Страница:
Они рассмеялись, обе довольные своей откровенностью.
– Пусть считает меня трусихой, если хочет, – сказала Хелен. – Он всегда меня пугал. Наверное, вы ему подходите. Я очень на это надеюсь. Таким, как Кеннет, нельзя позволять идти по жизни своим путем, превращая каждого встречного в желе. Вы его любите?
– Да, – ответила Майра, немного помолчав. – Но, пожалуйста, не говорите ему этого.
Хелен снова погладила ее по руке.
– Это будет нашей тайной. Я искренне надеюсь, Майра, что мы будем друзьями. Мне всегда хотелось иметь сестру. И когда-то я думала, что вы ею станете.
– Тогда и я буду на это надеяться, – сказала Майра.
Но она понимала, что это будет нелегко. Какое-то время им будет друг с другом неловко. А если она вернется в Данбертон без Кеннета, тогда все шансы на дружеские отношения между нею и ее невесткой сойдут на нет.
Во всяком случае, хорошо, что она до какой-то степени разобралась в отношениях с его родней. Хорошо бы еще разобраться и в отношениях с самим Кеннетом.
Однажды к вечеру Кеннет повел жену в Египетский зал на Пиккадилли, чтобы показать ей выставку наполеоновских реликвий. В том числе пуленепробиваемую карету Бонапарта, которую захватили после битвы при Ватерлоо. С ними была чета Роули. Ни ему, ни Рексу не очень-то хотелось видеть следы войны, но этого хотелось дамам. Накануне за обедом обе они выказали любопытство. Им хотелось узнать побольше о жизни своих мужей в прошлом.
Осмотрев карету, выразив соответствующий восторг и отдав ей достаточно много времени, они собрались отправиться к Гюнтеру полакомиться мороженым. День был солнечный, настроение у всех радужное. Но когда они вышли из зала на улицу, Кеннет заметил, что к ним приближается чета, облаченная в глубочайший траур. Он повернулся к жене:
– Вы видите, кто идет?
– Ах! – воскликнула она, увидев пару. – Боже мой! А нельзя ли как-нибудь уклониться от встречи?
– Слишком поздно, – прошептал Кеннет и приготовился к тому, что сейчас сэр Эдвин холодно ответит на его приветствие.
Но, разглядев Кеннета и его спутницу, джентльмен вдруг резко остановился, отвесил низкий, почтительный поклон и попросил оказать ему честь, позволив представить леди графу и графине Хэверфорд. Лорд и леди Роули тактично прошли вперед.
Спутницей сэра Эдвина оказалась его старшая сестра – молодая леди с некрасивым лицом, но умными глазами. Она пришла в явно преувеличенный восторг от оказанной ей чести. Ее брат с чопорным видом напомнил ей, что ее милость графиня Хэверфорд, хозяйка Данбертона, лучшего поместья в Корнуолле, вместе с тем является ее родственницей и что посему его сиятельство, граф Хэверфорд, кстати, герой войны, уничтожившей тиранию в Европе и спасшей их прекрасную Англию от вторжения, в некотором смысле является также и ее родственником. Если его сиятельство простит фамильярность подобных притязаний.
Его сиятельство сообщил, что весьма счастлив познакомиться с мисс Бейли.
– А если мне простят еще большую фамильярность, милорд, – не унимался сэр Эдвин, – поскольку она исходит от соседа, родственника и – возьму на себя смелость утверждать – от друга, могу ли я похвалить вашу необычайную доброту, которую вы выказали моей дорогой родственнице – леди Хэверфорд, взяв ее в жены?
Кеннет закусил губу и склонил голову. Майра стояла рядом с ним совершенно неподвижно.
– Вам известно ужасающе затруднительное положение, в котором я оказался в связи с утратой моей дорогой и бесконечно оплакиваемой матушки, милорд, – продолжал сэр Эдвин. – Мне пришлось, поборов свое горе, устраивать жизнь сестер и приводить в порядок свои собственные дела. Я был не в состоянии уделить своей невесте то внимание, которого заслуживает всякая молодая женщина благородного происхождения. Я расцениваю это как доказательство истинной дружбы – да, я должен настоять на чести называть вас своим другом, милорд, – поскольку вы вмешались и освободили меня от моих обязательств и женились на мисс Хейз, то есть леди Хэверфорд.
– Я сделал это с величайшим удовольствием, сэр, – пробормотал Кеннет. Давно он уже так не веселился.
Внезапно сэр Эдвин осознал, что это вульгарно – вести столь долгий разговор на бживленной улице. Он заявил, что больше не станет задерживать их сиятельства ни на секунду, объяснив, что дела вынудили его приехать в Лондон. А вот теперь, несмотря на его глубокую печаль, на глубину его горя, он решил, что не оскорбит памяти дорогой усопшей, если покажет сестре реликвии, напоминающие о чудовище, в разгроме которого его сиятельство сыграл такую выдающуюся роль. И он поклонился. Он также надеется, что его сиятельство не станет обвинять их в том, что они так скоро после ухода мамочки ведут себя столь легкомысленно. Его сиятельство заявил, что совершенно ни в чем не обвиняет их…
– Ну как, Майра? – спросил Кеннет, когда они поспешили вперед, чтобы нагнать своих друзей.
– Господи! Какого ответа ждете вы от меня?
– Я дрожу от страха – вдруг вы скажете, что пока мы стояли рядом с сэром Эдвином, вы сравнивали нас и пришли к выводу, что сделали неверный выбор.
– Я считаю, что над этим нечего смеяться, – возразила она. – Кроме того, вам известно, что у меня не было выбора.
– Потому что вы отправились в дорогу во время адской бури? – сказал он. Но тут же почувствовал, что назревает ссора, а они почти уже догнали Рекса с женой. Кроме того, Кеннет был в хорошем настроении, и ссора не доставила бы ему удовольствия. – Разве сэр Эдвин не воплощенное великодушие, Майра? Похвалить меня за то, что я на вас женился! Счесть это за комплимент самому себе!
– А как вы думали, что он скажет? – спросила она. – Полагаю, гордости у него не меньше, чем у всякого другого джентльмена.
– Что я думал? Не знаю. Таких людей я никогда не встречал. Но могу сказать, что сделал бы я, поменявшись с сэром Эдвином местами. Я хорошенько стукнул бы его. Я бы постарался, чтобы нос у него торчал на затылке, прежде чем я исчезну из вида.
Майра остановилась и прижала кулачок к носу и рту. И крепко зажмурила глаза. Но, несмотря на героические попытки, не сумела удержаться. Она разразилась хохотом, она содрогалась от хохота, совершенно беспомощная, так, что взмокли ресницы.
