Но когда лодку осветила луна, все надежды пропали. Это была та самая лодка.
За прошедшие десять месяцев она стремилась – при помощи силы воли и веры – убедить себя, что этого не было в действительности, и что то, что произошло, на самом деле не происходило. Это было проверкой, гротескным кошмаром, созданным для того, чтобы испытать силу ее веры. И она почти в это уверовала. Теперь же только одна мысль билась в ее голове – неужели я так согрешила?
Она смотрела, как пирога повернулась, треугольный парус захлопал и опустился, коснулись воды весла...
Кэтрин подбежала к ближайшему углу “звезды”, тщетно пытаясь отыскать в темноте отсутствующего ребенка. Она не посмела звать его вслух.
Войдя, она захлопнула и заперла дверь.
Сердце ее стучало. Сделав несколько глубоких вдохов, она сказала, по возможности спокойно и твердо:
– Слушайте меня все. Вы должны в точности следовать моим указаниям. Для вопросов времени нет. Одно я могу сказать: тот, кто откажется повиноваться, тем самым даст понять Всевышнему: “Пришло время забрать меня из этой жизни”.
Она оттащила ратановый ковер, под ним была деревянная крышка люка, вровень с бетонным полом. Она подняла крышку. Вниз, в темноту, вела лестница.
– Все со стола туда, – сказала она. – Все.
Стол был убран быстро и молчаливо. Котлы, тарелки и чашки без особого шума падали на песчаное дно.
– Теперь... все вниз. Быстро. Не упадите. – Она помогла ребенку найти первую ступеньку лестницы. Один из мужчин раздраженно заметил:
– Я думаю, мы имеем право...
– Закрой рот! – оборвала Кэтрин. – Если не хочешь погибнуть, лезь туда.
– Где Мэри? – всхлипнула женщина.
– Она в зарослях. Когда спуститесь, молите Всемогущего Бога, чтобы она там и оставалась.
Когда они все спустились в подвал, Кэтрин опустилась на колени и обратилась к ним:
– Сидите тихо. Чтоб никто не кашлял и не чихал. Если будете молиться, молитесь молча. – Она захлопнула люк и передвинула ковер на место.
В последний раз она осмотрела стол, смахнув хлебные крошки и промокнув капли похлебки краем своего платья. Затем она отперла входную дверь и, сложив руки, встала на ратановом ковре, произнося молитву. На песке послышались шаги, затем песок заскрипел на бетонных ступенях. Дверь распахнулась.
Их было двое – черные силуэты на фоне звездного неба.
Она не видела их лиц, поэтому не могла быть уверена, те ли это, что приходили раньше. Ветерок подул в открытую дверь, донеся до нее их запах, и ее затрясло от воспоминаний.
Они ничего не говорили.
Как она и ожидала, как оно и было в прошлый раз, они уложили ее на стол и изнасиловали, каждый по разу. Они не стремились показаться грубыми. Ее слабое сопротивление было спокойно воспринято и легко преодолено. Нож, приставленный к ее горлу, был скорее формальностью, чем необходимостью. Она закрыла глаза, чтобы их не видеть, как можно дольше задерживая дыхание, чтобы не чувствовать их запах, и громко произносила про себя молитвы, чтобы не слышать их хрюканья.
Они вели себя вполне по-деловому – они были похожи на служащих, которые пришли снять показания ее электросчетчика – и когда они удовлетворились, помогли ей встать на ноги.
Кэтрин схватилась за край стола, скрывая злость, на грани обморока.
– Ртуть, – сказал один из них.
Она кивнула. В прошлый раз она не знала, что они имеют в виду, и тогда они – это, похоже, было для них обычным делом – стали ее пытать, одновременно пытаясь объяснить, что им надо. Острием ножа они сделали надрезы на внутренней поверхности ее бедер, и втирали в раны лимонный сок и перец, пока наконец, составив вместе отдельные слова и фразы, она их не поняла.
Она повела их к холодильнику. Бутылочки с лекарствами были упакованы по двенадцать в коробке. Она достала коробку пенициллина и два шприца.
– Оно испортится, если не держать на холоде, – сказала она. – Сколько у вас больных?
– Много.
– Возьмите все.
– Ром, – сказал другой.
– У меня нет рома.
Мужчина оттолкнул ее в сторону, полез в холодильник и вытащил четвертную бутылку изопропилового спирта.
– Не пейте это, – сказала Кэтрин. – Вы заболеете. Это для лечения больных ушей.
– Не слышу. У меня болят уши. – Мужчина громко рассмеялся. Он сорвал крышку, плеснул спиртом себе в ухо, затем сделал огромный глоток из бутылки. Его передернуло. Он закашлялся и отплевался. – О, благородный напиток! – Он заткнул бутылку и засунул себе в куртку.
– Теперь идите. – Кэтрин захлопнула дверь холодильника. Она услышала звук – слабый и неясный. Она не была уверена, откуда он идет – из подвала или снаружи.
– Ага. Спокойной ночи, леди, и да возлюбит тебя Бог.
Она ждала, когда они уйдут.
Затем она услышала то, что услышали и они, – шуршание песка под легкими ногами и счастливый девичий голос:
– Посмотрите, что я нашла!
У Кэтрин внутри все оборвалось.
Мэри внеслась в комнату, еще не заметив мужчин.
– Птенец! – Она держала его в руках. – Посмотрите... Ой!
– Оставьте ее! – закричала Кэтрин. – Она – ребенок! – Это было абсурдно, и Кэтрин это понимала; в свои двенадцать Мэри выглядела не по возрасту высокой и крепкой. Но еще оставалась надежда. И десяти минут не прошло после того, как они имели ее.
Мэри отшатнулась к стене.
– Кто вы?
– Хороший вопрос, – сказал один из них. – Кто вы?
Мэри захныкала:
– Мисс Кэтрин...
Не думая ни о чем, Кэтрин слепо бросилась на ближайшего из них.
Даже не взглянув на нее, он ударил ее в горло и сшиб с ног. Он вырвал из рук Мэри птенца, смял его, отбросил в сторону, затем взял Мэри за локоть и повел к двери.
Мэри ударилась в панику. Она закричала и стала вырываться, пока мужчина не дал ей пощечину и не сказал:
– Спокойно, иначе. Бог свидетель, я отрежу тебе язык. Ты поедешь с нами.
Кэтрин, лежа на полу, крикнула:
– Оставьте ее, я вас прошу!
Мужчина, державший Мэри, остановился у двери.
– Оставить ее, мадам? Если желаете. – Он дернул Мэри за волосы, отведя назад голову, и приставил нож к ее горлу. – На сколько частей резать, а? Что вы больше любите – бифштексы или филе?
Оба они рассмеялись и, толкая Мэри перед собой, вышли из дома.
