Бэнкс Иэн. Взгляд с наветренной стороны

   – То, что я открою вам, знают очень и очень немногие, майор Квилан. И так должно оставаться и впредь. Понятно, о чем я говорю?
   – Да, ваша честь.
   – Этого не знает ни полковник Гайалайн, ни ваши наставники.
   – Понимаю, ваша честь.
   – Почему вы хотите умереть, Квилан? – вдруг резко обернувшись, потребовал от него Висквил.
   – Я просто не хочу жить, ваша честь. Я не хочу быть.
   – Вы хотите умереть, потому что умерла ваша жена, и вы скорбите о ней. Это так?
   – Это больше, чем скорбь, ваша честь. Ее смерть лишила смысла мое существование вообще.
   – Неужели жизни ваших родственников и общество совсем ничего для вас не значат в наше трудное время нужды и восстановления?
   – Не совсем ничего, ваша честь. Но и не достаточно. Я бы хотел чувствовать по-другому – но не могу. Я все знаю, все понимаю, но… я не жилец на этом свете.
   – Но она была всего лишь женщиной, майор, обыкновенная личность и ничего больше. Что делает ее столь дорогой для вас, что вы презираете все нужды всех живых, для которых еще можно что-то сделать?
   – Ничего, ваша честь. Не…
   – Вот именно. Это не ее память, это ваша. Это не за ее уникальность вы цепляетесь, а за свою. Вы романтик, майор. Вы находите романтичной идею трагической смерти, вы находите романтичной идею соединения с ней, даже прекрасно понимая, что смерть ведет именно к забвению ее. – Старик направился к двери, словно собрался уходить. – Я ненавижу романтиков, Квилан. Они и себя-то толком не понимают, не то что… но гораздо хуже другое – они и не хотят себя понимать, решительно, как и никого другого, – потому что думают, что найдут разгадку вне жизни. Они дураки, майор. И вы тоже дурак. И ваша жена, кажется, тоже принадлежала к тому же сорту. – Он перевел дыхание. – Вероятно, вы оба были романтическими дураками. Дураками, осужденными на жизнь и горькое разочарование с того момента, как обнаружили, что ваш драгоценный романтизм первых лет супружества испарился, и вы остались лицом к лицу не только с собственной неадекватностью, но и с неадекватностью и вашей жены. Вам-то повезло, что она умерла – не повезло ей, что на ее месте не оказались вы.
   Квилан молча смотрел на Висквила; тот дышал несколько чаще и глубже привычного, но, видимо, прекрасно контролировал себя и свои эмоции. Конечно, как Оценивающий он мог быть возрожден или реинкарнирован таким образом, каким и когда захочет. Это, тем не менее, не застраховывало его физического тела и от того, чтобы однажды оказаться вышвырнутым в окно или быть задушенным еще до тех пор, как Ивайрл или кто-нибудь другой успеют что-либо сделать.
   – Ваша честь, – тихо сказал Квилан. – Вы слышите, ваша честь. Я думал обо всем этом и через все это прошел в своих мыслях. Я уже обвинял себя во всех грехах, о которых вы теперь говорите, и даже в менее парламентских выражениях, нежели вы. Вы застали меня в конце того процесса, который желали бы возбудить во мне.
   – Неплохо, неплохо, – сказал Висквил. – В таком случае, говорите более откровенно и подробно.
   – Я не собираюсь применять насилие к тому, кто, хотя никогда и не знал ее, назвал мою жену дурой. Я прекрасно знаю, что на самом деле она таковой не была, и с меня этого вполне достаточно. А вы, как мне кажется, просто хотите проверить, насколько быстро я впадаю в агрессивность.
   – Не все так просто, майор, – ответил старик. – Не все испытания можно только либо пройти, либо не пройти.