– Бог мой! – сказал Кеннет и тоже расхохотался.
– Ах, Кеннет, – наконец выговорила она, – ну разве он не забавен?
– Что до меня, – сказал Кеннет, – я не отказался бы от родства с ним за весь чай Китая или какие там еще существуют общепринятые выражения. Что же до самого сэра Эдвина, то, когда он, наконец, решит осчастливить какую-либо молодую леди своими ухаживаниями, он покорит ее, сообщив о своем родстве с графом Хэверфордом и его супругой, владельцами Данбертона, и так далее, и тому подобное.
– И не следует забывать, – добавила Майра, – что покойная миссис Бейли происходит из семьи Грэфтонов из Хаглесбери. – И ее охватил новый приступ веселья.
– Ах Боже мой, нет-нет! – воскликнул Кеннет. – Я буду безумно оскорблен, если он похвастается этим до того, как упомянет обо мне. – И он расхохотался, закинув голову.
Рядом раздалось деликатное покашливание.
– Не намерены ли вы простоять здесь до вечера, гогоча и привлекая внимание прохожих, Кен? – осведомился виконт Роули.
– Вам следовало бы остановиться рядом с нами и быть представленными тому джентльмену, с которым мы беседовали, – сказал Кеннет. – Сэр Эдвин Бейли потерял бы от удивления дар речи, а это, я вам доложу, стоит увидеть. Сэр Эдвин – дальний родственник Майры, что делает их отношения еще более приятными для нее. Что же до меня, Рекс, то это положительно мой самый любимый свойственник. Разве не так, Майра?
Она со смущенным видом промокнула глаза носовым платком. Но Кеннет усмехнулся и предложил ей руку. Они смеялись и дурачились в обществе друг друга – впервые за многие годы. Как же это замечательно – смеяться и дурачиться с Майрой!
Большая часть оставшегося бомонда последует за ними на следующей неделе или около того. Майра и Кеннет ничего не говорили об отъезде – по весьма понятным причинам. Она, конечно, вернется в Данбертон. Единственное, что им оставалось обговорить, – это день ее отъезда. Поедет ли она одна? Этот важный вопрос они избегали обсуждать, как и назначение определенной даты. Но ждать оставалось уже недолго.
Решать это они будут после посещения Воксхолла. Посещение было запланировано заранее, и те, кто собирался отправиться вместе с ними, решили, что там-то они и отпразднуют завершение сезона. А на следующее утро лорд и леди Роули уедут в Стреттон-Парк, мистер и миссис Эдамс вернутся в Дербишир. На другой день после этого лорд Пелем отбудет в Брайтон. Майра подозревала, что он берет с собой свою возлюбленную, поскольку после ее вопроса, поедет ли с ним мистер Гаскон, воцарилось глубокое молчание. Мистер Гаскон, кажется, собрался домой, поскольку отец его прихварывает, а большая семья нуждается в руководстве.
Через три-четыре дня после празднества в Воксхолле все ближайшие друзья разъедутся, думала Майра. Хелен, Майкл и ее свекровь уже уехали. Ей тоже придется уехать. Но сначала они должны прийти к какому-то решению. Эта мысль ее обрадовала. Она не знала, чего ей хочется. Но это чуть позже. Пока же празднество в Воксхолле ничто не должно омрачать.
Она с таким нетерпением ждала развлечений лондонского сезона, ждала, что увидит все лучшее, что есть в этом большом городе. Но оказалось, что лучшее припасено напоследок. Она слышала, что Воксхолл – это нечто сказочное, особенно по вечерам, когда павильон освещен множеством ламп и свечей, а разноцветные фонарики висят на деревьях вдоль аллей, по которым прогуливаются посетители. В павильоне есть ложи, где можно посидеть и поесть, слушая музыкальные номера. Можно там и потанцевать. И часто устраиваются фейерверки.
Испортить вечер может только погода. Майра с беспокойством следила за небом все утро: сначала небо было затянуто тяжелыми облаками, затем они начали расходиться, а ближе к вечеру небо прояснилось окончательно, стало теплее – как раз тогда, когда все ожидали, что похолодает.
– Вы сегодня очень красивы, – сказал Майре муж, когда она спустилась к нему в холл.
– Благодарю, – смутилась она.
Единственное купленное в Лондоне вечернее платье, очень дорогое, из бледно-зеленого атласа и кружев, действительно шло ей. Кэтрин и Дафна, сговорившись, убедили Майру купить его, хотя, по правде говоря, долго уговаривать не пришлось.
– Это новое платье? – спросил он, беря у нее из рук теплую шаль и укутывая ей плечи. – Я еще не получал счета.
– Я сама за него заплатила, – ответила она.
– Значит, завтра вы подадите мне счет. – Он помог ей сесть в экипаж. – Ваши карманные деньги предназначены для личных расходов. Одевать вас буду я.
Она ничего не ответила. Спорить бессмысленно. И глупо. Ей следовало бы обрадоваться – платье стоило очень дорого. Но неприятно зависеть от мужчины. «Одевать вас буду я». Есть в этом что-то унизительное. Всю жизнь она зависит от мужчин: сначала – от отца, потом – от сэра Эдвина. Но это – другое дело.
– И так будет всегда, сударыня. – Он словно прочел ее мысли; голос его звучал с холодком, как это бывало часто. – Упрямиться ни к чему. Даже если по прошествии этой недели вы никогда больше меня не увидите, вы все равно останетесь моей женой.
– Моей собственностью, – поправила она спокойно. – Вы могли бы не стесняться.
– Моей собственностью, – сухо повторил он.
Они ссорились из-за его щедрости. Не сошла ли она с ума? «Даже если по прошествии этой недели вы никогда больше меня не увидите». Ее охватил страх.
– Сегодня будут танцы, – сказал он после недолгого, полного взаимной обиды молчания, резко меняя тему разговора. – Всем захочется танцевать с вами – Рексу, его брату, Бэрду, Нэту, Идену. Но вальс танцевать с вами буду я. Первый вальс после ужина. Вы оставите его за мной.
– Это приказание, милорд?
– Ей-богу, это приказание! – Голос его звучал слегка раздраженно, но он взглянул на нее искоса. Она смотрела на него с улыбкой. Это у них случалось нередко – вспышки раздражения, смягченные общим чувством юмора.
– В таком случае моего согласия все равно не требуется, – сказала она. – Выбора у меня нет.
– Вы кое-чему научились.
– Да, милорд, – кротко ответила она.
Он все еще смотрел на нее искоса, не поворачивая головы.
