Бенцони Жюльетта. Кречет - 4

   - События всегда выглядят такими, какими мы их представляем, господин де Турнемин. Легко обвинять человека, когда его нет рядом, а может, и вовсе нет в живых. Церкви никогда не приходилось жаловаться на господина Легро. Он всегда был прихожанином достойным...
   - ..и, без сомнения, щедрым. Скажите, брат Игнатий, а если бы я позволил вам забрать своих рабынь, вы все равно стали бы меня обвинять?
   - Может быть, я несколько изменил бы свою точку зрения, учитывая проявление вашей доброй воли. Но я с сожалением должен признать, что вы ее вовсе не проявляете и вообще уже пропитались царящим на острове духом ожесточения. Я уезжаю и даю вам несколько дней на размышление. Если вы решитесь подчиниться Церкви и ее беспристрастному суду, дайте мне знать... скажем, через неделю... Иначе...
   - А что по вашему значит подчиниться Церкви? Привезти вам беременных негритянок?
   - Прежде всего это. Затем вы должны представить наместнику епископа самые подробные объяснения по поводу того, как вы стали владельцем "Верхних Саванн", и, наконец, вы не должны мешать Церкви свободно заниматься своими делами на ваших землях...
   - ..то есть забирать все, что ей понравится?
   Ясно! Можете не рассчитывать, брат Игнатий.
   На моей стороне закон и чистая совесть, я никогда не соглашусь на ваши унизительные условия.
   Завтра же поеду к губернатору...
   Монах улыбнулся, обнажив удивительно крепкие для человека такого возраста зубы, белые, крупные - такими что угодно перемелешь.
   - Господин губернатор покидает остров, как вам известно. Пока не приехал его преемник, мы тут власть. Главный управляющий не имеет права вмешиваться в дела Церкви. Так что с этой стороны поддержки не ждите.
   - Хватит! - взорвался Финнеган. - Господин де Турнемин уже сказал вам, что не уступит. Хотите действовать - действуйте. Интересно, как?
   Будете брать "Верхние Саванны" штурмом?
   - Не стоит недооценивать Церковь. Достаточно вскрыть могилу господина Ферроне, и станет ясно, умер он.., или нет. Разрешение я получу. А пока прощайте, господа. Хорошее здание и, кажется, совсем новое? - спросил он совсем другим тоном и огляделся. - Это ваше хозяйство, доктор Финнеган, не так ли? Чем же вы тут занимаетесь? Ром производите?
   - Он здесь спасает людей.., тех самых, которых ваш драгоценный Легро чуть не замучил до смерти. Сей достойный сын Церкви был настоящим палачом, нужно совсем оглохнуть и ослепнуть, чтобы не разобраться, что он в действительности собой представляет. Чернокожие...
   - ..они дети Хама, и их участь предрешена Господом. Каждому известно, что все они поклонники сатаны, что по ночам они устраивают бесстыдные оргии в его честь. Надо еще разобраться, как с этим обстоит у вас.
   На этот раз Жиль не выдержал. Схватив брата Игнатия за тощую руку, он потащил его, может, чуть быстрее, чем хотел, к повозке, стоявшей на дороге у новых ворот, сделанных Жилем, чтобы можно было попадать на плантацию, минуя господский дом.
   - Все, хватит с меня! Убирайтесь! И будьте осторожней, если вздумаете вернуться. Господу ведомо, что я его верный и покорный слуга.., но против таких христиан, как вы, моя рука не дрогнет.
   - Я солдат воинства Божия и не отступлю ни перед опасностями, ни перед угрозами. Вы очень скоро в этом убедитесь, господин де Турнемин.
   Пока что вы лишь усугубляете свое положение.
   До скорой встречи...
