Страница:
Я побывал в школе, где лежали раненые, поговорил с ними и с Новоселовым. После этой встречи я отдал приказание выявить и взять на учет медицинские подразделения, уцелевшие на освобожденной территории.
В начале рейда медико-санитарную службу в группе возглавлял дивизионный врач 1-й гвардейской дивизии майор медицинской службы Глейх. Через некоторое время он доложил мне, что на освобожденной территории обнаружено несколько госпиталей, в которых лечились вышедшие из окружения военнослужащие и партизаны: в деревне Княщина - до трехсот раненых, в совхозе Алексино - около четырехсот, в деревне Гриднево и Ушакове - почти шестьсот, в селах Барсуки - триста пятьдесят человек. Кроме того, раненые размещались в мелких населенных пунктах. В общей сложности раненых и больных насчитывалось около трех с половиной тысяч. Лечили их сто семьдесят пять врачей, фельдшеров и медицинских сестер.
Многочисленные медицинские учреждения и подразделения были переформированы в десять госпиталей, медицинский персонал равномерно распределен между ними. Для раненых отводились лучшие помещения: больницы, школы, избы-читальни. Но таких помещений было немного, поэтому основная масса раненых располагалась в жилых домах. Госпитали, в пределах возможности, были специализированы: для тяжелораненых, для инвалидов и для легкораненых. В каждом госпитале имелся изолятор для инфекционных больных и терапевтическое отделение.
Вся эта сложная организационная работа проводилась главным образом начальником тыла корпуса подполковником И. Е. Грибовым под руководством полковника медицинской службы П. В. Морозова, которого прислал к нам начальник Главного санитарного управления Наркомата обороны Е. И. Смирнов.
Благодаря заботам и стараниям Морозова, его предшественников майора Глейха и полковника Суховерко, самоотверженной работе замечательных советских врачей тысячи бойцов и командиров были спасены и вернулись в строй. За один только апрель из госпиталей выписалось около двух с половиной тысяч человек. С 1 по 20 мая вернулись в свои части еще тысяча двести бойцов и командиров.
Политорганы нашей группы проводили с помощью местных партийных организаций и работников тыла сборы продовольствия для раненых. Колхозники отдавали своим защитникам лучшие продукты. Девушки и женщины помогали медицинскому персоналу в уходе за ранеными.
Для охраны от нападений диверсионных и полицейских отрядов, засылаемых к нам противником, в госпиталях создавались из выздоравливающих вооруженные группы, которые несли караульную службу.
Постепенно в госпиталях скопилось много тяжелораненых, нуждавшихся в эвакуации. Но вывезти их было очень трудно. Вначале на освобожденной территории садились только легкие самолеты - У-2 и С-2. Они могли брать лишь по два человека. В апреле дело пошло гораздо быстрее: мы расчистили аэродром и подготовили специальную посадочную площадку в районе села Большое Вергово. Здесь смогли садиться и тяжелые корабли типа «Дуглас» и ТБ-3.
Для сосредоточения раненых и подготовки их к погрузке в самолеты в лесу, в километре от посадочной площадки, возле деревни Поделы был создан эвакоприемник. Обслуживали его два врача, фельдшер и два конных посыльных. Отправка самолетами производилась, как правило, в ночное время. Иногда удавалось эвакуировать за ночь до ста человек, а в ночь на 12 апреля было вывезено сразу триста сорок два раненых.
Рейсы воздушных кораблей далеко не всегда заканчивались благополучно. Наша связь с «Большой землей» порой прерывалась. Немцы упорно старались обнаружить посадочные площадки и вывести их из строя. Иногда им удавалось сделать это.
Из штаба ВВС Западного фронта к нам прислали полковника Агафонова, который должен был организовать аэродромную службу. Вместе с ним прибыл батальон аэродромного обслуживания. Ни Агафонов, ни его люди не знали условий действий в тылу врага, а к советам наших командиров не очень-то прислушивались, не считая их специалистами.
Стремясь сделать все «по правилам», Агафонов установил на посадочной площадке прожектор - маяк. В ночь на 13 мая прожектор был включен. Как только он начал работать, его сразу же обнаружили немцы. Фашисты подняли в воздух ночные истребители. Над аэродромом завязался неравный бой. Истребители сбили четыре «Дугласа», один из которых уходил от нас в обратный рейс с ранеными.
Утром гитлеровцы направили в район Большого Вергова бомбардировочную авиацию и вывели посадочную площадку из строя. Но и этим фашисты не ограничились. Они постоянно держали аэродром под контролем, не позволяя нам пользоваться им.
С 15 мая эвакуация раненых по воздуху почти прекратилась. Лишь изредка мы принимали самолеты в районе Дорогобужа, на посадочных площадках возле деревень Подмошье и Большая Еловка. Но за полмесяца с этих площадок было вывезено только сто три человека.
Всего за время пребывания в тылу врага нам удалось эвакуировать на «Большую землю» более трех тысяч человек, имевших, главным образом, тяжелые ранения.
Самолеты, направлявшиеся в группу за ранеными, доставляли некоторое военное имущество, в том числе медицинское. Но этого было мало. Самолеты сбрасывали его и в парашютных мешках на специально подготовленные площадки. Однако часто мешки попадали в леса, в болота, и разыскать их не удавалось. По данным органов снабжения, за май на аэродромах было сосредоточено и подготовлено к отправке в нашу группу 19605 килограммов медицинских грузов. Но нам было доставлено всего 785 килограммов.
На освобожденной территории население жило скученно и поэтому грязно. В значительной степени это объяснялось тем, что многие общественные здания и частные постройки были разрушены во время боев, и люди перебрались в уцелевшие дома. Иногда в одной комнате жили несколько семей. В этих же домах останавливались бойцы, командиры нашей группы и партизаны. Бани общего пользования имелись только в Дорогобуже, Хватовом Заводе и Алексине. В деревнях сохранилось совсем немного индивидуальных бань, топившихся, как правило, «по-черному». В таких условиях мы не были гарантированы от вспышек эпидемических заболеваний. Наши врачи провели профилактические мероприятия. Это помогло. Но все-таки полностью обезопасить себя нам не удалось.
