Беляев Сергей Михайлович. Приключения Сэмюэля Пингля

   - Добрый вечер. Том, - сказал я, стараясь, чтобы в тоне моего голоса не было излишней таинственности.
   Зеленоватые глазки на пухлом лице Бриджа не выразили ответной любезности.
   - Добрый вечер, - вяло пробормотал он, очевидно, ожидая от меня дальнейшего.
   В деловых отношениях хозяин харчевни любил крaткость и точность. Поэтому несколько развязным тоном старинного приятеля я предложил:
   - Послушай, Том, не приобретешь ли ты у меня "Эмми" и флягу? Незаменимо для путешествий и пикников.
   - Черт знает, из-за каких пустяков отрывают от дела! - недовольным басом прохрипел Бридж, еще более высовываясь из окна, чтобы лучше рассмотреть мою фигуру от ступней до макушки.
   События последних лет научили меня самообладанию, и я спокойно выдержал проницательный взгляд Бриджа и даже стал нащупывать у себя в кармане пачку с оставшимися сигаретами.
   - Впрочем, покажи товар, парень, - прохрипел Бридж, как будто несколько смягчившись, и положил на подоконник игральные карты, которые держал в руках.
   Тут я понял, что побеспокоил его в разгар карточной игры. Пришлось извиниться, но Бридж, не обращая внимания на это, будто нехотя протянул багровую жилистую лапу и взял у меня "Эмми".
   - Краденое? - понизил Бридж свой хрип до осторожного шепота, опять впиваясь в меня глазами.
   - Не совсем, - ответил я, небрежно закуривая. - Просто пришлось бросить работу, которая сначала казалась выгодной. Нет, больше я не вернусь в это проклятое местечко.
   - Ты из Уэсли?
   - А тебе не все равно, Том? - спросил я. - Мне на несколько дней нужен уютный уголок, где бы меня не видал ни один бобби.
   Бридж в это время щелкал выключателем "Эмми", наблюдая за вспышками яркой лампы и как бы наслаждаясь этим занятием. Но я разгадал его хитрость. Солнце почти зашло, а Бриджу в сумерках хотелось получше рассмотреть меня. Я придвинулся так, чтобы лампа осветила мое лицо.
   - Ну, твоя физиономия, парень,- прохрипел Бридж,- мне совершенно не знакома. Ты не из тех, кто не прочь выпустить кишки из запоздалого путника?
   Я опять выдержал острый взгляд Бриджа.
   - Мне не нравятся подобные занятия, Том, - искренне произнес я. - Но не каждый ест свой хлеб обязательно с маслом. Я продаю вещь, чтобы купить еду. У меня есть шансы дня через два выплыть иа водоворота.
   Бридж поставил "Эмми" на подоконник.
   - С тобой нажкэешь беды, парень, - деловито пробурчал он, жадно рассматривая флягу с навинчивающимся серебряным стаканчиком.
   - Но у тебя самое доброе сердце во всем графстве, Том, - сказал я. - Всем в Уэсли и Эшуорфе известно, что нет лучшего игрока в покер, чем наш Том Бридж, а твоя отзывчивость к нашему брату...
   Так я cдал перед Бриджем козырные шестерки тонкой лести, на которые сам так недавно был подловлен Добби. Мозги Бриджа были сделаны не из соснового дерева, и толcтяк размяк, подобно праздничному пирогу, политому джемом.
   -Ну, видно, придется помочь, - хриплым шепотом пробурчал Бридж. - Зайди-ка в пристройку, парень. Но мне хотелось бы знать твое имя...
   -Джек.
   Бридж поморщился.
   - Грязен ты, Джек, как кухонная швабра.
   - Прямо с работы, - счел нужным отозваться я. - В шахтах для нас еще не догадались поставить мраморные ванны с горячими душами...
   Бридж хитро улыбнулся.
   - Но я первый раз в жизни вижу шахтера, который потел в забое, надев первосортные бутсы, шелковый галстук и запасшись такой шикарной флягой.
   Мне осталось только вздохнуть, а Бриджу надоело рыться в подробностях моей биографии, и он кивнул головой.
