Беньковский Виктор. Анахрон 2

* * * - ...Ты что смурной такой? - донесся до Сигизмунда голос Аськи. - Пошли лучше покурим. Слушай, у тебя курить есть? - Курить есть. Они вышли на Владимирский. Уже совсем стемнело. Мимо грохотали трамваи. Трамваи были красные и желтые, совсем старенькие, - без всякой рекламы, без идиотски жизнерадостных призывов "Отдохни! Скушай ТВИКС!". Машин было значительно меньше. Иномарок и вовсе не встречалось. Аська зорко бросила взгляд направо, налево, знакомых не приметила, полузнакомых отшила вежливо, но решительно. Алчно потянулась к сигизмундовым сигаретам и вдруг замерла, разглядывая пачку в тусклом свете, падавшем из окна. - Что ты куришь-то? Сигизмунд, обнищав, перешел на "Даллас". - Ну ты крут! Это что, американские? Ты че, фарцовщик? - Нет. Аська затянулась, поморщилась. Посмотрела на Сигизмунда. - "Родопи"-то лучше. - Лучше, - согласился Сигизмунд. И вспомнив, снял с шеи феньку. - Держи. - Ты это правда? Я думала, ты шутишь. - Какие тут шутки. Владей. Она тебе удачу принесет. Мужа рыжего по имени... Вавила. Аська-Херонка засмеялась. После сайгоновского кофе Сигизмунду вдруг показалось, что мир наполнился звуками и запахами. Их было так много, что воздух сгустился. И вдруг от короткого замыкания вспыхнули троллейбусные провода. Прохожие сразу шарахнулись к стенам домов. Сигизмунд обнял Аську-Херонку за плечи, и они вместе прижались к боку "Сайгона". Сигизмунд был счастлив. Над головой горели провода, бесконечно тек в обе стороны вечерний Невский, и впервые за много лет Сигизмунд никуда не торопился. Он был никто в этом времени. Его нигде не ждали. Его здесь вообще не было. Он стоял среди хипья, чувствуя лопатками стену. Просто стоял и ждал, когда приедет аварийная служба и избавит его от опасности погибнуть от того, что на него, пылая, обрушится небо. И "Сайгон", как корабль с горящим такелажем, плыл по Невскому медленно, тяжело и неуклонно. * * * На прощание Аська поцеловала Сигизмунда, сказала "увидимся" и нырнула обратно в чрево "Сайгона". Сигизмунд пробормотал, поглядев ей в спину: - Увидимся, увидимся... И перешел Невский. В кулаке он сжимал десять копеек, которые Аська сунула ему, чтобы он, бедненький, мог доехать до дома. Сигизмунд чувствовал, что время истекает. Анахрон беспокойно ворочался под страной Советов в недрах земли. Но уходить из оруэлловского года без трофея не хотелось. Подумав, Сигизмунд зашел в книжный магазинчик, над которым светилась надпись "ЛЮБИТЕ КНИГУ - ИСТОЧНИК ЗНАНИЙ". Этой надписи долго еще жрать электричество - ее снимут одной из последних, заменив на какую-то рекламу. На прилавках лежала невообразимая серятина. Процветал соцреализм: городской роман, деревенская проза, литература лейтенантов - теперь уже престарелых лейтенантов. Приключения и фантастика - за макулатуру. Продавщица отрешенно и скучающе глядела поверх голов. Сигизмунд открывал и закрывал книги. Читать нечего. Впрочем, в конце девяностых тоже будет нечего читать. Тоже серятина, только крикливая: полуголые бабы, одетые так, что ходить-то трудно, не то что мечами махать; полуголые мужики, лопающиеся от мускулатуры; совсем голые монстры, у которых лопается все, что не чешуя... Сигизмунд испытующе глянул на продавщицу. Интересно, что бы она сказала, увидев такую книжку? Однако надо что-то покупать. Во-первых, за десять копеек, а во-вторых, быстро. Анахрон все настойчивее требовал к себе. И тут взгляд Сигизмунда упал на брошюру, освященную портретом тогдашнего вождя. Нашел! Бинго! - запело в душе у Сигизмунда. Трепеща, заглянул туда, где в старое доброе время писали цену. Брошюра - вот неслыханная удача! - была оценена как раз в десять копеек. Сделав скучающее лицо, Сигизмунд в пустом зале