К весне в ряде населенных пунктов были отмечены заболевания сыпным тифом. Особенно распространились заболевания в деревнях, расположенных вблизи поселка Всходы и станции Угра, то есть в местах, освобожденных от противника позже других. В районе села Всходы сыпным тифом были поражены целые деревни. Отмечались также единичные случаи заболевания скарлатиной и корью. У многих жителей появилась чесотка. Во второй половине марта сыпной тиф проник и в войска нашей группы, главным образом в части 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, которая действовала в районе Угра - Всходы.
Эвакуировать тифозных на «Большую землю» было запрещено, и наши врачи лечили их на месте. Были созданы специальные изоляторы, больные немедленно подвергались госпитализации. Медицинский персонал и командование частей самоотверженно боролись с опасной болезнью и не позволили ей разрастись в эпидемию. Не уберегся от тифа начальник политотдела корпуса Юрий Дмитриевич Милославский, Он надолго вышел из строя и вернулся в корпус только после окончания рейда.
В мае количество раненых и больных в наших госпиталях значительно уменьшилось. Почти все тяжелораненые были эвакуированы. Многие легкораненые вылечились и вернулись в свои подразделения. Крупных боев в этот период у нас не было. Это позволило провести с 10 по 20 мая еще одну реорганизацию нашей медицинской службы.
Мы создали госпитальную базу группы в составе эвакохирургического, инфекционного госпиталей и двух госпиталей для легкораненых. Три госпиталя были переформированы в медико-санитарные дивизионы и приданы дивизиям. Для управления госпиталями организовали ГПЭП (головной пункт эвакопомощи) со складом медицинского имущества.
На 20 мая в госпитальной базе группы насчитывалось до полутора тысяч человек, из них около полутораста - с тяжелыми ранениями. В инфекционном госпитале лечилось около ста больных сыпным тифом, большинство из них уже выздоравливало.
В начале мая я снова побывал у Новоселова, возглавлявшего теперь госпиталь в деревне Чесноковка. Условия для работы медицинского персонала были трудные. Не хватало лекарств и инструментов, случались перебои в снабжении продуктами. В госпитале не было ни кроватей, ни тюфяков, ни одеял. Раненые лежали на полу, на соломенной подстилке. Солома быстро перетиралась и теряла упругость, а добыть взамен свежую было нелегко: в районе наших действий ее давно уже перевели на корм скоту.
Я побеседовал с ранеными. Люди не жаловались. Они понимали, что делается все возможное для улучшения и ускорения лечения. Расспросил медиков - это были главным образом женщины - об их житье. Несмотря на все трудности, они сохранили бодрость и уверенность. Отвечали мне весело, с юмором. А одеты были плохо. Кто в стареньких платьях, кто в выцветших, заштопанных гимнастерках. На улице весна, сырость, а у многих на ногах валенки, не говоря уже о кирзовых сапогах и тяжелых солдатских ботинках.
- Скажите, товарищи, - обратился я к ним. - В чем вы нуждаетесь в первую очередь?
- В медикаментах.
- Об этом мы уже говорили. Сделаю, что в наших силах. А сейчас я хочу знать, в чем особенно нуждаетесь вы сами, медицинский персонал.
Женщины молчали. Им, конечно, нужно было многое. Разве не надоест шлепать по лужам в валенках, спать на голых топчанах, жить впроголодь, чинить расползающиеся от ветхости гимнастерки... Но они знали, что здесь, в тылу врага, нет вещевых и продовольственных складов, что я при всем желании не смогу удовлетворить их просьбы.
- Я не обещаю многого, требуйте только то, что вам крайне необходимо.
- Чулки, - со вздохом сказала одна из женщин.
- Очень трудно ходить без чулок, - поддержали ее другие.
Я вопросительно посмотрел на Новоселова. Он улыбнулся, наклонил голову:
- Все время о чулках вспоминают, товарищ генерал. Сапоги тяжелые, ботинки грубые... Да и некрасиво на босу ногу.
- Постараюсь, - ответил я женщинам, несколько обескураженный такой просьбой. Вот уж не думал раньше, что в тылу противника мне придется заботиться о подобных вещах!
Через некоторое время по моему настойчивому требованию нам доставили с «Большой земли» чулки и еще какие-то предметы женского военного обмундирования. Они были распределены по медицинским подразделениям. Медики остались довольны.
Госпиталь, который возглавлял Г. М. Новоселов, считался у нас одним из лучших. В этом большая заслуга самого Новоселова, энергичного, жизнерадостного человека, любящего и знающего свое дело. Он был душой коллектива, учил, помогал, ободрял упавших духом. За большую работу по спасению раненых, за личный героизм, проявленный во время боев, Новоселов был представлен к награде. В конце 1942 года я имел удовольствие вручить ему орден Красного Знамени. В это время я командовал общевойсковой армией, а Новоселов был ведущим хирургом нашего армейского госпиталя.
Уставы, которые мы изучали в мирное время, требовали, чтобы командир, принимающий решение на бой, считался с наличием боеприпасов и продовольствия и с возможностью их подвоза. Но в действительности часто приходилось считаться не столько с материальными возможностями, сколько с необходимостью выполнить боевой приказ.
Перед началом рейда наша группа вела непрерывные бои и не могла пополнять свои запасы. Мало помощи мог оказать нам и тыл Западного фронта. Мы имели менее половины боекомплекта вместо трех, положенных по норме, по продфуражу - менее одной суточной дачи вместо положенных шести. Не лучше было и с другими видами снабжения. Особенно же плохо - с минами и со снарядами наиболее требовавшегося 76-миллиметрового калибра. Дивизионная артиллерия, тылы кавалерийских дивизий и даже полковые обозы второго разряда не прошли вслед за нами и остались по ту сторону Варшавского шоссе. Мы оказались в тылу врага даже без тех незначительных запасов, которые смогли накопить перед рейдом.