   - Сделано. Подожди, сейчас выйду...
   - О, я всегда был прекрасного мнения о старом друге Томе! - лишний раз козыр-нул я, предусмотрительно забирая с подоконника предметы торга - лампу и флягу.
   Бридж не забыл своих карт и захлопнул окно.
   На дворе, в низкой кирпичной пристройке, в закоулках которой мoжно было заблудиться, как в Хоботе, Бридж показал мне чулан.
   - Бич-Бой всегда останавливался здесь, - с гордостью произнес Бридж. Жаль, что парень угодил на виселицу. Но то было простое недоразумение.
   Меня не интересовал Бич-Бой. Хотелось скорее закончить сделку, и мы договорились.
   - По рукам, Том. Бери вещи за четверть стоимости.
   Это совсем умаслило Бриджа.
   - Ты не в проигрыше, Джек, помяни мое слово. Эта комната всегда нравилась знатным постояльцам. А ты, вижу, стреляный воробей. Отдохни. Я пришлю переменить тебе туалет и умыться, а потом Приходи в зал. Сегодня у меня отменный ужин для посетителей. Похлебка из телячьей головки. На второе -баранина с картофелем. Напитки, сверх кружки эля, будут отплачиваться особо, предупредил Бридж, оставляя меня на новоселье.
   Уходя, он щелкнул выключателем "Эмми". На мгновение она вспыхнула, как бы прощаясь со мною. Мне стало жалко, что я отдал ее. Можно было бы сначала продать одну флягу. Ведь горняцкая лампа была моим единственным верным и надежным спутником в подземном путешествии. Не будь со мною "Эмми", не выбраться бы мне из ужасного Хобота.
   С четверть часа я полежал, отдыхая на продырявленном диване. В дверь постучали. Босоногая замарашка появилась на пороге.
   - Хозяин прислал вам платье и велел сказать, что это очень подходящий туалет к званому ужину, - насмешливо пропищала она.
   Глазенки у девочки сверкали, будто бисеринки у игрушечной мышки. Она развертывала принесенный узел и быстро сыпала словами.
   - Меня зовут Кэт. Я меняю воду в кувюинах. Умею подметать пол и стирать пыль тряпкой. Если вам понадобится посыльный, вы только крикните во двор: "Кэт, сюда!", и я прибегу через две секунды. На кухне я перемываю коренья, чищу их и режу для готовки...
   - Сколько тебе лет? - спросил я, радуясь живому человеческому слову и наивной откровенности ребенка, поверяющего мне свои крохотные дела.
   - Девять.
   Со двора послышался визгливый женский голос:
   - Кэт, сюда!
   Глазенки девочки лукаво засмеялись.
   - Это миссис Бридж. Но она не развалится, если и покричит.
   - Нехорошо, Кэт, заставлять себя ждать, - строго заметил я, и Кэт стремительно выпрыгнула из комнаты.
   Я уже умылся и в зеркале над умывальником снова не узнал себя.
   Бридж прислал мне затрепанную куртку, штаны нa помочах и кепи с надломанным козырьком. Переодеваясь после умывания, я думал: "Завтра выясню все в Эшуорфе, потом - расчет с Добби".
   VII
   В зале "Королевского тигра" плавали влажные облака испарений и табачного дыма. Они колебались, когда распахивалась дверь в кухню Оттуда струями неслись запахи жареной баранины, кислой капусты и перебродившего пива. Красноватый отсвет от камина падал на ноги людей, толпившихся у стойки. За нею величественный Бридж разливал водку в стаканчики. Огромная трубка, изогнутая книзу, клубилась густым дымом. При каждой затяжке кончик носа Бриджа освещался мгновенной вспышкой.
   Ловким движением языка и губ Бридж гонял трубку из одного угла рта в другой, в то же время подсчитывая деньги, обмениваясь фразами с десятком людей сразу и покрикивая в кухню.
   - Второй стаканчик? Прошу... Вам следует сдачи... Кат, сюда! Пэгги! Не ловите ртом мух. Они не так вкусны, как вы воображаете... Пэгги! Две кружки эля в левый угол джентльменам...
