Беньковский Виктор. Анахрон

А девка все ела и ела. Куда только в нее влезало? Водки оставалось еще на стопку. Сигизмунд вылил остатки водки и проглотил их с отвращением. Отнял у девки пиво и глотнул. Чтобы гадкий вкус "Смоленской рощи" забить. Потом завел с девкой долгий разговор по душам. Был ею доволен. Понятливая оказалась. Перед такой и душу раскрыть не грех. Во все вникнет, обо всем пожалеет... Собрался было с кобелем пройтись, проветриться, но вдруг разом ослабел... * * * Сигизмунда разбудил телефонный звонок. Звонил боец Федор. Рвался в бой. - Сколько времени? - сонно спросил Сигизмунд. - Одиннадцать, - доложил Федор. - Вечера? - Утра! - Блин, - сказал Сигизмунд. - Это бывает, - согласился Федор. И осведомился, будут ли приказания. Приказания были. Купить кефира литр и дуть сюда, к Сигизмунду домой. И быстро. - Людмила Сергеевна говорила вчера, будто больны вы и идея у вас вместе с тем новая, - осторожно заметил Федор. - Новые партнеры замаячили. Обрабатывал, - неопределенно ответил Сигизмунд. Ладно, давай с кефиром, скорее! Помираю... Положил трубку и откинулся на подушку. О-ох! Надо бы девку сокрыть. А кстати... Где девка-то? Девка, конечно, обнаружилась на тахте. Дрыхла. Сигизмунд даже позавидовал: ему бы, Сигизмунду, такой сон... Небось, выжрала всё пиво. И дрыхнет! Кобель, спавший у девки в ногах, при появлении похмельного хозяина поднял голову, поглядел на Сигизмунда и со взвизгом, как-то очень по-жлобски зевнул. Пиво девка и впрямь выжрала всё. Ничего не опохмелку не оставила. При виде пустой бутылки из-под "Смоленской рощи" Сигизмунда аж передернуло. Поскорее пихнул ее в мусор. Чтобы не видеть. Мутно оглядел кухню. Прибрано. Надо же! Вообще было заметно, что девка похозяйничала. На свой, диковатый, манер, но очень старательно. Бутылки были выставлены у стены. Посуда помыта. Странно девка посуду помыла. Вытряхнула, дурища, всю землю из неубиваемого цветка, что чах на подоконнике. Землей почистила вилки и ножи. В раковине еще земля осталась. Горшок из-под цветка тоже помыла. В сушилке к остальной посуде приобщила. Все вещи расставила иначе. По-своему. Тарелки вытащила из сушилки и составила их на газовую плиту. Додумалась. Неубиваемый цветок валялся в мусорном ведре. Сигизмунд вытащил его и дрожащими от похмелья руками торопливо подсадил к другому, такому же. Дурнота наплывала волнами. В свое кожаное ведро, какое кобель из песка выкопал, безумная девка набрала воды и повесила это хозяйство над плитой, на вентиль, которым газ перекрывают. Посмотрел на это Сигизмунд с умилением. Хозяюшка. Вот ведь в глуши жила, а тоже с понятием: баба - она для хозяйства приставлена. А потом вдруг жуть накатила. Где же это она так жила, пока в Питер не попала, если никогда не видела, как цветы в горшках растут! Это в какой же глухомани вырасти нужно! И плитой газовой, похоже, не знает, как пользоваться, иначе не составила бы на ней посуду. Ведро - к чертям. Снял, чтобы вылить воду. Пока снимал, облился. Вернул тарелки на место. Надо будет девку правильному обращению с посудой и плитой обучить. Но сперва - похмелье избыть. Двигался как в полусне. В конце концов, не выдержал, пошел в туалет и сунул два пальца в рот. Полегчало. Теперь бы кефирчику... Кобель, девку покинув, ходил неотвязно следом. Под ногами путался. Намекал, что кормить его, кобеля, должно. Кормить было особо и нечем. Вчера все съели. Это выяснилось, стоило лишь заглянуть в холодильник. * * * Долгожданный Федор прибыл минут через сорок. С кефиром. Чем Федор хорош, так это тем, что Федор прост. Очень прост. То есть, ну очень прост. И все-то у Федора понятно и просто. Сказано: идти тараканов травить - пошел тараканов травить. Сказано: пошел в жопу - пошел