Воксхолл, к которому они подъехали по воде в обществе остальных участников празднества, превзошел все ожидания Майры. В Темзе отражались разноцветные фонари. И когда они вошли в увеселительный сад, казалось, что они входят в волшебную сказку, оставив реальный мир позади.
– Ах, Кеннет, – сказала молодая женщина, озираясь вокруг и поднимая глаза вверх, к деревьям, – видели вы когда-нибудь что-то более красивое?
– Видел. – Он закрыл рукой ее руку, лежащую у него на локте. – Лунную дорожку на море у Тамаута.
Однажды вечером, когда стемнело, она отважилась прийти на свидание юнему в ложбинку на утесе, и они смотрели на лунную дорожку, сидя бок о бок; он обнимал ее за плечи. Он поцеловал ее, но она не чувствовала, чтобы от него исходила какая-то опасность. Ах милая невинность юности!..
Может статься, он никогда больше не увидит Тамаут. Может статься, ей суждено жить там в одиночестве – со своими воспоминаниями.
Вечер был теплый, с легким ветерком. Сад Воксхолла был переполнен гуляющими: ведь это был конец сезона, и всем хотелось завершить его достойно, с наибольшим для себя удовольствием.
Майра и Кеннет со своими друзьями перед ужином прохаживались по тенистым аллеям – надо сказать, что никто здесь не гулял в паре со своим мужем или женой, – слушали оркестр, который играл Генделя, поедали тонкие тостики с ветчиной и клубнику, пили шампанское, которым славился Воксхолл. Все болтали, смеялись, танцевали.
И однако в атмосфере вечера чувствовалась грусть – по крайней мере Кеннет ее ощущал. Не очень-то радостно сознавать, что все их друзья разлетятся по разным уголкам Англии в ближайшие два дня. И неизвестно, когда они встретятся снова. Но эта грусть не шла ни в какое сравнение с ощущением неопределенности в главном. Пойдут ли они с Майрой каждый своей дорогой? Скоро он это узнает. Больше с решением тянуть нельзя. Они должны принять его завтра.
Оба знали это и в этот вечер подчеркнуто беззаботно веселились. В ложе, заказанной сэром Клейтоном Бэрдом, они не сидели рядом. Шли порознь во время прогулки и не танцевали друг с другом. Даже ни разу не взглянули в глаза друг другу. Но вот, наконец, оркестр собрался заиграть вальс. Ужин был окончен. Кеннет встал и впервые устремил взгляд на Майру. Она смеялась какой-то шутке Идена, но мгновенно стала серьезной, взглянув на Кеннета.
– Кажется, это мой вальс, Майра, – сказал он, протягивая ей руку.
– Да. – Она посмотрела на эту руку, потом подала свою. Теперь улыбка исчезла с ее лица. Внезапно наступило молчание. Все в ложе смотрели, как они идут танцевать вальс.
– Ну, что же? – сказал мистер Гаскон – Какой приговор мы вынесем этой чете?
– Я полагаю, – сказал лорд Пелем, – что эту леди нелегко подчинить себе. Нашему Кеннету это не по душе.
– Я вынужден согласиться с тобой, Иден, – сказал виконт Роули. – Совсем не по душе. Но я думаю, что именно это его и привлекло. Привлекло раз и навсегда.
– Я вижу, что ей очень не нравится подчиняться, – проговорила леди Бэрд. – И лорду Хэверфорду, если он человек разумный, надо изменить свою властную манеру обращения.
– Но признайся, Дафна, что эта манера ему так идет! – засмеялась леди Роули. – И я считаю, что Майра очень хорошо управляется с его замашками. Кроме того, ведь они любят друг друга. Это же ясно как день.
– Ах, какой чисто женский ответ! – заметил мистер Эдамс. – Они любят друг друга – и этим все сказано. – И он ласково улыбнулся своей невестке.
– Это будет нелегкое супружество, – сказал мистер Гаскон.
– Честно говоря, Нэт, – сказал лорд Пелем, – я не верю, что Кеннет вынес бы спокойное супружество.
– Во всяком случае, они умеют веселиться вместе, – сказала леди Роули, обменявшись радостной улыбкой с мужем.
– Значит, обязательно будут счастливы, – сказал сэр Клейтон, вставая. – Пойдемте танцевать вальс, Даф.
Глава 22
– Пусть считает меня трусихой, если хочет, – сказала Хелен. – Он всегда меня пугал. Наверное, вы ему подходите. Я очень на это надеюсь. Таким, как Кеннет, нельзя позволять идти по жизни своим путем, превращая каждого встречного в желе. Вы его любите?
– Да, – ответила Майра, немного помолчав. – Но, пожалуйста, не говорите ему этого.
Хелен снова погладила ее по руке.
– Это будет нашей тайной. Я искренне надеюсь, Майра, что мы будем друзьями. Мне всегда хотелось иметь сестру. И когда-то я думала, что вы ею станете.
– Тогда и я буду на это надеяться, – сказала Майра.
Но она понимала, что это будет нелегко. Какое-то время им будет друг с другом неловко. А если она вернется в Данбертон без Кеннета, тогда все шансы на дружеские отношения между нею и ее невесткой сойдут на нет.
Во всяком случае, хорошо, что она до какой-то степени разобралась в отношениях с его родней. Хорошо бы еще разобраться и в отношениях с самим Кеннетом.
Однажды к вечеру Кеннет повел жену в Египетский зал на Пиккадилли, чтобы показать ей выставку наполеоновских реликвий. В том числе пуленепробиваемую карету Бонапарта, которую захватили после битвы при Ватерлоо. С ними была чета Роули. Ни ему, ни Рексу не очень-то хотелось видеть следы войны, но этого хотелось дамам. Накануне за обедом обе они выказали любопытство. Им хотелось узнать побольше о жизни своих мужей в прошлом.
Осмотрев карету, выразив соответствующий восторг и отдав ей достаточно много времени, они собрались отправиться к Гюнтеру полакомиться мороженым. День был солнечный, настроение у всех радужное. Но когда они вышли из зала на улицу, Кеннет заметил, что к ним приближается чета, облаченная в глубочайший траур. Он повернулся к жене:
– Вы видите, кто идет?
– Ах! – воскликнула она, увидев пару. – Боже мой! А нельзя ли как-нибудь уклониться от встречи?
– Слишком поздно, – прошептал Кеннет и приготовился к тому, что сейчас сэр Эдвин холодно ответит на его приветствие.
Но, разглядев Кеннета и его спутницу, джентльмен вдруг резко остановился, отвесил низкий, почтительный поклон и попросил оказать ему честь, позволив представить леди графу и графине Хэверфорд. Лорд и леди Роули тактично прошли вперед.
