Прорыв полков 22-й дивизии генерала Свирса к Муданьцзяну с севера, быстрое их продвижение в глубь городских кварталов, и тыл к противнику, потрясли всю эту так долго и тщательно готовившуюся оборону. Быстро форсировав реку на подручных средствах, полки 300-й дивизии полковника Лубягина овладели восточной окраиной города и стали пробиваться навстречу стрелкам-краснодарцам.
Разведгруппа во главе со старшим лейтенантом Иваном Ефимовичем Курочкиным, войдя и город, обнаружила тщательно замаскированный, встроенный в дом пулеметный дот. Пока двое разведчиков отвлекали противника огнем из автоматов, старший лейтенант с другими бойцами пробрался в дом, подорвал взрывчаткой дверь дота и уничтожил его гарнизон. По пути, проложенному разведчиками, ворвались в город батальоны 1049-го полка Константина Васильевича Панина, а затем и 1051-й полк Михаила Фроловича Бужака.
Командир батальона Евдоким Николаевич Байбус умело организовал атаку на сильный опорный пункт в здании Восточно-Азиатского банка, сам гранатами уничтожил три пулеметные точки. Батальоны капитанов Д. И. Синдяшкина, И. П. Артеменко, Ф. И. Балобана, А. И. Иманова к трем часам пополудни овладели уже всей восточной частью города, а спустя еще два часа встретились с частями 22-й дивизии на южной окраине.
Муданьцзян был занят, но отдельные схватки на территории города продолжались до утра. Они были весьма напряженными. Достаточно сказать, что ночью большая группа японцев напала на штаб 1049-го полка, и лейтенант Петр Дмитриевич Ловушкин с группой автоматчиков, ручных пулеметчиков и снайперов в тяжелом бою спас полковое Знамя и прорвался с ним из окружения. Такое же нападение в эту ночь совершил противник и на штаб 75-го инженерно-саперного батальона. Пятеро смертников во главе с офицером проникли в разбитое бомбами здание и кинулись к знамени. Часовой ефрейтор Алексей Митрофанович Рюмшин принял неравный бой и уничтожил всех нападавших, но сам получил несколько тяжелых ранений и скончался на руках товарищей.
Все группы противника, пытавшиеся прорваться из города, стремились выйти к юго-западной его окраине, к поселкам Хайлатунь, Тудятун, Сифын, расположенным близ речных мостов, как раз напротив пригорода Эхэчжань. Здесь сгруппировались все остатки муданьцзянской группировки 5-й японской армии. До позднего вечера они предприняли несколько сильных контратак, пытаясь отбить мосты у танкистов 77-й и 257-й бригад.
Почему японцы не взорвали заранее эхэчжаньские мосты, как сделали это севернее города, под станцией Хуалинь, и на востоке, у станции Эхэ, мы можем предположить с большой долей вероятности. Мосты им требовались для того, чтобы обеспечить отход своих частей с восточного берега реки на западный. Но прорыв к переправе наших танков и встречное наступление наших соседей - частей 65-го корпуса генерала Г. Н. Перекрестова - поставили эти японские войска в тяжелое положение, вынудили в конце концов занять почти круговую оборону. Поэтому борьба за южные мосты во второй половине дня 16 августа, когда японское командование поняло, что Муданьцзян не удержать и надо отводить и собирать разгромленные войска, стала для него первоочередным делом. Оно подтянуло сюда бронепоезд, противотанковую артиллерию, отряды смертников. Первая группа танков, прорвавшаяся на западный берег, была окружена японцами. Завязался напряженный бой. Командир батальона 77-й танковой бригады капитан С. И. Мурзаев мог бы и отойти, но за спиной были мосты, которые надо было удержать любой ценой до подхода главных сил. Танки встали в оборону. Их было мало, фронт держали большой, поэтому бой разбился на отдельные схватки.
Командир роты старший лейтенант В. Н. Хрусталев отбивал вражеские атаки у поселка Тудятун. В огневой дуэли подбил полковую пушку и несколько пулеметов. А когда к танку подобрались смертники с зарядами взрывчатки, их встретили десантники сержанты И. С. Пагуда, Т. П. Меденцев, И. П. Дрофа и уничтожили в ближнем бою.
Смело вступил в бой с японским бронепоездом, имевшим четыре тяжелых орудия, экипаж танка старшего лейтенанта Смотрицкого. Герои погибли, но нанесли бронепоезду серьезные повреждения. Командир танка лейтенант Лимарев атаковал противотанковую батарею, раздавил ее, но вскоре боевая машина подорвалась на мине; обожженный, дважды раненный, с пробитой осколком левой рукой, Лимарев стойко оборонял танк от наползавших на него смертников. Зубами выдергивая предохранительную чеку, он бросал гранаты, пока не подоспела подмога. Танк младшего лейтенанта Паршикова был окружен и подбит японцами на южной окраине Муданьцзяна. К нему прорвался сквозь огонь на своем танке старший сержант Каширин, отремонтировал гусеницу и на буксире вывел поврежденную машину к мосту. Мужественно сражались экипажи лейтенантов Шарпаря, Быканова, Какоулина, Марченко, Жаворонкова.
В этом бою один из танков оторвался так далеко, что потерял даже зрительную связь с другими машинами. Вражеская артиллерия подбила боевую машину, в живых остался один стрелок-радист младший сержант Колбасин. Он выскочил из танка, вокруг была высокая кукуруза, младший сержант пополз к своим, но потерял ориентировку. А спустя некоторое время танкисты, оборонявшие мост, увидели тяжело бегущего под вражеским огнем человека. Это был младший сержант Колбасин, раненный дважды. Он рассказал, что случилось с ним, а позже ремонтники, отыскавшие подбитый танк, подтвердили его рассказ. На краю кукурузного поля они увидели трех убитых японцев и пасущуюся поблизости лошадь.
Эту лошадь и увидел Колбасин, когда выполз из кукурузы. Он с детства привык к лошадям, поэтому не раздумывая вскочил в седло, но тут же был сбит на землю винтовочным выстрелом - пуля попала в плечо. Подскочили трое японских солдат, один из них ударил лежащего штыком. Сталь только скользнула по телу, Колбасин ударил японца ногой и, завладев его винтовкой, вскочил. Работая штыком и прикладом, свалил всех троих. Опять влез на лошадь, но она была кавалерийская и не слушалась, так сказать, "деревенских" команд. Пришлось Колбасину добираться до своих пешком. Его сразу же отправили в госпиталь.