в жопу... Сигизмунд взял его на работу сразу после армии. Потому и называл бойцом. Федору быть бойцом нравилось. - Сигизмунд Борисович! - радостно завопил Федор с порога. - Похмело заказывали? Во! И взметнул сумку. - Че орешь-то? - угрюмо спросил Сигизмунд. - Ща, Сигизмунд Борисыч, взлечнетесь! Все ништяк станет! Во, блин! Накупил! И радостно заржал. * * * Если Сигизмунд был усталым мозгом фирмы, то Федор, несомненно, был ее бодрыми мышцами. Федор носил пятнистое. Штаны, ватник. Ватник был НАТОвский. Или ООНовский. Хрен его разберет, но пятнистый и с воротником из искусственного меха. Теплый. И ботинки у Федора были особенные. Тоже НАТОвский или ООНовские. Федор любил рассуждать о ботинках. ЮАРовские сущее дерьмо, надо голландские брать. Тут целая наука, как ботинки брать. Говнодавы у Федора были высокими, с устрашающим протектором. С хитрой шнуровкой. Шнурки тоже непростые. Снимая ботинки в прихожей у Сигизмунда, Федор случайно повредил шнурок. Очень расстроился. Долго объяснял, почему. Ценность говнодавов заключалась в том, что по ним можно проехать в танке. И ноге ничего не делалось. Федор со своим шурином нарочно проводил испытания. Шурин наезжал на Федора "девяткой". И ничего. Федор был всегда готов. К любой экстремальной ситуации. Постоянно имел при себе нитку с иголкой, складной нож о семнадцати разных хреновинах, даже маскировочный карандаш - раскрашивать морду в стиле "лесной кот". Есть разные стили, Федору "лесной кот" нравится. Это очень круто. Сейчас у штатников, у морпехов "лесной кот" это самое то. Во. Про маскировочный карандаш Сигизмунд случайно узнал. Федор искал носовой платок, ну и выпало... Подивился Сигизмунд. Тогда тоже, вот как сейчас, на кухне у Сигизмунда сидели, водочку пили. Полюбопытствовал, что еще у Федора в карманах есть. Федор охотно продемонстрировал. Оказалось, что карманов у Федора очень много, а лежат в карманах тех невиданные вещи. Чего там только не было! Там нашлись предметы, способные помочь Федору взметнуться по отвесной стене, переметнуться с крыши на крышу, вскрыть сейф, уцелеть при штормовом пожаре, при ядерном взрыве, при синдроме длительного раздавливания и многое-многое иное... Усевшись на кухне, Федор первым делом плюхнул на стол пакет с кефиром. Рядом бросил упаковку разрекламированного антипохмельного. - Зря это взял, - заметил Сигизмунд. - Дрянь. "Алказельцера" что ли не было. - Э-э, Сигизмунд Борисович, с "Зельцера"-то нестояк приключается. У моего шурина... Про шурина Федор расказывал много и охотно. По мнению Сигизмунда федоровский шурин был редкостным мудаком. На самом деле никакого шурина у Федора быть не могло. Потому как шурин - брат жены, а Федор женат никогда не был. "Шурином" Федор именовал одного своего дальнего родственника. Так у них было заведено. В конце концов, какая разница, как называть? - Кофе сделать? - перебил Сигизмунд Федора. - Сидите, Борисович, лечитесь. Я сам. Пожрав антипохмельное, Сигизмунд жадно припал к кефиру. Почувствовал, как приятный холодок расползается по телу. Тошнота отпускает. В девкиной комнате тахта заскрипела. Потом - поспешный топот по коридору. Девка. Вломилась в сортир и громко расстроилась желудком. Готовый к любой экстремальной ситуации Федор всем корпусом развернулся в сторону звука. - Партнеры вчерашние забыли, - неловко соврал Сигизмунд. Несколько секунд Федор пристально смотрел на то место, где только что мелькнула девка. Оценивал - насколько опасно поворачиваться спиной. Федор как будто никогда не уходил с линии фронта. Прямо на линии и жил. На линии ел, на линии спал, там же с ляльками кувыркался, с шурином водку пил, на той же огневой линии, бля, тараканов морил. Оценил - неопасно. Повернулся. - Что