   За массивными столами, впитавшими в себя жир кушаний и влагу напитков, сидели эшуорфские рыбаки, портовые грузчики, горняки и те тихие люди, которых тянет посидеть с трубкой и послушать, что творится на белом свете.
   Увидев меня, Бридж кивком головы указал на незанятый столик, возле которого стоял деревянный стул с высокой спинкой. Это было удобное местечко. Скрытый спинкой стула, я мог слышать все, что говорилось в харчевне, а через наклоненное продолговатое зеркало, висевшее над 6уфeтом, видеть все, что делалось. Не здесь ли сиживал Бяч-Бой, отчаянный парень?
   Рыжая Пэгги принесла мне ужин. Я насыщался, обгладывая жирную баранью косточку. Около окна играли в карты. Слышались азартные выкрики. Выпив у стойки люди считали своим долгом подойти к игрокам и отпустить острое словечко.
   - Майкл опять без взягки... Не надо беречь тузы!
   - Ха-ха! Хлопан их козырями!
   Два глаза, острые и странно знакомые, смотрели на меня из зеркала. Маленький птицелов стоял у входной двери вместе с одноруким стариком. Потом они прошли через весь холл прямо к стойке. Бридж широко улыбнулся.
   - Добрый вечер!..
   Птицелов, видимо, находился в отличном расположении духа. Суконный картузик с продолговатым козырьком был сдвинут на затылок, ворот рубашки расстегнут. Он громко сказaл:
   - Ах, добрый? В таком случае, налейте... Два. Пoмерануевой. Пейте, мистер Бранд.
   Дядюшка дрожащей рукой взялся за стаканчик.
   - Не отказываюсь.
   - На здоровье, - сказал птицелов. - Пейте и досказывайте историю.
   Дядюшка и птицелов стояли в трех шагах от меня, выпивали и ни на кого не обращали внимания.
   - Да, мальчишке не повезло, - ораторствовал дядюшка. - Мальчишка был озорник, помяни господи его душу. Если я скажу, что он был прирожденным бродягой, то не погрешу против истины. Весь Эшуорф советовал отцу драть его за уши, потому что следовало. С десятком сорванцов он шлялся по окрестностям, разорял птичьи гнезда, лазал но заброшенным шахтам. Да вот Том расскажет, как он вытащил из оврага нашего сорванца. Ах, ты занят. Бридж? Благодарю, выпью. Не следовало бы... Каждый стаканчик - лишний гвоздик в мой гроб. Так вот, мальчишка возвращался после своих похождений домой такой грязный, что Оливия плакала, отмывая его в корыте. Как не свалился он в какой-нибудь бездонный Хобот, удивительно... Но моя сестра, его мать, Айзи, любили малыша...
   Я вздрогнул и чуть не подавился костью. Речь шла oбо мне. Картежники в этот момент заспорили, заглушив слова дядюшки. Вмешательство Бриджа успокоило спoрщиков. И снова я услышал рассказ:
   - Но видели бы вы парня, когда он явился сюда с дипломом. Настоящий барчук. Но мне показалось, что аристократический колледж испортил его характер. Он взял у отца последние деньги и уехал устраиваться. Писал сначала, что живет хорошо, а потом замолчал. Отец ждал весточки, да так и не дождался. - Дядюшка сердито затряс головой, а у меня упало сердце. Так я и знал: отца уже нет. Я надолго перестал сознавать, где нахожусь, отдавшись своему горю. Очнувшись, я снова услышал дядюшкин голос:
   - Сорванец сумел и мне доставить столько хлопот, что можно с ума сойти. Представьте, вызывает меня стряпчий Сэйтон и говорит: "Имею достоверные сведения, что парнишка наш сидит в тюрьме по ту сторону океана". Я ответил: "Мистер Сэйтон, это доставило бы страшное огорчение его родителям, если бы они были живы. Нельзя ли как-нибудь помочь малышу?" Можете вообразить, как я волновался! Но стряпчий что-то вычитал мне из свода законов и очень рассердился! А потом он опять меня вызывает. "Мистер Бранд, - говорит он сердито, - вашему племяннику ничто уже теперь не поможет". И тут я узнал, что мальчишка утонул на краболове в Калифорнии. Пришлось мне снова надевать траурный креп на рукав.