За сутки до ухода штаба корпуса в рейд, когда главные силы группы уже прорвались через Варшавское шоссе, мы послали в тыл фронта заявку на те крайне необходимые грузы, которых войска получили мало или не получили совсем. Нам нужны были винтовочные патроны, мины разных калибров, ручные гранаты, сахар, сухари, концентраты, махорка, спички. Мы просили подать эти грузы самолетами в дивизии, которые уже действовали севернее шоссе, за линией фронта. Через некоторое время пришел ответ: «Всемерно обеспечьте свой рейд боеприпасами, горючим, продфуражом. Подача воздухом очень сложна и будет ограничена». Тыл Западного фронта сам не имел достаточных запасов и не мог снабдить войска всем тем, что требовалось. Тыл фронта оказался и организационно неподготовленным для материального обеспечения войск, ведущих бои в тылу противника.
2 февраля, когда наша группа находилась уже под Вязьмой, то есть в ста километрах от места прорыва, обеспечить наше снабжение было приказано командующему 50-й армией. Но сама армия осталась по ту сторону Варшавского шоссе.
Начиная с декабря 1941 года, с того времени, когда наши пути подвоза еще не были перерезаны противником, мы были приучены тылом фронта надеяться главным образом на самих себя и пользоваться местными средствами. Но жители, ограбленные гитлеровцами, сами едва сводили концы с концами.
В боевом донесении, отправленном в Штаб Западного фронта 2 февраля, я сообщал:
Мы очень опасались цинги, которая могла появиться из-за недоедания и отсутствия витаминов. И бойцы, и командиры, да и мы со Щелаковским, приезжая на новую квартиру, в первую очередь спрашивали хозяйку, нет ли у нее редьки. Жители делились с нами последними запасами. Благодаря этому большинство личного состава группы цингой не болело.
Два праздника встречали мы в тылу врага: 23 февраля и 1 мая. Каждый раз колхозницы собирали и преподносили нам подарки: сало, яйца, масло, кое-где кур, а чаще всего - ковриги ржаного хлеба. Этот хлеб имел примеси, но казался нам вкусней любых пирогов. И не только потому, что мы редко ели его. Мы знали: женщины сами живут впроголодь, тем более дорог был их подарок.
Великое спасибо вам, славные смоленские колхозницы, за вашу неоценимую помощь! Вы не только делились с бойцами последним хлебом, но и оказывали им моральную поддержку. Вы верили советским воинам и надеялись на них. А это повышало у бойцов и командиров чувство ответственности за судьбу народа, за судьбу всей нашей социалистической Родины.
В первые же дни рейда лошади поели те небольшие запасы сена, которые могли нам дать жители многострадальной Смоленщины. Бойцы начали разыскивать солому.
Было предпринято несколько попыток доставлять нам самолетами через линию фронта комбикорм. Сбрасывали его без парашютов, в бумажных мешках. Рассчитывали, что снег будет амортизировать удары, но бумажные мешки рвались и комбикорм разлетался, смешивался со снегом и грунтом. Собирать его было явно нецелесообразно. От этого способа доставки пришлось отказаться. А грузовых парашютов на фураж не хватало.
К весне все запасы соломы были исчерпаны. В деревнях почти не осталось даже соломенных крыш, их тоже пустили на корм лошадям и скоту. В апреле я предложил кормить коней тонкими ветвями осины. Лошади набивали себе брюхо, но требовать от них работы после такого «фуража» было невозможно. Однако таким образом удалось сохранить значительную часть конского состава до тех пор, пока появилась из-под снега прошлогодняя трава. На подножном корму лошади стали постепенно поправляться, и бойцы снова начали ездить на них.
Приходилось добывать на месте не только продовольствие и фураж, но и боеприпасы.
Удавалось отбивать и у немцев боеприпасы советских образцов, ранее захваченные противником. Особенно много обнаружили мы авиабомб, мин, снарядов 31 марта на станции Угра. Крупные склады захватили на станции Волоста Пятница, в Дорогобуже и в некоторых других местах.
Весной, когда сошел снег, разыскивать оружие и боеприпасы стало легче. Однако в значительной части найденное оружие и боеприпасы оказывались непригодными для использования.
Боеприпасов в корпусе почти всегда не хватало, а иногда положение с ними становилось катастрофическим. Продовольствие и боеприпасы, которые мы получали с «Большой земли», были каплей в море. Тем более что доставлялось нам не более пятидесяти процентов посылаемых грузов.
В мирное время перевозки по воздуху казались делом простым и не требующим особых' забот. Вероятно, поэтому не существовав никаких правил для приемки грузов. Но когда мы занялись этим новым для нас делом в боевой обстановке, сразу возникло множество трудностей. Для приема транспортных самолетов пришлось создать несколько посадочных площадок корпусного значения. Имели свои посадочные площадки также 1-я гвардейская кавалерийская дивизия и 4-й воздушнодесантный корпус. В дальнейшем их количество было значительно увеличено, создано несколько площадок для приемки грузов, сбрасываемых на парашютах.
Нужно было разыскать в лесах ровные места, расчистить снег, а потом систематически очищать площадки от снежных заносов или укатывать. Потребовалось проложить санные дороги и поддерживать их в хорошем состоянии. Были выделены специальные команды для охраны площадок и прилегающей территории, так как самолеты часто сбрасывали грузы в стороне и их могли забирать случайные люди. После того как немцы обнаруживали посадочные площадки и начинали бомбить их, приходилось бросать старые и создавать новые.
Для вывозки грузов подполковник Грибов сформировал гужевую транспортную роту, имевшую сто саней. К весне в мастерской было отремонтировано двадцать автомашин и около десяти тракторов.
Понадобилась система световой сигнализации для самолетов. Вначале она была очень примитивная - костры на посадочных площадках. Потом мы начали разжигать костры в ямах, позже - жечь уголь в круглых печках вагонного типа. Не помню, кто придумал это последнее усовершенствование, но оно оказалось очень удачным. Печки можно было легко и быстро переносить с места на место и тем самым изменять фигуру сигнала. Имели они и другие преимущества.