   – Я и не собираюсь проходить какие-то там испытания, я только пытаюсь быть вполне откровенным. Вероятно, ваши тесты и в самом деле хороши. И если это действительно так, и я, даже приложив все усилия, провалюсь и преуспеет кто-нибудь другой, в таком случае будет лучше, если я сразу же скажу вам все, что я думаю, а не то, что я чувствую.
   – В этом спокойствии уже кроется слабость, майор. Возможно, эта миссия потребует больше агрессивности и жестокости, чем того самообладания, которое вы тут выказываете.
   – Возможно, ваша честь.
   Старик долго и откровенно рассматривал Квилана, после чего снова отвернулся к окну:
   – Погибшие на войне не попадают на небеса, майор. Квилан даже не поверил своим и ушам и наклонил голову, чтобы убедиться в том, правильно ли он все расслышал:
   – Ваша честь?
   – Это была настоящая война, майор, а не обычный гражданский бунт, и не стихийное бедствие.
   – Кастовая война? – тупо переспросил Квилан.
   – Да, именно, Кастовая война. И бог открыл нам, что к ней приложимы все старые правила.
   – Старые правила? – кажется, Квилан уже все понял.
   – Они должны быть отомщены.
   – Душу за душу?
   Это напоминало варварские времена старых жестоких богов. Смерть каждого челгрианца непременно должна была быть уравновешена смертью врага. И до тех пор, пока такое равновесие не будет достигнуто, ни один павший в бою воин не попадет на небеса.
   – Да. Но, с другой стороны, чем уж так хороша идея множества смертей? – спросил старик с холодной улыбкой. – Возможно, достаточно всего одной смерти? Одной, но очень значительной смерти. – Старик вновь отвернулся.
   Квилан сидел молча и не шевелился до тех пор, пока старик не отошел наконец от окна и не присел рядом с ним.
   – Одной смерти?
   Старик посмотрел прямо в глаза майору:
   – Одной. Но очень значительной смерти. От этого будет зависеть многое.
   Старик опустил голову и начал насвистывать. Он насвистывал мелодию Махрая Циллера.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ОТСУТСТВИЕ ГРАВИТАЦИИ

   – Вопрос таков: что происходит на Небесах?
   – Непознаваемые чудеса.
   – Нонсенс. Ответа на этот вопрос не существует. На Небесах ничего происходить не может, поскольку, если там что-либо происходит, если там что-либо может происходить, то Небеса, фактически, не будут представлять никакой вечности. Наши жизни находятся в развитии, в процессе мутации и есть возможность изменений; наличие таких изменений – это почти определение любой жизни.
   – И вы всегда так считали?
   – Если вы неспособны к переменам, если вы останавливаете время, если вы вынуждены принимать превентивные меры, чтобы исключить возможности изменений ваших обстоятельств – тогда жизни после смерти вы не увидите, вы просто умрете и все.
   – Есть такие, которые считают, что после смерти душа возрождается к иному бытию.
   – На мой взгляд, это консервативная и несколько ограниченная точка зрения, хотя и не совсем идиотская.
   – А есть и те, которые утверждают, что после смерти душе позволено создавать свой собственный универсум.
   – Маниакальная и смешная идея, а главное – совершенно ложная.
   – А есть те, что верят, будто душа…
   – Да, есть множество разных верований, но меня в данный момент интересует сама идея Небес. Это идиотизм, который раздражает меня гораздо больше других.
   – Разумеется, но вы просто можете быть неправы.
   – Не будьте смешным.
   – В любом случае, даже если никаких Небес первоначально и не было, люди их создали. И теперь они существуют. На самом деле существует множество различных небес.
   – А! Технологии! Эти так называемые небеса находятся в состоянии войны или чего-то там еще в этом духе.
   – А сублимированные?
   – Они вне небес. И к несчастью, практически бесполезны. Но это начало. Или лучше – конец. Нет, все-таки начало другого рода жизни. Но это только доказывает мою точку зрения.
   – Но вы потеряли меня.
   – Мы потеряли все. Мы мертвы.
   – А вы действительно профессор богословия?