Спутницей сэра Эдвина оказалась его старшая сестра – молодая леди с некрасивым лицом, но умными глазами. Она пришла в явно преувеличенный восторг от оказанной ей чести. Ее брат с чопорным видом напомнил ей, что ее милость графиня Хэверфорд, хозяйка Данбертона, лучшего поместья в Корнуолле, вместе с тем является ее родственницей и что посему его сиятельство, граф Хэверфорд, кстати, герой войны, уничтожившей тиранию в Европе и спасшей их прекрасную Англию от вторжения, в некотором смысле является также и ее родственником. Если его сиятельство простит фамильярность подобных притязаний.
Его сиятельство сообщил, что весьма счастлив познакомиться с мисс Бейли.
– А если мне простят еще большую фамильярность, милорд, – не унимался сэр Эдвин, – поскольку она исходит от соседа, родственника и – возьму на себя смелость утверждать – от друга, могу ли я похвалить вашу необычайную доброту, которую вы выказали моей дорогой родственнице – леди Хэверфорд, взяв ее в жены?
Кеннет закусил губу и склонил голову. Майра стояла рядом с ним совершенно неподвижно.
– Вам известно ужасающе затруднительное положение, в котором я оказался в связи с утратой моей дорогой и бесконечно оплакиваемой матушки, милорд, – продолжал сэр Эдвин. – Мне пришлось, поборов свое горе, устраивать жизнь сестер и приводить в порядок свои собственные дела. Я был не в состоянии уделить своей невесте то внимание, которого заслуживает всякая молодая женщина благородного происхождения. Я расцениваю это как доказательство истинной дружбы – да, я должен настоять на чести называть вас своим другом, милорд, – поскольку вы вмешались и освободили меня от моих обязательств и женились на мисс Хейз, то есть леди Хэверфорд.
– Я сделал это с величайшим удовольствием, сэр, – пробормотал Кеннет. Давно он уже так не веселился.
Внезапно сэр Эдвин осознал, что это вульгарно – вести столь долгий разговор на бживленной улице. Он заявил, что больше не станет задерживать их сиятельства ни на секунду, объяснив, что дела вынудили его приехать в Лондон. А вот теперь, несмотря на его глубокую печаль, на глубину его горя, он решил, что не оскорбит памяти дорогой усопшей, если покажет сестре реликвии, напоминающие о чудовище, в разгроме которого его сиятельство сыграл такую выдающуюся роль. И он поклонился. Он также надеется, что его сиятельство не станет обвинять их в том, что они так скоро после ухода мамочки ведут себя столь легкомысленно. Его сиятельство заявил, что совершенно ни в чем не обвиняет их…
– Ну как, Майра? – спросил Кеннет, когда они поспешили вперед, чтобы нагнать своих друзей.
– Господи! Какого ответа ждете вы от меня?
– Я дрожу от страха – вдруг вы скажете, что пока мы стояли рядом с сэром Эдвином, вы сравнивали нас и пришли к выводу, что сделали неверный выбор.
– Я считаю, что над этим нечего смеяться, – возразила она. – Кроме того, вам известно, что у меня не было выбора.
– Потому что вы отправились в дорогу во время адской бури? – сказал он. Но тут же почувствовал, что назревает ссора, а они почти уже догнали Рекса с женой. Кроме того, Кеннет был в хорошем настроении, и ссора не доставила бы ему удовольствия. – Разве сэр Эдвин не воплощенное великодушие, Майра? Похвалить меня за то, что я на вас женился! Счесть это за комплимент самому себе!
– А как вы думали, что он скажет? – спросила она. – Полагаю, гордости у него не меньше, чем у всякого другого джентльмена.
– Что я думал? Не знаю. Таких людей я никогда не встречал. Но могу сказать, что сделал бы я, поменявшись с сэром Эдвином местами. Я хорошенько стукнул бы его. Я бы постарался, чтобы нос у него торчал на затылке, прежде чем я исчезну из вида.
Майра остановилась и прижала кулачок к носу и рту. И крепко зажмурила глаза. Но, несмотря на героические попытки, не сумела удержаться. Она разразилась хохотом, она содрогалась от хохота, совершенно беспомощная, так, что взмокли ресницы.
– Бог мой! – сказал Кеннет и тоже расхохотался.
– Ах, Кеннет, – наконец выговорила она, – ну разве он не забавен?
– Что до меня, – сказал Кеннет, – я не отказался бы от родства с ним за весь чай Китая или какие там еще существуют общепринятые выражения. Что же до самого сэра Эдвина, то, когда он, наконец, решит осчастливить какую-либо молодую леди своими ухаживаниями, он покорит ее, сообщив о своем родстве с графом Хэверфордом и его супругой, владельцами Данбертона, и так далее, и тому подобное.
– И не следует забывать, – добавила Майра, – что покойная миссис Бейли происходит из семьи Грэфтонов из Хаглесбери. – И ее охватил новый приступ веселья.
– Ах Боже мой, нет-нет! – воскликнул Кеннет. – Я буду безумно оскорблен, если он похвастается этим до того, как упомянет обо мне. – И он расхохотался, закинув голову.
Рядом раздалось деликатное покашливание.
– Не намерены ли вы простоять здесь до вечера, гогоча и привлекая внимание прохожих, Кен? – осведомился виконт Роули.
– Вам следовало бы остановиться рядом с нами и быть представленными тому джентльмену, с которым мы беседовали, – сказал Кеннет. – Сэр Эдвин Бейли потерял бы от удивления дар речи, а это, я вам доложу, стоит увидеть. Сэр Эдвин – дальний родственник Майры, что делает их отношения еще более приятными для нее. Что же до меня, Рекс, то это положительно мой самый любимый свойственник. Разве не так, Майра?
Она со смущенным видом промокнула глаза носовым платком. Но Кеннет усмехнулся и предложил ей руку. Они смеялись и дурачились в обществе друг друга – впервые за многие годы. Как же это замечательно – смеяться и дурачиться с Майрой!
* * *
Лондонский сезон подходил к концу. Многие уже уехали в свои поместья или на курорты.Большая часть оставшегося бомонда последует за ними на следующей неделе или около того. Майра и Кеннет ничего не говорили об отъезде – по весьма понятным причинам. Она, конечно, вернется в Данбертон. Единственное, что им оставалось обговорить, – это день ее отъезда. Поедет ли она одна? Этот важный вопрос они избегали обсуждать, как и назначение определенной даты. Но ждать оставалось уже недолго.