Вот только несколько эпизодов из трудной борьбы за эхэчжаньские мосты, которую вела первая прорвавшаяся по ним группа танков 77-й и 257-й бригад. Когда в этот район вышли главные силы бригад, сопротивление противника было сломлено, и его войска стали поспешно уходить по харбинской дороге на запад, к станции Хандаохэцзы. Штурмовики 251-й, истребители 32-й авиационных дивизий громили с воздуха японские колонны, С наблюдательного пункта на высотах, что западнее Муданьцзяна, хорошо просматривались железная и шоссейная дороги на Харбин. От разъезда Лагу и далее к горизонту, которого уже коснулось заходящее солнце, обе дороги представляли собой цепь громадных дымных костров. Это горела вражеская боевая техника, автомашины, трактора.
В 22.00 16 августа штаб армии отправил боевое донесение командующему 1-м Дальневосточным фронтом маршалу К. А. Мерецкову о том, что войска 1-й Краснознаменной армии овладели городом и железнодорожным узлом Муданьцзяном{49}. Только крупных складов с военным имуществом, боеприпасами, горючим и продовольствием было захвачено около 150.
Капитуляция Квантунской армии
К исходу 16 августа, планируя дальнейшее наступление, командование и штаб 1-й Краснознаменной армии могли констатировать:
1) Заранее подготовленная оборона противника прорвана на всю ее глубину, вплоть до третьего рубежа на реке Муданьцзяц.
2) 5-я японская армия разгромлена. Она лишилась значительной, если не большей, части своих тыловых складов и баз с запасами всех видов военного снабжения.
3) Пополнить такие потери в короткий срок противнику трудно. Ввод его свежих оперативных резервов в нашей полосе сомнителен, так как взломан не только противостоящий нам 1-й (Восточно-Маньчжурский) японский фронт, но и другие фронты Квантунской армии - Западно-Маньчжурский и Корейский, а также оборона 4-й отдельной (Северо-Маньчжурской) армии. Советские войска 1-го и 2-го Дальневосточных и Забайкальского фронтов, наступая по сходящимся направлениям, навстречу друг другу, рассекли Квантунскую армию на изолированные группировки, а правое крыло Забайкальского фронта глубоким клином вторглось и в Южную Маньчжурию. Полное окружение и окончательный разгром главных сил противника в Маньчжурии можно считать делом ближайших дней.
4) 1-я Краснознаменная армия сохранила полную боеспособность, но для продолжения наступательных действий в хорошем темпе необходима короткая пауза - хотя бы сутки.
Это решение было принято не без колебания. И правила военного искусства, и личный опыт требовали преследовать разгромленного противника, не давая ему и часа передышки. Однако тот же опыт говорил, что общее это положение надо прежде всего соотнести с конкретной боевой обстановкой. Стремление немедленно добить отступающего врага иногда вступает в противоречие с возможностями и состоянием своих войск. Если их боевые порядки растянулись, тылы отстали, боеприпасы и горючее израсходованы, вооружение и техника нуждаются в ремонте, если, наконец, старший начальник не даст своевременный отдых людям, утомленным предшествующими боями, - такие войска, как правило, резко снижают темпы наступления, противник может замедлить их продвижение ограниченными силами. И наоборот, даже короткий отдых с перегруппировкой и прочими необходимыми мероприятиями компенсирует паузу высокими темпами в дальнейшем.
Штаб армии рассчитал, что для приведения в порядок частей 26-го корпуса и сосредоточения к Муданьцзяну 59-го корпуса потребуется около суток. Расчет оказался правильным. Люди отдохнули, танковые бригады восполнили потери в технике за счет отремонтированных танков, 59-й корпус был на подходе и в общем боевом порядке армии становился уже вторым ее эшелоном.
Для захвата Харбина мы создали сильную армейскую подвижную группу в составе 77-й и 257-й танковых бригад (64 танка), двух самоходно-артиллерийских дивизионов (около 20 машин), 60-й истребительно-противотанковой бригады, 52-й минометной бригады, семи стрелковых батальонов из разных полков 22-й и 300-й дивизий, а также других частей. Возглавил группу командующий бронетанковыми и механизированными войсками армии полковник А. П. Иванович, а спустя сутки командование ею принял генерал А. М. Максимов. Задача группы - овладеть станцией Ханьдаохэцзы, выйти на Центральную Маньчжурскую равнину и продолжить наступление на Харбин - до встречи с передовыми частями Забайкальского фронта{50} .
К вечеру 13 августа армия возобновила наступление и на исходе дня, продвигаясь на запад вдоль Китайско-Восточной железной дороги, овладела городом Хайлиньчжень. Oт него, из долины режа Хайлинхэ, дорога вела в горы, к перевалам хребта Чжаньгуанцайлин. Предстояло преодолеть очередной горный район с высотами до 1200 метров. У нас было две дороги: правая, более короткая, которая, судя по топографическим знакам, переходила, далее в горную тропу, и левая, более длинная, тянувшаяся рядом с железнодорожной линией и повторявшая все ее крутые и многочисленные петли. На карте она выглядела "улучшенной грунтовой", а в действительности оказалась значительно хуже, чем первая. Ливневые дожди превратили ее в сплошное межгорное болото протяженностью 40 км. Десятки повозок и автомашин, брошенных отступавшим противником, торчали из трясины как знак предостережения. Наша попытка использовать дорогу для удара на Ханьдаохзцзы танками подвижной группы не удалась. Даже могучие тридцатьчетверки вязли в ней. Пришлось повернуть танки на горную тропу, на маршрут пехоты 26-гo корпуса.
Разгром под Муданьцзяном надломил войска 5-й японской армии не только физически, но есть громадными потерями в людях, технике, вооружении, но и морально. На пути к Ханьдаохэцзы, в узостях Чжаньгуанцайлинского хребта, нам пытались оказывать сопротивление лишь отдельные группы и части, в том числе 1-я моторизованная бригада смертников. Но с ними справлялись авангарды 22-я стрелковой дивизии. Замедляли темп наступления плохая горная дорога, полностью разрушенные дорожные сооружения да скученность войск армии, продвигавшихся к перевалам одной колонной - пехота и артиллерия вперемежку с танками.