   – Разумеется! Вы хотите сказать, что по мне этого не видно?..
   – Мистер Циллер, а встречались ли вы еще с какими-нибудь челгрианцами?
   – Вы имеете в виду, встречались ли мы уже с вами?
   – Да, именно это.
   – Нет. Кажется, нет.
   – В таком случае, меня зовут Трелсен Скоффорд. Мы встречались на Джидхутане.
   – Неужели?
   – Вы говорили, что я назвал вас «единственным» или «уникальным».
   – А я думал, что сам это слышал где-то.
   – Великолепно. Так вы уже встретились с этим чучелом?
   – Нет.
   – Нет? Но он тут уже дней двадцать. Но кто-то говорил, что он живет…
   – Вам действительно все равно, или вы только стараетесь изобразить безразличие, Трелсен, и все это некая бравада?
   – Простите?
   – Наверное, это все-таки бравада.
   – Я просто действительно слышал, что здесь есть еще один челгрианец…
   – Хорошо. Этот «другой челгрианец» есть пережиток феодализма, профессиональный громила. Он, видите ли, собирается уговорить меня вернуться в общество, которое я презираю. И я не имею никакого желания встречаться с этим выродком.
   – О, я не знал.
   – Тогда вам действительно все равно. Поздравляю.
   – Так вы не собираетесь встречаться с ним вообще?
   – Вот именно. Вообще. Мой план таков: пробыв тут несколько лет без всякого результата, он или устанет ждать и вернется домой, где подвергнется ритуальной каре, или постепенно привыкнет к тому привлекательному, чего так много на Мэйсаке и в Цивилизации вообще, и станет простым здешним гражданином. Тогда я, может быть, и встречусь с ним. Отличная стратегия, не так ли? Как вы считаете?
   – Это вы серьезно?
   – Я всегда говорю серьезно. Даже когда шучу.
   – И вы всерьез думаете, что ваш план сработает?
   – Не знаю и даже не собираюсь об этом думать. Просто я ненавижу этого урода – вот и все.
   – А зачем они так хотят вашего возвращения?
   – А затем, что я подлинный император. При рождении я был похищен ревнивой божьей матерью и заменен моим злым братом-близнецом Фиммитом.
   – Как? Действительно?
   – Нет, конечно, шучу. Он здесь, чтобы вручить мне вызов на дуэль.
   – Да вы меня обманываете!
   – Угадали. На самом деле суть в том, что каждый клан челгрианцев имеет в каждом поколении одного-двух мужчин, продуцирующих его суть. Без таких производителей мужчины клана становятся бесплодными. Если они хотя бы раз в месяц не… Впрочем, это слишком интимные подробности. К несчастью, мой кузен Кехенаханаха Третий Младший попал в аварию, лишившую его возможности производить эту жизненную секрецию – и потому я нужен им, иначе все мужчины моего клана бесславно помрут. Конечно, есть хирургическая альтернатива, но, к сожалению, лицензия на эти врачебные действия хранится у клана, о котором мы ничего не слышим уже более трех столетий. Но, вообще, мы не любим обсуждать такие подробности.
   – Надеюсь, это тоже… шутка?
   – Ах, никак вас не проведешь!
   – Зачем вы меня все время разыгрываете? Вы, наверное, действительно, не знаете, зачем они хотят вернуть вас домой?
   – Да, действительно не знаю. А зачем?
   – Только не спрашивайте меня!
   – А я так на это надеялся!
   – А почему бы вам просто не спросить об этом самого их представителя?
   – Так вы, которому это столь интересно, и спросили бы у этого представителя, вашего так называемого другого челгрианца, зачем вы, мол, так хотите заполучить назад господина Циллера?!
   – Нет, я имел в виду, спросить у Хаба.
   – Ах, он-то, конечно, все знает. Вот, его аватар тут как тут!
   – Ах, точно! Давайте-ка… Да вы опять шутите.
