Бенцони Жюльетта. Кречет - 1

   Глаза Джинет стали круглыми от изумления, и она внимательно оглядела Жиля от кончиков его грязных мокасин до спутанных белокурых волос.
   - Это еще кто такой? Грязен, как поденщик, красив, как бог, и учтив, как милорд. Со мной еще никто так не говорил... Сударыня, сказал он... Сударыня! Подумать только! Мне! Сударыня!..
   - Я француз, - сказал Жиль, смеясь, - а вы - женщина. Для нас, французов, все женщины - дамы. Я прибыл сюда с армией короля Франции, чтобы сражаться вместе с вами, и именно я захватил этого мальчика, которого ваш генерал считает весьма ценным пленником. Я прошу вас, сударыня.., найти и для него местечко!
   Мой друг ведь не сможет продержать его всю ночь у себя на спине.
   Неожиданно Джинет Маллигэн покраснела, как девушка, и захлопала ресницами. Она даже попыталась изобразить что-то, отдаленно напоминающее реверанс, и улыбнулась Жилю.
   - Что это вы на меня так смотрите, молодой человек, а? Ну и глаза же у вас! Сейчас вас проводят...
   Не говоря больше ни слова, Джинет самолично отвела путников к палатке и, вышвырнув из нее несколькими энергичными пинками пару котлов и другие кухонные принадлежности, сказала им, что они могут чувствовать себя здесь как дома, и добавила, что если им что-нибудь понадобится, то им стоит только попросить.
   Благодеяния Джинет и ее товарок на этом, однако, не кончились. Явно покоренные молодым французом, они толпились вокруг него, предлагая то не слишком черствый хлеб, то вполне съедобное мясо, то свежее пиво... Затем, когда Жиль сказал, что хорошо бы искупаться в реке, он получил большой кусок мыла, которое изготовляли сами "Молли Питчер".
   - Тебе бы попасть куда-нибудь на Восток, - вышучивал его Тим, пока они сообща плескались в теплой воде Гудзона, нагретой солнцем. - К примеру - в Индию: там бы ты сразу стал султаном. Все эти бабы уже влюблены в тебя.
   - Что ты выдумываешь? Здесь, наверное, не так много французов, и я для них просто диковинка, вот и все.
   - Да уж, нечего сказать, эти бабы очень любопытные... Посмотри-ка на вон ту рощицу слева: они все прячутся там, чтобы посмотреть, как мы купаемся. Наверно, хотят убедиться, что французы устроены так же, как и американцы.
   И Тим нырнул в глубину, подставив на секунду свой голый зад солнечным лучам, скрылся под водой и поплыл на середину реки, похожий на большую выдру. Жиль предпочел отдаться на волю речных волн, лениво и величественно текущих меж лесистыми холмами. В такую минуту было трудно поверить, что кругом война: окрестности были наполнены спокойствием почти божественным. Там и сям, однако, виднелись бревенчатые форты, явно выстроенные совсем недавно, а ближе к низовьям Гудзона, над лесом, поднимались черные клубы дыма, медленно тающие на фоне голубого неба. Плывя к другому берегу, Жиль разглядел вдали длинные черные иглы - это были клотики мачт английских кораблей, стоящих на якоре в Гудзоне: Нью-Йорк был не далее чем в десяти лье.
   Настоящее лицо войны показалось в пожаре заходящего солнца, когда окрестные холмы отразили грохот копыт: три эскадрона кавалерии внезапно появились в облаках пыли и устремились через широко открытые ворота в лагерь. Солдаты во все глотки орали какую-то дикарскую песнь, свидетельствующую об одержанной победе.
   Возглавлял кавалькаду человек, подобный кентавру, в разорванной, испещренной пятнами крови одежде; он смеялся, показывая белоснежные зубы, вздымая ввысь окрашенную кровью саблю. При помощи одних лишь коленей он управлял великолепным дьяволом, что был ему вместо коня.