Решать это они будут после посещения Воксхолла. Посещение было запланировано заранее, и те, кто собирался отправиться вместе с ними, решили, что там-то они и отпразднуют завершение сезона. А на следующее утро лорд и леди Роули уедут в Стреттон-Парк, мистер и миссис Эдамс вернутся в Дербишир. На другой день после этого лорд Пелем отбудет в Брайтон. Майра подозревала, что он берет с собой свою возлюбленную, поскольку после ее вопроса, поедет ли с ним мистер Гаскон, воцарилось глубокое молчание. Мистер Гаскон, кажется, собрался домой, поскольку отец его прихварывает, а большая семья нуждается в руководстве.
Через три-четыре дня после празднества в Воксхолле все ближайшие друзья разъедутся, думала Майра. Хелен, Майкл и ее свекровь уже уехали. Ей тоже придется уехать. Но сначала они должны прийти к какому-то решению. Эта мысль ее обрадовала. Она не знала, чего ей хочется. Но это чуть позже. Пока же празднество в Воксхолле ничто не должно омрачать.
Она с таким нетерпением ждала развлечений лондонского сезона, ждала, что увидит все лучшее, что есть в этом большом городе. Но оказалось, что лучшее припасено напоследок. Она слышала, что Воксхолл – это нечто сказочное, особенно по вечерам, когда павильон освещен множеством ламп и свечей, а разноцветные фонарики висят на деревьях вдоль аллей, по которым прогуливаются посетители. В павильоне есть ложи, где можно посидеть и поесть, слушая музыкальные номера. Можно там и потанцевать. И часто устраиваются фейерверки.
Испортить вечер может только погода. Майра с беспокойством следила за небом все утро: сначала небо было затянуто тяжелыми облаками, затем они начали расходиться, а ближе к вечеру небо прояснилось окончательно, стало теплее – как раз тогда, когда все ожидали, что похолодает.
– Вы сегодня очень красивы, – сказал Майре муж, когда она спустилась к нему в холл.
– Благодарю, – смутилась она.
Единственное купленное в Лондоне вечернее платье, очень дорогое, из бледно-зеленого атласа и кружев, действительно шло ей. Кэтрин и Дафна, сговорившись, убедили Майру купить его, хотя, по правде говоря, долго уговаривать не пришлось.
– Это новое платье? – спросил он, беря у нее из рук теплую шаль и укутывая ей плечи. – Я еще не получал счета.
– Я сама за него заплатила, – ответила она.
– Значит, завтра вы подадите мне счет. – Он помог ей сесть в экипаж. – Ваши карманные деньги предназначены для личных расходов. Одевать вас буду я.
Она ничего не ответила. Спорить бессмысленно. И глупо. Ей следовало бы обрадоваться – платье стоило очень дорого. Но неприятно зависеть от мужчины. «Одевать вас буду я». Есть в этом что-то унизительное. Всю жизнь она зависит от мужчин: сначала – от отца, потом – от сэра Эдвина. Но это – другое дело.
– И так будет всегда, сударыня. – Он словно прочел ее мысли; голос его звучал с холодком, как это бывало часто. – Упрямиться ни к чему. Даже если по прошествии этой недели вы никогда больше меня не увидите, вы все равно останетесь моей женой.
– Моей собственностью, – поправила она спокойно. – Вы могли бы не стесняться.
– Моей собственностью, – сухо повторил он.
Они ссорились из-за его щедрости. Не сошла ли она с ума? «Даже если по прошествии этой недели вы никогда больше меня не увидите». Ее охватил страх.
– Сегодня будут танцы, – сказал он после недолгого, полного взаимной обиды молчания, резко меняя тему разговора. – Всем захочется танцевать с вами – Рексу, его брату, Бэрду, Нэту, Идену. Но вальс танцевать с вами буду я. Первый вальс после ужина. Вы оставите его за мной.
– Это приказание, милорд?
– Ей-богу, это приказание! – Голос его звучал слегка раздраженно, но он взглянул на нее искоса. Она смотрела на него с улыбкой. Это у них случалось нередко – вспышки раздражения, смягченные общим чувством юмора.
– В таком случае моего согласия все равно не требуется, – сказала она. – Выбора у меня нет.
– Вы кое-чему научились.
– Да, милорд, – кротко ответила она.
Он все еще смотрел на нее искоса, не поворачивая головы.
Воксхолл, к которому они подъехали по воде в обществе остальных участников празднества, превзошел все ожидания Майры. В Темзе отражались разноцветные фонари. И когда они вошли в увеселительный сад, казалось, что они входят в волшебную сказку, оставив реальный мир позади.
– Ах, Кеннет, – сказала молодая женщина, озираясь вокруг и поднимая глаза вверх, к деревьям, – видели вы когда-нибудь что-то более красивое?
– Видел. – Он закрыл рукой ее руку, лежащую у него на локте. – Лунную дорожку на море у Тамаута.
Однажды вечером, когда стемнело, она отважилась прийти на свидание юнему в ложбинку на утесе, и они смотрели на лунную дорожку, сидя бок о бок; он обнимал ее за плечи. Он поцеловал ее, но она не чувствовала, чтобы от него исходила какая-то опасность. Ах милая невинность юности!..
Может статься, он никогда больше не увидит Тамаут. Может статься, ей суждено жить там в одиночестве – со своими воспоминаниями.
Вечер был теплый, с легким ветерком. Сад Воксхолла был переполнен гуляющими: ведь это был конец сезона, и всем хотелось завершить его достойно, с наибольшим для себя удовольствием.
Майра и Кеннет со своими друзьями перед ужином прохаживались по тенистым аллеям – надо сказать, что никто здесь не гулял в паре со своим мужем или женой, – слушали оркестр, который играл Генделя, поедали тонкие тостики с ветчиной и клубнику, пили шампанское, которым славился Воксхолл. Все болтали, смеялись, танцевали.
И однако в атмосфере вечера чувствовалась грусть – по крайней мере Кеннет ее ощущал. Не очень-то радостно сознавать, что все их друзья разлетятся по разным уголкам Англии в ближайшие два дня. И неизвестно, когда они встретятся снова. Но эта грусть не шла ни в какое сравнение с ощущением неопределенности в главном. Пойдут ли они с Майрой каждый своей дорогой? Скоро он это узнает. Больше с решением тянуть нельзя. Они должны принять его завтра.
Оба знали это и в этот вечер подчеркнуто беззаботно веселились. В ложе, заказанной сэром Клейтоном Бэрдом, они не сидели рядом. Шли порознь во время прогулки и не танцевали друг с другом. Даже ни разу не взглянули в глаза друг другу. Но вот, наконец, оркестр собрался заиграть вальс. Ужин был окончен. Кеннет встал и впервые устремил взгляд на Майру. Она смеялась какой-то шутке Идена, но мгновенно стала серьезной, взглянув на Кеннета.