Кэтрин лежала на полу и слушала, как крики ребенка затихают в ночи.
Глава 7
За прошедшие десять месяцев она стремилась – при помощи силы воли и веры – убедить себя, что этого не было в действительности, и что то, что произошло, на самом деле не происходило. Это было проверкой, гротескным кошмаром, созданным для того, чтобы испытать силу ее веры. И она почти в это уверовала. Теперь же только одна мысль билась в ее голове – неужели я так согрешила?
Она смотрела, как пирога повернулась, треугольный парус захлопал и опустился, коснулись воды весла...
Кэтрин подбежала к ближайшему углу “звезды”, тщетно пытаясь отыскать в темноте отсутствующего ребенка. Она не посмела звать его вслух.
Войдя, она захлопнула и заперла дверь.
Сердце ее стучало. Сделав несколько глубоких вдохов, она сказала, по возможности спокойно и твердо:
– Слушайте меня все. Вы должны в точности следовать моим указаниям. Для вопросов времени нет. Одно я могу сказать: тот, кто откажется повиноваться, тем самым даст понять Всевышнему: “Пришло время забрать меня из этой жизни”.
Она оттащила ратановый ковер, под ним была деревянная крышка люка, вровень с бетонным полом. Она подняла крышку. Вниз, в темноту, вела лестница.
– Все со стола туда, – сказала она. – Все.
Стол был убран быстро и молчаливо. Котлы, тарелки и чашки без особого шума падали на песчаное дно.
– Теперь... все вниз. Быстро. Не упадите. – Она помогла ребенку найти первую ступеньку лестницы. Один из мужчин раздраженно заметил:
– Я думаю, мы имеем право...
– Закрой рот! – оборвала Кэтрин. – Если не хочешь погибнуть, лезь туда.
– Где Мэри? – всхлипнула женщина.
– Она в зарослях. Когда спуститесь, молите Всемогущего Бога, чтобы она там и оставалась.
Когда они все спустились в подвал, Кэтрин опустилась на колени и обратилась к ним:
– Сидите тихо. Чтоб никто не кашлял и не чихал. Если будете молиться, молитесь молча. – Она захлопнула люк и передвинула ковер на место.
В последний раз она осмотрела стол, смахнув хлебные крошки и промокнув капли похлебки краем своего платья. Затем она отперла входную дверь и, сложив руки, встала на ратановом ковре, произнося молитву. На песке послышались шаги, затем песок заскрипел на бетонных ступенях. Дверь распахнулась.
Их было двое – черные силуэты на фоне звездного неба.
Она не видела их лиц, поэтому не могла быть уверена, те ли это, что приходили раньше. Ветерок подул в открытую дверь, донеся до нее их запах, и ее затрясло от воспоминаний.
Они ничего не говорили.
Как она и ожидала, как оно и было в прошлый раз, они уложили ее на стол и изнасиловали, каждый по разу. Они не стремились показаться грубыми. Ее слабое сопротивление было спокойно воспринято и легко преодолено. Нож, приставленный к ее горлу, был скорее формальностью, чем необходимостью. Она закрыла глаза, чтобы их не видеть, как можно дольше задерживая дыхание, чтобы не чувствовать их запах, и громко произносила про себя молитвы, чтобы не слышать их хрюканья.
Они вели себя вполне по-деловому – они были похожи на служащих, которые пришли снять показания ее электросчетчика – и когда они удовлетворились, помогли ей встать на ноги.
Кэтрин схватилась за край стола, скрывая злость, на грани обморока.
– Ртуть, – сказал один из них.
Она кивнула. В прошлый раз она не знала, что они имеют в виду, и тогда они – это, похоже, было для них обычным делом – стали ее пытать, одновременно пытаясь объяснить, что им надо. Острием ножа они сделали надрезы на внутренней поверхности ее бедер, и втирали в раны лимонный сок и перец, пока наконец, составив вместе отдельные слова и фразы, она их не поняла.
Она повела их к холодильнику. Бутылочки с лекарствами были упакованы по двенадцать в коробке. Она достала коробку пенициллина и два шприца.
– Оно испортится, если не держать на холоде, – сказала она. – Сколько у вас больных?
– Много.
– Возьмите все.
– Ром, – сказал другой.
– У меня нет рома.
Мужчина оттолкнул ее в сторону, полез в холодильник и вытащил четвертную бутылку изопропилового спирта.
– Не пейте это, – сказала Кэтрин. – Вы заболеете. Это для лечения больных ушей.
– Не слышу. У меня болят уши. – Мужчина громко рассмеялся. Он сорвал крышку, плеснул спиртом себе в ухо, затем сделал огромный глоток из бутылки. Его передернуло. Он закашлялся и отплевался. – О, благородный напиток! – Он заткнул бутылку и засунул себе в куртку.
– Теперь идите. – Кэтрин захлопнула дверь холодильника. Она услышала звук – слабый и неясный. Она не была уверена, откуда он идет – из подвала или снаружи.
– Ага. Спокойной ночи, леди, и да возлюбит тебя Бог.
Она ждала, когда они уйдут.
Затем она услышала то, что услышали и они, – шуршание песка под легкими ногами и счастливый девичий голос:
– Посмотрите, что я нашла!
У Кэтрин внутри все оборвалось.
Мэри внеслась в комнату, еще не заметив мужчин.
– Птенец! – Она держала его в руках. – Посмотрите... Ой!
– Оставьте ее! – закричала Кэтрин. – Она – ребенок! – Это было абсурдно, и Кэтрин это понимала; в свои двенадцать Мэри выглядела не по возрасту высокой и крепкой. Но еще оставалась надежда. И десяти минут не прошло после того, как они имели ее.
Мэри отшатнулась к стене.
– Кто вы?
– Хороший вопрос, – сказал один из них. – Кто вы?
Мэри захныкала:
– Мисс Кэтрин...
Не думая ни о чем, Кэтрин слепо бросилась на ближайшего из них.
Даже не взглянув на нее, он ударил ее в горло и сшиб с ног. Он вырвал из рук Мэри птенца, смял его, отбросил в сторону, затем взял Мэри за локоть и повел к двери.
Мэри ударилась в панику. Она закричала и стала вырываться, пока мужчина не дал ей пощечину и не сказал:
– Спокойно, иначе. Бог свидетель, я отрежу тебе язык. Ты поедешь с нами.
Кэтрин, лежа на полу, крикнула:
– Оставьте ее, я вас прошу!
Мужчина, державший Мэри, остановился у двери.
– Оставить ее, мадам? Если желаете. – Он дернул Мэри за волосы, отведя назад голову, и приставил нож к ее горлу. – На сколько частей резать, а? Что вы больше любите – бифштексы или филе?
