Страница:
— Новмально нет! Но масса Язон больше не новмальный! Он совсем изменился. Плохие дни пвишли для нас всех! Госпожа! Добвые ввемена концились из-за этого узасного доктова Лейтона!
Волоча ноги, втянув голову в плечи и вытирая слезы рукавом своей белой куртки, Тоби направился к двери. Горе старого негра было глубоким и трогательным. Бесконечно тяжело видеть человека, которого он любил и обслуживал всю жизнь, превратившимся вдруг в какого-то безжалостного дикаря. Может быть, он даже опасался за себя… Марианна окликнула его на выходе.
— Когда будет… экзекуция? — спросила она.
— Сейцас! Госпожа княгиня мозет слышать. Команда собивается!
Действительно, палуба гудела от топота многочисленных босых ног, в то время как боцман выкрикивал неразборчивые приказы. Но едва Тоби ушел, как Марианна вскочила с постели.
— Живо, Агата! Дай мне платье, туфли, шарф!
— А что госпожа собирается делать? — не шелохнувшись, спросила девушка. — Если она хочет вмешаться в эту историю, пусть она позволит мне сказать ей, что лучше не надо! Господин Бофор, несомненно, сошел с ума, а сумасшедшим нельзя досаждать!
— Сумасшедший или нет, я не позволю ему убить человека, который только хотел защитить свою свободу и, может быть, жизнь… особенно от такого варварского обращения. Этот Лейтон недостоин подобной жертвы! Ну-ка, поторопись!
— А если он набросится на госпожу?
— В таком положении, как у меня, Агата, терять уже нечего!
К тому же оба фрегата еще здесь — я думаю, мне нечего бояться.
Когда Марианна вышла на палубу, команда уже была собрана и стояла лицом к корме в тишине, нарушаемой только отвратительными звуками: щелканьем ремня по голой коже. Экзекуция началась… Молодая женщина с трудом стала пролагать себе путь сквозь плотные ряды мужчин, образовавших заграждение, которое не так-то просто было преодолеть сразу. Но то, что она увидела с места, куда ей удалось пробиться, заставило заледенеть кровь в жилах: поднятые над головой руки Калеба привязали к бизань-мачте. Около него стоял один Пабло Арройо, вооруженный сплетенным из полосок кожи бичом, исполняя обязанности палача. Но в то время как страх явственно держал в своих когтях собравшихся людей, чьи мускулы инстинктивно напрягались при каждом ударе, боцман получал видимое удовольствие от своего отвратительного занятия. Высоко закатав рукава на худых мускулистых руках, он бил изо всех сил с равными интервалами, тщательно прицеливаясь, чтобы вызвать посильнее боль, лицо его было искажено жесткой гримасой садиста… Он не спешил. Он наслаждался этими минутами и время от времени облизывал нижнюю губу.
Кровь уже текла из рассеченного тела, и прижатое к мачте лицо Калеба с закрытыми глазами выражало страдание, но он не кричал.
Только слабый стон вырывался из-за сжатых зубов при каждом ударе бича. Блестевшие на солнце красные капельки уже испещрили лицо Арройо, но на полуюте Язон бесстрастно следил за экзекуцией.
У него по-прежнему был странный хмурый взгляд, только более мрачный, чем раньше. Левой рукой он нервно теребил галстук, а правую спрятал за спину.
Рядом с ним Лейтон выставил напоказ постную физиономию, противоречившую торжеству, при каждом ударе вспыхивавшему в его рыбьих глазах.
Внезапно стало очевидно, что подвергнутый пытке исчерпал свои силы. Обмякшее тело повисло на веревках, лицо посерело.
— Он потерял сознание! — раздался крик, и Марианна по голосу узнала О'Флаерти.
Она дрожала от негодования, и этот крик послужил сигналом.
Марианна бросилась вперед, расталкивая матросов, которые в конце концов расступились. Ее порыв был таким неистовым, что она выскочила прямо перед Арройо, и, если бы лейтенант не отдернул ее резко назад, бич хлестнул бы ее по лицу.
— Что делает там эта женщина? — загремел Язон, которого внезапное появление Марианны вывело, похоже, из оцепенения. — Пусть ее отведут к себе!
— Не раньше, чем я скажу, что думаю о тебе, — крикнула она, отчаянно вырываясь из рук О'Флаерти. — Как ты можешь оставаться безучастным, когда на твоих глазах убивают человека?
— Его не убивают! Он получает заслуженное наказание.
— Лицемер! Сколько таких ударов, по-твоему, может он еще выдержать, прежде чем умереть?
— Он покушался на убийство корабельного врача! Он заслужил веревку! Если я его не вздернул, то только потому, что именно доктор Лейтон вступился за него!
Марианна громко захохотала.
— Вступился за него, в самом деле?.. Это меня не особенно удивляет! Без сомнения, он считает, что жаль просто так убить человека, за которого можно получить столько денег на каком-нибудь из ваших подлых невольничьих рынков! Но какую надежду оставляет ему бич?
Побагровевший от гнева Язон готовился ответить, когда раздался холодный голос Лейтона, режущий, как лезвие бритвы:
— Абсолютно точно! Такой раб, как этот, стоит состояния, и я первый сожалел об этом наказании…
— Я взял его в Венеции не для продажи, — сухо оборвал Язон. — Я следую только законам моря. Если он умрет, тем хуже…
Продолжай, Арройо!
— Нет… я не позволю! Трус! Ты просто трус и палач!.. Я не позволю!
Боцман уже поднял бич, но с неуверенным видом. Дело в том, что лейтенант не мог удержать Марианну, силы которой удвоились от ярости. Вокруг них матросы, восхищенные этой кипящей гневом женщиной, смотрели, однако, не думая вмешаться.
Уже Язон вне себя побежал с полуюта на помощь лейтенанту, когда закричал марсовой:
— Капитан!» Помона» спрашивает, что происходит! Что мне ответить?
— Крики княгини должны были их встревожить, и через подзорную трубу им видно все, что здесь происходит, — тяжело дыша, проговорил О'Флаерти. — Следовало ее все-таки арестовать, капитан!
Если не оглушить, у нас нет другого способа заставить ее замолчать! И эта история не стоит морского боя одного против двоих.
— Чего-чего, а уж желания у меня достаточно, черт возьми! — выругался Язон, сжимая кулаки. — Сколько ударов получил Калеб?
— Тридцать!
Чувствуя, что победа не за горами, Марианна перестала отбиваться, стараясь восстановить дыхание, чтобы лучше кричать, если Язон не капитулирует.