– Кажется, это мой вальс, Майра, – сказал он, протягивая ей руку.
– Да. – Она посмотрела на эту руку, потом подала свою. Теперь улыбка исчезла с ее лица. Внезапно наступило молчание. Все в ложе смотрели, как они идут танцевать вальс.
– Ну, что же? – сказал мистер Гаскон – Какой приговор мы вынесем этой чете?
– Я полагаю, – сказал лорд Пелем, – что эту леди нелегко подчинить себе. Нашему Кеннету это не по душе.
– Я вынужден согласиться с тобой, Иден, – сказал виконт Роули. – Совсем не по душе. Но я думаю, что именно это его и привлекло. Привлекло раз и навсегда.
– Я вижу, что ей очень не нравится подчиняться, – проговорила леди Бэрд. – И лорду Хэверфорду, если он человек разумный, надо изменить свою властную манеру обращения.
– Но признайся, Дафна, что эта манера ему так идет! – засмеялась леди Роули. – И я считаю, что Майра очень хорошо управляется с его замашками. Кроме того, ведь они любят друг друга. Это же ясно как день.
– Ах, какой чисто женский ответ! – заметил мистер Эдамс. – Они любят друг друга – и этим все сказано. – И он ласково улыбнулся своей невестке.
– Это будет нелегкое супружество, – сказал мистер Гаскон.
– Честно говоря, Нэт, – сказал лорд Пелем, – я не верю, что Кеннет вынес бы спокойное супружество.
– Во всяком случае, они умеют веселиться вместе, – сказала леди Роули, обменявшись радостной улыбкой с мужем.
– Значит, обязательно будут счастливы, – сказал сэр Клейтон, вставая. – Пойдемте танцевать вальс, Даф.
Глава 22
– Вам весело? – спросил Кеннет у Майры, когда они вышли на танцевальную площадку перед павильоном.
– Необыкновенно, – ответила та. – Я ждала, что вечер будет необычным. И я не разочаровалась. А танцевать на свежем воздухе – это самое восхитительное, что есть в мире. Жаль, что нельзя танцевать всю ночь. Можно ли нам танцевать до рассвета, милорд? – Она легко положила одну руку ему на плечо, а другую вложила в его руку.
– Думаю, что нет, – ответил он. – У меня есть другие планы на остаток ночи.
Заиграла музыка, и Майра закружилась с Кеннетом, вальсируя. С тех пор как она приехала в Лондон, они танцевали очень редко. Этот вальс был первым после данбертонского бала. Сжимая ее в объятиях, он подумал, что все возражения против вальса как танца безнравственного весьма обоснованны.
– Ах да, – проговорила она в ответ на его слова, – и это будет еще упоительнее, чем танцы.
Он кружил ее в вальсе. Он не мог оторвать от нее глаз. Она снова была той пылкой девочкой, которая презирала условности и смело говорила все, что думает. Но, услышав ее слова, он просто ушам своим не поверил. Она флиртует с ним, понял он. Флиртует не так, как это делают другие знакомые ему леди, – с трепещущими веками, приоткрытыми губами, с глазами, в которых светится душа. Майра флиртует, как самая дерзкая куртизанка. А впрочем, чего еще можно ожидать от нее?
– Во многих отношениях, – проговорил он, – это весьма походит на танец. Например, в этом вальсе вы так хорошо попали в мой ритм.
– Это нетрудно, – отвечала она, – следовать за тем, кто движется так умело.
– Нет ничего лучше танца, – сказал он, приближая к ней лицо, – чтобы доставить удовольствие партнерам – ведь они движутся как одно целое.
– Кроме одной вещи, – подхватила она, понизив голос почти до шепота, – которая столь чудесно напоминает танец!
Дерзкая девчонка! Значит, она не собирается уступать ему власть? Ее не смутишь рискованными речами. Она страстно ласкала его – глазами, словами. Он едва не забыл, где они находятся. Но, вспомнив, несколько отстранился от нее – увлекшись, они почти касались друг друга телами.
– Вы хорошо вальсируете, Майра, – сказал он. – Столько событий произошло с тех пор, как мы с вами впервые танцевали вальс.
– Да, – отвечала она, и он заметил, что дерзкое выражение в ее глазах сменилось почти мечтательным. – В тот раз я танцевала вальс впервые. В Тамауте вальс считается непристойным танцем.
– Вполне заслуженно, кстати, – сказал он.
– Это самый чудесный из всех существующих танцев. Я думала так тогда. Думаю так и теперь.
Потом они танцевали молча, двигаясь в одном ритме, и оба думали о другом танце, который они будут танцевать до утра, уединившись в своем доме. Прохладный вечерний ветерок остужал их разгоряченные лица. Фонарики, висевшие на деревьях и на павильоне, вспыхивали, как стеклышки в калейдоскопе, где-то на краю их поля зрения.
Наверное, скоро начнет светать, думала Майра, когда они в карете возвращались домой. Последнее из увеселений сезона осталось позади. Майра ехала, не открывая глаз; она была сонная, и вместе с тем ее не покидало приятное волнение в предвкушении того, что должно произойти, когда они вернутся домой.
О том, что ее ждет утром, она твердо решила не думать.
– Не уснули ли вы случайно? – спросил ее муж. Она открыла глаза и улыбнулась:
– Нет, я не сплю. Просто отдыхаю.
– Это хорошо, – заметил он многозначительно.
И вдруг она подумала: а зачем вообще принимать какие-то решения? За эти полмесяца они ссорились, но не часто. По большей части все было хорошо и мирно. И, наверное, существует множество браков, когда между супругами складываются гораздо худшие отношения, чем у нее с Кеннетом. И все же этим парам как-то удается притереться друг к другу.
Притереться. Она невольно вздохнула, В этом-то вся сложность. Просто жить с мужем, привыкнуть к нему – нет, это ей не подходит и, наверное, Кеннету тоже. Хотя с ней все не совсем так. Она ведь вышла бы за сэра Эдвина Бейли, прекрасно понимая, что их брак будет для нее сплошным компромиссом. Но ведь это совсем другое дело! Она ведь не любила сэра Эдвина.
Все это слишком сложно, чтобы размышлять сегодня, решила она и пообещала себе, что не станет углубляться в психологию. Завтрашний день и так не за горами. Ах, если бы завтра не наступало никогда! Если бы эта ночь длилась вечно!
– Нет, – ответила она, выпрямляясь, – я еше не хочу спать.
– Ах, вы хотите танцевать, сударыня?
– Я уже сказала, что мне хочется танцевать всю ночь.
– Ваше желание для меня закон, – ответил он.