подошел к кассе и пробил десять копеек. С чеком направился к продавщице. Нарочито независимым тоном потребовал дать ему брошюру "ВЫСОКИЙ ГРАЖДАНСКИЙ ДОЛГ НАРОДНОГО КОНТРОЛЕРА". Продавщица метнула взгляд на длинный хайр Сигизмунда, на его светлую джинсовую куртку, кроссовки... С кислым видом бросила на прилавок брошюрку. - Мерси, - буркнул Сигизмунд. Сунул брошюрку за пазуху. И не оглядываясь пошел к выходу, спиной чувствуя подозрительный взгляд. Пора! Надо уходить во дворы. Сигизмунд нырнул в первую же подворотню. Попутно отметил - какие скучные, оказывается, были настенные надписи! Кроме сакрального слова из трех букв, будто и слов-то других не знали. Ни тебе "КАПИТАЛ ШАГАЕТ КАК ХОЗЯИН", ни тебе "ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА", ни тебе "БОГАТЫЕ БУДУТ ГОРЕТЬ В АДУ" или там "ЛИТВА, ПРОСТИ НАС!" И тут его подхватило и бросило. Лицом прямо в облезлую стену... * * * Этого переноса Сигизмунд не помнил. Не то спал, не то был без сознания. Ему показалось только, что тянулся перенос бесконечно долго. Какое-то время Сигизмунд лежал неподвижно. В смеженные веки назойливо бил свет лампочки. Кругом стояла ватная тишина, нарушаемая лишь журчанием воды. Сигизмунд чуть повернул голову. Увидел грязно-зеленую стену. Он понял. И тут его охватила паника. Он просто взвыл от ужаса. Попался! Плохо соображая, что делает, Сигизмунд подбежал к герметично закрытой двери и начал молотить по ней кулаками с криком: - Выпустите меня отсюда! А! Выпустите!.. Дверь, естественно, не поддавалась. Сам же и закрывал!.. Сигизмунд несколько раз боднул ее. У него тотчас заболела голова. Всхлипывая и пошатываясь, Сигизмунд побрел обратно к нарам. Завалился на них. Кошмар случившегося все больше завладевал мыслями. Он, Сигизмунд, единственный, кто посвящен в тайну Анахрона. И он же оказался пленником адской машины. Его никто не выпустит отсюда. Никто. Некому. Первые несколько часов Сигизмунд обдумывал свое положение. Лихорадочно искал способ выбраться. И чем дольше размышлял, тем глубже проникался уверенностью, что выбраться отсюда не удастся. Стало быть... Стало быть, вероятнее всего ему придется умереть здесь. От голода. В принципе, каждый человек знает, что когда-нибудь умрет. Ужас вызывает не мысль о смерти. Ужас вызывает определенность. Когда смерть обретает и вид, и сроки. Паника росла. Как за соломинку ухватился за надежду, что Анахрон сработает еще раз и вынесет его отсюда. Но здесь от Сигизмунда ничего не зависело. А умолить бога Анахрона невозможно. Потому как нет такого бога. Тогда Сигизмунд попробовал обратиться к тому Богу, который, по уверениям Федора, существует. Но ни одной молитвы толком не знал. Вдруг понял, что обращается к Творцу всего сущего как к "Богу Федора". Мол, Бог Федора, коли ты такой могучий, - услышь меня, я здесь! Так. Все. Крыша едет. Пора приходить в себя. Белых верблюдов посчитать, что ли? Однако это не слишком помогло. Сигизмунд, истомленный переживаниями, провалился в зыбкое забытье. Толком поспать ему не удалось. Лампочка светила и светила, не давая глазам покоя. Разбить ее, что ли? Запустить кроссовками и... остаться в полной темноте. Наедине с кошмарами, которые обязательно повылезают изо всех углов. Нет, лучше уж лампочка. Можно, в конце концов, куртку на голову натянуть. Звон тонкой струйки воды из ржавого крана, поначалу не слишком заметный, постепенно стал ввинчиваться в мозги. Неожиданно перед глазами начали вспыхивать белые пятна. Сперва показалось - в глазах рябит. Но нет. Это был еще один эффект Анахрона. Вся камера наполнилась пульсирующими огоньками. Сигизмунд наблюдал за ними с интересом, сам дивясь тому, что не испытывает страха. Затем огоньки погасли. Будто и не было. За