Бенцони Жюльетта. Ты, Марианна

   На этом морском перекрестке, где кипение старой Европы встречалось с тишиной Азии, величие триединого города стало подавляющим. Сюда входили, как в пещеру Али-Бабы, не зная больше, чем восхищаться и на что смотреть глазами, ослепленными блеском и светом. Но пылкая жизнь в этом горниле, где сплавились целые цивилизации, сейчас же хватала вас за горло и похищала.
   Держась за поручни полуюта, рядом с пресыщенным и смотрящим без удивления сэром Джемсом, Марианна пожирала глазами открывшийся перед ней громадный порт, чья синева простерлась между двумя мирами.
   Слева, у набережных Стамбула, сгрудились османские суда, пестрые и живописные, прямо у лестниц Галаты выстроились корабли Запада: черные суда генуэзцев, англичан, голландцев, чьи цветные флаги на голых мачтах напоминали плоды, забытые нерадивым садовником.
   На берегу толпился люд, прямо или косвенно связанный с морем: матросы, чиновники, рассыльные, писцы, агенты купцов или посольств, носильщики, грузчики, торговцы и трактирщики, среди которых двигались воинственные фигуры янычар в высоких фесках и портовых полицейских.
   Буксируемый баркасами с яростно гребущими гребцами, фрегат величественно прибыл на место якорной стоянки, когда от берега отчалила шлюпка с английскими моряками в кожаных шляпах и направилась к нему. На корме ее стоял со скрещенными на груди руками очень высокий, худощавый блондин, крайне элегантный, в развевающемся просторном светлом плаще.
   При виде его сэр Джеме от изумления поперхнулся.
   — По… позвольте… но ведь это же посол!
   Вырванная из мечтательного созерцания, Марианна вздрогнула.
   — Что вы сказали?
   — Что у наших двух молодчиков оказалась более длинная рука, чем я мог предположить, мое дорогое дитя, потому что это лорд Стратфорд Кэннинг собственной персоной направляется к нам!
   — Это значит… что он сам явился арестовать беднягу грека за то, что он позволил себе немного потрясти поганого архитектора?
   — Невероятно… но похоже, что так! Мистер Спенсер, — обратился он к своему помощнику, — загляните в трюм, там ли еще пленник? Если да, то бросьте его в воду, но заставьте исчезнуть!
   Иначе я больше не отвечаю за него. Надеюсь, что цепи соответственно подготовлены?
   — Будьте спокойны, милорд, — улыбнулся молодой человек. — Я лично проследил за этим.
   — Тогда, — заключил моряк, незаметно вытирая лоб под треуголкой, — остается только принять получше его превосходительство. Нет, не уходите, дорогая, — добавил он, удерживая Марианну, которая уже собралась на попятную, — будет лучше, если вы побудете со мной. Возможно, вы понадобитесь мне, и, кроме того, он же видел вас!
   Действительно, взгляд посла был устремлен к стоявшей на полуюте группе, и Марианна в своем ярком наряде, безусловно, выделялась среди других.
   Смирившись, она смотрела на приближающегося дипломата, удивляясь его молодости. Высокий рост и подтянутость не добавляли лет его, бесспорно, юношескому лицу. Сколько же могло быть лорду Кэннингу? Двадцать четыре, двадцать пять? В любом случае не больше! А какой он красивый!.. Черты его лица вполне подошли бы греческой статуе. Только рот, тонкий и поджатый, да немного выступавший вперед подбородок принадлежали Западу. В глубоко сидевших глазах под протокольной холодностью дипломата проглядывала мечтательная душа поэта.
   Едва шлюпка подошла к кораблю, как он бросился на веревочную лестницу и взобрался по ней с ловкостью человека, занимающегося спортом, и, когда взошел наконец на полуют, Марианна могла констатировать, что вблизи он еще более соблазнительный, чем издали. От него, его манер и серьезного голоса исходило странное очарование.
   Однако когда ее взгляд впервые скрестился со взглядом красавца дипломата, молодая женщина внезапно ощутила, что находится перед лицом опасности. У этого человека были твердость, блеск и чистота клинка дамасской стали. Даже в его безукоризненной учтивости чувствовалось что-то непреклонное. Впрочем, едва обменявшись с коммодором полагающимися любезностями, он повернулся к молодой женщине и, не ожидая представления сэром Джемсом, очень почтительно поклонился и заявил совершенно спокойным тоном:
   — Вы видите меня, сударыня, очарованного возможностью приветствовать наконец ваше светлейшее сиятельство. Вы настолько задержались, что мы почти не надеялись больше на ваше прибытие. Стоит ли говорить, что лично я одновременно и счастлив, и наконец спокоен?