   – Верно подмечено…
   – И что в действительности делает эта женщина?
   – Она слушает меня.
   – Слушает? Неужели?
   – Да. Я говорю, а она слушает, что я говорю.
   – Как? А мне казалось, что сейчас вас слушаю я. Что же такого специального она делает?
   – Она просто слушает, не задавая глупых вопросов, какие задаете вы, уж простите.
   – Что вы имеете в виду? Я просто спрашиваю…
   – Ладно, неужели вы не видите? Вы уже становитесь агрессивным, вы не хотите понять, что кто-то может просто слушать.
   – А она только слушатель?
   – Да! Да! Но именно это и есть настоящее слушание!
   – У вас нет здесь друзей?
   – Разумеется, есть.
   – Так они вас не слушают?
   – Не всегда и не все.
   – А ваш дом?
   – У меня есть привычка разговаривать с домом, но потом я вспоминаю, что обращаюсь лишь к машине, которую даже другие машины не считают разумной.
   – А ваша семья?
   – Я мало чем делюсь со своей семьей. Они немного понимают в тех вопросах, о которых я говорю.
   – Неужели? Какой ужас! Мне жаль вас. Но есть еще Хаб, он прекрасный слушатель.
   – Понимаю, но, скорее всего, это обман. Его внимание ко всем – кажущееся.
   – Как? Но он ведь создан для осуществления внимания.
   – Нет, он создан для того, чтобы казаться внимательным. С живым же существом общаешься на некоем животном уровне.
   – На животном уровне?
   – Да.
   – И вы считаете, это хорошо?
   – Да. Это некое общение на уровне инстинктов.
   – Так вы считаете, что Хаб не обладает таким свойством?
   – Хаб просто машина.
   – Но ведь и вы…
   – Только в самом широком смысле. Я всегда предпочитаю говорить с человеком. Некоторые, кстати, считают, что Хаб слишком контролирует наши жизни.
   – Вот как? А мне казалось, что если ты ничего не хочешь делать, то и не делаешь.
   – Да, но ты продолжаешь жить на Орбите.
   – То есть?
   – Играть по ее правилам.
   – Так вы хотели бы жить на какой-нибудь другой, маленькой скромной планете?
   – Нет, я считаю их слишком тесными и неудобными.
   – Но не опасными? Метеориты и тому подобное?
   – У них есть системы безопасности.
   – Словом, я понял, вы хотите вернуться к каким-то старым варварским временам или что-то в этом духе?
   – Нет, просто есть ощущение, что общаться все-таки надо не с домами, и не с Хабом, и не с дронами, а с себе подобными.
   – Но с ними очень сложно общаться. И таких, как вы, много?
   – Не очень много, но есть.
   – У вас партия? Собрания? Самоназвание?
   – И да, и нет. Насчет названия было много идей. Были предложения называться привередами, или келейниками, или пещерниками, или молчальниками, или антагонистами бесед, или окраинниками, или планетистами, – но не думаю, что мы примем какое-нибудь из этих названий.
   – Почему?
   – Потому что все их предложил Хаб.
   – Извините…
   – Кто это был?
   – Посол Хомомдана.
   – Немного похож на чудовище, но… Что? Что!?
   – Они очень хорошо слышат…
   – А, мистер Циллер, забыл спросить! Как вещичка?
   – Трелсен, если не ошибаюсь?
   – Да, конечно.
   – Какая вещичка?
   – Ваша музыка, разумеется!
   – Музыка? Ах, да. Я ведь уже написал ее столько…
   – Не скромничайте! Как продвигается дело?
   – Вы имеете в виду вообще или что-то конкретно?
   – Я имею в виду ваше новое произведение!
   – Ах да, конечно, конечно.
   – Итак?
   – Вы говорите, в какой стадии работа над симфонией?
   – Да, конечно, как она продвигается?
   – Прекрасно.
   – Прекрасно?
   – Да. Она продвигается прекрасно.
