Страница:
Связь моя с подполковником Романовым прерывалась часто и надолго: танки, ползавшие по обороне полка, наматывали телефонный провод на гусеницы. Одно мне было ясно видно с НП - мотопехота противника не прошла вслед за танками. Она все еще лежала в поле, и все ее попытки атаковать отбивались огнем гвардейцев.
Конечно, передний край 22-го полка в полном смысле этого слова уже не существовал. Но отдельные группы бойцов, командиров и политработников, имея в своем тылу десятки танков противника, продолжали вести ожесточенный бой с его пехотой. Одну такую группу объединил командир роты лейтенант Утешев, другие возглавили младшие лейтенанты Кривошеин, Мальцев, Серебренников, сержант Немиров, красноармейцы автоматчик Чернов и стрелок Волков, ручные пулеметчики Присяжнюк и Хромшин. А в целом геройское сопротивление этих маленьких, иногда в два-три человека, групп не позволяло вражескому командованию закрепить прорыв танков прорывом своей пехоты.
Уже в сумерках опять удалось восстановить связь с командным пунктом Романова.
- Мой КП окружен танками, веду с ними бой, - доложил он.
- Связь с передним краем имеешь?
- Имею. Там, в окопе, сидит геройский парень. Телефонист Рожков Владимир Иванович. Сидит и все мне сообщает. Держимся, товарищ генерал.
Я доложил обстановку в штаб армии: 22-й полк продолжает вести ночной бой с пехотой и танками противника на прежнем рубеже. Полк окружен и расчленен, но Романов сохраняет управление частью своих подразделений.
Вскоре я получил приказ генерала К. С. Москаленко вывести полк из окружения и занять оборону по берегу реки Большой Бурлук. Туда же были двинуты форсированным маршем главные силы 9-й гвардейской дивизии. 18-й и 31-й стрелковые полки заняли оборону в назначенном районе, а 22-й полк, выведенный ночью из окружения, был поставлен во втором эшелоне дивизии.
Мы подвели итоги дня: гвардейцы Романова подбили и сожгли 27 танков противника{34}.
В последующие дни фашистские танки и мотопехота не раз пытались форсировать Большой Бурлук, но были отбиты с большими для них потерями.
С 14 июня на всем фронте 38-й армии установилось относительное затишье. Как показали пленные, приказ перейти к обороне получили, в частности, действовавшие против нас и ближайших наших соседей 14-я танковая и 71-я пехотная немецкие дивизии. Приказ этот имел веские основания: за четыре дня наступления немецко-фашистские войска продвинулись незначительно, а потери понесли огромные. Согласно разведывательным данным, боевой состав той же 14-й танковой дивизии сократился до 50 - 60 танков{35}. Следовательно, дивизия потеряла около 100 танков. Причем 30 из них подбили и сожгли гвардейцы нашей дивизии, главным образом 22-й полк.
Подвиг этого полка был по достоинству оценен и армейским и фронтовым командованием. Боевым делам полка посвятила яркие материалы газета Юго-Западного фронта{36}. К нам приехал член Военного совета 38-й армии бригадный комиссар Н. Г. Ку-динов. Он побывал и в 22-м стрелковом полку Романова, и в 28-м артиллерийском Осипычева.
А несколько дней спустя в Гусинку, где находился КП дивизии, приехали представители фронтового командования. Мы с комиссаром Бронниковым осматривали оборону 22-го полка, стоявшего во втором эшелоне дивизии, когда неподалеку от нас остановились несколько легковых машин и бронетранспортеры с бойцами охраны. Из машины вышла группа командиров; среди них был невысокий, коренастый человек во френче и фуражке военного образца, но без знаков различия. По всему было видно, что он здесь старший. Я представился ему, он крепко пожал мне руку:
- Член Военного совета фронта Хрущев.
Никита Сергеевич попросил показать ему 22-й полк, сказал, что наслышан уже о его геройской борьбе с танковой дивизией фашистов. Мы побывали в полку, член Военного совета беседовал с бойцами и командирами, расспрашивал о подробностях боя 11 июня. Я доложил, что в этом бою более трети личного состава полка выбыло из строя, что такие потери в лучшем нашем полку сказываются на боеспособности всей дивизии. Никита Сергеевич ответил, что информирует о нуждах дивизии маршала Тимошенко и, если будет возможность, пополнение нам пришлют. И действительно, на другой же день прибыло отлично подготовленное пополнение - 500 курсантов учебного батальона.
Вслед за курсантами прибыло и артиллерийское усиление - 233-й артполк РГК и 51-й гвардейский минометный полк ("катюши"). Нам была поставлена задача наступать с форсированием реки Большой Бурлук, однако на следующий день, 18 июня, приказ о наступлении был отменен.
9-я гвардейская дивизия продолжала совершенствовать свою оборону, развивая ее в глубину и к флангам. Особенности построения противотанковой обороны подсказывала местность. Речку Большой Бурлук атакующая вражеская пехота могла преодолеть вброд, так как глубина ее от 0,5 до 2 м, а ширина не превышает 10 м. Однако берега реки сильно заболочены, и поэтому она непроходима для танков. Единственный мост на этом участке был подорван саперным взводом лейтенанта В. Н. Кезаря еще 11 июня, когда, атакуя оборону 22-го полка, 14-я немецкая танковая дивизия пыталась одновременно прорваться и в наши тылы, на восточный берег Большого Бурлука.
Теперь противник активности не проявлял. Это настораживало. Разведка наблюдением давала нам скудные сведения, так как фашисты занимали правый, высокий берег с господствующими над местностью высотами. Там, в глубине, в лощинах и оврагах, противник мог незаметно для нас сосредоточить и крупные силы танков, и артиллерию, и пехоту.
Почти ежедневно мы проводили либо разведку боем, в которой участвовало от взвода до роты стрелков, либо разведывательный поиск. Разведчики 12-й гвардейской разведроты под командованием лейтенанта А. Ф. Дмитриевского и 18-го гвардейского полка захватили несколько пленных. Их показания подтвердили, что пассивность фашистов - лишь маскировка. Вражеское командование сосредоточивало к правому флангу 38-й армии крупные силы. Помимо уже известных нам немецких дивизий - 14-й танковой и 71-й пехотной, здесь появились две новые - 60-я и 297-я пехотные.