18 августа, когда передовые часта армии вышли в район станции Ханьдаохэцзы, нас известили о капитуляций Квантунской армии, а вскоре началась массовая сдача в плен полков и дивизии 5-и японской армии. События, предшествовавшие этому факту, достаточно полно описаны в нашей литературе. Отмечу только, что тогда, на фронте, нам не совсем ясна была длительная пауза между заявлениями японского императорского правительства о том, что оно принимает условия капитуляции, и практическим ее осуществлением. Ведь Квантунская армия у нас на глазах теряла остатки боеспособности, и продлись боевые действия еще несколько дней, некому было бы и капитулировать - остались бы только штабы да тыловые часта.
Дипломатические маневры японского правительства, попытки выиграть время были связаны, по-видимому, и с иллюзорной надеждой на Квантунскую армию, на то, что ее войскам удастся хотя бы временно восстановить развалившийся фронт. В связи с этим напомню один документ, который характеризует создавшуюся обстановку и показывает, как реагировало на нее наше командование:
"От Генерального штаба Красной Армии
Главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке маршал Василевский 17 августа передал командующему войсками японской Квантунской армии следующую радиограмму:
"Штаб японской Квантунской армии обратился по радио к штабу советских войск на Дальнем Востоке с предложением прекратить военные действия, причем ни слова не сказало о капитуляции японских вооруженных сил в Маньчжурии.
В то же время японские войска перешли в наступление на ряде участков советско-японского фронта.
Предлагаю командующему войсками Квантунской армии с 12 часов 20 августа прекратить всякие боевые действия против советских войск на всем фронте, сложить оружие и сдаться в плен.
Указанный выше срок дается для того, чтобы штаб Квантунской армии мог довести приказ о прекращении сопротивления и сдаче в плен до всех своих войск.
Как только японские войска начнут сдавать оружие, советские войска прекратят боевые действия.
17 августа 1945 года 6.00 (по дальневосточному времени) "{51}.
Поскольку ни в этот день, ни в первой половине следующего дня командующий Квантунской армией генерал Ямада не дал ответа на эту радиограмму, командующий 1-м Дальневосточным фронтом 18 августа направил в Харбин на транспортных самолетах особоуполномоченного Военного совета фронта генерала Г. А. Шелахова в сопровождении группы десантников. Генерал Шелахов успешно выполнил свою нелегкую и опасную миссию. 120 десантников овладели харбинским аэродромом, и после переговоров с начальником штаба Квантунской армии генералом Хата и другими генералами, возглавлявшими японский 40-тысячный гарнизон, генерал Шелахов отправил их самолетом на командный пункт 1-го Дальневосточного фронта.
Таким образом, сохраняя, как говорится, "хорошую мину при плохой игре" в смысле официальном, японский генералитет в то же время не очень-то сопротивлялся пленению, когда имел к этому возможности. Словесные ухищрения, попытки сгладить тяжелое поражение и обелить виновный в нем генералитет отчетливо прослеживаются и в трофейных документах Квантунской армии. Вот приказ .No 106, в котором командующий войсками этой армии генерал Ямада был вынужден признать необходимость полной и безоговорочной капитуляции, но сделал он это в чрезвычайно туманных выражениях. Первый пункт гласил:
"Я ставлю своей задачей достижение целей прекращения военных действий путем наилучшего использования всей армии в едином направлении и при неукоснительном выполнении воли императора..."
Следующие пункты и подпункты содержат столько словесной шелухи, что при желании их можно толковать по-разному - во всяком случае, не как вынужденный шаг разгромленной армии, а как нечто вроде взаимного желания враждующих сторон "стремиться к лучшему существованию, а также добиваться знаменательной и величественной задачи прекращения боевых действий"{52}.
Известно, что приказ, в котором войска не видят определенности и твердо поставленных задач, чаще всего оказывается малодейственным. Так случилось и с приказом No 106, отданным еще 16 августа, в десять вечера. Неудивительно поэтому, что на следующий день, 17 августа, генералу Ямада пришлось повторить этот приказ в более коротких и точных формулировках{53}. А между чем события на фронте шли своим чередом, японская армия продолжала быстро распадаться, ее дивизии и полки под натиском советских войск отходили в сопки, в тайгу, теряли связь со штабами и не могли получить приказ. Непосредственным результатом этой оттяжки, многоступенчатого - от токийских дворцов до армейских штабов желания что-то выгадать в безнадежной ситуации, явилась гибель еще нескольких тысяч японских солдат на Маньчжурском театре военных действий.
В полосе 1-й Краснознаменной армии японские парламентеры появились в шесть вечера 18 августа. Разведка подвижной группы генерала А. М. Максимова встретила две японские автомашины с укрепленными на них белыми флагами. Александр Михайлович доложил по радио, что направил парламентеров к нам в сопровождении охраны во главе с капитаном В. М. Ефименко. Прибыли они в Муданьцзян под утро, старшим среди парламентеров был начальник штаба 5-й японской армии генерал Кавагоэ Сигесада. Принял я его, объявил условия капитуляции, спрашиваю:
- Все понятно?
- Все,- ответил он,- кроме слова "капитуляция". Его нет в нашем военном лексиконе, его не поймет наша армия.
- Поймет,- говорю.- Жизнь научит.
Разговор уходил в сторону от существа дела, и я напомнил генералу Кавагоэ, зачем он сюда приехал. Он закивал головой и опять за свое.
- Такого слова,- говорит,- нет и во всем японском языке.
Посмотрел я на товарищей - на Ивана Михайловича Смоликова и Константина Петровича Казакова,- сидят они, улыбаются. Говорю Кавагоэ:
- Господин генерал, насчет японского языка рассуждать мне трудно. А вот товарищи - они с вами с удовольствием потолкуют. А заодно объяснят вам письменное распоряжение, которое передадите со связным своему командующему. Сегодня же ваша армия должна полностью разоружиться и под конвоем, полковыми колоннами, отправиться на сборные пункты для пленных. Во избежание недоразумений каждой части иметь впереди знаменосца с большим белым флагом.
На этом наш разговор закончился, мои товарищи выяснили у него необходимые подробности о дислокации частей и соединений 5-й японской армии, о ее боевом и численном составе.
