Бенцони Жюльетта. Язон четырех морей

   Чтобы сделать приятное Фортюнэ, Марианна изобразила бледную улыбку, но сжимавшая ее сердце тоска была слишком сильной, чтобы она могла получить удовольствие от остроумия подруги. Днем и ночью ее не покидала мысль о предстоящих минутах, от которых зависела жизнь Язона, когда она три дня провела в очаровательном доме Ла-Мадлен, служившем местом уединения прекрасной креолки.
   И в самом деле, едва приехав, г-жа Гамелен поспешила во дворец, чтобы повидать Дюрока и с его помощью получить аудиенцию у императора. Всегда услужливый герцог Фриульский передал ее просьбу своему хозяину, но Наполеон сказал, что не желает видеть г-жу Гамелен и советует ей использовать свободное время для наслаждения красотами ее поместья и сейчас не пытаться приблизиться к его особе.
   Услышав новость, Марианна почувствовала, как сжалось ее сердце.
   — Моя бедная Фортюнэ! Ты попала вместе со мной в немилость! Наполеон не хочет тебя видеть, ибо он знает, что мы друзья.
   — Он знает прекрасно, что сам свел нас вместе, но в данном случае я считаю, что это скорее моя привязанность к Жозефине заставила его прогнать меня… Наше так называемое дунайское величество ужасно ревнива ко всему, что касается или касалось нашей дорогой императрицы. К тому же я не особенно надеялась, что буду принята. Я даже настолько была уверена в этом, что заранее навела справки: послезавтра император будет охотиться в Лему. Ты приготовишься, чтобы в какой-нибудь момент оказаться у него на пути. Возможно, он придет в ярость, но я буду очень удивлена, если он вообще не захочет тебя слушать.
   — Он обязан меня выслушать! Даже если я должна буду броситься под копыта его лошади.
   — Вот это будет величайшей глупостью! Он настолько неловок верхом, что способен покалечить тебя, а твоя красота, моя дорогая, всегда остается лучшим оружием.
   Итак, лесная экспедиция стала делом решенным. Марианна считала оставшиеся часы и минуты, но сейчас, когда роковой момент приближался, ощущавшееся возбуждение перед битвой стало заливаться волнами опасений. Она знала по собственному опыту, как грозен был Наполеон в гневе. Что, если он не даст ей говорить, оттолкнет и даже не захочет слушать?
   Фортюнэ достала из кармана амазонки плитку шоколада и протянула Марианне половину.
   — Возьми! Тебе надо ободриться, и в этом лесу слишком прохладно. Завтрак долго не затянется.
   Действительно, поднялся ветер, легкий, но пронизывающий, сметая листья с Круглой дороги, опоясывавшей со времен Людовика XIV Фонтенбло и массивный участок леса для удобства охотничьих карет. В бледно-сером небе, едва окрашенном голубизной, облака неслись наперегонки с черной стаей ласточек, улетавших в солнечные страны. Глядя на пролетавших птиц, таких свободных и стремительных, Марианна почувствовала, как у нее сжимается горло при мысли о Язоне, этом морском орле, заключенном в смрадной камере, ожидающем, что безжалостный таран раболепного правосудия раздавит его, не позволив даже взглянуть на бескрайний свободный океан…
   Призыв охотничьего рога из глубины леса оторвал ее от грустных размышлений. Правила охоты были известны Марианне слишком давно, чтобы она не узнала выезд охотников, и она живо встала, машинально разглаживая юбку.
   — В седло! — воскликнула она. — Они едут!
   — Минутку! — сказала Фортюнэ с успокаивающим жестом. — Прежде надо узнать, в какую сторону они направляются.
   Обе женщины затаив дыхание прислушались, стараясь разобраться в отдающемся эхом собачьем лае и пении рожков. Затем г-жа Гамелен одарила подругу торжествующей улыбкой.
   — Великолепно! Мы сможем перерезать им дорогу. Они движутся к Высокому Столбу! Вперед! Я покажу тебе дорогу, потом ты поедешь одна. Я останусь немного сзади, раз его величество не хочет меня видеть! Вперед!..
   В едином порыве обе молодые женщины взлетели в седла, затем, хлестнув лошадей, помчались галопом через лес, направляясь на звуки рога. Сначала они ехали по прорезающей заросли лесной тропе, пригибаясь, чтобы избежать ударов свисавших веток. Этот путь, изобиловавший скалами, подъемами и спусками, оказался трудным, но обе они, особенно Марианна, были превосходными всадницами и умело, не теряя скорости, объезжали препятствия. В обычное время Марианна получила бы огромное удовольствие от такой стремительной скачки по одному из красивейших лесов Европы, но ставка в этой игре была слишком важной и грозила трагическими последствиями. От этого стремительного бега ради жизни Язона Бофора зависела, и она прекрасно понимала это, также и ее собственная жизнь.
