Бэлоу Мэри. Настоящая любовь

   Правда, уезжать он не хотел. Он уже давно думал о Тегфане почти как о личной собственности. Ведь это он добился теперешнего процветания поместья, создав себе репутацию и заслужив уважение почти всех землевладельцев в Кармартеншире. И он не хотел начинать заново где-то в другом месте.
   Ему казалось несправедливым, что всю жизнь он чей-то управляющий, что у него нет собственной земли. Но жизнь вообще несправедлива, а он никогда не жаловался и не сожалел о том, чему не суждено быть. Он начал верить, что граф Уиверн никогда не захочет жить здесь. Ведь у хозяина два огромных поместья в Англии, и всем известно, что он предпочитает жить в Лондоне, а не в деревне.
   Харли любил помечтать, что Тегфан принадлежит ему. Для него не имело значения, что он получает жалованье, а не весь доход. Деньги никогда особенно не интересовали его, если их хватало на необходимое.
   Но Уиверн вернулся и, похоже, собирается остаться. А в последнее время хозяин стал жестче, превратившись в сурового лорда, каких привыкли видеть в этой части Британских островов. Именно Уиверн, а никто другой, обсуждал с сэром Гектором Уэббом и другими землевладельцами необходимые меры против угрозы, которую несли с собой бунты Ребекки. Уиверн, а никто другой, разговаривал с констеблями, планировал с ними стратегию борьбы.
   Вначале Харли надеялся, что Уиверн вернется в скором времени в Англию. Он до сих пор не потерял этой надежды, хотя с каждым днем она становилась все призрачнее. И он надеялся найти способ вновь доказать свою значимость. Если бы только ему удалось расставить ловушку для черни, особенно для так называемого Ребекки! Время от времени он мысленно возвращался к тому разговору с сэром Гектором, когда баронет предложил ему найти осведомителя.
   Харли проводил свой выходной с Сирис. Это был прекрасный, теплый день. Они отправились с корзинкой для пикника на холмы, но не покидали территории парка Тегфана, чтобы побыть вдвоем. В такой ясный день и в такой компании он не мог думать серьезно об осведомителях, бунтах и даже о собственных неприятностях. Он выбросил все из головы, решив подумать об этом в другой раз.
   – А теперь ответь мне, – сказал он, растянувшись на траве, после того как они расправились с едой. Одной рукой он прикрыл глаза от солнца, а другой потянулся к ее руке. Она сидела на траве рядом с ним, подогнув колени и скромно расправив платье так, чтобы он даже мельком не увидел ее лодыжки. – Ты сама приготовила все эти кексы и печенье или твоя мама? – Харли улыбнулся, но не отвел руку от лица, чтобы взглянуть на нее.
   – Я все испекла сама, – чопорно ответила она. – Мама была занята, варила сыры. А ты думал, что я неумеха?
   – Никогда, – сказал он. Он уже давно старался не влюбиться в нее. Когда он начал подумывать о том, чтобы уйти с теперешней должности, ему тут же пришла мысль поехать в Англию и найти более подходящую невесту. Родителям не пришлась бы по душе валлийская крестьянка в качестве невестки. Как-никак дед у него был бароном. – Иди сюда.
   Она повернула голову, чтобы взглянуть на него, и он отвел руку от глаз. Потянул ее за руку и свободной рукой обхватил за талию. Она упала ему на грудь довольно неловко, но поцеловала так же мило, как всегда, сомкнутыми мягкими губами. Почувствовав знакомое волнение в крови, он обхватил ее, перевернул на спину, а сам склонился над ней.
   – Готов поклясться на целой пачке валлийских библий, – сказал он, – что считаю тебя лучшим кондитером во всем Уэльсе. Ты выйдешь за меня замуж?
   Он сам удивился своему вопросу, но отрекаться от него не собирался. Под его взглядом глаза у нее округлились, наполнились печалью и слезами. Он почувствовал болезненный укол, потому что она собиралась отказать ему. Это все кузнец, подумал он. Он не знал, что там произошло, но все дело в кузнеце.