Оба они рассмеялись и, толкая Мэри перед собой, вышли из дома.
Кэтрин лежала на полу и слушала, как крики ребенка затихают в ночи.
Глава 7
Самолет оказался древним, рассыпающимся на части ДС-3, а пилот – альбиносом по имени Уайти. У него были белые волнистые волосы, розовые глаза и белая, как мел, кожа. Спасаясь от губительного для него солнца, он носил длинные белые брюки, белую рубашку с длинными рукавами, широкополую шляпу и темные очки. Даже таким ранним утром, когда солнце едва успело встать, он наблюдал за погрузкой самолета, спрятавшись в тени под левым крылом.
Уайти направил Юстина в кресло второго пилота, и для Мейнарда разложил полотняный туристический стульчик.
– Пристяжных ремней нет? – спросил Мейнард.
– Если ты не возишь пассажиров, тебе ремни не нужны. А цыплят можно и не пристегивать.
Позади Мейнарда самолет был набит до отказа – ящики с фруктами, коробки консервов, камеры с замороженным мясом, три клетки, полные цыплят, и один коматозный поросенок.
– Их действительно надо усыплять, – объяснил Уайти. – Я вез один раз свинью, и она проснулась на полпути к Багамам. Эта сволочь начала копать – ну, знаете – своим пятачком. Она сорвала крышки люков, и мы чуть не свалились в море. Я в конце концов ее застрелил.
– У вас на борту есть оружие?
– Господи, нет! – Уайти улыбнулся Мейнарду. – Но никогда не знаешь, что может найтись в таком старом сундуке, как этот.
Уайти разогнал моторы и, проверив рычаги, отпустил тормоза. Самолет рванулся вперед.
На середине дорожки самолет все еще был на земле. Мягко вытягивая рычаг на себя, Уайти уговаривал самолет:
– Давай, приятель... живо вверх... поехали... – Но самолет не взлетал. – Черт побери, взлетай! – сказал Уайти и дернул на себя рычаг.
Медленно, с трудом, самолет оторвался от земли, и под ними пронесся конец взлетной полосы.
Мейнард взглянул на свои ладони, блестевшие от пота. Он вытер их об штаны. Справа, в болоте, он заметил три-четыре разбитых самолета, которые бульдозер стащил в одну кучу.
– Откуда они взялись? – спросил он. Уайти ответил:
– Мы их называем “сюрпризами”. Вы разбегаетесь по дорожке, и думаете, что спокойно взлетите, и вдруг – сюрприз! Вы не взлетаете.
Уайти направил самолет вправо, на восток, прямо в сверкающее солнце. Он сказал Юстину:
– Там есть термос, у тебя под ногами. Налей мне чашку кофе, пожалуйста.
Когда Юстин вручил ему кофе, Уайти убрал руки со штурвала и сказал:
– Подержи его так, чтобы он летел ровно. Вот, молодец. Юстин в восторге повиновался, схватив штурвал и стараясь что-нибудь увидеть за носом самолета.
Уайти, достав из кармана флягу, долил в чашку алкоголя. Он протянул флягу Мейнарду.
– Чтобы проснуться?
Мейнард по запаху определил, что там было виски “Бурбон”. Он покачал головой.
– Вы всегда... летаете таким образом?
– Надо летать высоко, приятель. Это чертовски скучный рейс.
Уайти положил фляжку обратно в карман и достал из-под сиденья карту. Он откинулся назад, положил ноги на панель управления и развернул карту.
– Что ж... давайте посмотрим, сможем ли мы найти эту пакость. Сверху они все выглядят одинаковыми.
Мейнард сделал глубокий вдох, и выпустил воздух. Он спросил Юстина:
– У тебя все в порядке?
– Конечно. Это здорово!
Они пролетели над Гольфстримом, над Бимини и Кошачьими Рифами, над Андросом повернули на юг и полетели вдоль цепи Багамских островов. День был ясным и безоблачным, вода отсвечивала десятками оттенков голубого и зеленого: бирюзовым на отмелях вблизи берегов, и коричневыми точками – на коралловых рифах, теплым синим цветом – дальше от рифов в море, и темным, почти черным – над бездной.
Через три часа полета от Майами Уайти склонился вперед и скосил глаза на южный горизонт. Линия горизонта была ровной, если не считать одинокого облачка, болтавшегося над водой.
– Там должны быть Кайкос, – сказал он. Мейнард не видел никакой земли.
– Где?
– Под облаком. От земли идет тепло, которое, поднимаясь, смешивается с холодным воздухом и образует облако.
Вскоре появилась тонкая колеблющаяся серая линия. Когда они подлетели ближе, она приняла форму острова.
Уайти отвел штурвал от себя, и нос самолета опустился.
Стрелка альтиметра стали медленно двигаться, от восьми до четырех тысяч футов, интервалами в сто футов. На высоте трех тысяч футов они пролетели над бесплодным островом.
Через плечо Юстина Мейнард заметил внизу здание в виде звезды.
– Что это такое?
– Верующие придурки, – ответил Уайти.
– Что они делают в этом Богом забытом месте?
– Прищуриваются, я думаю. – Уайти наклонил самолет на правое крыло, и остров остался позади.
Далеко к востоку Мейнард заметил несколько больших островов. Вспоминая карту, он предположил, что один из них должен быть Навидад, другой – Норт-Кайкос, и еще один – Гранд-Кайкос. К западу от них располагалось множество мелких островов, незаселенных, покрытых колючим кустарником, в окружении бурунов. Прямо под ними были мели Кайкос – бесконечная равнина песка и травы, с глубиной не более шести футов. На западной оконечности мель резко обрывалась вниз до сорока футов, затем глубина увеличивалась до пяти тысяч футов.
Мейнарду вспомнились слова Майкла Флорио – во времена парусников, особенно во времена громоздких, плохо управляемых судов с квадратными парусами, мели Кайкос были одним из самых опасных мест этого полушария. Корабли, сбившиеся с курса из-за шторма, находились, казалось, в относительной безопасности в глубокой воде. Их лоты не доставали до дна. А затем кто-нибудь начинал слышать странный громоподобный рев, перекрывавший вой ветра. Он был похож на шум бурунов, но бурунов не могло быть в открытом океане. Они продолжали плавание, пока, наконец, впередсмотрящий, глазами, обожженными морской солью, не замечал невозможное – вздымающиеся прямо по курсу брызги. Но было слишком поздно. Наступало время упреков – и молитв. Корабль попадал на рифы и – в течение нескольких минут – тонул. Обломки разносило по всей мели. Некоторые из обломков оставались на плаву, и за них могли уцепиться те, кому удалось выжить. После одной из таких катастроф осталось в живых двадцать семь человек, рассказывал Флорио. Тридцать миль они проплыли над мелями на куске палубы, и выбрались на берег на острове Гранд-Кайкос. Двадцать один из них умер от жажды и солнца. Четыре совершили самоубийство, сойдя с ума из-за нескольких насекомых. Двое выжили.