Вот небольшая ровная площадка среди глухого леса. Наступает ночь. Бойцы и командиры в ожидании своего самолета. Наконец издали доносится звук мотора. Открываются крышки заранее разожженных печей. Но вот к гулу нашего самолета примешивается подозрительный звук. Летит немец. Сразу же крышки печей захлопываются, световая фигура исчезает. В черное небо поднимается ракета условного цвета - сигнал летчику: «В воздухе противник» Наш самолет уходит в сторону, а немецкий кружит на темным лесом. Сбросив наугад несколько бомб, вражеский самолет удаляется и исчезает. В воздух поднимается ракета другого цвета - «Противника нет». Опять открываются крышки печей. Люди тревожно прислушиваются, как бы -не вернулся гитлеровский летчик. Тогда все повторяется.
Во втором номере «Военно-исторического журнала» за 1962 год генерал-майор П. Калиновский весьма оптимистически рисует организацию переброски грузов к нам. Он утверждает, будто в период с февраля помай 1942 года для действовавших в районе Вязьма - Дорогобуж соединений 33-й армии, 1-го гвардейского кавалерийского корпуса и 4-го воздушнодесантного корпуса каждую ночь подавалось с подмосковных аэродромов пятьдесят - девяносто тонн различных грузов. Если бы это было так!
Самолеты прилетали к нам далеко не каждую ночь. Больше половины всех ночей за время пребывания в тылу противника наши дежурные провели на посадочных площадках напрасно. Причины разные: нелетная погода, какая часто бывает зимой и весной, противодействие авиации противника, ошибки штурманов, сбрасывавших грузы не там, где надо, и многое другое. Приказ командования Западного фронта № К-264 от 20 мая 1942 года начинался, между прочим, так: «Воз-душнодеоантная операция по переброске грузов группе генерала Белова проходит медленно и плохо организована». А дальше в нем вскрывались причины неудач и намечались пути улучшения дела.
В ночь на 19 мая, при относительно благоприятной обстановке, по плану к нам должны были летать сорок восемь самолетов, из них тридцать шесть тяжелых. Им предстояло произвести девяносто самолетовылетов и доставить 27 тонн груза, 4 орудия, 2 прожектора и 732 человека пополнения, главным образом зенитчиков, парашютистов и бойцов с противотанковыми ружьями.
Однако вечером 18 мая прошел сильный дождь. Почва на аэродроме в Кувшиновке, где должно было грузиться пополнение для 4-го воздушнодесантного корпуса, раскисла, и самолеты не смогли подняться. Раскисла почва и на нашем аэродроме у деревни Подмошье, где мы рассчитывали принять с самолетов малокалиберные зенитные пушки и зенитные пулеметы. Нам пришлось послать срочную радиограмму с просьбой отменить вылет тех кораблей, которые должны были приземляться. Кроме того, истребители немцев контролировали в ту ночь наш главный аэродром в Большом Вергове. А истребители для сопровождения транспортных кораблей не посылались.
Вместо девяноста запланированных самолето-вылетов было совершено только двадцать. Но и из этого числа четыре корабля свою задачу не выполнили, причем один ТБ-3 не вернулся на базу.
Шестнадцать самолетов доставили нам 11 тонн боеприпасов, 10 тонн противотанковых мин, 2,4 тонны горючего и 19 бойцов и командиров. Груз сбрасывался на парашютах с большой высоты в радиусе до пятнадцати километров вокруг посадочной площадки. Некоторые летчики, спеша, сбрасывали груз на первый попавшийся на глаза костер, даже не пытаясь найти условный световой сигнал. Специально наряженные нами команды разыскивали грузы в лесах и болотах. Разыскать, конечно, удалось не все. При этом приходилось обнаруживать грузы с продфуражом и горючим, разбившиеся при падении.
А ведь это была перевозка из наиболее удачных. Чаще бывало и хуже.
Позже штаб Западного фронта принял некоторые меры по упорядочению воздушных перевозок. Была, в частности, установлена личная ответственность каждого экипажа за доставку порученного ему груза в указанное место и в указанный срок. К нам прилетел военный комиссар 1-й воздушной армии бригадный комиссар И. Г. Литвиненко. Он проверил состояние наших посадочных площадок, работу транспортной авиации. Отправляемые нам грузы мы стали получать почти полностью. Но добились этого уже во второй половине мая, когда наши боевые действия в тылу противника приближались к концу. Мы пробыли там пять месяцев и за все это время получили продовольствия в общей сложности на две недели, а фуража и того меньше. Бойцы воевали голодными и полуголодными, экономили каждый патрон, но не теряли воли и мужества в борьбе с ненавистным врагом.
Между тем длиннее становились дни, укорачивалось темное время суток, благоприятное для полетов транспортной авиации. Противодействие немцев нашим воздушным перевозкам усилилось, и доставка боеприпасов и продовольствия с «Большой земли» почти полностью прекратилась. С последних чисел мая и до конца рейда к нам прилетали только отдельные транспортные самолеты, привозившие незначительное количество самых необходимых грузов.
Партизаны Смоленщины
В начале рейда медико-санитарную службу в группе возглавлял дивизионный врач 1-й гвардейской дивизии майор медицинской службы Глейх. Через некоторое время он доложил мне, что на освобожденной территории обнаружено несколько госпиталей, в которых лечились вышедшие из окружения военнослужащие и партизаны: в деревне Княщина - до трехсот раненых, в совхозе Алексино - около четырехсот, в деревне Гриднево и Ушакове - почти шестьсот, в селах Барсуки - триста пятьдесят человек. Кроме того, раненые размещались в мелких населенных пунктах. В общей сложности раненых и больных насчитывалось около трех с половиной тысяч. Лечили их сто семьдесят пять врачей, фельдшеров и медицинских сестер.
