет, длинные чулки и вообще все, что носят женщины – даже браслет и лаковые дамские ботинки с высокими задниками. Когда наступает вечер, я вздыхаю свободной грудью, ибо тогда падает ненавистная мне мужская маска и я чувствую себя вполне женщиной. Только сидя в своем элегантном капоте и шуршащей шелковой нижней юбке, я чувствую себя способным серьезно предаться изучению любимых мною научных предметов (в том числе первобытной истории) или своим обычным повседневным занятиям. Меня охватывает чувство покоя, которого я не нахожу днем в мужской одежде. Будучи вполне женщиной, я все же не чувствую никакой потребности отдаться мужчине. Правда, мне доставляет удовольствие, если я нравлючь кому-либо в моем женском одеянии, но с этим чувством у меня не связано никаких желаний по отношению к лицам моего же пола.
Несмотря на мои ясно выраженные женские привычки, я все же решился вступить в брак. Моя жена – энергичная образованная женщина – была вполне осведомлена насчет моей страсти. Она надеялась с течением времени отучить меня от моей странности, но это ей не удалось. Я добросовестно выполнял супружеские обязанности, но еще сильнее предавался своей заветной страсти. Поскольку это для нее возможно, жена относится к ней терпимо. В настоящее время жена беременна. При виде элегантной дамы или актрисы, я невольно думаю, как красиво бы я выглядел в ее одежде. Если это окажется возможным, я совершенно перестану носить мужскую одежду».
Второй пациент Блоха рассказывает о себе примерно то же самое, с той лишь разницей, что более откровенно описывает сексуальную сторону своих переживаний. В юности материальные возможности долго не позволяли этому человеку надеть на себя женские вещи, которые он подолгу, с наслаждением рассматривал в витринах модных магазинов и мастерских. К тому же он долго подавлял свое влечение соображениями религиозного и рассудочного характера. «Во мне боролись (тогда еще неясно) мужчина и женщина. Но женщина оказалась победительницей, и однажды, воспользовавшись отъездом родителей, я переоделся в платье сестры. Но одев корсет, я вдруг почувствовал эрекцию с немедленным излиянием семени, не доставившим мне, однако, никакого удовлетворения».
Как и в первом случае, страсть к женской одежде, которую этот человек называет «костюмоманией», не помешала ему жениться. Но жена оказалась не в силах принять своего супруга таким, как он есть. Несмотря на рождение детей, отношения в браке складывались напряженно. «Жена никак не могла понять, как можно находить удовольствие в переодевании в женское платье. Сначала она относилась к моей мании равнодушно, но затем стала считать ее болезненным явлением, граничащим с сумасшествием». Хуже всего было то, что женщина не верила мужу, пытавшемуся доказать, что невинного, в общем-то, переодевания ему достаточно. Ей мерещились за ним куда более серьезные извращения, и она «добивалась правды» со всей настойчивостью и агрессивностью, какие умеют проявлять ревнивые женщины, подозревающие измену. Слежка, допросы с пристрастием… Дошло до того, что на помощь были призваны подруги, которые, конечно, «не сказали ей ничего, кроме плохого и пошлого». По приговору этих дам, муж их приятельницы был тайным урнингом, гомосексуалом, предающимся разврату с женщинами, носящими мужские костюмы, или с совсем маленькими девочками. Так, смешав все в кучу, судило об урнингах общественное мнение. Разумеется, все это вызывало у жены самую резкую реакцию, и жизнь дома сделалась невозможной. Кончается исповедь на трагической ноте. «Целыми часами бродил я по отдаленным улицам. Мною овладевало чувство бессодержательности и пустоты. Все нервы дрожали. Не будь у меня детей или будь они обеспечены, я знал бы, что мне делать в такие моменты». Речь явно идет о самоубийстве.
Неизвестное ему Блох пытается определить через известное: желание носить одежду противоположного пола – нужно было еще подождать несколько лет, чтобы в науке родилось особое название для этого явления – он называет то бисексуальностью, то псевдогомосексуализмом, то психическим гермафродитизмом. Самого его эти терминологические манипуляции, похоже, не удовлетворяют. Не помогает делу и латинское название metamorphosis sexualis paranoica, дословно – мания перемены пола: оно роднит загадочную страсть с психическими заболеваниями, а интуиция врача заставляет особо подчеркнуть, что оба его пациента – люди вполне здоровые, разве что отличаются повышенной нервозностью, но это при переживаемых ими трудностях не удивительно. На память исследователю приходят исторические свидетельства о скифах или мексиканских мустерадо, которые «избирались из среды наиболее крепких мужчин, абсолютно не имеющих женского подобия, затем, путем постоянной верховой езды или усиленной маструбации, делались женственными и в половом отношении бессильными (атрофия половых органов), причем, вырастали даже, в качестве вторичного полового признака, груди». Эти примеры Блох тоже относит к категории псевдогомосексуализма, вместе с многочисленными персонажами более близкой ему европейской истории, типа знаменитого маркиза Эона, несшего в себе женскую душу, или мадемуазель де Люпен, – женщины с душой мужчины. Классификация не очень убедительная, чем-то напоминающая старинную кунсткамеру – примитивный музей, где без всякой системы выставлялись всевозможные диковинки. Но заслуга автора книги была уже в том, что он включил эти странности в общую панораму сексуальных проявлений.