Вечером мы получили боевое донесение от командира 26-го корпуса генерала А. В. Скворцова. Он писал:
"...Противник в течение 19.8.45 г. частями 5-й армии проводил массовую сдачу в плен и разоружение в районе Ханьдаохэдзы. Сдались в плен: штаб 5-й армии, 126-я и 135-я пехотные дивизии, часть 124-й пехотной дивизии и остатки разгромленной 125-й пехотной дивизии, а также остальные части и подразделения обслуживания 5-й армии." На 19.00 19 августа принято около 22 000 пленных, прием их продолжается. Захвачено 63 склада с боеприпасами, около 80 автомашин, четыре танка и большое количество другого вооружения"{54}. Даже беглый взгляд на эти цифры подтверждал сложившееся в штабе 1-й Краснознаменном армии за последние дни мнение о том, что 5-я японская армия потеряла боеспособность из штатного ее состава в плен сдалась только треть солдат и офицеров. Следовательно, две трети выбыло из строя.
В общем, с противником было покончено, и беспокоили нас в этот день уже другие проблема Штаб фронта требовал как можно скорее занять Харбин, обеспечить охрану многочисленных городских промышленных предприятий и других важных объектов, в том числе двух больших железнодорожных мостов на основной коммуникационной линии между севером и югом Маньчжурии. Но подвижная армейская группа генерала А. М. Максимова запаздывала. Грунтовая дорога вдоль КВЖД от станции Яблоня и до Харбина после дождей, после прохода по ней японских отступающих колонн пришла в непригодное состояние, мосты были разрушены. Начальник штаба группы генерал Юстерник, который шел с передовым отрядом, принял верное решение. Вечером 19 августа он доложил по радио: "Гружусь на поезд, в Харбине буду утром 20.8.45 г."{55}.
Радо утром танки Юстерника, выгрузившись на станции Старый Харбин, вступили в город. Это была существенная поддержка для особоуполномоченного Военного совета фронта генерала Шелахова, который уже более полутора суток с маленьким своим десантным отрядом обеспечивал охрану мостов, электростанций, аэродрома и некоторых других объектов. Японский гарнизон - две пехотные дивизии и другие части - оставался неразоруженным, многочисленные военные склады и громадные арсеналы не были взяты под контроль.
26-й корпус генерала Скворцова продолжал форсированный марш к Харбину, в район временной своей дислокации, корпус генерала Ксенофонтова сосредоточивался в районе города Муданьцзян, станция Ханьдаохацзы. Надо было обеспечить размещение войск, правильное снабжение, санитарную проверку и обработку новых мест дислокации. Кроме того, нам поручили устройство временных лагерей для военнопленных, обеспечение их питанием, медицинским обслуживанием и т. п. Словом, с окончанием военных действии работы не убавилось ни у начальника тыла армии генерала Ивана Васильевича Сидяка, ни у члена Военного совета генерала Федора Кондратьевича Прудникова, курировавшего тыловые органы.
Командование 5-я японской армии - пять генералов и несколько старших офицеров штаба прибыли в Муданьцзян утром 20 августа, но срочные дела не позволили нам допросить их немедленно. Да и вид у них бил утомленный сказывалась долгая поездка по разбитым горным дорогам. Полковник Шиошвили вручил им список вопросов, чтобы они могли заранее подготовиться. Ответы командующего армией генерал-лейтенанта Норицунэ Симидзу, которые он дал в письменном виде, а также устные его показания сохранились в наших архивах{56} . Это помогло мне восстановить в памяти ход допроса. Он начался в десять утра в здании японской военной миссии- весьма своеобразного учреждения, двуликого, как древний Янус. Официальный лик этой миссии - представлять Японию при "великом императоре Маньчжоу-го" Генри Пу И, а лик второй и главный управлять этой марионеткой в его высшими чиновниками. Одновременно миссия и ее отделения, в том числе в Муданьцзяне, руководили всей агентурной разведкой и контрразведкой. В сером приземистом здании на главной улице города за-мышлялись и многочисленные карательные экспедиции, вроде той, которая уничтожила под Цэямусами 85 тысяч китайских крестьян вместе с их семьями. А исполнителями кровавых замыслов в Муданьцзянской провинции были войска генерала Н. Симидзу. Полагаю, и ему, и прочим генералам было от чего внутренне содрогнуться, когда конвой советских автоматчиков ввел их в военную миссию, где расположился штаб нашей армии.
Пленные кланялись и подобострастно улыбались. Этот контраст между хододной, звериной жестокостью к побежденным и униженным заискиванием перед победителями вообще был характерен для высших кругов японской военщины. Даже во времена своего владычества в Маньчжурии, попав в руки китайских партизан, японский офицер не стеснялся доходить до раболепия. Ну а теперь они и вовсе потеряли лицо. Неприятная это картина. "Прошу сесть!" - сказал я.
Норицунэ Симидзу был пожилой, маленький, полный, коротко стриженный человек. Несмотря на летний генеральский китель с боевым орденом, высокие желтые кавалерийские сапоги со шпорами, он не производил впечатления кадрового военного. Какая-то внутренняя вялость чувствовалась в его ответах. Возможно, это состояние являлось следствием поражения и капитуляции, но мне показалось, что оно для него естественное. Начальник штаба Кавагоэ, хотя и заметно волновался, был более собран и, как только Симидзу запинался, помогал ему точными ответами.
На допросе присутствовало много военных корреспондентов: Евгений Кригер из газеты "Известия", Борис Слуцкий из "Красной звезды" и другие товарищи. Они просили задать пленным ряд вопросов, рассчитанных на широкий круг читателей. Мы это сделали, но начали с вопросов специальных:
- Боевой и численный состав вашей армии? Симидзу и Кавагоэ ответили, что накануне войны 5-я японская армия состояла из трех пехотных дивизий - 124, 126, 135-й, двух пограничных отрядов, двух тяжелых артиллерийских полков, полка связи и других частей, общей численностью свыше 60 000 человек. После начала боевых действий в армию вошли 122-я пехотная дивизия и 1-я моторизованная бригада смертников из резерва фронта, а также 125-я и части 11-й и 128-й японских дивизий и 1-й маньчжурской пехотной дивизии, отброшенные в ее полосу ударами наших соседей - армий генералов Н. Д. Захватаева и Н. И. Крылова. По признанию пленных, управление войсками уже в первые дни осуществлялось с перебоями, а затем обстановка настолько усложнилась, что штаб армии не мог уже оперативно руководить ими.