   - Это полковник Деланси, - заметил Тим, - со своим отрядом из знаменитой виргинской кавалерии. Ну, что ты о нем скажешь?..
   - Ничего, - ответил Жиль, пожиравший глазами удивительную конную карусель, великолепных коней и заразительное воодушевление, исходившее от отряда. - Я просто любуюсь ими...
   Мне кажется, что я хотел бы драться в их рядах...
   Жиль улегся спать прямо на земле на почти чистое одеяло, полученное от щедрой Джинет, и долго не мог заснуть, слушая шумы лагеря и крики морских птиц, напоминавшие ему родную Бретань. Несмотря на усталость, возбуждение не давало ему сомкнуть глаз. Ему не терпелось увидеть наступление дня, поскорее узнать, какие поручения даст ему этот удивительный генерал Вашингтон, про которого даже англичане говорили, что в Европе нет короля, который рядом с генералом не походил бы на слугу... До сего дня он еще не видел войны, только нескончаемые приготовления к ней, артиллерийские дуэли с английскими крейсерами, рутину жизни укрепленного лагеря: учения, долгие разговоры, политику.., и радости интендантства. Люди же, окружавшие его здесь, дрались с врагом уже несколько месяцев, каждый день сверкало оружие и лилась кровь.
   Он хотел принять участие во всем этом... И как можно быстрее!
   Вдруг сквозь наполнявший палатку храп Тима Жиль услыхал легкий шорох. Полотняный клапан, служивший дверью, бесшумно приподнялся, затем снова послышался шорох: кто-то вползал внутрь палатки.
   Рука Жиля скользнула к бедру, нащупывая рукоять охотничьего ножа, висевшего на поясе.
   Одновременно Жиль бесшумно высвободился из складок одеяла, готовый отразить любое нападение... Тут он почувствовал прикосновение чьих-то рук, и запах мыла и мокрой травы наполнил его ноздри. Он вцепился в одну из этих рук.., и по вырвавшемуся у незваного гостя тихому восклицанию понял, что перед ним женщина.
   - Кто вы? - шепнул Жиль. - Чего вам нужно?
   - Тес!.. Ты разбудишь твоего друга... Меня послала Джинет Маллигэн... Я - Бетти, ее племянница. А нужно мне...
   - Чего же?!
   Она приглушенно засмеялась, и вдруг он почувствовал на своей груди ее горячие руки, скользнувшие под рубашку из замши.
   - Джинет хочет, чтобы я приветствовала тебя от имени всех девушек Америки, - сказала она еле слышным насмешливым шепотом. - Она сказала, что ты будешь доволен, потому что все французы только об этом и думают!
   И она порывисто прижалась к нему. Инстинктивно обняв ее. Жиль ощутил теплую и твердую грудь, крепкие бедра, обжигающее лоно и влажный рот. Когда его пальцы коснулись нежной кожи ее обнаженной спины, он почувствовал, как девушка задрожала, словно от электрического разряда молнии. Эта дрожь немедленно передалась его собственному телу. Внезапно вновь ощутив страшный любовный голод, впервые открывшийся ему в объятиях Манон, Жиль с радостью принял этот нежданный дар. На карту была поставлена честь всех французов!.. Вмиг сорвав с себя одежду, он яростно сжал в объятиях девушку, чье тело выгнулось под ним, чтобы лучше принять его, и целиком предался безудержному утолению жажды, мучившей его уже несколько месяцев...
   На заре, когда полог палатки снова приподнялся, чтобы выпустить девушку, которую знали лишь его руки. Жиль позволил сну наконец поглотить его, будто благодетельной волне, успев подумать только о том, что Америка замечательная страна, а прекраснее жизни солдата нет ничего на свете. А Тим... Тим ни разу даже не перестал храпеть: праздник плоти, буйствовавший в двух шагах от него, ни на секунду не прервал его сна.