Аэропорт лежал впереди: Грейт-Бон-Кей. Уайти допил свою фляжку и наклонил самолет резко вправо, затем резко влево, выравнивая линию полета с посадочной дорожкой.
– Закрылки опустить! – скомандовал он сам себе и нажал на переключатель. – Закрылки опущены. – Самолет замедлил движение. – Колеса опустить! – Еще щелчок. Загорелась лампочка. – Колеса опущены.
Самолет резко ударился о посадочную полосу, подпрыгнул, ударился еще раз, и замер. Уайти подкатил его к прямоугольному бетонному строению, где ждали два автопогрузчика и около дюжины людей, включая двоих, на которых были таблички с фамилиями и эполеты на крахмальных белых рубашках.
Уайти отключил моторы и сказал Мейнарду:
– Если у вас есть травка, сбросьте ее сейчас. У них насчет этого навязчивая идея, а в тюрьме невозможно жарко.
– У меня нет, – ответил Мейнард, внезапно вспотев. Он проверил, застегнут ли пиджак, и поплотнее прижал левую руку. Сумку он перебросил через левое плечо.
– Вы собираетесь возвращаться сегодня?
– Если вы полетите.
– Именно так. – Уайти посмотрел на часы. – Сейчас одиннадцать. Час им потребуется на то, чтобы разгрузить самолет, затем час на ленч, потом еще час на загрузку. Мы вылетим в два.
– Мы будем на месте.
– Ждать вас я не буду.
– А где будете вы все это время?
Уайти указал на здание.
– Внутри. В Черепаховом Дворце. – Он улыбнулся и надел шляпу. – Там хоть от солнца можно скрыться. – Весь одетый в белое, в шляпе, скрывавшей лицо, и в темных очках, Уайти был похож на человека-невидимку.
Мейнард вежливо заметил:
– Этот климат, должно быть, для вас невыносим. Уайти пожал плечами.
– Не беспокойтесь обо мне. Зато у нас, придурков, самые курчавые дамы. – Он протиснулся в проход между ящиками и картонными коробками и открыл дверь.
Мейнард и Юстин вошли в здание вслед за человеком, который первым встретил самолет, и которому Уайти вручил единственный воскресный номер майамского “Геральда”. Внутри на скамейке сидел человек и читал комикс.
Молодой офицер полиции, в безукоризненно чистой форме, если не считать пыли на его черных башмаках, стоял за столом таможни. Он протянул руку к Мейнарду.
– Паспорт, визу, обратный билет.
Прижимая к себе сумку левой рукой, Мейнард правой выудил свой бумажник и стал в нем рыться, пока не нашел свое удостоверение журналиста, которое он передал офицеру.
– Мы ненадолго, – сказал он, как будто бы этим все объяснялось.
Полицейский изучил карточку и, подняв ее, сравнил с лицом Мейнарда.
– Вы прибываете в другую страну с этим? – сказал он. – За кого вы нас принимаете?
Мейнарда прошиб пот.
– Видите ли, вчера вечером я звонил из Майами и...
– За кого вы нас принимаете?
Занервничав, Мейнард решил отвести вспышку гнева полицейского, пока это не привело к аресту и, в результате, к обыску. Он наклонился к столу и, конфиденциально понизив голос, сказал:
– Я думаю, вы умнее, чем стараетесь показаться.
– Что?
– Послушайте... вы знаете, что такое удостоверение журналиста. Я сюда прибыл для того, чтобы написать статью для “Тудей”. Я не хотел бы это афишировать, и был бы признателен, если бы и вы никому не рассказывали.
– Что за статья?
– Между нами? – Мейнард поднял брови и украдкой посмотрел по сторонам. – Из вполне надежного источника мы узнали, что один американский миллионер собирается купить здесь целый остров. Хочет построить курорт. Многие здесь смогут разбогатеть, но только если все будут играть честно. Вот почему я здесь.
Мейнард придумывал на ходу, и к тому времени, когда он закончил фразу, он уже забыл почти все, о чем говорил.
На полицейского, по-видимому, его слова произвели впечатление.
– И сколько времени вам потребуется?
– Мы здесь только до двух часов. Видите? У нас нет ни чемоданов, ничего.
– А это кто? – Полицейский указал на Юстина.
– Репортер. – Мейнард понизил голос до шепота. – У него болит горло. Ничего ему не говорите – он очень чувствительный.
– Даже так? – Полицейский, казалось, был ошарашен.
– Во всяком случае я звонил вчера вечером, чтобы договориться о встрече с мистером Мейкписом, но не уверен, что ему об этом сообщили. Как я могу это уточнить?
Полицейский повернулся к человеку, сидевшему на скамейке.
– Эй, Бердс!
– Хм-м? – Мужчина не отрывал взгляда от комикса.
– Вот этот парень. Он что-то мне тут насочинял про статью.
– Я не сочиняю! – возразил Мейнард.
– Конечно. У вас есть декларируемый товар?
– Ну... – вспомнив слова Бакстера, Мейнард прикинулся смущенным. – Да, если уж вы об этом упомянули.
– Что именно?
Очень осторожно Мейнард полез в свой ранец.
– Я и представления не имел, что это нелегально, пока пилот мне не сказал. – Он достал номер “Хастлера”. – Надеюсь, вы не думаете, что я собирался нарушать ваши законы.
– Ваше счастье, что вы об этом сказали, – ответил полицейский. – Если бы я нашел это в вашей сумке, это вам обошлось бы в пятьдесят долларов штрафа.
– Да, сэр, – сказал Мейнард.
Уполномоченный дочитал комикс и, расправив свою долговязую фигуру, встал со скамейки. Он был примерно одного с Мейнардом возраста и роста, но сложением напоминал скелет. Если Мейнард справедливо считал себя сухощавым, то Мейкпис рядом с ним выглядел истощенным. Его лицо представляло собой череп, обернутый в черную кожу, а руки были сочленением костей. На голове – огромная прическа в африканском стиле; Мейнард подумал, что любой сильный ветер несомненно сшибет его с ног.
– Здравствуйте, сэр. Меня зовут Блэр Мейнард. Мейкпис неохотно протянул руку, как бы опасаясь, что слишком сильное рукопожатие переломает ему все пальцы.
– Бэрруд Мейкпис, – сказал он. – Легче называть меня Бердс. – Он взглянул на Юстина. – Ваш спутник?
– Юстин.
Мейкпис пожал мальчику руку.
– Эвви не сказала мне, что у вас здесь за дело.
– Я не успел ей сказать. Связь была прервана.