   Никаких следов иронии в этих словах, и Марианна выслушала их без удивления, ибо внутренне уже ждала этого с того момента, как увидела посла. Она ни секунды не верила, что такая важная особа беспокоится из-за простого греческого слуги…
   Тем временем сэр Джеме, считая это недоразумением, разразился смехом.
   — Светлейшее сиятельство? — воскликнул он. — Дорогой Кэннинг, я боюсь, что вы допускаете странную ошибку… Госпожа…
   — ..княгиня Сант'Анна, столь же чрезвычайная, как и тайная посланница Наполеона! — спокойно закончил Кэннинг. — Я буду удивлен, если она станет отрицать это: такая знатная дама не опустится до лжи!
   Под проницательным взглядом посла Марианна почувствовала, как запылали ее щеки, но не отвела глаза. Наоборот, она с таким же спокойствием смотрела на своего врага.
   — Это правда, — признала она, — я та, кого вы ждали, милорд! Могу ли я хотя бы узнать, как вы нашли меня?
   — О мой Бог, совсем просто… На рассвете меня разбудили два забавных субъекта, требовавших не знаю какого наказания за не помню какой проступок в отношении одного из них слуги некой молодой дамы, столь же благородной, как и необычной, внезапно возникшей из вод Эгейского моря туманной ночью. Дело этих джентльменов меня интересовало мало… а вот восторженное описание знатной дамы очень заинтриговало: оно в точности соответствовало уже давно полученному предупреждению. И когда я увидел вас, сударыня, последние сомнения исчезли: ведь я знал, что мне придется иметь дело с одной из самых красивых женщин Европы!
   Это был не комплимент, а простая констатация очевидного. На что Марианна лишь грустно улыбнулась.
   — Хорошо, — сказала она, вздохнув, — отныне вы уверены в успехе вашего предприятия, лорд Кэннинг! Простите меня, сэр Джеме, — добавила она, внезапно поворачиваясь к старому другу, выслушавшему этот невероятный обмен словами с изумлением, которое мало-помалу сменилось грустью, — но я не могла сказать вам всю правду. Требовалось, чтобы я любой ценой попала сюда, и, если я обманула ваше гостеприимство, подумайте, что сделала это во имя долга, более высокого, чем я.
   — Посланница Наполеона! Вы!.. Что бы подумала об этом ваша бедная тетушка?
   — Откровенно говоря, я не знаю, но хочу верить, что она не прокляла бы меня. Видите ли, тетушка Эллис всегда знала, что в один прекрасный день французская кровь во мне заявит свои права.
   Она сделала все, чтобы избежать этого, но она была готова к неизбежному! Теперь, ваше превосходительство, — продолжала она, обращаясь к Кэннингу, — не скажете ли вы, что вы собираетесь делать? Я не думаю, что ваша власть позволит вам арестовать меня: это столица Османской империи, и у Франции здесь есть посольство, как и у Англии… не больше, но и не меньше. Вы могли арестовать меня в пути, как это пыталось сделать ваше адмиралтейство возле Корфу, теперь это невозможно…
   — Меня это ничуть не беспокоит. Действительно, мы в турецких водах… Однако на палубе этого корабля мы находимся в Англии: мне достаточно задержать вас здесь!
   — Это значит?..
   — Что вы не сойдете на землю. Вы, сударыня, пленница Соединенного Королевства. Конечно, вам не сделают ничего плохого: просто коммодору Кингу придется запереть вас в вашей каюте и выставить охрану на те несколько часов, что он останется в порту.
   Завтра утром он поднимет паруса, чтобы отвезти вас под строгим надзором в Англию… где вы явитесь самой ценной и самой очаровательной заложницей! Вы поняли, сэр Джеме?
   — Понял, ваше превосходительство! Приказ будет исполнен!
   Почувствовав головокружение, Марианна закрыла глаза. Все кончено! Она потерпела крушение у самой цели, на самом глупом подводном камне: злобе двух мстительных буржуа! Но гордость превозмогла слабость и вдохнула в нее силы. Широко открыв сверкающие гневом и едва сдерживаемыми слезами глаза, она устремила их на прекрасное лицо посла.
   — А вы не злоупотребляете своими правами, милорд?
   — Ничуть, сударыня! Наоборот, это справедливо, ведь мы в состоянии войны! Желаю вам счастливого возвращения в страну, которая, может быть, осталась для вас в какой-то степени дорогой!