Многочисленные медицинские учреждения и подразделения были переформированы в десять госпиталей, медицинский персонал равномерно распределен между ними. Для раненых отводились лучшие помещения: больницы, школы, избы-читальни. Но таких помещений было немного, поэтому основная масса раненых располагалась в жилых домах. Госпитали, в пределах возможности, были специализированы: для тяжелораненых, для инвалидов и для легкораненых. В каждом госпитале имелся изолятор для инфекционных больных и терапевтическое отделение.
Вся эта сложная организационная работа проводилась главным образом начальником тыла корпуса подполковником И. Е. Грибовым под руководством полковника медицинской службы П. В. Морозова, которого прислал к нам начальник Главного санитарного управления Наркомата обороны Е. И. Смирнов.
Благодаря заботам и стараниям Морозова, его предшественников майора Глейха и полковника Суховерко, самоотверженной работе замечательных советских врачей тысячи бойцов и командиров были спасены и вернулись в строй. За один только апрель из госпиталей выписалось около двух с половиной тысяч человек. С 1 по 20 мая вернулись в свои части еще тысяча двести бойцов и командиров.
Политорганы нашей группы проводили с помощью местных партийных организаций и работников тыла сборы продовольствия для раненых. Колхозники отдавали своим защитникам лучшие продукты. Девушки и женщины помогали медицинскому персоналу в уходе за ранеными.
Для охраны от нападений диверсионных и полицейских отрядов, засылаемых к нам противником, в госпиталях создавались из выздоравливающих вооруженные группы, которые несли караульную службу.
Постепенно в госпиталях скопилось много тяжелораненых, нуждавшихся в эвакуации. Но вывезти их было очень трудно. Вначале на освобожденной территории садились только легкие самолеты - У-2 и С-2. Они могли брать лишь по два человека. В апреле дело пошло гораздо быстрее: мы расчистили аэродром и подготовили специальную посадочную площадку в районе села Большое Вергово. Здесь смогли садиться и тяжелые корабли типа «Дуглас» и ТБ-3.
Для сосредоточения раненых и подготовки их к погрузке в самолеты в лесу, в километре от посадочной площадки, возле деревни Поделы был создан эвакоприемник. Обслуживали его два врача, фельдшер и два конных посыльных. Отправка самолетами производилась, как правило, в ночное время. Иногда удавалось эвакуировать за ночь до ста человек, а в ночь на 12 апреля было вывезено сразу триста сорок два раненых.
Рейсы воздушных кораблей далеко не всегда заканчивались благополучно. Наша связь с «Большой землей» порой прерывалась. Немцы упорно старались обнаружить посадочные площадки и вывести их из строя. Иногда им удавалось сделать это.
Из штаба ВВС Западного фронта к нам прислали полковника Агафонова, который должен был организовать аэродромную службу. Вместе с ним прибыл батальон аэродромного обслуживания. Ни Агафонов, ни его люди не знали условий действий в тылу врага, а к советам наших командиров не очень-то прислушивались, не считая их специалистами.
Стремясь сделать все «по правилам», Агафонов установил на посадочной площадке прожектор - маяк. В ночь на 13 мая прожектор был включен. Как только он начал работать, его сразу же обнаружили немцы. Фашисты подняли в воздух ночные истребители. Над аэродромом завязался неравный бой. Истребители сбили четыре «Дугласа», один из которых уходил от нас в обратный рейс с ранеными.
Утром гитлеровцы направили в район Большого Вергова бомбардировочную авиацию и вывели посадочную площадку из строя. Но и этим фашисты не ограничились. Они постоянно держали аэродром под контролем, не позволяя нам пользоваться им.
С 15 мая эвакуация раненых по воздуху почти прекратилась. Лишь изредка мы принимали самолеты в районе Дорогобужа, на посадочных площадках возле деревень Подмошье и Большая Еловка. Но за полмесяца с этих площадок было вывезено только сто три человека.
Всего за время пребывания в тылу врага нам удалось эвакуировать на «Большую землю» более трех тысяч человек, имевших, главным образом, тяжелые ранения.
Самолеты, направлявшиеся в группу за ранеными, доставляли некоторое военное имущество, в том числе медицинское. Но этого было мало. Самолеты сбрасывали его и в парашютных мешках на специально подготовленные площадки. Однако часто мешки попадали в леса, в болота, и разыскать их не удавалось. По данным органов снабжения, за май на аэродромах было сосредоточено и подготовлено к отправке в нашу группу 19605 килограммов медицинских грузов. Но нам было доставлено всего 785 килограммов.
На освобожденной территории население жило скученно и поэтому грязно. В значительной степени это объяснялось тем, что многие общественные здания и частные постройки были разрушены во время боев, и люди перебрались в уцелевшие дома. Иногда в одной комнате жили несколько семей. В этих же домах останавливались бойцы, командиры нашей группы и партизаны. Бани общего пользования имелись только в Дорогобуже, Хватовом Заводе и Алексине. В деревнях сохранилось совсем немного индивидуальных бань, топившихся, как правило, «по-черному». В таких условиях мы не были гарантированы от вспышек эпидемических заболеваний. Наши врачи провели профилактические мероприятия. Это помогло. Но все-таки полностью обезопасить себя нам не удалось.
К весне в ряде населенных пунктов были отмечены заболевания сыпным тифом. Особенно распространились заболевания в деревнях, расположенных вблизи поселка Всходы и станции Угра, то есть в местах, освобожденных от противника позже других. В районе села Всходы сыпным тифом были поражены целые деревни. Отмечались также единичные случаи заболевания скарлатиной и корью. У многих жителей появилась чесотка. Во второй половине марта сыпной тиф проник и в войска нашей группы, главным образом в части 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, которая действовала в районе Угра - Всходы.
Эвакуировать тифозных на «Большую землю» было запрещено, и наши врачи лечили их на месте. Были созданы специальные изоляторы, больные немедленно подвергались госпитализации. Медицинский персонал и командование частей самоотверженно боролись с опасной болезнью и не позволили ей разрастись в эпидемию. Не уберегся от тифа начальник политотдела корпуса Юрий Дмитриевич Милославский, Он надолго вышел из строя и вернулся в корпус только после окончания рейда.