Многие затруднения, с которыми столкнулся Блох, были разрешены, когда в медицинском мире наконец утвердился особый термин для психосексуальных нарушений, о которых мы сейчас говорим. В 1910 году вышла монография Магнуса Гиршфельда «Трансвеститы», в которой не только было обосновано выделение этих нарушений в особый класс, требующий и особого подхода, но и прослежены закономерности, позволяющие провести внутри разбивку на отдельные специфические виды.
Таким распределением сам же Гиршфельд и занялся в дальнейшем. В его описании предстают пять групп трансвеститов, отличающихся одна от другой характером сексуального влечения: гетеросексульные, гомосексуальные, бисексуальные, асексуальные и аутомоносексуальные, то есть избирающие в качестве объекта любви самих себя.
По-разному проявлялась у пациентов Гиршфельда и глубина психических проявлений. Если одним трансвеститам достаточно было лишь надевать на себя несвойственную их полу одежду, то у других наблюдалось полное душевное перевоплощение. Несмотря на тяжелейшие последствия, к которым это приводило, люди шли на подделку документов, меняли фамилию и имя, обманом проникали в профессиональную среду, чуждую их «родному» полу или даже запретную для него. Бывало и так, что острота превратного самоощущения оборачивалась безудержной ненавистью к собственному, как бы неправильно устроенному телу, конкретно – к его половым признакам, в которых не без основания усматривался первоисточник всех бед. Ненависть приводила к диким вспышкам агрессии, направленной в собственный адрес – вплоть до попыток самокастрации.
Судьба трансвеститов в большинстве случаев складывалась крайне несчастливо. В жизни не находилось для них места. Тяжелейшие реактивные депрессии, а нередко и суицидальные попытки бывали самым типичным поводом обращения к врачу, несравненно более частым, чем собственно трансвестизм, который, понятно, не воспринимался как болезнь, то есть как что-то такое, от чего можно излечиться и, главное, нужно излечиваться. Человек всегда максимально дорожит тем, в чем, ему кажется, заключено своеобразие его души, и даже когда это свойство приносит ему одни сплошные огорчения, всеми силами отталкивает от себя мысль о том, чтобы от этого качества освободиться.
В течение нескольких следующих десятилетий прогресс медицины захватил и те области многих наук, для которых трансвестизм является объектом прямого интереса. Но вот что примечательно: хоть и было очевидно, что в самом остром и отчетливом проявлении этого состояния есть много резких отличий от более мягких и спокойных форм, как-то не приходило никому в голову его обособить, выделить в отдельную классификационную единицу. И продолжалось это до тех пор, пока не появились первые надежные результаты у хирургов и эндокринологов, сделавшие возможным переход в другой пол. Это вызвало огромные перемены не только в поведении значительной группы трансвеститов, поставивших отныне получение такой помощи главной целью своей жизни, но даже и в симптоматике явления. Возможно, в истории науки такое случилось впервые – когда не лечение приспособилось к проблемам организма, а наоборот, эти проблемы приспособились к лечению, изменили благодаря ему свой ход.
Никогда до сих пор трансвеститы не заявляли, да, пожалуй, и не ощущали такой безудержной потребности в перерождении. Они жили себе и жили, отыскивая наощупь пути адаптации и нарабатывая защитные механизмы. Одним это удавалось лучше, другим хуже, но заведомое отсутствие радикального выхода накладывало отпечаток на всю гамму переживаний.
Есть у нас потребность летать? Кто его знает, может быть, и есть. Но мы ничего о ней не ведаем. Она нас не гложет, не лишает сна, не заставляет обращаться к самой судьбе с ультиматумом: или давай нам это – или можешь забирать назад все другие свои подарки, они нам не нужны. Наверное, нет человека, которому было бы незнакомо сладостное ощущение полета, периодически присутствующее в сновидениях. И нет человека, которому сейчас, когда коснулся этой темы разговор, не припомнились его детские и юношеские фантазии, в которых либо у него отрастали крылья, либо появлялось к его услугам какое-нибудь техническое чудо, и он взмывал в небеса, наслаждаясь небывалой свободой и возможностью быстро и беспрепятственно перемещаться в любом направлении. Да что там, авиации бы не возникло, если бы не эта глубоко сидящая в человеческой душе жажда полета! Но раз заведомо нельзя ее реализовать, мечта ведет себя тихо и скромно, не выплескиваясь через отведенные ей границы и не превращая человека в своего раба.
Таким же точно жестким велениям реальности подчинялись и все душевные движения у людей, страдающих от несовпадения между самоощущением и объективными параметрами половой принадлежности. Но лишь до тех пор, пока средства массовой информации не разнесли первых сенсационных сообщений о великом достижении науки, освоившей методы искусственной трансформации пола. Границы реальности раздвинулись. И в течение считанных лет, буквально на глазах, произошло превращение мечты в потребность – то есть силу, подчиняющую себе все структуры психики.