– Мы здесь не очень жалуем прессу.
– Да?
– Они, конечно, могут приезжать. Не поймите меня неправильно. Но мы больше не стараемся ради них. Несколько раз постарались, и получили только пощечину.
– Не могу поверить.
– Поверьте. Они приезжают сюда, ведут себя, как и вы, дружелюбно и вежливо, сообщают нам, что собираются писать статью об этом неиспорченном рае – как будто бы каждый из них открывает нас впервые. Они едят бесплатно, бесплатно катаются на лодках, и что угодно другое, а, возвращаясь, они пишут статью о нищете, насекомых и негритятах. Ну их к черту. Пусть ездят в Нассау. – Мейкпис взял себя в руки. – Так что, приятель-репортер, о чем же ваша статья?
– Во-первых, – ответил Мейнард, – я пишу не о туризме. Во-вторых, мне ничего не нужно бесплатно.
– Единственный способ, которым вы меня заставите в это поверить, – сказал Мейкпис улыбнувшись, – это угостить меня ленчем.
Они поехали в открытом джипе Мейкписа. Дорога когда-то была мощеной, но теперь можно было поспорить, состояла ли она из выбоин в полотне мостовой, или из кусков отмостки, окружавших забитые грязью рытвины. Когда мимо проезжала встречная машина, она окатывала джип вихрящимся облаком пыли.
Мейкпис свернул с главной дороги и поехал по двум параллельным колеям, ведущим вверх, к выстроившимся в ряд бунгало на холме. Из вывески следовало, что это мотель “Воронье гнездо”. В самом большом бунгало располагались бар и столовая.
Мейкпис провел их через столовую наружу, на террасу, с которой открывался вид на полукруглую бухту.
– Я подумал, что ваш... репортер... может быть, захочет искупаться.
Мейнард обратился к Юстину:
– Что ты скажешь?
– Конечно. А я могу съесть чизбургер?
Мейнард передал ему ранец.
– Раздевалка за углом, – сказал Мейкпис. – Плоты на берегу.
Когда Юстин убежал, и они заказали напитки, Мейнард рассказал Мейкпису, зачем он приехал на эти острова. Он привел цифры, касающиеся пропавших без вести судов, и объяснения их пропажи, предлагаемые Береговой Охраной. Наконец он сказал, что пропажа более чем сотни судов все еще не имеет объяснения; и большинство из них пропали в районе островов Терке и Кайкос.
– И никто не имеет никакого представления, как или почему они пропали, – стремясь к тому, чтобы Мейкпис не принял этого на свой счет, Мейнард решил не пересказывать ему предположение Флорио о том, что кто-то, может быть, захватывает эти суда.
Мейкпис не выказал ни удивления, ни заинтересованности. Его интерес был только проявлением вежливости.
– Да, это загадка, – заметил он. – Я понимаю.
– Каков здесь может быть ответ, как вы думаете?
– Я? – Мейкписа удивило, что этот вопрос задают ему. – Почему вы спрашиваете меня? Я не имею об этом никакого понятия.
– Это вас не волнует?
– Разве это должно меня волновать?
– У вас возникла соответствующая репутация... – Мейнард сделал паузу, затем продолжил, – ... не у вас лично, но у этого района... эта часть света стала опасной. В этом нет ничего хорошего.
Мейкпис рассмеялся.
– Этот район опасен уже триста пятьдесят лет. Сначала здесь были контрабандисты, перевозившие ром и оружие, потом пираты, браконьеры, а теперь те, кто занимается наркотиками. Мы не изменились, изменились яхтсмены. Они считают, что здесь для них создана игровая площадка. Что ж, они дураки. Я могу дать на ваш вопрос простой ответ: эти суда пропали, и эти люди мертвы.
– И вас не интересует, как это произошло?
– Нет. Какая разница, как вы умираете? Вы мертвы. Вы также можете меня спросить, будет ли война между Россией и Штатами. Почему это должно меня волновать? Я ничего с этим не могу поделать, и никаким серьезным образом это на нас не повлияет. Если Штаты завтра взорвутся, многие из нас будут голодать. Мы голодали и раньше. Все равно кто-то всегда выживает.
– Но ведь и вы за это отвечаете...
– За что? За то, чтобы парень, напяливший на себя костюм моряка, хорошо провел свой отпуск? Нет. Я уполномоченный здесь. На этом крошечном острове. – Мейкпис постучал ногой по полу. – Так же, как мухи являются уполномоченными над кучей дерьма. Этим мы и являемся, как вы знаете, – кучей дерьма. Большая часть мира вообще не знает о нашем существовании, а те, кто знает, считают нас нецивилизованными дикарями из джунглей. Это не наша вина. Мы прибыли сюда как рабы, нас и держали за рабов, и вбивали в нас, что это наша судьба. Мне удалось избежать такой судьбы: мать послала меня в Нассау, чтобы учиться. Я выучился. Я узнал, что самая лучшая работа, на которую я могу надеяться, – это официант, или бармен, или водитель такси, или, если у меня есть связи, на стройке. Потом Багамские острова стали свободными, и у всех появилась надежда. Надежда! – Мейкпис скептически улыбнулся. – Белых людей у власти заменили черные, которым надо было доказать, какие они гордые, какие независимые. Они чуть не угробили страну.
Так что я сказал себе: “Бердс, возвращайся обратно на Кайкос и покажи им, как это делается”. Я вернулся и кое-кого здесь приструнил. Мы бросали то там, то здесь “молотовские коктейли”[6], и англичане сказали “гудбай”. И вот я уполномоченная главная муха на одной маленькой лепешке. У меня здесь несколько сотен жителей. Большинство не умеют читать. Те, кто не работает на государственной службе, ловят рыбу – их так много, что рыбу почти везде уже повыловили, и через несколько лет ее вообще не будет.
У них нет надежды на что-нибудь лучшее. Мы даем им право голоса, и они голосуют, но им не за что голосовать. Они обладают всеми свободами, какие только пожелают, но вы не можете есть свободу. – Мейкпис сделал паузу. – И вы хотите, чтобы я беспокоился, когда убивают какого-нибудь толстозадого янки?
– Туризм, – сказал Мейнард. – Это старый ответ, но им вы можете кормиться.
– Так оно и происходит, в некоторой степени, но мы мало что можем предложить. Одиночество и чистую воду. Насекомых. Мы отстаем лет на сто.
– Люди будут платить уже за одно это.
– Я знаю, – Мейкпис улыбнулся. – У нас бывают туристы. И постоянно идут разговоры о больших американских компаниях, которые приедут и построят площадки для гольфа, теннисные корты и клубы на побережье. Если такое когда-нибудь случится, некоторое время у нас будут деньги, а затем кто-нибудь скинет правительство, вышибет всех янки и поставит местных управлять всем этим. Через пять лет это опять станет кучей дерьма.