   ***
   Генерал Вашингтон концом своей подзорной трубы указал на правый берег Гудзона, на север:
   - Менее чем в десяти милях отсюда находится Уэст-Пойнт, самое укрепленное место на реке, узел нашей стратегической позиции. Фортификационные сооружения, постройкой которых, как, впрочем, и всех укреплений этого района, мы обязаны молодому офицеру саперов польской армии полковнику Костюшко, стоят на неприступной скале и прикрыты низким островом с береговыми батареями на нем. К тому же Гудзон в этом месте перегорожен огромной цепью... Позицию, таким образом, одолеть невозможно.., разве только предательством. Именно сюда доставит ваше золото отряд генерала Аллена, которому я поручил эту операцию. Таким образом, я могу быть уверен в том, что ни один пенс из этих денег не будет истрачен ни на что, кроме как на нужды армии. Теперь вы видите, - прибавил он с осветившей лицо полуулыбкой, - что я по достоинству ценю дар французов.
   - Я никогда в этом не сомневался, господин генерал, - ответил Жиль. - А раз вы уверены в выборе места и хранителя... Но вы сказали, что крепость может пасть вследствие предательства?
   Лицо генерала Вашингтона при этих словах снова обрело выражение обычной суровости.
   - Вы не американец, сударь, иначе вы никогда не посмели бы высказать подобное подозрение. Генерал Бенедикт Арнольд, который командует Уэст-Пойнтом, один из известнейших людей, настоящий герой, победитель битвы при Саратоге, нашего пока самого большого сражения...
   - Но образ жизни, который он ведет, столь широк, что ему вечно не хватает денег... - произнес голос, явно принадлежащий американцу.
   На звук этого голоса Вашингтон обернулся, будто ужаленный пчелой.
   - Я знаю, что вы не любите Арнольда, Гамильтон, что вы ставите ему в вину его брак с мисс Шиппен, чья семья - одна из самых влиятельных семей тори <Консервативная партия, преданная Англии.>, но делать из этого обстоятельства вывод о том, что он способен предать, - неблагородно. Должен ли я напомнить вам, что он мой друг и что я ему верю?
   Голос генерала чуть дрожал от гнева, но лицо его, лицо человека, превосходно владеющего собой, оставалось невозмутимым. Гамильтон выслушал эту отповедь не моргнув глазом:
   - Прошу вас принять мои извинения, господин генерал. Однако я продолжаю настаивать на том, что Уэст-Пойнт - не самое идеальное место для хранения французского золота. А ведь лишись этих денег, мы будем не в состоянии продолжать войну! Ваша дружба уже однажды выручила генерала Арнольда на том военном совете, где он отчитывался в финансовых делах своих войск после экспедиции в Квебек. Не искушаете ли вы дьявола?
   - Довольно, полковник Гамильтон, - прервал его Вашингтон. - Мы больше не будем обсуждать этот вопрос. Идемте же, господа! Вы отлично выполнили ваше первое поручение, теперь поговорим о деле, которое я намереваюсь вам доверить.
   Повернувшись на каблуках, Вашингтон большими шагами направился к своей штаб-квартире. Жиль последовал за ним, немного удивляясь тому, что молодой офицер осмеливается столь открыто критиковать решение своего командира.
   Шедший рядом Тим засмеялся.
   - У нас каждый может высказывать свое мнение, даже и на самые серьезные темы. Это вот мы и называем демократией...
   - Демократия! - повторил вслед за Тимом Жиль, словно пробуя на вкус новое звучание, которое это древнее слово приобрело в устах его друга. Разве мы возвратились на две тысячи лет назад и вы - новые афиняне?
   - Не знаю, новые ли мы эти.., как их, ну те, которых ты назвал, но одну вещь я знаю точно: довольно нам быть лакеями короля Британии.
   Мы просто-напросто хотим быть самими собой!
   Мы достаточно уже взрослые для этого! Теперь пошли, посмотрим, чего хочет от нас Великий Белый Вождь...