   — Именно в какой-то, милорд… и весьма сомнительной! Прощайте! Теперь же, сэр Джеме, исполните свой долг и заприте меня!
   Повернувшись спиной к послу, она взглянула на замкнутое лицо коммодора и потеряла последнюю надежду. Как она и предполагала, попав на палубу «Язона», Джеме Кинг никогда не станет выбирать между долгом и чувствами… Может быть, к этому еще добавилась вполне естественная обида за то, что его обманули и поймали в ловушку старинной дружбы!..
   Марианна со вздохом отвернулась, бросив последний взгляд на недоступный город. И в этот момент она увидела «Волшебницу моря»…
   Подумав, что это иллюзия, рожденная отчаянным желанием вновь увидеть ее, молодая женщина заколебалась и неверной рукой провела по глазам, боясь при этом уничтожить чудесный мираж. Но она не ошиблась: это действительно был бриг Язона.
   Он мягко покачивался в нескольких кабельтовых, рядом с набережной, удерживаемый цепями, как собака на поводке. С огромной радостью, мгновенно охватившей ее и поднявшейся от сердца к сжавшемуся спазмой горлу, Марианна узнала себя в статуе на носу брига. Сомнения не могло быть: Язон здесь, в этом порту, куда он, однако, не хотел идти и о котором она, брошенная в море, мечтала как о земле обетованной…
   Но как он смог сюда добраться?
   — Вы идете, сударыня?
   Ледяной голос сэра Джемса напомнил ей о действительности. Она не могла больше свободно помчаться к любимому. И чтобы окончательно убедить ее в этом, по бокам ее появились два вооруженных моряка. Отныне она политическая заключенная… и никто больше.
   Растерявшись, она бросила на бесстрастного офицера затравленный взгляд.
   — Куда вы меня ведете?
   — Но… в вашу каюту! Ваше… светлейшее сиятельство будет там охраняться, как и предупредил лорд Кэннинг. Не думаете же вы, что вас закуют в цепи? Дама заслуживает уважения… даже если она служит Бонапарту!
   Она отвернулась, чтобы он не увидел, как она побледнела. Недавний снисходительный друг исчез навсегда. Он уступил место чужаку, английскому офицеру, слепо исполнявшему свой долг, даже если этот долг заставлял его стать тюремщиком. И Марианна не была уверена, что в горечи разочарования он не жалел о невозможности обращаться с ней гораздо строже.
   — Нет, сэр Джеме, — ответила она наконец, — я так не думала. Но мне очень хочется, чтобы вы не хранили ко мне злобу!
   Бросив последний взгляд на бриг, на котором не замечалось никаких признаков жизни, она позволила отвести себя и вошла в каюту.
   Скрип поворачиваемого в замке ключа рашпилем прошелся по ее нервам, и тут же раздался стук приставленного к ноге оружия.
   Отныне моряки, по меньшей мере пока не выйдут в открытое море, будут бдительно сторожить у ее двери. Англия так просто не выпустит из рук друга Наполеона!..
   Она медленно подошла к окну, открыла его, выглянула наружу и нашла подтверждение тому, что она уже знала: расположенная рядом с апартаментами капитана, ее каюта находилась очень высоко над водой. Может быть, в своем отчаянии она все-таки могла бы решиться на рискованный прыжок, чтобы избавиться вопреки всему от уготованной ей судьбы и своих стражей, но даже это последнее средство нельзя было использовать: вокруг их корабля, как, впрочем, и вокруг других, вода была закрыта мозаикой всевозможных лодок и суденышек, которые, как цыплята к наседке, жались к большим судам, занимаясь куплей-продажей, а главным образом перевозом на оба берега гигантского порт «.
   Разочаровавшись, она вернулась к койке, упала на нее и… обнаружила, что простыни и покрывало исчезли. Видимо, сэр Джеме решил ничего не оставлять на волю случая и лишить ее малейшего шанса!
   С некоторой горечью она подумала о Теодоросе, который сейчас должен быть далеко. Он как раз вовремя использовал преступную снисходительность коммодора к оставшейся в его памяти маленькой Марианне, к которой теперь никто не придет, чтобы сломать клетку и дать птичке улететь.
   Грек достиг цели своего путешествия. Для нее единственным, но слабым утешением осталось сознание, что хоть данную на Санторине клятву она не нарушила. В атом отношении она могла чувствовать себя свободной — , но только в этом!