Разведгруппа во главе со старшим лейтенантом Иваном Ефимовичем Курочкиным, войдя и город, обнаружила тщательно замаскированный, встроенный в дом пулеметный дот. Пока двое разведчиков отвлекали противника огнем из автоматов, старший лейтенант с другими бойцами пробрался в дом, подорвал взрывчаткой дверь дота и уничтожил его гарнизон. По пути, проложенному разведчиками, ворвались в город батальоны 1049-го полка Константина Васильевича Панина, а затем и 1051-й полк Михаила Фроловича Бужака.
Командир батальона Евдоким Николаевич Байбус умело организовал атаку на сильный опорный пункт в здании Восточно-Азиатского банка, сам гранатами уничтожил три пулеметные точки. Батальоны капитанов Д. И. Синдяшкина, И. П. Артеменко, Ф. И. Балобана, А. И. Иманова к трем часам пополудни овладели уже всей восточной частью города, а спустя еще два часа встретились с частями 22-й дивизии на южной окраине.
Муданьцзян был занят, но отдельные схватки на территории города продолжались до утра. Они были весьма напряженными. Достаточно сказать, что ночью большая группа японцев напала на штаб 1049-го полка, и лейтенант Петр Дмитриевич Ловушкин с группой автоматчиков, ручных пулеметчиков и снайперов в тяжелом бою спас полковое Знамя и прорвался с ним из окружения. Такое же нападение в эту ночь совершил противник и на штаб 75-го инженерно-саперного батальона. Пятеро смертников во главе с офицером проникли в разбитое бомбами здание и кинулись к знамени. Часовой ефрейтор Алексей Митрофанович Рюмшин принял неравный бой и уничтожил всех нападавших, но сам получил несколько тяжелых ранений и скончался на руках товарищей.
Все группы противника, пытавшиеся прорваться из города, стремились выйти к юго-западной его окраине, к поселкам Хайлатунь, Тудятун, Сифын, расположенным близ речных мостов, как раз напротив пригорода Эхэчжань. Здесь сгруппировались все остатки муданьцзянской группировки 5-й японской армии. До позднего вечера они предприняли несколько сильных контратак, пытаясь отбить мосты у танкистов 77-й и 257-й бригад.
Почему японцы не взорвали заранее эхэчжаньские мосты, как сделали это севернее города, под станцией Хуалинь, и на востоке, у станции Эхэ, мы можем предположить с большой долей вероятности. Мосты им требовались для того, чтобы обеспечить отход своих частей с восточного берега реки на западный. Но прорыв к переправе наших танков и встречное наступление наших соседей - частей 65-го корпуса генерала Г. Н. Перекрестова - поставили эти японские войска в тяжелое положение, вынудили в конце концов занять почти круговую оборону. Поэтому борьба за южные мосты во второй половине дня 16 августа, когда японское командование поняло, что Муданьцзян не удержать и надо отводить и собирать разгромленные войска, стала для него первоочередным делом. Оно подтянуло сюда бронепоезд, противотанковую артиллерию, отряды смертников. Первая группа танков, прорвавшаяся на западный берег, была окружена японцами. Завязался напряженный бой. Командир батальона 77-й танковой бригады капитан С. И. Мурзаев мог бы и отойти, но за спиной были мосты, которые надо было удержать любой ценой до подхода главных сил. Танки встали в оборону. Их было мало, фронт держали большой, поэтому бой разбился на отдельные схватки.
Командир роты старший лейтенант В. Н. Хрусталев отбивал вражеские атаки у поселка Тудятун. В огневой дуэли подбил полковую пушку и несколько пулеметов. А когда к танку подобрались смертники с зарядами взрывчатки, их встретили десантники сержанты И. С. Пагуда, Т. П. Меденцев, И. П. Дрофа и уничтожили в ближнем бою.
Смело вступил в бой с японским бронепоездом, имевшим четыре тяжелых орудия, экипаж танка старшего лейтенанта Смотрицкого. Герои погибли, но нанесли бронепоезду серьезные повреждения. Командир танка лейтенант Лимарев атаковал противотанковую батарею, раздавил ее, но вскоре боевая машина подорвалась на мине; обожженный, дважды раненный, с пробитой осколком левой рукой, Лимарев стойко оборонял танк от наползавших на него смертников. Зубами выдергивая предохранительную чеку, он бросал гранаты, пока не подоспела подмога. Танк младшего лейтенанта Паршикова был окружен и подбит японцами на южной окраине Муданьцзяна. К нему прорвался сквозь огонь на своем танке старший сержант Каширин, отремонтировал гусеницу и на буксире вывел поврежденную машину к мосту. Мужественно сражались экипажи лейтенантов Шарпаря, Быканова, Какоулина, Марченко, Жаворонкова.
В этом бою один из танков оторвался так далеко, что потерял даже зрительную связь с другими машинами. Вражеская артиллерия подбила боевую машину, в живых остался один стрелок-радист младший сержант Колбасин. Он выскочил из танка, вокруг была высокая кукуруза, младший сержант пополз к своим, но потерял ориентировку. А спустя некоторое время танкисты, оборонявшие мост, увидели тяжело бегущего под вражеским огнем человека. Это был младший сержант Колбасин, раненный дважды. Он рассказал, что случилось с ним, а позже ремонтники, отыскавшие подбитый танк, подтвердили его рассказ. На краю кукурузного поля они увидели трех убитых японцев и пасущуюся поблизости лошадь.
Эту лошадь и увидел Колбасин, когда выполз из кукурузы. Он с детства привык к лошадям, поэтому не раздумывая вскочил в седло, но тут же был сбит на землю винтовочным выстрелом - пуля попала в плечо. Подскочили трое японских солдат, один из них ударил лежащего штыком. Сталь только скользнула по телу, Колбасин ударил японца ногой и, завладев его винтовкой, вскочил. Работая штыком и прикладом, свалил всех троих. Опять влез на лошадь, но она была кавалерийская и не слушалась, так сказать, "деревенских" команд. Пришлось Колбасину добираться до своих пешком. Его сразу же отправили в госпиталь.