   – Я бы очень этого хотела, Мэтью, – тихо произнесла она. Он смотрел на нее во все глаза. До сих пор он даже не осознавал, как одинока его жизнь. В своем воображении он рисовал ее, хорошенькую и аккуратную, в собственном доме: она ждет его после работы, и в доме вкусно пахнет обедом, а по вечерам сидит рядом с ним у камина и занимается рукоделием. А в супружеской постели готова подарить ему свои ласки. По утрам целует его на прощание. И как он мог думать, что с него довольно редких походов в бордели и никакой спутницы в жизни ему не нужно?
   Он поцеловал ее, проведя языком по мягким губам. Они дрожали и чуть раскрылись, хотя зубы были стиснуты. Он ласкал ее грудь через платье – прелестную, полную, упругую грудь. И, прижав ладонь к ее животу, а потом чуть ниже, почувствовал, какой от нее идет жар. Она вдруг напряглась, но потом снова обмякла.
   Не отнимая руки, он поднял голову и посмотрел в зардевшееся лицо.
   – Ты девственница, Сирис? – спросил он, не зная, что почувствует, если услышит отрицательный ответ.
   – Да, – прошептала она.
   Он чуть сильнее надавил рукой.
   – Позволь показать тебе, как приятно будет лишиться невинности, – сказал он. – Здесь, Сирис, на теплом солнце. А в воскресенье в церкви сделают первое оглашение.
   Он увидел, как она прикусила губу, пытливо вглядываясь ему в лицо.
   – Если это очень важно для тебя, Мэтью, – сказала она. – Но если тебе все равно, я бы предпочла подождать.
   – Супружеской постели? – Это действительно было для него очень важно. Он весь горел от желания, и отступить теперь значило вытерпеть несколько минут острой боли. К тому же она не сказала «нет». И он постарается сделать так, чтобы ей было приятно. Он знал как, хотя до сих пор не имел дела с девственницами. – Ну значит, так тому и быть.
   Он лег на спину рядом с ней и снова прикрыл глаза рукой, пытаясь переключить свои мысли на что-то другое.
   – Спасибо, Мэтью, – проговорила она.
   – Что тебе известно о мятежах Ребекки? – спросил он.
   – Ничего, – чересчур поспешно ответила она, словно задохнувшись.
   Ага!
   – Вполне вероятно, – продолжил он, – что в Глиндери, как и повсюду, есть бунтари.
   – Нет, – сказала она. – Я так не думаю, Мэтью. Я бы знала. У нас все тихо. Здесь все предпочитают следовать закону. Ни у кого нет причин поступать так глупо.
   Ему причинила боль мысль, что она солгала, после того как согласилась стать его женой. Хотя он предполагал, что так оно и будет. Вообще не стоило затевать этот разговор. Да он и не хотел. И продолжать не собирается. Нужно отвести ее домой. Если задержаться здесь подольше, ее родители могут вообразить, будто он делает то, о чем только что просил ее.
   – Наверное, ты права, – сказал он. – Я то же самое сказал Уиверну. Зря только констеблей здесь держим, сказал я, когда они могли бы пригодиться в другом месте.
   – Да, – подтвердила она, – это неразумно.
   – Все эти бунтари не местные, – продолжил Харли, – как и их Ребекка. Кто-то решил, что прошлой ночью у них будет очередная вылазка. Однако некоторым из нас почти достоверно известно, что поход намечен на сегодняшнюю ночь. Для них приготовлена ловушка, о которой они даже не подозревают. У графа Уиверна есть один или два надежных осведомителя, и мы точно знаем, где будет нанесен следующий удар. Бунтарей радушно встретят. Думаю, нам удастся поймать по крайней мере зачинщиков – Ребекку, Шарлотту или какую-нибудь другую из так называемых дочерей. Сегодня со всем этим будет покончено, мы зло пресечем в корне. Хорошо, что среди головорезов нет никого из жителей Тегфана.
