Был полдень, жарило августовское солнце. Дорога, песчаные речные откосы, улочка прибрежной китайской деревушки как вымерли. Ни единой живой души, ни одной подводы. Танки устремились к мостам, и, когда приблизились к ним, оба моста одновременно вздыбились, долетел грохот взрывов, железные фермы рухнули в реку. С высот ударила японская артиллерия, застрочили десятки пулеметов, из придорожных кюветов, из замаскированных "лисьих нор" выбирались солдаты в зеленоватых френчах и, сгибаясь под тяжестью навьюченных на них мин и взрывчатки, бежали к танкам. Десантники били по ним в упор из автоматов, бросали гранаты. Смертников косили очереди танковых пулеметов. Мгновенно долина покрылась сотнями трупов, но из нор и узких щелей, из-за бугров появлялись все новые смертники и кидались под танки. Японская артиллерия и пулеметы вели огонь, не обращая внимания на то, что пули и осколки одинаково поражали и чужих и своих. Вокруг танков уже кипела рукопашная.
На подбитую машину лейтенанта Кисарова вскочили несколько японцев, стали стрелять в броневые щели. Их одной очередью сбил из другого танка командир роты лейтенант Зубок. Еще один поврежденный танк тоже облепили вражеские офицеры и солдаты. Сапер-десантник старший сержант Цыганков огнем из автомата, а когда кончились патроны, прикладом и армейским ножом уничтожал смертников{42}. Снаряд противника вывел из строя экипаж машины лейтенанта Шишкина. Сам он, контуженный, сел за рычаги управления, оказавшийся поблизости командир взвода связи лейтенант Сапронов встал за прицел танковой пушки, они продолжали бой. Парторг роты управления старшина Голубятников, обороняя подорвавшийся на мине танк, в упор расстреливал японцев из пистолета, крушил их железным ломом и отстоял машину.
Смертники не отступали, пока не были все перебиты. Паузой в бою это, конечно, не назовешь - артиллерийско-пулеметный огонь противника по-прежнему перекрывал долину от горной гряды до берега реки Муданьцзян. А впереди было минное поле, на нем уже подорвались два танка. Георгий Степанович Анищик приказал собрать всех убитых и раненых, взять подбитые танки на буксир и отвел боевые машины к станции Хуалинь.
Два часа спустя, перераспределив боеприпасы и горючее, повторили атаку. Но противник подвел из Муданьцзяна новые отряды смертников, подтянул артиллерию. Попытки саперов расчистить проходы в минном ноле успеха не принесли, к нему нельзя было подобраться из-за жесточайшего огня и солдат, которые, выскакивая из-за укрытий с криком "банзай", кидались на каждого сапера.
К шести вечера 13 августа подполковник Анищик опять отвел танки в Хуалинь и занял оборону по южной окраине пристанционного поселка. Разведка доложили, что с севера, от Линькоу, идет воинский эшелон. Танки рассредоточились вдоль полотна, укрывшись за домами. Еще днем, когда танкисты вышли к разъезду Сядун, начальник связи батальона техник-лейтенант Окулов вывел из строя железнодорожную связь. Поэтому противник не мог известить из Муданьцзяна свои прибывающие эшелоны о прорыве к Хуалиню советских танков. Правда, японцев могли насторожить остатки эшелона, разгромленного на разъезде Сядун, но они, видимо, приняли открывшуюся их взорам картину за результат авиационного налета. Во всяком случае, эшелон, входивший вечером на станционные пути Хуалиня, не принял никаких мер предосторожности. Танковые пушки и пулеметы ударили в упор, и вскоре эшелон пылал от паровоза до хвостового вагона, где с грохотом и треском рвались боеприпасы. Двадцать минут спустя с того же направления показался еще один эшелон. Машинист, конечно, видел горящие вагоны, разбегающихся из вагонов пехотинцев. Стал тормозить. Наши открыли огонь, зажгли эшелон, но дистанция была большая, поэтому и потери противника оказались меньшими, чем в первом случае. Японцы залегли за насыпью, а со стороны Муданьцзяна стали приближаться пехотные цепи, артиллеристы на руках катила противотанковые пушки. Пользуясь наступившей темнотой, противник окружил станцию и, прячась между домами, стал подбираться к танкам. У подполковника Анищика осталось всего восемь машин. Танкисты заняли круговую оборону, десантники и экипажи подбитых танков приняли ближний бой. Это была тяжелая ночь. Смертники, как змеи, со всех сторон ползли к танкам, гранаты сыпались градом. Загорелся танк лейтенанта Костицына, но он продолжал вести огонь и погиб смертью героя вместе с боевыми друзьями - механиком-водителем старшиной Севаевым и стрелком-радистом сержантом Майоровым.
После полуночи, когда стало ясно, что наличными силами станцию не удержать, подполковник Анищик дал приказ отходить. Танки прорвались из окружения и двинулись на север, вдоль железной дороги на Линькоу. В сопках, в километре от станции Хуалинь, бригада заняла оборону. Выбрали этот район потому, что здесь впадала в реку Муданьцзян небольшая речушка с крутыми берегами и через нее был построен железнодорожный мост. В шесть утра со стороны Линькоу появился очередной, уже четвертый по счету, эшелон. На платформах стояли тяжелые орудия, автомашины и трактора. Перед мостом поезд притормозил, и танкисты с места открыли по нему огонь из пушек и пулеметов; котел паровоза взорвался, вагоны и платформы лезли друг на друга и падали под откос.
Сутки спустя мне довелось взглянуть попутно на все четыре разгромленных эшелона. Видел я и раньше много подобных картин, до сих пор, к примеру, стоит перед глазами сожженная подмосковная деревушка Нефедьево, траншеи и окрестные поля, где полегли под огнем и в рукопашном бою тысячи гитлеровцев из моторизованной дивизии СС "Рейх" и где снег был красным от крови. Так вот, из всего виденного на войне разгромленные японские эшелоны произвели на меня одно из самых тягостных впечатлений, несмотря на то что это был враг, зверства которого на нашей земле еще в годы гражданской войны оставили глубокий след в памяти жителей советского Дальнего Востока. Враг, который до последних лет не скрывал своих намерений превратить Сибирь и Дальний Восток в свою колонию.
Сколько солдат и офицеров противника погибло в эшелонах, разгромленных 257-й танковой бригадой, сказать затрудняюсь: кто их тогда считал? Ясны только два факта. Все 24 орудия японского тяжелого артполка были уничтожены вместе с личным составом, с тракторами и колесным транспортом прямо на платформах и в вагонах. В других трех эшелонах, как удалось установить по документам и опросу пленных, находилось два пехотных батальона и тыловые подразделения 125-й японской дивизии. От них тоже мало что осталось.