   Когда Жиль вернулся в больницу к Понго и Финнегану - тот как раз накладывал целебную повязку на руку обжегшейся утюгом прачке - он все еще дрожал от ярости. Еле сдерживаясь. Жиль дождался, пока Лайам закончит дело и отправит пациентку восвояси, добродушно шлепнув ее по мягкому месту, но, едва девчушка выпорхнула, махнув подолом полосатой юбки, Турнемин взорвался:
   - И что это за священники такие? По-моему, они просто прикрывают сутаной свою непомерную жадность.
   Финнеган пожал плечами.
   - Они люди, и этим все сказано. Не так ты наивен, чтобы верить, что сутана - признак святости. А аппетиты их зависят от положения: какому-нибудь епископу подавай власть и роскошь, а его смиренному брату из ордена госпитальеров - рабов, чтобы трудились вместо него.
   - Но есть же на свете истинные служители Господа. По крайней мере, одного я точно знаю, - выкрикнул в запале Жиль, подумав о своем крестном, ректоре из Эннебона. - Благородные по происхождению, рожденные в роскоши, они тратят все свое состояние на милосердные дела, а себе оставляют лишь необходимую малость.
   - Есть. Я тоже таких встречал.., но не здесь.
   Правда, я не могу сказать, что знаю весь остров.
   Что ты собираешься делать? Угроза нешуточная...
   - Ну теперь еще ты начнешь, как Моблан, твердить мне об украденных из могилы и искусственно возвращенных к жизни покойниках. Как хочешь, но я не могу в это поверить.
   - А придется! Не то может быть поздно.
   - Что значит - поздно?
   - Что этот Игнатий с братьями заставят тебя вскрыть склеп Ферроне. Представь себе на миг, что могила старика пуста - у тебя есть все шансы оказаться в тюрьме, а на имущество наложат арест вплоть до выяснения обстоятельств.
   - Но тело может выкрасть кто угодно.
   - Это так. Но все же лучше удостовериться.
   Ты бретонец, и я отлично понимаю, каково тебе от одной мысли, что надо потревожить покойника, - я и сам ирландец. Но надо.
   Жиль молча смотрел на друга. В зеленых, как трава, глазах не было и следа иронии. Финнеган говорил совершенно серьезно. Турнемин повернулся к Понго и убедился, что индейцу тоже не до шуток.
   - Что ты на это скажешь? - спросил Жиль.
   - Доктор говорить правильно. Лучше что угодно, чем не знать...
   - Хорошо, - вздохнул Жиль. - Сегодня же ночью пойдем туда втроем, и не приведи. Господь, чтобы нас кто-нибудь увидел - я не дам и ломаного гроша за нашу шкуру, если нас застанут за этим занятием. Работайте, а я пошел в дом. Ты видел сегодня Жюдит?
   - Да. Она поехала верхом к морю. И вернется лишь к вечеру. Если позволишь медику высказать свое мнение, такая потребность в длительном одиночестве у молодой и красивой женщины - это ненормально. Не нравится мне это.
   Жиль пожал плечами.
   - Она вовсе не чувствует себя там одинокой.
   Беседует с морем, из которого однажды вынырнула прямо ко мне. Знаешь, Жюдит вообще странная. Она, в сущности, дитя природы, и даже я не могу точно сказать, до какой степени. Не стоит стеснять ее свободы. Тем более что за ней издали присматривает Моисей.
   - У Моисея и других дел полно. Вот, например, сегодня утром ему пришлось отправиться в селение у холма - там у двоих работников какой-то спор вышел...
   - Не будь ты таким пессимистом. Пусть Жюдит живет, как ей хочется. Кстати, а как здоровье Анны Готье? Ей лучше?
   - Да. Несварение и, как результат, легкое отравление. Я наказал ей впредь быть осторожней.
   Не все тут съедобно, что похоже на салат...
   Склеп Ферроне возвышался в дальнем углу парка, в той его части, что примыкала к холму.
   В центре лужайки стояла маленькая часовня в стиле барокко с металлической решеткой. Вступив во владение "Верхними Саваннами", Жиль уже побывал тут и отдал распоряжение поддерживать лужайку и постройку в образцовом порядке. Тогда, несмотря на проливной дождь, крохотный храм, уже обвитый со всех сторон дикой растительностью, показался ему спокойным и приветливым.