В этом танде они сразу же обрели гармонию. Он оставил гореть все свечи, снял с нее и с себя ночные рубашки, опустился с ней на постель, став на колени, лицом к лицу, и трогал ее испытующими руками. Она сделала то же самое; он смотрел на нее из-под полуопущенных век, и она на него; он легко касался ее лица приоткрытыми губами. Когда он приподнял ее груди обеими руками и опустил голову, впиваясь то в один, то в другой сосок, она подняла обеими руками его голову, переплела пальцы с прядями его волос, закинула голову и застонала от удовольствия.
Он воспламенился чуть ли не с первого мгновения. Никогда в жизни не испытывал он такого сильного желания. До Майры то были просто женщины, дающие наслаждение и ищущие наслаждения. В эту ночь он почувствовал сильнее, чем все эти две недели, что всю свою взрослую жизнь он ждал именно ее, именно этой близости, рисовал в своем воображении именно этот момент, хотя никогда не думал, что такое может произойти в действительности. И всегда рядом была Майра, такая же не осознанная до конца часть его жизни, как воздух, которым он дышал.
Он ласкал губами ее шею. Желание мучительно пульсировало в его чреслах, стучало в висках, громыхало в барабанных перепонках.
Он знал по долгому опыту, что женщины получают гораздо большее наслаждение от предварительной любовной игры, чем от свершения. Если ей нужно, он будет терпелив. Если нужно, он будет ждать хоть до утра. И сегодня ночью они узнают всю меру наслаждения, которое только может существовать, если в его власти даровать ей такое наслаждение.
– Тебе хорошо? – спросил он у самых ее губ. – Или хочешь, чтобы я взял тебя? Скажи, чего ты хочешь?
– Возьми меня, – прошептала она.
И он сделал это и подождал, пока она устроится поудобнее. Она обвила руками его плечи.
– Теперь танцуй вместе со мной, – сказал он. – Давай двигаться в одном ритме под одну музыку.
– Тогда веди, – прошептала она. – А я буду слушаться.
Она на миг замерла, как делала это всегда в такие моменты, а он начал любовную игру; тогда она стала послушно повторять его движения. Вскоре он утратил всякое понятие о времени и месте. Все казалось ему внове; звук учащенного, всхлипывающего дыхания, запах одеколона, пота, женщины, ощущение жарких, эластичных и упругих недр, инстинктивное желание сдержаться, продлить мучение до тех пор, пока он не почувствует, что его возлюбленная достигла освобождения.
Майра… Его возлюбленная. Ни на мгновение его тело не забывало о том, что это Майра.
Она прервала ритм движения. Вцепилась в него, припала к нему, напряглась.
– Да, – пробормотал он ей на ухо, – да, хорошо. Это конец танца.
Освобождение было похоже на взрыв, как он и ожидал. Оно проявилось тихими вздохами и бормотанием, постепенным и полным расслаблением. Оно проявилось в покое и невероятной красоте. И он освободился от своей муки, от своей жажды и глубоко вздохнул.
– Да, – тихо сказал он. – Это конец.
– Ты прав. – Она заговорила далеко не сразу. Они все еще не разомкнули объятий и не разъединились. – Я и не знала, что можно получить такое наслаждение.
– Всегда к вашим услугам, сударыня, – сказал он и поцеловал ее в нос.
– Наслаждение – вещь хорошая. По крайней, мере… пока, – сказала она.
– Очень хорошая. – Он задумался над ее словами. В разгар постельных наслаждений так легко поверить, что постель – это все. Конечно, это не так. Даже совсем не так. И нужно было, чтобы Майра напомнила ему об этом. Он вытянулся на постели рядом с ней. – Равно как и сон, когда танцы кончились.
Он встал с кровати, укрыл Майру одеялом, подобрал свою ночную рубашку, надевать которую не стал, и улыбнулся.
– Спокойной ночи, Майра. Это действительно было огромное наслаждение!
– Спокойной ночи, Кеннет. – Она не улыбнулась ему в ответ. Он еще не успел повернуться, как она уже закрыла глаза.
«А завтра мы поговорим». Ни один из них не выговорил этих слов вслух. Но оба услышали их вполне отчетливо. Завтра они поговорят.
– Необыкновенно, – ответила та. – Я ждала, что вечер будет необычным. И я не разочаровалась. А танцевать на свежем воздухе – это самое восхитительное, что есть в мире. Жаль, что нельзя танцевать всю ночь. Можно ли нам танцевать до рассвета, милорд? – Она легко положила одну руку ему на плечо, а другую вложила в его руку.
– Думаю, что нет, – ответил он. – У меня есть другие планы на остаток ночи.
Заиграла музыка, и Майра закружилась с Кеннетом, вальсируя. С тех пор как она приехала в Лондон, они танцевали очень редко. Этот вальс был первым после данбертонского бала. Сжимая ее в объятиях, он подумал, что все возражения против вальса как танца безнравственного весьма обоснованны.
– Ах да, – проговорила она в ответ на его слова, – и это будет еще упоительнее, чем танцы.
Он кружил ее в вальсе. Он не мог оторвать от нее глаз. Она снова была той пылкой девочкой, которая презирала условности и смело говорила все, что думает. Но, услышав ее слова, он просто ушам своим не поверил. Она флиртует с ним, понял он. Флиртует не так, как это делают другие знакомые ему леди, – с трепещущими веками, приоткрытыми губами, с глазами, в которых светится душа. Майра флиртует, как самая дерзкая куртизанка. А впрочем, чего еще можно ожидать от нее?
– Во многих отношениях, – проговорил он, – это весьма походит на танец. Например, в этом вальсе вы так хорошо попали в мой ритм.
– Это нетрудно, – отвечала она, – следовать за тем, кто движется так умело.
– Нет ничего лучше танца, – сказал он, приближая к ней лицо, – чтобы доставить удовольствие партнерам – ведь они движутся как одно целое.
– Кроме одной вещи, – подхватила она, понизив голос почти до шепота, – которая столь чудесно напоминает танец!
Дерзкая девчонка! Значит, она не собирается уступать ему власть? Ее не смутишь рискованными речами. Она страстно ласкала его – глазами, словами. Он едва не забыл, где они находятся. Но, вспомнив, несколько отстранился от нее – увлекшись, они почти касались друг друга телами.
– Вы хорошо вальсируете, Майра, – сказал он. – Столько событий произошло с тех пор, как мы с вами впервые танцевали вальс.
– Да, – отвечала она, и он заметил, что дерзкое выражение в ее глазах сменилось почти мечтательным. – В тот раз я танцевала вальс впервые. В Тамауте вальс считается непристойным танцем.
– Вполне заслуженно, кстати, – сказал он.