На мгновение их полные одинаковой ярости взгляды встретились, но корсар первым отвел глаза.
— Отвяжите осужденного, — сухо приказал он, поворачиваясь на каблуках, — но закуйте его в кандалы! Если доктор Лейтон согласен им заняться, я передаю его ему.
— Ты отъявленный негодяй, Язон Бофор! — с презрением бросила Марианна. — Я не знаю, чем больше восхищаться: твоим чувством гостеприимства или гибкостью твоей чести!
Уже уходивший Язон остановился возле бизань-мачты, где два матроса отвязывали безжизненное тело эфиопа.
— Чести? — сказал он, устало пожав плечами. — Не употребляйте слова, смысл которых вы не понимаете, сударыня! Что касается моего гостеприимства, как вы говорите, знайте, что у меня на борту оно именуется прежде всего дисциплиной. Любой, кто не подчиняется общим правилам, должен перенести последствия этого!.. Теперь возвращайтесь в каюту! Вам нечего здесь больше делать, или я могу забыть, что вы женщина!
Не отвечая ему, Марианна гордо повернулась и приняла руку еще встревоженного О'Флаерти, предложившего проводить ее к себе. Но в то время как они направлялись к каюте, она заметила, что корабль проходит довольно близко от мрачного пустынного берега, резко контрастирующего с синевой моря и сиянием солнца.
Это были потрескавшиеся черные скалы с плешивыми верхушками, угрожающие острые кончики рифов. При нежном греческом освещении они выглядели словно декорации для грозы, ночи и кораблекрушения. Для казни также. Неприятно пораженная, Марианна обратилась к своему спутнику:
— Этот берег, что это такое, вы знаете?
— Остров Кифера, сударыня.
Она удивленно воскликнула:
— Кифера? Это невозможно! Вы смеетесь надо мной! Кифера… и пустынные мрачные скалы?
— К сожалению, это так! Остров любви! Охотно признаю, что он довольно обманчив! Кто бы согласился высадиться на эту бесплодную землю?
— Никто… и, однако, каждый это делает! С радостью и восторгом высаживаются на Киферу сновидений и попадают на безжалостный остров, где все разбивается вдребезги! Такова любовь, лейтенант: обман, подобный огням, которые береговые бандиты зажигают в опасных местах, чтобы привлечь потерявшие курс корабли па подводные скалы, где им пропарывает днище или борта. Это крушение! И тем более жестокое, что происходит именно в тот радостный момент, когда они верят, что достигли порта…
Крэг О'Флаерти затаил дыхание. Его жизнерадостное лицо выражало необычную для него растерянность. После некоторого колебания он прошептал:
— Не отчаивайтесь, сударыня. Это еще не крушение…
— А что же? Через два или три дня мы будем в Афинах. Мне останется только найти место на каком-нибудь греческом судне, идущем в Константинополь, тогда как вы направитесь в Америку.
Снова молчание. Стало похоже, что лейтенанту тяжело дышать, затем, когда Марианна обратила удивленный взгляд на его побагровевшее лицо, он, казалось, сделал громадное усилие, словно принимая долго сдерживаемое решение, и бросил:
— Нет! Не в Америку! Не сразу, во всяком случае: сначала в Африку.
— В Африку?
— Да… в Гвинейский залив: нас ждут в бухте Биафра на острове Фернандо-По… на невольничьей базе в Старом Калабаре!
Вот почему путешествие в Константинополь и ваше присутствие так не понравились доктору.
— Что вы говорите?..
Марианна от негодования почти кричала. О'Флаерти быстро схватил ее за руку, бросил вокруг себя тревожный взгляд и почти бегом увлек ее к каюте.
— Не здесь, сударыня! Вернитесь к себе. А мне надо идти исполнять свою службу…
— Но я хочу знать почему…
— Позже, умоляю вас! Когда я освобожусь. Вечером, например, я постучу в вашу дверь и скажу все. А пока… попытайтесь не слишком сердиться на капитана: он во власти демона, который вот-вот сведет его с ума!
Они дошли до двери каюты, и О'Флаерти торопливо поклонился молодой женщине. Она сгорала от желания засыпать его вопросами, сейчас же узнать всю правду, но сообразила, что в данный момент бесполезно настаивать. Лучше потерпеть, дать лейтенанту возможность прийти самому.
Однако когда он уходил, она задержала его.
— Господин О'Флаерти, еще одно слово… Я хотела бы знать, в каком состоянии человек, которого подвергли пытке.
— Калеб?
— Да. Я признаю, конечно, он совершил серьезный проступок, Но это ужасное наказание…
— Благодаря вам, сударыня, он не получил и половины, — ласково сказал лейтенант, — а такой крепкий мужчина, как он, не умирает от тридцати ударов бича. Что же касается серьезного проступка… я знаю нескольких, которые мечтают совершить его! До вечера, сударыня…
На этот раз Марианна отпустила его. Задумавшись, она присоединилась к Агате, с детской радостью приветствовавшей ее возвращение. Бедная девушка, очевидно, решила, что корсар повесит ее хозяйку на первой попавшейся рее, чтобы наказать за вмешательство.
В нескольких словах Марианна поведала ей о происшедшем, затем замкнулась в молчании, продолжавшемся до самого вечера.
Целый водоворот сбивчивых и туманных мыслей, в которых она не могла разобраться, закружился у нее в голове. Сколько вопросительных знаков в них находилось! Она отступилась только когда мигрень сдавила ей виски. Побежденная болью и усталостью, она решила поспать, чтобы обрести во сне немного так не хватавших ей сил. К тому же, когда вас пожирает любопытство, сон — лучший способ выиграть время. — Пушечные выстрелы вырвали ее из сна и бросили к иллюминатору, задыхающуюся, ожидающую увидеть атакующего врага. Но это оказались прощальные залпы фрегатов, эскортировавших «Волшебницу» до этого места. Кифера исчезла. Солнце садилось, и оба исполнивших свою миссию военных корабля разворачивались, чтобы вернуться на Корфу. Дальше они не могли идти без риска оскорбить султана, так плохо расположенного к Франции. Впрочем, английские крейсеры проявляли такое же благоразумие, чтобы окончательно не испортить довольно натянутые отношения между их правительством и Высокой Портой. В нормальных условиях «Волшебница моря» могла бы теперь без помех добраться до Константинополя… если бы ее владелец не решил прервать путешествие в Пирее, откуда он направится к берегам Африки.
