Бенцони Жюльетта. Кречет - 4

   Вашингтон достал часы, взглянул на них и улыбнулся.
   - Обедать, друг мой. Уже пора, не стоит заставлять госпожу Вашингтон ждать нас. Тем более что наверняка подъехали новые гости. Капитан Вердслей уже, верно, добрался до "Маунт Вернона".
   Генерал говорил так спокойно, так миролюбиво улыбался, что в душе Турнемина шевельнулось сомнение. А не разыгрывал ли великий человек перед ним только что комедию - артист он в таком случае отменный, - не желая, чтобы Жиль обращался со своим ходатайством в Конгресс? И Турнемин решил внимательней прислушаться ко всему, о чем станут говорить за обедом... Может быть, новые гости помогут ему увидеть генерала таким, каким тот был, когда Жиль сражался под его командованием. Нет, тот Вашингтон не мог бы спокойно заниматься разведением мулов, глядя с огорчением, как рушится мечта всей его жизни, но не желая и пальцем шевельнуть, чтобы этому воспрепятствовать.
   Но еще до обеда произошли события, ясно показавшие Турнемину, что близятся великие перемены, и судьба Соединенных Штатов, как и его собственная, еще окончательно не определилась.
   Подъезжая неторопливой рысью к "Маунт Вернону", они с генералом заметили, что под сводами колоннады прогуливаются двое. Похоже, приезд гостей сильно взволновал Вашингтона.
   Он пришпорил коня, галопом доскакал до крыльца, спрыгнул с седла с легкостью, которой мог бы позавидовать не один юный лейтенант, и чуть не бегом бросился к одному из приезжих - высокому, крупному, даже тучноватому, в большом седом парике и с твердым, несколько презрительным выражением лица, в котором чувствовалось что-то агрессивное.
   Жиль, невольно последовавший примеру генерала, подскакал к дому в тот момент, когда Вашингтон воскликнул:
   - Это вы? Приехали? Какими судьбами? Вас вызвали?
   - Нет. Никто не знает, что я покинул Лондон.
   А проделал я столь долгое путешествие с единственной целью получить от вас решительное согласие, поскольку время не терпит. Но с вечерним отливом я должен отплыть обратно.
   Холодный изучающий взгляд незнакомца остановился на Турнемине, и, разговаривая с Вашингтоном, он все смотрел на Жиля, враждебно и подозрительно.
   - Давайте пройдем к вам в кабинет! - произнес он раздраженно. - Как я уже сказал, у меня мало времени, и мне надо поговорить с вами с глазу на глаз.
   - Разумеется. Только сначала позвольте представить вам одного из моих ближайших помощников во времена битв шевалье Турнемина, мы прозвали его "Кречетом".
   - Вечно у вас французы! - Собеседник Вашингтона попытался улыбнуться, но вышла гримаса, больше похожая на собачий оскал. - Лучше бы мы были одни.
   Жиль побагровел.
   - Я приехал повидать генерала Вашингтона, сударь. А не вас! И, думаю, генерал не стал бы скрывать, если бы мой визит нарушал его планы. Разумеется, я уеду немедленно, как только...
   - Ни в коем случае! - отрезал Вашингтон и сурово взглянул на неприятного незнакомца. - Я рад вас видеть, друг мой, однако не забывайте, что вы у меня в гостях, и я волен принимать здесь кого угодно! А теперь давайте пройдем в кабинет.., с позволения господина де Турнемина: он, надеюсь, побудет пока в гостиной в обществе госпожи Вашингтон. Проводите нашего общего друга, Тим, - крикнул он следопыту, как раз появившемуся на пороге кухни, куда тот относил охотничью добычу.
   - Кто это? - с досадой спросил Жиль, кивнув подбородком в сторону удалявшегося вслед за Вашингтоном человека в белом парике, за которым, в свою очередь, шел его спутник, очевидно секретарь.