В ночь на 21 июня мы с разрешения штаба армии подготовили залп "катюш" по точно установленному скоплению пехоты в лесистой лощине на западном берегу реки. Командир 51-го гвардейского минометного полка майор А. Д. Никонов-Шеванов сам рассчитал исходные данные для стрельбы. Ночной залп был очень эффективным. Реактивные снаряды накрыли и пехоту и склады с боеприпасами. Мощные взрывы гремели в лощине до утра, зарево пожара освещало реку. У противника поднялась паника, и, воспользовавшись ею, разведчики 18-го полка опять захватили пленных. От них мы узнали, что особенно большие потери понес располагавшийся в лощине 522-й пехотный полк 297-й немецкой дивизии.
День 21 июня прошел в напряженном ожидании. К вечеру штаб армии предупредил нас, что наступление немецко-фашистских войск начнется в ближайшие часы. Я отдал приказ: частям дивизии быть в полной готовности, всем бодрствовать, вести активную разведку, ночью иметь на переднем крае дозоры автоматчиков через каждые 100 метров. Около полуночи разведчики Дмитриевского привели в штаб дивизии очередного пленного из 191-го пехотного полка 71-й немецкой дивизии. Он подтвердил, что его дивизия заняла исходные позиции для наступления.
Доложив эти сведения в штаб армии, я позвонил соседям командирам 6-й гвардейской кавдивизии и 34-й мотострелковой бригады. И справа, у кавалеристов, и слева, у мотострелков, обстановка была напряженной. Группы фашистских автоматчиков, переходя вброд реку, пытались просочиться в глубину обороны наших соседей. Несколько взятых в плен автоматчиков оказались переодетыми в красноармейскую форму.
В три часа утра ударила вражеская артиллерия. Сотни орудийных и минометных стволов били и по переднему краю нашей дивизии, и по ее тылам. В 4.15 появились с запада первые эскадрильи "юнкерсов", они шли эшелонами, и скоро утреннее июньское небо от края до края покрылось черными крестами. Заваливаясь на крыло и включая сирены, около 150 бомбардировщиков с надрывным воем пикировали на боевые порядки дивизии. Серии бомбовых разрывов сливались с разрывами мин - и снарядов. Взрывная волна с гигантской силой раз за разом била по тройным перекрытиям блиндажей и наблюдательных пунктов, осаживая и обрушивая бревна. Окрестности затмила сплошная двадцатиметровая стена вздыбленной земли. Она не успевала опадать, подбрасываемая вверх сотнями новых одновременных разрывов.
Артобстрел и бомбардировка продолжались более двух часов. Под прикрытием огня первые цепи фашистской пехоты пошли через Большой Бурлук и атаковали оборону дивизии по всему фронту - от населенного пункта Средний Бурлук до Аркадьевки, до стыка с 34-й мотострелковой бригадой. Именно оттуда, с левого фланга, в пять утра поступил первый тревожный сигнал: в ходе вражеской артподготовки мотострелки понесли тяжелые потери и теперь отходили, обнажая наш левый фланг. Вражеская пехота захватила плацдарм на восточном берегу реки, немецкие саперы уже наводили переправу для своих танков.
Доложив мне об этом, командир 31-го полка полковник Докучаев добавил, что готовит контратаку. Я направил к нему свой резерв - учебный батальон. Стрелки и курсанты контратаковали противника и задержали его продвижение до двух часов дня. Однако локтевую связь с 34-й бригадой восстановить не удалось. Фашисты переправили танки на восточный берег реки и стали обходить наш левый фланг.
К тому времени обострилась обстановка и в центре боевых порядков дивизии, на стыке 18-го и 31-го полков. Здесь гитлеровской пехоте удалось форсировать реку и продвинуться примерно на километр к востоку. Таким образом противник охватил и правый фланг 31-го полка. Стрелки Докучаева дрались уже в полуокружении. Надо было предпринимать срочные меры и восстановить наш передний край по Большому Бур-луку, пока вражеское командование еще не успело переправить через реку танки и на этом участке.
Звоню правому соседу - командиру 3-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майору В. Д. Крюченкину, информирую о создавшейся обстановке. И хотя мы с ним подчинены разным командующим - один командарму 28, другой командарму 38, я знаю: в трудный час генерал Крюченкин всегда выручит. Внешне резковатый, он был очень хорошим товарищем, с прямым характером и открытой душой.
- Два полка фашистской пехоты пробивают мне центр, -сказал я Крюченкину. Готовлю контратаку двумя батальонами. Чувствуешь, какое соотношение сил?
- Понятно! - ответил он. - На мои танки намекаешь?
- Да. Дай хоть взвод.
- Дам больше, - сказал он. - Договорись о деталях с комбригом Скубой. Я ему позвоню.
Час спустя в мое распоряжение прибыли девять танков из 6-й гвардейской танковой бригады подполковника М. К. Скубы. Вместе со стрелками 22-го полка они контратаковали прорвавшихся-гитлеровцев. Это был стремительный и сильный удар. Пехота противника - 522-й и 524-й полки 71-й дивизии - не выдержала. Теряя оружие, немцы бежали за реку, под защиту своих танков. Мы захватили немало пленных. Передний край дивизии в центре и на правом фланге был полностью восстановлен по восточному берегу Большого Бурлука.
Однако положение на левом фланге внушало все большую тревогу. 34-я мотострелковая бригада продолжала отходить, в связи с чем был вынужден отводить на восток и растягивать боевые порядки своего 31-го полка полковник Докучаев.
К исходу дня 22 июня оборона дивизии представляла собой уже прямой угол. Его западная сторона по-прежнему твердо стояла на рубеже реки Большой Бурлук, и сражавшиеся здесь полки Романова и Кондратенко успешно отбивали все атаки противника. А южная сторона этого угла тянулась от реки на восток до станции Гусинка, до района, который еще утром считался у нас тыловым. Оборонявшиеся под Гусинкой полк Докучаева и учебный батальон вели тяжелые бои с фашистскими танками и мотопехотой, которые обошли левый фланг дивизии на глубину до 8 км.
Противник, несмотря на большие потери, продолжал сохранять громадное численное и техническое превосходство. В полосе обороны 9-й гвардейской дивизии наступали две немецкие пехотные дивизии (71-я и 297-я) и около ста танков, причем большая их часть действовала против нашего левого фланга, в образовавшемся разрыве с соседними соединениями.