– Веселенькие вы перспективы рисуете.
– Я реалистично смотрю на вещи. Не имеет смысла даже жить в таком месте, не говоря о том, чтобы стать нацией. Природа заселила эти места только насекомыми.
Уайти направил Юстина в кресло второго пилота, и для Мейнарда разложил полотняный туристический стульчик.
– Пристяжных ремней нет? – спросил Мейнард.
– Если ты не возишь пассажиров, тебе ремни не нужны. А цыплят можно и не пристегивать.
Позади Мейнарда самолет был набит до отказа – ящики с фруктами, коробки консервов, камеры с замороженным мясом, три клетки, полные цыплят, и один коматозный поросенок.
– Их действительно надо усыплять, – объяснил Уайти. – Я вез один раз свинью, и она проснулась на полпути к Багамам. Эта сволочь начала копать – ну, знаете – своим пятачком. Она сорвала крышки люков, и мы чуть не свалились в море. Я в конце концов ее застрелил.
– У вас на борту есть оружие?
– Господи, нет! – Уайти улыбнулся Мейнарду. – Но никогда не знаешь, что может найтись в таком старом сундуке, как этот.
Уайти разогнал моторы и, проверив рычаги, отпустил тормоза. Самолет рванулся вперед.
На середине дорожки самолет все еще был на земле. Мягко вытягивая рычаг на себя, Уайти уговаривал самолет:
– Давай, приятель... живо вверх... поехали... – Но самолет не взлетал. – Черт побери, взлетай! – сказал Уайти и дернул на себя рычаг.
Медленно, с трудом, самолет оторвался от земли, и под ними пронесся конец взлетной полосы.
Мейнард взглянул на свои ладони, блестевшие от пота. Он вытер их об штаны. Справа, в болоте, он заметил три-четыре разбитых самолета, которые бульдозер стащил в одну кучу.
– Откуда они взялись? – спросил он. Уайти ответил:
– Мы их называем “сюрпризами”. Вы разбегаетесь по дорожке, и думаете, что спокойно взлетите, и вдруг – сюрприз! Вы не взлетаете.
Уайти направил самолет вправо, на восток, прямо в сверкающее солнце. Он сказал Юстину:
– Там есть термос, у тебя под ногами. Налей мне чашку кофе, пожалуйста.
Когда Юстин вручил ему кофе, Уайти убрал руки со штурвала и сказал:
– Подержи его так, чтобы он летел ровно. Вот, молодец. Юстин в восторге повиновался, схватив штурвал и стараясь что-нибудь увидеть за носом самолета.
Уайти, достав из кармана флягу, долил в чашку алкоголя. Он протянул флягу Мейнарду.
– Чтобы проснуться?
Мейнард по запаху определил, что там было виски “Бурбон”. Он покачал головой.
– Вы всегда... летаете таким образом?
– Надо летать высоко, приятель. Это чертовски скучный рейс.
Уайти положил фляжку обратно в карман и достал из-под сиденья карту. Он откинулся назад, положил ноги на панель управления и развернул карту.
– Что ж... давайте посмотрим, сможем ли мы найти эту пакость. Сверху они все выглядят одинаковыми.
Мейнард сделал глубокий вдох, и выпустил воздух. Он спросил Юстина:
– У тебя все в порядке?
– Конечно. Это здорово!
Они пролетели над Гольфстримом, над Бимини и Кошачьими Рифами, над Андросом повернули на юг и полетели вдоль цепи Багамских островов. День был ясным и безоблачным, вода отсвечивала десятками оттенков голубого и зеленого: бирюзовым на отмелях вблизи берегов, и коричневыми точками – на коралловых рифах, теплым синим цветом – дальше от рифов в море, и темным, почти черным – над бездной.
Через три часа полета от Майами Уайти склонился вперед и скосил глаза на южный горизонт. Линия горизонта была ровной, если не считать одинокого облачка, болтавшегося над водой.
– Там должны быть Кайкос, – сказал он. Мейнард не видел никакой земли.
– Где?
– Под облаком. От земли идет тепло, которое, поднимаясь, смешивается с холодным воздухом и образует облако.
Вскоре появилась тонкая колеблющаяся серая линия. Когда они подлетели ближе, она приняла форму острова.
Уайти отвел штурвал от себя, и нос самолета опустился.
Стрелка альтиметра стали медленно двигаться, от восьми до четырех тысяч футов, интервалами в сто футов. На высоте трех тысяч футов они пролетели над бесплодным островом.
Через плечо Юстина Мейнард заметил внизу здание в виде звезды.
– Что это такое?
– Верующие придурки, – ответил Уайти.
– Что они делают в этом Богом забытом месте?
– Прищуриваются, я думаю. – Уайти наклонил самолет на правое крыло, и остров остался позади.
Далеко к востоку Мейнард заметил несколько больших островов. Вспоминая карту, он предположил, что один из них должен быть Навидад, другой – Норт-Кайкос, и еще один – Гранд-Кайкос. К западу от них располагалось множество мелких островов, незаселенных, покрытых колючим кустарником, в окружении бурунов. Прямо под ними были мели Кайкос – бесконечная равнина песка и травы, с глубиной не более шести футов. На западной оконечности мель резко обрывалась вниз до сорока футов, затем глубина увеличивалась до пяти тысяч футов.
Мейнарду вспомнились слова Майкла Флорио – во времена парусников, особенно во времена громоздких, плохо управляемых судов с квадратными парусами, мели Кайкос были одним из самых опасных мест этого полушария. Корабли, сбившиеся с курса из-за шторма, находились, казалось, в относительной безопасности в глубокой воде. Их лоты не доставали до дна. А затем кто-нибудь начинал слышать странный громоподобный рев, перекрывавший вой ветра. Он был похож на шум бурунов, но бурунов не могло быть в открытом океане. Они продолжали плавание, пока, наконец, впередсмотрящий, глазами, обожженными морской солью, не замечал невозможное – вздымающиеся прямо по курсу брызги. Но было слишком поздно. Наступало время упреков – и молитв. Корабль попадал на рифы и – в течение нескольких минут – тонул. Обломки разносило по всей мели. Некоторые из обломков оставались на плаву, и за них могли уцепиться те, кому удалось выжить. После одной из таких катастроф осталось в живых двадцать семь человек, рассказывал Флорио. Тридцать миль они проплыли над мелями на куске палубы, и выбрались на берег на острове Гранд-Кайкос. Двадцать один из них умер от жажды и солнца. Четыре совершили самоубийство, сойдя с ума из-за нескольких насекомых. Двое выжили.