   – Великолепно. Отлично. Жажду услышать. Воистину замечательно.
   – Да пошли вы на хрен, кретин! Надеюсь, я употребил не слишком крепкое выражение?..
   – О, привет, Кэйб! Ты все еще здесь? Как ты?
   – В порядке. А вы?
   – А я – беспрерывно осаждаем идиотами. Хорошенькая у них работенка.
   – Но что поделаешь…
   – Ах, Кэйб, если я когда-либо и получаю наслаждение от общения с дураками, то, уверяю, только от разговоров с тобой.
   – Хм. Ладно. Надеюсь, это все-таки комплимент. Надежда вообще очень приятная эмоция.
   – Твои бездонные запасы галантности потрясают меня, Кэйб. Как там наш эмиссар?
   – Квилан?
   – Вроде, он.
   – Он настроился на долгое ожидание.
   – Я слышал, вы таскались с ним на прогулку?
   – Да, по берегу Вильстера.
   – Ага. Километры горной тропы, и везде надо быть начеку, так?
   – Он оказался весьма приятным спутником и очень вежливым существом. Может, только излишне суров.
   – Суров?
   – Закрыт и сдержан, очень серьезен. Что-то в нем есть такое… стальное.
   – Стальное?
   – Да, как в третьей части «Бурной ночи», где ветры вдруг умолкают, и звучат только ударные.
   – А, в симфоническом смысле. И это сравнение с одной из моих работ говорит о его симпатии ко мне?
   – Это лишь мое предположение.
   – Ты совершенно бессовестный, Кэйб.
   – Я?
   – И тебе совершенно не стыдно исполнять их подобные просьбы?
   – Чьи просьбы?
   – Хаба, Департамента контактов, Цивилизации в целом, не говоря уже о моей драгоценной родине и замечательном правительстве.
   – Не думаю, чтобы ваше правительство о чем-то меня просило.
   – Кэйб, но ведь ты не знаешь, какой помощи они просят или требуют от этой встречи!
   – Да, но…
   – Извини…
   – Кого я вижу! Дорогой Циллер! Посол Ишлоер! Счастлив видеть вас, дорогие друзья!
   – Терсоно, ты выглядишь блестяще.
   – Благодарю.
   – И собрал вокруг, как всегда, дивную компанию!
   – Кэйб, вы ужасный любезник, только вы досконально знаете все тонкости политеса, и потому мне всегда так важно ваше мнение!
   – А Кэйб рад твоей радости. Кстати, я только что расспрашивал его о нашем челгрианском дружке.
   – Ах, о бедном Квилане!
   – Бедном?
   – Да, вы знаете, жена…
   – Нет, ничего не знаю. Что, уродлива до отвращенья?
   – Нет, она умерла!
   – Смерть – состояние, которое порой делает существо воистину прекрасным!
   – Циллер, Циллер, как не стыдно! Бедняга потерял жену во время Кастовой войны, разве вы не знали?
   – Нет.
   – Мне кажется, Циллер самым тщательным образом избегает любой информации о майоре Квилане, которую я с таким терпением собираю.
   – А вы не делитесь с ним этой информацией, Кэйб? Камой позор!
   – Кажется, мой позор – самая модная тема сегодняшнего вечера. Но я действительно не делюсь. Хотя бы потому, что подошел за минуту до вас и еще не успел сделать этого.
   – Да, так это была настоящая трагедия. Они поженились совсем недавно.
   – Но они же могут надеяться на воссоединение в том абсурдном месте, которое называют рукотворными Небесами.
   – Увы. Ее имплант оказался не включенным в момент гибели или был не способен… Словом, она ушла навеки.
   – Какая беспечность! А что имплант самого майора?
   – Какой из них вы имеете в виду?
   – Так их много? Ну, значит, я говорю о тех, которыми пользуются всякие спецагенты, шпионы, убийцы. Так что насчет них?
   – Все обстоит совсем тихо. Может быть, они сломаны?