Вот только несколько эпизодов из трудной борьбы за эхэчжаньские мосты, которую вела первая прорвавшаяся по ним группа танков 77-й и 257-й бригад. Когда в этот район вышли главные силы бригад, сопротивление противника было сломлено, и его войска стали поспешно уходить по харбинской дороге на запад, к станции Хандаохэцзы. Штурмовики 251-й, истребители 32-й авиационных дивизий громили с воздуха японские колонны, С наблюдательного пункта на высотах, что западнее Муданьцзяна, хорошо просматривались железная и шоссейная дороги на Харбин. От разъезда Лагу и далее к горизонту, которого уже коснулось заходящее солнце, обе дороги представляли собой цепь громадных дымных костров. Это горела вражеская боевая техника, автомашины, трактора.
В 22.00 16 августа штаб армии отправил боевое донесение командующему 1-м Дальневосточным фронтом маршалу К. А. Мерецкову о том, что войска 1-й Краснознаменной армии овладели городом и железнодорожным узлом Муданьцзяном{49}. Только крупных складов с военным имуществом, боеприпасами, горючим и продовольствием было захвачено около 150.
Капитуляция Квантунской армии
К исходу 16 августа, планируя дальнейшее наступление, командование и штаб 1-й Краснознаменной армии могли констатировать:
1) Заранее подготовленная оборона противника прорвана на всю ее глубину, вплоть до третьего рубежа на реке Муданьцзяц.
2) 5-я японская армия разгромлена. Она лишилась значительной, если не большей, части своих тыловых складов и баз с запасами всех видов военного снабжения.
3) Пополнить такие потери в короткий срок противнику трудно. Ввод его свежих оперативных резервов в нашей полосе сомнителен, так как взломан не только противостоящий нам 1-й (Восточно-Маньчжурский) японский фронт, но и другие фронты Квантунской армии - Западно-Маньчжурский и Корейский, а также оборона 4-й отдельной (Северо-Маньчжурской) армии. Советские войска 1-го и 2-го Дальневосточных и Забайкальского фронтов, наступая по сходящимся направлениям, навстречу друг другу, рассекли Квантунскую армию на изолированные группировки, а правое крыло Забайкальского фронта глубоким клином вторглось и в Южную Маньчжурию. Полное окружение и окончательный разгром главных сил противника в Маньчжурии можно считать делом ближайших дней.
4) 1-я Краснознаменная армия сохранила полную боеспособность, но для продолжения наступательных действий в хорошем темпе необходима короткая пауза - хотя бы сутки.
Это решение было принято не без колебания. И правила военного искусства, и личный опыт требовали преследовать разгромленного противника, не давая ему и часа передышки. Однако тот же опыт говорил, что общее это положение надо прежде всего соотнести с конкретной боевой обстановкой. Стремление немедленно добить отступающего врага иногда вступает в противоречие с возможностями и состоянием своих войск. Если их боевые порядки растянулись, тылы отстали, боеприпасы и горючее израсходованы, вооружение и техника нуждаются в ремонте, если, наконец, старший начальник не даст своевременный отдых людям, утомленным предшествующими боями, - такие войска, как правило, резко снижают темпы наступления, противник может замедлить их продвижение ограниченными силами. И наоборот, даже короткий отдых с перегруппировкой и прочими необходимыми мероприятиями компенсирует паузу высокими темпами в дальнейшем.
Штаб армии рассчитал, что для приведения в порядок частей 26-го корпуса и сосредоточения к Муданьцзяну 59-го корпуса потребуется около суток. Расчет оказался правильным. Люди отдохнули, танковые бригады восполнили потери в технике за счет отремонтированных танков, 59-й корпус был на подходе и в общем боевом порядке армии становился уже вторым ее эшелоном.
Для захвата Харбина мы создали сильную армейскую подвижную группу в составе 77-й и 257-й танковых бригад (64 танка), двух самоходно-артиллерийских дивизионов (около 20 машин), 60-й истребительно-противотанковой бригады, 52-й минометной бригады, семи стрелковых батальонов из разных полков 22-й и 300-й дивизий, а также других частей. Возглавил группу командующий бронетанковыми и механизированными войсками армии полковник А. П. Иванович, а спустя сутки командование ею принял генерал А. М. Максимов. Задача группы - овладеть станцией Ханьдаохэцзы, выйти на Центральную Маньчжурскую равнину и продолжить наступление на Харбин - до встречи с передовыми частями Забайкальского фронта{50} .
К вечеру 13 августа армия возобновила наступление и на исходе дня, продвигаясь на запад вдоль Китайско-Восточной железной дороги, овладела городом Хайлиньчжень. Oт него, из долины режа Хайлинхэ, дорога вела в горы, к перевалам хребта Чжаньгуанцайлин. Предстояло преодолеть очередной горный район с высотами до 1200 метров. У нас было две дороги: правая, более короткая, которая, судя по топографическим знакам, переходила, далее в горную тропу, и левая, более длинная, тянувшаяся рядом с железнодорожной линией и повторявшая все ее крутые и многочисленные петли. На карте она выглядела "улучшенной грунтовой", а в действительности оказалась значительно хуже, чем первая. Ливневые дожди превратили ее в сплошное межгорное болото протяженностью 40 км. Десятки повозок и автомашин, брошенных отступавшим противником, торчали из трясины как знак предостережения. Наша попытка использовать дорогу для удара на Ханьдаохзцзы танками подвижной группы не удалась. Даже могучие тридцатьчетверки вязли в ней. Пришлось повернуть танки на горную тропу, на маршрут пехоты 26-гo корпуса.
Разгром под Муданьцзяном надломил войска 5-й японской армии не только физически, но есть громадными потерями в людях, технике, вооружении, но и морально. На пути к Ханьдаохэцзы, в узостях Чжаньгуанцайлинского хребта, нам пытались оказывать сопротивление лишь отдельные группы и части, в том числе 1-я моторизованная бригада смертников. Но с ними справлялись авангарды 22-я стрелковой дивизии. Замедляли темп наступления плохая горная дорога, полностью разрушенные дорожные сооружения да скученность войск армии, продвигавшихся к перевалам одной колонной - пехота и артиллерия вперемежку с танками.