Эта африканская история волновала Марианну еще больше, чем ее собственное положение. О'Флаерти проговорился, что Язон собирается, если только Марианна правильно поняла, отправиться в бухту Биафра, чтобы взять там груз невольников. Однако просто невозможно, чтобы это было правдой. Посещение Венеции имело для Язона только одну цель: найти ту, которую он надеялся назвать однажды своей женой, и забрать ее с собой в Чарлстон. И это должно было стать путешествием возлюбленных, почти свадебным путешествием.
Невозможно себе представить, чтобы плавание на борту невольничьего корабля могло понравиться молодой женщине, и ни один мужчина, достойный этого имени, не позволил бы себе так поступить с любимой женщиной. Тогда… что же?
Она вдруг вспомнила о том, что сказал ей сам Язон в первый день их путешествия: Лейтон не поедет с ними до самой Америки, он высадит его где-то по пути. Может быть, только мрачного доктора ждали в Старом Калабаре… или Язон просто не посмел сказать ей всю правду? Его с Лейтоном связывала не дружба, во всяком случае, не только дружба. Дело в другом! И дай Бог, чтобы это не было сообщничеством…
По мере того как день угасал и уступал место ночи, Марианна ждала О'Флаерти с растущим нетерпением. Неспособная удержаться на месте, она металась по каюте, непрерывно спрашивая у Агаты время. Но лейтенант не появлялся, и когда молодая женщина хотела послать горничную за новостями, она обнаружила, что стала пленницей. Дверь каюты оказалась запертой снаружи! Началось новое ожидание, нервное, полное тревоги и все более мучительное по мере того, как проходили часы.
Лейтенант не явился. С напряженными до Предела нервами Марианна готова была рвать и метать, чтобы разрядить гнев и страх, неизвестно почему охватывавшие ее, но, подобно диким животным, она ощущала приближение новой опасности.
Она пришла, когда уже близился рассвет, со щелканьем ключа в замке и внезапным появлением Джона Лейтона в сопровождении группы матросов, среди которых Марианна увидела Арройо с фонарем в руке. Вопреки обыкновению врач был вооружен до зубов, и необычайное выражение торжества, которое ему не удавалось скрыть, горело на его оживленном лице, придавая ему зловещий вид. Видимо, он переживал сейчас великий момент его жизни, долгожданный момент.
Марианна прореагировала мгновенно. Схватив утренний капот и вскочив с койки, она закричала:
— Кто вам позволил войти ко мне и привести этих людей?
Уходите немедленно!
Не обратив никакого внимания на ее слова, Лейтон сделал несколько шагов вперед, тогда как матросы остались у двери, просовывая головы внутрь, жадными глазами осматривая изящный уют этого женского гнездышка.
— Я удручен тем, что вынужден побеспокоить вас, — сказал доктор насмешливым тоном, — но я пришел просить уйти именно вас! Вы должны немедленно покинуть корабль.
Шлюпка ждет вас…
— Покинуть корабль? Ночью? Вы сошли с ума! Покинуть… а куда прикажете плыть?
— Куда хотите! Мы в Средиземном море, а не в океане. Какая-нибудь земля окажется не очень далеко, и ночь скоро кончится.
Собирайтесь!
Не шевельнувшись, Марианна скрестила руки на груди, запахнув при этом повыше батистовый пеньюар, и смерила доктора надменным взглядом.
— Позовите капитана! — сказала она. — Пока я не услышу это из его уст, я не тронусь с места.
— В самом деле?
— В самом деле. Вы не имеете права, доктор, отдавать приказы на этом корабле. Особенно приказы такого рода.
Улыбку Лейтона окрасила изрядная доля желчи.
— Я сожалею, — сказал он с учтивостью, — но это приказ именно капитана. Если вы не хотите, чтобы вас силой отвели в шлюпку, вам необходимо немедленно подчиниться. Так что, повторяю, собирайтесь. Другими словами, наденьте платье, плащ, все что хотите, только быстро! Естественно, — добавил он, окинув взглядом каюту, — ни о ваших чемоданах, ни о… драгоценностях не может быть и речи! С ними вам нечего делать в море, и они только напрасно перегрузят лодку…
Наступила тишина, которую Марианна использовала, чтобы обдумать подлинный смысл этих невероятных слов. Ее собрались выбросить в море, предварительно обокрав, как одинокого путника в лесу? Что бы это все могло значить? Немыслимо, оскорбительно и непостижимо, чтобы Язон вдруг решил избавиться от нее глухой ночью, лишив ее всего имущества, и к тому же выбрал Лейтона исполнителем его воли! Это не похоже на него… ведь это не может быть на него похоже? Но, задав себе этот вопрос, молодая женщина ощутила сомнение. После всего… разве в памятную ночь ее свадьбы с Франсисом Кранмером Язон Бофор не покинул Селтон-Холл, унося с собой все состояние Марианны?
Видя, что Лейтон проявляет признаки нетерпения, она набросилась на него. — Я думала, что этот корабль — честный корсар, — сказала она с величайшим презрением, — но оказалось, что он корабль пиратский! Вы всего лишь воришка, доктор Лейтон, и худшего рода, один из тех, кто не брезгует ничем и не задумываясь нападает с целой бандой на женщину!.. Раз это так, я не в состоянии что-нибудь сделать! Собирайся, Агата, если только этот господин соизволит сказать, что мы имеем право взять с собой.
— Позвольте! — вмешался Лейтон с любезностью, в которой чувствовалась дикая радость. — И речи быть не может, чтобы горничная сопровождала вас! Что делать камеристке в шлюпке? От нее будет не больше пользы, чем от украшений, не правда ли?
Тогда как здесь она принесет некоторую! Однако… вы, кажется, удивлены? Неужели я действительно забыл предупредить вас, что вы отправитесь одна… совершенно одна? Прошу за это прощения у вашего светлейшего сиятельства!
Затем, внезапно изменив тон:
— Ну-ка, давайте! Мы и так уже потеряли слишком много времени! Унесите ее!
— Подонок! — вне себя закричала Марианна. — Я запрещаю касаться меня!.. На помощь!.. Помогите!..
Но люди уже ворвались в каюту. В одно мгновение она превратилась в подлинный ад. Окруженная горящими как угли глазами, дышащими ромом ртами и жадными руками, которые под удобным предлогом с явным вожделением ощупывали ее тело, Марианна мужественно пыталась сопротивляться, возбужденная криками и стонами Агаты, которую двое матросов бросили на опустевшую койку, в то время как третий сорвал с нее ночную рубашку. Упитанное тело маленькой камеристки блеснуло на мгновение, прежде чем рухнуть в зыбкую темноту занавесок под тяжестью мужчины, который обнажил ее и, поощряемый товарищами, стал неистово насиловать.