   Совсем не то теперь, хотя ночь была светла и тиха, а рядом по тропинке молча шагали Понго и Лайам Финнеган. Вот уже во второй раз Жилю приходилось покушаться на усыпальницу, но если в первый раз он чувствовал за собой правду, то теперь ему было не по себе. Тогда, в аббатстве Сен-Обен-де-Буа, он лишь хотел исправить убранство могилы, а теперь ему предстоит нарушить вечный покой бедного незнакомца - при одной мысли об этом кровь стыла у него в жилах.
   Чуть перевалило за одиннадцать, когда они втроем вышли из дома, объяснив, что хотят поймать повадившихся на плантацию воров, - под этим предлогом можно было захватить оружие.
   Но сделали еще крюк, чтобы взять кое-какие инструменты в сарае - их заранее приготовил Понго. На руке Финнегана висела погашенная лампа.
   Они зажгут ее, когда окажутся внутри: луна светила довольно ярко, дорогу и так было видно хорошо, и они, погруженные каждый в свои мысли, молча шли к склепу.
   Ворота часовни, смазанные и свежевыкрашенные, открылись без труда Жиль принес ключ.
   Один за другим они проникли в крохотный храм: алтарь, две скамеечки и лестница, ведущая в подземелье. Финнеган поставил лампу на пол, открыл, зажег огонь и первым начал спускаться, освещая дорогу остальным.
   Несколько ступеней - и они оказались в собственно склепе: вытянутое узкое помещение, а по обеим сторонам ниши с тяжелыми, позеленевшими от времени медными гробами - на каждом потемневший серебряный крест и герб того, кто в нем покоился.
   - Здесь лежат четыре поколения Ферроне, - прошептал Финнеган: в усыпальнице каждому невольно хотелось приглушить голос. - Надо найти самый свежий гроб.
   - Вот этот! - Жиль внимательно все осмотрел и указал на длинный ящик, что стоял ближе других к выходу.
   - Трудно открывать коробка не оставлять след, - пробормотал Понго, с опаской водя пальцем по гравированной крышке.
   - Легче, чем ты думаешь, - сказал Финнеган. - Крышка припаяна лишь в нескольких местах. Если изловчиться, то можно сломать пайку, а потом скрепить заново. У меня с собой все для этого есть...
   Он достал из мешка большие ножницы, крепкую киянку и, непрестанно нагревая концы ножниц, принялся и в самом деле осторожно открывать гроб. Работа оказалась нелегкой. Несмотря на влажную прохладу подземелья, с ирландца градом катил пот, но после часа кропотливого труда крышка подалась.
   Однако вместо наряженного в шелка покойника они обнаружили внутри большого ящика, выложенного подушками из синей тафты, завернутое в кусок холста полено...
   Несколько минут все трое молча стояли, глядя на странное зрелище.
   - Так я и думал, - вздохнул Финнеган, смахивая рукой пот со лба. - Его выкрали. Боюсь, дружище, теперь нам придется туго, - добавил он, обращаясь к Жилю, - разве что мы сами отыщем беглого покойника. Придется тщательно прочесать Большой Холм.
   Турнемин пожал плечами. Он сел на последнюю ступеньку и запустил пальцы в густую белокурую шевелюру, не зная, злиться или трепетать.
   - Послушай, Лайам. Не может быть, чтобы ты действительно верил в эти россказни. Труп господина де Ферроне выкрали, дабы поставить меня в трудное положение. Выкрали и зарыли в другом месте. Не перекапывать же нам все вокруг...
   - Почему не искать другой мертвый старик и не класть на место? оборвал их Понго. - В бедный квартал у порт можно.
   - А ведь действительно, это выход, - согласился с индейцем Финнеган. Мой друг Цинг-Ча нам поможет. Однако покойник должен быть похож на Ферроне, а это большое осложнение. У того на левой щеке было большое красное пятно и довольно характерный профиль.