   Часом позже Тим и Жиль с Играком, сидевшим позади Жиля на крупе его коня, уже покидали лагерь в Пикскилле. Коней друзья получили в дар от генерала. Вслед им раздавались возгласы всех "Молли Питчер", собравшихся на берегу, чтобы проститься с ними. Взгляд Жиля на миг задержался на высокой белокурой девушке, стоявшей рядом с Джинет Маллигэн, которая при этом послала ему кончиками пальцев воздушный поцелуй. Конечно, это была Бетти, и Жиль был счастлив видеть, как блестят ее голубые глаза и как красиво отсвечивает солнце на ее волосах. Исполненный благодарности к ней и ее нежному телу, подарившему такое огромное наслаждение. Жиль ответил ей таким же поцелуем.
   - Мы еще увидимся, Бетти, - крикнул он.
   Девушка громко рассмеялась, показав крепкие белоснежные зубы, и легкий ветер, прилетевший с юга, донес ее слова:
   - Увидимся.., если Бог и Красные Мундиры захотят, красавчик.., но ты только кликни, и я буду с тобой, сколько ты захочешь!..
   - Вернее было бы сказать: "если позволят сенека", - проворчал Тим, чья физиономия значительно поубавила веселости, с тех пор как они получили приказ генерала. - Ежели мы вернемся целыми и невредимыми из чертовой переделки, то это можно будет приписать одному лишь чуду. Хорошо, если мы только скальпов лишимся.
   Приятное воспоминание о прошедшей ночи привело Жиля в такое веселое расположение духа, что мрачные пророчества друга не могли испортить его.
   - Если бы я не слышал твой храп всю ночь, то подумал бы, что ты плохо спал, дружище!
   Или же ты ничего не понял из того, что сказал Вашингтон. Мы - посланцы Мира. Мы едем вернуть Сагоевате брата, которого он, может быть, считает погибшим и которого Великий Белый Вождь великодушно возвращает ему, несмотря на то что мальчик - его пленник. Ведь это жест дружбы, не так ли? Мы некоторым образом помогаем инсургентам протянуть руку дружбы их свободным краснокожим братьям.
   Так с какой стати Сагоевата станет портить наши прически!
   - Честное слово, он сам верит своим словам! - взорвался Тим. - Ты говоришь, как книга, считающая, что она - Библия! Посланцы Мира! Да ничего подобного! Мы должны разжечь пожар войны! Ты, верно, забыл о второй части нашего поручения: тайно дать понять вождю клана Волков, что его брат, сын Гитчи-Маниту, бога грома, вождь ирокезов Корнплэнтер - Сажающий Маис - на самом деле подлый предатель, мечтающий лишь о том, как бы разорвать союз Шести племен, чтобы захватить его имущество и сверх того завладеть его женой... Ежели Сагоевата и оставит нам наши прически, то уж Корнплэнтер-то нас не пощадит, ведь ему очень быстро все станет известно. У него шпионы повсюду.., это такой зверь, что по сравнению с ним ягуар покажется милым котеночком.
   - Тогда почему ты согласился? Если ты можешь позволить себе обсуждать приказы начальника, то нужно было отказаться.
   Тим надулся и так побагровел, что Жиль подумал, что у его друга из ноздрей сейчас появится пламя.
   - Потому что я болван! А еще потому, что мысль о том, чтобы поссорить между собой Шесть племен, которые так стараются для англичан, была мне по вкусу. Но этому радуется только мой разум! А мое тело, оно очень хотело бы сохранить себя в целости и послужить мисс Марте Карпентер в тот день, когда она наконец позволит мне отвести ее к пастору.
   Жиль засмеялся.
   - Ну, раз отступать уже поздно, то лучше всего будет поторопиться. В таком деле, как наше, нет ничего хуже нерешительности. Вперед!
   Пришпорив коня, он пустил его галопом по довольно гладкой дороге, идущей вдоль реки.