Утром 14 августа подполковник Анищик получил первое солидное подкрепление-два самоходно-артиллерийских дивизиона (около 25 машин) из состава 22-й и 300-й стрелковых дивизий. Он немедленно предпринял атаку на станцию Хуалинь. Предшествующая тяжелая ночь, большие потери, видимо, сказались и на противнике - в первую очередь на его моральном состоянии. Едва советские танки и самоходки появились перед станцией, японцы отошли. Хуалинь был захвачен танкистами с малыми потерями. Характерный штрих: после той же ночи начальник политотдела подполковник Рольбин доложил командиру бригады, что 30 танкистов подали заявления о приеме в партию{43}. Писали они заявления по-разному - одни подлиннее, другие покороче, - но в конце непременно добавляли: "Если погибну в бою, прошу считать меня коммунистом". По-моему, этот штрих хорошо характеризует моральное состояние и боевой дух воинов 257-й танковой.
В то время как бригада Анищика, окончательно закрепив за собой станцию Хуалинь, прочно оседлала здесь рокаду Линькоу - Муданьцзян, на другом конце этой рокады передовой отряд корпуса генерала Ксенофонтова продолжал уничтожать заслоны, которыми командование 125-й и других японских дивизии пыталось прикрыть отход своих главных сил к Муданьцзяну, к той же станции Хуалинь. Таким образом, противник оказался зажатым с обеих сторон, его попытка усилить муданьцзянскую группировку за счет отвода в этот район соседней мишаньской группировки терпела крах.
14 августа японцы попытались задержать корпус Ксенофонтова в горном дефиле под станцией Чушань, но командиру 75-й танковой бригады подполковнику Крупецкому не пришлось вводить в бой все свои силы. Семь танков батальона капитана Назарова и стрелковый батальон 254-го полка сбили противника с высот и погнали дальше вдоль железной дороги. Под станцией Саньдаохэцзы арьергард 125-й пехотной дивизии - батальон, усиленный тремя артиллерийскими батареями,занял еще более выгодные позиции, но удар танкистов и десантников 254-го полка был настолько стремительным, что вражеские орудия вместе с их расчетами оказались под гусеницами, не успев сделать ни одного прицельного выстрела. После взятия Саньдаохэцзы (35 км северо-восточнее станции Хуалинь) передовой отряд подполковника Крупецкого уже не встречал организованного сопротивления. Единственным препятствием стала очень плохая дорога.
С этих дней 125-я японская пехотная дивизия все реже упоминалась в наших оперативных документах, да и в документах противника, как мы вскоре установили, тоже. Она была почти полностью уничтожена на марше. Примерно та же судьба постигла и прочие вражеские соединения, перебрасываемые по рокаде Линькоу - Муданьцзян. К исходу 14 августа штаб 1-й Краснознаменной армии мог уже с уверенностью констатировать, что нам удалось пресечь этот крупный маневр силами и средствами, задуманный командованием 5-й японской армии, а захват станции Хуалинь создал необходимые предпосылки для штурма Муданьцзяна.
Отмечу, что попытки отдельных подразделений и групп противника прорваться через линькоускую пробку на юг, на Муданьцзян, продолжались вплоть до капитуляции Квантунской армии. Они бродили по горной тайге, нападали на советские комендатуры в небольших городках, несли потери, остатки уходили опять в горы, но в плен добровольно не сдавались. Мало того, даже месяц спустя после капитуляции наши комендатуры не раз докладывали о бродивших по тайге японских отрядах, иногда значительных по численности. Словом, противник у нас был не из легких.
Заостряю внимание на этом потому, что слышал даже от соратников по войне с фашистской Германией, не участвовавших в войне с Японией, такие рассуждения о Маньчжурской стратегической наступательной операции, которые никак не соответствуют истине. Быстрый и решительный разгром Квантунской армии представляется им как-то односторонне - вроде известного присловья: "пришел, увидел, победил". Это - иллюзия. Ложная и вредная. У японской армии времен второй мировой войны были известные слабости - о них я уже упоминал. Но слабым противником ее не назовешь. Она доказала это, в частности, в ходе четырехлетней борьбы с американской армией, превосходство которой в технике и вооружении было подавляющим. А победы давались американцам трудно. Даже захват какого-нибудь островка, предварительно многократно перепаханного огнем самых тяжелых калибров корабельной артиллерии и бомбардировкой с воздуха, требовал от американской пехоты больших и длительных усилий. И не потому, что она была плохо подготовлена, а потому, что сильным и упорным был ее противник. Это, как мне кажется, надо всегда помнить при оценке результатов Маньчжурской операции советских войск. Быстрая победа и слабый противник - эти понятия сопутствуют далеко не всегда.
Типичным, широко практиковавшимся приемом японской армии была засада. Причем термин этот следует понимать широко - как действия не только смертников или разведгрупп, но и пехотных подразделений до батальона включительно. Эта тактика основывалась и на особенностях сильно пересеченной лесисто-болотистой местности, и на тщательной маскировке, и на способности японского солдата не обнаруживать своего присутствия даже рядом с дорогой, по которой проходили наши войска. Было много случаев, когда танкисты, ремонтировавшие свою машину, случайно находили в нескольких шагах от нее замаскированную яму, вернее узкий колодец, с японским солдатом. На допросе выяснялось, что он, с крепко притороченным к спине и груди двухпудовым зарядом взрывчатки, просиживал в колодце многие часы, иногда более суток. Ждал подходящего момента, чтобы действовать наверняка. Пехотные подразделения, наоборот, пропускали наши танки с целью огнем встретить пехоту. Так случилось и на горном перевале, близ золотого прииска Наньцзягоу.
Японцы пропустили не только танки 1-го батальона 257-й бригады, но и 2-й ее батальон, прошедший через перевал позже. И авангард 22-й стрелковой дивизии понес бы серьезные потери, если бы не бдительность разведчиков. Ведь вражеский батальонный узел сопротивления на высоте 551,6 и соседних, нависших над узкой дорогой сопках насчитывал несколько сот пехотинцев, два десятка пулеметов, пять противотанковых орудий и минометную роту. Все это было надежно укрыто в дзотах, которые и дзотами, то есть деревоземляными точками, не назовешь, так как их покрытие составляли каменные валуны. Огневые точки соединялись глубокими и узкими траншеями и ходами сообщения. По склонам сопок тянулся противотанковый ров. Множество подземных складов, убежищ, казарм, устроенных на глубине 3-4 метров, дополняли эту оборону.