Отход войск 38-й армии сопровождался упорными боями. Каждый километр продвижения на восток, к Купянску, стоил фашистской ударной группировке больших усилий. Ее танковые и моторизованные дивизии к концу первого дня наступления так и не смогли вырваться на оперативный простор, выйти к переправам на реке Оскол и создать предпосылки для окружения 38-й армии в районе Купянска. Танковый клин завяз в нашей обороне. Это подтвердила и запись в служебном дневнике начальника генерального штаба сухопутных войск гитлеровской Германии генерала Гальдера. Суммируя итоги дня 22 июня, он отметил: "Наступление "Фридрикус II" (Изюм Купянск) сначала благодаря внезапности развивалось хорошо, но потом задержалось западнее Купянска из-за встреченного здесь упорного сопротивления противника"{37}.
Наш бывший командующий, ныне Маршал Советского Союза, Кирилл Семенович Москаленко уже говорил в своих воспоминаниях о заблуждении командования гитлеровского вермахта насчет "внезапности" наступления. Надеюсь, факты, которые я привел выше, также убедительно подтверждают это. Они взяты мной из журнала боевых действий 9-й гвардейской дивизии, где на основе разведданных прослеживаются действия вражеской группировки, противостоявшей нам и ближайшим нашим соседям. Никакой внезапности в наступлении врага для нас не было. Он имел громадный численный и технический перевес. Но и это не принесло быстрого успеха.
23 июня, с утра, противник продолжил массированные танковые атаки, поддержанные непрерывными ударами бомбардировочной авиации. Он стремился любой ценой расширить и углубить клинья, вбитые накануне в оборону 38-й армии, и прорваться к Купянску, к главным переправам через Оскол.
Один такой клин был нацелен на станцию Гусинка и одноименный населенный пункт. Сюда, к левому флангу нашей дивизии, мы были вынуждены перебросить все свои резервы - вплоть до саперного батальона и 12-й разведроты. И все же фашистам удалось захватить Гусинку, их танки и мотопехота продвигались к реке Нижне-Двуречная, отсекая дивизию от главных сил 38-й армии. В еще более трудном положении оказались соседние соединения. К исходу дня 242-я, 162-я и ряд других стрелковых дивизий дрались уже в полуокружении. По распоряжению штаба фронта командующий армией генерал К. С. Москаленко начал отводить войска на восточный берег Оскола.
Последней на западном берегу реки осталась 9-я гвардейская дивизия. Отсеченная слева от главных сил своей армии, она имела прочную фланговую связь с правым соседом - 28-й армией, точнее с 3-м гвардейским кавкорпусом генерала В. Д. Крюченкина. Ему и подчинил дивизию главком Юго-Западным направлением Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко в ночь на 24 июня{38}. Вместе с кавалеристами мы еще девять суток удерживали плацдарм на западном берегу Оскола, последовательно обороняясь на рубежах двух впадающих в Оскол рек Нижне-Двуречной и Верхне-Двуречной.
Этот короткий по времени, но очень насыщенный боями период позволил мне ближе узнать генерала Крюченкина. Работать под его командованием было легко, хотя боевая обстановка складывалась чрезвычайно тяжелая. Подчеркивая этот факт, я далек от всякого рода парадоксов. Ведь известно, что, чем труднее боевая обстановка, тем более важными являются для войск личные качества их начальника. У генерала Крюченкина как руководителя требовательность к подчиненным хорошо сочеталась с доверием к ним, к их командирскому опыту и мастерству. Отдав приказ, он жестко требовал его выполнения, но никогда не опекал по мелочам, давая полный простор командирской инициативе. К этой черте его характера тесно примыкала и другая. Старый кавалерист, большой знаток своего рода войск, он, если нужно, не стеснялся посоветоваться с подчиненным ему командиром - будь то пехотинец, танкист или артиллерист. Этому я не раз был свидетелем, это я испытал и на себе.
Когда я доложил командиру корпуса, что дивизия оставила Гусинку, что левый фланг ее "повис" и танки противника заходят в тыл 18-му полку, он быстро спросил:
- Твое решение?
Отвечаю, что, на мой взгляд, цепляясь за невыгодную для нас, пехоты, и выгодную для вражеских танков открытую местность, мы только проиграем во всех отношениях. Лучше сразу отойти на рубеж реки Нижне-Двуречная, на тактически выигрышную позицию, где можно организовать надежную противотанковую оборону.
- Добро! - сказал Крюченкин. - Ночью оторвешься от противника и отведешь левый фланг к Кутьковке.
Остается добавить, что этот маневр позволил нам на целую неделю задержать продвижение противника. Закрепившись на восточном берегу Нижне-Двуречной, дивизия успешно отбила многочисленные атаки гитлеровской ударной группировки.
26 июня противник предпринял сильную атаку с целью прорвать оборону 3-го гвардейского кавкорпуса на левом его фланге, в полосе нашей дивизии. На узком участке - от Кутьковки до поселка Двуречная - гитлеровское командование сосредоточило до четырех пехотных полков и 50 - 60 танков. Трижды отбрасывали фашистов воины 22-го полка, но к вечеру в обороне образовался разрыв, вражеские танки с десантом автоматчиков ворвались в деревню Кутьковка, где находился штаб полка.
На деревенской улице, во дворах и на огородах завязался ближний бой. Командир саперного взвода лейтенант Кезарь с группой бойцов - саперов и автоматчиков в течение часа стойко оборонял штаб. Начальник химической службы полка старший лейтенант Ойгенблик собрал бойцов тыловых подразделений и повел их в контратаку. Бойцы, возглавляемые Ойгенбликом, пробились к штабу и соединились с группой Кезаря. Фашисты были выбиты из Кутьковки.
Тем временем командир полка Романов был на переднем крае. Он вывел туда машину с зенитно-пулеметной установкой и противотанковую батарею. Огонь счетверенных "максимов" осадил прорвавшуюся вражескую пехоту, батарея 45-мм пушек капитана С. П. Кузнецова подбила два танка. Бой завершила стремительная контратака батальона старшего лейтенанта Воробьева. Враг был отброшен, оборона 22-го полка полностью восстановлена.
В последующие дни гитлеровцы предприняли серию атак, сосредоточивая силы то в нашей полосе, то перед соседними соединениями. Вечером 1 июля мне позвонил генерал Крюченкин. Он сообщил, что противник вынудил отойти 6-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию и надо выровнять фронт, чтобы обезопасить тылы нашей дивизии. Командир корпуса приказал нам в течение ночи оторваться от противника и занять новый оборонительный рубеж по восточному берегу реки Верхне-Двуречная.
