Белов Павел. За нами Москва

   Третья сторона треугольника - железная дорога от Смоленска до Вязьмы - была артерией, которая питала гитлеровские войска, находившиеся в Ржевско-Вяземском выступе. Немцы не жалели ни сил, ни средств, чтобы сберечь ее. Для охраны дороги они оставили крупные гарнизоны, танки, артиллерию, несколько бронепоездов. Дорога больше других подвергалась ударам партизан и регулярных войск с севера и юга. На ней действовали диверсионные отряды 1-й гвардейской кавалерийской дивизии и партизанского соединения «Дедушка». И хотя полностью прервать движение по ней так и не удалось, но часто и на довольно длительные сроки мы выводили ее из строя.
   Партизаны и регулярные части действовали не только на железной дороге. Старая Смоленская дорога полностью контролировалась нами на всем протяжении от. Соловьевой переправы на Днепре до села Семлево. Фактически немцы пользоваться ею не могли, и их гарнизон в Вязьме часто вынужден был прибегать к помощи транспортной авиации, доставлявшей боеприпасы и другие грузы. Обратными рейсами самолеты увозили раненых. И это из города, который стоит на железной и шоссейной дорогах! Я уж не говорю о гарнизоне Ельни, находившемся почти в полном окружении партизан. Для него самолеты были единственным средством сообщения. Немецкий генерал Бутлер в статье «Война в России» пишет: «...Войска противника находились в районе Дорогобужа в течение нескольких месяцев, создавая постоянную угрозу тыловым коммуникациям 4-й танковой и 9-й полевой армии, а временами даже нарушая их. Они сковывали крупные силы немцев, спешно снятые с фронта и брошенные сюда». Это еще одно свидетельство того, сколько хлопот доставляли противнику наши действия в его тылу.
   Пытаясь дискредитировать партизан в глазах местных жителей, немцы прибегали к провокациям. Они создавали из отщепенцев и предателей диверсионные и полицейские отряды, которые, выдавая себя за партизан, грабили население, отнимали у него одежду и продукты, убивали ни в чем не повинных женщин и стариков. Перед этими лжепартизанами ставились задачи и разведывательного характера.
   Один из таких отрядов был организован гитлеровцами в середине марта в селах Щекино и Пронькино, неподалеку от Ярцева. В него вошли старосты, старшины сел и деревень, полицаи. Они нападали на партизан, терроризировали местных жителей. Но вскоре изменники были разоблачены, многие из них уничтожены.
   В апреле две банды предателей были разгромлены партизанскими полками имени Лазо и имени 24-й годовщины РККА. При этом партизаны захватили много пленных, в том числе вражеских агентов, направлявшихся для подрывной работы в наши партизанские формирования.
   Не дремала и наша разведка. Смелые люди проникали в занятые противником города и деревни, устанавливали связь с подпольщиками и добывали важные сведения. 15 февраля мы получили точные данные о гитлеровских шпионах, пробравшихся с рациями в партизанские отряды, и немедленно их арестовали.
   2 апреля нам стало известно, что противник направил из Брянска тридцать девушек и женщин, которые должны были влиться в партизанские отряды, чтобы сеять ложные слухи и устраивать провокации. Этим завербованным девицам была, конечно, подготовлена достойная встреча.
   Некто Трубачев, попавший осенью 1941 года в окружение, поступил на службу к гитлеровцам и был назначен стражником деревни Гришине. Когда деревню заняли конногвардейцы, Трубачев бежал в село Квасное и вступил в партизанский отряд, а из отряда перебрался в 41-ю легкую кавалерийскую дивизию. Когда эта дивизия была расформирована, его в числе других бойцов направили в 4-й гвардейский кавалерийский полк. Трубачеву казалось, что он сумел замести за собой следы. Но в полку он был разоблачен и получил по заслугам.

Операция не состоялась

   В ночь на 9 мая к нам прибыл с «Большой земли» начальник оперативного отдела Западного фронта генерал-майор С. В. Голушкевич. Вместе с ним прилетел начальник штаба нашего корпуса полковник Заикин, вылечившийся наконец после легкого ранения.
   Генерал-майор Голушкевич познакомил меня с замыслом новой наступательной операции. Не позже 5 июня силами пополненной и отдохнувшей 50-й армии при поддержке авиации и артиллерии намечалось нанести сильный удар по противнику. Для развития успеха выделялись механизированные войска.