пили-то? - продолжил он светский разговор. Сигизмунд дернул лицо в гримасе. - Не напоминай... В ведре глянь. Федор не поленился. Глянул. Тоже скорчил гримасу. - Вы что, Сигизмунд Борисович, охренели - такое жрать... Жизнь-то одна... - Партнеры притащили, - опять соврал Сигизмунд. - Дешевка, - уверенно сказал Федор. И упустил кофе. Из сортира выбралась девка. Протопала назад. Федор опять выдержал паузу. Что-то в девке его настораживало. - Ушмыганная, что ли? - спросил он. - Хрен ее знает, - сказал Сигизмунд. - Я бы на вашем месте выяснил, - осторожно присоветовал Федор. - Партнеры забыли, - повторил Сигизмунд. - Пусть они и выясняют. Мне-то что. - Словят ее у вас с "палевом", Сигизмунд Борисович. По наводке. - Ты прямо как моя бабушка, - сказал Сигизмунд. - Та ворами пугает. И пожаром. - Я вам так скажу, Сигизмунд Борисович, - проговорил Федор, наливая кофе в чашки, - "Ливиз" пейте. Я завсегда "Ливиз" пью. Только смотреть надо, чтоб настоящий был. В России восемьдесят процентов напитков поддельные. По радио говорили. Дурак - он и "Ливизом" траванется... Эх! Надо слить! С этим словом боец Федор направился в сортир. До слуха Сигизмунда донеслось, как крученая струя жизнеутверждающе бьет в фаянс. Вот это витальность, бля! Аж мороз по коже. Из комнаты со стоном вылетела девка. Рванула дверь. Закрыто. Глаза у девки были как у животного, когда оно страдает. Принялась топтаться. То и дело дергала дверь. Наконец дверь распахнулась, и оттуда неспешно, с достоинством, выступил боец Федор. Оглядел девку. Бросил ей: - Хай! Девка безмолвно ломанула к белому брату. Хлопнула дверью. Щелкнула задвижкой. Ну точно, потравилась. Федор степенно вернулся к разговору. - И "Киндзмараули" часто подделывают. Тут надо пробку всегда смотреть. У настоящего пробка с узорчиком и с такими дырочками. А поддельный - там как красный чулок натянуто. И без дырочек. Шурина один грузин научил. Этот грузин целый ящик взял... А девка-то обширянная, точно говорю. Глаза у ней белые... - Она прибалтка, - сказал Сигизмунд. - По-нашему ни бум-бум. - А, - сказал Федор. - Если прибалтка, то может, и не обширянная. А насчет ни бум-бум - это у них после отделения началось. Вроде болезни. - Он постучал себя пальцем по голове. - Они ее что, из Прибалтики привезли? Сигизмунд не понял. - Кто? - Партнеры. Сигизмунд, успевший забыть про "партнеров", едва не спросил тупо у Федора: "какие, мол, еще партнеры". Вовремя спохватился. - Ну, - сказал нехотя. - Я не спрашивал. - И зачем-то пустился в подробности: Они тут конфетами торговать хотят... Федор сделал озабоченное лицо. - На растаможке больше потеряем. Сигизмунд вяло махнул рукой. - Растаможкой одна лавочка с Охты займется. Мы только сбытом. Сперва конфеты, потом, может, и селедка. Я вот думаю: как, Федор, потянешь ты селедку? Федор непонимающе посмотрел на Сигизмунда и покивал на чашку: - Кофе-то пейте. Хороший у вас кофе. Где брали? - На Сенной. Федор аккуратно допил кофе. Ополоснул свою чашку и водрузил ее на место. - Ну, я пошел. - Меня сегодня не будет, - сказал Сигизмунд. - Да понял уж. Если что - звоните. Распоряжения будут? - Так, Федор, - сказал Сигизмунд. - Сейчас дуешь в контору. Светка жаловалась, что замок на входной двери заедает. Вчера еле закрыла. - Разберемся. - Разберись. К Светке не приставай. - А что, жаловалась? - Федор хохотнул. - У нее отчет. Не отвлекай. - Есть не отвлекать Светку, - бодро отрапортовал Федор. - С замком, Федор, разберешься - дуй на Загородный. Возьмешь гальюны, поставишь по точкам. Потом можешь быть свободен. Вечером отзвонись. Фирма "Морена" занималась не только травлей тараканов. Она в принципе была не чужда всему живому. Приторговывала кошачье-собачьими кормами. И особая статья