самонадеянность Сигизмунд был наказан спустя короткое время, когда по всему подземелью прошел утробный низкий гул. Рычало то громче, то тише. Сигизмунд, парализованный ужасом, сидел на нарах, скорчившись. Его будто пригвоздило к доскам тысячами гигантских ледяных игл. Сейчас Сигизмунд точно знал, что там, в глубинах колодца, яростно беснуется кто-то огромный. Какая-то подземная безымянная сила, которую вызвали к жизни дед и его сподвижники. Правильно говорили Вавила с Вамбой. В колодце кто-то таится. Вандалы - люди, близкие к природе. Они чуят. Рычание становилось все тише и наконец заглохло. Страх не отпускал еще с полчаса. Но постепенно Сигизмунд расслабился. И тогда его вновь начало терзать неумолчное журчание воды. Сидя на нарах, Сигизмунд обхватил голову руками, покачался из стороны в сторону, попробовал петь, но тут же отказался от этой затеи. Потом почувствовал, что рядом кто-то есть. * * * Сигизмунд осторожно повернул голову и почти до крови прикусил губу, чтобы не заорать. На нарах, на расстоянии вытянутой руки от Сигизмунда, сидел Аспид. Дед был облачен в полосатую пижаму и стоптанные тапки на босу ногу. На голове у него красовалась треуголка, сделанная из газеты. Скрестив на груди руки и зажав в зубах длинную "герцоговину", дед невозмутимо попыхивал папиросой. На Сигизмунда он не обращал ни малейшего внимания. Некоторое время Сигизмунд опасался предпринимать какие-либо действия. Потом понял, что дед то ли не замечает его, то ли делает вид, будто не замечает, то ли вообще является иллюзией. Осмелев, Сигизмунд начал разглядывать Аспида. Протянул руку. Коснулся плеча Аспида. На ощупь дед был вполне живой и теплый, однако на прикосновение внука не отреагировал. Просто спустя мгновение почесал плечо. Точно, не замечает! Сигизмундом овладела безумная радость. Анахрон наверняка подает ему знак! Ключ, которым можно открыть камеру! Возможно, тайна зашифрована где-то здесь, она кроется в обличии деда... Сигизмунд впился в Аспида взглядом. А тот знай себе покуривает. Газета. Может быть, разгадка - там? Сигизмунд почти носом уткнулся в газету. Это была "Правда" от... Батюшки! От 5 марта 1953 года. С портретом Сталина в траурной рамке. Знаменитый шнобель Отца Народа упирался аккурат Аспиду в переносицу. Один пышный ус свисал к аспидовой брови. Отчеркнутые красным карандашом, бросились в глаза слова: "...в памяти советских людей". Сигизмунд зашевелил губами. "В памяти советских людей". Должен же быть здесь какой-то скрытый смысл? Но какой? Какое вообще это имеет отношение к пленению Сигизмунда в приемной камере ленинградского терминала? Дед докурил папиросу, бросил окурок на пол. От окурка разлетелись искры, тут же обернувшиеся белыми огоньками, какие уже бродили по камере. Огоньки умножались, окутывая деда светящимся роем, и в конце концов съели его. Сигизмунд пал на нары, заложил руки за голову. Стал соображать. Имело ли явление Аспида какой-то тайный смысл? Или не имело? Еще одна дурацкая выходка Анахрона? Но зачем?.. Он снова прокрутил в голове все, что заметил в облике деда, и понял: никакого тайного (да и явного) смысла в случившемся не было. Скорее всего, и деда в камере не было. Просто Сигизмунд увидел какую-то картинку из прошлого. А может, грезится ему. Может, он уже сошел с ума. Запросто. Голода он пока не чувствовал. Сигизмунд перевернулся на живот, несколько раз с силой ударил кулаками по нарам, а потом натянул куртку на голову и плакал, пока не заснул. * * * На этот раз он выспался. Пробудил его жгучий голод. Сигизмунд пошарил в кармане куртки. Нашел кусочек собачьего корма "Чаппи". Брал на прогулку, чтобы вознаграждать кобеля за послушание. Рассосал. Запил ржавой водой из-под крана. Возвращаясь к