   Целью операции являлось окружение и уничтожение крупных сил противника. От моей группы требовалось надежно удерживать свой район, имевший важное оперативное значение. Кроме того, мы должны были помочь 50-й армии, нанеся по фашистам удар с тыла. Командование фронта учло мою просьбу о присоединении к нам второго эшелона корпуса - трех полностью укомплектованных кавалерийских дивизий. Они должны были присоединиться, как только 50-я армия прорвет оборону гитлеровцев.
   Готовились к наступлению и немцы. Наша разведка выяснила, что они сосредоточили большие силы южнее районного центра Всходы. Предполагалось также, что противник может начать наступление со стороны Вязьмы и одновременно нанесет вспомогательный удар от Ельни. Около Дорогобужа значительных вражеских сил не было. Я и не ожидал, что они там появятся: разлившийся Днепр был серьезным препятствием на пути фашистов.
   Совершенствуя оборону, мы особое внимание уделили всходскому направлению. Первую линию, а точнее сказать предполье, здесь занимал 6-й партизанский полк 2-й партизанской дивизии. Позади него располагался 8-й гвардейский кавалерийский полк подполковника Высоцкого. Еще глубже, у моста через Угру, занимали позицию рота ПТР и саперы, которые должны были в случае необходимости взорвать мост. На этом же направлении находился и мой резерв - 6-й гвардейский кавалерийский полк.
   Против Вязьмы оборонялась 329-я стрелковая дивизия, а правее ее - 1-й отдельный партизанский полк майора Жабо.
   Остальные войска группы удерживали фронт протяженностью до четырехсот километров. Создать сплошную линию обороны мы не могли - не хватало сил. У нас были участки, прикрытые очень слабо и даже совсем неприкрытые.
   Трудно было предугадать, кто первым начнет наступление: гитлеровцы или 50-я армия? А от этого зависело многое.
   Мы готовились к решительным боям, укрепляли свою оборону и, кроме того, занимались делом не совсем обычным для регулярных войск: проводили на занятой нами территории весенний сев.
   Как-то само собой получилось, что местные районные комитеты партии считали командование группы высшим органом Советской власти на контролируемой нами территории. Секретари райкомов и председатели райисполкомов приезжали в штаб и в политотдел корпуса, советовались с А. В. Щелаковским и со мной по политическим, хозяйственным и организационным вопросам.
   Весной секретари райкомов обратились к нам с просьбой помочь провести сев. Семлевский, Всходский, Дорогобужский и еще несколько райисполкомов представили заявки, в чем они нуждаются. Согласно этим заявкам мы выделяли на сев людей и лошадей. В Семлевской МТС, директором которой был товарищ Брестов, отремонтировали к севу сорок семь тракторов. Но горючего у нас не было, и поэтому почти все машины стояли без дела.
   С «Большой земли» к нам прилетел заместитель председателя Смоленского облисполкома. Он взял на себя значительную часть работы по развертыванию посевной кампании, ездил по районам, проводил совещания в райкомах и райисполкомах.
   Сев связан был с очень большими трудностями. Не хватало рабочих рук, семян, коней, плугов. Не все жители выходили в поле с охотой. Их надо было агитировать, убеждать.
   3 мая с адъютантом и двумя коноводами ехал я в один из госпиталей. Все мы были в одинаковой форме: на головах пилотки, на плечи накинуты плащ-палатки. Неподалеку от дороги увидели группу женщин-пахарей. Они отдыхали, некоторые спали. Тощие, слабосильные лошади, запряженные в плуги, стояли, понуро опустив головы. Большое поле было еще почти не тронуто, лишь по краю его тянулась черная полоса свежей пахоты.
   Мы подъехали ближе, поздоровались.
   - Почему не работаете? Перерыв, что ли? - спросил я. - Время-то какое? Один день целый год кормит.
   - А кого кормить? - ответила пожилая женщина. - Немец урожай заберет, тогда как? Мы сами-то пахать не собирались, да есть тут какой-то генерал Белов. Говорят, он приказал пахать и сеять. А для кого сеять? Небось не подумал...
   - Прежде всего для самих себя, - возразил я. - Подойдет осень - с хлебом будете. И народу хлеб нужен, и армии. Было бы зерно, а спрятать его от немцев всегда можно. По-вашему, что же лучше? Сидеть сейчас сложа руки, а потом от голода пухнуть?