   Травля продолжалась долго. Загоняемое животное словно находило удовольствие в том, что меняло направление и путало следы, и прошло около часа, пока среди оголенных веток не показалось белое пятно несущейся во весь опор своры. Собаки подали голос, ничуть не уменьшая скорости. Уже давно сигналы егерей дали знать Марианне, что животным был кабан, и в ее нервном состоянии она обрадовалась этому, ибо никогда не находила ни малейшего удовольствия от облав на косулю, оленя или лань, чьи красота и изящество всегда волновали ее.
   Голос придержавшей свою лошадь Фортюнэ долетел до нее по ветру:
   — Теперь иди одна… Они там.
   И точно, Марианна смогла заметить кабана — громадный черный всклокоченный снаряд, пронесшийся по лесу с настигающей его сворой, затем серых лошадей доезжачих, которые изо всех сил трубили в рога… Император должен быть близко… Ударом пятки она заставила лошадь ускорить ход, бросилась через кустарник, перескочила ствол большого упавшего дерева и… как бомба, налетела на скачущего в галоп Наполеона.
   Чтобы избежать столкновения, обе лошади одновременно стали на дыбы, но, в то время как Марианна осталась в седле, император французов от неожиданности потерял стремена и свалился на упругий мох.
   — Тысяча громов! — закричал он. — Какая… скотина!..
   Но Марианна уже была на земле и упала на колени перед ним, ужасаясь содеянным.
   — Это я, сир… это только я! О, сжальтесь, простите меня! Я не хотела, видит Бог! С вами ничего не случилось?
   Наполеон разъяренно взглянул на нее и живо встал, вырвав из ее рук упавшую при падении шляпу, которую она подняла.
   — Я считал, что вы высланы, сударыня! — проговорил он таким ледяным голосом, что молодая женщина ощутила, как дрожь пробежала по ее спине. — Что вы делаете здесь?
   Даже не думая подняться, она устремила на него умоляющий взгляд.
   — Мне необходимо было увидеть вас, сир, поговорить с вами… любой ценой!..
   — Даже ценой моей спины? — съязвил он. Затем добавил с явным нетерпением:
   — Да поднимитесь же! Мы выглядим смешно, и вы прекрасно видите, что сюда идут…
   Действительно, три человека, которых император, очевидно, обогнал, мчались как ураган. Первый носил пышную форму гусарского генерала, второй — зеленую одежду императорского ловчего, и третий, единственный, кого Марианна знала, был Рустан, мамелюк. В одно мгновение генерал слетел на землю.
   — Сир, — с беспокойством осведомился он, — с вами что-нибудь случилось?
   Но ответ он получил от беззаботно улыбнувшейся Марианны:
   — Это со мной кое-что случилось, генерал! Моя лошадь понесла, и я оказалась здесь одновременно с его величеством.
   Лошади стали на дыбы, и моя сбросила меня на землю. Император был так добр, что оказал мне помощь. Я благодарила его за это…
   Она видела, что, по мере того как она дипломатично сочиняла эту маленькую ложь. Наполеон расслабил сжатые челюсти, и его ледяной взгляд смягчился. Непринужденным жестом он стряхнул с полы своего серого сюртука прилипший сухой лист.
   — Пустяк! — бросил он. — Не о чем говорить, и вообще пора возвращаться! Я уже устал от этой неудачной охоты!
   Собирайте ваших псарей и собак, д'Аннекур, мы едем в замок. Что касается вас, сударыня, следуйте за нами: мне надо с вами поговорить, но вы пойдете в Английский сад. Рустан вас проводит…
   — Простите, сир, но я не одна в этом лесу. Моя подруга…
   В серо-голубых глазах Наполеона загорелся огонек, но на этот раз не гнева, а скорее насмешки.
   — Хорошо! Найдите свою подругу, сударыня, и отправляйтесь. Оказывается, существуют люди, от которых не так просто избавиться! — добавил он шутливым тоном, давая понять Марианне, что он знает, о какой подруге идет речь.