   Нет, ему не показалось. Он держал ее руку, которая вдруг стала холодной и липкой. Он рассвирепел и на нее, и на себя за то, что испортил такой день. Значит, все-таки сегодня ночью. Он угадал правильно. Кого она захочет предупредить? Кузнеца? Наверное, проведет сегодня тревожную ночь, воображая засады и ловушки, куда могут угодить ее знакомые.
   Он жалел, что устроил ей такое испытание. Когда она станет его женой, будет лучше, если он увезет ее отсюда, чтобы не пришлось ни с кем делиться ее преданностью. Когда она станет его женой, она будет принадлежать только ему. Целиком. Он хочет, чтобы вся ее преданность и любовь принадлежали ему одному.
   Его неожиданно осенило. А что, если все-таки продолжить проверку? Если он прав, если он действительно сильно ее напугал, то она захочет предупредить кого-нибудь, и тогда он с легкостью узнает имя хотя бы одного сторонника Ребекки. Впрочем, будет трудно доказать, что она зашла к этому человеку именно для того, чтобы предупредить об опасности. Харли нахмурился. Нужно будет постараться не дать ей возможности предупредить кого-нибудь слишком рано. Если поход действительно намечен на сегодня, а она не успеет предупредить своих друзей, то хватит ли у нее смелости пойти за ними в надежде предотвратить катастрофу? Или ей все равно? Он так не думал. Если повезет, она приведет его вместе с констеблями и, возможно, вместе с Уиверном к заставе, где соберутся бунтовщики, к самому Ребекке. И он, Мэтью Харли, будет главным виновником торжества.
   Но тогда получится так, будто Сирис устроила ловушку своим односельчанам, а он воспользовался этим. А ведь он любит Сирис. Харли горько пожалел, что вообще затронул эту тему в разговоре.
   Он поднялся с земли и несколько секунд разглядывал склон, по которому им предстояло спуститься к дому. Затем повернулся и протянул ей руку.
   – Мне пора отвести тебя домой, Сирис, – произнес он.
   – Да. – Она позволила ему помочь ей встать и, торопливо отряхнув травинки с юбки, подобрала пустую корзинку. Лицо у нее побелело как полотно. Даже губы стали белыми.
   – Сначала мы заглянем в Тегфан, – сказал он. – Мне кое-что нужно там сделать. Это займет всего несколько минут. А затем домой. – Он улыбнулся. – Я зайду с тобой, и мы объявим родителям нашу новость, хорошо?
   – Да, Мэтью. – Она сделала жалкую попытку улыбнуться.
   Когда он окажется в доме ее отца, его наверняка пригласят остаться. Он так и сделает, причем засидится подольше, несмотря на риск вызвать неудовольствие будущих родственников. И тогда она не успеет предупредить бунтарей, чтобы они отказались от сегодняшней вылазки.

Глава 20

   Этой ночью то наступала кромешная тьма, то прояснялось. Еще с вечера по небу шли густые тучи, хотя и не сплошным ковром. Иногда между ними светили звезды и луна, иногда небо затягивалось.
   Идрис Парри не спеша поднимался на холм к себе домой. Время от времени он пинал камни, а потом вспомнил, что на нем новые ботинки, которые ему велели носить аккуратно. Мальчик остановился, чтобы снять их и повесить за шнурки через плечо. Все равно ходить босиком ему было удобнее.
   Как это скучно быть девятилетним! Вот было б здорово, если бы его приняли как взрослого в войско Ребекки. Несправедливо, что там только мужчины… и миссис Эванс. Он почти совсем решился пойти, наблюдая за торопливыми тайными сборами, но такого маленького мальчишку сразу бы заметили, даже самой темной ночью, и тотчас послали бы домой. Или еще хуже, позвали бы его отца, а тот спустил бы с него штаны и отшлепал как следует на глазах у всех. На глазах у Ребекки.