   - Очень печальная история, - отозвался птицелов. Остальное вы мне доскажете завтра, не так ли?
   Дядюшка горестно опустил голову. Потом поплелся к выходу, а птицелов, оглядевшись кругом, подошел к моему столику.
   - Простите, всё места заняты. Прошу позволенья...
   . Я раскрыл рот, собираясь не позволить, но птицелов уже сидел напротив меня и щелкал пальцами.
   - Красотка Пэгги! Прошу сюда!
   Бридж захрипел со своего хозяйского места:
   - Не дремать, Пэгги! К джентльменам направо!
   Птицелов снял картузик и обмахнулся им, будто веером.
   - Очень жарко, сэр...
   Я молчал. Слишком много раз в жизни вступал я в разговоры с незнакомыми людьми, и это не доводило меня до добра. Что надо от меня этому карлику? Допив кружку, я вынул последнюю сигарету.
   - Разрешите предложить огня? - сказал птицелов и быстро поднес к моему лицу зажигалку.- Трюк рассматривания подозрительных лиц с помощью зажженной спички был мне знаком, и я со злостью потушил огонь зажигалки, достал свою спичку и закурил пуская дым в лицо птицелову.
   - Я на вас не в обиде, - скромно заговорил oн, чихнув от дыма. - Многие предпочитают самостоятельность даже. в закуривании. Простите, а ведь мы с вами встречались. Что же вы молчите? Я имел удовольствие видеть вас в лесу. Или немного раньше? Ах, да!.. Должен просить извинения... Я толкнул вас в аптеке... Боже мой, какой вы замкнутый человек.
   Пэгги принесла эль. Птицелов приподнял кружку.
   - Все-таки позвольте выпить за ваше здоровье.
   Я ни слова не отвечал на его болтовню. Я думал о словах дядюшки. Они окончательно убедили меня в том, что отец мой не дождался меня. Я снова пускал клубы дыма в нос непрошеному гостю, а нахал даже не морщился.
   - Странные теперь люди в Эшуорфе и окрестностях,бормотал он, отхлебывая из кружки. - Куда девалась прежняя учтивость? Редко когда называют друг друга "сэром". Предлагаешь приятному для тебя человеку выпить, а он тебе же пускает дым в нос. Я объясняю это влиянием таинственных миазмов, которые носятся в воздухе и отравляют нас. Что? Вы не знаете? Полно притворяться... Разве вы не слыхали, что случилось с преподобным Иеремией? Вы не знаете истории пациентов доктора Флита? Нет, это просто удивительно. Неужели вы свалились с луны?
   Очень медленно я потушил окурок и, слегка стукнув кулаком по столу, наклонился к птицелову.
   - Угадали. Я свалился с луны, а эта кружка может свалиться вам на голову. Запомните раз и навсегда, что я глух и нем от рождения. Поэтому ваше красноречие подобно дождевой капле, падающей на костер. Она исчезает. Надеюсь, вы тоже исчезнете с моего пути.
   Идя через кухню к себе в чулан, я попросил Кэт, гремевшую ложками в лохани:
   - Разбуди меня пораньше, мышонок.
   - Будьте спокойны, сэр. Доброй ночи.
   У вхoда в пристройку я прислушался, сторожко и напряженно затаив дыхание, как это делают преследуемые. Да, опять старые привычки проснулись во мне, разбуженные этим птицеловом.
   Но на дворе Бриджа было тихо.
   VIII
   Кинг-стрит, главная улица Эшуорфа, ничуть не изменилась со времени моего детства. Все та же пестрая и холодная перспектива прачечных, булочных и старых лавок с запыленными витринами, зевающими приказчиками и толстыми хозяевами в бархатных жилетах.
   Я ступал по плитам знакомой улицы, и теплое солнце улыбалось мне. Стало невыразимо грустно, когда я достиг сквера.