В мае количество раненых и больных в наших госпиталях значительно уменьшилось. Почти все тяжелораненые были эвакуированы. Многие легкораненые вылечились и вернулись в свои подразделения. Крупных боев в этот период у нас не было. Это позволило провести с 10 по 20 мая еще одну реорганизацию нашей медицинской службы.
Мы создали госпитальную базу группы в составе эвакохирургического, инфекционного госпиталей и двух госпиталей для легкораненых. Три госпиталя были переформированы в медико-санитарные дивизионы и приданы дивизиям. Для управления госпиталями организовали ГПЭП (головной пункт эвакопомощи) со складом медицинского имущества.
На 20 мая в госпитальной базе группы насчитывалось до полутора тысяч человек, из них около полутораста - с тяжелыми ранениями. В инфекционном госпитале лечилось около ста больных сыпным тифом, большинство из них уже выздоравливало.
В начале мая я снова побывал у Новоселова, возглавлявшего теперь госпиталь в деревне Чесноковка. Условия для работы медицинского персонала были трудные. Не хватало лекарств и инструментов, случались перебои в снабжении продуктами. В госпитале не было ни кроватей, ни тюфяков, ни одеял. Раненые лежали на полу, на соломенной подстилке. Солома быстро перетиралась и теряла упругость, а добыть взамен свежую было нелегко: в районе наших действий ее давно уже перевели на корм скоту.
Я побеседовал с ранеными. Люди не жаловались. Они понимали, что делается все возможное для улучшения и ускорения лечения. Расспросил медиков - это были главным образом женщины - об их житье. Несмотря на все трудности, они сохранили бодрость и уверенность. Отвечали мне весело, с юмором. А одеты были плохо. Кто в стареньких платьях, кто в выцветших, заштопанных гимнастерках. На улице весна, сырость, а у многих на ногах валенки, не говоря уже о кирзовых сапогах и тяжелых солдатских ботинках.
- Скажите, товарищи, - обратился я к ним. - В чем вы нуждаетесь в первую очередь?
- В медикаментах.
- Об этом мы уже говорили. Сделаю, что в наших силах. А сейчас я хочу знать, в чем особенно нуждаетесь вы сами, медицинский персонал.
Женщины молчали. Им, конечно, нужно было многое. Разве не надоест шлепать по лужам в валенках, спать на голых топчанах, жить впроголодь, чинить расползающиеся от ветхости гимнастерки... Но они знали, что здесь, в тылу врага, нет вещевых и продовольственных складов, что я при всем желании не смогу удовлетворить их просьбы.
- Я не обещаю многого, требуйте только то, что вам крайне необходимо.
- Чулки, - со вздохом сказала одна из женщин.
- Очень трудно ходить без чулок, - поддержали ее другие.
Я вопросительно посмотрел на Новоселова. Он улыбнулся, наклонил голову:
- Все время о чулках вспоминают, товарищ генерал. Сапоги тяжелые, ботинки грубые... Да и некрасиво на босу ногу.
- Постараюсь, - ответил я женщинам, несколько обескураженный такой просьбой. Вот уж не думал раньше, что в тылу противника мне придется заботиться о подобных вещах!
Через некоторое время по моему настойчивому требованию нам доставили с «Большой земли» чулки и еще какие-то предметы женского военного обмундирования. Они были распределены по медицинским подразделениям. Медики остались довольны.
Госпиталь, который возглавлял Г. М. Новоселов, считался у нас одним из лучших. В этом большая заслуга самого Новоселова, энергичного, жизнерадостного человека, любящего и знающего свое дело. Он был душой коллектива, учил, помогал, ободрял упавших духом. За большую работу по спасению раненых, за личный героизм, проявленный во время боев, Новоселов был представлен к награде. В конце 1942 года я имел удовольствие вручить ему орден Красного Знамени. В это время я командовал общевойсковой армией, а Новоселов был ведущим хирургом нашего армейского госпиталя.
Уставы, которые мы изучали в мирное время, требовали, чтобы командир, принимающий решение на бой, считался с наличием боеприпасов и продовольствия и с возможностью их подвоза. Но в действительности часто приходилось считаться не столько с материальными возможностями, сколько с необходимостью выполнить боевой приказ.
Перед началом рейда наша группа вела непрерывные бои и не могла пополнять свои запасы. Мало помощи мог оказать нам и тыл Западного фронта. Мы имели менее половины боекомплекта вместо трех, положенных по норме, по продфуражу - менее одной суточной дачи вместо положенных шести. Не лучше было и с другими видами снабжения. Особенно же плохо - с минами и со снарядами наиболее требовавшегося 76-миллиметрового калибра. Дивизионная артиллерия, тылы кавалерийских дивизий и даже полковые обозы второго разряда не прошли вслед за нами и остались по ту сторону Варшавского шоссе. Мы оказались в тылу врага даже без тех незначительных запасов, которые смогли накопить перед рейдом.
За сутки до ухода штаба корпуса в рейд, когда главные силы группы уже прорвались через Варшавское шоссе, мы послали в тыл фронта заявку на те крайне необходимые грузы, которых войска получили мало или не получили совсем. Нам нужны были винтовочные патроны, мины разных калибров, ручные гранаты, сахар, сухари, концентраты, махорка, спички. Мы просили подать эти грузы самолетами в дивизии, которые уже действовали севернее шоссе, за линией фронта. Через некоторое время пришел ответ: «Всемерно обеспечьте свой рейд боеприпасами, горючим, продфуражом. Подача воздухом очень сложна и будет ограничена». Тыл Западного фронта сам не имел достаточных запасов и не мог снабдить войска всем тем, что требовалось. Тыл фронта оказался и организационно неподготовленным для материального обеспечения войск, ведущих бои в тылу противника.
2 февраля, когда наша группа находилась уже под Вязьмой, то есть в ста километрах от места прорыва, обеспечить наше снабжение было приказано командующему 50-й армией. Но сама армия осталась по ту сторону Варшавского шоссе.