   Ребекка был кумиром Идриса Парри. Прежде чем отправиться к месту сбора, Идрис прятался снаружи егерской сторожки, где ему пришлось терпеливо ждать больше часа, пока не приехал Ребекка и не забрал скатку. Еще в первый раз Идрису здорово повезло: он видел, как Ребекка возвращается в сторожку в полном облачении. Иначе как бы он узнал, кто скрывается под маской?
   Теперь же ничего не оставалось, как вернуться домой и лечь спать, пока Ребекка, его папа и почти все мужчины округи ушли из дома и так здорово проводят сейчас время.
   Внезапно Идрис остановился и, сойдя с тропы, присел на корточки. Слух обострился, глаза вглядывались в темноту. Он достаточно часто совершал ночные вылазки, промышляя браконьерством в чужих владениях, чтобы почуять чье-то присутствие неподалеку. Вот и теперь какой-то человек был совсем рядом. Идрис довольно долго шел, не обращая внимания на то, где он находится, поэтому сейчас ему пришлось оглядеться по сторонам, чтобы сориентироваться. Он увидел, что успел дойти до тропы, ведущей на ферму мистера Вильямса.
   Мальчику не понадобилось и нескольких минут, чтобы бесшумно проделать короткий путь и выяснить, кто же еще, кроме него, здесь бродит по ночам. Это был один из констеблей, что прибыли в Тегфан. Идрис видел, как он вместе с остальными разговаривал с графом – с Ребеккой. Вот так штука! Но что этот человек делает здесь? Неужели надеется поймать мистера Вильямса, когда тот отправится к Ребекке? Папа говорил, что мистер Вильямс не может пойти со всеми из-за больных ног.
   И тут Идрис услышал шаги и припал к земле, чтобы его не заметили. Кто-то шел от фермы. Если это был мистер Вильямс, то все равно он уже опоздал присоединиться к Ребекке. Но это оказался мистер Харли. Он теперь ухаживал за мисс Вильямс, хотя ей больше нравился мистер Рослин.
   Мистер Харли остановился и тихо заговорил:
   – Ты здесь, Лейвер?
   – Да, – так же тихо ответил констебль.
   – Я должен поторопиться, чтобы предупредить Уиверна, – сказал мистер Харли. – Возможно, ему удастся собрать еще констеблей. Думаю, я не ошибся. Это произойдет сегодня ночью. Следуй за ней, если она выйдет из дома. Не упускай ее из виду. Готов побиться об заклад, она попытается предупредить кого-то или, еще лучше, отправится на место сбора, чтобы предупредить всех. Я тебя сразу догоню.
   – Слушаюсь, сэр, – сказал констебль. – Тут недавно прошли двое, мужчина и паренек. Поздновато, чтобы идти в гости.
   – Да, в самом деле, – согласился мистер Харли. – Я скоро вернусь, Лейвер. – И он начал спускаться с холма.
   Наверное, это были папа и миссис Эванс, подумал Идрис. Но кто тогда должен был выйти из дома? Кто должен был привести мистера Харли и констеблей к Ребекке и его сторонникам? Мисс Вильямс? Но мисс Вильямс не одобряет разрушения застав. Конечно, ей нравится мистер Рослин, а Идрис знает, кто такая Шарлотта. Неужели мистер Харли использует мисс Вильямс, чтобы она привела его к Ребекке?
   Ребекку, если поймают, сошлют на край света до конца жизни, закуют в кандалы, будут бить кнутом и заставлять делать самую тяжелую работу. Это как-то раз сказал отец, а Идрис услышал. И то же самое произойдет с его отцом, хотя будет длиться не так долго. И с мистером Рослином, и с мистером Харрисом, и мистером Оуэном, и миссис Эванс. Идриса охватила паника, словно ему на затылок легла тяжелая огромная рука.