   - Не знаешь? Это же Джон Адаме! - ответил Тим. - По-своему значительная фигура, он вместе с Томасом Джефферсоном входил в комиссию по подготовке Декларации Независимости. В прошлом адвокат, кстати, отличный оратор... боюсь только, он не любит французов.
   - Я уже понял. А чем он занимается в Лондоне?
   - Он там послом, место как раз по нему, потому что Джон Адаме и после войны сохранил большое почтение ко двору английского короля.
   Правда, теперь он, кажется, одинаково недолюбливает и англичан и французов...
   - А зачем он сюда приехал?
   - Не знаю, - ответил Тим и отвернулся, чтобы бросить палку подбежавшей собаке. Он даже отошел на несколько шагов, и Жиль понял, что его друг хочет избежать дальнейших расспросов.
   Впрочем, его любопытство было удовлетворено очень скоро - сразу после обеда, поданного по обыкновению в три часа. На этот раз за семейным столом уселось человек двенадцать, и все они отдали должное простой, но обильной пище: обед состоял по большей части из овощей и рыбы. На десерт подали, как обычно, орехи и сваренное Мартой Вашингтон клубничное варенье; тут генерал любезно поднял бокал мадеры за здоровье короля Франции, друга и союзника Америки, а потом произнес еще один тост:
   - Друзья мои, предлагаю выпить за новое рождение Соединенных Штатов. По зрелом размышлении я решил уступить настояниям присутствующего здесь Джона Адамса, покинуть деревенскую обитель и возглавить делегацию Виргинии в Федеральном Конвенте, который вскоре соберется в Филадельфии, чтобы всеми силами постараться отстоять единство страны. Так пусть Конвент выработает предложения, достойные великой свободной страны и найдет в своем народе опору, чтобы защитить счастье и достоинство Соединенных Штатов!
   Его благородная речь была встречена овацией, все встали и присоединились к тосту. Но низкий голос Джона Адамса перекрывал поднявшийся шум, как большой соборный колокол заглушает перезвон колоколов маленьких церквей:
   - И пусть на заседании Конвента Джордж Вашингтон станет первым президентом Соединенных Штатов Америки!
   На этот раз гости просто зашлись от восторга, и скромные возражения генерала потонули в радостном гуле. И Жиль без всякой задней мысли разделил со всеми эту радость. Что может быть лучше для франко-американских отношений, для погашения французских кредитов и даже для Жиля лично, поскольку он собирался остаться жить в Америке, чем восхождение Джорджа Вашингтона, умного и честного человека, солдата, политика, на высшую государственную должность?
   Он поделился своими мыслями с Мартой:
   - Желаю вам от всего сердца, госпожа Вашингтон, стать первой дамой этой страны. Трудно найти для моей супруги или любой другой женщины в Америке лучший пример для подражания.
   Марта мило улыбнулась в ответ.
   - Так вы женаты, шевалье? Где же, в таком случае, госпожа де Турнемин? Наверное, дожидается вас во Франции?
   - Нет, она в Нью-Йорке, я снял там дом. У нее слабое здоровье, а долгое плавание ему еще больше повредило.
   Джон Адаме неприязненно усмехнулся.
   - Уже и француженкам не сидится на месте и они несутся куда глаза глядят вслед за своими супругами?
   - Француженки, господин посол, привыкли следовать повсюду за мужьями, а потому отправляются туда, куда сочтет нужным супруг. Вам это, разумеется, не известно, но я прибыл сюда для постоянного жительства. Конгресс Соединенных Штатов по ходатайству генерала Вашингтона выделил мне во владение тысячу акров плодородных земель вдоль Роанока, и я намереваюсь отстроиться и поселиться там вместе с семьей.
   Посол приподнял бровь, с удивлением и иронией.
   - На Роаноке? В самом деле?.. Вы меня сильно удивили...
   - Почему же, интересно?
   - Потому что эти земли принадлежали до революции британской короне, а значит, не могут быть отданы во владение иностранцу. Вы, должно быть, ошиблись, сударь.