нарам, заметил что-то на полу. Наклонился и поднял окурок. Это был свежий окурок от "герцоговины". Сигизмунд повертел бумажную гильзу в пальцах, чувствуя, как в душе нарастает паника. Из последних сил взял себя в руки и, пытаясь быть хладнокровным, спалил окурок на огоньке зажигалки. Пепел растоптал по полу. Вот и все. Снова улегся. Уставился в потолок. Вода текла все громче. Этот звук разъедал мозги. Сигизмунд понял, что сходит с ума. Да. Хлипкое создание - человек. Такая способность к выживанию, такой превосходный инструмент по осознанию и преобразованию действительности, то есть - разум человеческий... Но посади все это великолепие на нары в закрытое помещение и пусти там струйку воды - и все, готово дело, летит с катушек. Горделивый рассудок послушно гаснет, и спустя пару дней налицо пускающий слюни дебил, не хуже Михайлова-младшего из справки. Сигизмунд громко выругался, достал из-за пазухи брошюру "Высокий гражданский долг народного контролера" и принялся зачитывать ее вслух. - Реальность - бесценное качество нашей демократии. И именно реальному ее развитию и углублению партия придает огромное значение. В целом речь идет о том, чтобы во всю ширь развернуть созидательную силу социалистического самоуправления народа. В этом и состоит смысл совершенствования политической системы нашего общества. Это и есть приближение ее к идеалу социализма. Вообще, товарищи, равнение на высшие нормы социализма должно у нас войти в правило. О них никак нельзя забывать при оценках достигнутого. С ними надо соизмерять и сегодняшнюю практику, и планы на будущее. Возьмите, например, святой для нас принцип социализма: от каждого - по способностям, каждому - по труду. Это основа основ той социальной справедливости, которую именно наш рабочий класс, наш народ впервые в истории превратил из мечты в живую действительность. Но сознавая все величие этого завоевания, нельзя забывать о том, что его надо и оберегать, и развивать. У нас достаточно опыта, который учит, что соблюдение принципа "по труду" требует особой заботы. Иначе приходится иметь дело с его нарушениями. С такими, которые немало вредят нашей экономике. И с такими, которые глубоко возмущают советских людей... На последние слова Анахрон отозвался странным звуком. Где-то во чреве чудовищного механизма раздалось что-то вроде восхищенного "Ах!" - А, проняло? - вскричал Сигизмунд, с новой силой углубляясь в речь, произнесенную Константином Устиновичем Черненко на Всесоюзном совещании народных контролеров (издана тиражом 750 тысяч экземпляров - по нынешним временам усраться можно от такого тиража!) Места, обозначенные словами "аплодисменты" и "бурные, продолжительные аплодисменты", Сигизмунд отрабатывал буквально. Долго, яростно бил в ладоши. Вопил также - в порядке личной инициативы: "Браво! Бис!" Потом брошюрка кончилась. Сигизмунд перевел дыхание и понял, что ему стало значительно легче. Даже звук капающей воды теперь не так его доставал. * * * Брошюру "Высокий долг..." Сигизмунд прочитал еще пять раз. В последний раз он уже пытался инсценировать ее. Расхаживал по камере, держа книжонку в отставленной руке, и изображал все то, о чем там было написано. Например, дойдя до слов: "Речь идет о том, чтобы привести в действие мощные рычаги личной заинтересованности", Сигизмунд с силой тянул за воображаемые рычаги. Постепенно в голове у него складывался план спектакля. Основная тема - человек в плену бесчеловечного механизма. Вокруг Народного Контролера вертятся и скрежещут шестеренки соцсоревнования, приводятся в действие огромные рычаги личной заинтересованности и ответственности, вертятся колеса Госплана, юркают бюрократические извращения, натягиваются злокозненные нити хищений и