Во второй половине дня 13 августа лейтенант М. О. Кутека с пятью разведчиками, продвигаясь по гребню горы, заметил на ее склоне подозрительный пласт высохшей травы. Так бывает, когда пластами дерна, снятыми вместе с травой, маскируют укрытие и долго этот дерн не меняют. Присмотрелись. Явно замаскированный окоп. Разведчики подобрались к нему и, забросав гранатами, вскочили в окоп и в рукопашном бою уничтожили японских солдат. Доложили командиру роты автоматчиков старшему лейтенанту В. Т. Субботину. Тот развернул цепь, прочесали сопку, нашли близ дороги несколько щелей с засевшими в них смертниками, по захватить в плен ни одного не удалось - они подрывали себя сами. Продолжая поиск, автоматчики натолкнулись на опорный пункт; завязался уже настоящий бой, противник открыл огонь из орудий и пулеметов. Стало ясно, что здесь, на перевале, имеется заранее подготовленная оборона.
Командир 22-й стрелковой дивизии генерал Н. К. Свирс организовал разведку на широком фронте. Разведрота капитана Балашова и сводный полуэскадрон (два взвода конной разведки) старшего лейтенанта Зайченко, действуя по обеим сторонам дороги, обнаружили вражеские опорные пункты - взводный и два ротных и захватили пленных. Для того чтобы сломить сопротивление противника, генерал Свирс был вынужден развернуть четыре стрелковых батальона, артиллерийский дивизион и роту 77-й танковой бригады. Только к вечеру, после ожесточенного боя, удалось овладеть этим узлом сопротивления и двинуть дивизию через перевал, к деревне Коуцзыхэ. Оказалось, на перевале держал оборону пехотный батальон 126-й японской дивизии и саперные роты. Для того чтобы возместить потерянное время, легкие самоходно-артиллерийские установки с десантом еще в ходе боя были направлены через Коуцзыхэ к железной дороге с приказом как можно быстрее пробиться к станции Хуалинь на помощь 257-й танковой бригаде. Как мы уже знаем, самоходчики, оторвавшись от своей пехоты километров на тридцать, эту задачу выполнили.
В свою очередь штаб армии передал командирам корпусов приказ направить все стрелковые дивизии и приданные им части по одному маршруту. Для 26-го корпуса таким маршрутом была горная дорога Мулин - Муданьцзян. По ней вслед за 22-й дивизией двинулись 300-я и 59-я дивизии. А 59-й корпус, имея головной 39-ю дивизию, за ней 365-ю и 231-ю, совершал марш на Муданьцзян по рокаде от Линькоу. По нашим расчетам, авангарды 26-го корпуса должны были к утру 15 августа достичь станции Хуалинь.
Штурм Муданьцзяна
Штурм города Муданьцзяна явился логическим завершением всей цепи предшествующих боевых событий - неожиданного для противника прорыва войск 1-й Краснознаменной армии через горную тайгу между двумя мощными укрепленными районами - Мишаньским и Пограничненским, глубокого рассечения фронта 5-й японской армии вплоть до третьего оборонительного рубежа, разгрома ее мишаньской группировки, поворота нашей армии на юг, выхода 257-й танковой бригады на четвертый день с начала операции на подступы к Муданьцзяну.
Эти события предопределили полный переход инициативы в наши руки. Положение противника осложнялось не только большими людскими и материальными потерями, но и потерей управления. Войска у него еще были, но значительная их часть не имела связи с высшими штабами, поэтому не могла действовать целеустремленно, по единому плану.
Оперативное преимущество, которое получил 26-й корпус в результате стремительного прорыва к Муданьцзяну, несколько снижалось невыгодным для нас соотношением сил по пехоте. Противник стянул в этот район части четырех пехотных дивизий (124, 125, 126, 135-й){44}, общая численность которых определялась тысяч в 15-20, а кроме того, выдвинул из резерва 122-ю пехотную дивизию (15 тыс. человек). Здесь же действовала и 1-я моторизованная бригада смертников, а также охранные, железнодорожные и тыловые части. Мы же имели в наличии четыре стрелковых полка 22-й и 300-й дивизий, поскольку два остальных полка, находились в тылу, на строительстве дорог и колонных путей. Таким образом, в штурме Муданьцзяна могли принять участие 7-8 тыс. наших стрелков. Тяжелая артиллерия находилась еще на марше, и генерал Скворцов получил в свое распоряжение только легкие пушки 60-й истребительно-противотанковой бригады и 120-мм минометы 52-й минометной бригады, да на подходе были "катюши" - 54-й гвардейский минометный полк. Противник помимо легкой полевой артиллерии располагал двумя полками орудий крупных калибров - 20-м тяжелым и 5-м особым. Последний был вооружен 240-мм гаубицами - но нашей терминологии, орудиями большой мощности{45}. Недостаток тяжелой артиллерии нам должно было компенсировать абсолютное господство в воздухе и конечно же танки 257-й и 77-й танковых бригад. Переброска их на западный берег реки обеспечивалась лишь в случае, если мы захватим уже существующие мосты или если подоспеют растянувшиеся на таежных дорогах понтонно-мостовые батальоны. Но так как рассчитывать на подобные "если" в серьезном боевом деле нельзя, то и участие танков в непосредственном штурме города оставалось пока под вопросом.
Маневр по охвату муданьцзянской группировки противника затрудняли естественные препятствия - горы, болота. Но главным из них была река. Быстрая, шириной до 200 метров, глубиной до двух метров, она полукольцом охватывала город. К нему через мосты вели три дороги: с севера - от Линькоу через Хуалинь, с востока - от Мулина, с юга - от города Нинань. Хуалиньские мосты, как уже известно читателю, были взорваны; значит, ближайшая наша цель пробиться и захватить мосты близ восточной окраины города, у станции Эхэ. Их тоже могут взорвать. Тогда танки пойдут дальше, к южным мостам у пригорода Эхэчжань. Но захват этих мостов в целости и сохранности достаточно проблематичен. Пока танки пройдут с боем десять километров от станции Хуалинь до Эхэ и еще такое же расстояние до пригорода Эхачжань, противник не будет сидеть сложа руки. Следовательно, нам одновременно с главным ударом вдоль восточного берега реки на станцию Эхэ надо нанести и удар вдоль западного берега непосредственно на Муданьцзян. Переправим стрелковые батальоны в районе Хуалиня на подручных средствах и обойдем город с северо-запада.