   – А я думаю, что они прекрасно функционируют.
   – Но дело в том, что эмиссар Квилан несколько раз был сканирован самым тщательным образом еще на пути сюда. Без предварительного сканирования пассажиры на корабль не допускаются.
   – Ты уверен?
   – Мой дорогой Циллер, он летел сюда на военном судне Цивилизации, и не на одном. Вы даже не представляете себе, какому детальному обследованию подвергаются там пассажиры, тем более представляющие потенциальную опасность?!
   – А что насчет его Хранителя душ?
   – Его нельзя сканировать непосредственно, поскольку там могут содержаться крайне невежливые вещи.
   – Ха-ха!
   – Что «ха-ха»?
   – Циллер беспокоится, что майор прибыл, дабы похитить или убить его.
   – Это невозможно.
   – Тем не менее.
   – Циллер, дружище, неужели вы серьезно так думаете? Оставьте свои страхи. Похищение совершенно невероятно. А убийство… О, нет! У майора нет с собой никакого более серьезного оружия, чем церемониальная дага.
   – А! Значит, я могу погибнуть церемониально! Это меняет дело. Давайте-ка встретимся завтра. Можно отправиться за город. Полежим под одним зонтиком. Он, случайно, не голубой? А то можно будет потрахаться… пока Хаб спит.
   – Перестаньте смеяться, Кэйб, вы только его подзадориваете! Циллер, дага это просто дага. Ничего больше.
   – Не граната, не бомба, не уничтожитель памяти, это просто серебро и сталь. Конечно! Можно даже попросить, чтобы он убрал ее…
   – Да оставьте вы в покое эту глупую дагу!
   – Ну, тогда какой-нибудь вирус, зараза.
   – Хм…
   – Что значит «хм»!? Восемьсот лет назад наша медицина добилась небывалых успехов и победила все болезни, – зато изобрела генетический ключ к разрушению мозга, этакий вирус, работающий настолько быстро, что весьма подходит к нашему случаю. Достаточно всего лишь пяти минут с того момента, как убийца чихнет с вами в одной комнате, и мозги жертвы, – если только они есть, – превратятся в кашу.
   – И?
   – Мы проверяли его и на это. Майор Квилан чист, как младенец.
   – Значит, он представляет собой только систему клеток.
   – Да, если не считать Хранителя душ.
   – Да, так что Хранитель?
   – Это самый простой Хранитель душ, обычного вида и размера.
   – Обычного, говорите? А вы уверены?
   – Но…
   – А тебе известно, мой хомомданский наивный друг, что мой народ не зря заслужил репутацию самых изобретательных лжецов во всей галактике? Им решительно нельзя верить ни в чем.
   – Изобретательность? Я бы сказал, эксцентричность.
   – Циллер, позвольте рассказать вам одну историю.
   – Вы должны мне ее рассказать?
   – Наверное, все-таки действительно должен. Однажды некто придумал способ обмануть безопасность контрразведки.
   – Серийные номера вместо нелепых названий для кораблей?
   – Нет, контрабандой протащить туда бомбу.
   – Я бывал на паре таких кораблей, и, надо сказать, эта мысль тоже приходила мне в голову.
   – Способ этот заключался в том, чтобы создать гуманоида, у которого был бы физический дефект под названием гидроцефалия. Слышали о таком?
   – Вода в мозгу?
   – Вода заполняет середину, и мозг расползается тонкой пленкой по внутренней стороне поверхности черепа. Ну, и гуманоидон должен был пронести маленькую бомбу антивещества в такой своей черепушке.
   – И она грохнула, как только он помотал головой?
   – Отнюдь нет. Просто они думали, что под черепом, окруженная мозгом, она будет недоступна для сканеров Цивилизации, поскольку мы принципиально не заглядываем в мозг никому.
   – Так значит, все удалось, корабль разворотило, и все остались довольны?
   – Нет. Честно говоря, я тоже так не думаю.