приписок... И человек - Народный Контролер, своего рода Новый Адам, мечущийся среди упорядоченного механического хаоса... Занимаясь всей этой ерундой, Сигизмунд в то же время понимал, что сейчас он НЕ сходит с ума. Рассудок в полном порядке. Ситуация, как говорится в американских боевиках, под контролем. Ну, отчасти под контролем. Потом эта активная деятельность иссякла, и Сигизмунд впал в апатию. Он даже есть больше не хотел. Лежал, закрыв глаза и вытянувшись. Ему было скучно. * * * И вот в одиночество Сигизмунда вторгся новый звук. Сигизмунд мгновенно подобрался. С чмокающим звуком тяжеленная герметичная дверь разлепилась и начала медленно, мучительно медленно отворачиваться... * * * Ну вот и все. Пьеса закончена. Акт пятый: гибель Нового Адама. Народного Контролера, то есть. "...Скрежещет дверь. Входят слуги Госплана, дабы схватить Народного Контролера, предать его бюрократическим извращениям и в конце концов мучительной казни. Ибо не дозволено никому, а Новому Адаму - тем паче возвращаться в закрытый навеки "Сайгон"! С гордо поднятой головой Новый Адам бесстрашно..." Ни на мгновение не переставая генерить абсурдную пьесу, Сигизмунд тем не менее испытывал самый настоящий животный ужас, ибо не сомневался: сюда пришли именно для того, чтобы его убить. В дверном проеме показались две громадные фигуры. Палачи! Губы Сигизмунда прошептали сами собой: - My Father! Into Your hands I commend my Spirit. Даже не прошептали - пропели любимую мелодию из "Jesus Christ - Superstar". Сигизмунд закрыл глаза. * * * Его схватили грубые руки. Сигизмунд пассивно сопротивлялся - обвис всем телом и жалостно выстанывал последние арии из "Jesus Christ'а". Палачи сильно потянули его за запястья. "Распинание началось", - подумал Сигизмунд. Сейчас приставят к кресту и незамысловато приколотят его, С.Б.Моржа, как фанерину. - Едрен покатух! Сигисмундс, твоя мат! Ти ест как мудак! - донесся знакомый голос. Сигизмунд опасливо открыл глаза. Над ним болтались рыжие патлы Вавилы. Покосился чуть левее и встретился взглядом с Вамбой. "Скурин" был очень озабочен. - Что вы там, заснули? Кантуйте его наверх! - крикнула из-за двери Аська. - Или он там у вас подох? Сигизмунд неожиданно вернулся в реальность и вырвался из образа Народного Контролера, он же Новый Адам. - Щас я тебе промеж глаз засвечу, узнаешь, кто тут подох! - заорал Сигизмунд. Он почувствовал себя живым. Все-таки не совладал с ним Анахрон. Не по зубам оказался внучек дедушкиной машинке! Аська всунулась в камеру. Деловито повела глазами налево-направо. - Говнюк ты, Морж. Мы тебя ищем, ищем... Уже думали ментам сдаваться. Нет, сперва - ну что, ну ушел мужик, ты ведь у нас половозрелый. Обидчивый стал в последнее время, вспыльчивый, нервный какой-то. Брюзжал всю дорогу, цеплялся ко всем. Слушай, может климакс у тебя? Сейчас у мужиков климакс рано начинается... В общем, Моржик, скажу прямо: мы по тебе не скучали. - Аська засмеялась и подсела к Сигизмунду на нары. Вавила с диковатой нежностью поглядывал на крошечную на фоне вандалов Аську и лыбился непонятно чему. - Ну, мы аттиле так и сказали: ушел и ушел, не дитё, жрать захочет - вернется. А как ты к вечеру не пришел, аттила и завелся. "Где Сигисмундс? Где Сигисмундс?" Представляешь? Всю плешь проел. Вынь да положь ему Сигисмундса. Даже Сегериха своего забыл. Наутро, едва зенки продрал, опять за свое. Я уж, чтоб его успокоить, Федору твоему позвонила. Федор доложился, что не ведает, где тебя носит. Старикан чуть из кожи вон не выпрыгнул. На койке аж подскакивает, надрывается: "Сигисмундс, мол, Сигисмундс! Искать, искать, искать!" Лантхильда зареванная ходит. Виктория бледная, утомилась переводить. А к вечеру аттила вдруг говорит: мол, в Анахроне