   И тут появилась Сирис Вильямс. Одной рукой она вцепилась в шаль на плечах, другой придерживала юбку перед собой, чтобы не запутаться в ней, торопливо сбегая по тропе. Она спешила вниз, освещенная лунным светом, пробивавшимся между облаками. А констебль следовал за ней как тень.
   Идрис сразу успокоился. Он знал, где Ребекка встречается со своими людьми, – подслушал, как Шарлотта тихо сообщал кое-кому, в каком направлении им предстоит выступить. Идрис точно не знал, о какой заставе идет речь, но догадывался. Он окажется там, прежде чем нагрянут преследователи. И всех спасет.
   Все-таки он пригодится Ребекке.
   Мальчик вскочил и, так и не надев ботинок, помчался по холму, не разбирая дороги. Только четверть часа спустя, когда уже было слишком поздно, он вдруг понял, что мысли его работали не совсем ясно, иначе он бы догадался споткнуться и с шумом и хохотом упасть за спиной у мисс Вильямс, а затем начать громко болтать с ней, чтобы, улучив удобную минутку, тихо предупредить, что за ней следят.
   Но теперь было поздно. Он поспешил дальше.
   И что случится, когда мистер Харли примется искать графа Уиверна? Но Идрис решил пока об этом не думать.
   Этой ночью Ребекка соблюдал особую осторожность. Следуя приказу, констебли, прибывшие в поместье, должны были устроить засады на нескольких постах к югу и востоку от Тегфана. Но операция не отличалась слаженностью. Хотя лорды сговорились действовать вместе, никто из них не принял руководство на себя. Констебли были расквартированы в нескольких поместьях, и некоторые землевладельцы предпочитали действовать самостоятельно, а не слушаться приказов людей, которые знали не больше их, где в следующий раз объявится Ребекка.
   Поэтому не было никакой уверенности в том, что, оказавшись к западу от Тегфана, не наткнешься на оружейный ствол.
   Герейнт должен был думать о безопасности нескольких сотен мужчин… и по крайней мере одной женщины. В эту ночь он заметил Марджед почти сразу, хотя она не подходила близко и ни разу не взглянула на него. Он не мог себе позволить думать о Марджед, пока предстоящее дело не будет благополучно завершено, или представлять, как повезет ее домой. Или займется с ней любовью.
   Он решительно приказал себе не думать о ней.
   У первой заставы все прошло благополучно. За воротами никого не оказалось, кроме хромоногого сторожа, который сообщил Ребекке, что готов отдать на ее милость и свой домик, и заставу, лишь бы она не тронула его.
   – Чертовы ворота, – сказал он, грозя кулаком в сторону тех, что должен был охранять. – От них больше беды, чем пользы. Мне приходится сносить столько оскорблений, что никаких денег это не стоит. А в доме столько щелей, что мне иногда кажется, будто я сплю посреди дороги.
   Он вызвал дружный взрыв смеха у тех, кто расслышал его слова, когда он предложил помочь им снести все к чертовой матери, но никто не был настолько глуп, чтобы доверить ему топор или дубину.
   Совсем иначе получилось у второй заставы. Она располагалась ближе к Тегфану, а ее сторож какое-то время жил в Глиндери, прежде чем наняться на эту службу. Шарлотта предупредил всех жителей Глиндери, чтобы они как следует замазали лица и держались от домика подальше, пока сторож не уйдет. Такое предупреждение следовало каждый раз для тех, кто жил поблизости от намеченной к сносу заставы.
   Оставалась еще одна проблема. Люди, которых послали вперед на разведку, что делалось каждый раз, вернулись и сообщили, что в доме прячутся два констебля с ружьями.
   Среди тех, кто находился рядом с Ребеккой, когда он выслушивал это сообщение, начался ропот недовольства. Видимо, им придется отступить и вернуться сюда в другой раз.