Собравшись накоротке в штабе, мы обсудили план отвода частей. Начальник штаба Витевский доложил, что из вражеских тылов вернулась разведгруппа Дмитриевского. Судя по всему, противник с утра перейдет в большое наступление.
Что ж, говорю, - пусть наступает. Надо заставить его поверить, что наша дивизия все еще обороняет этот рубеж. У кого и какие есть предложения?
Высказались Витевский, начальник артиллерии Полецкий, и мы сообща придумали одну военную хитрость. Я тут же доложил по телефону Крюченкину. Он наш план одобрил.
Ночью полки, совершив марш-бросок, заняли оборону по восточному берегу Верхне-Двуречной. На прежнем рубеже оставлено было прикрытие - по роте автоматчиков от каждого полка. Я сам проинструктировал их, что и как надо делать, чтобы ввести противника в заблуждение.
Всю ночь группы автоматчиков, переходя из траншеи в траншею, вели огонь. Первая часть плана удалась. Это мы поняли в пять утра, когда фашистская артиллерия, а следом за ней и "юнкерсы" начали обрабатывать наш, теперь уже опустевший передний край. Сорок минут продолжалась артиллерийско-авиационная подготовка.
Роты прикрытия отлично изобразили поспешное отступление. Причем, согласно второй части плана, автоматчики отходили не к новому переднему краю дивизии, а параллельно ему - на север. Это, видимо, тотчас заметили и доложили своему командованию и наземные наблюдатели противника, и его авиаразведка. Иначе ничем не объяснишь тот факт, что наступавшая гитлеровская пехота свернулась в батальонные колонны и двинулась за отходившими автоматчиками. Это "преследование" продолжалось до тех пор, пока колонны не вошли в зону действенного огня 28-го гвардейского артполка. Артиллеристы подполковника Ф. М. Осипычева ударили по колоннам осколочными снарядами, фашисты стали разбегаться, у них возникла паника, и в конце концов, потеряв до 500 человек убитыми, они отошли на исходные позиции.
Целых шесть часов понадобилось вражескому командованию для того, чтобы привести в порядок свои части. Только в полдень начали они новое наступление на этот раз уже на наш передний край по восточному берегу Верхне-Двуречной. Ожесточенный бой длился до вечера. Последней, шестой за день атакой фашистам удалось вклиниться в оборону дивизии и в центре, и на правом фланге, в стыке с 32-й кавалерийской дивизией.
Контратаками нам удалось локализовать прорыв на фланге, но в центре, на участке 31-го полка, обстановка оставалась критической. Здесь противника отделяли от реки Оскол 4-5 км, и он угрожал рассечь оборону дивизии надвое. Темнота прервала бой.
Мы с комиссаром Бронниковым отправились в объезд переднего края. Он поехал на правый фланг, к Романову, я в центр, к Докучаеву. Ориентируясь по звездному небу да по ракетам, взлетавшим над передним краем противника, я добрался до КП 31-го полка. Полковника Докучаева нашел в мелком, спешно отрытом окопчике. Николай Гаврилович, всегда настроенный оптимистично, любивший пошутить даже в сложной обстановке, сейчас был очень сдержан.
- Снаряды и патроны на исходе, - доложил он. - Люди предельно утомлены, вторые сутки без сна.
Мы с. ним обошли батальоны. Никто не спал. Во тьме слышалось звяканье лопат и шорох выбрасываемой земли. Бойцы работали быстро и молча. Каждый по опыту знал, что здесь, в открытой степи, устоять против танков можно только в добротном окопе.
Вернувшись на КП дивизии, я встретил Бронникова. Он рассказал о последних боевых событиях в 22-м полку. Положение там полностью восстановлено, но с боеприпасами тоже плохо.
Подхожу к телефону, чтобы связаться со штабом корпуса, но звонок оттуда меня опередил. На проводе командир корпуса. Генерал Крюченкин, выслушав мой доклад, сказал:
- Поделюсь, чем смогу, но имей в виду, боеприпасов у нас мало. Теперь слушай мой последний приказ.
- Последний?
- Да. По распоряжению штаба армии я ухожу с корпусом к Валуйкам - там еще труднее, чем здесь. Тридцать вторая кавдивизия остается твоим соседом. Ты входишь в непосредственное подчинение командующего двадцать восьмой армией. А последний мой приказ такой: артиллерию и обозы немедленно переводи на восточный берег Оскола. Ясно?
- Ясно!
Он помолчал и уже другим тоном добавил:
- В случае чего, действуй самостоятельно. Ну, до встречи!
6-й гвардейский кавкорпус снялся с переднего края и ушел в тыл. Какое-то время было тихо, но в одиннадцать вечера вдруг загремели залпы фашистской артиллерии. Противник, вопреки обыкновению, начал ночные атаки по всему фронту. Полевой телефон на КП зуммерил не переставая. Доклады из стрелковых полков сводились к одной фразе: "Веду ближний бой, патронов в обрез, держусь на штыках и гранатах". По-прежнему самый опасный у нас участок - центральный. 31-й полк Докучаева медленно подается назад, к Осколу. Отдельные группы фашистских автоматчиков, воспользовавшись темнотой, проникли в овраги, выходящие к берегу реки.
Позвонил командир 32-й кавдивизии полковник А. П. Москаленко. Противник обошел его правый фланг севернее деревни Колодезное и продвигается к селу Каменка, что на Осколе. Стремится овладеть понтонным мостом. Спрашиваю комдива:
- Связь со штабом армии имеешь?
- Нет. А ты?
- Не имею.
Надо что-то решать - и без промедления. За нами, на том берегу Оскола, никаких частей нет. Если фашисты овладеют переправами и создадут плацдарм здесь, на стыке 28-й и 38-й армий, в тяжелое положение попадут не только наши дивизии, но и обе армии. Посоветовавшись с комдивом 32-й кавалерийской, мы решили отвести части на восточный берег реки, с тем чтобы к рассвету занять там оборону.
Отдаю приказ в полки:
- Оставить прикрытие, отходить к переправам в боевых порядках.
Командиру 18-го полка полковнику Кондратенко ставлю особую задачу: его полк, как более полнокровный, должен, развертывая правый фланг, прикрыть отход дивизии.
Данила Степанович Кондратенко отлично выполнил поставленную задачу. Перед рассветом, когда и главные силы дивизии, и большая часть 18-го полка уже переправились на восточный берег Оскола, противник попытался смять прикрытие батальон старшего лейтенанта Н. С. Гальпина. Гальпин поднял бойцов в контратаку. В жестоком рукопашном бою фашисты были отброшены. Батальон присоединился к дивизии, взорвав за собой понтонную переправу. Благополучно отошла на восточный берег и 32-я кавдивизия.