   Друзья должны были переплыть ее на пароме в Стони-Пойнт, затем углубиться в долину Кэтскилл на северо-запад, с тем чтобы добраться до нового лагеря вождя сенека на берегах Саскуэханны. Играк должен был указать им точное место.
   - С тех пор как он вышел на тропу войны, Сагоевата должен был уйти со своих угодий у озера Кайюга, опустошенных инсургентами, - сказал им Играк. Ему нужно найти новые земли, чтобы посеять там маис.
   Расстояние, которое преодолел юный охотник за скальпами в поисках славы - более ста лье, - приводило Жиля в изумление: для ребенка такого возраста это был своего рода подвиг. Тима же это вовсе не удивляло.
   - Испытания при посвящении в воины у ирокезов очень трудные, - объяснил он Жилю. - Расстояние не играет никакой роли для них, и время тоже, если речь идет о славе. Играк - сын вождя, брат вождя, и он надеется в один прекрасный день стать одним из тех славных воинов, рассказы о подвигах которых передаются из поколения в поколение.
   - Я не удивлюсь, если так оно и случится...
   Мальчик и вправду был горд, благороден и смел. Живя бок о бок с ним, Тим и Жиль смогли оценить Играка по достоинству. Сдержанный и немногословный, Играк казался старше своих лет; во время путешествия он часто отдалялся от них, но не для бегства, а для того, чтобы уединиться на краю какого-нибудь болота или в пещере, где он мог оставаться часами, словно прислушиваясь к окружающей его бескрайней природе. Иногда он подбирал с земли камешек либо перо, выпавшее из крыла птицы, или срывал привлекшее его внимание растение и тщательно укладывал найденное в маленький мешочек из кожи, который всегда носил на шее.
   - Он составляет свое собственное "колдовство", - говорил тогда Тим, украдкой наблюдавший за индейцем. - Это значит, что он собирает предметы, которые, как он думает, могут принести ему удачу.
   - Но как он их выбирает?
   - Он их вовсе не выбирает! Эти штуки должны быть как-то связаны с его снами или с каким-либо предчувствием. Воины обычно занимаются этими делами позже, но дядя Играка Хиакин - Лицо Медведя - колдун племени сенека.., великий колдун! Может быть, мальчик хочет стать его преемником... Если это так, то он должен представлять собою большую ценность для своего племени, и тогда у нас есть шанс сохранить в целости наши скальпы.
   Эта мысль, казалось, успокоила Тима, и будущее стало теперь рисоваться ему гораздо менее мрачными красками...
   Через двое суток после того как был оставлен Пикскилл, трое путешественников достигли вершины последнего холма, за которым текла Саскуэханна.
   - Теперь тебе, раз уж ты так торопишься узнать, под каким соусом тебя съедят, недолго осталось ждать, - объявил Тим, указывая на прихотливо извивающуюся ленту реки. - Если парнишка не соврал, то лагерь его брата должен быть не более чем в получасе ходьбы.
   Жиль не ответил ему. Уже несколько мгновений он следил за полетом хищной птицы, только что появившейся в небе. Это было великолепное создание, размером немногим меньше орла, но такое же величественное. Оперение птицы было необычайной белизны.
   Птица парила с широко распростертыми крыльями, поддерживаемая невидимыми воздушными течениями, описывая широкие круги высоко над лесистыми изгибами холмов. Она скользила в голубом небе, величественная и грозная, белизна ее перьев нисколько не умаляла мощи изогнутого клюва и когтей. Жиль остановился, зачарованный зрелищем.
   - Ну, что? - спросил Тим. - Едем?
   - Смотри! Что это? Орел?
   Тим сощурил глаза, чтобы предохранить их от слишком яркого света, льющегося с неба.
   - Нет, не орел, хоть и похож на него. Я думаю, что это кречет.
   Сердце Жиля на миг замерло...
   - Кречет? Ты уверен?..
   - Уверен настолько, насколько это возможно, ведь эти птицы здесь редки, они живут дальше к северу. Какой красавец!