Что касается Марианны, то, несмотря на сопротивление, ей заткнули рот кляпом и потащили к выходу.
— Видите, что значит быть неблагоразумной! — лицемерно посочувствовал Лейтон. — Вы заставили нас применить силу. Тем не менее я надеюсь, что вы воздадите мне должное за то, что я спас вас от аппетитов моих людей, когда я вполне мог позволить обойтись с вами так же, как и с вашей субреткой. Видите ли, княгиня, эти бравые ребята не особенно любят вас. Они обвиняют вас в том что вы превратили их капитана в жалкого, безвольного труса. Но это не отбило у них желания полакомиться нежной плотью такой знатной дамы. Так что поблагодарите меня, вместо того чтобы вести себя как дикая кошка! Ну-ка, живей, молодцы!
Если бы ярость могла убивать, негодяй упал бы бездыханным или же сама Марианна покончила счеты с жизнью. Окончательно выйдя из себя из-за слабеющих стонов Агаты, чувствуя, что готова лишиться разума, видя происходящее, молодая женщина стала так сопротивляться, что, прежде чем донести ее до наружного трапа, ей пришлось связать руки и ноги. Там с помощью пропущенной под мышками веревки ее бесцеремонно спустили в тихо покачивающуюся у борта лодку. При этом она так ударилась о скамейку, что не смогла удержать стон боли. Удерживавший лодку трос перерубили ударом топора. Зыбь сейчас же отнесла ее от борта. Высоко вверху Марианна заметила высунувшиеся головы и услышала насмешливый голос Лейтона, прокричавшего:
— Счастливого плавания, ваше светлейшее сиятельство! Вам не составит ни малейшего труда освободиться: веревки не завязаны.
И если вы умеете грести, на дне лодки есть весла. Что касается ваших слуг и друзей, не беспокойтесь, я позабочусь о них!..
С горящей головой, связанная и с ноющей от удара спиной, Марианна увидела, как бриг обогнал ее лодку, слегка повернул и стал быстро удаляться.
Вскоре перед ее расширившимися, полными слез глазами проплыли изящные освещенные окна кормовой надстройки, а над ними три сигнальных фонаря. Затем, изменив галс, корабль решительно направился в другом направлении. Мало-помалу величественная пирамида парусов уменьшилась, стала таять в ночи, пока не превратилась в едва заметный силуэт на звездном небе.
Только тогда Марианна поняла, что она осталась одна посреди огромного моря, брошенная без всяких средств к существованию, почти без одежды, хладнокровно обреченная на смерть, если только не произойдет какое-нибудь чудо.
За горизонтом исчез корабль, уносивший ее последних Друзей, корабль человека, которого она любила, которому посвятила жизнь, человека, еще недавно клявшегося, что он любит ее больше всего.
ГЛАВА IV. САФО
Волоча ноги, втянув голову в плечи и вытирая слезы рукавом своей белой куртки, Тоби направился к двери. Горе старого негра было глубоким и трогательным. Бесконечно тяжело видеть человека, которого он любил и обслуживал всю жизнь, превратившимся вдруг в какого-то безжалостного дикаря. Может быть, он даже опасался за себя… Марианна окликнула его на выходе.
— Когда будет… экзекуция? — спросила она.
— Сейцас! Госпожа княгиня мозет слышать. Команда собивается!
Действительно, палуба гудела от топота многочисленных босых ног, в то время как боцман выкрикивал неразборчивые приказы. Но едва Тоби ушел, как Марианна вскочила с постели.
— Живо, Агата! Дай мне платье, туфли, шарф!
— А что госпожа собирается делать? — не шелохнувшись, спросила девушка. — Если она хочет вмешаться в эту историю, пусть она позволит мне сказать ей, что лучше не надо! Господин Бофор, несомненно, сошел с ума, а сумасшедшим нельзя досаждать!
— Сумасшедший или нет, я не позволю ему убить человека, который только хотел защитить свою свободу и, может быть, жизнь… особенно от такого варварского обращения. Этот Лейтон недостоин подобной жертвы! Ну-ка, поторопись!
— А если он набросится на госпожу?
— В таком положении, как у меня, Агата, терять уже нечего!
К тому же оба фрегата еще здесь — я думаю, мне нечего бояться.
Когда Марианна вышла на палубу, команда уже была собрана и стояла лицом к корме в тишине, нарушаемой только отвратительными звуками: щелканьем ремня по голой коже. Экзекуция началась… Молодая женщина с трудом стала пролагать себе путь сквозь плотные ряды мужчин, образовавших заграждение, которое не так-то просто было преодолеть сразу. Но то, что она увидела с места, куда ей удалось пробиться, заставило заледенеть кровь в жилах: поднятые над головой руки Калеба привязали к бизань-мачте. Около него стоял один Пабло Арройо, вооруженный сплетенным из полосок кожи бичом, исполняя обязанности палача. Но в то время как страх явственно держал в своих когтях собравшихся людей, чьи мускулы инстинктивно напрягались при каждом ударе, боцман получал видимое удовольствие от своего отвратительного занятия. Высоко закатав рукава на худых мускулистых руках, он бил изо всех сил с равными интервалами, тщательно прицеливаясь, чтобы вызвать посильнее боль, лицо его было искажено жесткой гримасой садиста… Он не спешил. Он наслаждался этими минутами и время от времени облизывал нижнюю губу.
Кровь уже текла из рассеченного тела, и прижатое к мачте лицо Калеба с закрытыми глазами выражало страдание, но он не кричал.
Только слабый стон вырывался из-за сжатых зубов при каждом ударе бича. Блестевшие на солнце красные капельки уже испещрили лицо Арройо, но на полуюте Язон бесстрастно следил за экзекуцией.
У него по-прежнему был странный хмурый взгляд, только более мрачный, чем раньше. Левой рукой он нервно теребил галстук, а правую спрятал за спину.
Рядом с ним Лейтон выставил напоказ постную физиономию, противоречившую торжеству, при каждом ударе вспыхивавшему в его рыбьих глазах.
Внезапно стало очевидно, что подвергнутый пытке исчерпал свои силы. Обмякшее тело повисло на веревках, лицо посерело.
— Он потерял сознание! — раздался крик, и Марианна по голосу узнала О'Флаерти.
Она дрожала от негодования, и этот крик послужил сигналом.