   – Мы найдем другую заставу, мать, – громко произнесла одна из «дочерей», чтобы вернуть смелость людям. – Их здесь поблизости много.
   – Сегодня мы уже разрушили одну, – вторила ей другая «дочь», – этого довольно, чтобы вызвать серьезное беспокойство. Мы последуем за тобой в другой раз.
   Ребекка поднял руки, и наступила тишина. Ради этой минуты Герейнт возглавил мятеж. Возможно, вскоре все оставшиеся заставы будут окружены вооруженной охраной. Если его войско сейчас повернет назад – несколько сотен безоружных мужчин, испугавшихся двух человек с ружьями, – значит, война проиграна. И все же он отвечал за жизнь всех этих людей.
   – Дети мои, – сказал Ребекка, – мы отстаиваем наше право на свободу – свободу передвижения по собственной стране, свободу от гнета хозяев земли, которые готовы взвалить на нас непосильную ношу налогов и податей под всевозможными предлогами. На этой дороге стоит застава, которая мешает вашей матери. Сокрушить ее будет нелегко, потому что ее охраняют два человека, у которых есть ружья. Неужели они нас запугают?
   – Нет! – решительно заявили несколько смельчаков. Им вторил одобрительный хор. Герейнт знал, что стоило ему потребовать и они снесут ради него ворота, оставив после себя несколько трупов. Ребекка не опустил рук.
   – Мы окружим заставу, – сказал он. – Но нас никто не должен ни видеть, ни слышать. Вы будете ждать, дети мои, подальше от чужих глаз и в полной тишине, пока ваша мать будет говорить. Вы не покажетесь из укрытия и не станете подвергать себя опасности до тех пор, пока я не подам сигнал. Понятно?
   – Да, мать, – сказал Шарлотта, а мужчины вокруг одобрительно загудели.
   – Тогда ступайте, – заявил Ребекка. – Мои «дочери» отведут вас. Я подожду десять минут.
   Он медленно опустил руки и наблюдал, как его дети уходят в темноту, подчиняясь железной дисциплине. Ребекка не раз обсуждал подобную ситуацию с «дочерьми» и все спланировал. Теперь настала пора проверить, сработает ли его план.
   Шарлотта была одной из «дочерей», которая осталась рядом с Ребеккой. Тут же стояли мужчины… и одна женщина… из Глиндери. Марджед не ушла со всеми. Наверное, оставаться здесь было опасно, но Герейнт почувствовал необходимость видеть ее. Он задумался, глядя на Марджед, но сразу понял, что бесполезно приказывать ей уйти со всеми.
   Она посмотрела на него, и впервые их взгляды встретились. Он увидел, как в темноте блеснули ее зубы.
   Черт бы побрал эту женщину – ей нравилось все это.
   Она знала, что ей нужно бояться. Возможно, она действительно немножко трусила. В группе, собравшейся вокруг Ребекки и Аледа, единственных всадников, чувствовалось почти осязаемое напряжение. Несколько сотен остальных мужчин растворились в темноте, образовав широкий молчаливый круг, сковавший кольцом ворота и домик, в котором спрятались двое мужчин с оружием.
   Впервые возникла реальная опасность. Некоторых поймают, некоторых убьют. И все же, вместо того чтобы отступить, они вознамерились идти на штурм.
   Но она не боялась. Почти не боялась. Ребекка восседал на коне такой спокойный и уверенный. И она верила ему. Возможно, глупо так слепо верить человеку с самой первой секунды знакомства, когда еще не было и намека на личные чувства. Но она действительно верила ему. И вместо отупляющего страха испытывала сейчас подъем в предчувствии приключения.
   Она впервые встретилась с ним взглядом и поняла, несмотря на маску, что он раздумывает, как поступить с ней – посоветовать или приказать ей отправиться домой, прочь от опасности. Но она также поняла, что он не скажет ни слова. Он теперь знает, что она откажется уйти, а необходимость безоговорочного подчинения всех до единого участника похода поставит его в неловкое положение. И поэтому он промолчит. Они виделись всего-то два раза, но очень хорошо понимали друг друга. Она улыбнулась ему.