бюджета - кошачьи туалеты. Дешевые. Они шли изумительно ходко. Кошек в Санкт-Петербурге много. Пользуясь старыми связями, Сигизмунд наладил на одном заводике, где штамповали разную пластмассу, производство означенного изделия. Делов-то, две кюветы, одна с дырочками. "Морена" заказывала товар, забирала его и развозила по точкам. Очень удобно. Клиенты довольны. Сигизмунд пытался даже наладить завоз товара в Москву, но тут пришли большие строгие дяди и дали Сигизмунду по рукам. Забирал и развозил по точкам Федор. Заказывал Сигизмунд. Это называлось субординацией. Федор вообще был на все руки мастер. В частности, занимался он также осушением подвалов, где "Морена" одерживала победы над полчищами комаров. Но этот бизнес увядал на глазах. Слишком сильны были конкуренты. Федор тщательно зашнуровывал чудо-говнодавы, попутно растолковывая Сигизмунду, где именно повредились шнурки и в чем заключается их порча. Сигизмунд отдавал последние распоряжения. - Светке не болтай, - сказал Сигизмунд, кивнув в сторону "девкиной" комнаты. Федор поднял лицо от говнодавов и скроил понимающую гримасу. - Людмиле Сергеевне тоже, - добавил Сигизмунд. - Что я, совсем деревянный... - пробормотал Федор. - Кстати, боец, от поноса ничего при себе не имеешь? Федор затянул последний узел на шнурках и выпрямился. Его лицо чуть-чуть покраснело после тяжкой работы. - Как не быть. Вещь нужная, всегда при себе. Федор безошибочно полез в нужный карман. Выгрузил оттуда маскировочный карандаш, два больших рыболовных крючка в коробочке и гибкую пилку. - Подержите, Сигизмунд Борисович. Сигизмунд принял драгоценности. Опорожнив карман, Федор извлек, наконец, пачку таблеток в герметичной упаковке. - Во! Сигизмунд оглядывал дива, поместившиеся у него в руках. - Слушай, Федор, а зачем ты это все носишь с собой? - Э, Сигизмунд Борисович... Жить-то хочется... А жизнь - она сложная штука. В общем, так. - Объясняя, Федор забирал у Сигизмунда драгоценности и по одной спроваживал их обратно в карман. - Сперва надо четыре штуки съесть. Через три часа еще две, для закрепления эффекта. И наутро - еще две для профилактики. Ценная вещь. Штатовский НЗ. В порту купил... Сигизмунд задержал в руке последнее из доверенных ему федоровских сокровищ маскировочный карандаш. - Слушай, Федор, продай. - Нет, Сигизмунд Борисович, не могу. - Федор решительно отобрал карандаш, сунул в карман, а карман застегнул. - Паренек на той неделе поедет в Голландию, можно заказать... Насчет таблеток не сомневайтесь. Убойная штука. Хоть из Амазонки лакай, хоть из Нила. Вон у меня шурин летом траванулся - думали, помрет. Поехали мы с ним в Ботово на неделю, это летом еще было. У шурина там дружок, еще с армии. Ну, крутой такой, с загранпаспортом, при всех делах. В Черепке живет. А в Ботове, это под Черепком, у него дача. Под Ботовым свиноферма есть. Совхоз "Политотделец" раньше называлась... Да что вы все смеетесь, я не шучу. Федор решил было обидеться, но в последний миг передумал. Продолжил повесть о шурине. - Там, Сигизмунд Борисович, под Ботовым свиного говна видимо-невидимо. А мы не знали, воды там попили... Ну, я ничего, я крепкий. У меня закалка. - Федор гулко постучал себя в грудь. - А шурин - думали, умрет. "Скорая" лечить отказывалась. Приехал пьяный коновал, как узнал, откуда мы воду брали - все, говорит, готовьте гроб. К утру, мол, кончится. Это он про шурина. Теща дружкова в слезы, тесть в амбиции. А коновал ни в какую. Нет, говорит, от свиного говна политотдельского, говорит, лекарства нет. Во всем Черепке не сыщется такого средства, чтоб шурина вашего, значит, спасти. Отказался, падла. И помер бы шурин, если б таблеток у меня при себе не было. Отпоили. По четыре штуки разом скармливали, каждые