Морж сидит. Мы ему: да в каком Анахроне, ты че, мол, старый хрен, умом тронулся? А он свое: зять мой, мол, ненаглядный, в Анахроне сидит, нутром чую. Родич он мой теперь, - это аттила так объясняет, - не могу, говорит, допустить, чтобы род мой ущерб такой претерпел. - Какой ущерб? - ошалев от этого потока, спросил Сигизмунд. - Такой, что зятек в Анахроне подохнет! Трагично, мол, это! И бездарно. - Слушай, Аська, я тут пока сидел, такую пьесу сочинил, - сказал Сигизмунд, разглядывая Аську, которую совсем недавно видел в "Сайгоне" юной. За тринадцать лет природа стесала с Аськи юношескую округлость, сделала черты лица и фигуру более угловатыми, острыми, резкими. Отсутствие волос подчеркивало странную выразительность аськиного лица. Сигизмунд не мог понять, какая Аська нравится ему больше - образца 1984-го года или нынешняя. - Ты что так смотришь, Морж? - вдруг насторожилась Аська. - Так просто. Аська вдруг разревелась. - Ты бы хоть сказал, куда идешь, идиот! Ведь загнулся бы здесь, если бы не дед! Что бы мы делали, если бы ты... если без тебя... - А что вы без меня? - спросил Сигизмунд мрачно. - Вы и так без меня! Я вам давно уже не нужен был! - Дурак! Дурак! Вавила, побей его! Вавила посмотрел на Аську, потом перевел тяжелый взгляд на Сигизмунда. Как бы оценивал: всерьез просит его разлюбезная поколотить Моржа или просто так болтает? Вамба проговорил что-то угрожающим тоном. Надо полагать, за сохранность родового имущества радеет. Вавила пожал плечами и засмеялся. Потом перевел взгляд на Аську, осклабился: - Ти ест дура! - Что, так и будем тут сидеть? - осведомился Сигизмунд. - Это ты здесь сидишь, пузыри пускаешь! - огрызнулась Аська. - За ручку тебя водить, что ли? - Слушай, а как вы сюда вошли? - Ногами. Вамба-то рядом с тобой стоял, когда ты нас в Анахрон водил. Он охотник, между прочим, - это Вика говорит. Он все примечает, запоминает, все приметы, тропы там, веточки сломанные... А Вавила, кстати, - еще более крутой охотник. Это так, к сведению. Вот они всё и приметили, на какие ты камни жал, да куда по подземке переть... Тем более, что и коридор всего один. Слушай, Морж, а тут землетрясения, пока ты сидел, были? Мы тут приходим, глядим - ты и вправду в камере сидишь. И по всему видать, крышу тебе вовсю сносит. Ходил взад-вперед, декламировал чего-то. А что ты декламировал-то? - Потом. Пошли отсюда на хер. * * * В "предбаннике" Вавила, покосившись на Аську, вдруг быстрым шагом подошел к самому краю колодца. Аська визгнула: - Ты куда? Вавила обернулся, посмотрел на Аську, на Вамбу, на Сигизмунда, а потом с достоинством плюнул в колодец. У Сигизмунда - по ассоциации с именем "Гэндальф", застрявшему от посещения "Сайгона", - вдруг появилось предчувствие, что из бездны сейчас попрут озверелые Балроги. Однако ничего не произошло. Аська приосанилась, горделиво глянула на Сигизмунда: вот, мол, каков Вавилыч. А потом восхищенно воззрилась на вандальского раздолбая. Вавила отошел от колодца и первым двинулся из "предбанника" в коридор. Шел высоко подняв голову и спиной источая спесь. * * * Первым Сигизмунда приветствовал ополоумевший от счастья кобель. Из "светелки" выскочила Лантхильда. Звучно потянула носом, всхлипнула и чинно обняла Сигизмунда. Отодвинулась. Встала, таращась и сложив руки на животе. Из кухни выглянула Вика, что-то быстро проговорила. Исчезла. Сигизмунд подхватил Лантхильду за бока, попытался поднять в воздух, но не смог. Оба засмеялись. Сигизмунд вдруг почувствовал, что он наконец-то дома. Отбиваясь от восторженных наскоков пса, Сигизмунд кое-как разделся. Вошел на кухню. И ощущение домашнего уюта мгновенно рухнуло. На кухне сидел, расположившись как у себя в хузе, незнакомый и совершенно чужой