Конечно, передний край 22-го полка в полном смысле этого слова уже не существовал. Но отдельные группы бойцов, командиров и политработников, имея в своем тылу десятки танков противника, продолжали вести ожесточенный бой с его пехотой. Одну такую группу объединил командир роты лейтенант Утешев, другие возглавили младшие лейтенанты Кривошеин, Мальцев, Серебренников, сержант Немиров, красноармейцы автоматчик Чернов и стрелок Волков, ручные пулеметчики Присяжнюк и Хромшин. А в целом геройское сопротивление этих маленьких, иногда в два-три человека, групп не позволяло вражескому командованию закрепить прорыв танков прорывом своей пехоты.
Уже в сумерках опять удалось восстановить связь с командным пунктом Романова.
- Мой КП окружен танками, веду с ними бой, - доложил он.
- Связь с передним краем имеешь?
- Имею. Там, в окопе, сидит геройский парень. Телефонист Рожков Владимир Иванович. Сидит и все мне сообщает. Держимся, товарищ генерал.
Я доложил обстановку в штаб армии: 22-й полк продолжает вести ночной бой с пехотой и танками противника на прежнем рубеже. Полк окружен и расчленен, но Романов сохраняет управление частью своих подразделений.
Вскоре я получил приказ генерала К. С. Москаленко вывести полк из окружения и занять оборону по берегу реки Большой Бурлук. Туда же были двинуты форсированным маршем главные силы 9-й гвардейской дивизии. 18-й и 31-й стрелковые полки заняли оборону в назначенном районе, а 22-й полк, выведенный ночью из окружения, был поставлен во втором эшелоне дивизии.
Мы подвели итоги дня: гвардейцы Романова подбили и сожгли 27 танков противника{34}.
В последующие дни фашистские танки и мотопехота не раз пытались форсировать Большой Бурлук, но были отбиты с большими для них потерями.
С 14 июня на всем фронте 38-й армии установилось относительное затишье. Как показали пленные, приказ перейти к обороне получили, в частности, действовавшие против нас и ближайших наших соседей 14-я танковая и 71-я пехотная немецкие дивизии. Приказ этот имел веские основания: за четыре дня наступления немецко-фашистские войска продвинулись незначительно, а потери понесли огромные. Согласно разведывательным данным, боевой состав той же 14-й танковой дивизии сократился до 50 - 60 танков{35}. Следовательно, дивизия потеряла около 100 танков. Причем 30 из них подбили и сожгли гвардейцы нашей дивизии, главным образом 22-й полк.
Подвиг этого полка был по достоинству оценен и армейским и фронтовым командованием. Боевым делам полка посвятила яркие материалы газета Юго-Западного фронта{36}. К нам приехал член Военного совета 38-й армии бригадный комиссар Н. Г. Ку-динов. Он побывал и в 22-м стрелковом полку Романова, и в 28-м артиллерийском Осипычева.
А несколько дней спустя в Гусинку, где находился КП дивизии, приехали представители фронтового командования. Мы с комиссаром Бронниковым осматривали оборону 22-го полка, стоявшего во втором эшелоне дивизии, когда неподалеку от нас остановились несколько легковых машин и бронетранспортеры с бойцами охраны. Из машины вышла группа командиров; среди них был невысокий, коренастый человек во френче и фуражке военного образца, но без знаков различия. По всему было видно, что он здесь старший. Я представился ему, он крепко пожал мне руку:
- Член Военного совета фронта Хрущев.
Никита Сергеевич попросил показать ему 22-й полк, сказал, что наслышан уже о его геройской борьбе с танковой дивизией фашистов. Мы побывали в полку, член Военного совета беседовал с бойцами и командирами, расспрашивал о подробностях боя 11 июня. Я доложил, что в этом бою более трети личного состава полка выбыло из строя, что такие потери в лучшем нашем полку сказываются на боеспособности всей дивизии. Никита Сергеевич ответил, что информирует о нуждах дивизии маршала Тимошенко и, если будет возможность, пополнение нам пришлют. И действительно, на другой же день прибыло отлично подготовленное пополнение - 500 курсантов учебного батальона.
Вслед за курсантами прибыло и артиллерийское усиление - 233-й артполк РГК и 51-й гвардейский минометный полк ("катюши"). Нам была поставлена задача наступать с форсированием реки Большой Бурлук, однако на следующий день, 18 июня, приказ о наступлении был отменен.
9-я гвардейская дивизия продолжала совершенствовать свою оборону, развивая ее в глубину и к флангам. Особенности построения противотанковой обороны подсказывала местность. Речку Большой Бурлук атакующая вражеская пехота могла преодолеть вброд, так как глубина ее от 0,5 до 2 м, а ширина не превышает 10 м. Однако берега реки сильно заболочены, и поэтому она непроходима для танков. Единственный мост на этом участке был подорван саперным взводом лейтенанта В. Н. Кезаря еще 11 июня, когда, атакуя оборону 22-го полка, 14-я немецкая танковая дивизия пыталась одновременно прорваться и в наши тылы, на восточный берег Большого Бурлука.
Теперь противник активности не проявлял. Это настораживало. Разведка наблюдением давала нам скудные сведения, так как фашисты занимали правый, высокий берег с господствующими над местностью высотами. Там, в глубине, в лощинах и оврагах, противник мог незаметно для нас сосредоточить и крупные силы танков, и артиллерию, и пехоту.
Почти ежедневно мы проводили либо разведку боем, в которой участвовало от взвода до роты стрелков, либо разведывательный поиск. Разведчики 12-й гвардейской разведроты под командованием лейтенанта А. Ф. Дмитриевского и 18-го гвардейского полка захватили несколько пленных. Их показания подтвердили, что пассивность фашистов - лишь маскировка. Вражеское командование сосредоточивало к правому флангу 38-й армии крупные силы. Помимо уже известных нам немецких дивизий - 14-й танковой и 71-й пехотной, здесь появились две новые - 60-я и 297-я пехотные.