Мы не раз наблюдали, как появление нового способа лечения мгновенно мобилизует всех, кто в нем кровно заинтересован. Больные начинают охотиться за информацией, ищут способ попасть на прием к владеющим этим методом специалистам – это понятно: когда есть проблема, мы направляем все силы на поиски выхода. Но с изменением пола произошло нечто иное, напоминающее старый лозунг, который мы когда-то разбирали на уроках политграмоты: цель – ничто, движение – все. Борьба за то, чтобы подвергнуться трансформации, вошла в структуру переживания, приобрела самоценный характер, стала элементом всего сложного душевного комплекса. Когда трансвеститов стали называть трансвеститами, это означало всего лишь очередной закономерный шаг в поступательном развитии познания. Но когда, с легкой руки известного исследователя Бенджамина, в 1953 году из этого общего ряда была выделена особая группа транссексуалов, это отражало несколько иную закономерность. Появилось новое явление и потребовало особых подходов и особого словесного обозначения. Трансвеститы существовали всегда, независимо от того, какими сведениями о них располагала и что могла им предложить наука. Транссексуализм, при котором неудовлетворенность своей половой принадлежностью срастается воедино с маниакальным по силе желанием ее изменить, прежде всего анатомически, есть все основания считать прямым порождением научного прогресса.
Колдовство бегущих огней
Листаю свои старые записи, перебираю истории болезни, вызываю в памяти лица, эпизоды. Задача как-будто ясна: найти не только самые яркие, но и наиболее характерные примеры, способные послужить для читателя своего рода моделью явления. Обычно это предполагает прежде всего массовость: самыми типичными мы привыкли считать те проявления, которые встречаются чаще всего. Даже требование появилось стандартное к научным публикациям – подтвердите ваши выводы статистикой! В иных случаях этот подход вполне оправдан. Если, например, я защищаю новую лечебную методику, моя обязанность – подкрепить свою позицию убедительными цифрами. Но сейчас у меня другая цель: не доказывать, а показывать, для чего необходимы не только краски постоянно встречающиеся в жизни краски, но и редкие блики, которые даже в рамках третьего пола, то есть феномена, по определению исключительного, выделяются своей необычностью.
Я уже говорил и еще, наверное, не раз упомяну, что печать принадлежности к третьему полу становится видна невооруженным глазом чуть ли не с колыбели. Это считается одним из важнейших диагностических принципов. А вот пациент, о котором я хочу рассказать, впервые появился у нас в клинике в возрасте 60 лет, прожив самую обычную, ничем не примечательную жизнь нормального мужчины. В детстве ничем не отличался от других мальчишек – ни характером, ни склонностями. Если часто выполнял «женские» домашние обязанности, то только в силу необходимости: в семье было четверо детей, все – братья и все были приучены помогать матери. Каких-то акцентированных мужских черт в характере, правда, не намечалось, скорее наоборот – Александр Васильевич легко сходился с людьми, умел обходить острые углы в отношениях, был мягок и незлобив. Но никаким женоподобием это никогда не оборачивалось.
Отслужил, как положено, в армии, потом закончил Московский энергетический институт. Учился хорошо: и способности были, и интерес, и очень выручало усвоенное с детства умение правильно распределять время. Так же легко и успешно сложилась карьера. У Александра Васильевича была репутация хорошего инженера и ответственного, добросовестного работника, и когда ступенькой выше освобождалась вакансия, само собой получалось, что он – наилучший кандидат. На пенсию ушел с серьезной должности – был главным энергетиком крупного станкостроительного завода в Поволжье.
Я уже говорил и еще, наверное, не раз упомяну, что печать принадлежности к третьему полу становится видна невооруженным глазом чуть ли не с колыбели. Это считается одним из важнейших диагностических принципов. А вот пациент, о котором я хочу рассказать, впервые появился у нас в клинике в возрасте 60 лет, прожив самую обычную, ничем не примечательную жизнь нормального мужчины. В детстве ничем не отличался от других мальчишек – ни характером, ни склонностями. Если часто выполнял «женские» домашние обязанности, то только в силу необходимости: в семье было четверо детей, все – братья и все были приучены помогать матери. Каких-то акцентированных мужских черт в характере, правда, не намечалось, скорее наоборот – Александр Васильевич легко сходился с людьми, умел обходить острые углы в отношениях, был мягок и незлобив. Но никаким женоподобием это никогда не оборачивалось.
Отслужил, как положено, в армии, потом закончил Московский энергетический институт. Учился хорошо: и способности были, и интерес, и очень выручало усвоенное с детства умение правильно распределять время. Так же легко и успешно сложилась карьера. У Александра Васильевича была репутация хорошего инженера и ответственного, добросовестного работника, и когда ступенькой выше освобождалась вакансия, само собой получалось, что он – наилучший кандидат. На пенсию ушел с серьезной должности – был главным энергетиком крупного станкостроительного завода в Поволжье.