   Часы жаркого дня пробегали с давящей монотонностью все быстрее и быстрее. Все меньше времени оставалось пленнице провести в Константинополе! И близость» Волшебницы» делала его неумолимый бег еще более безжалостным.
   Скоро, когда наступит новый день, английский фрегат поднимет паруса и повезет княгиню Сант'Анна к мрачной неизвестности, затерянной в британских туманах, которая даже не будет иметь привлекательности опасности. Просто ее запрут в каком-нибудь медвежьем углу, вот и все! Может быть, чтобы забыть о ней, если Наполеон не станет проявлять беспокойство…
   Пронзительные крики муэдзинов, призывающие толпу к молитве, раздались с заходом солнца. Затем наступила ночь. Шумная жизнь порта постепенно утихала и замерла, тогда как на кораблях зажглись сигнальные огни. Подул холодный северный ветер, который, попадая в каюту, заставил дрожать Марианну, но она не могла закрыть окно, ибо, выглядывая из него, еще различала неясные очертания бушприта корабля Язона.
   Вошел с зажженным канделябром матрос, за ним другой с подносом. Они молча поставили принесенное на стол. Очевидно, они получили строгие инструкции. Их лица были до такой степени лишены выражения, что напоминали друг друга, и они ретировались так быстро, что Марианна не успела ни слова сказать, ни шелохнуться.
   Она равнодушно посмотрела на стол. Как мало значили для нее и еда, и свет! Любой комфорт в тюрьме не изменит ее неизбежности.
   Тем не менее, когда она почувствовала жажду, она налила чашку чая, выпила и хотела налить вторую, когда глухой удар заставил ее вздрогнуть и обернуться. Что-то покатилось по ковру…
   Нагнувшись, она увидела простой камень, перевязанный тонким шпагатом, тянувшимся из окна.
   С бьющимся сердцем она потянула к себе шпагат, сначала медленно, затем быстрее. Шпагат выбирался, выбирался и закончился узлом, за которым оказался толстый канат. Сразу сообразив, что это значит, и охваченная безумной радостью, она поднесла к губам грубую пеньку и поцеловала как ангела-освободителя. Значит, у нее был еще друг?
   Быстро задув свечи, она вернулась к окну и выглянула. Внизу, в густой тени набережной, она как будто заметила человеческую фигуру, но не стала отвлекаться бесполезными вопросами: время не ждало, а она так спешила убежать! Подойдя к двери, она приложила к створке ухо и прислушалась. Глубокая тишина окутывала корабль. Слышалось только легкое поскрипывание его корпуса, когда он покачивался на воде порта. Часовые, возможно, уснули, так как с их стороны тоже не доносилось ни малейшего шума.
   В свою очередь, стараясь избежать его, Марианна крепко привязала конец каната к ножке койки, затем с трудом вылезла через довольно узкое окно. Она тут же ощутила, как под невидимой рукой натянулся канат, и потихоньку начала спускаться, стараясь не смотреть в открывшуюся у нее под ногами темную бездну и находя точки опоры на выступах корабля. К счастью, все окна кормовой надстройки были закрыты. Видимо, офицеры отправились на берег, чтобы вовсю использовать единственный свободный вечер.
   Спуск казался ей бесконечным и мучительным. Покрытые ссадинами руки горели, но внезапно она ощутила, что ее подхватили и крепко держат.
   — Отпустите канат! — прошептал голос Теодороса. — Вы уже на месте!
   Она послушалась и опустилась на дно небольшой лодки, стараясь в темноте найти руку грека, чья гигантская фигура нависла над ней.
   Такое чудесное избавление от плавучей тюрьмы переполнило ее признательностью, которую она не могла выразить, пытаясь одновременно обрести дыхание и найти слова, могущие передать ее чувства.
   — Я считала, что вы далеко… — прошептала она, — а вы тут!
   Вы пришли мне на помощь! О, благодарю… благодарю! Но как вы догадались? Как узнали?
   — Я не догадался, просто я видел. Когда приехал высокий англичанин, я как раз покинул корабль и спрятался на стоявшей рядом шаланде, чтобы осмотреться и выбрать дальнейший путь. Это позволило мне наблюдать за тем, что произошло на фрегате, и, когда матросы с ружьями повели тебя, как преступницу, я понял, что что-то случилось. Они узнали, кто ты на самом деле?
   — Да. Кокрель и Фостер пришли жаловаться и подробно описали меня.
   — Я должен был убить его! — проворчал Теодорос. — Но не будем задерживаться здесь. Надо уходить подальше, и как можно скорей.