О том, что город Муданьцзян сильно укреплен, что на подступах к нему имеется не только заранее подготовленная полевая оборона, но и долговременные сооружения из бетона, кирпича или их комбинаций, мы знали. Но полностью оценить возможности этой обороны смогли только в ходе боя, когда пришлось ее взламывать. Доты были различной конструкции, с одной-двумя пулеметными амбразурами, толщина напольной стены достигала метра и более. Доты дополняли многоамбразурные блокгаузы, из которых можно было вести огонь по всем направлениям. В качестве вспомогательных оборонительных сооружений японцы широко использовали толстые кирпичные стены с бойницами. Ими огораживали и территорию военных городков, и входы-выходы из отдельных домов в самом городе, и подступы к важным объектам. Система обороны Муданьцзяна имела несколько основных опорных пунктов. У станции Эхэ находился Восточный военный городок с десятью блокгаузами, огонь которых контролировал мулинскую дорогу. Поблизости, у въезда на мосты, стояло еще шесть блокгаузов. А весь этот предмостный плацдарм в целом прикрывался противотанковым рвом длиной около 2 км. Проезды через него к мостам были минированы. В тесной огневой связи с опорным пунктом у станции Эхэ находился опорный пункт на западном берегу реки. Здесь на высоте, за круговым противотанковым рвом, были построены шесть дотов. Еще несколько долговременных огневых точек располагались вдоль дороги между выездом с мостов и восточной окраиной города. На севере, на гряде высот, стоял Северный военный городок, обнесенный кирпичными стенами с бойницами, здесь было десятка полтора дзотов и два дота. Еще семь дотов обороняли эту окраину и железнодорожную станцию. По обоим берегам реки были отрыты ряды траншей, установлены минные поля и проволочные заграждения.
Такой вид Муданьцзян начал приобретать с первых лет японской оккупации, когда ему отвели роль форпоста и главной базы японской военщины в планируемых ею военных действиях против СССР. В этом отношении Муданьцзян можно сравнить с Кенигсбергом в Восточной Пруссии. Та же роль, тот же военизированный внешний облик. И число японцев, обосновавшихся здесь на постоянное жительство, было значительно большим, чем в других маньчжурских городах. Все четырнадцать городских предприятий, начиная с электростанции и механических мастерских и, кончая крупорушкой, перешли в руки японских дельцов. Владельцами всех крупных домов в центре также являлись японцы. Китайцам была отведена роль рикш, чистильщиков обуви, мусорщиков, которые трудились в поте лица, не смея глаз поднять, чтобы даже взглядом не навлечь на себя гнев и расправу оккупантов. Полагаю, что, если бы оккупация продлилась еще лет десять, китайцев не осталось бы в Муданьцзяне вообще. С ними не церемонились. Один военный корреспондент рассказал мне случай, потрясший меня своей жестокостью. В муданьцзянской провинции японские переселенцы облюбовали для себя район с плодородными почвами. Но как выгнать с этой земли китайских крестьян? Обложили каждое хозяйство громадным налогом - не помогло. Бедствуют, но из родного дома уйти не хотят. Тогда японские власти устроили провокацию, прислали карательный отряд с артиллерией и за несколько дней истребили 85 тысяч человек, не пощадив женщин, стариков, детей. Снесли китайские деревни, и переселенцы начали обживать "очищенную" для них землю{46}. Вот какие дела творились в этой округе и ее военизированном центре - Муданьцзяне, который нам предстояло штурмовать.
Ночь на 15 августа танкисты 257-й бригады опять провели в напряженном бою. Овладев вторично станцией Хуалинь, 1-й и 2-й танковые батальоны и оба самоходно-артиллерийских дивизиона заняли круговую оборону. Подполковник Анищик приказал выделить из каждого экипажа по одному-два человека. Вооруженные автоматами и гранатами, они организовали как бы пехотное прикрытие. Оставшиеся в машинах вели огонь из пушек и пулеметов. Пользуясь темнотой, смертники опять поползли к машинам, пытались забросать их зажигательными гранатами (вроде бутылок с горючей смесью, но в металлическом корпусе). Плотный пулеметный огонь прижимал смертников к земле, а тех, кто прорывался к танкам, уничтожали танкисты, выделенные в прикрытие. В ночном бою особенно отличились механики-водители старшины Ф. А. Артамонов, П. Н. Глухих, сержанты Н. И. Заварихин, В. Д. Ермаков, С. А. Гайдалин, Г. Г. Абиянов. Смертники понесли большие потери и отошли в направлении станции Эхэ еще до рассвета, а рано утром над станцией прогремело русское "ура". Это танкисты и самоходчики приветствовали свою пехоту - в Хуалинь входили батальоны 211-го полка подполковника П. Т. Левченко.
Еще до полудня главные силы 22-й и 300-й стрелковых дивизий, а также 77-я танковая бригада подполковника И. Ф. Морозова сосредоточились на станции Хуалинь. С ними прибыла и оперативная группа во главе с генералом А. В. Скворцовым. Он немедленно организовал разведку боем вдоль шоссе к станции Эхэ, а во второй половине дня 300-я стрелковая дивизия генерала К. Г. Черепанова вместе с 257-й танковой бригадой перешла в наступление по восточному берегу реки. Одновременно полки 22-й дивизии генерала Н. К. Свирса готовились к переправе на западный берег у хуалиньских мостов.
Когда мы с командующим артиллерией армии генералом К. П. Казаковым и начальником инженерных войск полковником М. Н. Сафроновым приехали к наблюдательному пункту командира корпуса, бой был в разгаре. Доклад генерала Скворцова не порадовал. На главном направлении дивизия Черепанова продвигалась медленно. Дорога от станции Хуалинь к станции Эхэ была заминирована, танки продвигались с трудом. Не ладилось что-то и с переправой дивизии Свирса в районе взорванных мостов. Решили мы так: Константин Петрович Казаков останется здесь и поможет артиллеристам корпуса, Максим Николаевич Сафронов выедет на переправу, я - в 300-ю дивизию, к Черепанову.