Начиная с декабря 1941 года, с того времени, когда наши пути подвоза еще не были перерезаны противником, мы были приучены тылом фронта надеяться главным образом на самих себя и пользоваться местными средствами. Но жители, ограбленные гитлеровцами, сами едва сводили концы с концами.
В боевом донесении, отправленном в Штаб Западного фронта 2 февраля, я сообщал:
«Истекшей ночью был в частях, 2-й и 1-й гвардейских и 41-й кавалерийской дивизий. Части исключительно утомлены. Лошади вязнут в глубоком снегу, часть их, выпрягается и остается в поле, не в состоянии двигаться дальше. Увеличивается также количество вышедших из строя из-за переутомления верховых лошадей (овса лошади не получают уже давно, а в этом районе нет не только сена, но и соломы). Кавалеристы выполняют задачу пешком. Люди засыпают от усталости на каждой остановке. Они питаются за счет местных средств, но это только формально. Местное население хлеба не имеет и съедает последнюю картошку... Населенные пункты в районе корпуса забиты ранеными и бывшими военнопленными красноармейцами, которые живут и питаются за счет местного населения уже несколько месяцев. Одних красноармейских госпиталей обнаружено четыре, все они вместе - и медицинский персонал и раненые - голодают. Кроме того, значительное количество продфуража выкачано немцами».В окрестных населенных пунктах наши снабженцы разыскали небольшие запасы картофеля и необмолоченной ржи, созданные оккупантами для своих нужд. Эти запасы были взяты на учет и планомерно распределялись между регулярными частями и партизанами. На мясо шли убитые и раненые лошади. Иногда мы получали и крупный рогатый скот, который заготавливался райисполкомами на освобожденной территории. Весной хозяйственники корпуса организовали лов рыбы и этим несколько улучшили наш рацион.
Мы очень опасались цинги, которая могла появиться из-за недоедания и отсутствия витаминов. И бойцы, и командиры, да и мы со Щелаковским, приезжая на новую квартиру, в первую очередь спрашивали хозяйку, нет ли у нее редьки. Жители делились с нами последними запасами. Благодаря этому большинство личного состава группы цингой не болело.
Два праздника встречали мы в тылу врага: 23 февраля и 1 мая. Каждый раз колхозницы собирали и преподносили нам подарки: сало, яйца, масло, кое-где кур, а чаще всего - ковриги ржаного хлеба. Этот хлеб имел примеси, но казался нам вкусней любых пирогов. И не только потому, что мы редко ели его. Мы знали: женщины сами живут впроголодь, тем более дорог был их подарок.
Великое спасибо вам, славные смоленские колхозницы, за вашу неоценимую помощь! Вы не только делились с бойцами последним хлебом, но и оказывали им моральную поддержку. Вы верили советским воинам и надеялись на них. А это повышало у бойцов и командиров чувство ответственности за судьбу народа, за судьбу всей нашей социалистической Родины.
В первые же дни рейда лошади поели те небольшие запасы сена, которые могли нам дать жители многострадальной Смоленщины. Бойцы начали разыскивать солому.
Было предпринято несколько попыток доставлять нам самолетами через линию фронта комбикорм. Сбрасывали его без парашютов, в бумажных мешках. Рассчитывали, что снег будет амортизировать удары, но бумажные мешки рвались и комбикорм разлетался, смешивался со снегом и грунтом. Собирать его было явно нецелесообразно. От этого способа доставки пришлось отказаться. А грузовых парашютов на фураж не хватало.
К весне все запасы соломы были исчерпаны. В деревнях почти не осталось даже соломенных крыш, их тоже пустили на корм лошадям и скоту. В апреле я предложил кормить коней тонкими ветвями осины. Лошади набивали себе брюхо, но требовать от них работы после такого «фуража» было невозможно. Однако таким образом удалось сохранить значительную часть конского состава до тех пор, пока появилась из-под снега прошлогодняя трава. На подножном корму лошади стали постепенно поправляться, и бойцы снова начали ездить на них.
Приходилось добывать на месте не только продовольствие и фураж, но и боеприпасы.
Удавалось отбивать и у немцев боеприпасы советских образцов, ранее захваченные противником. Особенно много обнаружили мы авиабомб, мин, снарядов 31 марта на станции Угра. Крупные склады захватили на станции Волоста Пятница, в Дорогобуже и в некоторых других местах.
Весной, когда сошел снег, разыскивать оружие и боеприпасы стало легче. Однако в значительной части найденное оружие и боеприпасы оказывались непригодными для использования.
Боеприпасов в корпусе почти всегда не хватало, а иногда положение с ними становилось катастрофическим. Продовольствие и боеприпасы, которые мы получали с «Большой земли», были каплей в море. Тем более что доставлялось нам не более пятидесяти процентов посылаемых грузов.
В мирное время перевозки по воздуху казались делом простым и не требующим особых' забот. Вероятно, поэтому не существовав никаких правил для приемки грузов. Но когда мы занялись этим новым для нас делом в боевой обстановке, сразу возникло множество трудностей. Для приема транспортных самолетов пришлось создать несколько посадочных площадок корпусного значения. Имели свои посадочные площадки также 1-я гвардейская кавалерийская дивизия и 4-й воздушнодесантный корпус. В дальнейшем их количество было значительно увеличено, создано несколько площадок для приемки грузов, сбрасываемых на парашютах.
Нужно было разыскать в лесах ровные места, расчистить снег, а потом систематически очищать площадки от снежных заносов или укатывать. Потребовалось проложить санные дороги и поддерживать их в хорошем состоянии. Были выделены специальные команды для охраны площадок и прилегающей территории, так как самолеты часто сбрасывали грузы в стороне и их могли забирать случайные люди. После того как немцы обнаруживали посадочные площадки и начинали бомбить их, приходилось бросать старые и создавать новые.
Для вывозки грузов подполковник Грибов сформировал гужевую транспортную роту, имевшую сто саней. К весне в мастерской было отремонтировано двадцать автомашин и около десяти тракторов.