   - Хлеб-то нужен, да нешто на наших одрах много вспашешь? На себе плуги тянем. Слезы, а не работа. Вон у тебя какая лошадь добрая. Отдай ее нам, тогда дело другое.
   Одна из женщин пристально смотрела на меня и вдруг всплеснула руками:
   - Ой, бабы! Да он и есть тот самый Белов!
   Я узнал в ней хозяйку дома, в котором жил во время стоянки в деревне Мытищино.
   Женщины сперва притихли, а потом заговорили громко, наперебой, просили прислать им в помощь солдат с крепкими лошадьми.
   - Хорошо, - ответил я. - А семян хватит?
   - Семена есть. Скорее бы только подмога пришла.
   Простившись с женщинами, мы поехали дальше. В тот же день я послал к пахарям одно из наших подразделений.
   Бойцы из частей и партизаны, участвовавшие в посевной кампании, порученную им работу выполняли быстро и хорошо. Ведь среди них было много колхозников, оторванных войной от земли и соскучившихся по привычному мирному труду.
   В период сева политорганы группы и районные комитеты партии развернули подписку на государственный военный заем 1942 года. В воинских частях подпиской были охвачены все. Хорошо проходила она среди партизан и местных жителей. Многие вносили деньги сразу. Собранные средства мы отправили самолетом на «Большую землю».
   Война в тылу противника требовала от людей полного напряжения всех духовных и физических сил. В тех условиях быстро раскрывался характер человека, его способности. На первый план выдвигались наиболее мужественные, решительные, инициативные.
   Латыш Петр Иванович Зубов (по-латышски его фамилия произносится Зубав) в начале рейда в звании майора командовал полком 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. Зубова уважали за его спокойствие, выдержку и ясность мысли в самой трудной обстановке, за хорошую военную подготовку. Командование доверяло ему самостоятельно решать сложные задачи.
   Когда партизаны освободили Дорогобуж, мы послали туда 11-й кавалерийский полк, надеясь, что Зубов сможет хорошо разобраться в обстановке и принять верное решение. Установив связь с партизанами, Зубов увлек их в наступление, чтобы развить достигнутый успех.
   Заболевшего командира 2-й гвардейской кавалерийской дивизии генерал-майора Осликовского эвакуировали в госпиталь. Посоветовавшись со Щелаковским, я решил выдвинуть на должность командира этой дивизии Петра Ивановича Зубова. Вскоре мы убедились, что не ошиблись в выборе. Зубов крепко взял управление в свои руки. Даже при большом некомплекте личного состава и техники дивизия решала такие задачи, с которыми не всегда могли справиться и полностью укомплектованные соединения.
   Пять месяцев провели мы в тылу врага. За это время майор Зубов вырос до полковника, командира гвардейской дивизии, и оказался достойным такой чести. Хорошо помогал ему начальник штаба Валерий Михайлович Демидов, служивший до боев под Каширой начальником оперативного отделения в той же дивизии.
   Много времени проводя в полках, Демидов знал людей. Худощавый, .невысокого роста, он был молчалив, скромен, но требователен к подчиненным и особенно к себе. Сам много раз участвовал в боях и, не зная страха, нередко шел на риск. Но это была не показная храбрость. Демидов проявлял смелость только тогда, когда это бывало необходимо. А с тех, кто иногда демонстрировал безрассудную храбрость, приводившую к неоправданным потерям, начальник штаба строго взыскивал.
   На командирских должностях у нас было несколько женщин.
   Валентина Строганова, до войны активистка конноспортивного клуба Осоавиахима в городе Иваново, вступила добровольцем в 41-ю легкую кавалерийскую дивизию, формировавшуюся в городе Коврове, и была назначена начальником строевого отделения штаба дивизии. После расформирования дивизии Строганову перевели в штаб корпуса, где она тоже ведала учетом личного состава. Работа эта в наших условиях была не из легких, но Строганова хорошо справлялась с ней, отличаясь трудолюбием и аккуратностью. Вместе с основным ядром штаба корпуса она пробилась через боевые порядки гитлеровцев на «Большую землю» и потом служила в кавалерии до конца войны.
   На должность помощника командира взвода комендантского эскадрона, и именно того взвода, в котором находились коноводы старших командиров нашего штаба, была назначена сержант Казакова. Бывший до нее помкомвзвода не решался строго взыскивать с подчиненных, опасаясь, что командиры штаба будут брать под защиту своих коноводов. И те пользовались этим. Дисциплина во взводе упала, лошадей перековывали редко, чистили плохо, да и кормили неважно.