Марианна бросилась вперед, расталкивая матросов, которые в конце концов расступились. Ее порыв был таким неистовым, что она выскочила прямо перед Арройо, и, если бы лейтенант не отдернул ее резко назад, бич хлестнул бы ее по лицу.
— Что делает там эта женщина? — загремел Язон, которого внезапное появление Марианны вывело, похоже, из оцепенения. — Пусть ее отведут к себе!
— Не раньше, чем я скажу, что думаю о тебе, — крикнула она, отчаянно вырываясь из рук О'Флаерти. — Как ты можешь оставаться безучастным, когда на твоих глазах убивают человека?
— Его не убивают! Он получает заслуженное наказание.
— Лицемер! Сколько таких ударов, по-твоему, может он еще выдержать, прежде чем умереть?
— Он покушался на убийство корабельного врача! Он заслужил веревку! Если я его не вздернул, то только потому, что именно доктор Лейтон вступился за него!
Марианна громко захохотала.
— Вступился за него, в самом деле?.. Это меня не особенно удивляет! Без сомнения, он считает, что жаль просто так убить человека, за которого можно получить столько денег на каком-нибудь из ваших подлых невольничьих рынков! Но какую надежду оставляет ему бич?
Побагровевший от гнева Язон готовился ответить, когда раздался холодный голос Лейтона, режущий, как лезвие бритвы:
— Абсолютно точно! Такой раб, как этот, стоит состояния, и я первый сожалел об этом наказании…
— Я взял его в Венеции не для продажи, — сухо оборвал Язон. — Я следую только законам моря. Если он умрет, тем хуже…
Продолжай, Арройо!
— Нет… я не позволю! Трус! Ты просто трус и палач!.. Я не позволю!
Боцман уже поднял бич, но с неуверенным видом. Дело в том, что лейтенант не мог удержать Марианну, силы которой удвоились от ярости. Вокруг них матросы, восхищенные этой кипящей гневом женщиной, смотрели, однако, не думая вмешаться.
Уже Язон вне себя побежал с полуюта на помощь лейтенанту, когда закричал марсовой:
— Капитан!» Помона» спрашивает, что происходит! Что мне ответить?
— Крики княгини должны были их встревожить, и через подзорную трубу им видно все, что здесь происходит, — тяжело дыша, проговорил О'Флаерти. — Следовало ее все-таки арестовать, капитан!
Если не оглушить, у нас нет другого способа заставить ее замолчать! И эта история не стоит морского боя одного против двоих.
— Чего-чего, а уж желания у меня достаточно, черт возьми! — выругался Язон, сжимая кулаки. — Сколько ударов получил Калеб?
— Тридцать!
Чувствуя, что победа не за горами, Марианна перестала отбиваться, стараясь восстановить дыхание, чтобы лучше кричать, если Язон не капитулирует.
На мгновение их полные одинаковой ярости взгляды встретились, но корсар первым отвел глаза.
— Отвяжите осужденного, — сухо приказал он, поворачиваясь на каблуках, — но закуйте его в кандалы! Если доктор Лейтон согласен им заняться, я передаю его ему.
— Ты отъявленный негодяй, Язон Бофор! — с презрением бросила Марианна. — Я не знаю, чем больше восхищаться: твоим чувством гостеприимства или гибкостью твоей чести!
Уже уходивший Язон остановился возле бизань-мачты, где два матроса отвязывали безжизненное тело эфиопа.
— Чести? — сказал он, устало пожав плечами. — Не употребляйте слова, смысл которых вы не понимаете, сударыня! Что касается моего гостеприимства, как вы говорите, знайте, что у меня на борту оно именуется прежде всего дисциплиной. Любой, кто не подчиняется общим правилам, должен перенести последствия этого!.. Теперь возвращайтесь в каюту! Вам нечего здесь больше делать, или я могу забыть, что вы женщина!
Не отвечая ему, Марианна гордо повернулась и приняла руку еще встревоженного О'Флаерти, предложившего проводить ее к себе. Но в то время как они направлялись к каюте, она заметила, что корабль проходит довольно близко от мрачного пустынного берега, резко контрастирующего с синевой моря и сиянием солнца.
Это были потрескавшиеся черные скалы с плешивыми верхушками, угрожающие острые кончики рифов. При нежном греческом освещении они выглядели словно декорации для грозы, ночи и кораблекрушения. Для казни также. Неприятно пораженная, Марианна обратилась к своему спутнику:
— Этот берег, что это такое, вы знаете?
— Остров Кифера, сударыня.
Она удивленно воскликнула:
— Кифера? Это невозможно! Вы смеетесь надо мной! Кифера… и пустынные мрачные скалы?
— К сожалению, это так! Остров любви! Охотно признаю, что он довольно обманчив! Кто бы согласился высадиться на эту бесплодную землю?
— Никто… и, однако, каждый это делает! С радостью и восторгом высаживаются на Киферу сновидений и попадают на безжалостный остров, где все разбивается вдребезги! Такова любовь, лейтенант: обман, подобный огням, которые береговые бандиты зажигают в опасных местах, чтобы привлечь потерявшие курс корабли па подводные скалы, где им пропарывает днище или борта. Это крушение! И тем более жестокое, что происходит именно в тот радостный момент, когда они верят, что достигли порта…
Крэг О'Флаерти затаил дыхание. Его жизнерадостное лицо выражало необычную для него растерянность. После некоторого колебания он прошептал:
— Не отчаивайтесь, сударыня. Это еще не крушение…
— А что же? Через два или три дня мы будем в Афинах. Мне останется только найти место на каком-нибудь греческом судне, идущем в Константинополь, тогда как вы направитесь в Америку.
Снова молчание. Стало похоже, что лейтенанту тяжело дышать, затем, когда Марианна обратила удивленный взгляд на его побагровевшее лицо, он, казалось, сделал громадное усилие, словно принимая долго сдерживаемое решение, и бросил:
— Нет! Не в Америку! Не сразу, во всяком случае: сначала в Африку.
— В Африку?
— Да… в Гвинейский залив: нас ждут в бухте Биафра на острове Фернандо-По… на невольничьей базе в Старом Калабаре!
Вот почему путешествие в Константинополь и ваше присутствие так не понравились доктору.
— Что вы говорите?..
Марианна от негодования почти кричала. О'Флаерти быстро схватил ее за руку, бросил вокруг себя тревожный взгляд и почти бегом увлек ее к каюте.