   - Но различие вполне можно объяснить тем, что труп начал разлагаться, уцепился за подсказку Турнемин, однако Финнеган покачал головой.
   - Не выйдет. Уж слишком уверен в себе был брат Игнатий. Наверняка он что-то знает от самого Легро или, еще скорее, от его любовницы колдуньи Олимпии. Ты напрасно отказываешься верить в существование зомби. Жиль. Я врач, материалист, но и я не сомневаюсь, что они есть на свете, и боюсь лишь одного: что проклятым монахам слишком хорошо известно, куда делось тело усопшего Ферроне. Предположим, мы поступим, как предлагает Понго: добудем покойника, я приведу его в надлежащий вид, а эти стервятники, явившись вскрывать могилу, захватят с собой настоящего Ферроне. Хороши же мы будем!
   - Значит, ничего не поделаешь.., остается дать знать Моблану, что я готов продать "Верхние Саванны", и сняться отсюда со всеми домочадцами. "Кречет" сейчас во Франции, но Ла Балле найдет способ переправить нас на Кубу.
   - Это будет означать, что ты признал себя виновным. А твоим врагам только того и надо.
   - Так что ты предлагаешь?
   Финнеган спокойно приладил крышку гроба, но запаивать не стал. Зачем?
   - Поговори-ка с Сединой. У нее большая власть, знаешь? По крайней мере, не меньше, чем у Олимпии, - нет на севере Санто-Доминго ни одного негра, который не уважал бы и не почитал ее. Если кому и по силам найти Ферроне, то только ей.
   - Ладно. Пошли к Седине. Ей-богу, мне кажется, я схожу с ума...
   - Поживешь тут лет десять, и все встанет на свои места: либо и вправду спятишь, либо разучишься удивляться... Пошли.
   Через десять минут Жиль запер решетку часовни и с удовольствием вдохнул прохладный ночной воздух - после запаха плесени и расплавленного олова он казался восхитительно свежим.
   Как нельзя кстати пришелся глоток рома, который Финнеган всегда носил в фляге на поясе. Избавившись от дурных мыслей, которые навевали на него этот склеп, пустой гроб, он с радостью ощутил, что стоит обеими ногами на Божьей земле, под Божьим небом, где лишь одному Господу под силу воскрешение из мертвых.
   - Такого не может быть! - вздохнул Жиль. - Должно существовать какое-то рациональное объяснение. Ни один человек, каким бы великим колдуном он ни был, не поднимет из могилы мертвеца, если это действительно мертвец. Как же случилось, что ты, ученый, не сумел докопаться до истины?
   Финнеган пожал плечами.
   - И вовсе я не ученый. Только и умею, что скальпелем орудовать, но я, поверь, пытался разобраться. И так же, как ты, верю, что, возможно, есть какое-то разумное объяснение, однако пока никто его не нашел. Пойдем к Селине.
   - Сейчас? Она, наверное, спит. Если мы станем ее будить, то всех слуг на ноги поднимем.
   - Селина - старуха, она спит мало. А время, которое другие тратят на сон, использует с толком.
   Его оборвал зазвучавший вдали рокот тамтама. У Жиля волосы встали дыбом при воспоминании о событиях, при которых ему пришлось последний раз слышать эти зловещие звуки. Неужели снова бунт? Спутники его тоже остановились и ждали. Но звук на этот раз шел не с дальних полей "Верхних Саванн", а откуда-то с холма. Это открытие не слишком обнадеживало, и - Финнеган раздраженно рявкнул:
   - Сроду не привыкну в этим чертовым барабанам. Что там еще случилось?
   - Ничего, - спокойно отозвался Понго. - Барабан говорить, приходить время плясать в честь бог-змея Дамбалла.
   - Ты что же, понимаешь язык тамтама? - удивленно спросил Жиль. - Давно научился?