18 августа, когда передовые часта армии вышли в район станции Ханьдаохэцзы, нас известили о капитуляций Квантунской армии, а вскоре началась массовая сдача в плен полков и дивизии 5-и японской армии. События, предшествовавшие этому факту, достаточно полно описаны в нашей литературе. Отмечу только, что тогда, на фронте, нам не совсем ясна была длительная пауза между заявлениями японского императорского правительства о том, что оно принимает условия капитуляции, и практическим ее осуществлением. Ведь Квантунская армия у нас на глазах теряла остатки боеспособности, и продлись боевые действия еще несколько дней, некому было бы и капитулировать - остались бы только штабы да тыловые часта.
Дипломатические маневры японского правительства, попытки выиграть время были связаны, по-видимому, и с иллюзорной надеждой на Квантунскую армию, на то, что ее войскам удастся хотя бы временно восстановить развалившийся фронт. В связи с этим напомню один документ, который характеризует создавшуюся обстановку и показывает, как реагировало на нее наше командование:
"От Генерального штаба Красной Армии
Главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке маршал Василевский 17 августа передал командующему войсками японской Квантунской армии следующую радиограмму:
"Штаб японской Квантунской армии обратился по радио к штабу советских войск на Дальнем Востоке с предложением прекратить военные действия, причем ни слова не сказало о капитуляции японских вооруженных сил в Маньчжурии.
В то же время японские войска перешли в наступление на ряде участков советско-японского фронта.
Предлагаю командующему войсками Квантунской армии с 12 часов 20 августа прекратить всякие боевые действия против советских войск на всем фронте, сложить оружие и сдаться в плен.
Указанный выше срок дается для того, чтобы штаб Квантунской армии мог довести приказ о прекращении сопротивления и сдаче в плен до всех своих войск.
Как только японские войска начнут сдавать оружие, советские войска прекратят боевые действия.
17 августа 1945 года 6.00 (по дальневосточному времени) "{51}.
Поскольку ни в этот день, ни в первой половине следующего дня командующий Квантунской армией генерал Ямада не дал ответа на эту радиограмму, командующий 1-м Дальневосточным фронтом 18 августа направил в Харбин на транспортных самолетах особоуполномоченного Военного совета фронта генерала Г. А. Шелахова в сопровождении группы десантников. Генерал Шелахов успешно выполнил свою нелегкую и опасную миссию. 120 десантников овладели харбинским аэродромом, и после переговоров с начальником штаба Квантунской армии генералом Хата и другими генералами, возглавлявшими японский 40-тысячный гарнизон, генерал Шелахов отправил их самолетом на командный пункт 1-го Дальневосточного фронта.
Таким образом, сохраняя, как говорится, "хорошую мину при плохой игре" в смысле официальном, японский генералитет в то же время не очень-то сопротивлялся пленению, когда имел к этому возможности. Словесные ухищрения, попытки сгладить тяжелое поражение и обелить виновный в нем генералитет отчетливо прослеживаются и в трофейных документах Квантунской армии. Вот приказ .No 106, в котором командующий войсками этой армии генерал Ямада был вынужден признать необходимость полной и безоговорочной капитуляции, но сделал он это в чрезвычайно туманных выражениях. Первый пункт гласил:
"Я ставлю своей задачей достижение целей прекращения военных действий путем наилучшего использования всей армии в едином направлении и при неукоснительном выполнении воли императора..."
Следующие пункты и подпункты содержат столько словесной шелухи, что при желании их можно толковать по-разному - во всяком случае, не как вынужденный шаг разгромленной армии, а как нечто вроде взаимного желания враждующих сторон "стремиться к лучшему существованию, а также добиваться знаменательной и величественной задачи прекращения боевых действий"{52}.
Известно, что приказ, в котором войска не видят определенности и твердо поставленных задач, чаще всего оказывается малодейственным. Так случилось и с приказом No 106, отданным еще 16 августа, в десять вечера. Неудивительно поэтому, что на следующий день, 17 августа, генералу Ямада пришлось повторить этот приказ в более коротких и точных формулировках{53}. А между чем события на фронте шли своим чередом, японская армия продолжала быстро распадаться, ее дивизии и полки под натиском советских войск отходили в сопки, в тайгу, теряли связь со штабами и не могли получить приказ. Непосредственным результатом этой оттяжки, многоступенчатого - от токийских дворцов до армейских штабов желания что-то выгадать в безнадежной ситуации, явилась гибель еще нескольких тысяч японских солдат на Маньчжурском театре военных действий.
В полосе 1-й Краснознаменной армии японские парламентеры появились в шесть вечера 18 августа. Разведка подвижной группы генерала А. М. Максимова встретила две японские автомашины с укрепленными на них белыми флагами. Александр Михайлович доложил по радио, что направил парламентеров к нам в сопровождении охраны во главе с капитаном В. М. Ефименко. Прибыли они в Муданьцзян под утро, старшим среди парламентеров был начальник штаба 5-й японской армии генерал Кавагоэ Сигесада. Принял я его, объявил условия капитуляции, спрашиваю:
- Все понятно?
- Все,- ответил он,- кроме слова "капитуляция". Его нет в нашем военном лексиконе, его не поймет наша армия.
- Поймет,- говорю.- Жизнь научит.
Разговор уходил в сторону от существа дела, и я напомнил генералу Кавагоэ, зачем он сюда приехал. Он закивал головой и опять за свое.
- Такого слова,- говорит,- нет и во всем японском языке.
Посмотрел я на товарищей - на Ивана Михайловича Смоликова и Константина Петровича Казакова,- сидят они, улыбаются. Говорю Кавагоэ:
- Господин генерал, насчет японского языка рассуждать мне трудно. А вот товарищи - они с вами с удовольствием потолкуют. А заодно объяснят вам письменное распоряжение, которое передадите со связным своему командующему. Сегодня же ваша армия должна полностью разоружиться и под конвоем, полковыми колоннами, отправиться на сборные пункты для пленных. Во избежание недоразумений каждой части иметь впереди знаменосца с большим белым флагом.
На этом наш разговор закончился, мои товарищи выяснили у него необходимые подробности о дислокации частей и соединений 5-й японской армии, о ее боевом и численном составе.