   Какой бы значительной фигурой ни являлся в Америке Джон Адаме, он определенно начинал действовать Жилю на нервы. Даже то, что он был приблизительно одних лет с Вашингтоном, не давало ему права обращаться с Турнемином как с легкомысленным юнцом, и Жиль уже собрался было поставить его на место, как в разговор вмешался сам хозяин "Маунт Вернона".
   - Если кто и ошибся, - сказал он мягко, - то не шевалье, а я...
   Ему было явно неловко под недоуменным взглядом молодого человека.
   - ..в прошлом году я искренне посчитал, что земли эти свободны. К сожалению, как я узнал позже, дело обстояло совсем по-другому, мне очень неудобно говорить вам об этом, но документы на собственность, переданные вам Томасом Джефферсоном, не имеют законной силы, поскольку земли на Роаноке уже были к тому времени заняты. Но вы не расстраивайтесь, мы найдем для вас другие... Слава Богу, места в Америке хватает.
   - А если в вас живет душа следопыта, - добавил со смехом Адаме, - вы сможете поселиться в не тронутом цивилизацией краю. Например, вам подарят тысячу акров на Северо-Западе.
   - Проще говоря, индейские земли, которые вам не принадлежат, - сухо проговорил Жиль. - Дарить чужое - чего проще. Кроме всего прочего, прошу вас не беспокоиться, сударь, я не жду подарков от Конгресса Соединенных Штатов. Я служил вашей стране по доброй воле, и ни я, и никто другой из моих соотечественников, проливавших за нее кровь, никогда не думали о материальном вознаграждении...
   - Никто в этом и не сомневается, - сердечно заметил Вашингтон: ему не нравилось, что разговор принял такой оборот, - но мы от всей души хотим подарить вам земли в знак признательности. Прошу, забудьте об этой злосчастной истории с Роаноком. Надо было мне сразу догадаться, что земли, годные под выращивание табака, долго свободными не остаются, но мы вместе решим, где вам лучше устроиться.
   - Не беспокойтесь, генерал. Мне ничего не надо. Слава Богу, я богат и вполне могу купить себе любое поместье в Виргинии или в Мэриленде.
   - Но и для покупки свободных поместий в этих краях вы не найдете! Зато территории на Северо-Западе будут разделены на десять штатов и присоединятся к уже существующему союзу, как только их населенность станет достаточно плотной.
   - Жаль, но я совсем не желаю способствовать уплотнению населенности пустынных земель. Да и госпожа де Турнемин вряд ли сумеет когда-либо приспособиться к жизни первопроходцев. А потому я отказываюсь от любого участка, если он находится на индейских землях, где моей семье будет постоянно грозить опасность... Неприятно только, что с такой помпой подписанные акты так легко в вашей стране объявить не имеющими силы!
   - Но мы пока еще вольны распоряжаться землями в Америке по своему усмотрению, - разозлился Адаме.
   - Благодаря кому? - спросил Жиль, дрожа от ярости. - Не так давно король Англии, услышав ваши претензии, умер бы со смеху.
   Он поднялся, поклонился хозяйке дома, беспомощно и расстроенно наблюдавшей за ссорой.
   - Простите, но я покидаю вас, сударыня. Никогда не забуду вашего теплого приема. - И добавил, обернувшись к Вашингтону:
   - И к вам, генерал, я питал и питаю самое глубокое уважение и любовь. Я хорошо понял, что очень скоро оказанные Францией услуги станут Америке в тягость, французам лучше разбивать свой лагерь в других краях. Сегодня же ночью мой корабль покинет гавань.
   - Но это же просто смешно, Турнемин! - попробовал удержать его Вашингтон. - Куда вы поплывете?
   - Туда, где француз еще может чувствовать себя как дома. Вместо того, чтобы выращивать табак в Виргинии, я буду заниматься хлопком в Луизиане там, я думаю, мне без труда удастся купить.., участок земли без сюрпризов. Если же вы считаете себя моим должником, то я с удовольствием прощаю вам долг.