   – И правильно. Устройство было обнаружено, и корабль преспокойно спасся.
   – Но как?
   – Стандартный мозговой сканер сканирует содержимое головы из гиперпространства, из четвертого измерения. Непроницаемая сфера выглядит, как прозрачный круг. Даже закрытые комнаты полностью доступны этому сканеру. Вы и я в нем будем казаться плоскими.
   – Плоскими? Хм. Вероятно, я общался с некоторыми критиками, которые тоже смотрели из гиперпространства. Прошу прощения.
   – И корабль не стал считывать мозги несчастного урода, – в этом просто не было нужды, – но то, что он несет бомбу, было столь же ясно, как если бы она была просто в руках.
   – Я чувствую, что вся эта история – несколько занудный способ убедить меня, чтобы я ни о чем не беспокоился.
   – Прошу прощения за занудство, но я действительно хотел вас успокоить.
   – Смею вас уверить, что на самом деле я никогда и не думал, что этот мешок дерьма всерьез собирается меня убивать.
   – Так вы увидитесь?
   – Ни за что и никогда…
   – Хаб!
   – Циллер! Добрый вечер. Вы довольны собой?
   – Нет. А вы?
   – Разумеется.
   – Разумеется? Может ли настоящее счастье быть настолько… уверенным в себе? Это как-то угнетает.
   – Циллер, я – Мировой разум. Мне приходится приглядывать за огромной и сложной Орбитой, не говоря уже о пятидесяти миллиардах ее жителей.
   – Л и не собирался о них говорить.
   – Непосредственно в данный момент я наблюдаю звезду, угасшую в галактике два с половиной миллиарда лет назад. Ближе к нам вижу умирающую планету, летящую по орбите красного солнца-гиганта и по спирали приближающуюся к его ядру. Так же я прослеживаю последствия разрушения солнца этой планетой сквозь гиперпространство, которое произойдет позже тысячу лет спустя. Я фиксирую миллионы комет и астероидов, исправляю десятки тысяч их орбит, используя одни для изменения ландшафта Орбиты, другие просто отводя с ее пути. На следующий год я собираюсь допустить в нашу атмосферу достаточно большую комету – и это будет по-настоящему увлекательное зрелище. Несколько сотен тысяч небольших осколков уже двигаются в нашем направлении, обещая создать удивительное световое шоу в ту ночь, когда впервые прозвучит ваша новая симфония о конце периода Новых Близнецов.
   – Так, значит…
   – Разумеется! Но я не закончил. Я связан с сотнями других разумов, с разумными кораблями всех типов, одни из которых мои давние друзья, другие приятели, так сказать, по интересам или просто похожи на меня. Плюс – другие орбиты. Я имею одиннадцать персональных воплощений, перемещающихся в огромной галактике, также контактирующих с другими разумами, кораблями и орбитами. О том, как изменюсь я сам, когда эти мои близнецы вернутся и поделятся своим опытом, я могу только догадываться.
   – Все это звучит…
   – Кроме того, у меня есть и прямой обмен с другими разумами…
   – …обворожительно. А теперь…
   – Кроме того, существует множество подсистем и подсистемных комплексов, которые находятся в постоянном и плодотворном диалоге. Вот, например, в данный момент мне сообщают, что в течение этого часа в пещере под Буцаном рождается новый разум. А вот через одну из планетарных систем я вижу пару циклонов, которые обрушатся на Наратрадьян и создадут сильный атмосферный феномен, который будет иметь влияние на экосферу всех обитателей. А здесь, на Мэйсаке, например, я вижу серию лавин в горах Пилтангуон на Хилдрае. Вижу торнадо, мчащийся через саванны Шэбана на Акроуме, исчезающий остров в море Пича, лесной пожар на Молбене, сейш^[17], зарождающийся в реке Грейдинс, наводнение в Джунцре, сломанный деревянный дом в деревушке Ферл, две пары любовников, занимающихся сексом на вершине горы…