   - Нет. Моисей учить... Легко!
   Как и утверждал Финнеган, Селина не спала.
   Они встретили ее в самом конце тропинки, ведущей к дому. Мамалой сопровождали две девочки, те самые, что несли свечи, когда она пришла на выручку Жилю; как и тогда, Селина была в великолепном красном наряде и головном уборе из перьев и опиралась на посох со змеей. Совершенно очевидно, она направлялась на церемонию, к которой призывали барабаны.
   Увидев хозяина, Селина ничуть не испугалась и не удивилась. Просто остановилась. Жиль знал, что в этой странной женщине уживаются два совершенно разных человека: ловкая, веселая кухарка и могущественная и загадочная, но по большей части добрая колдунья, наделенная подчас даром ясновидения.
   Наряд не оставлял сомнений в том, с какой из этих ее ипостасей они имели дело на сей раз, потому Жиль, а вслед за ним его спутники, почтительно поклонились жрице.
   - Мы шли к тебе, Селина. Мы все оказались в опасности и нуждаемся в твоей помощи и твоем могуществе. И дом этот, - Жиль указал на мягко поблескивающую под луной крышу господского особняка, - и эти земли, на которых никто не страдает, и сами наши жизни под угрозой. Отвести ее, наверное, можешь только ты.
   - Ты хороший хозяин и можешь рассчитывать на Селину. Говори!
   - Сегодня утром сюда приезжал монах из госпиталя Шарите...
   И он вкратце рассказал о визите брата Игнатия и о кощунственном деянии, которое только что совершил он сам вместе с доктором Финнеганом и Понго, и о странной находке в склепе Ферроне.
   Седина кивала головой, покачивая перьями, но темное лицо ее оставалось бесстрастным и неподвижным, словно маска из базальта. Она молча рисовала на песке какие-то знаки концом своего посоха.
   - Ты, похоже, не удивлена? - спросил Турнемин. - Что скажешь?
   - Ничего. Я подозревала, что хозяина подняли из могилы, но ничего не могла поделать.
   Впрочем, у меня не было доказательств и потом мне пришлось прятаться. Олимпия могущественна и опасна, как гремучая змея, но никто и представить себе не мог, что она осмелится покушаться на труп белого хозяина. Чернокожие, когда опасаются за тело усопшего, которого они любят, стерегут могилу три или четыре дня, пока тление не начнет свое дело. Позже уже невозможно создать зомби... Но госпожа об этом не знала. Она приказала бы выпороть того, кто решился бы ей предложить караулить могилу мужа.
   - Жив Ферроне или мертв, но мы должны его найти не позже, чем через неделю. Как думаешь, это возможно?
   Карие глаза Седины взглянули на молодого хозяина с грустью и жалостью.
   - Все возможно, ты избежишь любой ловушки недоброжелателей, если боги на твоей стороне. А теперь я пойду. Спрошу их об этом.
   - А если нет?
   - Тогда проси о помощи своего Господа и положись на оружие. Но не надо отчаиваться. Мы все будем с тобой: нет на плантации ни одного чернокожего, который не был бы тебе благодарен за то, что ты увидел в нем человека и дал возможность по-человечески жить.
   Снова раздался рокот тамтамов.
   - Меня зовут, - сказала Седина. - Ступай с миром и спокойно спи. Я сама расскажу всем о том, что произошло на плантации. Мы прочешем весь Большой Холм - рытвину за рытвиной, листок за листком, овраг за оврагом, и, если так будет угодно богам, старый хозяин вернется в могилу до того, как сюда явятся твои погубители.
   Изобразив рукой нечто, удивительно напоминавшее благословение, жрица в красном, как кровь приносимых в жертву, платье величаво удалилась, сопровождаемая девочками, - те послушно дожидались, сидя на траве, пока она закончит беседу.
   Трое мужчин с уважением и надеждой провожали взглядом величественный силуэт - Седина постепенно скрывалась за деревьями, поднимаясь по наклонной тропинке, и вместе с тропинкой словно уходила в небо и терялась в ночи.