полчаса... Ну, наутро я у пивного ларя стою, отдыхаю. Глядь - коновал. Тоже к ларю мостится. Завидел меня, закивал, замахал, как знакомому. С пивом ко мне подходит. "Ну как, спрашивает, помер шурин-то твой?" Я говорю: "Какое помер, живехонек! Во!" И таблетки ему показал. Упаковку. Коновал повертел в пальцах, буковки поразбирал, какие знакомые. "Да, говорит, Америка-Европа, нам до них еще сто лет расти - не дотянуться..." И то правда. Мы с шурином раз на шоссейку вышли, а там указатель: "Вологда 600 км, Архангельск 700"... Россия... И, сам себя огорчивший, ушел. Сигизмунду резко стало легче. Федор парень хороший, отзывчивый, исполнительный. Западла пока что не делал. И еще не в скором времени сделает. Но сегодня совершенно задавил его Федор своей неукротимой витальностью. Перебор налицо. Сигизмунд выковырял из герметичной упаковки четыре чудо-таблетки. Налил в стакан воды. Пошел девку целить. Если шурина безмозглого спасло, глядишь - и юродивой поможет. Девка крючилась на тахте. Рожа серая. Худо девке было. Кобель интересовался. То лицо ей понюхает, то ноги. Девка относилась к кобелю безучастно. А пса это тревожило. Не одобряет пес такого беспорядка, чтобы люди болели. Временами пес напоминал Сигизмунду Федора. Оба любили, чтоб все было пучочком. Сами были бодры и от окружающих требовали того же. Сигизмунд присел на край тахты. Прижал горсть с таблетками прямо к девкиным губам. И стакан наготове держал. Девка полежала неподвижно. Глазом на него покосила. Сигизмунд кивнул: дескать, надо, девка, ничего не поделаешь. Штатовские морпехи едят, и тебе сглотнуть не зазорно. Девка глаз отвела и стала таблетки с ладони губами по одной выбирать. Ровно лошадка. Или дитё, когда ягодку ему найдешь. Вот так и яду ей можно дать, а после золотишком завладеть. Очень даже запросто. Она и не спросит, чем он там ее пичкает. - Запей, - сказал Сигизмунд грубее, чем хотел. И стакан к ней подвинул. Она послушно выпила. - Вот так-то лучше, - сказал Сигизмунд. Встал и кликнул пса. Пора выводить скотину. Хорошо хоть коровы не держит. В пять утра вставать не надо, доить не требуется. Опять же, сенокосная страда минует. Господи, что за мысли в голову лезут! * * * И пошли кобель с Сигизмундом пиво пить. Пиво кобель любил. Дрожжей ему не хватало, скоту бессловесному, что ли? Место вокруг ларька, меблированное сломанной лавкой и тремя ящиками, обсиженное спившимся и полуспившимся людом, именовалось у Сигизмунда "Культурным Центром". "Культурный Центр" был готов к услугам отдыхающих граждан круглосуточно. Иные там и отходили. Сигизмунд сам вызывал как-то раз "Скорую" к дедушке, безучастно созерцавшему низкие городские небеса, полонящиеся смогом. "Скорая" к дедушке не торопилась. Да и дедушка больше уже никуда не торопился... Вокруг продолжали культурно отдыхать. Пили пиво. Все там будем, да... Взяв "Разина", Сигизмунд снял пробку о прилавок ларька, по старинке. - Ты че, блин, мужик?! - заорал продавец, высовываясь из ларька чуть не по пояс. - Вон, открывашка есть... Совсем одичал с этой юродивой. Забыл, в каком веке живу. Ведь правда теперь везде открывашки. Это раньше никаких открывашек не было. О водосточные трубы пробку сковыривали. Кто покруче - зубом снимали, кто поинтеллигентнее ключом... Сел на корточки, налил пива на ладонь. Пес тут же сунулся пастью и неопрятно зачавкал. И тут из засады, доселе незаметный, бесшумно подкрался к Сигизмунду дедок. Заслуженный дедок, о трех орденских планках, на деревянной ноге. Насчет бутылочки. Пустой. - Оставлю, - щедро обещал Сигизмунд. Дедок с достоинством оперся о ларек и уставился вдаль. Ловко же дедок прятался. Небось, на войне разведчиком был. С девкиными предками, борода-веником, лесными