   Он схватил весла, развернул лодку и направился к чистой воде.
   — Мы обогнем Галату и пристанем возле мечети Килиджи-Али, там место спокойное и французское посольство недалеко!
   Он мощно налег на весла, и лодка понеслась, когда Марианна остановила его, взяв за руку. Там, совсем близко, из черной воды возникли очертания брига. На нем горел только один сигнальный фонарь, и на полубаке виднелся рассеянный свет, больше ничего.
   — Я хочу попасть туда! — сказала Марианна.
   — Туда? На этот корабль? Ты с ума сошла! Что тебе там надо?
   — Он принадлежит одному другу… очень дорогому, которого я считала погибшим. Это тот, где мятеж едва не стоил мне жизни… но я должна туда пойти!
   — А кто тебе сказал, что он все еще не в руках мятежников?
   Тебе действительно надо попасть в город, или ты хочешь получить новые неприятности? Неужели ты не устала от всех передряг?
   — Если бы он был по-прежнему в руках бунтовщиков, он не стоял бы здесь! Захвативший его человек не намеревался плыть в Константинополь! Прошу вас, Теодорос, отвезите меня на этот корабль! Для меня это очень важно! Тем более важно, что я уже не верила, что когда — нибудь вновь увижу его!
   Натянутая, как тетива лука, она изо всех сил пыталась убедить его, и совсем тихо, словно стыдясь требовать после того, что он сделал для нее, она добавила:
   — Если вы не хотите, я все-таки доберусь туда… вплавь! Здесь близко!
   Наступило молчание. Грек сложил весла и, опустив голову, задумался, тогда как лодка тихо плыла по инерции. Наконец он спросил:
   — Так это человек, которого зовут Язон?
   — Да… это он!
   — Ладно! В таком случае я буду сопровождать тебя, и да поможет нам Бог!
   Лодка снова заскользила по воде и вскоре оказалась в густой тени брига.
   Исходя нетерпением, Марианна стала ощупывать борт корабля н поисках чего-нибудь, что позволило бы ей подняться на него.
   — Не крутись! Ты перевернешь нас! — проворчал грек, глаза которого, похоже, как у кошки, видели ночью так же хорошо, как и днем. — У выхода на наружный трап висит веревочная лестница.
   Друг за дружкой они молча взобрались по лестнице и соскользнули на пустынную палубу. Сердце у Марианны колотилось отчаянно. Все было и знакомым, и чужим. Палуба утратила свою безукоризненную чистоту. Ее загромождали всевозможные предметы, медные части не блестели, снасти свисали, тихо покачиваясь на ночном ветерке. И затем эта тишина…
   Она не могла объяснить видимое запустение корабля. Кто-нибудь придет… матрос… Крэг О'Флаерти, первый помощник или еще ее старый друг Аркадиус, без которого она почти так же страдала, как и без самого Язона! Но нет! Никого! Ничего, кроме видневшегося впереди света, к которому Теодорос сделал один осторожный шаг, затем другой… и вдруг быстро попятился под защиту грот-мачты. Из люка показались двое мужчин с длинными ружьями в руках. По их красно-синей одежде, по высоким белым фескам, по сверкающему Оружию и свирепым физиономиям Марианна и ее спутник сразу узнали янычар.
   — Они охраняют корабль, — шепнул Теодорос, — значит, экипажа здесь нет.
   — Возможно, но это не значит, что и хозяина нет. Пустите меня посмотреть…
   Неспособная больше выносить эту неизвестность, объятая необъяснимым страхом и тем ощущением ненормальности, которое уже поразило Теодороса, она тенью скользнула вдоль рубки с сорванной дверью и взобралась на полуют, стараясь не попадать на освещенные единственным фонарем места.
   В порыве надежды она бросилась к двери кают-компании, чтобы открыть ее и проникнуть в помещение капитана. Но перед ней она остановилась, в недоумении глядя на прибитые крест — накрест доски и большие красные восковые печати, напоминавшие пятна крови.
   Тогда она осмотрелась кругом, увидев то, что раньше ускользнуло от ее глаз из-за слабого освещения. Следы боя виднелись повсюду: обломки дерева, осколки металла, разбитые мушкеты, дырки от пуль и… темные потеки, зловеще расходившиеся вокруг штурвала!
   Так, в одно мгновение, надежда оставила ее.