В ночь на 21 июня мы с разрешения штаба армии подготовили залп "катюш" по точно установленному скоплению пехоты в лесистой лощине на западном берегу реки. Командир 51-го гвардейского минометного полка майор А. Д. Никонов-Шеванов сам рассчитал исходные данные для стрельбы. Ночной залп был очень эффективным. Реактивные снаряды накрыли и пехоту и склады с боеприпасами. Мощные взрывы гремели в лощине до утра, зарево пожара освещало реку. У противника поднялась паника, и, воспользовавшись ею, разведчики 18-го полка опять захватили пленных. От них мы узнали, что особенно большие потери понес располагавшийся в лощине 522-й пехотный полк 297-й немецкой дивизии.
День 21 июня прошел в напряженном ожидании. К вечеру штаб армии предупредил нас, что наступление немецко-фашистских войск начнется в ближайшие часы. Я отдал приказ: частям дивизии быть в полной готовности, всем бодрствовать, вести активную разведку, ночью иметь на переднем крае дозоры автоматчиков через каждые 100 метров. Около полуночи разведчики Дмитриевского привели в штаб дивизии очередного пленного из 191-го пехотного полка 71-й немецкой дивизии. Он подтвердил, что его дивизия заняла исходные позиции для наступления.
Доложив эти сведения в штаб армии, я позвонил соседям командирам 6-й гвардейской кавдивизии и 34-й мотострелковой бригады. И справа, у кавалеристов, и слева, у мотострелков, обстановка была напряженной. Группы фашистских автоматчиков, переходя вброд реку, пытались просочиться в глубину обороны наших соседей. Несколько взятых в плен автоматчиков оказались переодетыми в красноармейскую форму.
В три часа утра ударила вражеская артиллерия. Сотни орудийных и минометных стволов били и по переднему краю нашей дивизии, и по ее тылам. В 4.15 появились с запада первые эскадрильи "юнкерсов", они шли эшелонами, и скоро утреннее июньское небо от края до края покрылось черными крестами. Заваливаясь на крыло и включая сирены, около 150 бомбардировщиков с надрывным воем пикировали на боевые порядки дивизии. Серии бомбовых разрывов сливались с разрывами мин - и снарядов. Взрывная волна с гигантской силой раз за разом била по тройным перекрытиям блиндажей и наблюдательных пунктов, осаживая и обрушивая бревна. Окрестности затмила сплошная двадцатиметровая стена вздыбленной земли. Она не успевала опадать, подбрасываемая вверх сотнями новых одновременных разрывов.
Артобстрел и бомбардировка продолжались более двух часов. Под прикрытием огня первые цепи фашистской пехоты пошли через Большой Бурлук и атаковали оборону дивизии по всему фронту - от населенного пункта Средний Бурлук до Аркадьевки, до стыка с 34-й мотострелковой бригадой. Именно оттуда, с левого фланга, в пять утра поступил первый тревожный сигнал: в ходе вражеской артподготовки мотострелки понесли тяжелые потери и теперь отходили, обнажая наш левый фланг. Вражеская пехота захватила плацдарм на восточном берегу реки, немецкие саперы уже наводили переправу для своих танков.
Доложив мне об этом, командир 31-го полка полковник Докучаев добавил, что готовит контратаку. Я направил к нему свой резерв - учебный батальон. Стрелки и курсанты контратаковали противника и задержали его продвижение до двух часов дня. Однако локтевую связь с 34-й бригадой восстановить не удалось. Фашисты переправили танки на восточный берег реки и стали обходить наш левый фланг.
К тому времени обострилась обстановка и в центре боевых порядков дивизии, на стыке 18-го и 31-го полков. Здесь гитлеровской пехоте удалось форсировать реку и продвинуться примерно на километр к востоку. Таким образом противник охватил и правый фланг 31-го полка. Стрелки Докучаева дрались уже в полуокружении. Надо было предпринимать срочные меры и восстановить наш передний край по Большому Бур-луку, пока вражеское командование еще не успело переправить через реку танки и на этом участке.
Звоню правому соседу - командиру 3-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майору В. Д. Крюченкину, информирую о создавшейся обстановке. И хотя мы с ним подчинены разным командующим - один командарму 28, другой командарму 38, я знаю: в трудный час генерал Крюченкин всегда выручит. Внешне резковатый, он был очень хорошим товарищем, с прямым характером и открытой душой.
- Два полка фашистской пехоты пробивают мне центр, -сказал я Крюченкину. Готовлю контратаку двумя батальонами. Чувствуешь, какое соотношение сил?
- Понятно! - ответил он. - На мои танки намекаешь?
- Да. Дай хоть взвод.
- Дам больше, - сказал он. - Договорись о деталях с комбригом Скубой. Я ему позвоню.
Час спустя в мое распоряжение прибыли девять танков из 6-й гвардейской танковой бригады подполковника М. К. Скубы. Вместе со стрелками 22-го полка они контратаковали прорвавшихся-гитлеровцев. Это был стремительный и сильный удар. Пехота противника - 522-й и 524-й полки 71-й дивизии - не выдержала. Теряя оружие, немцы бежали за реку, под защиту своих танков. Мы захватили немало пленных. Передний край дивизии в центре и на правом фланге был полностью восстановлен по восточному берегу Большого Бурлука.
Однако положение на левом фланге внушало все большую тревогу. 34-я мотострелковая бригада продолжала отходить, в связи с чем был вынужден отводить на восток и растягивать боевые порядки своего 31-го полка полковник Докучаев.
К исходу дня 22 июня оборона дивизии представляла собой уже прямой угол. Его западная сторона по-прежнему твердо стояла на рубеже реки Большой Бурлук, и сражавшиеся здесь полки Романова и Кондратенко успешно отбивали все атаки противника. А южная сторона этого угла тянулась от реки на восток до станции Гусинка, до района, который еще утром считался у нас тыловым. Оборонявшиеся под Гусинкой полк Докучаева и учебный батальон вели тяжелые бои с фашистскими танками и мотопехотой, которые обошли левый фланг дивизии на глубину до 8 км.
Противник, несмотря на большие потери, продолжал сохранять громадное численное и техническое превосходство. В полосе обороны 9-й гвардейской дивизии наступали две немецкие пехотные дивизии (71-я и 297-я) и около ста танков, причем большая их часть действовала против нашего левого фланга, в образовавшемся разрыве с соседними соединениями.
Отход войск 38-й армии сопровождался упорными боями. Каждый километр продвижения на восток, к Купянску, стоил фашистской ударной группировке больших усилий. Ее танковые и моторизованные дивизии к концу первого дня наступления так и не смогли вырваться на оперативный простор, выйти к переправам на реке Оскол и создать предпосылки для окружения 38-й армии в районе Купянска. Танковый клин завяз в нашей обороне. Это подтвердила и запись в служебном дневнике начальника генерального штаба сухопутных войск гитлеровской Германии генерала Гальдера. Суммируя итоги дня 22 июня, он отметил: "Наступление "Фридрикус II" (Изюм Купянск) сначала благодаря внезапности развивалось хорошо, но потом задержалось западнее Купянска из-за встреченного здесь упорного сопротивления противника"{37}.