   - Нет! - воскликнул Вашингтон. - Это невозможно. Мы должны вам тысячу акров земли, и раз уж вы не хотите жить нигде, кроме Виргинии, мы выплатим вам стоимость участка на Роаноке.
   Турнемин поклонился всем, подошел к двери и даже открыл уже черную створку, но остановился;
   - Вы предлагаете мне деньги? А я думал, что для французов у вас их нет. Я не возьму ваших денег, генерал! По крайней мере, для себя: отошлите их лучше господину Лерею де Шомону или господину де Бомарше. Это как раз то, что вы им должны.., но никогда не отдадите. И желаю здравствовать вашей республике, господа!
   Вашингтон незаметно махнул Тиму, и тот пулей вылетел из столовой вслед за Турнемином, а оставшиеся принялись бурно обсуждать происшедшее. До Жиля долетали суровые слова Вашингтона, отчитывавшего Адамса, но это его не утешало. Он хорошо понял, что плюхнулся прямо в лягушачье болото, по-другому невозможно было назвать политику Федеративного государства в период становления. Он понял также, что, подарив ему злосчастную тысячу акров, те, кто это делали, твердо рассчитывали, что он никогда не воспользуется подарком. Может еще, если бы он приехал под именем Джона Вогана.., да и то вряд ли! А с какой торопливостью Джефферсон посоветовал ему отказаться от фальшивого имени, когда его поступки лишь немного пошли, вразрез с пуританской моралью. Теперь Жиль догадывался, что, стань он добиваться американского гражданства, которое тоже было ему подарено, они сделали бы все, чтобы ему помешать. Да о чем тут говорить! Эти люди помнили только о себе, и все решительно, как один, стремились избавиться как от долгов, так и от признательности, оказавшихся вдруг не к месту - лишь безумец Лафайет в своем безмерном восхищении Америкой мог этого не видеть.
   - Да куда ты несешься, в конце концов? - закричал Тим, догнавший его только под колоннами. - Так и будешь бежать до самой гавани?
   - Если мне дадут лошадь или коляску, не откажусь.
   - Как глупо все вышло! Чего ты разозлился?
   Немного поспокойнее нельзя было?
   - Чтобы дать Джону Адамсу вволю насмеяться надо мной? Пусть отправляется к своим англичанам, раз уж они ему так дороги! А я и в самом деле не понимаю уже, что мы-то здесь делали, за что погиб в Йорктауне мой отец?
   - Брось! Адаме не любит Францию, верно, но это его личное дело. Нас-то больше, тех, кто сохранил к вам чувство дружбы и признательности. И первый генерал Вашингтон. Кроме того, он тебя любит, а ты у него за столом такое устроил...
   - ..ты устроил бы то же за столом у короля Франции, если б тебе пришлось пережить что-нибудь подобное. Нет, Тим, я не позволю издеваться над собой всяким там Адамсам - только уважение к госпоже Вашингтон удержало меня от дуэли - да и обманывать себя не разрешу - ты же сам видел, как меня обманули, сам носил пресловутые бумаги Джефферсону. Я никого ни о чем не просил, но раз уж подарено, я не потерплю, чтобы с такой легкостью брали дар обратно. Официальный документ есть официальный документ.
   - Да знаю я. Беда в том, что у нас нет пока по-настоящему государства. Поэтому и необходимо, чтобы Вашингтон стал законным президентом Соединенных Штатов - он всегда умел руководить и мыслить. Над этим я.., и многие другие, мы трудимся с самого окончания войны и надеемся...
   Жиль уважительно, но твердо опустил руку на плечо следопыта.
   - Меня это больше не касается, Тим. Ты был и останешься мне другом, но надежду соединить навеки свое имя и свой род с американской нацией я потерял. Кончено, точка. И, выполнив то, что мне еще осталось выполнить на вашей земле, я покину ее и больше не вернусь.