   Больше нечего ждать, нечего искать! Прекрасный бриг Язона стал теперь кораблем — призраком, обезображенной тенью того, чем он был. Кто-то, безусловно, отбил его у мятежников, но этот кто-то не был Язоном, не мог быть им, иначе почему эти следы, почему такие печати? Может быть, берберийский пират… или османский рейс встретил в открытом море плохо управляемую неопытными руками бандитов Леитона «Волшебницу», и она стала легкой добычей…
   Угнетенный мозг Марианны легко читал трагедию корабля в оставшихся мрачных следах. Все здесь кричало о проигранном бое «, несчастье и смерти, все, вплоть до этих равнодушных солдат, охраняющих плавучий призрак, ибо, несмотря на все, он был собственностью какого-то нотабля.
   Что касается тех, кого она любила и оставила здесь, где не сохранилось даже эхо их голосов, она их никогда не увидит вновь.
   Теперь она уверена, что их больше нет в живых…
   Обессилев после этого последнего удара, Марианна забыла обо всем окружающем, безвольно скользнула на палубу и, прижав голову к забитой двери, в которую Язон больше не войдет, тихо начала плакать. Здесь и нашел ее Теодорос, съежившейся, так прижавшейся к дереву, словно она пыталась проникнуть сквозь него.
   Он хотел поднять ее, но, несмотря на его силу, это ему не удалось: к ее телесной тяжести добавился безмерный груз страдания и отчаяния, который превосходил даже возможности мужчины. Она распростерлась там, раздавленная разочарованием и болью, которые давили на нее, как скалы, и он почувствовал, что она не будет, не хочет ничего делать, чтобы освободиться. Окружающий мир совершенно перестал интересовать ее.
   Опустившись перед ней на колени, Теодорос поискал ее руку и нашел такой холодной, словно кровь полностью ее покинула. Но эта рука уже оттолкнула его.
   — Оставь меня!.. — прошептала она. — Убирайся!
   — Нет. Я не оставлю тебя, ты моя сестра, так как ты страдаешь! Пойдем со мной.
   Но она не слышала его. Он понял, что она избегает его, отдаваясь отчаянию, недоступному здравым рассуждениям и логике, . Он осторожно поднял голову и огляделся.
   Внизу янычар не было ни видно, ни слышно. Сидя за связками такелажа с ружьями между ног, они мирно покуривали длинные трубки, поглядывая на звезды. Ветер с Черного моря доносил пряный аромат табака, смешанный с запахом водорослей. Видимо, стражникам и в голову не могло прийти, что на корабле есть кто-нибудь еще, кроме них…
   Немного успокоившись, Теодорос снова нагнулся к Марианне.
   — Умоляю тебя, сделай усилие! Ты не можешь оставаться здесь… Это было бы безумием! Надо жить… продолжать борьбу!..
   Марианна молчала, едва покачивая толовой.
   — Я верну тебя к жизни против твоей воли, — прошептал он сквозь зубы, — только прости меня за то, что я сделаю.
   Его громадная ладонь поднялась. Он хорошо знал приемы рукопашного боя, как точным ударом заставить человека потерять сознание. Соразмерив свою силу, он ударил. Сопротивление прекратилось, и напряженное тело молодой женщины расслабилось.
   Тогда, положив ее себе на плечо, согнувшись вдвое, он проделал обратный путь к веревочной лестнице.
   Он был настолько счастлив, унося ее, что груз показался ему пушинкой.
   Чуть позже он опустил весла в воду и направил лодку к выходу из порта.
   Лодка обогнула мыс Галаты, увенчанный старыми стенами дворца. Минареты мечети Килиджи — Али возносили свою туманную белизну к усыпанному звездами небу, а лодка начала плясать на волнах, более сильных, чем на Босфоре.
   Для посланницы императора путешествие закончилось и пришел час ступить наконец на землю великого владыки и светловолосой султанши.
   Повстанец Теодорос решительно направил лодку в спокойную воду небольшой бухты и сильным рывком выгнал ее на песок…
   Сорванный с постели ужасным грохотом, граф де Латур-Мобур, посол Франции в Высокой Порте, с изумлением смотрел на напоминавшего какое-то чудовище гиганта, который ворвался в посольство, сбив с ног консьержа.
   Затем его близорукие глаза в недоумении остановились на бесчувственном теле молодой женщины, которую пришелец с заботливостью матери уложил в кресло.
   — Вы говорите, что эта особа — княгиня Сант'Анна?
   — Она самая, экселенц! Только что бежавшая с английского фрегата» Язон «, который подобрал в море ее и меня, но где ее держали пленницей. На рассвете фрегат должен поднять якорь, чтобы вернуться в Англию.