От станции дорога шла полем, по обеим ее сторонам зеленой стеной стоял гаолян. Миновав низину заболоченного ручья, машина въехала в горную долину. Она была узкой, на склонах сопок, на крошечных искусственных террасах, лепились крестьянские огороды с тем же гаоляном, чумизой, кукурузой. На дороге стояла сгоревшая тридцатьчетверка, чуть дальше - группами и в одиночку лежали убитые японцы. За поворотом к деревне Наньчанцзы долина несколько расширилась. Слева, на сопках, залегла цепочка наших солдат, ближе к нам, на кукурузном поле, стояла минометная батарея. Мелькали в кукурузе загорелые лица, пилотки, заряжающие высоко подымали пудовые мины и, опуская их в минометный ствол, быстро отскакивали прочь. Батарея вела беглый огонь, прокладывая путь стрелкам 1051-го полка подполковника М. Ф. Бужака.
На подбитую машину лейтенанта Кисарова вскочили несколько японцев, стали стрелять в броневые щели. Их одной очередью сбил из другого танка командир роты лейтенант Зубок. Еще один поврежденный танк тоже облепили вражеские офицеры и солдаты. Сапер-десантник старший сержант Цыганков огнем из автомата, а когда кончились патроны, прикладом и армейским ножом уничтожал смертников{42}. Снаряд противника вывел из строя экипаж машины лейтенанта Шишкина. Сам он, контуженный, сел за рычаги управления, оказавшийся поблизости командир взвода связи лейтенант Сапронов встал за прицел танковой пушки, они продолжали бой. Парторг роты управления старшина Голубятников, обороняя подорвавшийся на мине танк, в упор расстреливал японцев из пистолета, крушил их железным ломом и отстоял машину.
Смертники не отступали, пока не были все перебиты. Паузой в бою это, конечно, не назовешь - артиллерийско-пулеметный огонь противника по-прежнему перекрывал долину от горной гряды до берега реки Муданьцзян. А впереди было минное поле, на нем уже подорвались два танка. Георгий Степанович Анищик приказал собрать всех убитых и раненых, взять подбитые танки на буксир и отвел боевые машины к станции Хуалинь.
Два часа спустя, перераспределив боеприпасы и горючее, повторили атаку. Но противник подвел из Муданьцзяна новые отряды смертников, подтянул артиллерию. Попытки саперов расчистить проходы в минном ноле успеха не принесли, к нему нельзя было подобраться из-за жесточайшего огня и солдат, которые, выскакивая из-за укрытий с криком "банзай", кидались на каждого сапера.
К шести вечера 13 августа подполковник Анищик опять отвел танки в Хуалинь и занял оборону по южной окраине пристанционного поселка. Разведка доложили, что с севера, от Линькоу, идет воинский эшелон. Танки рассредоточились вдоль полотна, укрывшись за домами. Еще днем, когда танкисты вышли к разъезду Сядун, начальник связи батальона техник-лейтенант Окулов вывел из строя железнодорожную связь. Поэтому противник не мог известить из Муданьцзяна свои прибывающие эшелоны о прорыве к Хуалиню советских танков. Правда, японцев могли насторожить остатки эшелона, разгромленного на разъезде Сядун, но они, видимо, приняли открывшуюся их взорам картину за результат авиационного налета. Во всяком случае, эшелон, входивший вечером на станционные пути Хуалиня, не принял никаких мер предосторожности. Танковые пушки и пулеметы ударили в упор, и вскоре эшелон пылал от паровоза до хвостового вагона, где с грохотом и треском рвались боеприпасы. Двадцать минут спустя с того же направления показался еще один эшелон. Машинист, конечно, видел горящие вагоны, разбегающихся из вагонов пехотинцев. Стал тормозить. Наши открыли огонь, зажгли эшелон, но дистанция была большая, поэтому и потери противника оказались меньшими, чем в первом случае. Японцы залегли за насыпью, а со стороны Муданьцзяна стали приближаться пехотные цепи, артиллеристы на руках катила противотанковые пушки. Пользуясь наступившей темнотой, противник окружил станцию и, прячась между домами, стал подбираться к танкам. У подполковника Анищика осталось всего восемь машин. Танкисты заняли круговую оборону, десантники и экипажи подбитых танков приняли ближний бой. Это была тяжелая ночь. Смертники, как змеи, со всех сторон ползли к танкам, гранаты сыпались градом. Загорелся танк лейтенанта Костицына, но он продолжал вести огонь и погиб смертью героя вместе с боевыми друзьями - механиком-водителем старшиной Севаевым и стрелком-радистом сержантом Майоровым.
После полуночи, когда стало ясно, что наличными силами станцию не удержать, подполковник Анищик дал приказ отходить. Танки прорвались из окружения и двинулись на север, вдоль железной дороги на Линькоу. В сопках, в километре от станции Хуалинь, бригада заняла оборону. Выбрали этот район потому, что здесь впадала в реку Муданьцзян небольшая речушка с крутыми берегами и через нее был построен железнодорожный мост. В шесть утра со стороны Линькоу появился очередной, уже четвертый по счету, эшелон. На платформах стояли тяжелые орудия, автомашины и трактора. Перед мостом поезд притормозил, и танкисты с места открыли по нему огонь из пушек и пулеметов; котел паровоза взорвался, вагоны и платформы лезли друг на друга и падали под откос.
Сутки спустя мне довелось взглянуть попутно на все четыре разгромленных эшелона. Видел я и раньше много подобных картин, до сих пор, к примеру, стоит перед глазами сожженная подмосковная деревушка Нефедьево, траншеи и окрестные поля, где полегли под огнем и в рукопашном бою тысячи гитлеровцев из моторизованной дивизии СС "Рейх" и где снег был красным от крови. Так вот, из всего виденного на войне разгромленные японские эшелоны произвели на меня одно из самых тягостных впечатлений, несмотря на то что это был враг, зверства которого на нашей земле еще в годы гражданской войны оставили глубокий след в памяти жителей советского Дальнего Востока. Враг, который до последних лет не скрывал своих намерений превратить Сибирь и Дальний Восток в свою колонию.
Сколько солдат и офицеров противника погибло в эшелонах, разгромленных 257-й танковой бригадой, сказать затрудняюсь: кто их тогда считал? Ясны только два факта. Все 24 орудия японского тяжелого артполка были уничтожены вместе с личным составом, с тракторами и колесным транспортом прямо на платформах и в вагонах. В других трех эшелонах, как удалось установить по документам и опросу пленных, находилось два пехотных батальона и тыловые подразделения 125-й японской дивизии. От них тоже мало что осталось.