братьями, поди, сражался посередь смуглых рижских сосен... Сигизмунд расслабленно вливал в себя пиво. Похмелье растворялось. Снегу бы пора выпасть. А снег все не выпадает. А пора бы. А он не выпадает... Подрулила хамоватая бабуля. Сунулась было. Дедок послал ее по-фронтовому. Это Сигизмунду понравилось. Он отдал дедку пустую бутылку. Тот взял и беззвучно отступил в щель между ларьками, где у него был наблюдательный пункт. Подумав, Сигизмунд взял "Жигулевского". Продавец сердито сковырнул пробку открывашкой. Собственноручно. Сигизмунд приблизился к наблюдательному пункту фронтовика. Молча вручил ему полную бутылку, повернулся и пошел прочь. Глава четвертая К вечеру девка ожила. Морпеховские таблетки в очередной раз явили чудо исцеления. Аллилуйя! Сигизмунд, лежа на раскинутом диване у себя в комнате, безмолвно наблюдал за юродивой девкой. Воскреснув, та принялась бродить по квартире. Маршруты новые прокладывать. На кухню, в ванную и туалет шастала уже уверенно. В сторону сигизмундовой комнаты - еще с опаской. К запертой комнате вообще не подходила. Запертая комната, она же "гостиная", была самой большой в квартире. И не запертая даже, а просто нежилая. При Наталье там устраивались шумные вечеринки. Там стояло пианино "Красный Октябрь" с черной поцарапанной крышкой. И много разных других вещей. Сигизмунду в его нынешней замкнутой жизни они были не нужны. Предпринимать какие-либо активные действия Сигизмунду было сегодня лень. Валялся на диване, брал то одну книгу, то другую. Читать, впрочем, тоже было лень. Поэтому больше просто смотрел в потолок и слушал, как в квартире тихонько шуршит юродивая. Вот она остановилась на пороге комнаты. Робко вошла. На него глянула: можно? Он не пошевелился. Стало быть, можно. Следом за девкой в комнату проник кобель. Вертел мордой среди привычных вещей искал, что девку так занимает? Он, кобель, ничего удивительного для себя не видел. А вдруг пропустил чего? А вдруг это съесть можно? Полоумная, поминутно замирая и поглядывая на Сигизмунда, перемещалась по комнате. Протянет руку к какому-нибудь предмету - замрет. Если Сигизмунд смолчит - потрогает. Наконец Сигизмунду надоело лежать бревном, и он окликнул: - Двала! Тихонько так окликнул. Спокойно. Та вздрогнула и замерла, съежившись. На него с ужасом уставилась. А он махнул ей рукой и лениво добавил: - Да ты ходи, ходи... Не бойся... И улегся на боку, рукой подпирая щеку. Так сподручней смотреть было. Девку заворожил сигизмундов стеллаж. Этот стеллаж-"распорка", неряшливый и пыльный, был у Сигизмунда со студенческих времен и безумно раздражал Наталью. Та неоднократно покушалась на стеллаж, пыталась от него избавиться с помощью хитроумных интриг. И вот надо же! Наталья уже далече, а стеллаж - вот он стоит. И ничего ему не делается. На стеллаже, кроме пыли, обитали книги Сигизмунда. Книги по программированию его первой специальности, по электронике. Объемный труд по собаководству "Воспитай себе друга", подаренный находчивым Федором ко дню приобретения начальником собачки. Нелепо затесавшееся красное "огоньковское" собрание Лескова. Ностальгически приобретенный, но так до конца и не дочитанный Кастанеда. Беспорядочная куча книжек последних лет, преимущественно боевиков, кои неотразимо свидетельствовали об угасании сигизмундова интеллекта. Среди множества ярких обложек перечитывалась только одна - семеновская "Валькирия". Да и та не подряд, а с середины: то здесь куснет, то там. То один эпизодик просмакует, то другой, а после снова лениво отложит. В принципе, фантастику Сигизмунд читал только в семидесятые годы, в журналах "Техника молодежи", "Уральский следопыт" и "Знание - сила". Про роботов, которые живее всех живых. И про человечных