   Привычным движением Тим уже вскинул было свой карабин, но Жиль остановил его.
   - Нет! - затем добавил очень тихо:
   - Было бы жаль...
   Ни слова не говоря, Тим повесил свой карабин на седло.
   - Ты прав! И к тому же это было бы большой глупостью: мы слишком близко от лагеря индейцев, а они считают белого кречета воплощением Птицы Грома, их охранителя...
   Друзья продолжили путь. Дорога нырнула в глубь леса, но она оставалась достаточно широкой, чтобы Жиль мог видеть кречета. Птица описывала в небе круг за кругом, будто выслеживая кого-то. Внезапно тропинка выбежала из лесной чащи и устремилась прямо в долину, скользнув по склону холма. Показался лагерь индейцев...
   На берегу реки стояли вигвамы, сделанные из сплетенных ветвей, кусков коры и пожелтевшего тростника. За ними виднелись два маисовых поля, засаженные на индейский манер, что придавало им необычный вид. Ирокезы во время сева высаживали в каждую лунку по четыре зерна маиса и по два зерна бобов, отчего всходы приобретали зеленый переливчатый цвет, на который было приятно смотреть, но здесь поля отделялись от лагеря частоколом из заостренных сосновых стволов, скрывавших их из виду.
   Жилища с округлыми крышами походили на ларцы, большинство их было покрыто оленьими шкурами, разрисованными яркими узорами. Женщины с длинными черными косами суетились вокруг костров, на которых готовилась пища, а рядом другие растирали зерно в каменных ступах или свежевали дичь, принесенную охотниками.
   Некоторые из этих охотников, полуголые, с выбритыми почти дочиста головами, на которых были оставлены лишь длинные пряди волос с вплетенными перьями, толпились около большого вигвама. Перед входом в него торчал шест, лохматый как тополь, - столько скальпов было к нему привешено. У самой воды на берегу, где стояло несколько пирог, играли почти голые дети, гоняясь за курами и за тощими собаками.
   Жиль жадно пожирал глазами новое для него зрелище. Лагерь был чрезвычайно большим и казался богатым, это впечатление создавалось ярко раскрашенными вигвамами и яркими одеяниями женщин. Все воины были здоровенные парни с темной и блестящей кожей, весьма сильные и опасные на вид.
   - Что ты об этом скажешь? - тихо спросил Тим. - Ты все так же торопишься поближе увидеть ирокезов?
   - Да, больше чем когда бы то ни было! Они походят на тех индейцев, о которых ты мне рассказывал, и на тех, что я видел во сне! Что бы теперь ни случилось, я никогда не пожалею о том, что добрался сюда. Земля, люди и звери здесь одинаково горды и великолепны...
   - Жиль в последний раз нашел взглядом кречета.
   - Проклятье!.. - вдруг воскликнул он.
   Хищная птица внезапно перестала описывать круги, сложила мощные крылья и пала камнем на что-то, что появилось на одном из полей... Это явно было человеческое существо, но разобрать, кто это, с того места, где они находились, было еще невозможно. Тим и Жиль могли лишь различить светлые волосы, возвышающиеся над горбом, который был, должно быть, мешком на спине.
   - Это женщина! - сказал Тим без всякого выражения. - Белая женщина! Должно быть, кречета привлекли ее волосы. Он нападает...
   Крик женщины заглушил звук его голоса...
   Кречет обрушился на светловолосую голову женщины. Жиль схватился за карабин, его движение было таким же стремительным, как и атака птицы. Он приложил приклад к плечу и выстрелил, почти не целясь. Горы отразили грохот выстрела, и кречет, оставив свою жертву, упал на землю.
   - Хороший выстрел! - оценил Тим. - А сейчас жди неприятностей... Если мы и надеялись, что наше прибытие пройдет незамеченным, то теперь этого не будет: весь лагерь уже на ногах!