— Не здесь, сударыня! Вернитесь к себе. А мне надо идти исполнять свою службу…
— Но я хочу знать почему…
— Позже, умоляю вас! Когда я освобожусь. Вечером, например, я постучу в вашу дверь и скажу все. А пока… попытайтесь не слишком сердиться на капитана: он во власти демона, который вот-вот сведет его с ума!
Они дошли до двери каюты, и О'Флаерти торопливо поклонился молодой женщине. Она сгорала от желания засыпать его вопросами, сейчас же узнать всю правду, но сообразила, что в данный момент бесполезно настаивать. Лучше потерпеть, дать лейтенанту возможность прийти самому.
Однако когда он уходил, она задержала его.
— Господин О'Флаерти, еще одно слово… Я хотела бы знать, в каком состоянии человек, которого подвергли пытке.
— Калеб?
— Да. Я признаю, конечно, он совершил серьезный проступок, Но это ужасное наказание…
— Благодаря вам, сударыня, он не получил и половины, — ласково сказал лейтенант, — а такой крепкий мужчина, как он, не умирает от тридцати ударов бича. Что же касается серьезного проступка… я знаю нескольких, которые мечтают совершить его! До вечера, сударыня…
На этот раз Марианна отпустила его. Задумавшись, она присоединилась к Агате, с детской радостью приветствовавшей ее возвращение. Бедная девушка, очевидно, решила, что корсар повесит ее хозяйку на первой попавшейся рее, чтобы наказать за вмешательство.
В нескольких словах Марианна поведала ей о происшедшем, затем замкнулась в молчании, продолжавшемся до самого вечера.
Целый водоворот сбивчивых и туманных мыслей, в которых она не могла разобраться, закружился у нее в голове. Сколько вопросительных знаков в них находилось! Она отступилась только когда мигрень сдавила ей виски. Побежденная болью и усталостью, она решила поспать, чтобы обрести во сне немного так не хватавших ей сил. К тому же, когда вас пожирает любопытство, сон — лучший способ выиграть время. — Пушечные выстрелы вырвали ее из сна и бросили к иллюминатору, задыхающуюся, ожидающую увидеть атакующего врага. Но это оказались прощальные залпы фрегатов, эскортировавших «Волшебницу» до этого места. Кифера исчезла. Солнце садилось, и оба исполнивших свою миссию военных корабля разворачивались, чтобы вернуться на Корфу. Дальше они не могли идти без риска оскорбить султана, так плохо расположенного к Франции. Впрочем, английские крейсеры проявляли такое же благоразумие, чтобы окончательно не испортить довольно натянутые отношения между их правительством и Высокой Портой. В нормальных условиях «Волшебница моря» могла бы теперь без помех добраться до Константинополя… если бы ее владелец не решил прервать путешествие в Пирее, откуда он направится к берегам Африки.
Эта африканская история волновала Марианну еще больше, чем ее собственное положение. О'Флаерти проговорился, что Язон собирается, если только Марианна правильно поняла, отправиться в бухту Биафра, чтобы взять там груз невольников. Однако просто невозможно, чтобы это было правдой. Посещение Венеции имело для Язона только одну цель: найти ту, которую он надеялся назвать однажды своей женой, и забрать ее с собой в Чарлстон. И это должно было стать путешествием возлюбленных, почти свадебным путешествием.
Невозможно себе представить, чтобы плавание на борту невольничьего корабля могло понравиться молодой женщине, и ни один мужчина, достойный этого имени, не позволил бы себе так поступить с любимой женщиной. Тогда… что же?
Она вдруг вспомнила о том, что сказал ей сам Язон в первый день их путешествия: Лейтон не поедет с ними до самой Америки, он высадит его где-то по пути. Может быть, только мрачного доктора ждали в Старом Калабаре… или Язон просто не посмел сказать ей всю правду? Его с Лейтоном связывала не дружба, во всяком случае, не только дружба. Дело в другом! И дай Бог, чтобы это не было сообщничеством…
По мере того как день угасал и уступал место ночи, Марианна ждала О'Флаерти с растущим нетерпением. Неспособная удержаться на месте, она металась по каюте, непрерывно спрашивая у Агаты время. Но лейтенант не появлялся, и когда молодая женщина хотела послать горничную за новостями, она обнаружила, что стала пленницей. Дверь каюты оказалась запертой снаружи! Началось новое ожидание, нервное, полное тревоги и все более мучительное по мере того, как проходили часы.
Лейтенант не явился. С напряженными до Предела нервами Марианна готова была рвать и метать, чтобы разрядить гнев и страх, неизвестно почему охватывавшие ее, но, подобно диким животным, она ощущала приближение новой опасности.
Она пришла, когда уже близился рассвет, со щелканьем ключа в замке и внезапным появлением Джона Лейтона в сопровождении группы матросов, среди которых Марианна увидела Арройо с фонарем в руке. Вопреки обыкновению врач был вооружен до зубов, и необычайное выражение торжества, которое ему не удавалось скрыть, горело на его оживленном лице, придавая ему зловещий вид. Видимо, он переживал сейчас великий момент его жизни, долгожданный момент.
Марианна прореагировала мгновенно. Схватив утренний капот и вскочив с койки, она закричала:
— Кто вам позволил войти ко мне и привести этих людей?
Уходите немедленно!
Не обратив никакого внимания на ее слова, Лейтон сделал несколько шагов вперед, тогда как матросы остались у двери, просовывая головы внутрь, жадными глазами осматривая изящный уют этого женского гнездышка.
— Я удручен тем, что вынужден побеспокоить вас, — сказал доктор насмешливым тоном, — но я пришел просить уйти именно вас! Вы должны немедленно покинуть корабль.
Шлюпка ждет вас…
— Покинуть корабль? Ночью? Вы сошли с ума! Покинуть… а куда прикажете плыть?
— Куда хотите! Мы в Средиземном море, а не в океане. Какая-нибудь земля окажется не очень далеко, и ночь скоро кончится.
Собирайтесь!
Не шевельнувшись, Марианна скрестила руки на груди, запахнув при этом повыше батистовый пеньюар, и смерила доктора надменным взглядом.
— Позовите капитана! — сказала она. — Пока я не услышу это из его уст, я не тронусь с места.
— В самом деле?
— В самом деле. Вы не имеете права, доктор, отдавать приказы на этом корабле. Особенно приказы такого рода.
Улыбку Лейтона окрасила изрядная доля желчи.