   Подполковник П. С. Вашурин, исполнявший в тылу противника обязанности начальника штаба корпуса, приказал Казаковой навести во взводе порядок. Ходила молва, что в 75-й кавдивизии ее взвод отличался подтянутостью и дисциплиной. Я вначале был против того, чтобы оставлять женщину в комендантском эскадроне. Ее лучше было бы отправить в более спокойное место, хотя бы в конно-транспортную роту нашего тыла. Но подполковник Вашурин попросил меня повременить, посмотреть, как Казакова справится с делом.
   Через некоторое время я заметил, что мой коновод черкес Эмзахов стал более аккуратным: всегда выбрит, всегда белеет свежий подворотничок. И конь мой как-то повеселел, начал поправляться. Во время очередной поездки я спросил Эмзахова:
   - Ну как там у вас новый помкомвзвода?
   - Хороший человек, - ответил коновод. - Только много работы дает. Лошадь чистишь, оружие чистишь, снаряжение чинишь, за собой смотришь. А как что-нибудь не сделал, соберет всех и ругает. Очень ругает, товарищ генерал.
   - Ну и что же, недовольны бойцы?
   - Хороший человек, - повторил Эмзахов. - Пускай ругает, когда надо ругать. Она за взвод душою болеет. У всех лошади тощие, а Казакова для своего взвода и сено достала, и овес достала...
   После этого разговора я не стал переводить Казакову в тыловое подразделение.
   1 мая немецкие самолеты сбросили бомбы на деревню, где расположился наш штаб. Начались пожары. Загорелся сарай, в котором стояли лошади комендантского эскадрона. Самолеты обстреливали деревню, и было опасно вылезать из укрытий. Казакова бросилась к сараю, распахнула дверь и вывела коней из горящего помещения.
   - Как же ты решилась? И не страшно было? - спрашивали ее потом любопытные.
   - Не знаю, - смущенно отвечала она. - Лошадей жалко... Очень уж они ржали мучительно, сердце не выдержало...
   Позже, когда мы прорывались на соединение с главными силами фронта, нам пришлось целую ночь идти по лесу, по болоту, по колено в воде. Коноводы с лошадьми двигались сзади. Перед рассветом нашли наконец сухое место. Обессилевшие люди легли отдохнуть. А Казакова обнаружила, что нет нескольких коноводов, и отправилась назад разыскивать их.
   Отдыхали мы недолго. Утром нас атаковала группа фашистов, поддержанная танками. Мы отошли под огнем противника, а потом сели на коней и рысью поехали по лесу от опасного места.
   Мне рассказывали, что Клавдия Казакова разыскала одного из коноводов, у которого завязла лошадь. Вдвоем они начали вытаскивать ее. Но в это время гитлеровцы, преследовавшие нас, открыли огонь, и Казакова погибла.
   Большим авторитетом пользовался в корпусе командир 160-го Камышинского (впоследствии 6-го гвардейского) кавалерийского полка подполковник Аркадий Васильевич Князев. Это был любимец бойцов и командиров. В бою смел, порой до безрассудства, и в то же время исполнителен, способен быстро принять целесообразное решение. А на отдыхе Князев - первый весельчак. Всегда бодрый, улыбающийся, он заражал окружающих своей жизнерадостностью и неиссякаемой энергией. Казалось, что и люди у него в полку выглядят лучше, чем в других частях, больше смеются и шутят.
   Невысокого роста, плотный, широкоплечий, с большой круглой головой, Князев был, как говорится, ладно скроен и крепко сшит. Лицо у него типично русское, хотя некоторые шутники утверждали, что Князев - обрусевший цыган, унаследовавший от своих предков подвижность и веселый характер. В декабре 1941 года он отпустил усы, которые очень шли ему.
   Командир дивизии генерал-майор Баранов гордился полком Князева и посылал его на самые трудные задания. В начале рейда Князев совместно с лыжниками и при поддержке минометчиков капитана Мельникова стремительной атакой выбил гитлеровцев из деревни Стреленки и очистил путь для следовавшей за ним колонны.
   В мае ожидались решающие бои, мне нужно было иметь под рукой надежную часть, способную выполнить любой приказ. И я взял 6-й гвардейский Камышинский полк в корпусный резерв. Пополнившись в районе Дорогобужа, полк насчитывал в строю около пятисот человек.