   А наутро лесоруб Гийотен нашел на этой дорожке изувеченное тело жрицы. Прекрасный головной убор из перьев исчез, платье было изодрано, девочки же бесследно пропали.
   ПРИВИДЕНИЕ СРЕДИ БЕЛА ДНЯ
   Ярко светило солнце, цвели цветы, нежно ворковали горлицы, порхали колибри, вспыхивая разноцветными точками на густой зелени трав и деревьев, но смерть Седины придавила свинцовой тяжестью обитателей "Верхних Саванн".
   Жиль был сражен: жрица унесла с собой его, возможно единственную, надежду расстроить дьявольские козни врагов, стремившихся лишить Турнемина прекрасного имения, - оно досталось ему волею судеб и долгое время казалось небесным даром. Но теперь Жиль уже стал подумывать, не являются ли так любимые им розовые стены особняка заманчивой, но смертельной ловушкой: он начинал бояться за свою душу и веру.
   Жиль не стал рассказывать женщинам об угрозах брата Игнатия: они такие хрупкие и так мало приспособлены к странностям этого края, пусть лучше считают смерть Седины несчастным Случаем. Однако, когда Моисей и Шарло - сам Турнемин и Понго шли за ними - принесли на носилках бескровный труп, накрытый толстым одеялом, возле домов для слуг их уже дожидалось человек пятьдесят рабов под началом одного из "старших", негра Фула Франсуа Бонго.
   Новость облетела поместье со скоростью пушечного ядра. Жилю это не понравилось, но он не показал виду. Эти люди были трогательны в своем горе и гневе, направленном, естественно, не против Жиля, а против загадочного убийцы или убийц той, которую многие чернокожие на острове почитали как святую. Франсуа Бонго выразил словами чувства своих товарищей.
   - Наша находить убийца! Уничтожать без пощада! Твоя нас не мешать! добавил он, обращаясь к Турнемину, и в голосе его послышалась угроза.
   - Я не стану вам мешать, клянусь! Я тоже любил Селину. Она спасла мне жизнь, и я не меньше вашего хочу, чтобы ее убийца понес достойную кару. И чем скорее, тем лучше. Но сначала давайте воздадим ей почести, которых она заслуживает. Бонго, иди в селение у Красного Холма и скажи всем, что завтра работа отменяется - каждый, кто хочет, должен иметь возможность проводить Селину в последний путь, - а сегодня ночью попрощайтесь с ней, как велят ваши обычаи. Моисей даст нужные распоряжения. Можете немедленно начать приготовления.
   Жилю ответил дружный согласный гул голосов, потом чернокожие образовали траурный кортеж и последовали за носилками во двор между особняком и кухней, где Селине предстояло провести ночь на импровизированном катафалке из ветвей, листьев и цветов.
   Могилу Жиль приказал вырыть на маленькой лужайке, где стояла усыпальница Ферроне: ему казалось, что место верной Селины возле ее старых хозяев. Четверо мужчин с лопатами и кирками немедленно отправились выполнять распоряжение, но только они ушли, как в кабинет Турнемина постучалась Дезире: Жиль заперся у себя, чтобы попытаться нащупать связь между обрушившимися на него и на плантацию потрясениями. Бывшая прислуга Симона Легро попросила хозяина, чтобы тот разрешил охранять могилу великой жрицы в течение нескольких ночей - никто не должен завладеть ее телом.
   Жиль лишь устало пожал плечами: история с извлеченными из гробов и разгуливающими как ни в чем не бывало покойниками окончательно измучила его.
   - Селину убили жутким ударом мачете, - сказал он. - Голова чуть не полностью отделена от тела, кровь вытекла почти вся. Ее невозможно вернуть к жизни никакими чарами, в этом смысле она в безопасности, как если бы уже начала разлагаться. Даже еще вернее!