Вечером мы получили боевое донесение от командира 26-го корпуса генерала А. В. Скворцова. Он писал:
"...Противник в течение 19.8.45 г. частями 5-й армии проводил массовую сдачу в плен и разоружение в районе Ханьдаохэдзы. Сдались в плен: штаб 5-й армии, 126-я и 135-я пехотные дивизии, часть 124-й пехотной дивизии и остатки разгромленной 125-й пехотной дивизии, а также остальные части и подразделения обслуживания 5-й армии." На 19.00 19 августа принято около 22 000 пленных, прием их продолжается. Захвачено 63 склада с боеприпасами, около 80 автомашин, четыре танка и большое количество другого вооружения"{54}. Даже беглый взгляд на эти цифры подтверждал сложившееся в штабе 1-й Краснознаменном армии за последние дни мнение о том, что 5-я японская армия потеряла боеспособность из штатного ее состава в плен сдалась только треть солдат и офицеров. Следовательно, две трети выбыло из строя.
В общем, с противником было покончено, и беспокоили нас в этот день уже другие проблема Штаб фронта требовал как можно скорее занять Харбин, обеспечить охрану многочисленных городских промышленных предприятий и других важных объектов, в том числе двух больших железнодорожных мостов на основной коммуникационной линии между севером и югом Маньчжурии. Но подвижная армейская группа генерала А. М. Максимова запаздывала. Грунтовая дорога вдоль КВЖД от станции Яблоня и до Харбина после дождей, после прохода по ней японских отступающих колонн пришла в непригодное состояние, мосты были разрушены. Начальник штаба группы генерал Юстерник, который шел с передовым отрядом, принял верное решение. Вечером 19 августа он доложил по радио: "Гружусь на поезд, в Харбине буду утром 20.8.45 г."{55}.
Радо утром танки Юстерника, выгрузившись на станции Старый Харбин, вступили в город. Это была существенная поддержка для особоуполномоченного Военного совета фронта генерала Шелахова, который уже более полутора суток с маленьким своим десантным отрядом обеспечивал охрану мостов, электростанций, аэродрома и некоторых других объектов. Японский гарнизон - две пехотные дивизии и другие части - оставался неразоруженным, многочисленные военные склады и громадные арсеналы не были взяты под контроль.
26-й корпус генерала Скворцова продолжал форсированный марш к Харбину, в район временной своей дислокации, корпус генерала Ксенофонтова сосредоточивался в районе города Муданьцзян, станция Ханьдаохацзы. Надо было обеспечить размещение войск, правильное снабжение, санитарную проверку и обработку новых мест дислокации. Кроме того, нам поручили устройство временных лагерей для военнопленных, обеспечение их питанием, медицинским обслуживанием и т. п. Словом, с окончанием военных действии работы не убавилось ни у начальника тыла армии генерала Ивана Васильевича Сидяка, ни у члена Военного совета генерала Федора Кондратьевича Прудникова, курировавшего тыловые органы.
Командование 5-я японской армии - пять генералов и несколько старших офицеров штаба прибыли в Муданьцзян утром 20 августа, но срочные дела не позволили нам допросить их немедленно. Да и вид у них бил утомленный сказывалась долгая поездка по разбитым горным дорогам. Полковник Шиошвили вручил им список вопросов, чтобы они могли заранее подготовиться. Ответы командующего армией генерал-лейтенанта Норицунэ Симидзу, которые он дал в письменном виде, а также устные его показания сохранились в наших архивах{56} . Это помогло мне восстановить в памяти ход допроса. Он начался в десять утра в здании японской военной миссии- весьма своеобразного учреждения, двуликого, как древний Янус. Официальный лик этой миссии - представлять Японию при "великом императоре Маньчжоу-го" Генри Пу И, а лик второй и главный управлять этой марионеткой в его высшими чиновниками. Одновременно миссия и ее отделения, в том числе в Муданьцзяне, руководили всей агентурной разведкой и контрразведкой. В сером приземистом здании на главной улице города за-мышлялись и многочисленные карательные экспедиции, вроде той, которая уничтожила под Цэямусами 85 тысяч китайских крестьян вместе с их семьями. А исполнителями кровавых замыслов в Муданьцзянской провинции были войска генерала Н. Симидзу. Полагаю, и ему, и прочим генералам было от чего внутренне содрогнуться, когда конвой советских автоматчиков ввел их в военную миссию, где расположился штаб нашей армии.
Пленные кланялись и подобострастно улыбались. Этот контраст между хододной, звериной жестокостью к побежденным и униженным заискиванием перед победителями вообще был характерен для высших кругов японской военщины. Даже во времена своего владычества в Маньчжурии, попав в руки китайских партизан, японский офицер не стеснялся доходить до раболепия. Ну а теперь они и вовсе потеряли лицо. Неприятная это картина. "Прошу сесть!" - сказал я.
Норицунэ Симидзу был пожилой, маленький, полный, коротко стриженный человек. Несмотря на летний генеральский китель с боевым орденом, высокие желтые кавалерийские сапоги со шпорами, он не производил впечатления кадрового военного. Какая-то внутренняя вялость чувствовалась в его ответах. Возможно, это состояние являлось следствием поражения и капитуляции, но мне показалось, что оно для него естественное. Начальник штаба Кавагоэ, хотя и заметно волновался, был более собран и, как только Симидзу запинался, помогал ему точными ответами.
На допросе присутствовало много военных корреспондентов: Евгений Кригер из газеты "Известия", Борис Слуцкий из "Красной звезды" и другие товарищи. Они просили задать пленным ряд вопросов, рассчитанных на широкий круг читателей. Мы это сделали, но начали с вопросов специальных:
- Боевой и численный состав вашей армии? Симидзу и Кавагоэ ответили, что накануне войны 5-я японская армия состояла из трех пехотных дивизий - 124, 126, 135-й, двух пограничных отрядов, двух тяжелых артиллерийских полков, полка связи и других частей, общей численностью свыше 60 000 человек. После начала боевых действий в армию вошли 122-я пехотная дивизия и 1-я моторизованная бригада смертников из резерва фронта, а также 125-я и части 11-й и 128-й японских дивизий и 1-й маньчжурской пехотной дивизии, отброшенные в ее полосу ударами наших соседей - армий генералов Н. Д. Захватаева и Н. И. Крылова. По признанию пленных, управление войсками уже в первые дни осуществлялось с перебоями, а затем обстановка настолько усложнилась, что штаб армии не мог уже оперативно руководить ими.