Аэропорт лежал впереди: Грейт-Бон-Кей. Уайти допил свою фляжку и наклонил самолет резко вправо, затем резко влево, выравнивая линию полета с посадочной дорожкой.
– Закрылки опустить! – скомандовал он сам себе и нажал на переключатель. – Закрылки опущены. – Самолет замедлил движение. – Колеса опустить! – Еще щелчок. Загорелась лампочка. – Колеса опущены.
Самолет резко ударился о посадочную полосу, подпрыгнул, ударился еще раз, и замер. Уайти подкатил его к прямоугольному бетонному строению, где ждали два автопогрузчика и около дюжины людей, включая двоих, на которых были таблички с фамилиями и эполеты на крахмальных белых рубашках.
Уайти отключил моторы и сказал Мейнарду:
– Если у вас есть травка, сбросьте ее сейчас. У них насчет этого навязчивая идея, а в тюрьме невозможно жарко.
– У меня нет, – ответил Мейнард, внезапно вспотев. Он проверил, застегнут ли пиджак, и поплотнее прижал левую руку. Сумку он перебросил через левое плечо.
– Вы собираетесь возвращаться сегодня?
– Если вы полетите.
– Именно так. – Уайти посмотрел на часы. – Сейчас одиннадцать. Час им потребуется на то, чтобы разгрузить самолет, затем час на ленч, потом еще час на загрузку. Мы вылетим в два.
– Мы будем на месте.
– Ждать вас я не буду.
– А где будете вы все это время?
Уайти указал на здание.
– Внутри. В Черепаховом Дворце. – Он улыбнулся и надел шляпу. – Там хоть от солнца можно скрыться. – Весь одетый в белое, в шляпе, скрывавшей лицо, и в темных очках, Уайти был похож на человека-невидимку.
Мейнард вежливо заметил:
– Этот климат, должно быть, для вас невыносим. Уайти пожал плечами.
– Не беспокойтесь обо мне. Зато у нас, придурков, самые курчавые дамы. – Он протиснулся в проход между ящиками и картонными коробками и открыл дверь.
Мейнард и Юстин вошли в здание вслед за человеком, который первым встретил самолет, и которому Уайти вручил единственный воскресный номер майамского “Геральда”. Внутри на скамейке сидел человек и читал комикс.
Молодой офицер полиции, в безукоризненно чистой форме, если не считать пыли на его черных башмаках, стоял за столом таможни. Он протянул руку к Мейнарду.
– Паспорт, визу, обратный билет.
Прижимая к себе сумку левой рукой, Мейнард правой выудил свой бумажник и стал в нем рыться, пока не нашел свое удостоверение журналиста, которое он передал офицеру.
– Мы ненадолго, – сказал он, как будто бы этим все объяснялось.
Полицейский изучил карточку и, подняв ее, сравнил с лицом Мейнарда.
– Вы прибываете в другую страну с этим? – сказал он. – За кого вы нас принимаете?
Мейнарда прошиб пот.
– Видите ли, вчера вечером я звонил из Майами и...
– За кого вы нас принимаете?
Занервничав, Мейнард решил отвести вспышку гнева полицейского, пока это не привело к аресту и, в результате, к обыску. Он наклонился к столу и, конфиденциально понизив голос, сказал:
– Я думаю, вы умнее, чем стараетесь показаться.
– Что?
– Послушайте... вы знаете, что такое удостоверение журналиста. Я сюда прибыл для того, чтобы написать статью для “Тудей”. Я не хотел бы это афишировать, и был бы признателен, если бы и вы никому не рассказывали.
– Что за статья?
– Между нами? – Мейнард поднял брови и украдкой посмотрел по сторонам. – Из вполне надежного источника мы узнали, что один американский миллионер собирается купить здесь целый остров. Хочет построить курорт. Многие здесь смогут разбогатеть, но только если все будут играть честно. Вот почему я здесь.
Мейнард придумывал на ходу, и к тому времени, когда он закончил фразу, он уже забыл почти все, о чем говорил.
На полицейского, по-видимому, его слова произвели впечатление.
– И сколько времени вам потребуется?
– Мы здесь только до двух часов. Видите? У нас нет ни чемоданов, ничего.
– А это кто? – Полицейский указал на Юстина.
– Репортер. – Мейнард понизил голос до шепота. – У него болит горло. Ничего ему не говорите – он очень чувствительный.
– Даже так? – Полицейский, казалось, был ошарашен.
– Во всяком случае я звонил вчера вечером, чтобы договориться о встрече с мистером Мейкписом, но не уверен, что ему об этом сообщили. Как я могу это уточнить?
Полицейский повернулся к человеку, сидевшему на скамейке.
– Эй, Бердс!
– Хм-м? – Мужчина не отрывал взгляда от комикса.
– Вот этот парень. Он что-то мне тут насочинял про статью.
– Я не сочиняю! – возразил Мейнард.
– Конечно. У вас есть декларируемый товар?
– Ну... – вспомнив слова Бакстера, Мейнард прикинулся смущенным. – Да, если уж вы об этом упомянули.
– Что именно?
Очень осторожно Мейнард полез в свой ранец.
– Я и представления не имел, что это нелегально, пока пилот мне не сказал. – Он достал номер “Хастлера”. – Надеюсь, вы не думаете, что я собирался нарушать ваши законы.
– Ваше счастье, что вы об этом сказали, – ответил полицейский. – Если бы я нашел это в вашей сумке, это вам обошлось бы в пятьдесят долларов штрафа.
– Да, сэр, – сказал Мейнард.
Уполномоченный дочитал комикс и, расправив свою долговязую фигуру, встал со скамейки. Он был примерно одного с Мейнардом возраста и роста, но сложением напоминал скелет. Если Мейнард справедливо считал себя сухощавым, то Мейкпис рядом с ним выглядел истощенным. Его лицо представляло собой череп, обернутый в черную кожу, а руки были сочленением костей. На голове – огромная прическа в африканском стиле; Мейнард подумал, что любой сильный ветер несомненно сшибет его с ног.
– Здравствуйте, сэр. Меня зовут Блэр Мейнард. Мейкпис неохотно протянул руку, как бы опасаясь, что слишком сильное рукопожатие переломает ему все пальцы.
– Бэрруд Мейкпис, – сказал он. – Легче называть меня Бердс. – Он взглянул на Юстина. – Ваш спутник?
– Юстин.
Мейкпис пожал мальчику руку.
– Эвви не сказала мне, что у вас здесь за дело.
– Я не успел ей сказать. Связь была прервана.
– Мы здесь не очень жалуем прессу.
– Да?
– Они, конечно, могут приезжать. Не поймите меня неправильно. Но мы больше не стараемся ради них. Несколько раз постарались, и получили только пощечину.
– Не могу поверить.