   - Тут ты прав, - ответила Дезире, - но это не все. Те, кто убили Седину, наверняка не дадут ей почить с миром. Они выкрадут из могилы ее тело, разрежут на кусочки и приготовят из них страшное приворотное зелье зелье, против которого не устоять, ведь Седина была могущественна. Нельзя допустить, чтобы величие жрицы послужило грязным делишкам черной магии.
   Слушая Дезире, Жиль думал про себя, как все же много общего между их весьма далекими друг от друга религиями. Дезире боится, что тело Седины разрежут на куски.., а разве христиане не кромсают точно так же своих святых, чтобы превратить их останки в реликвии? Но тут Жиль встряхнулся и попенял себе за то, что поддался царящей на острове полуязыческой атмосфере.
   - Пусть будет, как ты просишь, - сказал он. - Охраняйте могилу Седины. Я и сам приму участие в бдении, но при одном условии: тот, кто будет стоять на страже, должен спрятаться, и никто, кроме тебя, пусть ни о чем не узнает. Только так я согласен. Не спрашивай почему и держи язык за зубами.
   Негритянка поклонилась.
   - Никто ничего от меня не услышит, хозяин!
   Я, кажется, понимаю, зачем это тебе и почему ты хочешь сам принять участие в охране: надеешься, что убийцы Седины попадутся в ловушку.
   - Вот именно...
   И в самом деле, именно такая мысль пришла ему в голову, она вернула ему отвагу и веру в будущее. Если удастся схватить палача Селины, можно выйти через него на Легро и его дьяволицу Олимпию - Жиль был уверен, что все удары, обрушившиеся на "Верхние Саванны", исходят от этого негодяя. Тем хуже для того или для той, что попадет ему в руки. Он без малейших угрызений совести поручит убийцу заботам Понго - уж тот сумеет вытянуть из него признания.
   Появилась надежда открыто схватиться с противником, и Жиль сразу же снова почувствовал вкус борьбы: он будет защищаться до конца, и, если придется превратить "Верхние Саванны" в поле боя, он будет биться до последней капли крови, но никому - будь то священник или сам дьявол - не позволит выгнать себя из собственного поместья. Ни за что! Понемногу сам собой сложился план боевых действий.
   Прежде всего, надо ненадежней укрыть женщин, потом все же попробовать заручиться поддержкой официальных властей. Пока готовились похороны Седины, Турнемин успел написать письмо Жеральду де Ла Валле с просьбой принять у себя на несколько дней не только Жюдит с горничной, но и мать и дочь Готье. В том, что Ла Валле и его жена согласятся. Жиль не сомневался ни минуты они были самыми гостеприимными хозяевами в мире, а их дом в поместье "Три реки" вместил бы без труда и четыре семьи. Супруги жили там вдвоем: один из их сыновей путешествовал по Европе, а другой поступил в Пажеский корпус, предпочтя бурную светскую карьеру в Версале, обычную для господ пажей.
   Письмо было немедленно запечатано и отправлено в "Три реки" с конюхом Купидоном, а сам Жиль тоже пошел на конюшню, оседлал Мерлина и поскакал в Кап-Франсе.
   В порту еще гремел прощальный орудийный салют - огромный восьмидесятипушечный корабль под всеми парусами летел к темно-синей линии горизонта, весело хлопая яркими вымпелами. Господин де Ла Люзерн спешил занять пост министра военно-морского флота. А в городе о нем уже забыли, порт зажил своей обычной шумной жизнью, засновали туда-сюда тачки, перевозя грузы со стоящих у причала кораблей к магазинам, где тотчас же вывешивались листки с перечнем завезенных товаров и ценами.
   Жиль привычно пробрался сквозь пеструю и шумную толпу зевак, не обращая на них ни малейшего внимания, подъехал к зданию управления и без особых хлопот получил аудиенцию у высоких лиц Санто-Доминго - попасть на прием к государственному чиновнику на острове было куда проще, чем в метрополии.