— Я сожалею, — сказал он с учтивостью, — но это приказ именно капитана. Если вы не хотите, чтобы вас силой отвели в шлюпку, вам необходимо немедленно подчиниться. Так что, повторяю, собирайтесь. Другими словами, наденьте платье, плащ, все что хотите, только быстро! Естественно, — добавил он, окинув взглядом каюту, — ни о ваших чемоданах, ни о… драгоценностях не может быть и речи! С ними вам нечего делать в море, и они только напрасно перегрузят лодку…
Наступила тишина, которую Марианна использовала, чтобы обдумать подлинный смысл этих невероятных слов. Ее собрались выбросить в море, предварительно обокрав, как одинокого путника в лесу? Что бы это все могло значить? Немыслимо, оскорбительно и непостижимо, чтобы Язон вдруг решил избавиться от нее глухой ночью, лишив ее всего имущества, и к тому же выбрал Лейтона исполнителем его воли! Это не похоже на него… ведь это не может быть на него похоже? Но, задав себе этот вопрос, молодая женщина ощутила сомнение. После всего… разве в памятную ночь ее свадьбы с Франсисом Кранмером Язон Бофор не покинул Селтон-Холл, унося с собой все состояние Марианны?
Видя, что Лейтон проявляет признаки нетерпения, она набросилась на него. — Я думала, что этот корабль — честный корсар, — сказала она с величайшим презрением, — но оказалось, что он корабль пиратский! Вы всего лишь воришка, доктор Лейтон, и худшего рода, один из тех, кто не брезгует ничем и не задумываясь нападает с целой бандой на женщину!.. Раз это так, я не в состоянии что-нибудь сделать! Собирайся, Агата, если только этот господин соизволит сказать, что мы имеем право взять с собой.
— Позвольте! — вмешался Лейтон с любезностью, в которой чувствовалась дикая радость. — И речи быть не может, чтобы горничная сопровождала вас! Что делать камеристке в шлюпке? От нее будет не больше пользы, чем от украшений, не правда ли?
Тогда как здесь она принесет некоторую! Однако… вы, кажется, удивлены? Неужели я действительно забыл предупредить вас, что вы отправитесь одна… совершенно одна? Прошу за это прощения у вашего светлейшего сиятельства!
Затем, внезапно изменив тон:
— Ну-ка, давайте! Мы и так уже потеряли слишком много времени! Унесите ее!
— Подонок! — вне себя закричала Марианна. — Я запрещаю касаться меня!.. На помощь!.. Помогите!..
Но люди уже ворвались в каюту. В одно мгновение она превратилась в подлинный ад. Окруженная горящими как угли глазами, дышащими ромом ртами и жадными руками, которые под удобным предлогом с явным вожделением ощупывали ее тело, Марианна мужественно пыталась сопротивляться, возбужденная криками и стонами Агаты, которую двое матросов бросили на опустевшую койку, в то время как третий сорвал с нее ночную рубашку. Упитанное тело маленькой камеристки блеснуло на мгновение, прежде чем рухнуть в зыбкую темноту занавесок под тяжестью мужчины, который обнажил ее и, поощряемый товарищами, стал неистово насиловать.
Что касается Марианны, то, несмотря на сопротивление, ей заткнули рот кляпом и потащили к выходу.
— Видите, что значит быть неблагоразумной! — лицемерно посочувствовал Лейтон. — Вы заставили нас применить силу. Тем не менее я надеюсь, что вы воздадите мне должное за то, что я спас вас от аппетитов моих людей, когда я вполне мог позволить обойтись с вами так же, как и с вашей субреткой. Видите ли, княгиня, эти бравые ребята не особенно любят вас. Они обвиняют вас в том что вы превратили их капитана в жалкого, безвольного труса. Но это не отбило у них желания полакомиться нежной плотью такой знатной дамы. Так что поблагодарите меня, вместо того чтобы вести себя как дикая кошка! Ну-ка, живей, молодцы!
Если бы ярость могла убивать, негодяй упал бы бездыханным или же сама Марианна покончила счеты с жизнью. Окончательно выйдя из себя из-за слабеющих стонов Агаты, чувствуя, что готова лишиться разума, видя происходящее, молодая женщина стала так сопротивляться, что, прежде чем донести ее до наружного трапа, ей пришлось связать руки и ноги. Там с помощью пропущенной под мышками веревки ее бесцеремонно спустили в тихо покачивающуюся у борта лодку. При этом она так ударилась о скамейку, что не смогла удержать стон боли. Удерживавший лодку трос перерубили ударом топора. Зыбь сейчас же отнесла ее от борта. Высоко вверху Марианна заметила высунувшиеся головы и услышала насмешливый голос Лейтона, прокричавшего:
— Счастливого плавания, ваше светлейшее сиятельство! Вам не составит ни малейшего труда освободиться: веревки не завязаны.
И если вы умеете грести, на дне лодки есть весла. Что касается ваших слуг и друзей, не беспокойтесь, я позабочусь о них!..
С горящей головой, связанная и с ноющей от удара спиной, Марианна увидела, как бриг обогнал ее лодку, слегка повернул и стал быстро удаляться.
Вскоре перед ее расширившимися, полными слез глазами проплыли изящные освещенные окна кормовой надстройки, а над ними три сигнальных фонаря. Затем, изменив галс, корабль решительно направился в другом направлении. Мало-помалу величественная пирамида парусов уменьшилась, стала таять в ночи, пока не превратилась в едва заметный силуэт на звездном небе.
Только тогда Марианна поняла, что она осталась одна посреди огромного моря, брошенная без всяких средств к существованию, почти без одежды, хладнокровно обреченная на смерть, если только не произойдет какое-нибудь чудо.
За горизонтом исчез корабль, уносивший ее последних Друзей, корабль человека, которого она любила, которому посвятила жизнь, человека, еще недавно клявшегося, что он любит ее больше всего.
ГЛАВА IV. САФО
Как ее насмешливо предупредил Лейтон, Марианне не составило труда освободить руки, ноги и рот. Но, кроме слабого утешения ощутить себя свободной в движениях, она обнаружила, что ее положение не намного улучшилось.
Вокруг нее море было пусто. Только мрак, мрак, который сгущается перед рассветом. Она стала мерзнуть: тонкая батистовая рубашка и легкий капот плохо защищали от утреннего холода. Белый туман поднимался вокруг нее, плотный, пронизывающий, очень сырой. На дне лодки она нащупала весла, но куда направиться в такую темень и туман? Она с детства умела грести, но она понимала, что гребля при отсутствии всякого ориентира будет напрасной тратой сил. Единственное, что ей оставалось, это дождаться дня. Так что, по возможности укутавшись в свою скудную одежку, она съежилась на дне лодки и пустила себя по воле волн, глотая слезы и стараясь не думать, чтобы окончательно не потерять мужество, о тех, кого она оставила на проклятом корабле: Жоливале и Гракхе в оковах, Агате в руках пьяных матросов и… Язоне! Один Бог знает, что происходит с Язоном в этот час. Разве не сказал О'Флаерти, что он во власти демона?