   Он заметил ее, он думал о ее безопасности, и он уважал ее право решать самой, как поступать. Большего ей и не нужно. Он дал ясно понять, что не хочет продолжать с ней отношения. Но он также проявил о ней заботу. И еще раз подтвердил, что она не безразлична ему, этим единственным, задумчивым взглядом.
   Нет, она почти не боялась. Только слышала биение собственного сердца, пока молчаливо ждала с остальными. Даже Ребекка и Алед не проронили ни слова. Десять минут тянулись дольше часа.
   Наконец Ребекка поднял руку.
   – Мы двинемся вперед, – сказал он. – Но вы остановитесь, когда я скажу, дети мои. Нужно, чтобы с дороги видели только меня.
   Он хотел выйти один. А там залегли констебли с оружием. И возможно, в засаде были еще люди. Откуда известно, что их там нет? Но если бы дело обстояло так, тогда их враги давно бы заметили их и подняли тревогу. Марджед надеялась, что он будет держаться подальше от дома и пуля его не достанет. Ее сердце стучало так сильно, что грудь даже сковала боль.
   Они молча прошли немного вперед, пока не достигли подъема, который, как знала Марджед, выведет их на дорогу. Ребекка жестом остановил их. А затем медленно поехал один и замер на вершине холма.
   В эту секунду облака разошлись и выглянула луна.
   – Эй, там! – крикнул Ребекка, удерживая коня.
   Он рассчитал, что пуля, выпущенная из дома, до него не долетит. Интересно, подумал он, слышат ли люди в доме, какая установилась гнетущая тишина. После второго призыва из дома не спеша появился сторож и боязливо посмотрел по сторонам. А потом он поднял голову и, увидев Ребекку на холме, снова отступил к двери.
   – Оставайся на месте! – приказал ему Ребекка. – И позови остальных.
   – Я здесь один, – ответил сторож тоненьким испуганным голоском. – Семьи нет. И с тобой, Ребекка, я не ссорился.
   – Зови их, – сказал Ребекка. – И пусть ружья не забудут. Вы окружены тремя сотнями людей. Безопаснее сдаться.
   В других местах толпа всегда была вооружена. Констебли решат, что у этих бунтарей тоже есть оружие. Можно было ожидать, что блеф удался.
   – Никого больше нет, – ответил сторож, бросив нервный взгляд через плечо.
   – У них есть время, пока я считаю до десяти, а потом я велю своим детям действовать, – сказал Ребекка. – Один.
   Сторож оглядел дорогу и трусливо окинул взглядом холмы. – Два.
   – С тобой никого нет, – прокричал сторож. – И со мной тоже.
   – Три.
   Они вышли при счете шесть – два констебля, у каждого в руке ружье.
   – Выходите на середину дороги и оставьте там ружья, – велел Ребекка, – а затем ступайте обратно с поднятыми руками. Один из вас пусть вернется в дом и вынесет остальные ружья. – Он говорил наугад.
   – Нет никаких других ружей, – зло отозвался один из констеблей и оглядел молчаливые холмы. – Ты блефуешь, кто бы ты ни был.
   – Семь.
   На дороге лежало четыре ружья, и трое мужчин стояли с поднятыми руками, когда Ребекка произнес: «Девять».
   – Дети мои, – продолжал Ребекка громким голосом, чтобы его было слышно за холмами, – я вижу перед собой ворота, которые мешают свободному проезду вашей матери, вашим братьям и сестрам. А еще я вижу трех человек, которые думали защищать эти ворота. Они выполняли свою работу. Наказывать за это их не следует. Сейчас они уйдут отсюда, а вы спуститесь ко мне, дети мои, и, когда я опущу руки, разрушите ворота и дом.