   Я давно не был у Князева и захотел посмотреть на свой резерв. На 20 мая, насколько помню, назначил смотр.
   Подразделения выстроились на лесной дороге, под деревьями и среди кустов, чтобы не обнаружила вражеская авиация. Все бойцы и командиры в крепких начищенных сапогах. Старые выгоревшие гимнастерки выстираны и аккуратно починены. Ремни туго затянуты. Но самое главное, что удивило меня, это кубанки. В частях группы люди донашивали у кого что было. Многие носили шапки, другие - пилотки, третьи - фуражки. А тут весь полк в новеньких кубанках из коричневого меха с суконным верхом разной окраски.
   - Откуда головные уборы? - спросил я.
   - Сшили, товарищ генерал, - ответил Князев, довольный произведенным эффектом. - У нас свой шапочник есть.
   - А материал где взяли?
   - Использовали меховые безрукавки. Они теперь не нужны, жарко.
   Полк прошел в колонне по три. Выправка людей и строевая сколоченность вызвали у меня восхищение. Даже по внешним признакам, по тому, как ловко подогнано снаряжение, как уверенно чувствуют себя бойцы, как сдвинуты набок кубанки, можно было сразу определить, что это не парадный тыловой полк, поднаторевший на смотрах, а лихая воинская часть, закаленный в боях коллектив, готовый в любую минуту быстро развернуться и вступить в схватку с противником.
   На всю жизнь ярко запечатлелся в моей памяти этот необычный смотр-парад, произведенный в тылу врага.
   Через несколько дней крупные силы гитлеровцев прорвали на одном из участков нашу оборону. Полк Князева с двумя танками Т-26 был брошен навстречу немцам с задачей остановить их. Завязался жестокий, кровопролитный бой. Фашисты имели большое превосходство в силах и средствах. Но гвардейцы Князева сражались геройски и выстояли.
   Взвод парашютистов 8-й воздушнодесантной бригады возвращался после выполнения боевого задания. Шли по лесу. В листве шумел ветер. Накрапывал дождь. Люди спешили скорее добраться до расположения своей части, обсушиться и отдохнуть.
   Вдруг на поляне парашютисты увидели большой вооруженный отряд. Командир взвода решил, что это партизаны. Остановив бойцов среди кустарника, он пошел выяснить, что за подразделение. Его провели к пожилому человеку, назвавшемуся полковником Рогожиным. Командир взвода представился и доложил, какую задачу он выполняет. На его вопрос, что делает здесь отряд полковника, Рогожин ответил: выполняет особое задание генерала Белова.
   Во время разговора командир взвода присматривался к людям, отдыхавшим на поляне. Их было около трехсот. Странным показалось то, что все они одеты щеголевато, в новенькую форму. На всех - курсантские мундиры со стоячими воротниками и с одним рядом светлых пуговиц, на головах - каски, за спиной у многих ранцы. Такой формы не было ни у кавалеристов, ни у десантников, ни у партизан. Наши бойцы донашивали старое истрепанное обмундирование. «Наверно, недавно прибыли к нам», - подумал командир взвода, возвращаясь к парашютистам.
   Десантники двинулись дальше по узкой лесной тропинке. Но не прошли они и полкилометра, как из кустов появился запыхавшийся человек в кителе, с четырьмя треугольниками в петлицах. Озираясь по сторонам, он жестом позвал командира взвода.
   - Тише. Вы знаете, с кем разговаривали на поляне? Это белогвардейский полковник, - быстрым шепотом произнес старшина. - Полковник ведет диверсионный отряд. Завтра немцы начнут наступление, а диверсионный отряд должен захватить в плен Белова и уничтожить его штаб. Давайте незаметно подойдем к поляне с другой стороны. У вас ведь ручной пулемет, автоматы. Как только откроете огонь, все разбегутся. Люди набраны в лагерях военнопленных, пошли к Рогожину, чтобы не умереть с голоду. А против своих воевать не будут. Я тоже из этого отряда.
   Командир взвода опасался вначале ловушки. Ведь силы неравны, народу у Рогожина раз в двадцать больше. Но искренний тон старшины вызвал у взводного доверие. Отправив донесение командиру бригады с просьбой прислать подкрепление, он решил напасть на диверсантов.