   - Поплывешь в Луизиану?
   - В Луизиану или еще куда-нибудь. Я просто в ярости бросил им в лицо первое, что пришло в голову, однако, в конце концов, Луизиана не хуже любого другого места...
   Тим кивнул и, достав из кармана огромных размеров клетчатый носовой платок, спрятал в нем свой нос и несколько раз оглушительно высморкался так он обычно скрывал волнение.
   - Думаю, ты не прав. Почему бы тебе не стать моим компаньоном? Торговля мехами - самое выгодное дело, насколько мне известно, и никто не мешает тебе купить земли возле Нью-Йорка.
   Город растет как на дрожжах, и скоро даже краешек зловонного болота будет стоить там целое состояние. На что тебе сдалась Виргиния? Ты можешь стать достойным гражданином Севера и одним из самых больших богачей в стране. Посредническая деятельность дает не меньше, чем табак, уж поверь мне.
   - Ты наверняка прав, только я не подхожу для нее. Я, как большинство бретонцев, привык работать на земле. Хочу жить землей, а раз мне не позволено остаться там, где покоится мой отец, лучше я уеду.
   Они помолчали, тишину нарушил шум колес подъехавшей за Турнемином коляски.
   - Куда ты теперь?
   - Хочу найти племя Корнплэнтера и забрать у него сына! А потом уеду.
   Тим прыгнул в коляску и, щелкнув пальцами, приказал чернокожему кучеру трогаться.
   - Тогда я с тобой...
   - Что? Зачем? Ты, кажется, даже не попрощался?
   Тим передернул плечами.
   - Ну и что? Здесь уже привыкли, что я то прихожу, то исчезаю без всякого шума. А вот тебе я действительно нужен, если ты собираешься в лагерь Корнплэнтера, да еще надеешься выбраться оттуда живым и не хочешь, чтобы тебя обменяли на бочонок водки. Без меня не обойтись, хотя бы потому, что я знаю, где зажег свои костры Сажающий Маис, а ты нет.
   - Меня - на бочонок водки? Но кто польстится на такой обмен?
   - Кто? Да англичане, дружище. В Нью-Йорке их сбросили в море, верно, но на Северо-Западе они еще очень сильны. Сейчас объясню...
   - На Северо-Западе? - пробормотал удрученно Турнемин. - Там, где, если я правильно понял, мистер Адаме предлагал мне концессию?
   - Именно! - подтвердил Тим с широкой улыбкой. - Вот что значит репутация! Он решил, что уж Кречет может и один выиграть военную кампанию местного значения. Ты еще многого не понимаешь в американцах, ох как многого!
   ЗАКОНЫ САЖАЮЩЕГО МАИС
   По узкой тропинке, петлявшей между деревьями, быстро шли двое; когда они выходили на освещенное луной место, их тени ложились на землю и вытягивались, как привидения. Ноги в мокасинах ступали бесшумно. Воздух был спокоен и свеж, лишь чуть заметно подрагивал, как всегда перед зарей. Наконец легкий ветерок донес до них запах костра.
   - Уже близко, - шепнул Тим. - Давай передохнем. Дьявольски холодно сегодня ночью. Хорошо бы рому хлебнуть.
   Они сложили на краю тропинки дорожные мешки и одеяла, прислонились к ним спинами, чтобы укрыться от свежего ветра, и фляга, висевшая на поясе у Тима, принялась гулять от одного к другому.
   Они все время были в дороге, с тех пор как покинули "Маунт Верной". Сначала капитан Малавуан доставил их в Нью-Йорк, но Жиль не захотел там остановиться, и "Кречет" поднялся вверх по Гудзону до самого Олбани, крупного поселения в четыре тысячи жителей, и там бросил якорь, поскольку последовать за хозяином по суше он не мог. А Жиль и Тим, в одежде и со снаряжением первопроходцев, сошли на берег и направились на Северо-Запад.