   Она низко поклонилась, затем с любезной помощью генерала Нансути, предложившего руку, чтобы опереться о нее кончиком ботинка, она взлетела в седло с легкостью, которая вызвала сдержанную улыбку у гусарского офицера… Он слишком хорошо знал верховую езду, чтобы поверить в льстивую ложь Марианны. Если кто-то и упал, то только не эта безупречная амазонка… но, зная свет, Нансути так и ограничился улыбкой.
   Марианне понадобилось несколько секунд, чтобы найти Фортюнэ и торопливо рассказать ей о том, что произошло, и о неожиданной удаче, вселившей в нее новую надежду.
   — Главное то, что он тебя примет! — сказала радостно г-жа Гамелен. — Ты проведешь, без сомнения, очень неприятные четверть часа, но он выслушает тебя, и в этом все!
   Теперь ты можешь выиграть партию.
   Не задерживаясь, обе женщины устремились вслед за императором. На первом скрещении дорог они под высокой сосной нашли ожидавшего их, неподвижного, как конная статуя, Рустана. Он сделал знак следовать за ним и пришпорил лошадь, направляясь к замку окольным путем, чтобы не смешаться с возвращавшимися придворными.
   Спустя полчаса, миновав Английский сад, Марианна вошла во дворец Фонтенбло. На первом этаже Рустан, после того как «оставил Фортюнэ в небольшом салоне, открыл перед Марианной дверь большой, выходящей в сад комнаты, поклонился и рукой показал ей на кресло. Еще один раз она оказалась в кабинете Наполеона. Это был уже четвертый, с которым она теперь знакомилась, но, несмотря на убранство времен Людовика XVI и некоторую мебель империи, комната благодаря разбросанным в обычном беспорядке бумагам, картам, красным сафьяновым портфелям и личным вещам сразу показалась ей знакомой. Как и в Тюильри, Сен-Клу и Трианоне, табакерка была открыта, гусиное перо брошено как попало, большая карта развернута, и шляпа ютилась на столике. Это ее ободрило, и с ощущением, что она у себя, настолько могучая индивидуальность императора везде способствовала созданию присущей только ему атмосферы, она с большей уверенностью стала ждать того, что должно было произойти.
   Все следовало по привычному церемониалу: быстрые шаги по плиткам галереи, хлопнувшая дверь, стремительный проход с заложенными за спину руками по комнате до большого рабочего стола, быстрый оценивающий взгляд на придворный реверанс и, наконец, сразу переход к делу.
   — Итак, сударыня? Какая крайняя необходимость заставила вас пренебречь моим приказом и явиться докучать мне даже здесь?
   Агрессивный тон, умышленно оскорбительный, в обычное время вызвал бы у Марианны реакцию такого же порядка. Но она понимала, что для спасения Язона ей надо растоптать свою гордость, притвориться смиренной и униженной, особенно перед монархом, который только что из-за нее был повергнут на землю.
   — Сир, — ласково упрекнула она, — впервые ваше величество изволили мне сказать, что я докучаю вам. Неужели вы забыли, что я ваша верная и покорная подданная?
   — Верная — я надеюсь, но покорная — ни в коем случае! Вы настоящая смутьянка, сударыня, и если бы я не отдал строгий приказ, вы бы истребили всю мою Великую Армию. Когда ради вас не дерутся на дуэли, то из-за вас убивают!..
   — Это не правда! — вскричала Марианна, охваченная негодованием более сильным, чем ее решение быть покорной. — Никогда никто не убивал из-за меня, и те, кто это утверждает…
   — Не так уж и ошибаются, ибо, если даже допустить, что ни одно преступление не было совершено в вашу честь, я надеюсь, вы не осмелитесь отрицать, что за одну ночь два человека бросили вызов друг другу, а двое других дрались из-за вас.
   — Не двое других, сир, а один: один и тот же человек стал причиной двух дуэлей.
   Наполеон похлопал ладонью по столу.
   — Не пытайтесь ввести меня в заблуждение, сударыня!
   Я не люблю этого! Одно несомненно: мои жандармы застали двух дуэлянтов на месте преступления у вас… Один бежал, другой не смог. С каких пор вы стали любовницей Фурнье — Сарловеза?
   — Я не любовница его, сир, — с отвращением сказала Марианна, — и никогда ею не была! И ваше величество это отлично знает, раз вам известно об очень крепких узах, связывающих его с госпожой Гамелен, моей подругой… Впрочем, я умоляю ваше величество оставить в покое это незначительное дело. Ведь я пришла совершенно не ради него.