Утром 14 августа подполковник Анищик получил первое солидное подкрепление-два самоходно-артиллерийских дивизиона (около 25 машин) из состава 22-й и 300-й стрелковых дивизий. Он немедленно предпринял атаку на станцию Хуалинь. Предшествующая тяжелая ночь, большие потери, видимо, сказались и на противнике - в первую очередь на его моральном состоянии. Едва советские танки и самоходки появились перед станцией, японцы отошли. Хуалинь был захвачен танкистами с малыми потерями. Характерный штрих: после той же ночи начальник политотдела подполковник Рольбин доложил командиру бригады, что 30 танкистов подали заявления о приеме в партию{43}. Писали они заявления по-разному - одни подлиннее, другие покороче, - но в конце непременно добавляли: "Если погибну в бою, прошу считать меня коммунистом". По-моему, этот штрих хорошо характеризует моральное состояние и боевой дух воинов 257-й танковой.
В то время как бригада Анищика, окончательно закрепив за собой станцию Хуалинь, прочно оседлала здесь рокаду Линькоу - Муданьцзян, на другом конце этой рокады передовой отряд корпуса генерала Ксенофонтова продолжал уничтожать заслоны, которыми командование 125-й и других японских дивизии пыталось прикрыть отход своих главных сил к Муданьцзяну, к той же станции Хуалинь. Таким образом, противник оказался зажатым с обеих сторон, его попытка усилить муданьцзянскую группировку за счет отвода в этот район соседней мишаньской группировки терпела крах.
14 августа японцы попытались задержать корпус Ксенофонтова в горном дефиле под станцией Чушань, но командиру 75-й танковой бригады подполковнику Крупецкому не пришлось вводить в бой все свои силы. Семь танков батальона капитана Назарова и стрелковый батальон 254-го полка сбили противника с высот и погнали дальше вдоль железной дороги. Под станцией Саньдаохэцзы арьергард 125-й пехотной дивизии - батальон, усиленный тремя артиллерийскими батареями,занял еще более выгодные позиции, но удар танкистов и десантников 254-го полка был настолько стремительным, что вражеские орудия вместе с их расчетами оказались под гусеницами, не успев сделать ни одного прицельного выстрела. После взятия Саньдаохэцзы (35 км северо-восточнее станции Хуалинь) передовой отряд подполковника Крупецкого уже не встречал организованного сопротивления. Единственным препятствием стала очень плохая дорога.
С этих дней 125-я японская пехотная дивизия все реже упоминалась в наших оперативных документах, да и в документах противника, как мы вскоре установили, тоже. Она была почти полностью уничтожена на марше. Примерно та же судьба постигла и прочие вражеские соединения, перебрасываемые по рокаде Линькоу - Муданьцзян. К исходу 14 августа штаб 1-й Краснознаменной армии мог уже с уверенностью констатировать, что нам удалось пресечь этот крупный маневр силами и средствами, задуманный командованием 5-й японской армии, а захват станции Хуалинь создал необходимые предпосылки для штурма Муданьцзяна.
Отмечу, что попытки отдельных подразделений и групп противника прорваться через линькоускую пробку на юг, на Муданьцзян, продолжались вплоть до капитуляции Квантунской армии. Они бродили по горной тайге, нападали на советские комендатуры в небольших городках, несли потери, остатки уходили опять в горы, но в плен добровольно не сдавались. Мало того, даже месяц спустя после капитуляции наши комендатуры не раз докладывали о бродивших по тайге японских отрядах, иногда значительных по численности. Словом, противник у нас был не из легких.
Заостряю внимание на этом потому, что слышал даже от соратников по войне с фашистской Германией, не участвовавших в войне с Японией, такие рассуждения о Маньчжурской стратегической наступательной операции, которые никак не соответствуют истине. Быстрый и решительный разгром Квантунской армии представляется им как-то односторонне - вроде известного присловья: "пришел, увидел, победил". Это - иллюзия. Ложная и вредная. У японской армии времен второй мировой войны были известные слабости - о них я уже упоминал. Но слабым противником ее не назовешь. Она доказала это, в частности, в ходе четырехлетней борьбы с американской армией, превосходство которой в технике и вооружении было подавляющим. А победы давались американцам трудно. Даже захват какого-нибудь островка, предварительно многократно перепаханного огнем самых тяжелых калибров корабельной артиллерии и бомбардировкой с воздуха, требовал от американской пехоты больших и длительных усилий. И не потому, что она была плохо подготовлена, а потому, что сильным и упорным был ее противник. Это, как мне кажется, надо всегда помнить при оценке результатов Маньчжурской операции советских войск. Быстрая победа и слабый противник - эти понятия сопутствуют далеко не всегда.
Типичным, широко практиковавшимся приемом японской армии была засада. Причем термин этот следует понимать широко - как действия не только смертников или разведгрупп, но и пехотных подразделений до батальона включительно. Эта тактика основывалась и на особенностях сильно пересеченной лесисто-болотистой местности, и на тщательной маскировке, и на способности японского солдата не обнаруживать своего присутствия даже рядом с дорогой, по которой проходили наши войска. Было много случаев, когда танкисты, ремонтировавшие свою машину, случайно находили в нескольких шагах от нее замаскированную яму, вернее узкий колодец, с японским солдатом. На допросе выяснялось, что он, с крепко притороченным к спине и груди двухпудовым зарядом взрывчатки, просиживал в колодце многие часы, иногда более суток. Ждал подходящего момента, чтобы действовать наверняка. Пехотные подразделения, наоборот, пропускали наши танки с целью огнем встретить пехоту. Так случилось и на горном перевале, близ золотого прииска Наньцзягоу.
Японцы пропустили не только танки 1-го батальона 257-й бригады, но и 2-й ее батальон, прошедший через перевал позже. И авангард 22-й стрелковой дивизии понес бы серьезные потери, если бы не бдительность разведчиков. Ведь вражеский батальонный узел сопротивления на высоте 551,6 и соседних, нависших над узкой дорогой сопках насчитывал несколько сот пехотинцев, два десятка пулеметов, пять противотанковых орудий и минометную роту. Все это было надежно укрыто в дзотах, которые и дзотами, то есть деревоземляными точками, не назовешь, так как их покрытие составляли каменные валуны. Огневые точки соединялись глубокими и узкими траншеями и ходами сообщения. По склонам сопок тянулся противотанковый ров. Множество подземных складов, убежищ, казарм, устроенных на глубине 3-4 метров, дополняли эту оборону.