   Прошло уже семь дней, как они оставили Олбани. То на лодке, то верхом они поднялись против течения Могаука до самого Форта Стейнвикс, где река поворачивала. Потом переплыли озеро Онейда и стали сплавляться, на этот раз в каноэ, по Освего, впадавшей в озеро Онтарио. По сведениям Тима, на берегу именно этой реки вот уже несколько сезонов Корнплэнтер выращивал маис, основной продукт питания его народа.
   Тим считал, что удаляться за пределы территории, называвшейся ныне штатом Нью-Йорк, небезопасно, поскольку англичане еще очень сильны в Америке. Под давлением канадских охотников за пушниной и индейских племен, отвернувшихся от французов - они были их союзниками, пока Франции принадлежала Канада, - правительство Великобритании цинично заговорило о своих обязательствах по мирному договору 1783 года и отказалось, опираясь на укрепленные поселения в Канаде, покинуть не только форты на реке Святого Лаврентия и Великих озерах, но даже форты Освегачи, Пуэнт-Офер и Освего, которые образовывали вокруг Олбани грозное кольцо.
   Если тринадцати завоевавшим свободу штатам не удастся прийти к согласию и создать единое сильное федеральное управление, англичане рано или поздно вернутся и заберут все, что, как они считают, принадлежит им по праву...
   Накануне вечером друзья оставили каноэ милях в полутора от ирокезской деревни. Спрятав лодку в необыкновенно густо заросшей маленькой бухте, они устроились отдохнуть, как обычно делают следопыты: на две рогатины кладут перекладину и к ней привязывают длинные куски бересты, спадающие до самой земли. Глубокой ночью друзья встали и двинулись дальше по лесной тропинке вдоль реки. Лучше сначала выяснить, что происходит в лагере Корнплэнтера, а потом уже показываться индейцам на глаза.
   По мнению Тима, вообще проще всего было бы выкрасть ребенка и бежать оттуда со всех ног. Не следует забывать, что он сын Ситапаноки, да еще с волосами цвета солнца, за что племя почитает его чуть не как бога.
   - Нет, это не по мне. Ребенок - мой сын, и честь рода требует, чтобы я отбил его с оружием в руках. Я готов выступить один на один против Корнплэнтера...
   - Боюсь, бретонское рыцарство у ирокезов не в моде. Корнплэнтер разделается с нами по-своему и подарит наши скальпы Великому Разумом.
   Драться все равно придется, но давай постараемся, чтобы потерь было поменьше.
   В конце концов Турнемин согласился с резонными доводами друга, но, приближаясь к лагерю, где жил его сын, он не мог подавить волнения - сердце билось все сильней и сильней.
   Они сели и довольно долго прислушивались к лесным шорохам, дожидаясь рассвета. Теперь луна лишь слегка освещала верхушки деревьев.
   Потом ее призрачный свет, создававший причудливые тени, совсем пропал, наступила полная темнота. Где-то впереди закукарекал петух, потом совсем рядом залаяла собака.
   Жиль ежился от прохлады в своей замшевой куртке. Он замерз и потирал ладони, пытаясь их согреть. И увидел вдруг, что день занимается.
   Легкий туман, похожий на клубы дыма, стал подниматься от реки, слабый серый свет растворял ночной мрак. Теперь Жиль разглядел, что тропинка привела их к широкому лугу, от которого отделяла их лишь жидкая череда деревьев.
   На этом-то лугу и раскинулась ирокезская деревня, абсолютно не похожая на обычные поселения кочевников.
   Кое-где виднелись еще вигвамы из веток и шкур, однако большая часть жилищ была выстроена из бревен, как дома белых. Жилища тянулись по берегу Освего с двух сторон от странного вычурного сооружения, напоминавшего одновременно малый форт и церковь, потому что венчало его подобие колокольни с просветами, в центре которой был подвешен колокол.