   Вот и скамеечка, на которой три года назад я сидел с Эдит. На клумбе в зеленом бордюре садовник рассаживал неизменные флоксы. Наискось от скамейки расположился киоск с фруктовыми водами, и продавщица показалась мне знакомой. Я подовдел ближе. У киоска стоял краснолицый парень в костюме с иголочки и любезничал с девушкой, которая отмеривала сиропы. Кудряшки на висках девушки заставили дрогнуть мое сердце. Белый воротничок аккуратно лежал на ее худеньких плечах и чуть вздрагивал при каждом движении ее маленьких рук.
   - Ах, мисс Уинтер, поездка на моей яхте будет восхитительной! Мы могли бы доехать до мыса Джен и погулять у маяка, - бормотал парень, косясь на девушку.
   Конечно, это была Эдит. Я узнал ее раньше, чем увидел прелестные глаза, которые помнил всегда, даже в преддверии смерти, когда при крушении "Буксуса" меня водоворотом ватягевало в океанскую пучину.
   Я не слышал, что ответила Эдит. Но делом минуты было для меня подойти к этому парню и сказать ему очень дружелюбно:
   - Слушай, Боб. Твою яхту сорвало сейчас с якоря, и ребята ищут тебя по всему Эшуорфу. Спеши, пока твое суденышко не разбилось o камни...
   Боб Бердворф испуганно покосился на меня и побежал вниз по улице, к порту.
   - Тысяча извинений, мисс Уинтер, - пробормотал я и, круто повернувшись, отошел от киоска.
   Я уходил прочь, чувствуя на своей спине встревоженный и внимательный взгляд Эдит. Мне очень хотелось обернуться, но я не сделал этого. Эдит не узнала меня и не могла узнать, ведь мое лицо уже не было лицом Сэма Пингля. А встревожилась она, конечно, за Боба Бердворфа...
   Когда в детстве я бывал чем-нибудь обижен или огорчен, я всегда искал утешения у мамы. Я прибегал к ней, рассказывал о своих печалях и огорчениях, и она находила для меня теплые слова, полные материнской ласки и утешения. И теперь я ощутил жгучую потребность побыть на могиле родителей, чтобы хоть немного успокоить мой смятенный дух.
   Эшуорфское кладбище занимало часть парка, выходившего на обрывистый берег. Внизу, у самых скал, плескались океанские волны. Я прошел мимо сторожки, мимо тихой старой церкви из серого гранита, .увитой плющом, мимо ряда строгих печальных памятников, утопавших в цветах и зелени. За поворотом дорожки, в десятке ярдов от обрыва, под сенью двух задумчивых сосен нашли вечный покой мои родители.
   Приблизившись к священному для меня месту, я с благоговением снял кепи и опустился на колени. Слезы затуманили мои глаза, и я мог только прошептать:
   - Дорогие, родные мои! Вы, давшие мне жизнь... Если бы вы могли видеть сейчас вашего сына! Вот я...
   Горестное чувство охватило меня, и я заплакал, не стыдясь этих горячих слез любви и бесконечной печали.
   Сквозь слезы я читал надписи на памятниках, украшенных скромными венками из иммортелей:
   "Анна Мария Пингль.
   Убитые горем муж и сын
   оплакивают незабвенную жену и мать".
   "Айзидор Теофил Пингль.
   В день Суда воздай не по делам моим,
   но по милости Твоей".
   Склонив голову, шептал я историю моих злоключений, как будто мама могла слышать меня.
   Вдруг где-то за кустами роз, невдалеке, раздалось тихое посвистывание художественная имитация птичьего пения. Свист на кладбище показался мне неуместным.
   Я повернулся.
   Птицелов шел по дорожке в полном великолепии охотничьего наряда. Бинокль висел на ремне справа, а крестнакрест через плечо свешивалась фляга, которую я вчера продал Бриджу.
   Это птицелов насвистывал, задрав голову к вершинам деревьев.
   "Ну, не поздоровится нахалу, если он опять начнет приставать ко мне!" Я встал с колен и сжал кулаки. Но запасы нахальства у этого человека были поистине неисчерпаемы. Остановившись в двух шагах от меня, он неожиданно раскрыл объятия, как будто встретил давно потерянного и только что найденного друга.