инопланетян. И, конечно, про строительство коммунистического завтра в Галактике. "Валькирию" купил случайно. Забрел как-то, изнывая от скуки, в Дом Книги и попал на встречу с писательницей. Писательница раздавала автографы и с серьезным видом отвечала на вопросы прыщавых юнцов. Чтил Пелевина. Лежал у него бумажный, распавшийся на странички "Омон Ра". Эта книжица пришла в 93-м. Тяжелый был год. Купил за гроши в газетном ларьке. Купил и порадовался. На самом верху, под потолком, имелась полка, занятая книгами по искусству. Еще одна эпоха в жизни Сигизмунда. Нарочно хранил так высоко - от пьяных приятелей. Любимых Натальей Глазунова и Шилова Сигизмунд выпроводил из своей жизни вместе с Натальей. А Матисса, Пикассо и Модильяни отначил. Наталье они все равно не нужны. Да и Сигизмунду, если вдуматься, тоже. Самые нижние полки были заняты неопрятными распечатками, ксерокопиями. Все это потом уже сто раз издавалось цивильными томиками, но распечатки Сигизмунд так и не выбросил. Жалел. Все-таки память. Краеугольным камнем "памяти" являлась большая обувная коробка, стыдливо задвинутая в задний угол. В коробке хранилась "Кама-сутра" - кипа изогнутых темных фотографий, переснятых со скверной машинописи в сером, будничном 1984 году. Сигизмунд так и не ознакомился с этим трудом. Остался кустарем-одиночкой. Из предметов, представляющих материальную ценность, на стеллаже имелись: камешек из Крыма - память о первом лете с Натальей; камень с Эльбруса - память об альпинистской юности; цветное фото "Три товарища" - Сигизмунд с двумя друзьями на фоне "Новой Победы" (один из этих друзей вот уже два года как в Штатах, второй вот уже три года как спился); выцветший бумажный петушок - изделие Ярополка эпохи средней группы детского садика; очень пыльное серое макраме неизвестного назначения - подарок матери; несколько разнообразных пепельниц и засохший кактус в маленьком пластмассовом горшочке. Все это пыльное разнообразие возымело на скудный ум девки ошеломляющий эффект. Минут пять, не меньше, она созерцала стеллаж, вытаращив глаза и раскрыв рот. Потом осторожно потрогала бумажного петушка. Сигизмунд, подражая псу, с привзвизгом зевнул, и девка опять в страхе отскочила. Он покивал ей: мол, давай, давай... Девка осмелела. Взяла в руки камешек. Укололась об кактус. Повозила пальцем по пыли. Вздохнула горестно. Полезла посмотреть, что там выше. Уронила себе на голову "Валькирию". Изумилась. Подобрала "Валькирию", стала рассматривать. Картинка, видать, привлекла. Повертела перед глазами. К Сигизмунду приблизилась, взволнованная. Стала в картинку пальцем тыкать, повторяя бессмысленно: - Мави... меки... меки... мави... - Мави, - согласился Сигизмунд. - Конечно, мави. И меки тоже. Девка пошла шарить дальше. Фотография самого Сигизмунда с "камрадами" на фоне "Новой Победы" почему-то не привлекла ее внимания. Даже обидно как-то. С другой стороны, в комнате имелись такие конкуренты - хоть куда. Сигизмунд, едва выдворив Наталью, украсил бывшую супружескую спальню двумя памятниками полиграфического искусства. Один представлял собою огромный портрет Сальватора Дали с тараканьими усами и устрашающе вытаращенными глазами. Дали пялился прямо на постель, смущая редких женщин Сигизмунда. Второй плакат был куплен на Арбате в начале перестройки. На нем был изображен красноватый Ленин, усердно долбящий дырочки в перфоленте. Компьютеризация в разлив, мать ее ети!.. Сигизмунд причислял себя к людям перестройки. Он любил этот плакат. А Наталья не любила. Вообще чем больше вспоминал Сигизмунд о Наталье, тем больше находилось вещей, которые он, Сигизмунд, нежно любил, а Наталья напротив, не любила. И гонения на них вела. Интересно, на что сейчас полоумная кинется?