   — Но именно о нем мне хочется говорить, ибо я хочу разобраться в нем до конца. В тюрьме генерал Фурнье все время отказывается объясниться начистоту, отстаивая глупую версию, что там было… дружеское состязание с приятелем-иностранцем. Как в это можно поверить, когда Чернышев, получив приказ от князя Куракина срочно выехать с пакетом к царю, вынужден был отказаться от дуэли с этим проклятым Бофором! Не совсем подходящий момент учиться фехтованию!
   Итак, ворвавшиеся в ее сад той ночью жандармы опознали русского курьера, и рыцарский жест Фурнье оказался напрасным? Она подняла голову.
   — Значит, ваше величество знает, что речь шла о графе Чернышеве?
   Наполеон адресовал ей насмешливую улыбку, в которой молодой женщине почудилась дьявольская жестокость.
   — Я сомневался в этом, но теперь, сударыня, вы внесли полную ясность!
   — Сир! — возмутилась Марианна. — Обмануть, чтобы узнать правду, — недостойно!
   — Это мне, сударыня, судить, что достойно, а что недостойно! И прошу вас понизить тон, если хотите, чтобы я выслушал вас до конца! Теперь, — добавил он после короткого молчания, во время которого он вглядывался в покрасневшее лицо молодой женщины, — теперь я жду вашего подробного и правдивого рассказа о том, что произошло у вас той ночью! Вы слышите: я хочу знать правду, всю правду! И не вздумайте лгать, ибо я вас слишком хорошо знаю, чтобы сейчас же это не почувствовать.
   Марианну охватило смятение перед открывшейся перспективой. Рассказать, что произошло в ее комнате? Представить перед этим человеком, который был у нее самым пылким возлюбленным, сцену унизительного насилия, учиненного Чернышевым? Такое испытание казалось ей выше ее сил. Но Наполеон уже вышел из-за стола вперед и оперся о него со скрещенными на груди руками, устремив на молодую женщину повелительный взгляд.
   — Итак, сударыня, я жду!..
   Внезапная идея пришла Марианне в голову. Он хотел знать все, что произошло у нее той ночью? Но тогда это неожиданная и желанная возможность рассказать ему сначала о гнусном шантаже, явившемся прелюдией к дьявольской комбинации, жертвой которой стал Язон! При этих условиях какое значение имели ее стыдливость и самолюбие… Она смело подняла голову и гордо взглянула в глаза Наполеону.
   — Вы хотите знать все, сир? Я скажу вам все и клянусь памятью моей матери, что это будет только правда.
   И Марианна начала рассказ. Сначала с трудом, стараясь найти слова простые и убедительные. Но мало-помалу ее увлекла собственная драма. Ужас той июльской ночи снова завладел ею, торопя слова, отягчая их грузом тоски и стыда.
   Она поведала все: о сделке с Кранмером, его ложных признаниях, испытанном за жизнь Язона страхе, затем вторжении русского, пьяного до потери человеческого облика, изнасиловании и пытке, которой он ее подверг, наконец, почти сверхъестественном вмешательстве Фурнье, дуэли, появлении жандармов и оказанной генералом своему противнику помощи в бегстве, чтобы избежать нежелательных дипломатических осложнений. Император ни единого раза не прервал ее, но по мере развития рассказа она видела, как сжимаются его челюсти, а серо-голубые глаза принимают зловещий оттенок стали.
   Закончив и исчерпав все силы, Марианна спрятала лицо в дрожащих руках.
   — Теперь вы знаете все, сир! И я утверждаю, что в моем рассказе нет ни единого лживого слова! Я хочу добавить, — заторопилась она, опустив руки, — что визит… лорда Кранмера означал начало этой драмы, для которой..
   — Минутку! Это может подождать! — сухо оборвал Наполеон. — Вы поклялись, что это было выражением самой правды…
   — И я еще раз клянусь в этом, сир!..
   — Бесполезно! Если все было так, как вы рассказали, на вашем теле должно быть доказательство, покажите его мне!
   Марианна внезапно покраснела до корней волос и растерянно заморгала.
   — Вы хотите сказать… этот ожог? Но, сир, он находится на моем бедре!
   — Ну так что? Разденьтесь!
   — Прямо здесь?
   — А почему нет? Никто не войдет! И это будет не первый раз, мне кажется, что вы снимете одежду передо мной? Не так далеко ушло время, когда вы находили в этом даже некоторое удовольствие.
   Слезы выступили на глазах Марианны при упоминании таким язвительным тоном о мгновениях, которые всегда хранились у нее среди самых дорогих воспоминаний, но отныне казались частью совсем другой жизни.