– Это самый чудесный из всех существующих танцев. Я думала так тогда. Думаю так и теперь.
Потом они танцевали молча, двигаясь в одном ритме, и оба думали о другом танце, который они будут танцевать до утра, уединившись в своем доме. Прохладный вечерний ветерок остужал их разгоряченные лица. Фонарики, висевшие на деревьях и на павильоне, вспыхивали, как стеклышки в калейдоскопе, где-то на краю их поля зрения.
Наверное, скоро начнет светать, думала Майра, когда они в карете возвращались домой. Последнее из увеселений сезона осталось позади. Майра ехала, не открывая глаз; она была сонная, и вместе с тем ее не покидало приятное волнение в предвкушении того, что должно произойти, когда они вернутся домой.
О том, что ее ждет утром, она твердо решила не думать.
– Не уснули ли вы случайно? – спросил ее муж. Она открыла глаза и улыбнулась:
– Нет, я не сплю. Просто отдыхаю.
– Это хорошо, – заметил он многозначительно.
И вдруг она подумала: а зачем вообще принимать какие-то решения? За эти полмесяца они ссорились, но не часто. По большей части все было хорошо и мирно. И, наверное, существует множество браков, когда между супругами складываются гораздо худшие отношения, чем у нее с Кеннетом. И все же этим парам как-то удается притереться друг к другу.
Притереться. Она невольно вздохнула, В этом-то вся сложность. Просто жить с мужем, привыкнуть к нему – нет, это ей не подходит и, наверное, Кеннету тоже. Хотя с ней все не совсем так. Она ведь вышла бы за сэра Эдвина Бейли, прекрасно понимая, что их брак будет для нее сплошным компромиссом. Но ведь это совсем другое дело! Она ведь не любила сэра Эдвина.
Все это слишком сложно, чтобы размышлять сегодня, решила она и пообещала себе, что не станет углубляться в психологию. Завтрашний день и так не за горами. Ах, если бы завтра не наступало никогда! Если бы эта ночь длилась вечно!
* * *
– Мы дома, – проговорил низкий голос у самого ее уха, и она в ту же секунду открыла глаза. Ее голова, оказывается, удобно устроилась на его широком теплом плече. – Может быть, – сказал он, – проводить вас в вашу спальню и оставить там спать?– Нет, – ответила она, выпрямляясь, – я еше не хочу спать.
– Ах, вы хотите танцевать, сударыня?
– Я уже сказала, что мне хочется танцевать всю ночь.
– Ваше желание для меня закон, – ответил он.
В этом танде они сразу же обрели гармонию. Он оставил гореть все свечи, снял с нее и с себя ночные рубашки, опустился с ней на постель, став на колени, лицом к лицу, и трогал ее испытующими руками. Она сделала то же самое; он смотрел на нее из-под полуопущенных век, и она на него; он легко касался ее лица приоткрытыми губами. Когда он приподнял ее груди обеими руками и опустил голову, впиваясь то в один, то в другой сосок, она подняла обеими руками его голову, переплела пальцы с прядями его волос, закинула голову и застонала от удовольствия.
Он воспламенился чуть ли не с первого мгновения. Никогда в жизни не испытывал он такого сильного желания. До Майры то были просто женщины, дающие наслаждение и ищущие наслаждения. В эту ночь он почувствовал сильнее, чем все эти две недели, что всю свою взрослую жизнь он ждал именно ее, именно этой близости, рисовал в своем воображении именно этот момент, хотя никогда не думал, что такое может произойти в действительности. И всегда рядом была Майра, такая же не осознанная до конца часть его жизни, как воздух, которым он дышал.
Он ласкал губами ее шею. Желание мучительно пульсировало в его чреслах, стучало в висках, громыхало в барабанных перепонках.
Он знал по долгому опыту, что женщины получают гораздо большее наслаждение от предварительной любовной игры, чем от свершения. Если ей нужно, он будет терпелив. Если нужно, он будет ждать хоть до утра. И сегодня ночью они узнают всю меру наслаждения, которое только может существовать, если в его власти даровать ей такое наслаждение.
– Тебе хорошо? – спросил он у самых ее губ. – Или хочешь, чтобы я взял тебя? Скажи, чего ты хочешь?
– Возьми меня, – прошептала она.
И он сделал это и подождал, пока она устроится поудобнее. Она обвила руками его плечи.
– Теперь танцуй вместе со мной, – сказал он. – Давай двигаться в одном ритме под одну музыку.
– Тогда веди, – прошептала она. – А я буду слушаться.
Она на миг замерла, как делала это всегда в такие моменты, а он начал любовную игру; тогда она стала послушно повторять его движения. Вскоре он утратил всякое понятие о времени и месте. Все казалось ему внове; звук учащенного, всхлипывающего дыхания, запах одеколона, пота, женщины, ощущение жарких, эластичных и упругих недр, инстинктивное желание сдержаться, продлить мучение до тех пор, пока он не почувствует, что его возлюбленная достигла освобождения.
Майра… Его возлюбленная. Ни на мгновение его тело не забывало о том, что это Майра.
Она прервала ритм движения. Вцепилась в него, припала к нему, напряглась.
– Да, – пробормотал он ей на ухо, – да, хорошо. Это конец танца.
Освобождение было похоже на взрыв, как он и ожидал. Оно проявилось тихими вздохами и бормотанием, постепенным и полным расслаблением. Оно проявилось в покое и невероятной красоте. И он освободился от своей муки, от своей жажды и глубоко вздохнул.
– Да, – тихо сказал он. – Это конец.
– Ты прав. – Она заговорила далеко не сразу. Они все еще не разомкнули объятий и не разъединились. – Я и не знала, что можно получить такое наслаждение.
– Всегда к вашим услугам, сударыня, – сказал он и поцеловал ее в нос.
– Наслаждение – вещь хорошая. По крайней, мере… пока, – сказала она.
– Очень хорошая. – Он задумался над ее словами. В разгар постельных наслаждений так легко поверить, что постель – это все. Конечно, это не так. Даже совсем не так. И нужно было, чтобы Майра напомнила ему об этом. Он вытянулся на постели рядом с ней. – Равно как и сон, когда танцы кончились.
Он встал с кровати, укрыл Майру одеялом, подобрал свою ночную рубашку, надевать которую не стал, и улыбнулся.
– Спокойной ночи, Майра. Это действительно было огромное наслаждение!
– Спокойной ночи, Кеннет. – Она не улыбнулась ему в ответ. Он еще не успел повернуться, как она уже закрыла глаза.
«А завтра мы поговорим». Ни один из них не выговорил этих слов вслух. Но оба услышали их вполне отчетливо. Завтра они поговорят.