человек. Высокий костистый старик в спортивных штанах и фланелевой рубахе навыпуск, с жуткими шрамами на лице и двумя сверлильными установками вместо глаз. Длинные седые пряди, ниспадавшие на плечи, были прихвачены бисерным хайратником. Удивительно, но хайратник папашу Валамира непостижимым образом благообразил. Смягчал свирепый облик старого вандала. Аттила ни в коем случае не выглядел ряженым. Будто всю жизнь носил на длинных изжелта-седых вандальских хаздьос бисерные хайратнички. Перед аттилой стоял стакан чая в подстаканнике. В том самом, что остался от Аспида. При виде Сигизмунда Валамир скупо улыбнулся, тяжело привстал и проговорил неожиданно звучным голосом: - Дра-астис, Сигисмундс. - Здравствуйте, Валамир... э-э... Гундамирович, - сказал Сигизмунд, усаживаясь напротив. От Вики он уже был наслышан о том, что аттилу произвел в свое время на свет некий Гундамир. - Ну, как здоровьице? Вижу, на поправку пошли? - И уже ощущая, как "едет с крыши снег", поднял голову: - Вика! Налей мне, душенька, чайку. - Идиот, - отреагировала Вика. Но чаю налила. - Переполошил всех. Где тебя черти носили? - Я Сегериха искал. - Где ты его искал? - В "Сайгоне"... Сахарок передай. На кухне воцарилась тишина. Валамир Гундамирович смотрел на Сигизмунда с непроницаемым видом, Вика внутренне кипела. Слышно было, как звякает ложечка, которой Сигизмунд невозмутимо размешивает сахар. Шумно ввалились Аська с Вавилой. Валамир медленно повернул голову, глянул на них. В его взгляде мелькнуло неодобрение. Впрочем, длилось это лишь мгновение. Потом аттила повернулся к Сигизмунду и сказал что-то длинное. Вика, стоя у плиты, перевела: - Во-первых, ублюдок, дед благодарит тебя за гостеприимство. В гробу я видела бы такое гостеприимство. Старик перепсиховал, чуть Богу душу не отдал... Во-вторых, он спрашивает, не встречал ли ты там, где побывал, человека по имени Сегерих... Что ж ты, сволочь, врал, будто Анахрон только в одну сторону работает?! - Я такого не врал, - стараясь держаться с достоинством, ответил Сигизмунд. - Я вообще не знаю, как он работает. Сто раз тебе говорил, дура. В разговор бешено вклинилась Аська: - Черствая ты, Виктория! Видела бы ты, каким мы Моржа нашли! Все, помирал! Отходил мужик! Уже судороги по всему телу шли, предсмертная зевота, и крышу напрочь сносит! Еще чуть-чуть - и... - Йаа, йаа, - солидно подтверждал Вавила. - Ми говорит: ти, Сигизмундс, ест как тот уллюдок! Как... гепид! В натур! Йаа... Валамир не обратил на эту тираду ни малейшего внимания. Опять заговорил с Сигизмундом, медленно и серьезно. Вика сказала, дождавшись, пока старик отговорит: - В общем, так, Морж. Давай-ка рассказывай, что там произошло. Этим мудозвонам Валамир не доверяет, хочет услышать всю байку из первых уст. И имей в виду: он пока что тебя, говнюка, вроде как уважает. Да, кстати. Мне это все на вандальский переводить, так что постарайся в изложении избегать выражений типа "коленвал" и "транзистор". - Обижаешь, Виктория. Я и слов-то таких не знаю... Маслица мне на хлебушек намажь. - Все, хватит придуриваться. Тебя попросили - рассказывай. - Вика говорила нежнейшим тоном и не переставая обворожительно улыбаться. - Учти, я тут лыблюсь исключительно ради того, чтобы деда не огорчать. А так - глаза бы тебя не видели. - Змеюка ты подколодная, - подала голос Аська. - Морж, ты на нее внимания не обращай. Она у деда нынче в любимых внучках. С его голоса поет. Что старец ни сбрешет - все записывает. И артикуляции в блокноте рисует. Как он губы складывает, да как язык вытягивает. А правда, Морж, где тебя носило? * * * Несколько дней Сигизмунд ходил с отрешенно-скорбноватым взглядом вернувшегося с войны солдата. Эрих-Мария Ремарк и все такое прочее.