Наш бывший командующий, ныне Маршал Советского Союза, Кирилл Семенович Москаленко уже говорил в своих воспоминаниях о заблуждении командования гитлеровского вермахта насчет "внезапности" наступления. Надеюсь, факты, которые я привел выше, также убедительно подтверждают это. Они взяты мной из журнала боевых действий 9-й гвардейской дивизии, где на основе разведданных прослеживаются действия вражеской группировки, противостоявшей нам и ближайшим нашим соседям. Никакой внезапности в наступлении врага для нас не было. Он имел громадный численный и технический перевес. Но и это не принесло быстрого успеха.
23 июня, с утра, противник продолжил массированные танковые атаки, поддержанные непрерывными ударами бомбардировочной авиации. Он стремился любой ценой расширить и углубить клинья, вбитые накануне в оборону 38-й армии, и прорваться к Купянску, к главным переправам через Оскол.
Один такой клин был нацелен на станцию Гусинка и одноименный населенный пункт. Сюда, к левому флангу нашей дивизии, мы были вынуждены перебросить все свои резервы - вплоть до саперного батальона и 12-й разведроты. И все же фашистам удалось захватить Гусинку, их танки и мотопехота продвигались к реке Нижне-Двуречная, отсекая дивизию от главных сил 38-й армии. В еще более трудном положении оказались соседние соединения. К исходу дня 242-я, 162-я и ряд других стрелковых дивизий дрались уже в полуокружении. По распоряжению штаба фронта командующий армией генерал К. С. Москаленко начал отводить войска на восточный берег Оскола.
Последней на западном берегу реки осталась 9-я гвардейская дивизия. Отсеченная слева от главных сил своей армии, она имела прочную фланговую связь с правым соседом - 28-й армией, точнее с 3-м гвардейским кавкорпусом генерала В. Д. Крюченкина. Ему и подчинил дивизию главком Юго-Западным направлением Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко в ночь на 24 июня{38}. Вместе с кавалеристами мы еще девять суток удерживали плацдарм на западном берегу Оскола, последовательно обороняясь на рубежах двух впадающих в Оскол рек Нижне-Двуречной и Верхне-Двуречной.
Этот короткий по времени, но очень насыщенный боями период позволил мне ближе узнать генерала Крюченкина. Работать под его командованием было легко, хотя боевая обстановка складывалась чрезвычайно тяжелая. Подчеркивая этот факт, я далек от всякого рода парадоксов. Ведь известно, что, чем труднее боевая обстановка, тем более важными являются для войск личные качества их начальника. У генерала Крюченкина как руководителя требовательность к подчиненным хорошо сочеталась с доверием к ним, к их командирскому опыту и мастерству. Отдав приказ, он жестко требовал его выполнения, но никогда не опекал по мелочам, давая полный простор командирской инициативе. К этой черте его характера тесно примыкала и другая. Старый кавалерист, большой знаток своего рода войск, он, если нужно, не стеснялся посоветоваться с подчиненным ему командиром - будь то пехотинец, танкист или артиллерист. Этому я не раз был свидетелем, это я испытал и на себе.
Когда я доложил командиру корпуса, что дивизия оставила Гусинку, что левый фланг ее "повис" и танки противника заходят в тыл 18-му полку, он быстро спросил:
- Твое решение?
Отвечаю, что, на мой взгляд, цепляясь за невыгодную для нас, пехоты, и выгодную для вражеских танков открытую местность, мы только проиграем во всех отношениях. Лучше сразу отойти на рубеж реки Нижне-Двуречная, на тактически выигрышную позицию, где можно организовать надежную противотанковую оборону.
- Добро! - сказал Крюченкин. - Ночью оторвешься от противника и отведешь левый фланг к Кутьковке.
Остается добавить, что этот маневр позволил нам на целую неделю задержать продвижение противника. Закрепившись на восточном берегу Нижне-Двуречной, дивизия успешно отбила многочисленные атаки гитлеровской ударной группировки.
26 июня противник предпринял сильную атаку с целью прорвать оборону 3-го гвардейского кавкорпуса на левом его фланге, в полосе нашей дивизии. На узком участке - от Кутьковки до поселка Двуречная - гитлеровское командование сосредоточило до четырех пехотных полков и 50 - 60 танков. Трижды отбрасывали фашистов воины 22-го полка, но к вечеру в обороне образовался разрыв, вражеские танки с десантом автоматчиков ворвались в деревню Кутьковка, где находился штаб полка.
На деревенской улице, во дворах и на огородах завязался ближний бой. Командир саперного взвода лейтенант Кезарь с группой бойцов - саперов и автоматчиков в течение часа стойко оборонял штаб. Начальник химической службы полка старший лейтенант Ойгенблик собрал бойцов тыловых подразделений и повел их в контратаку. Бойцы, возглавляемые Ойгенбликом, пробились к штабу и соединились с группой Кезаря. Фашисты были выбиты из Кутьковки.
Тем временем командир полка Романов был на переднем крае. Он вывел туда машину с зенитно-пулеметной установкой и противотанковую батарею. Огонь счетверенных "максимов" осадил прорвавшуюся вражескую пехоту, батарея 45-мм пушек капитана С. П. Кузнецова подбила два танка. Бой завершила стремительная контратака батальона старшего лейтенанта Воробьева. Враг был отброшен, оборона 22-го полка полностью восстановлена.
В последующие дни гитлеровцы предприняли серию атак, сосредоточивая силы то в нашей полосе, то перед соседними соединениями. Вечером 1 июля мне позвонил генерал Крюченкин. Он сообщил, что противник вынудил отойти 6-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию и надо выровнять фронт, чтобы обезопасить тылы нашей дивизии. Командир корпуса приказал нам в течение ночи оторваться от противника и занять новый оборонительный рубеж по восточному берегу реки Верхне-Двуречная.
Собравшись накоротке в штабе, мы обсудили план отвода частей. Начальник штаба Витевский доложил, что из вражеских тылов вернулась разведгруппа Дмитриевского. Судя по всему, противник с утра перейдет в большое наступление.