Во второй половине дня 13 августа лейтенант М. О. Кутека с пятью разведчиками, продвигаясь по гребню горы, заметил на ее склоне подозрительный пласт высохшей травы. Так бывает, когда пластами дерна, снятыми вместе с травой, маскируют укрытие и долго этот дерн не меняют. Присмотрелись. Явно замаскированный окоп. Разведчики подобрались к нему и, забросав гранатами, вскочили в окоп и в рукопашном бою уничтожили японских солдат. Доложили командиру роты автоматчиков старшему лейтенанту В. Т. Субботину. Тот развернул цепь, прочесали сопку, нашли близ дороги несколько щелей с засевшими в них смертниками, по захватить в плен ни одного не удалось - они подрывали себя сами. Продолжая поиск, автоматчики натолкнулись на опорный пункт; завязался уже настоящий бой, противник открыл огонь из орудий и пулеметов. Стало ясно, что здесь, на перевале, имеется заранее подготовленная оборона.
Командир 22-й стрелковой дивизии генерал Н. К. Свирс организовал разведку на широком фронте. Разведрота капитана Балашова и сводный полуэскадрон (два взвода конной разведки) старшего лейтенанта Зайченко, действуя по обеим сторонам дороги, обнаружили вражеские опорные пункты - взводный и два ротных и захватили пленных. Для того чтобы сломить сопротивление противника, генерал Свирс был вынужден развернуть четыре стрелковых батальона, артиллерийский дивизион и роту 77-й танковой бригады. Только к вечеру, после ожесточенного боя, удалось овладеть этим узлом сопротивления и двинуть дивизию через перевал, к деревне Коуцзыхэ. Оказалось, на перевале держал оборону пехотный батальон 126-й японской дивизии и саперные роты. Для того чтобы возместить потерянное время, легкие самоходно-артиллерийские установки с десантом еще в ходе боя были направлены через Коуцзыхэ к железной дороге с приказом как можно быстрее пробиться к станции Хуалинь на помощь 257-й танковой бригаде. Как мы уже знаем, самоходчики, оторвавшись от своей пехоты километров на тридцать, эту задачу выполнили.
В свою очередь штаб армии передал командирам корпусов приказ направить все стрелковые дивизии и приданные им части по одному маршруту. Для 26-го корпуса таким маршрутом была горная дорога Мулин - Муданьцзян. По ней вслед за 22-й дивизией двинулись 300-я и 59-я дивизии. А 59-й корпус, имея головной 39-ю дивизию, за ней 365-ю и 231-ю, совершал марш на Муданьцзян по рокаде от Линькоу. По нашим расчетам, авангарды 26-го корпуса должны были к утру 15 августа достичь станции Хуалинь.
Штурм Муданьцзяна
Штурм города Муданьцзяна явился логическим завершением всей цепи предшествующих боевых событий - неожиданного для противника прорыва войск 1-й Краснознаменной армии через горную тайгу между двумя мощными укрепленными районами - Мишаньским и Пограничненским, глубокого рассечения фронта 5-й японской армии вплоть до третьего оборонительного рубежа, разгрома ее мишаньской группировки, поворота нашей армии на юг, выхода 257-й танковой бригады на четвертый день с начала операции на подступы к Муданьцзяну.
Эти события предопределили полный переход инициативы в наши руки. Положение противника осложнялось не только большими людскими и материальными потерями, но и потерей управления. Войска у него еще были, но значительная их часть не имела связи с высшими штабами, поэтому не могла действовать целеустремленно, по единому плану.
Оперативное преимущество, которое получил 26-й корпус в результате стремительного прорыва к Муданьцзяну, несколько снижалось невыгодным для нас соотношением сил по пехоте. Противник стянул в этот район части четырех пехотных дивизий (124, 125, 126, 135-й){44}, общая численность которых определялась тысяч в 15-20, а кроме того, выдвинул из резерва 122-ю пехотную дивизию (15 тыс. человек). Здесь же действовала и 1-я моторизованная бригада смертников, а также охранные, железнодорожные и тыловые части. Мы же имели в наличии четыре стрелковых полка 22-й и 300-й дивизий, поскольку два остальных полка, находились в тылу, на строительстве дорог и колонных путей. Таким образом, в штурме Муданьцзяна могли принять участие 7-8 тыс. наших стрелков. Тяжелая артиллерия находилась еще на марше, и генерал Скворцов получил в свое распоряжение только легкие пушки 60-й истребительно-противотанковой бригады и 120-мм минометы 52-й минометной бригады, да на подходе были "катюши" - 54-й гвардейский минометный полк. Противник помимо легкой полевой артиллерии располагал двумя полками орудий крупных калибров - 20-м тяжелым и 5-м особым. Последний был вооружен 240-мм гаубицами - но нашей терминологии, орудиями большой мощности{45}. Недостаток тяжелой артиллерии нам должно было компенсировать абсолютное господство в воздухе и конечно же танки 257-й и 77-й танковых бригад. Переброска их на западный берег реки обеспечивалась лишь в случае, если мы захватим уже существующие мосты или если подоспеют растянувшиеся на таежных дорогах понтонно-мостовые батальоны. Но так как рассчитывать на подобные "если" в серьезном боевом деле нельзя, то и участие танков в непосредственном штурме города оставалось пока под вопросом.
Маневр по охвату муданьцзянской группировки противника затрудняли естественные препятствия - горы, болота. Но главным из них была река. Быстрая, шириной до 200 метров, глубиной до двух метров, она полукольцом охватывала город. К нему через мосты вели три дороги: с севера - от Линькоу через Хуалинь, с востока - от Мулина, с юга - от города Нинань. Хуалиньские мосты, как уже известно читателю, были взорваны; значит, ближайшая наша цель пробиться и захватить мосты близ восточной окраины города, у станции Эхэ. Их тоже могут взорвать. Тогда танки пойдут дальше, к южным мостам у пригорода Эхэчжань. Но захват этих мостов в целости и сохранности достаточно проблематичен. Пока танки пройдут с боем десять километров от станции Хуалинь до Эхэ и еще такое же расстояние до пригорода Эхачжань, противник не будет сидеть сложа руки. Следовательно, нам одновременно с главным ударом вдоль восточного берега реки на станцию Эхэ надо нанести и удар вдоль западного берега непосредственно на Муданьцзян. Переправим стрелковые батальоны в районе Хуалиня на подручных средствах и обойдем город с северо-запада.