Из того, что этот негодяй Лейтон с кучкой бандитов был полновластным хозяином на борту, следовало, что корсара тоже захватили и заперли… или еще хуже! Что касается веселого лейтенанта-ирландца, он, вероятно, разделил судьбу капитана…
Чтобы не слишком много думать о них, а также чтобы помочь им, если еще было время, Марианна принялась истово молиться.
Она умоляла Всевышнего помочь ее друзьям и также ей самой, оставленной среди моря без другой защиты, кроме лодки, нескольких метров батиста, ее мужества и любви к жизни. В конце концов сон сморил ее.
Когда она проснулась, оцепеневшая от холода, в сыром от тумана белье, с болью в спине, день уже наступил, но солнце еще не взошло. Туман рассеялся. Небо, голубое над головой, на востоке порозовело. Раскинувшееся насколько глаз хватает море, без единого паруса или клочка земли, было гладким, спокойным. Почти не ощущалось дуновения ветра.
Разминая онемевшие члены, Марианна старалась по возможности хладнокровнее обдумать свое положение. Она пришла к заключению, что при всей трагичности оно не было безнадежным.
Она могла приблизительно следовать курсом корабля Язона. В детстве среди всего прочего ее обучали и географии, ибо тетушка Эллис стремилась дать ей возможно лучшее образование. И география, такая, какой ее изучали в Англии, этом морском королевстве, составляла часть его. Она старалась изо всех сил, часами вырисовывая реки, горы и острова на наводящих тоску картах, бранясь про себя, потому что на дворе была хорошая погода и она сто раз предпочла бы использовать эту хорошую погоду для скачки по лесу на Гарри, ее любимом пони. И также немножечко потому, что она не особенно любила рисовать.
Но из глубины теперешнего несчастья она послала мысленную признательность тени своей тетки, ибо благодаря ее предусмотрительности она могла установить, конечно приблизительно, место, где она находилась: где-то возле Киклад, этого созвездия островов, которые делают из Эгейского моря нечто вроде земного Млечного Пути. Так что, направившись к востоку, Марианна могла встретить один из этих островов довольно скоро. А может быть, ей попадутся рыбаки. Ведь это не был, как сказал отвратительный Лейтон, безбрежный океан, где смерть неминуема.
Чтобы согреться, равно как и чтобы приблизить спасение и действенно бороться со страхом, охватывавшим ее в этом безграничном одиночестве, Марианна достала со дна весла, вставила их в уключины и начала энергично грести. Лодка была тяжелая, весла, сделанные для мозолистых матросских рук, а не для нежных женских, тоже, но в физической трате сил покинутая нашла своеобразное утешение.
Вокруг нее море было пусто. Только мрак, мрак, который сгущается перед рассветом. Она стала мерзнуть: тонкая батистовая рубашка и легкий капот плохо защищали от утреннего холода. Белый туман поднимался вокруг нее, плотный, пронизывающий, очень сырой. На дне лодки она нащупала весла, но куда направиться в такую темень и туман? Она с детства умела грести, но она понимала, что гребля при отсутствии всякого ориентира будет напрасной тратой сил. Единственное, что ей оставалось, это дождаться дня. Так что, по возможности укутавшись в свою скудную одежку, она съежилась на дне лодки и пустила себя по воле волн, глотая слезы и стараясь не думать, чтобы окончательно не потерять мужество, о тех, кого она оставила на проклятом корабле: Жоливале и Гракхе в оковах, Агате в руках пьяных матросов и… Язоне! Один Бог знает, что происходит с Язоном в этот час. Разве не сказал О'Флаерти, что он во власти демона?
Из того, что этот негодяй Лейтон с кучкой бандитов был полновластным хозяином на борту, следовало, что корсара тоже захватили и заперли… или еще хуже! Что касается веселого лейтенанта-ирландца, он, вероятно, разделил судьбу капитана…
Чтобы не слишком много думать о них, а также чтобы помочь им, если еще было время, Марианна принялась истово молиться.
Она умоляла Всевышнего помочь ее друзьям и также ей самой, оставленной среди моря без другой защиты, кроме лодки, нескольких метров батиста, ее мужества и любви к жизни. В конце концов сон сморил ее.
Когда она проснулась, оцепеневшая от холода, в сыром от тумана белье, с болью в спине, день уже наступил, но солнце еще не взошло. Туман рассеялся. Небо, голубое над головой, на востоке порозовело. Раскинувшееся насколько глаз хватает море, без единого паруса или клочка земли, было гладким, спокойным. Почти не ощущалось дуновения ветра.
Разминая онемевшие члены, Марианна старалась по возможности хладнокровнее обдумать свое положение. Она пришла к заключению, что при всей трагичности оно не было безнадежным.
Она могла приблизительно следовать курсом корабля Язона. В детстве среди всего прочего ее обучали и географии, ибо тетушка Эллис стремилась дать ей возможно лучшее образование. И география, такая, какой ее изучали в Англии, этом морском королевстве, составляла часть его. Она старалась изо всех сил, часами вырисовывая реки, горы и острова на наводящих тоску картах, бранясь про себя, потому что на дворе была хорошая погода и она сто раз предпочла бы использовать эту хорошую погоду для скачки по лесу на Гарри, ее любимом пони. И также немножечко потому, что она не особенно любила рисовать.
Но из глубины теперешнего несчастья она послала мысленную признательность тени своей тетки, ибо благодаря ее предусмотрительности она могла установить, конечно приблизительно, место, где она находилась: где-то возле Киклад, этого созвездия островов, которые делают из Эгейского моря нечто вроде земного Млечного Пути. Так что, направившись к востоку, Марианна могла встретить один из этих островов довольно скоро. А может быть, ей попадутся рыбаки. Ведь это не был, как сказал отвратительный Лейтон, безбрежный океан, где смерть неминуема.
Чтобы согреться, равно как и чтобы приблизить спасение и действенно бороться со страхом, охватывавшим ее в этом безграничном одиночестве, Марианна достала со дна весла, вставила их в уключины и начала энергично грести. Лодка была тяжелая, весла, сделанные для мозолистых матросских рук, а не для нежных женских, тоже, но в физической трате сил покинутая нашла своеобразное утешение.