   Жиль, однако, его не слушал. Рискуя сломать себе шею, он пришпорил лошадь и стал стремительно спускаться вниз по крутому склону, выходящему к маисовому полю. Спустя несколько секунд он уже был около мертвой птицы и ее жертвы. Но странное дело! Юноша почти не обратил внимания на женщину, отметив лишь лохмотья, серое от грязи лицо, синие глаза, все еще полные ужаса, и волосы цвета грязной соломы, запятнанные кровью.
   - Вы не сильно ранены? - только и спросил он.
   Женщина знаком показала ему, что ее дела не так уж плохи, но Жиль уже позабыл о ней. Опустившись на землю, он наклонился и движением, полным нежности, поднял кречета. Птица была мертва, но ее безжизненное тело еще сохраняло тепло. Дотронувшись до мягких перьев, испачканных кровью. Жиль почувствовал, что его охватывает гнев, смешанный с болью. Ему казалось, что, уничтожив прекрасную белую птицу, он поразил всех своих предков, которые были схожи с этим убийцей, как бы нанес им оскорбление... Они, его предки, тоже все были хищниками, гордо отвергая всякую жалость, отбрасывая любую помеху своим развлечениям, тогда как он, он встал на сторону жертв. Из-за этого бесполого и грязного существа, о котором ему сказали, что это женщина, он убил одно из красивейших созданий Божьих, этот знак судьбы, только что гордо паривший в небе, служившем ему укрытием, может быть, призрак самого Тарана...
   Прикосновение ручищи Тима вернуло Жиля к действительности.
   - Я думаю, что ты подписал нам смертный приговор, - прошептал американец. - Смотри!
   Жиль медленно поднялся, не выпуская кречета из рук. Задумавшись, сожалея о смерти птицы, он не заметил, как вокруг него сомкнулось кольцо индейских воинов. Они были вооружены луками или копьями, украшенными перьями, а блестящая кожа и черные с белым узоры на телах делали их похожими на картину, нарисованную на кордовской коже. В глазах воинов пылали неподдельные гнев и ненависть.
   - Попытаемся все же вступить в переговоры, - вздохнул Тим.
   Он выпрямился во весь рост и подошел к пожилому человеку, на голове которого красовалось некое подобие короны из оленьего меха, окрашенного в красный цвет, и ожерелье из медвежьих зубов. По всей вероятности, это был вождь.
   Встав перед ним, Тим поднял правую руку с раскрытой ладонью на уровень плеча и описал ею круг, затем слегка сжал кулак, так, чтобы указательный и средний пальцы образовали букву "V", и медленно опустил ее к поясу. Завязался разговор, совершенно непонятный Жилю, он мог лишь различить часто повторявшиеся имена Играка и Сагоеваты.
   Разговор продолжался несколько мгновений.
   Воины сенека сохраняли неподвижность статуй.
   Затем, внезапно, пока Тим еще говорил, человек в красной короне вытянул руку, повелительно указав пальцем на двух белых. В ту же секунду индейцы обрушились на них и связали им руки за спиной веревками из сплетенных конопляных прядей.
   - Похоже, что твоя речь им не очень понравилась, - усмехнулся Жиль. Может, мы попали не в то племя или эти люди не любят своих детей? А мы-то думали доставить им удовольствие, приведя парнишку...
   Играк, который не сказал ни слова за все то время, что Тим произносил свою речь, теперь соскользнул с лошади и подбежал к старому индейцу, пытаясь стать между воинами и своими новыми друзьями. Он начал что-то объяснять вождю, но тот ответил на его слова лишь снисходительной улыбкой. Дружелюбным жестом положив руку на голову мальчика, вождь сказал ему несколько слов, но, несмотря на протесты Играка, не позволил присоединиться к тем, кого тот с таким жаром защищал. Он сделал знак воинам, и двое из них увлекли мальчика за собой к лагерю, хотя тот вопил и брыкался, как тысяча чертей.
   Тим лишь пожал плечами:
   - Я мог поклясться, что так оно и будет. С ирокезами невозможно говорить: это дикие звери!