О том, что город Муданьцзян сильно укреплен, что на подступах к нему имеется не только заранее подготовленная полевая оборона, но и долговременные сооружения из бетона, кирпича или их комбинаций, мы знали. Но полностью оценить возможности этой обороны смогли только в ходе боя, когда пришлось ее взламывать. Доты были различной конструкции, с одной-двумя пулеметными амбразурами, толщина напольной стены достигала метра и более. Доты дополняли многоамбразурные блокгаузы, из которых можно было вести огонь по всем направлениям. В качестве вспомогательных оборонительных сооружений японцы широко использовали толстые кирпичные стены с бойницами. Ими огораживали и территорию военных городков, и входы-выходы из отдельных домов в самом городе, и подступы к важным объектам. Система обороны Муданьцзяна имела несколько основных опорных пунктов. У станции Эхэ находился Восточный военный городок с десятью блокгаузами, огонь которых контролировал мулинскую дорогу. Поблизости, у въезда на мосты, стояло еще шесть блокгаузов. А весь этот предмостный плацдарм в целом прикрывался противотанковым рвом длиной около 2 км. Проезды через него к мостам были минированы. В тесной огневой связи с опорным пунктом у станции Эхэ находился опорный пункт на западном берегу реки. Здесь на высоте, за круговым противотанковым рвом, были построены шесть дотов. Еще несколько долговременных огневых точек располагались вдоль дороги между выездом с мостов и восточной окраиной города. На севере, на гряде высот, стоял Северный военный городок, обнесенный кирпичными стенами с бойницами, здесь было десятка полтора дзотов и два дота. Еще семь дотов обороняли эту окраину и железнодорожную станцию. По обоим берегам реки были отрыты ряды траншей, установлены минные поля и проволочные заграждения.
Такой вид Муданьцзян начал приобретать с первых лет японской оккупации, когда ему отвели роль форпоста и главной базы японской военщины в планируемых ею военных действиях против СССР. В этом отношении Муданьцзян можно сравнить с Кенигсбергом в Восточной Пруссии. Та же роль, тот же военизированный внешний облик. И число японцев, обосновавшихся здесь на постоянное жительство, было значительно большим, чем в других маньчжурских городах. Все четырнадцать городских предприятий, начиная с электростанции и механических мастерских и, кончая крупорушкой, перешли в руки японских дельцов. Владельцами всех крупных домов в центре также являлись японцы. Китайцам была отведена роль рикш, чистильщиков обуви, мусорщиков, которые трудились в поте лица, не смея глаз поднять, чтобы даже взглядом не навлечь на себя гнев и расправу оккупантов. Полагаю, что, если бы оккупация продлилась еще лет десять, китайцев не осталось бы в Муданьцзяне вообще. С ними не церемонились. Один военный корреспондент рассказал мне случай, потрясший меня своей жестокостью. В муданьцзянской провинции японские переселенцы облюбовали для себя район с плодородными почвами. Но как выгнать с этой земли китайских крестьян? Обложили каждое хозяйство громадным налогом - не помогло. Бедствуют, но из родного дома уйти не хотят. Тогда японские власти устроили провокацию, прислали карательный отряд с артиллерией и за несколько дней истребили 85 тысяч человек, не пощадив женщин, стариков, детей. Снесли китайские деревни, и переселенцы начали обживать "очищенную" для них землю{46}. Вот какие дела творились в этой округе и ее военизированном центре - Муданьцзяне, который нам предстояло штурмовать.
Ночь на 15 августа танкисты 257-й бригады опять провели в напряженном бою. Овладев вторично станцией Хуалинь, 1-й и 2-й танковые батальоны и оба самоходно-артиллерийских дивизиона заняли круговую оборону. Подполковник Анищик приказал выделить из каждого экипажа по одному-два человека. Вооруженные автоматами и гранатами, они организовали как бы пехотное прикрытие. Оставшиеся в машинах вели огонь из пушек и пулеметов. Пользуясь темнотой, смертники опять поползли к машинам, пытались забросать их зажигательными гранатами (вроде бутылок с горючей смесью, но в металлическом корпусе). Плотный пулеметный огонь прижимал смертников к земле, а тех, кто прорывался к танкам, уничтожали танкисты, выделенные в прикрытие. В ночном бою особенно отличились механики-водители старшины Ф. А. Артамонов, П. Н. Глухих, сержанты Н. И. Заварихин, В. Д. Ермаков, С. А. Гайдалин, Г. Г. Абиянов. Смертники понесли большие потери и отошли в направлении станции Эхэ еще до рассвета, а рано утром над станцией прогремело русское "ура". Это танкисты и самоходчики приветствовали свою пехоту - в Хуалинь входили батальоны 211-го полка подполковника П. Т. Левченко.
Еще до полудня главные силы 22-й и 300-й стрелковых дивизий, а также 77-я танковая бригада подполковника И. Ф. Морозова сосредоточились на станции Хуалинь. С ними прибыла и оперативная группа во главе с генералом А. В. Скворцовым. Он немедленно организовал разведку боем вдоль шоссе к станции Эхэ, а во второй половине дня 300-я стрелковая дивизия генерала К. Г. Черепанова вместе с 257-й танковой бригадой перешла в наступление по восточному берегу реки. Одновременно полки 22-й дивизии генерала Н. К. Свирса готовились к переправе на западный берег у хуалиньских мостов.
Когда мы с командующим артиллерией армии генералом К. П. Казаковым и начальником инженерных войск полковником М. Н. Сафроновым приехали к наблюдательному пункту командира корпуса, бой был в разгаре. Доклад генерала Скворцова не порадовал. На главном направлении дивизия Черепанова продвигалась медленно. Дорога от станции Хуалинь к станции Эхэ была заминирована, танки продвигались с трудом. Не ладилось что-то и с переправой дивизии Свирса в районе взорванных мостов. Решили мы так: Константин Петрович Казаков останется здесь и поможет артиллеристам корпуса, Максим Николаевич Сафронов выедет на переправу, я - в 300-ю дивизию, к Черепанову.
От станции дорога шла полем, по обеим ее сторонам зеленой стеной стоял гаолян. Миновав низину заболоченного ручья, машина въехала в горную долину. Она была узкой, на склонах сопок, на крошечных искусственных террасах, лепились крестьянские огороды с тем же гаоляном, чумизой, кукурузой. На дороге стояла сгоревшая тридцатьчетверка, чуть дальше - группами и в одиночку лежали убитые японцы. За поворотом к деревне Наньчанцзы долина несколько расширилась. Слева, на сопках, залегла цепочка наших солдат, ближе к нам, на кукурузном поле, стояла минометная батарея. Мелькали в кукурузе загорелые лица, пилотки, заряжающие высоко подымали пудовые мины и, опуская их в минометный ствол, быстро отскакивали прочь. Батарея вела беглый огонь, прокладывая путь стрелкам 1051-го полка подполковника М. Ф. Бужака.