   - Это вы? - вскричал он. - Конечно, это вы! Я так и знал, что найду вас именно здесь. Теперь не сомневаюсь...
   На фоне весеннего неба, нависшего над океаном просторной голубой чашей, смешная фигурка птицелова у обрыва казалась силуэтом, вырезанным из бумаги. О нахал, он исчезнет, если заставить его сделать скачок вниз на скалы!
   Я проговорил сквозь зубы:
   - Не сомневаюсь, что вы величайший негодяй! Вы ходите за мною по нятам. Но у меня бывают приступы бешенства...
   И я размахнулся, чтобы ударить.
   - Погодите секунду! - вскричал птицелов. - Погодите, Сэм Пингль!
   - Никогда я не был Сэмом Пинглем! - в бешенстве заскрипел я зубами. Ошибаетесь..
   Птицелов умоляюще сложил руки на груди.
   - Уверяю, Пингль, это вы ошибаетесь. Боже мой, меня трудно узнать... Припомните доктора в Масатлане!
   В замешательстве Я отступил назад.
   - Что? Вы Рольс?
   Но птицелов грустно покачал головой.
   - Нет...Я Вандок...
   ОДИННАДЦАТАЯ ТЕТРАДЬ
   Должен извиниться перед читателем моих записок за небольшое отступление, но я непременно должен рассказать о странных событиях, развернувшихся в это время в Эшуорфе. Они хорошо известны мне со слов действующих лиц, подтверждены многочисленными свидетелями, и сомневаться в их достоверности ни у кого нет оснований.
   Госпитальные истории болезней, кажется, самый скучный род литературы. Однако официальные тетрадки, исписанные разнообразными почерками лечащих врачей я пестрящие вклейками температурных кривых, рентгенов
   ских снимков и анализов, являются, как утверждал доктор Флит, наиболее драгоценными человеческими документами, ибо житейские драмы и комедии находят здесь наиболее объективное отражение. Правда, начальник эшуорфского полицейского бюро Фредсон держался того же мнения в отношении криминалистических протоколов, а стряпчий Сэйтон в отношении духовных завещаний. Но, кажется, доктор был ближе всех к истине. Часто встречаются, утверждал он, медицинские казусы, необычайность которых не исключает их полнейшей достоверности.
   В одно прекрасное майское утро доктор Флит сидел в аптеке Орфи, завернув туда, чтобы получить причитающиеся ему деньги за пилюли от одышки. Эд только что успел откупорить бутылку содовой, чтобы вспрыснуть эту крошечную коммерческую операцию, как служанка эшуорфского судьи ураганом влетела в аптеку и сообщила, что почтенный служитель правосудия нуждается в экстренной медицинской помощи. Служанка торопила доктора и не могла толком рассказать никаких подробностей о болезни своего хозяина.
   Ровно через две минуты доктор Флит спокойным шагом двигался к дому судьи. Он держал небольшой саквояж с инструментарием и размышлял, какой сюрприз преподнесла ему коварная природа и какую диагностическую задачу придется ему решать сейчас. Глупая служанка шла рядом, выпаливая по триста слов в секунду, и доктор мог только понять, что судья утром ушел в магистрат, но очень скоро возвратился оттуда. Войдя в дом, он проговорил: "О добрая Силли, не смотрите на меня", - и пробежал наверх в спальню, закрыв лицо носовым платком. Силли, по ее словам, никогда не была любопытна. Но на этот раз она подошла к дверям спальни, справедливо ожидая, что понадобятся ее услуги. И она не ошиблась. За дверью послышался звон разбиваемого стекла и крик судьи:
   - Силли, где вы, черт возьми! Бегите к Флиту и приведите его немедленно, живого или мертвого! Скажите, что я захворал.
   Поспешность не числилась в списке недостатков доктора Флита. Напротив, чем шумнее выражались просьбы спешить к пациенту, тем больше медлительного спокойствия приобретали манеры доктора.
   И теперь, подойдя к дому судьи, доктор замедлил
   шаг на ступеньках подъезда и прочитал знакомую карточку:
   "Уислеи, главный судья Эшуорфа".