   — Сир, — промолвила она с усилием, — это время ушло гораздо дальше, чем ваше величество представляет…
   — Я не признаю такую точку зрения! И если вы хотите, чтобы я вам поверил, сударыня, надо представить мне доказательство. В противном случае вы можете уезжать: я вас не задерживаю больше.
   Марианна медленно встала. Невыносимая тоска и печаль сжали ей горло, затрудняя дыхание. Неужели он так мало любил ее, что требовал от нее принести в жертву стыдливость и их прошлую любовь? Он прав, говоря, что еще недавно ей нравилось являть его взглядам свое тело, но в них было столько нежности! Но теперь он смотрел на нее так же холодно, как работорговец, оценивающий живой товар. И затем, теперь появилась пропасть между женщиной из Бютара и Трианона и той, которая на тюремных досках так страстно отдалась любимому человеку, чья жизнь, может быть, зависела от этой интимной катастрофы.
   Отведя глаза в сторону, она начала открывать стягивавший бюст зеленый суконный спенсер. Ее пальцы дрожали на черных шелковых шнурах, но короткая куртка упала на ковер. Длинная юбка амазонки скользнула по бедрам, за ней последовала рубашка. Прикрыв скрещенными руками груди, она слегка выдвинула поврежденное бедро.
   — Смотрите, сир, — сказала она бесцветным голосом.
   Наполеон нагнулся. Но когда он выпрямился, его помрачневший взгляд впился в глаза молодой женщины и держал ее в своей власти несколько безмолвных секунд.
   — Как ты должна его любить! — пробормотал он наконец.
   — Сир!..
   — Нет! Помолчи! Видишь ли, это то, что я хотел узнать. Ты больше не любишь меня, не так ли?
   На этот раз она отыскала его глаза.
   — О сир! Клянусь, что я люблю и всегда буду любить вас, но по-другому!
   — Это то же самое, что сказал я. Ты меня не любишь… а жаль!
   — Но вы сами, сир? Разве ваши чувства ко мне остались прежними? И императрица не занимает полностью ваше сердце?
   Его ответная улыбка была необычайно милой.
   — Да! Ты права! Тем не менее… мне кажется, что пройдут долгие годы, прежде чем я смогу без волнения смотреть на тебя… Одевайся!
   В то время как она лихорадочно-торопливо натягивала одежду. Наполеон начал рыться в загромождавших его бюро бумагах, что-то разыскивая. В конце концов он достал большой лист бумаги, исписанный аккуратным почерком, снабженный императорской печатью, и протянул его Марианне.
   — Возьми! — сказал он. — Очевидно, это то, о чем ты приехала меня просить с риском сломать нам обоим головы: помилование Язона Бофора! Как видишь, я подумал об этом, не дожидаясь тебя. Оно готово!..
   Неожиданная радость пронзила сердце Марианны почти такой же болью, как недавно горе.
   — Вы помиловали его, сир? Господи! Какое счастье вы мне подарили! Итак, кошмар окончился? Он будет освобожден?
   Наполеон нахмурил брови и взял обратно акт о помиловании. Ласковый друг внезапно исчез, и снова появился император.
   — Я этого не сказал, сударыня. Я помиловал вашего американского пирата, ибо я знаю, не имея, кстати, формальных доказательств, что он не убивал Никола Малерусса. Но факт контрабанды остается, так же как и эти фальшивые английские фунты, тем более что во всех министерских канцеляриях только и говорят об этом, и я не могу предать забвению такие тяжкие обвинения. Так что Бофор не поднимется на эшафот, но… пойдет на каторгу!
   Пламя счастья, запылавшее в душе Марианны, превратилось в слабый огонек.
   — Сир, — прошептала она, — я могу вас заверить, что в этом, как и в убийстве, он не виновен…
   — Ваши слова — слабая защита от неопровержимых улик.
   — Если бы вы позволили мне объяснить все детали происшедшего, я уверена…
   — Нет, сударыня, увольте! Не требуйте слишком многого! Согласиться с этим — выше моих возможностей! Удовольствуйтесь тем, что я спас ему голову! Я признаю, что каторга далеко не место для отдыха, но там живут и… иногда оттуда… возвращаются!