– Поверьте. Они приезжают сюда, ведут себя, как и вы, дружелюбно и вежливо, сообщают нам, что собираются писать статью об этом неиспорченном рае – как будто бы каждый из них открывает нас впервые. Они едят бесплатно, бесплатно катаются на лодках, и что угодно другое, а, возвращаясь, они пишут статью о нищете, насекомых и негритятах. Ну их к черту. Пусть ездят в Нассау. – Мейкпис взял себя в руки. – Так что, приятель-репортер, о чем же ваша статья?
– Во-первых, – ответил Мейнард, – я пишу не о туризме. Во-вторых, мне ничего не нужно бесплатно.
– Единственный способ, которым вы меня заставите в это поверить, – сказал Мейкпис улыбнувшись, – это угостить меня ленчем.
Они поехали в открытом джипе Мейкписа. Дорога когда-то была мощеной, но теперь можно было поспорить, состояла ли она из выбоин в полотне мостовой, или из кусков отмостки, окружавших забитые грязью рытвины. Когда мимо проезжала встречная машина, она окатывала джип вихрящимся облаком пыли.
Мейкпис свернул с главной дороги и поехал по двум параллельным колеям, ведущим вверх, к выстроившимся в ряд бунгало на холме. Из вывески следовало, что это мотель “Воронье гнездо”. В самом большом бунгало располагались бар и столовая.
Мейкпис провел их через столовую наружу, на террасу, с которой открывался вид на полукруглую бухту.
– Я подумал, что ваш... репортер... может быть, захочет искупаться.
Мейнард обратился к Юстину:
– Что ты скажешь?
– Конечно. А я могу съесть чизбургер?
Мейнард передал ему ранец.
– Раздевалка за углом, – сказал Мейкпис. – Плоты на берегу.
Когда Юстин убежал, и они заказали напитки, Мейнард рассказал Мейкпису, зачем он приехал на эти острова. Он привел цифры, касающиеся пропавших без вести судов, и объяснения их пропажи, предлагаемые Береговой Охраной. Наконец он сказал, что пропажа более чем сотни судов все еще не имеет объяснения; и большинство из них пропали в районе островов Терке и Кайкос.
– И никто не имеет никакого представления, как или почему они пропали, – стремясь к тому, чтобы Мейкпис не принял этого на свой счет, Мейнард решил не пересказывать ему предположение Флорио о том, что кто-то, может быть, захватывает эти суда.
Мейкпис не выказал ни удивления, ни заинтересованности. Его интерес был только проявлением вежливости.
– Да, это загадка, – заметил он. – Я понимаю.
– Каков здесь может быть ответ, как вы думаете?
– Я? – Мейкписа удивило, что этот вопрос задают ему. – Почему вы спрашиваете меня? Я не имею об этом никакого понятия.
– Это вас не волнует?
– Разве это должно меня волновать?
– У вас возникла соответствующая репутация... – Мейнард сделал паузу, затем продолжил, – ... не у вас лично, но у этого района... эта часть света стала опасной. В этом нет ничего хорошего.
Мейкпис рассмеялся.
– Этот район опасен уже триста пятьдесят лет. Сначала здесь были контрабандисты, перевозившие ром и оружие, потом пираты, браконьеры, а теперь те, кто занимается наркотиками. Мы не изменились, изменились яхтсмены. Они считают, что здесь для них создана игровая площадка. Что ж, они дураки. Я могу дать на ваш вопрос простой ответ: эти суда пропали, и эти люди мертвы.
– И вас не интересует, как это произошло?
– Нет. Какая разница, как вы умираете? Вы мертвы. Вы также можете меня спросить, будет ли война между Россией и Штатами. Почему это должно меня волновать? Я ничего с этим не могу поделать, и никаким серьезным образом это на нас не повлияет. Если Штаты завтра взорвутся, многие из нас будут голодать. Мы голодали и раньше. Все равно кто-то всегда выживает.
– Но ведь и вы за это отвечаете...
– За что? За то, чтобы парень, напяливший на себя костюм моряка, хорошо провел свой отпуск? Нет. Я уполномоченный здесь. На этом крошечном острове. – Мейкпис постучал ногой по полу. – Так же, как мухи являются уполномоченными над кучей дерьма. Этим мы и являемся, как вы знаете, – кучей дерьма. Большая часть мира вообще не знает о нашем существовании, а те, кто знает, считают нас нецивилизованными дикарями из джунглей. Это не наша вина. Мы прибыли сюда как рабы, нас и держали за рабов, и вбивали в нас, что это наша судьба. Мне удалось избежать такой судьбы: мать послала меня в Нассау, чтобы учиться. Я выучился. Я узнал, что самая лучшая работа, на которую я могу надеяться, – это официант, или бармен, или водитель такси, или, если у меня есть связи, на стройке. Потом Багамские острова стали свободными, и у всех появилась надежда. Надежда! – Мейкпис скептически улыбнулся. – Белых людей у власти заменили черные, которым надо было доказать, какие они гордые, какие независимые. Они чуть не угробили страну.
Так что я сказал себе: “Бердс, возвращайся обратно на Кайкос и покажи им, как это делается”. Я вернулся и кое-кого здесь приструнил. Мы бросали то там, то здесь “молотовские коктейли”[6], и англичане сказали “гудбай”. И вот я уполномоченная главная муха на одной маленькой лепешке. У меня здесь несколько сотен жителей. Большинство не умеют читать. Те, кто не работает на государственной службе, ловят рыбу – их так много, что рыбу почти везде уже повыловили, и через несколько лет ее вообще не будет.
У них нет надежды на что-нибудь лучшее. Мы даем им право голоса, и они голосуют, но им не за что голосовать. Они обладают всеми свободами, какие только пожелают, но вы не можете есть свободу. – Мейкпис сделал паузу. – И вы хотите, чтобы я беспокоился, когда убивают какого-нибудь толстозадого янки?
– Туризм, – сказал Мейнард. – Это старый ответ, но им вы можете кормиться.
– Так оно и происходит, в некоторой степени, но мы мало что можем предложить. Одиночество и чистую воду. Насекомых. Мы отстаем лет на сто.
– Люди будут платить уже за одно это.
– Я знаю, – Мейкпис улыбнулся. – У нас бывают туристы. И постоянно идут разговоры о больших американских компаниях, которые приедут и построят площадки для гольфа, теннисные корты и клубы на побережье. Если такое когда-нибудь случится, некоторое время у нас будут деньги, а затем кто-нибудь скинет правительство, вышибет всех янки и поставит местных управлять всем этим. Через пять лет это опять станет кучей дерьма.
– Веселенькие вы перспективы рисуете.
– Я реалистично смотрю на вещи. Не имеет смысла даже жить в таком месте, не говоря о том, чтобы стать нацией. Природа заселила эти места только насекомыми.