   Силли распахнула дверь, и доктор перешагнул порог с тем выражением мрачной торжественности, которая присуща официальным лицам при исполнении ими обязанностей, не всегда доставляющих удовольствие присутствующим. Доктор в молчании снял свой черный цилиндр, носовым платком вытер вспотевшую лысину и вопросительно посмотрел на Силли. Она двинулась вперед, показывая путь и осторожно ступая на цыпочках, а не стуча каблуками, как обычно.
   Пройдя салон и гостиную, доктор поднялся на второй втаж. Между высокими шкафами, набитыми юридическими трактатами и сводами законов, виднелась дубовая дверь. Силли постучала в нее. Потом постучал доктор. И тогда послышался голос Уислея:
   - Незачем стучать, Флит, когда вы знаете, что вас ждут с нетерпением. Входите и, пожалуйста, прогоните Силли вниз, чтобы она не подслушивала. У нее имеется эта скверная привычка.
   Доктор, войдя, плотно закрыл за собой дверь. Спальня была ярко освещена лампами и свечами в канделябрах, несмотря на то, что солнечные лучи весело врывались в окна. Судья Уислеи сидел на стуле спиной к двери, около которой стоял доктор, и не обернулся. Он был слишком занят рассматриванием какого-то предмета, который держал в руках.
   - Доброе утро, мистер Уислеи! - громко произнес доктор с привычным оттенком добродушия, которое должно вызывать чувство надежды у пациента.
   - Доброе утро, Флит, - пробурчал судья, не оборачиваясь. - И, пожалуйста, не приближайтесь ко мне. Сначала поставьте куда-нибудь ваш саквояж и садитесь. Приготовьтесь увидеть неприятную картину. Боюсь, что вы упадете в обморок и перебьете склянки с вашими снадобьями.
   - Но что случилось? - воскликнул доктор, ставя, впрочем, саквояж на первое попавшееся кресло, потому что он привык исполнять требования служителей закона, а кроме того, дорожил двухунцевым шприцем, доставшимся ему по наследству от отца, тоже практиковавшего раньше в Эшуорфе.
   - Стойте на месте, Флит! - нетерпеливо выкрикнул судья. - Не смотрите на меня и слушайте. Забудьте, что наболтала вам Силли. Не возражайте, я знаю, как привешен язык у этой девушки...
   Флит был отлично знаком с манерой судьи разговаривать и молча рассматривал жирный седой затылок Уислея. Судья говорил с раздражением:
   - Сегодня я судил одного бездельника, который не хотел раскаяться. Я уже начал писать приговор. Вдруг слышу голос секретаря: "Мистер Уислеи, что такое с вами?" Я поднял голову и увидел разинутые рты окружающих. Они смотрели на меня, как на выходца с того света. Я устроил перерыв, а в кабинете секретарь поднес мне зеркало...
   - И что же? - спокойно выговорил доктор, инстинктом опытного медика чувствуя, что именно сейчас нельзя терять присутствия духа.
   Исследователь, работающий над вопросами частной эпидемиологии, может сам ознакомиться с записями доктора Флита-младшего. Стоит ему только потребовать в Эшуорфском архиве папку No СХХ1/14. Там на листе сто двадцать девятом рукой доктора Флита написано в черновике донесение медицинскому обществу:
   "Случай с судьей Уислеем представлял трудности для распознания. Под влиянием болезненного процесса, сущность которого мне была неизвестна, образовалась деформация костей лица, кожи и подкожной клетчатки..."
   Увидев лицо обернувшегося судьи, доктор в изумлении воскликнул:
   - Но это же не вы, мистер Уислеи!
   Действительно, только по голосу и по судейскому сюртуку можно было узнать в сидевшем перед доктором Флитом с зеркалом в руках джентльмене судью Уислея.
   - Я сам не узнаю себя, - проворчал этот человек. -Когда, придя домой, я взглянул на свой нос, я испугался и разбил туалетное зеркало. Мне показалось, что я муравьед. Ага! Силли завизжала за дверью. Она подслушивала, негодная...