   » Или оттуда убегают!«— подумала Марианна, вспомнив непринужденное поведение странного сожителя Язона по камере. Но император продолжил:
   — Что касается вас, вы, конечно, можете отныне спокойно вернуться в свой дом. Ваша кузина ждет вас там, а также этот забавный персонаж, которого вы сделали чем-то вроде дядюшки — на манер того, что у вас уже было в Бретани, — и которого вы послали к господину Фуше! Я информирован, что он вернулся оттуда! Да и скрываться вам больше нет необходимости… К слову, где вы провели время после того, как избрали себе местом изгнания Бурбон-Ларшамбо?
   Избавленная от самой главной заботы, Марианна позволила себе улыбнуться.
   — Неужели, сир, есть что-нибудь, о чем вы не знаете? — спросила она.
   — Слишком о многом!.. Особенно с тех пор, как я вынужден был расстаться с господином герцогом Отрантским.
   Итак, о вас. Где вы нашли убежище?
   — Это не было убежище, сир, это была., ., тюрьма! — заявила молодая женщина, решив скрыть, насколько это удастся, сыгранную в этом деле роль Кроуфорда и его жены, а также Талейрана. — Жена Язона Бофора, нашедшая приют у ее величества королевы Испании, похитила меня и держала в заточении на одном из островов во владениях Мортфонтен.
   Благодаря Богу мне удалось бежать…
   Наполеона внезапно охватил гнев. Его кулак обрушился на зловеще затрещавший круглый столик.
   — Уже не первый раз мне приходится слышать, что резиденция моей невестки служит, без ее ведома, притоном для всякого сброда! Она добра до глупости, и достаточно ее попросить, чтобы она открыла свою дверь и кошелек! Но это уж слишком, и я наведу там порядок! Теперь вы можете удалиться, госпожа княгиня, — добавил он, вынув из жилетного кармана часы и бросив на Них быстрый взгляд. — Сейчас я должен принять госпожу Монтескью, на которую будут возложены обязанности гувернантки короля Рима… или принцессы Венеции. Отправляйтесь к вашей подруге и в ближайшем будущем ждите моих распоряжений. Надеюсь скоро опять увидеть вас.
   Аудиенция была закончена. Под одобряющим взглядом хозяина Марианна склонилась в глубоком реверансе. Затем она направилась к двери, пятясь, как предписывал этикет, в то время как император дергал сонетку, вызывая Рустана.
   Она дошла до порога, когда он остановил ее движением руки.
   — Да, кстати! Ваш друг Кроуфорд тоже вернулся в свое гнездо! Его заперли в заброшенной ферме около Понтуаза и потом выпустили, не причинив никакого вреда, кроме необходимости возвращаться домой пешком. Не особенно приятное упражнение для подагрика…
   Смущенная Марианна не знала, что и ответить. Лицо Наполеона было суровым, но глаза смеялись. Он продолжал:
   — По-видимому, вы обладаете талантом, сударыня, приобретать верных друзей даже среди тех, у кого верность не является главной добродетелью, как у этого плута Талейрана.
   Не растратьте его!.. Соблазнить такого старого нелюдима, как Кроуфорд, — победа не малая! До вашего прибытия он поклонялся только нашей бедной тетке, Марии-Антуанетте, но вы мгновенно пробудили в нем вкус к молодости и приключениям. Берегите таких друзей, сударыня! Они нам, может быть… окажутся полезными однажды.
   — Я постараюсь, сир!..
   Снова отпускающий жест руки, но, видно, так уж было предопределено, что Наполеон сегодня никак не мог закончить с Марианной, ибо он удержал ее еще раз.
   — Я совсем забыл! Можете сказать этой неугомонной особе, которая томится в желтом салоне, что ее дорогой Фурнье уже месяц назад получил назначение в Испанию! Это чтобы ее не слишком соблазняла возможность провести зиму в Анвере. И наконец… относительно графа Чернышева. Когда он вернется во Францию, я постараюсь, чтобы он услышал, что я о нем думаю! Даю вам слово! Я никогда не допущу, чтобы причиняли зло тем, кого я люблю! И ваш случай не первый, так было всегда.
   — Сир, — промолвила Марианна, до слез взволнованная этим последним и таким неожиданным доказательством привязанности, — как выразить вам…
   — Не пытайтесь! До скорой встречи, госпожа княгиня!
   На этот раз уже было все. Дверь закрылась между Наполеоном и княгиней Сант'Анна, но Марианна унесла с собой великое чувство утешения, прежде всего от гарантии, что Язон будет жить, затем от уверенности, что она вновь обрела если не любовь, с которой, кстати, она не знала бы, что делать, то по меньшей мере дружбу императора. Она давала ей полную свободу действий, которой она не преминет воспользоваться.