   Парашютисты незаметно заняли огневую позицию на краю поляны. Старшина указал наиболее важные цели: самого полковника, двух немецких офицеров, переодетых в советскую форму, и других начальников из вражеского отряда. По команде парашютисты открыли дружный огонь. Ошеломленные предатели бросились врассыпную и разбежались по лесу. Парашютисты начали вылавливать их.
   Вскоре к месту происшествия подоспели две роты бойцов, присланных командиром бригады подполковником Ануфриевым. Они принялись прочесывать лес. Почти все диверсанты были пойманы, а те, которые сопротивлялись, уничтожены. В тот же день командир 4-го воздушнодесантного корпуса генерал Казанкин обо всем случившемся донес по радио в штаб Западного фронта.
   Захваченные в плен вражеские диверсанты дали нам ценные сведения. В отряде Рогожина было триста пятнадцать человек. Кроме него в наш тыл заслано еще несколько диверсионных отрядов, имевших задачу перед началом немецкого наступления напасть на наши штабы и уничтожить их. Полковник Рогожин вел отряд к деревне Подлипки, где, по его сведениям, располагался штаб нашей группы. Но сведения фашистов давно устарели. Наученные опытом, мы часто меняли свое месторасположение и находились уже в другой деревне.
   Старшина, который первым сообщил о диверсионном отряде, опознал среди пленных помощника Рогожина, некоего Богатова (или Богачева - точно не помню). Изменник, имея звание майора, служил в 160-й стрелковой дивизии, входившей в ударную группировку 33-й армии генерала Ефремова. Когда гитлеровцы окружили войска Ефремова и бойцы и командиры героически сражались с превосходящими силами противника, Богатов, стремясь спасти свою жизнь, перешел на сторону фашистов. Гитлеровцы посадили его в самолет и немедленно отправили куда-то под Кенигсберг. Там предатель подвергся соответствующей обработке и через сутки был доставлен назад.
   Фашисты замышляли уничтожить штаб Ефремова и захватить в плен самого генерала. Они послали Богатова с радиостанцией туда, где еще продолжали сражаться остатки ударной группировки 33-й армии. Предатель разыскал лесную деревушку, где находился генерал Ефремов, и оттуда связался по радио со своими хозяевами. Получив его сообщение, немцы направили к деревушке, крупные силы и окружили ее.
   Небольшая группа советских бойцов и командиров, заняв круговую оборону, несколько часов отбивала атаки противника. Вместе с бойцами стрелял по врагу генерал Ефремов. Ряды героев быстро таяли. Кончались боеприпасы. Немцы уже торжествовали победу и были уверены, что сумеют захватить советского генерала живым. Но Ефремов предпочел смерть позору плена. Он отстреливался до последнего патрона. А последней пулей покончил с собой.
   По приказанию, полученному из штаба Западного фронта, парашютисты должны были доставить Богатова на «Большую землю». Через несколько суток, ночью, когда 4-й воздушнодесантный корпус пробивался к главным силам нашей группы, парашютисты завязали в лесу ожесточенный бой с противником. Во время боя вражеская пуля сразила старшину, который помог разоблачить диверсантов. А предатель Богатов, воспользовавшись темнотой и неразберихой, бежал.
   Мы знали, что немцы готовят крупную операцию, имея целью очистить от наших войск свои тылы. Знали, что операция будет проводиться в самое ближайшее время. При опросе пленных диверсантов была установлена точная дата: наступление начнется завтра, 24 мая. В нем примут участие 4-й и 43-й немецкие армейские корпуса - семь дивизий и несколько сотен танков. Главный удар, как мы и предполагали, будет нанесен на Всходы с юга. Одновременно начнется наступление из района Вязьмы и с других направлений. Гитлеровцы условно назвали задуманную операцию «Зейдлиц» - по фамилии немецкого генерала, кавалериста времен Фридриха II.
   Штаб моей группы располагался в это время в селе Щекино, в шестнадцати километрах западнее Всходов. Я вызвал к телефону командира 2-й гвардейской кавалерийской дивизии полковника Зубова, оборонявшего всходское направление, и приказал ему быть готовым к возможному удару крупных сил неприятеля. Распорядился поднять по тревоге и вывести на боевой рубеж 6-й партизанский полк. До наступления темноты все командиры соединений и частей были оповещены о начале наступления гитлеровцев. В войсках шли последние приготовления, проверялась устойчивость связи.