Что ж, говорю, - пусть наступает. Надо заставить его поверить, что наша дивизия все еще обороняет этот рубеж. У кого и какие есть предложения?
Высказались Витевский, начальник артиллерии Полецкий, и мы сообща придумали одну военную хитрость. Я тут же доложил по телефону Крюченкину. Он наш план одобрил.
Ночью полки, совершив марш-бросок, заняли оборону по восточному берегу Верхне-Двуречной. На прежнем рубеже оставлено было прикрытие - по роте автоматчиков от каждого полка. Я сам проинструктировал их, что и как надо делать, чтобы ввести противника в заблуждение.
Всю ночь группы автоматчиков, переходя из траншеи в траншею, вели огонь. Первая часть плана удалась. Это мы поняли в пять утра, когда фашистская артиллерия, а следом за ней и "юнкерсы" начали обрабатывать наш, теперь уже опустевший передний край. Сорок минут продолжалась артиллерийско-авиационная подготовка.
Роты прикрытия отлично изобразили поспешное отступление. Причем, согласно второй части плана, автоматчики отходили не к новому переднему краю дивизии, а параллельно ему - на север. Это, видимо, тотчас заметили и доложили своему командованию и наземные наблюдатели противника, и его авиаразведка. Иначе ничем не объяснишь тот факт, что наступавшая гитлеровская пехота свернулась в батальонные колонны и двинулась за отходившими автоматчиками. Это "преследование" продолжалось до тех пор, пока колонны не вошли в зону действенного огня 28-го гвардейского артполка. Артиллеристы подполковника Ф. М. Осипычева ударили по колоннам осколочными снарядами, фашисты стали разбегаться, у них возникла паника, и в конце концов, потеряв до 500 человек убитыми, они отошли на исходные позиции.
Целых шесть часов понадобилось вражескому командованию для того, чтобы привести в порядок свои части. Только в полдень начали они новое наступление на этот раз уже на наш передний край по восточному берегу Верхне-Двуречной. Ожесточенный бой длился до вечера. Последней, шестой за день атакой фашистам удалось вклиниться в оборону дивизии и в центре, и на правом фланге, в стыке с 32-й кавалерийской дивизией.
Контратаками нам удалось локализовать прорыв на фланге, но в центре, на участке 31-го полка, обстановка оставалась критической. Здесь противника отделяли от реки Оскол 4-5 км, и он угрожал рассечь оборону дивизии надвое. Темнота прервала бой.
Мы с комиссаром Бронниковым отправились в объезд переднего края. Он поехал на правый фланг, к Романову, я в центр, к Докучаеву. Ориентируясь по звездному небу да по ракетам, взлетавшим над передним краем противника, я добрался до КП 31-го полка. Полковника Докучаева нашел в мелком, спешно отрытом окопчике. Николай Гаврилович, всегда настроенный оптимистично, любивший пошутить даже в сложной обстановке, сейчас был очень сдержан.
- Снаряды и патроны на исходе, - доложил он. - Люди предельно утомлены, вторые сутки без сна.
Мы с. ним обошли батальоны. Никто не спал. Во тьме слышалось звяканье лопат и шорох выбрасываемой земли. Бойцы работали быстро и молча. Каждый по опыту знал, что здесь, в открытой степи, устоять против танков можно только в добротном окопе.
Вернувшись на КП дивизии, я встретил Бронникова. Он рассказал о последних боевых событиях в 22-м полку. Положение там полностью восстановлено, но с боеприпасами тоже плохо.
Подхожу к телефону, чтобы связаться со штабом корпуса, но звонок оттуда меня опередил. На проводе командир корпуса. Генерал Крюченкин, выслушав мой доклад, сказал:
- Поделюсь, чем смогу, но имей в виду, боеприпасов у нас мало. Теперь слушай мой последний приказ.
- Последний?
- Да. По распоряжению штаба армии я ухожу с корпусом к Валуйкам - там еще труднее, чем здесь. Тридцать вторая кавдивизия остается твоим соседом. Ты входишь в непосредственное подчинение командующего двадцать восьмой армией. А последний мой приказ такой: артиллерию и обозы немедленно переводи на восточный берег Оскола. Ясно?
- Ясно!
Он помолчал и уже другим тоном добавил:
- В случае чего, действуй самостоятельно. Ну, до встречи!
6-й гвардейский кавкорпус снялся с переднего края и ушел в тыл. Какое-то время было тихо, но в одиннадцать вечера вдруг загремели залпы фашистской артиллерии. Противник, вопреки обыкновению, начал ночные атаки по всему фронту. Полевой телефон на КП зуммерил не переставая. Доклады из стрелковых полков сводились к одной фразе: "Веду ближний бой, патронов в обрез, держусь на штыках и гранатах". По-прежнему самый опасный у нас участок - центральный. 31-й полк Докучаева медленно подается назад, к Осколу. Отдельные группы фашистских автоматчиков, воспользовавшись темнотой, проникли в овраги, выходящие к берегу реки.
Позвонил командир 32-й кавдивизии полковник А. П. Москаленко. Противник обошел его правый фланг севернее деревни Колодезное и продвигается к селу Каменка, что на Осколе. Стремится овладеть понтонным мостом. Спрашиваю комдива:
- Связь со штабом армии имеешь?
- Нет. А ты?
- Не имею.
Надо что-то решать - и без промедления. За нами, на том берегу Оскола, никаких частей нет. Если фашисты овладеют переправами и создадут плацдарм здесь, на стыке 28-й и 38-й армий, в тяжелое положение попадут не только наши дивизии, но и обе армии. Посоветовавшись с комдивом 32-й кавалерийской, мы решили отвести части на восточный берег реки, с тем чтобы к рассвету занять там оборону.
Отдаю приказ в полки:
- Оставить прикрытие, отходить к переправам в боевых порядках.
Командиру 18-го полка полковнику Кондратенко ставлю особую задачу: его полк, как более полнокровный, должен, развертывая правый фланг, прикрыть отход дивизии.
Данила Степанович Кондратенко отлично выполнил поставленную задачу. Перед рассветом, когда и главные силы дивизии, и большая часть 18-го полка уже переправились на восточный берег Оскола, противник попытался смять прикрытие батальон старшего лейтенанта Н. С. Гальпина. Гальпин поднял бойцов в контратаку. В жестоком рукопашном бою фашисты были отброшены. Батальон присоединился к дивизии, взорвав за собой понтонную переправу. Благополучно отошла на восточный берег и 32-я кавдивизия.