   - Это обиталище Корнплэнтера, - сказал Тим. - Мальчик, наверное, там.
   - Вряд ли мы смогли бы выкрасть его оттуда незаметно, - насмешливо проговорил Жиль. - Однако меня удивляет, что у Корнплэнтера совсем нет часовых, неужели он настолько уверен в собственной безопасности?
   - А кого ему бояться? Форт Освего в руках Красных Мундиров, его друзей, а до него не больше двух миль. Кроме того, шесть племен ирокезов живут ныне в мире и полном согласии. Еще год назад великие вожди Сагоевата, Корнплэнтер, а главное, великий Могаук Таенданега, которого зовут еще Джозефом Брэндтом - он живет в Канаде и считается духовным наставником всех ирокезов - собрались в устье Детройта, раскурили трубку мира и подтвердили свой союз и независимость по отношению к только что созданному американскому государству, которое им не нравится. Если англичане хорошенько возьмутся за дело. Соединенным Штатам еще долго не придется расширяться, их так и останется тринадцать, - грустно заметил Тим.
   - Сагоевата и Корнплэнтер? - пробормотал Жиль, сделав ударение на союзе "и". - Разве вождь племени Волков забыл, что Сажающий Маис отобрал у него жену?
   - Вождь племени Волков мудр и никогда не станет ставить на одну доску интересы своего на-. рода и личные чувства. Отвергни он Союз шести племен и снова начались бы межплеменные войны. К тому же Сагоевата никогда не считал, что Корнплэнтер виноват в том, что Ситапаноки покинула племя. Он любил ее, а раз любил, то предоставлял большую свободу. Может, еще потому, что уважал кровь последнего Сагамора на алгонкинов, которая текла в ее жилах. Сагоевата считал, что она вправе выбрать себе другого мужчину. Да и потом, какой смысл ссориться теперь, когда ее нет в живых...
   - Действительно, великий мудрец, - прошептал Жиль, вызывая в памяти образ высокого человека со спокойным лицом, непроницаемый взгляд вождя племени сенека и его исполненную благородства речь. Выходцы из Старого Света многому могли бы у него научиться, хотя большинство европейцев сочли бы его всего лишь дикарем...
   Шорох ветвей заставил друзей замолчать, но оказалось, это всего лишь лань возвращалась с водопоя.
   - Скоро поднимется солнце, - прошептал Тим.
   И действительно, туман стал розоветь, а скоро рассвело настолько, что уже можно было различить перед выстроившимися в ряд домами шесты, на которых болталось немало скальпов. Между основной частью поселка и жилищем вождя располагалась площадка, напоминавшая гумно с глиняным полом. В ее центре стоял полый ствол дерева, служивший барабаном, и ярко раскрашенный столб. К столбу был привязан человек, повисший на стягивавших его веревках.
   Жиль и Тим встревоженно переглянулись.
   Пленник у столба пыток не облегчал их задачи.
   Оба по личному опыту знали: как только на востоке покажется светило, жертва будет предана быстрой или медленной смерти.
   - К тому же он белый... - пробормотал Тим, подводя итог размышлениям своего друга и своим собственным. - Если мы сейчас вмешаемся, то о планах.., тихого возвращения ребенка лучше забыть. Правда...
   - Правда, ты не сможешь спокойно слушать, как вопит часами под ножом или в пламени твой собрат...
   Сдвинув на лоб бобровую шапку, Тим принялся яростно скрести затылок, что означало у него крайнюю степень удрученности.
   - Можно в крайнем случае пристрелить его издалека, чтобы избавить от мучений, но нам-то от этого не легче - нас так и так обнаружат.
   - А если попробовать освободить его сейчас?
   Вокруг ни души. Кажется, вся деревня спит.
   - Если пленник - важная птица, они вчера весь вечер пили - праздновали, но, по-моему, доверять тишине не стоит - уж слишком в деревне пусто, словно все вымерли.
   В самом деле, ни единого звука. Ни движения.