Понадобилась система световой сигнализации для самолетов. Вначале она была очень примитивная - костры на посадочных площадках. Потом мы начали разжигать костры в ямах, позже - жечь уголь в круглых печках вагонного типа. Не помню, кто придумал это последнее усовершенствование, но оно оказалось очень удачным. Печки можно было легко и быстро переносить с места на место и тем самым изменять фигуру сигнала. Имели они и другие преимущества.
Вот небольшая ровная площадка среди глухого леса. Наступает ночь. Бойцы и командиры в ожидании своего самолета. Наконец издали доносится звук мотора. Открываются крышки заранее разожженных печей. Но вот к гулу нашего самолета примешивается подозрительный звук. Летит немец. Сразу же крышки печей захлопываются, световая фигура исчезает. В черное небо поднимается ракета условного цвета - сигнал летчику: «В воздухе противник» Наш самолет уходит в сторону, а немецкий кружит на темным лесом. Сбросив наугад несколько бомб, вражеский самолет удаляется и исчезает. В воздух поднимается ракета другого цвета - «Противника нет». Опять открываются крышки печей. Люди тревожно прислушиваются, как бы -не вернулся гитлеровский летчик. Тогда все повторяется.
Во втором номере «Военно-исторического журнала» за 1962 год генерал-майор П. Калиновский весьма оптимистически рисует организацию переброски грузов к нам. Он утверждает, будто в период с февраля помай 1942 года для действовавших в районе Вязьма - Дорогобуж соединений 33-й армии, 1-го гвардейского кавалерийского корпуса и 4-го воздушнодесантного корпуса каждую ночь подавалось с подмосковных аэродромов пятьдесят - девяносто тонн различных грузов. Если бы это было так!
Самолеты прилетали к нам далеко не каждую ночь. Больше половины всех ночей за время пребывания в тылу противника наши дежурные провели на посадочных площадках напрасно. Причины разные: нелетная погода, какая часто бывает зимой и весной, противодействие авиации противника, ошибки штурманов, сбрасывавших грузы не там, где надо, и многое другое. Приказ командования Западного фронта № К-264 от 20 мая 1942 года начинался, между прочим, так: «Воз-душнодеоантная операция по переброске грузов группе генерала Белова проходит медленно и плохо организована». А дальше в нем вскрывались причины неудач и намечались пути улучшения дела.
В ночь на 19 мая, при относительно благоприятной обстановке, по плану к нам должны были летать сорок восемь самолетов, из них тридцать шесть тяжелых. Им предстояло произвести девяносто самолетовылетов и доставить 27 тонн груза, 4 орудия, 2 прожектора и 732 человека пополнения, главным образом зенитчиков, парашютистов и бойцов с противотанковыми ружьями.
Однако вечером 18 мая прошел сильный дождь. Почва на аэродроме в Кувшиновке, где должно было грузиться пополнение для 4-го воздушнодесантного корпуса, раскисла, и самолеты не смогли подняться. Раскисла почва и на нашем аэродроме у деревни Подмошье, где мы рассчитывали принять с самолетов малокалиберные зенитные пушки и зенитные пулеметы. Нам пришлось послать срочную радиограмму с просьбой отменить вылет тех кораблей, которые должны были приземляться. Кроме того, истребители немцев контролировали в ту ночь наш главный аэродром в Большом Вергове. А истребители для сопровождения транспортных кораблей не посылались.
Вместо девяноста запланированных самолето-вылетов было совершено только двадцать. Но и из этого числа четыре корабля свою задачу не выполнили, причем один ТБ-3 не вернулся на базу.
Шестнадцать самолетов доставили нам 11 тонн боеприпасов, 10 тонн противотанковых мин, 2,4 тонны горючего и 19 бойцов и командиров. Груз сбрасывался на парашютах с большой высоты в радиусе до пятнадцати километров вокруг посадочной площадки. Некоторые летчики, спеша, сбрасывали груз на первый попавшийся на глаза костер, даже не пытаясь найти условный световой сигнал. Специально наряженные нами команды разыскивали грузы в лесах и болотах. Разыскать, конечно, удалось не все. При этом приходилось обнаруживать грузы с продфуражом и горючим, разбившиеся при падении.
А ведь это была перевозка из наиболее удачных. Чаще бывало и хуже.
Позже штаб Западного фронта принял некоторые меры по упорядочению воздушных перевозок. Была, в частности, установлена личная ответственность каждого экипажа за доставку порученного ему груза в указанное место и в указанный срок. К нам прилетел военный комиссар 1-й воздушной армии бригадный комиссар И. Г. Литвиненко. Он проверил состояние наших посадочных площадок, работу транспортной авиации. Отправляемые нам грузы мы стали получать почти полностью. Но добились этого уже во второй половине мая, когда наши боевые действия в тылу противника приближались к концу. Мы пробыли там пять месяцев и за все это время получили продовольствия в общей сложности на две недели, а фуража и того меньше. Бойцы воевали голодными и полуголодными, экономили каждый патрон, но не теряли воли и мужества в борьбе с ненавистным врагом.
Между тем длиннее становились дни, укорачивалось темное время суток, благоприятное для полетов транспортной авиации. Противодействие немцев нашим воздушным перевозкам усилилось, и доставка боеприпасов и продовольствия с «Большой земли» почти полностью прекратилась. С последних чисел мая и до конца рейда к нам прилетали только отдельные транспортные самолеты, привозившие незначительное количество самых необходимых грузов.
Партизаны Смоленщины
Зимой 1942 года на территории Смоленщины действовало много партизанских отрядов. Первое время, занятые организацией наступления на Вязьму, мы не имели связи с партизанскими отрядами, сильно удаленными от нас и тактически не взаимодействовавшими с нами. Однако затянувшиеся бои под Вязьмой вынудили расширить связь с партизанами. В этом неоценимую помощь оказали местные партийные комитеты, находившиеся до нашего появления во вражеском тылу на нелегальном положении. Первым пришел к нам секретарь Семлевского райкома партии товарищ Лукьянов. Он сообщил об отрядах, созданных на территории района.